Что хочет автор. Литературные конкурсы

На эстраде я выступал давно, зато много, однако недавно снялся на телевидении, в передаче “День детского юмора” по 31 каналу, так что вроде навык не утратил - режиссёр дядя Коля даже смеялся. И тут, пока все речи говорят, я как назло в скопление редакторов попал. Точнее, напал на одного редактора, зато какого - Виктора Афонина, который Андреевич. Виделись мы с ним давно, ещё в “МК” у Лёвы Новожёнова, и, как назло, я его запомнил, а он меня - нет. А дело было там, в смысле в “МК”, так. Собрались сатирики. День хмурый, но Лёва - ещё мрачнее. Рукописи он наши по-быстрому просмотрел, всем всё завернул вплоть до последнего афоризма. То, что он не завернул и взял перед этим, у многих зарубил его главный. Досталось тогда, помню, и мне. В общем-то, не совсем, чтобы и мне, а классику немецкой литературы в моём лице. То есть, по логике родной кому-то тогда коммунистической партии, моё лицо оказалась виновным за Курта Тухольского, который, впридачу ко всему, ещё и сочувствовал в своё время коммунистам. В переводном немецком рассказе “Советы плохому оратору” Курта Тухольского эта гнида, главный, то есть, усмотрел аллюзию и неконтролируемый подтекст, что могло быть воспринято, как он заботливо поделился с Лёвой, в качестве прямого намёка на особенности речи всеми ими горячо тогда любимого и дорогого Леонида Ильича Брежнева. Да, говорить наш дорогой кому-то там тогда Л. И. и вправду был не мастак, но чем провинился перед ним Курт Тухольский вообще и я в частности - до сих пор понять не могу. Как вспомню, так всё от обиды вскипает. И ведь рассказ все равно напечатали при Брежневе, в “Слове лектора”. Я так думаю - и в этом меня никто не переубедит, а может быть, не убедит и ещё кое в чём ином, что если бы Тухольский знал, на кого он поднял руку, а в известном смысле и перо, то он бы не покончил самоубийством в 1935, а постарался бы дожить до этого радостного момента брежневской эры. Но, как говорится - что сделано, то сделано. Я думаю, что это всё оттого, что был Курт человеком безрелигиозным. Честно говоря, мне его даже более жалко, чем Лёньку Брежнева. Впрочем, оттуда уже никого не вернёшь - ни Брежнева, ни, тем более, Тухольского. И, тем не менее, тоже. Не вернёшь - и всё тут. Хоть ты тресни, пусть (/= хоть) ты лопни. Не возвращаются оттуда. Я сам не знаю, не пробовал. Но мне говорили. Надёжные люди. Вроде Виктора Афонина. Я специально этим делом интересовался. А нельзя ли, говорю, чтоб вначале туда, - как там - рад или рай есть, может меня там бы и взяли куда - это ведь не “Клуб Чёртова Дюжина”, туда все берут, а потом обратно. Не, - говорят мне. Нельзя. А то много Вас таких разведётся. Мы тогда совсем в небесной бухгалтерии запутаемся. Столько душ там, столько душ здесь. У нас ведь отчётность тут тоже строгая, хотя, как у Вас, статистического управления нет. С нас знаете, кто спрашивает - и задирают глаза вверх - выше, мол, некуда. Да и как спрашивают, - добавляют они при этом. Ну да ладно, пока мы не учтены, вернёмся в любимый ильичёвский период - на следующий год после получения Виктором Афониным премии “Золотой телёнок” тогда ещё не менатеповской ЛГ-16. Ну что же Вам сказать про Менатеп? Я Вам про него в следующий раз такое расскажу, а пока вернёмся к нашим баранам, то есть я хотел сказать, ничего такого не имея в виду - к редакторам. К бывшему тогда редактором того ещё «Комсомольца» Лёве и к будущему ЧД, то есть Виктору. Хотя, если Вы хотите знать моё мнение, то все редакторы - бараны. За исключением, может быть, Виктора Афонина и моего друга Саши Зиборова. А может и не быть. Есть ещё и среди них люди - Андрюша там Мурай из Питера, мой кореш Миша Ларичев оттуда же. Я и не хочу сказать, что они козлы, но по-другому не получается. Словом, животные. Тогда все козлы, то есть редакторы, в смысле бараны - были козлами-провокаторами. А точнее, баранами-провокаторами, потому как вели нас под руководством своих главных - тех ещё сволочей, как правило, номенклатура ЦК, не ниже - в светлое будущее по кличке коммунизм. Большую неприязнь, чем редактора, у меня вызывают журналисты, хотя куча среди них совмещает все эти роли сразу. Правда, в ходе приватизации прессы их здорово поприжали. Они-то считали себя совестью нации, а не поставщиками новостей. Так вот, владельцы изданий сумели доказать удивительный факт - журналисты такие же люди, как все. И им зарплату по несколько месяцев тоже можно не платить. Получается, что как издания покупать - то тут все капиталисты и предприниматели и деньги платят, как и положено на рынке. А как за работу платить (неважно где - в “Литгазете” или “Правде-5”) - то все сразу коммунисты, как банкир Семаго. Вот Лёва, например, мог довести только до коликов и икоты, а также до состояния холодного бешенства горячего копчения, когда слишком много рукописей зарубит. А так, насколько я помню, он нас никуда дальше буфета в МК не водил. В столовку МК, я помню, сам добирался. Словом, возвращаюсь упорно к Виктору Афонину, который не даёт о себе упорно забыть. Как ему и рукописи отправишь - так и не даёт. Ни забыть, ни денег, ни поздравления тебе с Новым годом, 1-ым сентября и днём рождения. Словом, те ещё редакторы были верными подручными партии и заплечных дел мастерами, и мы знаем, куда они нас вели. Эти же не в состоянии повести нас в коммунизм, зато охотно отведут нас в ресторан, если за наш, писательский счёт. И уж там разговор пойдёт по гамбургскому счёту - мало не покажется. А если и покажется, то тогда коньяка с икрой закажут. Я настоятельно советую всем тем, кто ходит в ресторан с редакторами, не привязывать себя за гениталии к стулу. А то когда счёт принесут, то вы всё равно так подпрыгнете, потому что наверняка мало не покажется, за счёт чего вы в состоянии легко сможете стать кастратом. А мне бы, честно скажу, этого совсем не хотелось. Потому, что каким же таким тогда образом, а, может быть даже и инструментом, хотел бы я знать, вы будете в этом нежелательным случае производить детей, которым можно будет оставить наследство - точнее то из него, что не успел отобрать Гайдар, Черномырдин, рэкет, коммунисты, милиция и налоговая инспекция - пирамидальные структуры, проще говоря. Оставить же потомству можно многое. Тут уж кто во что горазд. Можно оставить рукописи, а можно гонорары от рукописей. Можно оставить жену, хотя я почему-то такого не слышал. А можно - обязанность ежемесячно уплачивать проценты по закладной на квартиру, которая ушла в залог для того, чтобы расплатиться за обед с редактором. На чай официант легко может взять чаевые - аппетит у официантов теперь очень скромный, зато, как я слышал, развилось чувство вкуса. Мне кажется, что “Вольво”, на котором Вы привезёте редактора пообедать в ресторан, вполне подойдёт. Словом, пора, давно пора приближаться к Виктору Афонина. Так и вижу - вырастает из тумана глыба, матёрый такой, знаете, человечище, карманы набиты деньгами, чтобы расплатиться гонорарами с авторами. Эх, примкнуть бы к их числу! Я, конечно, имею в виду авторов, а не гонорары, как Вы понимаете. Как правильно говорил мне один из тогдашних моих собутыльников, бывший тогда крокодильским редактором сам, Андрюша Бенюх: “Все редакторы - динамисты”. Что он мне и блестяще и неоднократно доказывал в “Крокодиле” и после. Не знаю, что там насчёт всех, но к нему это точно относится. Я имею в виду, конечно же, Бенюха, а не Афонина. Афонин - дело святое и Вы его грязными руками не трожьте. Руки сначала вымойте, а тогда - можно. Впрочем, только если он сам это дело разрешит. Не знаю, греха на душу не возьму - лично я не пробовал. Естественно, Афонина трогать, а не руки мыть. С руками у меня всегда получалось, но иногда не удавалось доводить это дело до конца - всё же я не Понтий Пилат. Да я вижу, вы всё понимаете. Особенно вон та симпатичная блондинка в этом ряду. Понимаете, да? Что - нет? Ах, не понимаете... Я так сразу и подумал - она, видите ли, не понимает. Кои-то веки встретишь по-настоящему симпатичную крашеную блондинку, да и та крашеная. Ишь, какая фря. Не понимает она, видите ли. Да чего тут понимать-то. Вот я, вон Афонин. Он редактор, я писатель, где он, а где я. Словом, никуда нас Афонин не поведёт. Вас, мадамчик, я не знаю - может, куда и поведёт - это как его жена посмотрит. “А в дела фамильные, - как справедливо говаривал Собакевич (специально для новых русских дописываю - у Гоголя, это писатель был такой, тоже, как и мы, сатирик, ты его в школе учил, теперь перетёр базар, бля),- я не мешаюсь”. Ну не знаю, как там мнение главного редактора вообще и редакции в частности насчёт блондинок совпадает с мнением супруги редактора. (Ё-моё, и тут, в ЧД тоже редактора. Сколько же Вас развелось на нашей писательской шее, бля. И всех ведь кормим. Они, правда, говорят, что наоборот). Лично я, честно Вам скажу, не решился бы стать между редактором и его супругой, когда они выясняют что-то насчёт блондинок - крашеных или натуральных - неважно. Скажу даже больше - я не пожелал бы оказаться у неё на пути, когда ей бы захотелось довести донести своё мнение как до редактора, так и до всей редакции. Женщины, знаете ли, - как любит говорить мой большой друг Боря Осипов. Да что это со мной? С чего ни начну, никак до Афонина не доберусь. Все мысли куда растекаются - так ведь недолго и в лужу сесть - но об этом потом. Как я чуть-чуть не уселся в лужу, но блестяще вытащил себя оттуда за собственные волосы при помощи добрых верных друзей и очень старых связей. Словом, в редакции МК в кабинете у Льва Новожёнова, год - сами знаете какой. Все мрачны, желчны, язвительны и неразговорчивы. Я бы даже сказал – анемичны. И тут заходит полнокровный радостный мужик, розоволицый и где-то даже -щёкий и говорит: “Здравствуйте! Лев Юрьевич - моё почтение”. Пожимает всем руку. И начал: “Виктор Афонин, из таксистов, лауреат премии «Золотого Телёнка». Вот пришёл к Вам, а то ЛГ лауреатом объявил, а печатать перестал, рассказы оставляю”. После этого он начал поднимать градус порядком упавшего настроения инженеров человеческих душ. Подняв этот градус до достаточного уровня без единой капли алкоголя и даже малость оживив порядком подпорченное коммунистическими порядками, советским строем и лично Львом Юрьевичем с главным редактором, который тоже лично, настроение, Афонин начал прощаться. “Кофе не попьёте?” - впадая в привычный меланхоличный тон, спросил Лёва. “Не могу, - улыбнулся Афонин, - я же таксистом работаю, мне сейчас на работу пора”. И, опять попрощавшись за всеми за руку, ушёл. С его уходом всех опять как-то накрыла волна пессимизма. “Вот, смотрите какими всем нам надо быть”, - пафосно сказал Лёва, и мы хмуро поплелись в открывшийся буфет пить кофе. Так что вот таковы они - редактора, то к коммунизму зовут, то пить кофе, или в ресторан за авторский счёт - один Афонин никуда не зовёт - а просто приходишь, встречаешь кучу хороших добрых друзей и знакомых, а потом с ними со всеми там же после продолжительной интеллектуальной, но очень смешной беседы, потребляешь горячительное прямо там, и никуда ходить не надо, если не считать туалета, чтобы уж совсем далеко не ходить за примером.

