Всё - фигня, - сказал пасечник, - кроме пчел. А позже добавил: - А если хорошо подумать, то и пчелы - фигня! БЕЛЛО: Озноб, озноб. И сердце не на месте. И в воскресение крещение младенцев состоялось. Я с батюшкой стихами обменялся. И эта Погремушка Грез. Откуда? Я вновь вернулся отчего и начал: Театр - яд! Который возвышает: Душа с невидимых вершин на тело безучастное взирает, в котором бродит тень души. РОНСАР: Оставь пустое пустоте. Как я. И страсть скормил кровавому закату, смятенье утопив в пучине бурных вод, и по ветру развеял своих одежд обрывки, белками глаз украсив праздничный салат. Теперь я слеп и пуст, зато весьма полезен для извлеченья звуков из ниоткуда в никуда. За что так много дураков вокруг, любезный друг Белло? БЕЛЛО: Догадлив, храбр ты. Я просто ничего не понимаю… Смеешься над моим восторгом, в котором больше глупости чужой, меня сразившей? Сперва я ничего не слышал. Потом в ладони шарик боли вдруг кататься стал... Теперь плечо тот шарик жжет. Быть может, то сеанс гипноза иль ещё чего похлеще. Но делать не хочу я ничего. Хотя такое происходит! А смысла нет ни в чем. Быть может, влюбился в дуру ту, что не горит? Не потому ли, что у нас июнь холодный? Я реалист. Я должен быть им. Иначе - вдруг заленится рассвет. РОНСАР: Догадлив, храбр… О, помилуй! Безумен я! А что о ней... поверь, Бело, о ней молчу, как только ты, подобно псу ее учуял шорох, предавшись одиночеству со мной. Да, да… Ей, помню, восхищался любитель желтых лилий. И к черту все… Да будет бал! БЕЛЛО: Такое чувство, жизнь закончилась. Обидно. РОНСАР: Все ни о чем. Так пишет музыку словами наш тихий ангел. Произнесешь - обманешь, промолчав, – предашь. |