Прошли годы. Лёва давно и окончательно ушёл из “МК” и понаплодил кучу всяких “Времечко”, “Сегоднячко”, “Ивановых, Петровых, Сидоровых” и ещё Бог знает чего. Я готов подсказать ему кучу новых передач - “Тудышечко” (про зарубеж), “Судышечко» (про нас с ближним зарубежьем) и “Наканунечко”, а также “Козлов, Баранов, Ослов” и выступить в роли ведущего во всех его телепередачах сразу и одновременно, но небезвозмездно. Однако он меня почему-то туда не зовёт, а доехать туда никак не могу - нет машины. А на такси я сейчас не езжу - дорого, боюсь, да и Афонин ушёл из таксистов в главные редактора - не с кем теперь ездить, да и, в общем-то, не на что. Не говоря уж о том, что незачем. Да и вообще я человек ленивый - вон, сколько лет не мог добраться до «Чёртовой Дюжины». Приходил как-то один раз - а тут всё как назло отменили, в результате чего мы отметили нашу встречу в баре “Домжура” с Женей Обуховым и Сашей Зиборовым сухим вином.

И вот, наконец, 13-го числа, аккурат в самый Старый Новый год я понаотменял кучу всего, включая моих многострадальных лентяев-учеников, потеряв на этом кое-какие деньги, сравнимые с полугодовым заработком писателя-сатирика и при помощи проездного на электричку, жетонов на метро, Саши Зиборова и своего чуткого носа добрался, наконец, до «Чёртовой Дюжины». К моему большому удивлению, меня встретили не мордой об стол и не кулаком в ухо, а намного более вежливо. Так вот - рукописи-то я Афонину отдал - а попробуй ему не отдай, он же здоровый - сам возьмет, да ещё и по шее накостыляет - поэтому я решил всё сделать сразу и сам - от греха подальше. А выступать ведь надо. Что-то своё читать. Нашлось у меня 5 заветных запасных страничек - но Вы бы их видели. А точнее - слышали. Да-да, я уже знаю, что весь сейчас наслышаны, что я там отмочил. Остались у меня одни страшилки и ужастики. Инна просит меня почитать что-нибудь светлое, радостное, весёлое. А у меня - мрачняк. Ужасняк. Кое-кто, правда, все равно смеялся, ну да Вы понимаете - сатирики. Что с них взять, кроме воздуха. Они и торгуют в основном воздухом, когда с эстрады выступают. Как совершенно верно говорят врачи (не верьте этому, я сам придумал) - “Смех - это выплески сжатого воздуха, выпускаемые из лёгких с циклично изменяющимися ритмическими интервалами ”. Надо ещё будет у Жени Тарасова спросить, всё ли тут верно с научной точки зрения. Женя у нас врач, он должен знать. В общем, читаю. Гляжу - народ мрачнеет, смеясь, и смеётся мрачнее. А меня - занесло. Чувствую, что несёт не туда, а остановиться не могу. Мне подсказывают - ты новогоднее, новогоднее читай. А я перед видеокамерой всё поперезабывал, только взглядом судорожно ухватил:

«У школы опять Новый год на носу -

Подумал вампир, наконец, пососу».

Но это ещё не самое мрачное. Там много было жизнеутверждающего - про рэкет, разборки, крыши. Гляжу в зал - все просто онемели, ну, кроме тех, которые смеялись. Я ещё успел заметить, прежде чем свет отключили, что Афонин смеялся. Только я не успел понять, над чем он смеялся - то ли надо мной, то ли над моими шутками. Но это я у него как-нибудь при случае обязательно уточню. Если бы сейчас было голосование, то, я думаю, руки бы две поднялось. Как всё-таки иногда бывает жалко, что я не Кришна или Шива! Это был как раз тот случай, когда это бы здорово могло помочь. Афонин сказал что-то ободряющее с привычным для него жизнелюбием и оптимизмом. В зале было много народа (30? 40? 50? 60? - не знаю, от нервного перенапряжения я мгновенно разучился считать), но, думаю, что количество моих сторонников не превышало количество пальцах у меня на руках, а, может быть, даже и у Ельцина, вполне, впрочем, вероятно, что по числу их было столько же, как у однорукого Джо. Но, я надеюсь, Вы припоминаете, что я сказал в самом начале про связи, старых друзей эстрадников и т. п. “Неизбежный провал и незамедлительное исключение с правом никогда не бывать и не подходить к клубу на расстояние ближе, чем 400 метров”, - подумалось мне строками американского судебного приговора. Моё положение и клуба спас с присущим ему остроумием Женя Тарасов. Мгновенно встав из-за стола и прикрыв меня от потенциальных помидоров, апельсинов и бутылок, а также отвлекая внимание от моего возвращения на своё место:

- Я знаю Серёжу уже пятнадцать лет.

(Верно, - радостно подумал я, вот ведь помнит, чертяка. Мысленно посчитал - самая первая публикация была у меня в “Советском спорте” 15 с половиной лет назад).

- Он печатается столько же, как и у всех нас есть у него вещи менее удачные и более, много смешных. Вы в зал посмотрите. Он же, пока до него очередь дошла, уже всё самое смешное редакторам отдал.

То, что сказал Женя, мгновенно дошло до сатирико-юмористического народа. Вот только смеялся кто-то или нет - не помню. Я возвращался на место оглушённый провалом как после контузии, напоминая себе сапёра, которому на голову упала бомба и не взорвалась, причём именно в тот момент, когда у того в руках была взведённая мина. Именно такая была у меня чувствительность и восприятие окружающего мира момент возвращения на стул. После меня голосовали за другого.

- Тебя приняли - прошептал мне Саша Зиборов.

- За меня не голосовали, - ответно прошипел я.

Что было дальше - у меня абсолютно спуталось в голове. Потом, по-моему, читал Володя Капианидзе. Точнее, читал он по-своему, но все равно весело. Хорошие, смешные штуки, народ опять развеселился, и про меня как бы забыли. Я эти вещи уже читал в печати, поэтому слушал вполуха, нервно оглядывая зал. И вот тут-то, наконец, про меня вспомнили. Послышался традиционный вопрос:

От испуга я вжал голову в плечи и вспомнил, что мы находимся в подвале, а в Москве уже бывали случаи, когда рушились дома. Потом меня почему-то забеспокоил пол. Я видел в кино, как это бывает при землетрясениях, но тут в мозгу завертелись фразы: “Чтобы ты сквозь землю провалился; да чтоб мне провалиться да на этом самом месте...”. Нет, пол был вроде надёжный и не должен был подвести - не скрипел, не шатался...

К моему несказанному удивлению вверх поднялись руки. Правда, их было не так много, как присутствующих в зале, но их количество явно превысило число пальцев моей правой руки. Или левой - лично мне всё едино в отличие от первого Президента России.

- А почему никто не спрашивает, кто "против"? - из принципиальной вредности поинтересовался я. Ответом мне было громовое молчание.

- Серёж, тебя приняли, - не разжимая губ, вентрологически довёл до меня своё мнение Саша.

- Не знаю, - с сомнением отчаяния протелепатировал я.

- Приняли, приняли, не волнуйся.

И только когда мне передали тетрадку с просьбой записать свои координаты и реквизиты в анкетном порядке, я, наконец, поверил, что это свершилось.

Будучи в Праге, я уже как-то объяснял кому-то подвыпившему:

- Я тебе не хрен собачий, а член делегации Верховного Совета России.

Так что и теперь после приёма в клуб я в любой момент могу заявить о том, что я, мол, тебе не хрен собачий, а член «Чёртовой Дюжины» и т. д. Только когда заявлять и кому? С этим вопросами у меня ещё много неясностей. Да и не только с этими. Честно скажу - довелось бы мне голосовать за себя после такого выступления, то поднял бы я руку за себя или нет - вопрос спорный. За себя-то самого, может быть, и поднял, а вот за другого такого - это ещё бабушка надвое сказала. Не принял бы, словом, сам себя. Но в качестве выборного и выбранного председателя Московского городского клуба писателей-сатириков за период с 1988 по 1992 год ответственно заявляю - воля народа священна, юмористически-сатирического народа - священна вдвойне, а выраженная открыто прямо и открыто в лицо автора и автору, если только не по его лицу - священна втройне. И хотя я сам мысленно не согласен со своим избранием в члены клуба - против народа не попрёшь, и я преклоняю голову перед его священной волей. Потому что, как свидетельствует историческая практика, те, кто не приклонял голову перед тем, чем надо, запросто впоследствии протягивали ноги, и история знает много подобных примеров, за которыми-то и ходить далеко не надо.

Всё последовавшее стало тяжёлым испытанием для моей многократно доказанной скромности - в честь моего приёма закатили ужасно весёлый банкет - смею предположить с присущей мне скромностью, что исключительно по поводу моего принятия в члены клуба. Так, чтобы меня не смущать - все притворились, что в честь Старого Нового года - да и время моего принятия специально к нему подогнали. Ценю такую деликатность в других. Но не у себя. Когда я не в себе, то выжигаю её у себя же калёным железом. Словом, весело было, но это уже совсем другая история.

Из дневниковых записей

О Новожёнове

- Лёва, - говорю я Новожёнову как-то раз, - я тебе снова юмор принёс.

- Опять переводное? – спросил Лёва, чуя какой-то подвох.

- Нет, оригинальный.

- Это хорошо, - сказал он. – Оригинальный нам нужен.

И не напечатал.

Всё, что произошло потом, нанесло сильнейший удар по моей широко – я бы даже сказал – всемирно прославленной скромности, но репутация правдивейшего и честнейшего человека не позволяет мне отложить перо и поставить на этом жирную точку, а ещё хуже того – ложно многозначительное многоточие. Нет, уж, дамы и господа! Если правда – то вся правда, одна только правда и ничего кроме правды. По окончании литературных чтений и моей самозаписи в члены клуба ЧД в помещении подул свежий ветер перемен. Столы незаметно превратились в банкетные. Мой зоркий глаз уловил всё многоцветье палитры сухого, коньяка, водки и разных других бодрящих напитков, а чуткие ноздри почуяли запах свежайших бутербродов, с сыром, аккуратно проложенных свежей зеленью, чёрного хлеба с бережно наструганной диагонально колбаской и кучу всяких других деликатесов, полный список которых не привожу, чтобы не травмировать охочего до гастрономических подробностей читателя. Не это самое главное в писателях, а именно сатириках. Верьте мне люди! Если не верите сейчас, то поверьте, начиная с этого момента! Вовсе не это, совсем не это и отнюдь не это главное для писателя-сатирика и даже юмориста! Я был просто растроган.

Примечания и персоналии.

Афонин Виктор Андреевич - в своё время видный, заметный и где-то даже крепкий писатель сатирик, лауреат ЗТ “ЛГ-16”, в наше время - главред (надеюсь, что не вредина) редакции газеты ЧД. Не менее заметен и крепок, а где-то даже и силён.

Лев Новожёнов - было дело, много писал всякого для Радио. Обращаюсь с призывом к современникам - найдите время, не смотрите “Времечко”. «Сегоднячко», впрочем, тоже.

В. Коклюшкин. Наиболее ярко для меня его характеризует случай, произошедший в стенах МК, когда там ещё работал Новожёнов. Началась перестройка и пошла полным ходом, правда, неизвестно куда. Вик. Мих. спокойно комментирует:

- Открываю журнал Новый мир, читаю в повести: « Мужик, огромный как стог сена». Читаю в том же номере в другой повести: « Мужик, огромный как стог сена».

Просыпаюсь с утра – хорошо! Захочу – Женю Обухова напечатаю, захочу – Игоря Иртеньева. И Витю Шендеровича можно. А будет желание – сразу всех троих. Хорошо!!!

9.11.99; вторник. С утра позвонил Женя Обухов.

- Серёжа, будем печатать про ваши издания. Приноси. Поговорили ещё о каких-то приятных пустяках – обмен авторами, редакционными портфелями. С тех пор, как стал литературным редактором, постоянно с утра испытываю какое-то ощущение счастья. Никак не уходит из головы высказывание Жени Обухова 15-тилетней давности. Тогда, в 1984, оруэловском символичном году, как я выяснил впоследствии, я пришёл к нему в редакцию «Филателии СССР», принёс рассказ. Потом мы ушли из редакции, купили дешёвого вина на полученные грошовые гонорары и устроились прямо в скверике на траве в кустах выпить и поболтать.

- Серёжа, - задумчиво сказал в ходе дружеского разговора Женя, - попомни мои слова – пройдёт время, и все наши друзья и знакомые – Андрюша Мурай, да и другие – станут редакторами.

В ответ я искренне расхохотался. Шутка показалась мне очень удачной. Первым слова Жени сбылись в отношении Андрюши. В Питере запустился издательский дом «Калейдоскоп», и Андрюша стал редактором – прислал мне страстное письмо с пожеланиями прислать всё, что написано с детского сада. Всё – не всё, а 4 печатных листа я ему послал. Андрюша вёл разделы сатиры и юмора в полудюжине питерских изданий, и что-то стало проскакивать, принося грошовые гонорары и редкие, но остроумные (строго по числу гонораров) записки на корешках почтовых переводов и в конвертах с авторскими экземплярами. С Андрюшей я тогда лично не был знаком, но читал, конечно же. Он, как и все мы, жил на периферийном рассыле, и многие печатали его остроумные пародии. Иногда в соавторстве с Эдуардом Лопатой. Болтая как-то в «Московском комсомольце» в кабинете Лёвы Новожёнова, я спросил у малоизвестного тогда для широкой публики Игоря Иртеньева:

- Игорь, а как у нас обстоит дело с поэзией в жанре? А с поэтической пародией?

Фельетонист «МК» Игорь Иртеньев, ничуть не меняющийся с годами и успехами, а только седеющий, ответил мне честно и резко, как и положено фельетонисту «МК» и заказному «радийному» автору.

- Серёжа, то, что пишет Александр Иванов и читает в своём «Вокруг смеха» – это слабо. Есть такой хороший питерский автор-пародист Андрей Мурай… Игорь сам тогда выступил в ивано’вском «Вокруг смеха» пару раз, и я легко запомнил его слова, тем более что сам был внутренне с ними согласен.

Андрюшу я видел разок по питерскому каналу, когда он ещё был питерским и всероссийским и передавали концертную запись.

Познакомились мы с ним лично летом, когда он приезжал на телепередачу «100 к одному» для участия. Ещё подъезжая к Останкино, я в троллейбусе увидел Женю Обухова, и мы обрадовались встрече – просто давно не виделись. Там же, у здания телецентра, Женя познакомил меня с Антоном Макуни – его я читал давно, уже года четыре, попадались очень неплохие рассказы, но лично знаком не был. В телепередаче участвовал Серёжа Сатин (его настоящая фамилия - Орлов), и после записи народ поехал к нему выпивать. Серёжа Сатин, Витя Шендерович и я были в студии Андрея Кучаева. В своё, конечно, время. Серёжа пригласил Андрюху и честно сказал, что просто квартира маленькая, и у него будут только участники телезаписи. Женя, Антон, и я пошли у метро к ближайшему коммерческому ларьку, взяли по бутылке пива и завернули во дворик, где устроились на лавочке. Пиво все взяли разное – я – дорогое импортное, Антон – крепкое дорогое отечественное, Женя – совсем дешёвое наше, видно, у него, как обычно, было совсем плохо с деньгами. Курили тоже разное – я – дорогое («Ротманс»), Антон – что-то приличное отечественное, у Жени опять было что-то самое дешёвое. Шло лето 96-го года. Антон отправил семью (жену с дочками) на дачу и печатался вовсю, щедро поставляя антикоммунистические пасквили неразборчивой прессе. Я тогда зарабатывал синхроном с немецкого и английского, печатали мало, потому что Ельцина недолюбливал с 1992 года. Масс медиа промывали всем тогда мозги, что есть либо Ельцин, либо коммунисты – третьего не дано. Поэтому Антон и писал антикоммунистическое, что видел в Ельцине меньшее зло. Мы с Женей, естественно, не стали бы поддерживать Ельцина ни за какие коврижки. Антон уже тогда подумывал о редакторской работе. Предложения ему всё шли грошовые, и он колебался.

- Что же это такое, ребята? – горячечно восклицал он. – Мы умеем писать, нас везде печатают, пусть редко, но печатают. Надо идти в редактора и печатать друг друга. Неужели мы не сумеем? Не боги горшки обжигают. Мы с Женей слегка просветили Антона, кто такой Ельцин и что он сделал со страной. Антон тогда боялся мести коммунистов, он хотел спрятаться от них в Смоленской области, но мы с Женей честно пообещали приютить его у себя. Так бы мы и сделали, если что. Антон был согласен пойти в пару редакций внештатным, но не сидеть там, потому что на беготне по редакциям он был способен заработать намного больше. Так оно впоследствии и вышло. Не думаю, что нам тогда было смертельно обидно оттого, что Серёжа не пригласил нас в гости – он сам предупредил:

Просто собрались, денег мало, приятно потрепались и разошлись по домам. Шли годы. Ельцин продолжал бездарно править, Антон добился своего – он стал редактором и очень хорошим автором. Его последние рассказы, которые он мне дал для моих изданий, просто впечатляют. Антон отвечает за сатиру и юмор в «Джем-анекдоте», «За Калужской заставой», «Парламентской газете» и «Мире новостей». Когда нас с Женей не печатают, переживает больше нас. Зачем? Он ещё не освоил железной логики периферийного рассыльщика – если не печатает один, напечатает другой. Если не другой, то третий и так далее. И вот наступил заветный день – это была последняя среда октября 1999-го. Неожиданно всё решилось у меня – я стал редактором целых восьми кроссвордно-юмористических изданий. Первым я позвонил сообщить об этом Жене Обухову. Не успел я донести эту радостную новость, как Женя сказал, что он дорабатывает последнюю неделю в «Филателии» и со следующей недели выходит в «Литературку» завотделом «Клуба ДС». На радостях я сразу же набрал номер Антона. Антон уже был в курсе насчёт Жени, только про себя я успел сообщить ему первым. Антон был ужасно рад, как и все мы. Я припомнил разговор с ним, который был в сентябре.

- Серёжа, - сказал он по телефону, - ты обладаешь большим редакторским весом. Как и Женя Обухов в 1984-ом, он крепко насмешил меня в тот момент.

- С чего это ты взял, Антон? – спросил я отсмеявшись.

- Посмотри, ты интервью с Коклюшкиным взял, с Витей Шендеровичем…

- Антон, не смеши, - отозвался я. – С Витей и Серёжей Сатиным мы были в одной литстудии у Кучаева, который сейчас в Германии. А Коклюшкин просто в своё время рекомендовал меня в профком литераторов при «Совписе». Я ему подарил свои книжки, он их читал, – вот и всё. Ты ещё скажи, что я – внук Жванецкого. Коклюшкина в профком рекомендовал Жванецкий, а Коклюшкин рекомендовал меня.

- Не знаю, не знаю, Серёж, - с типично редакторской осторожностью отозвался Антон.

Летом 99-го я впервые за последние семь лет выбрался в отпуск. Отдыхать мне ужасно понравилось, тем более, что и маршрут был нетривиальный – первые две недели в Мамадыше в Татарии у матери жены, в месте, где люди месяцами, а то и годами не получают зарплату. Самое яркое впечатление от Мамадыша – мы с женой сходим с автобуса в самом обычном для России бедном райцентре, каковым и является Мамадыш, а мимо проезжает «Шевроле-Глейзер». Потом – «Мерседес». Затем – опять «Шевроле-Глейзер». Слава Богу, хоть четвёртой машиной оказались «Жигули». Ладно, оставим Мамадыш пока в покое, тем более, что есть дневниковые записи в заветном зелёном блокноте. В Казани, через которую приходится добираться до Мамадыша – в этом селении так до сих пор нет железнодорожного вокзала, не говоря уже о такой мелочи, как железная дорога, – только автобусная станция, мы с женой провели несколько часов. Я успел поработать довольно плодотворно. Было приятное время – начало августа, и я успел обежать все редакции в Доме Печати на Декабристов, 2, в которых печатался, и раздарить главным редакторам свои книги. Борю Бронштейна, который писал в своё время под псевдонимом Ларин, я не застал – он был дома, и по телефону откликался только факс. Боря Вайнер, по кличке брат Вайнер, писавший под псевдонимом Б. Сулимов, ушёл из казанской «Вечёрки» стал большим человеком – редактором детского журнала. В «молодёжку» тоже пришли новые люди – молодые ребята, и я помянул добрым словом Володю Герасимова, который печатал меня и одним из первых взял у нас в стране интервью у Владимира Высоцкого при жизни. Татьяна Сидорова ушла из «Сов. Татарии», но кто-то из ветеранов дал её телефон в новом издании, куда она перешла. Последним я навестил «Чаян», где меня сразу же провели к главному редактору. Рашид Закиров внимательно следил за юмором, его шестидесяти ему нипочём нельзя было дать. Традиционно представился – естественно, что мою фамилию он знал, потому что печатал меня раза три, правда, очень давно. С Макуни он состоял в переписке, за Мишей Ларичевым тоже следил, – основная забота у него, как я понял, это – художники, а Мишаня резко сократил объёмы предложения своих карикатур после того, как стал главным в питерском «Вокруг смеха». Уладив все дела с подарками книг и, отдав дискету со своими последними рукописями симпатичному парню Ильдару для расшифровки, Рашид Закиров предложил:

- А давайте, Сергей Сергеич, тут у меня настойка боярышника есть… Чайку попьём. Внизу перед вахтой ждала жена, но я согласился. Беседовали о многом. Закиров рассказал, как он побывал в Венгрии и просил найти хоть одного человека из сатирического журнала, выходившего при социализме и после благополучно закрывшегося – «там были такие хорошие художники» – не забывал вставлять он. Только для него, члена правительственной делегации, разыскали одного человека из бывшей редакции, и говорить им было (= стало) не о чем. Я припомнил бывшего главного редактора венгерского журнала, Дьёрдя Микеша, который вошёл в английские энциклопедии, антологии, хрестоматии, лексиконы, словари и даже учебники языка под именем английского писателя-юмориста Джорджа Майкса. Я сообщил ему, что когда был в Польше, то успел только к банкротству знаменитых в своё время «Шпилек» - рядом со мной был переводчик, и он сообщил ответ по редакционному телефону, что претензии после банкротства принимаются до такого-то числа. Претензий к польскому журналу «Шпильки» у меня не было. Пересказал ему разговор с Владимиром Константиновичем Буковским о том, что ««Панч»-то наш обанкротился». «Чаян» пока тянул. Тираж – 14.000 на двух языках, татарском и русском. Перебрав общих знакомых, он вдруг посмотрел на меня и сказал

- Завидую я Вам. Вы ещё молодой, – сколько Вам лет – около сорока?

- Уже сорок один, - с трагическим вздохом признался я.

- Всё у Вас будет. И редакция, и публикации, и книги. Вы успеете. Мы в 60-ых не успели, а вы точно успеете. Передайте обязательно привет Макуни.

Честно говоря, и это я тогда воспринял как шутку, но смеяться было неудобно, и расстались мы все равно тепло. Уж по правде-то говоря, с моим авторским опытом можно было поверить, что шутки главных редакторов изданий, где тебя печатали, непременно сбываются! Потом был Мамадыш – об этом есть в дневнике. После Мамадыша – Москва, день рождения Андрюши Мурая в Питере 19 августа, где удалось побывать нам с Женей Обуховым, и – Чехия, путёвку в которую я купил в Москве после возвращения из Мамадыша, зато накануне дня рождения Андрюши. На прощание Рашид Закиров подарил мне голографический значок, который я передарил в Питере Андрюше. Крепко надеюсь, что именинник его не потерял. А то как же мне потом появляться в Казани? Неудобно будет.

И вот до сих, с той самой последней среды октября 1999-го, меня не покидает какое-то светлое приподнятое чувство, что всё будет у нас хорошо.

И какой же из всего этого следует вывод? А никакой. Впрочем …

Словом, шутники они все. И это понятно – а кем же ещё быть профессиональным юмористам Е. Обухову и А. Макуни? Просто шутки иногда у них сбываются. У Обухова – через 15 лет, а у Макуни – всего через пару месяцев.

10.11.99 Сегодня Женя Обухов звонил два раза. Обалдеть! Дня не проходит без одного-двух перезвонов, а то и созвонов. Просто немею, когда узнаю на определителе номер «ЛГ-16». Всё время кажется, что это сон, всё рассеется, и я опять окажусь, как в 82-ом, способным парнем с четырьмя набранными рассказами, из которых ни один не удаётся пробить через замов главного. И ведь тогда это тянулось не год и не два, а аж до середины 84-го. Вообще, в первый раз в ЛГ-16 я опубликовался случайно. Было четыре набранных рассказа. Первый отобрал из самых первых пяти неумелых ученических сам Владимир Робертович Волин, к сожалению, недавно умерший (в 98-ом). Сроки издания книги я держал от всех в секрете, и я не успел всего на один день с первой книгой! Я тогда как раз принимал участие в конференции «Самиздат 88-98» среди авторов, выпустивших книги за свой счёт. В толпе увидел знакомые рыжие волосы Димы Курилова. Я бросился к Диме с криком: «Дима, у меня вышла книга! Я сейчас на конференции, никуда отойти не могу! Ты сейчас в редакцию?»

«Да», - грустно ответил Дима.

«Дима, обязательно передай книгу старику Волину». Кругом было шумно, и люди мешали разговаривать. «Подожди, я сейчас подпишу», - засуетился я. «Вот старик Робертыч обрадуется!»

«Уже нет, Серёжа. Он вчера умер», - тихо ответил Дима.

Стало горько. Книжку я подписал и попросил передать в «Клуб ДС» тому, кто остался. А оставался Хмара. На похороны я никак пойти не мог – летом, как обычно, сидел без денег, а за конференцию было уплачено последними рублями. Деньги на билет в метро на обратный проезд я раздобыл продажей своей книги афоризмов.

Когда Дима сказал мне про Волина, я сразу вспомнил разговор Бори Крутиера, который случайно услышал на Клубе «Чёртова дюжина». «Волин умирает. Врачи ничего поделать не могут». Что тут сказать? Лучше Б. Крутиера всё равно ничего не скажешь. Я знаю, что это один из тех афоризмов, которые никогда не бывают рассчитаны на публикацию. «Человек человеку должен быть Волин». Б. Крутиер.

Потом, месяца через два после этого августа, я зашёл в редакцию. Там сидел одинокий замученный Хмара. К тому времени я уже успел понять, что никому, кроме меня самого и моих друзей-редакторов моя книжка, в общем-то, не нужна. Друзья перепечатывали оттуда куски и платили за некогда уже проделанный труд, который сейчас не вызывал у меня ничего, кроме отвращения и усталости. Общество упивалось очередным приступом эйфории после какого-то многозначительного полублатного намёка президента на продолжение реформ (Каких реформ? Для кого? В чьих интересах? Этого он со свойственной блатным загадочностью не объяснял).

Честно говоря, я слегка рассчитывал на рецензию в «ЛГ-16». Первым откликнулся на выход книг Саша Зиборов, который просидел почти всю конференцию, внимательно слушая выступления авторов. Остальные издания молчали. Устраивали перепечатки, слали гонорары, ссылались в перепечатках на книги, но рецензий не было. Вспомнил, как я пробивал рецензию на Сашину первую книгу в «МК» у Лёвы Новожёнова и в «Стройгазе». Напечатали обе. Хмара, после короткого разговора о смерти Волина, принял книги, и сообщил, что сейчас у них не принято откликаться на книги – новые хозяева возражают. Как-то через пару-тройку месяцев я увидел у них рубрику для рецензий «Читалка «Клуба ДС»» – именно с отзывом. Бывает. То ли хозяева сменились, то ли ещё что. Хмара выдал что-то вроде полу-заказа – мини-диалоги на 1-ую полосу. Он сказал, что уже договорился с Коклюшкиным и Антоном Макуни, но хочет подстраховаться.

ЛГ расположена довольно далеко от метро. Времени стало хронически не хватать, и я позвонил – попросил разрешения использовать редакционный факс. Факс ЛГ что-то засбоил, и одну страницу принимал по нескольку раз. Мои «МИНИ-ДИАЛОГИ» были посвящены литературной проблематике. Почти сразу же после присылки позвонил разъярённый и кипящий Хмара. Поблагодарив за диалоги, он обрушился с места в карьер:

- Вы знаете, Сергей, что слово «литература» стало у нас в редакции «Литературной газете» ругательным?

(«Видимо, скоро он там станет матерным», - мелькнула у меня в голове мысль, но я сдержался. Есть у меня такой афоризм: «Если раньше слово демократов в русском языке стало ругательным, то скоро оно станет матерным».) Поскольку «Литературка» истаскалась как девка-проститутка, продаваясь всё время разным хозяевам, я, честно говоря, не следил за всеми её изгибами и колебаниями вслед за генеральной линией, но теперь уже не партии, а очередного денежного мешка из олигархов.

- Павел Феликсович, - возразил я, - но может быть хотя бы название хоть к чему-то обязывает?

- Мы – бедная редакция, продолжал излагать он на повышенных тонах, - и факс у нас предназначен только для зарубежных корреспонденций.

«Ничего себе хозяева-олигархи-мультимиллионеры», - подумал я. К тому времени я уже работал с парой-тройкой десятков московских редакций. «ЛГ» уже успела прославиться в юмористических кругах тем, что платила с 6-ти – 8-мимесячным опозданием. Это я знал достоверно, потому что уже получал там деньги сам. «За такие сроки выплат, не говоря уже о размерах, можно было бы быть повежливей», - подумалось мне. Само получение гонорара в ставшей продажной «Литературке» тоже произвело достаточно яркое, хотя и нельзя сказать, чтобы неизгладимое впечатление. Современные гонорары настолько мелки, что выбираться за одним просто не имеет смысла. Обычно нынешние сатирики второго ряда, к которым я отношу и себя, выбираются сразу за кучей, подгадав время, место и график, и только тогда получается хоть что-то. В кармане уже весело топорщились какие-то сотенные, и я заскочил узнать «Литературкины» расценки. Кассир издевательски мне выдала 22 рубля сколько-то там копеек и язвительно добавила:

- Да, что-то не густо Вам заплатили.

Честно говоря, такие вещи меня мгновенно доводят до белого каления, хотя я и не подаю виду. Да, мне ВАША – вшивая газета не платит хорошо. У меня шло два рассказа, несколько афоризмов и один, набранный крупными буквами, который и остался в номере. Но я, в отличие от Вас, не укладывался, как подстилка, перед каждым вновь купившим редакцию олигархом и не получал за это стабильный высокий оклад и повышенные гонорары за заказные материалы. Не вхожу я в Ваш штат, и Вы меня не покупали. Не пресмыкался я перед каждым новым хозяином, и никогда не буду. А кому должно быть стыдно? Наверное, всё-таки тем людям, которые по-человечески даже заплатить не умеют, не говоря уже о таких мелочах, как враньё, нарушение договорённостей и так далее. Когда уже настроился на то, чтобы попить пива с друзьями, ругаться не тянет. Но весёлое нахальство кассиров, которые возомнили себя самыми главными, неприятно поразило.

- Другие платят чуть побольше – не отказал себе в удовольствии ответить я. – И малость поскорее – не через полгода.

В общем, «Литгаз» начал становиться обычной жлобской при новорусских конторе, где можно слегка попробовать похамить посетителям. Просто по мере того, как жлоб богатеет, эти конторы мгновенно перестраиваются, потому что с хамами никому иметь дел неохота в принципе, но вот и «ЛГ» перестроилось! После краха перестройки, и совсем не в ту сторону, зато как эффектно! Думаю, что некоторое время при таком движении там появилась бы и распальцовка со свистом – а что? Кого стесняться? Литература ругательное слово, почему бы ему в «Литературной газете» не стать матерным? Хозяева, что ли запретят? Которые с Коржаковыми и Березовскими на дружеской ноге?

Затем до меня дошло – перед кем я, собственно говоря, оправдываюсь? Тут что, лауреаты Нобелевской премии за кассой сидят и эти грошовые подачки раздают?

- Есть тут ещё один автор вроде Вас, так тот бывает и по шесть рублей получает.

Я понял, что не один я тут – афорист, хотя и догадывался об этом уж лет 25, наверное, с тех пор, как впервые взял в руки «ЛГ».

- Кто же это? – поинтересовался я.

- Борис Крутиер.

Неплохо. По крайней мере, я убедился, что и на этот раз оказался в достойной компании.

НА ПОЛУЧЕНИЕ ПО ПОЧТЕ ПОЭМЫ «АЛФАВИТ»

В. Крамаренко

Поэму Витя мне прислал –

Весёлая поэма.

Велик её потенциал,

Её я тут же прочитал –

Играет буквой тема.

Поэму главный проглядел,

Сказал: «Давай печатать!»

Поэма задала нам дел,

Я вёрстку долгую терпел,

Пошла без опечаток.

Пиши поэмы дальше, Вить,

Весёлые поэмы!

Не только как детей любить,

Хотя про это – как забыть?

Есть и другие темы!

Написано 11.11.99 с 16.04 до 16.41 в 830 автобусе от ст. м. «Проспект Вернадского» до Новопеределкино.

Звоню Вите Крамаренко. Зачитываю эпиграф новой вещи: «Писатель, оглянись! Если ты не успел за всю свою жизнь написать ничего толкового – берись за мемуары!» Витя спрашивает:

- Серёжа, а чей эпиграф?

- Витя, эпиграф от Сергея Лузана.

- Здорово, Серёж! А я думал, ты у какого-то классика нашёл.

- Витя, а мне проще самому.

17.11.99 Выяснил сегодня, что мой друг Саша Зиборов – живой классик. Звоню литагенту, Ирине Борисовне Таршис, она говорит:

- Серёжа, надо продвигать и рекламировать серию, нужно подумать о том, чтобы зять где-нибудь интервью с живыми классиками и опубликовать их – с Коклюшкиным, Трушкиным, Зиборовым…

- Хорошо, - говорю, - И. Б., чтобы долго не бегать, постараемся опубликовать в наших газетах.

Позвонил Саше Зиборову, сообщил, поговорили, посмеялись. Потом спрашиваю у жены:

- А знаешь ли ты, что наш Саша Зиборов – живой классик?

- Знаю, - отвечает жена. – Он такой хороший, тихий, не пьёт, не курит (это уже было в мой адрес, как я понял).

И вот только тут до меня дошло – мы с Сашей переписываемся года с 86-го, встречаемся при каждом возможном удобном случае, пристраиваем рукописи друг друга, печатаем и пробиваем рецензии на книги друг друга, а тут узнаёшь такое! Мой друг Андрюша Мурай из питерской редакции журнала «Вокруг смеха» Издательского дома, в воскресенье 7.11.99, когда мы созванивались, узнав, что Саша Зиборов едет ко мне на метро и тащит рукопись, попросил:

- Серёжа, выкрои что-нибудь из его книги для нас…

- Сделаем, - охотно откликнулся я.

Я никогда не забуду помянуть «Вокруг смеха» добрым словом за то, что в смутные годы ельцинского развала, когда Саша Зиборов был оторван от всего гражданской войной в Таджикистане (в первую очередь – от гонораров, о чём позаботились местные коррумпированные власти), «Вокруг смеха» начал его печатать – давать, как говорится на издательском жаргоне, и даже приберегли к его возвращению гонорары, когда стало ясно, что они дойдут до автора. А не будут изъяты в таджикский бюджет, откуда их бросят на продолжение бессмысленной гражданской войны.

Что здесь можно сказать? Что-то можно списать на мою редакторскую молодость – я всего месяц, как редактор, и, как обманутый муж, узнаю обо всём последним. Хотя печатаюсь и с марта 1982, так что у меня несколько больший авторский опыт. Можно вспомнить тютчевское: «Лицом к лицу – лица не разглядеть,

Большое видится на расстояньи …»

Впрочем, с женщинами ничего поделать нельзя – не ссориться же мне с литагентом насмерть и не разводиться с женой из-за моего друга Саши Зиборова, в котором они как-то сумели разглядеть в профессиональной сфере, то, чего не сумел я. Это просто подтверждает тот очевидный факт, что у женщин более развита интуиция. Лучше сделать самый простой практический вывод, на который способно редакторско-журналистское сословие – договориться с Сашей, что все свои интервью он будет давать через меня. И мне легче, и Саше приятней.

18.11.99 Сегодня был у Жени Обухова в «Литературке». Договаривались с Сашей Зиборовым встретиться в полдень перед вахтой, но с утра замотали телефонные звонки – два раза созванивались с Серёжей Кондратьевым, один раз с литагентом. Второй раз Серёжа выдернул меня прямо из ванной с недобритой щекой исключительно для того, чтобы поблагодарить. Если учесть, что я ещё при этом с утра и писал, то понятно, что забыл разбудить Сашу звонком. Вспомнил, когда шёл от «Тургеневской» к редакции. Влетел пулей к Жене – у них там сейчас какая-то дурацкая система, завотделом бегает вниз за посетителями – (так и тянет написать – как дурак, но таких там всё-таки нет) – и сразу же позвонил Саше. Дорвался до Жениной рукописи. Пока ему названивали по телефону, успел проглядеть рукопись. Хороша! Многого не читал, и это многое откровенно смешит, даже в моём теперешнем подавленном состоянии из-за болезни сына. Впрочем, пока ехал, уже успел посмеяться прямо в автобусе и метро – Вадим Сергеевич Тонков передал новую редакцию своих стихизмов, и три странички совсем свеженьких стишков. Решительный человек может сделать вывод о том, что юмористический редактор – это очень смешное занятие. Это, как говорилось во времена гласности, правда, но не вся правда, и поэтому я не тороплюсь с выводами. Прислушиваюсь, с кем это Женя разговаривает по телефону. Оказывается, что с Михаилом Казовским, у которого просидел в «Крокодиле» вчера три часа, выслушивая интересную концепцию Георгия Елина того, как создавать концепцию газеты или журнала. Прошу у Жени трубку и сообщаю Казовскому, что вчера звонил главный и он ставит одну миниатюру из первого раздела книги в одно из наших изданий. Казовский алчуще кричит:

- Когда книга? Терпеливо объясняю ему, что и как. «Ох уж эти редактора», - снисходительно думаю я, - «никакого терпения нет, прямо как малые дети», и потом вспоминаю сам, что я уже тоже месяц как редактор. Пока Женя разговаривал по телефону, в комнату зашла красивая девушка, явно секретарша, и терпеливо ожидала, пока главный администратор «Клуба ДС» обсудит все наболевшие проблемы. Передавая мне трубку, Женя сказал:

- Серёж, знакомься, это дочь Андрея Яхонтова…

Андрея Яхонтова! Мне тут же захотелось выкрикнуть на одном дыхании:

- Да Вы знаете, девушка, что Ваш папа как редактор совершил невозможное?! Он напечатал мой первый рассказ в «ЛГ-16»!

Когда у Веселовского лежало два года четыре моих рассказа, которые он никак не мог пробить через секретариат, и я уже дошёл до полного отчаяния – эта цепь непечатания рассказов продолжалась, я расширил круг редакций, печатались только афоризмы и «Рога», я уже был готов на всё плюнуть, и подумывал о том, чтобы зайти и демонстративно забрать свои рассказы и всё забыть – тут на место Веселовского Виктора Васильевича назначили Вашего папу. К тому времени я успел стать аспирантом Экономфака МГУ и закончить Иняз. С утра, после обмывания получения инязовских дипломов, я перепечатал на машинке законченный за несколько дней до этого рассказ, запечатал его в конверт, написал адрес, в строке «Кому» Яхонтову А.Н. (лично) и отправился на вокзал, откуда уезжал в стройотряд. Там, чёрт побери, была российская глубинка, и не было места таким интеллигентским ухищрениям, как секретариаты, «Литературка», цензура. Из газет туда доходила только «Правда», и то на третий-четвёртый день. Стройотряд для меня всегда был местом, где можно было отдохнуть душой – как-то после того, как поворочаешь лопатой бетон по 12 – 14 часов с перерывом на обед, не очень тянет на рефлексию. Я знал, что с приходом нового редактора заканчиваются любые обязательства по старым авторам, поэтому отправку рассказа я произвёл с единственной целью – ещё раз убедиться, что никто ничего не напечатает, а если кто и захочет – то всё равно не сможет пробить через секретариат. Для меня секретариат «Литературки» тогда стал воплощением всей этой ненавистной системы, которая давила нас, весь наш разноплеменный народ, оказавшийся на территории Советского Союза, не одно десятилетие, и над которой величественно возвышался самый главный секретариат – ЦК КПСС. Тому секретариату можно было давить всех, кого они захотят, а на мелких подручных партии, к которым относился секретариат «ЛГ», возлагались конкретные ответственные задачи по подавлению всякой мелочи, вроде Серёжи Лузана. Один афоризм, правда, «ЛГ-16» у меня напечатала, и я за него получил целых пять рублей. Это давало старику Волину возможность называть меня «нашим автором», когда я заходил проведать свои рассказы. Спасибо, Владимир Робертович. Да будет земля Вам пухом! Словом, на вершине было Политбюро ЦК КПСС, увенчанное своим секретариатом, а внизу, в качестве краеугольных камней, фундаментных глыб и оплотов – секретариаты помельче. И никто ничего не мог с этим поделать – система была вся как бы отлита из единого куска стали, и казалось вечной. От неё можно было только убежать, при случае оказавшись за границей. Сокрушить её было невозможно, если она справилась с такими гигантами, как Солженицын и Сахаров, то людей более незаметных она просто раздавит и не заметит.

В моём пятом стройотряде было хорошо. Бетон, фундаменты, опалубка, земляные работы, сон. Иногда портвейн. Меня даже сделали бригадиром. Где-то далеко, очень далеко, печатались мои афоризмы и рубились ненавистными секретариатами мои рассказы. Мои родители работали тогда за границей, в Норвегии на Шпицбергене, и я оставил им адрес ССО, чтобы сообщали о своих новостях. У отца уже был скользкий момент, когда он получал своё высокое для советского человека назначение вице-консулом за границу – какой-то человек со стандартным безликим лицом в костюме и галстуке задал ему вопрос:

- Сергей Сергеевич, мы, что, Вам мало платим?

- Нет, - честно ответил отец.

- А что же Вы тогда смешные истории в «Советском спорте» печатаете? – и протянул ему мою самую первую в жизни публикацию – «Советский спорт» от марта 1982 года.

- Это не я, - ответил отец. – Это, наверное, другой Сергей Сергеевич. Оперативная проверка спецслужб действительно быстро выяснила, что автором на самом деле был не он, а я. Кто-то из больших людей на самом верху оказался большим любителем то ли спорта, то ли сатиры и юмора, а, скорее всего – и того, и другого, и не придал этому происшествию абсолютно никакого значения, и назначение состоялось. Но я уже понял, что могу приносить своими публикациями неприятности своим близким и ставить их под угрозу. И вот, в середине стройотрядовского сезона я получаю письмо, где родители сообщают, что мой рассказ напечатали в «Литературке»! Неважно, что его никто особенно не заметил, что он не вызвал никаких разговоров, толков и пересудов – самое главное, рассказ прошёл, прошла депрессия и можно было жить дальше. Мы работали в райцентре, и, получив письмо, в обеденный перерыв я сбегал в библиотеку в своей стройотрядовской куртке с пятью ветеранскими нашивками, и библиотекарша, вначале не хотевшая меня пускать внутрь, уставилась с немым уважением на небритого бойца в заляпанных бетоном и известью брюках. В отряде я об этом не сказал никому.

Вернувшись в Москву, я узнал, что у меня прошло ещё несколько публикаций – у меня пошло, я и стал бегать по бухгалтериям получать гонорары, что было довольно существенной прибавкой для моей аспирантской стипендии. На Цветном бульваре с уже полученным гонораром в кармане я неожиданно наткнулся на Яхонтова – он шёл мне навстречу, улыбаясь чему-то своему. В лицо он меня не знал, а я его видел как-то мельком – мне показывали его издалека как известного писателя. Читать я его, конечно, читал – в «Юности», «Студенческом меридиане».

- Андрей Николаевич! – подскочил к нему я. – Меня зовут Сергей Лузан. Вы у меня напечатали рассказ! Я об этом узнал через Норвегию – у меня там сейчас родители работают! Спасибо! Веселовский четыре рассказа два года пробивал – так и не смог, а у Вас – получилось!

- Да не за что, - не прекращая улыбаться, ответил он. – Можете предлагать ещё, если есть. По-моему, он не увидел в этом факте ничего сверхъестественного, в отличие от меня. Яхонтов был тогда широко печатающимся литератором, у него шли рассказы, повести, романы – наверное, ему было непонятно, что это такого он сделал особенного для молодого аспиранта, которого он увидел впервые в3 жизни. И вот – Женя Обухов знакомит меня с его дочерью:

- Здравствуйте! – говорю я. – А Вы знаете, что Ваш отец напечатал у меня здесь первый рассказ? Она, недоумённо улыбаясь, смотрит на меня, здоровается, о чём-то быстро беседует с Женей и уходит. Я догадываюсь, что, видимо, просто было много таких.

Этим летом, когда я ехал в отпуск в Татарию, я прочитал в воскресном «МК» за конец июля или начало августа 99-го очередную порцию заметок «Коллекционера жизни» Андрея Яхонтова, где он рассказывает о том, как принимал должность главного администратора «Клуба ДС» в «ЛГ». Под конец рыжебородый Виктор Васильевич Веселовский, отвечая на вопрос Яхонтова, объяснил ему:

- У нас на этом посту ты можешь ВСЁ!

Так оно и получилось, для меня – во всяком случае.

Только сели поговорить – Женю опять вызывают вниз. Появляется Боря Крутиер, с которым я хочу связаться уже второй месяц! Целуемся и обнимаемся на грузинский манер. Боря говорит, что совсем замотался, и начинает передавать Жене Обухову рукописи – от лежащего сейчас по поводу онкологической операции Жени Тарасова, ещё от кого-то, и только в самом конце – от себя.

- Боря, про себя не забудь! – весело кричим мы с Женей.

Пока Женю отвлекает очередной звонок, успеваем побеседовать с Борей. Я прошу согласия на публикацию его афоризмов сразу во всех наших изданиях, и Боря соглашается. Потом мы садимся по каким-то делам с Женей, потом Женя опять говорит по телефону, а мы с Борей – лично. Боре пришло на немецком письмо от Фонда жертв холокоста, небольшое, на полстранички, Боря просит перевести. Перевожу устно, Боря говорит, что запишет, как Моисей на скрижалях, я скромно, но довольно протестую. Женя приносит почту – распечатывает конверт – я успеваю посмотреть только красочную обложку одесского журнала «Фонтан» Валерия Хаита. Женя опять загадочно исчезает, я диктую Боре перевод его письма, по которому он ежеквартально теперь должен будет получать задним числом из расчёта 250 немецких марок в месяц. Заходит Женя и произносит:

- Знакомьтесь, ребята! – я машинально отрываюсь от перевода и встаю, но, увидев Сашу Зиборова, хохочу и спокойно присаживаюсь. Боря с Сашей не успевают среагировать – они всё-таки, в отличие от меня, не играли в регби, и механически при рукопожатии произносят:

- Боря! – только затем до них начинает доходить – вижу по глазам, зачем им начинать представляться друг другу по второму разу. Заканчиваю перевод Боре. Предлагаю Жене свой «Ротманс», но он упорно закуривает свою «Золотую Яву». Начинаю понимать – угостить Женю сигаретой может смахивать на взятку при исполнении, а может – и нет. Спрашиваю Женю насчёт отвалов из его портфеля – Женя обещает обязательно дать. Прошу Женю:

- Если что-то моё не подходит – тоже обязательно бросай туда. Уж я-то сумею пристроить! Потом думаю, что бы ещё такое добавить, в духе «Клуба ДС», и добавляю:

- И своё – можешь тоже! Моё высказывание находит поднимание у всех присутствующих.

Пора уходить – надо отнести передачу сыну в находящуюся поблизости больницу. Боря остаётся, Саша уходит вместе со мной. Внизу, у самой вахты, встречаем Хмару. Обмениваемся рукопожатиями, и тут замечаю пристроившегося Амира Даутова. Торможу Амира и прошу согласия на переделку «Рога». Амир соглашается, и даже сам приводит аргументы «за», которые мне просто не приходили в голову. Смотрю на часы – время есть, чтобы успеть всё. Забегаем в Склиф, отдаю передачу сыну, и едем в «ФАС». Несмотря на их такое суровое название, меня там пока ни разу не сфотографировали и не облаяли. Впрочем, и не напечатали тоже.

Зав. Редакцией журнала «ФАС» Наталья Ашрятова уже знает меня по фамилии и в лицо. Саша Зиборов шелестит своими рукописями, а Ашрятова неожиданно вспоминает, что со мной приходил художник, и его карикатура уже прошла.

- В этом номере, кажется, сейчас посмотрю, - произносит она и пролистывает журнал. Саша продолжает шуршать рукописями.

- Нет, в предыдущем, - поправляется она и начинает пролистывать предыдущий, третий номер. Карикатура Саши Галаганова оказывается там. Радуюсь за Галаганова, пока Зиборов продолжает шуршать рукописями, и прошу номер, чтобы передать автору.

- У нас с ним выходит семь изданий, так что созваниваемся не реже восьми раз в неделю, - сообщаю я. – Он у нас главный художник.

- Конечно, - отзывается она, и именно в этот момент Саша Зиборов перестаёт шуршать рукописями и соединяет их скрепкой.

- У Вас уже починили факс? – по-светски вежливо осведомляется Ашрятова, и я вспоминаю, что отдавал им первые рукописи в распечатке.

- Да, спасибо за заботу, - благодарю я.

- Как же там всё-таки с моими рассказами?

- Михаил Леонтьев не может ответить ничего внятного, видимо, ничего не заинтересовало, - сообщает она.

- Ладно, это не смертельно, - откликаюсь (= отзываюсь) я. С каждым новым десятком печатающих тебя редакций начинаешь всё более равнодушно относиться к отказам. Появляется просто чисто спортивный азарт. Перед адресом каждой редакции, где я хоть опубликовался, я ставлю красную точку. Она означает: «Серёжа был тут».

Не всё ладно у меня по части публикаций в своих изданиях, где я литературный редактор. Главный отклонил какое-то количество моих новых рассказов, особенно про Борю, объяснив, что они не сразу доходят до читателя.

- С первого раза не понимаешь, а со второго – доходит. Это не только моё мнение, - продолжил он, упреждая мои возражения. – Я и своим знакомым давал, с ними то же самое.

Что делать? Посоветовать главному подбирать знакомых получше? Или подобрать себе другого главного? Ни то, ни другое, по-моему. Друзей и знакомых, как, впрочем, и главных, не выбирают. Они появляются сами, будучи посланными нам свыше. Я просто даю ему в следующий раз рассказы попроще, и он в восторге. Рассказы засовываю в другое место. Мало таких, что ли? Лично у меня только с красными точками уж никак не меньше двухсот. «Надо жить играючи», как научила нас реклама чего-то там такого по всем телепрограммам.

Запись от 25.11.99, 0.50. Есть ли она вообще на свете – зависть? Безусловно, есть. Ужасно завидуют Виктору Коклюшкину. Все завидуют Коклюшкину, когда он на гребне, на коне, сценарист передачи «Аншлаг». Что-то я не заметил, чтобы ему кто-нибудь завидовал, когда он с Шифриным проваливался на Всесоюзных конкурсах артистов эстрады. Тогда, видимо, тусовка надрывалась, стремясь перещеголять друг друга: «Распните их. Распните!» Пока только немногие посвящённые знают, что Коклюшкин с Трушкиным ушли из «Аншлага» - в никуда. Скоро им перестанут завидовать. Большинство моих коллег готово было бы оседлать такую кормушку – навечно, и пойти на всё, чтобы там усидеть. Ушли по своей воле, за них цеплялись. Я знаю, что они будут умирать с голоду, но туда вернуться только на своих условиях. Большинство моих коллег готово было бы оседлать такую кормушку – навечно, и пойти на всё, чтобы там усидеть. Они будут готовы глядеть тебе прямо в глаза с невинным выражением лица и объяснять:

- Старик, но ты же всё понимаешь… Ну как я могу. Да что я без этого… творчество для них – это лицензия на отстрел всего, выданная вместе с дипломом Литинститута. Возьмём, к примеру, какого-нибудь Женю Крохмаля. Зачем писать и печатать хорошие смешные рассказы, когда можно быть редактором на телевидении и получать сотни долларов? После августа халява кончается, но что-то не видно рассказов в периодике – видно спёкся. Я заметил, что люди нормально творчески одарённые радуются чужим успехам. То ли дело творческие импотенты – Пелевин у них – конъюнктурщик, тот – не патриот, этот – не демократ. И вообще, сам я гениальный, талантливый и непризнанный, писать ничего не буду, меня не поняли, меня ещё позовут и за мной приедут на золотом (или белом) коне.

Одно из определений творчества, если бы меня спросили – это когда ты после работы на овощебазе вместо НИИ и Иняза вечером начинаешь в 11.40 и заканчиваешь в 02.00, чтобы потом опять встать без четверти и успеть в свой ЦННИИНТИ, который ты обзовёшь в своих рассказах НИВРИ, и так – изо дня в день.

Завидуют моему другу Боре Крутиеру. Я не помню завистников в то тяжёлое время, когда у Бори изредка печатали слабые афоризмы, а сильных не печатали вовсе. Когда мы по-настоящему познакомились с Борей, потребляя русское сало под водку, и Боря подарил мне три (!!!) своих книги (у меня тогда ещё не было ни одной), я спросил у него:

- Боря, скажи мне честно … У тебя сейчас такие хорошие мысли пошли, но я ведь помню, раньше, у тебя печатали такое дерьмо в «Вечёрке»…

- Серёжа, тогда мои афоризмы обрезали сверх положенного уровня.

Я честно рассмеялся, и мы продолжили… Выбор тогда был жесток и прост – или печатайся, или пошёл вон.

ИЗ РЕДАКЦИОННОЙ ПЕРЕПИСКИ

26.11.99 С утра звонит главный. Фраза, традиционная для какого-нибудь газетного волка, но меня она при написании наполняет священным трепетом. Видимо, сказывается малое количество редакторского опыта. Я как раз решаю, что нужно печатать иногородних авторов, и предлагаю Витю Верижникова из Питера. Фамилия главному знакома, как, впрочем, и публикации под ней, в принципе он – «за». Остаётся только такая малость, как наличие рукописи. А я как раз перечитываю подаренную мне Витей книжку. Внезапно главный просит тайм-аут – приехал издатель, и нужно перегрузить остатки тиража в количестве 5.800 экземпляров к нему в квартиру. Я использую паузу для того, чтобы спуститься вниз и просмотреть почту. Успеваю разглядеть в щелку большой светло-коричневый служебный конверт и открываю почтовый ящик. «Опять какой-нибудь счёт откуда-то за что-то подорожавшее», - пессимистически прикидываю я. Летом подорожал телефон, и недавно нас уже успели порадовать предложением немедленно заплатить рублей тридцать в течение пяти дней под угрозой отключения телефона. Слова Санкт-Петербург на конверте улучшают настроение – там у меня нет телефонов и квартир. Хотя подписи нет, догадываюсь, что письмо от Вити Верижникова. Вскрываю конверт – так оно и оказывается. В конверте рукописи и письмо. Рассказы очень хорошие – «Цена успеха», «Крепкая лексика», «Букет второй степени», «Пирог с кавычками», «Оноре», «Можно не беспокоиться». Не читал ещё ни одного. Письмо от Вити – тоже. Цитирую:

«Дорогой Сергей!

До меня дошли приятные слухи, что ты возглавил множество отделов юмора. Поздравляю! И шлю!

Такой момент. Через Ларичева и Дворкина узнал уж совсем невероятные новости насчёт книгоиздания. Это звучит настолько фантастично, что осмелюсь просить разъяснений – действительно ли это возможно? На каких условиях? Не ошиблись ли вышеупомянутые лица? По возможности прошу ответить (мне или им)

Успехов! Удач!

С горячим приветом В. Верижников (подпись не только разборчива, но и ясна – Примечание автора)

Звоню главному. Сообщаю о письме Верижникова и читаю три рассказа на выбор – два из книжки – «Часы» и «Вечерние раздумья», и один «свежак» – «Букет второй степени». «Вечерние раздумья» требуют подводки через Вознесенского, а «Букет» - через Солженицына или процесс награждения президентским окружением. На «Часах» ВБВ смеётся и прямо под диктовку записывает текст. Ещё ставит в номер Витю Шендеровича. Я начинаю писать ответ Верижникову в Питер.

«Дорогой Витя! Драгоценнейший автор и большой писатель!

¡Buenos dias! Guten Tag! Good afternoon! Добрый день!

(исп.) (нем.) (англ.) (рус.)

Рад был получить твоё письмо. Получил я его при следующих обстоятельствах – я как раз перечитывал книжку твоих рассказов и беседовал с главным о необходимости привлечения иногородних авторов вообще, и В. Верижникова – в особенности. Твои публикации он знает. В этот момент к нему приехал издатель и завёз остатки тиража – 5.800 газет (соответственно, 19.200 уже роздано по оптовикам). Я для очистки совести спустился к почтовому ящику и обнаружил там знакомый штемпель, после чего настроение начало улучшаться. Пока я ехал в лифте и начинал читать твоё письмо, настроение стало совсем хорошим. Прочитав твои рассказы, я тут же позвонил главному и сообщил, на чём мы закончили. Начнём с публикации твоего рассказа из книжки «Часы», а потом будем давать и всё остальное. Ты у нас стал первым (!!!) иногородним автором. Пока планируются следующие издания: 1). «На посошок» - всё про пьянство (Nо 1 – посылаю. Две мои полосы – 1-ая и с Макуни. В кроссвордах много опечаток, за что главный уже получил от издателя). 2). «Юморинка» (оригинал-макет уже отдал). 3). «Клубные посиделки» 4). «Юмор по горизонтали и вертикали» 5). «И смех, и грех» (про женщин, от мягкой эротики до крутого порно; оригинал-макет уже отдал) 6). «Золотой телок» 7). Основное издание – «Курам на смех», - все остальные издания – приложения к нему. 8). «Детское» (пока нет названия). 9). «Шарашкина контора». Концепция такая – много весёлых кроссвордов + хорошие сатира и юмор (до 1-ой страницы). Цензуры нет, лит.редактор – я, главный занят только кроссвордами. Единственное ограничение – объём. До одной (1-ой) страницы. Можно – 1,25; 11/3, но лучше пока ограничивайся одной. Гонорары будут. Очень мелкие, но будут – одна полоса = 125 руб.

Теперь перейдём от текучки к редакторским просьбам.

1). Пошли свою книжку главному, если есть. Зовут его Васильев Борис Владимирович, кроссвордист, участник телепередачи «Кроссворд» на РТР (передачу закрыли), 1-ый главный редактор «Народного кроссворда» (его подсидели). Сообщаю его почтовый адрес: Москва, 113114, 3-ий Павелецкий пр-д, д. 6, корпус «Г», кв. 38. Неплохо было бы точно так же поступить и Эдику Дворкину со своими книжками «100 рассказов об Иванцове» и «Говно». Если в кратком сопроводительном письме каждый из вас добавит, что даёт разрешение на гонорарную перепечатку, и сопроводит это дело соответствующими реквизитами (адрес, дом. тел., пенсионное страховое св-во), то будет совсем хорошо и абсолютно уместно. Книжку в твёрдом переплёте Эдик может посылать, а может и нет – она нам не подходит по метражу – слишком длинные вещи. А. Мурай пусть тоже шлёт «Не стой под стрелой» – подходит по метражу.

Nota bene! NB! (латынь). Обязательно как-нибудь ухитрись сообщить мне номер своего домашнего телефона. Ларичевский есть, Дворкинский – есть, даже Мурая – и то есть. Главный имеет возможность устраивать бесплатные звонки в другие города – не буду говорить как, потому что сам не вполне понимаю, а объяснять это дело можно только лично – как говорится, не телефонный разговор.

2). Вышеупомянутые лица, именуемые окружающими Дворкин и Ларичев, ничуть не ошиблись. С сентября я работаю с одним литагентством под названием «Издательский сервис». Они хотят продать издательству книжную серию из 50-60 современных юмористов и сатириков. За это они получат комиссионные из наших скромных гонораров за книгу. Согласие выразили уже 8 издательств, но никак не могут определиться с гонорарами. Сейчас литагент Ирина Борисовна Таршис совершила такой ход – она раздала по всем заинтересованным издательствам заявку и любезно сообщила, что эта заявка подана не только в данное издательство. Просит она одного – сказать «да» или «нет» в недельный срок. Сообщаю тебе, что твоя фамилия в заявку включена, как, впрочем, и Ларичева, Дворкина, Мурая.

Условия участия очень просты – нужно прислать мне рукопись объёмом до 8 а. л. Авторский лист – это 40.000 знаков или 22-24 стр. машинописи до 30 строк на странице и до 60 знаков в строке. Можно в 2-х экземплярах – один для моих изданий.

Гарантий, естественно, никто никаких дать не может. Пока у меня лежит 8 рукописей. Всё, что я лично могу обещать – рукописи не будут лежать мёртвым грузом, а будут использоваться в редактируемых мною изданиях, с согласия авторов, и за гонорары.

Надо честно сказать, что сейчас мы делаем сильный упор на имя Виктор – Верижников, Коклюшкин, Шендерович. В ближайшее время подкрепим это и другими именами, в частности – Сергей – Кондратьев, Лузан, Скотников … И так далее.

В заключение несколько мелких просьб, поручений и пожеланий. Передаю экземпляры самого первого номера для распределения или, как сейчас модно говорить, – для дистрибуции между питерскими авторами. Там подписано, что – кому. Альтову и Мураю можно передать через Ларичева, Мелихану – не знаю через кого, но, думаю, найдёшь решение на месте – вам там, в Питере, виднее.

Соответственно – огромная просьба. Пусть Андрюша Мурай составит телефонный справочник по всем, упомянутым в списке, ми как-нибудь передаст его мне – через того же Обухова, что ли. Женя Обухов стал главным администратором «Клуба ДС» и ждёт от тебя рукописей себе в «Лит. газету». Ждёт от тебя рукописей и А. Макуни, с которым мы только что созванивались. Если твои рукописи не будут подходить нам по объёму – буду передавать их Макуни, если не возражаешь. Мы пока крутимся в пределах до о1-ой страницы, к сожалению.

Есть ещё кое-какие проекты, но о них раньше следующего тысячелетия говорить рано. Письмо можно показывать и давать читать М. Ларичеву, Э. Дворкину, А. Мураю. Посылаю тебе копию, отдай Мише Ларичеву – пусть изучают с А. Мураём. От всех участников книжной серии – по юмористической биографии, по 1 фото и 1 шаржу в 2-х экземплярах.

Если Андрюша сможет переговорить с Альтовым насчёт книги – хорошо, но это на его усмотрение, потому что договора пока нет. Костю Мелихана не хотелось бы тревожить преждевременно разговорами о книге – когда будет ясность, свяжусь с ним, а для периодики у него прошу уже сейчас.

Посылаю свой рассказ, который в книжном варианте посвящён тебе – помнишь 1-ый рассказ своей книги «Всё в порядке»? Виртуально жму пять и жду новых почтовых отправлений. Искренне и всегда твой

Лузан С.С. 28.11.99 Общий привет всем!

Расшифровываю надписи на случай, если кто не разберёт мой почерк:

В. Верижникову, первому иногороднему автору, на память от автора и лит. редактора. Шарж имеется на книжке, если есть ещё – присылай. Фото также желательно, и весьма.

Семёну Теодоровичу Альтову от автора и лит. редактора. Читаем, знаем, помним, любим и ждём. В частности, разрешения на перепечатку из вагриусовской серии, а также рукописей далеко не первых экземпляров в объёме до 1 стр. машинописи. По «Вагриусу» уже трое авторов дали согласие на перепечатку отдельных рассказов, хотелось бы закрепить и продолжить эту традицию.

А. Мурая и В. Плотицыну от автора и лит. редактора с пожеланиями увидеть их рукописи (можно 2-ые и далее экземпляры) в моём портфеле. Объём – до 1 стр. машинописи. Можно – чуть больше. Шаржи и фото – обязательны.

В. Плотицыну (лично) и особо. Не знаю, как там «Зайка моя» – но для меня баллада о мексиканце доне Педро звучит посильней, чем «Фауст» Гёте. Жду с нетерпением.

М. Ларичеву от автора и лит. редактора. Верю, надеюсь и шарж – тоже. Приветы – от В. Мочалова и Уборевич-Боровского.

К. Мелихану от С. Лузана. Костя! Ждём от тебя всего, что есть в объёме до 1-ой страницы. Слышал, что у тебя есть книга. Пришли, если можешь, для перепечатки за гонорары. Мой адрес – в конце газеты для писем. Для рукописей – 1-ые экземпляры необязательны.

Э. Дворкину. Ждём, все, что есть до 1-ой страницы в жанре сатиры и юмора. Инструкции – в письме В. Верижникову. Дистанционно-виртуально обнимаю и привет – от Сатина.

1.12.99 Как однообразно начинаются заметки в моей (в смысле – его, лирического персонажа,) повести – сказали бы эстеты-постмодернисты. «Позвонил Женя Обухов … Зашёл к Жене Обухову в «Клуб ДС» … Созвонился с Женей Обуховым …»

«С человеком, который придерживается традиций, легко и приятно иметь дело, поэтому можно и нужно договариваться с ним любым способом», - откомментировали бы это дипломаты-англичане, служащие Её Величества Королевы. Поэтому, мгновенно преодолев потенциальный внутренний разлад, продолжим повествование.

Итак, сегодня я был. Опять. В «Литературке». У Жени Обухова. Пока я вызванивал Женю, по традиции я успел купить «ЛГ». Там – наконец-то – была заметка о моей самой первой газете «На посошок». Я успел подарить 1-ый выпуск вахтёрше, которую вижу уже лет 19, и которая успела сообщить мне, что теперь отменили дурацкий порядок, по которому сотрудники редакции должны лично спускаться вниз, чтобы забрать посетителя наверх.

- Знаю, - сказал я, надписывая вахтёрше газету.

Но перед этим была ещё одна встреча. У меня в «дипломате» уже лежала одна рукопись в двух экземплярах Миши Морозова.

С Мишей Морозовым мы познакомились в своё время при довольно забавных обстоятельствах. Мишу приняли на работу в фирму «АКТА» - это он знал – и в фирму “Mangrove Group Company Incorporated”, расположенную на Багамах – этого он не знал, но об этом догадывался. Как всегда, новый человек в маленькой закрытой для внешнего мира организации, – а именно к этой категории относятся финансовые компании, – вызывает любопытство, и мы пошли знакомиться. Оказалось, что Миша успел поработать в конторе моего бывшего администратора Антона Ненахова под названием «??????». Тогда у Миши было, кажется, три опубликованных рассказа. «Акта» описана в моей почти одноимённой мини-повести, поэтому не стану на ней останавливаться. Когда я был уволен из «АКТЫ», я перескочил в банк Лёни Краснера со звучным названием «Пензкредитинвест», куда и предложил переброситься Мише. Я выдержал там чуть меньше, а Миша – чуть дольше. События тоже описаны в моей мини-повести «Реднер & компания», поэтому не буду на них останавливаться. Однажды Миша позвонил мне с просьбой помочь какому-то молодому уральскому сатирику. «Хорошо», - сказал я, но сатирик решил заняться бизнесом, а чтобы не отдуваться за рассказы, Мише пришлось создавать рассказы самому и печатать их под своим именем. И вот недавно Миша опять позвонил мне с детским вопросом:

- Можно ли печатать один и тот же рассказ в разных изданиях?

- Можно, - успокоил его я и объяснил, при строгом соблюдении каких условий этого нельзя делать ни в коем случае. Заодно между делом я попросил у него рукописей – для книги и моих изданий.

Мы встретились в центре зала на «Красных воротах». Миша совсем не изменился, и от него приятно пахло абсолютно свежим алкогольным духом крепкой возгонки. Тут я окончательно понял его слова по телефону начёт категорического неприятия пива: мы обнялись после стольких лет разлуки и пошли на лавочку – меняться книгами, публикациями и рукописями.

Там мы и расстались – пора было ехать в «ЛГ-16» к Жене Обухову.

Он оказался на месте. Впрочем, чего ещё ждать от главного администратора «Клуба ДС»? Не гадости какой-нибудь же, в самом деле. Не успели поздороваться, как Женя, улыбаясь, поинтересовался:

- А всех ли ты заметил?

Я огляделся и увидел за другим столиком незаметно для входящего сидящего за столиком Павла Хмару.

- Приветствую, Павел Феликсович! – возвышение от скромного автора до редактора кучи изданий развило мою врождённую склонность к лицемерию.

Я мысленно прикинул, что Хмара почему-то неожиданно вышел из отпуска. Неужели боится за своё место? Вспомнилось, как Диму Домбровского-Курилова готовили на место зав. отделом. Потом Дима неожиданно ушёл в отпуск, который стал бессрочным. Сейчас Дима – литературный редактор в «Аншлаге». Видимо, есть тут у них в «Клубе ДС» византийская традиция – отправлять в отпуска, которые перерастают в бессрочные. Интересно, как тут у них с выплатой отпускных? Неужели и они выплачиваются в бессрочном или хотя бы долговременном режиме? Впрочем, какое до этого дело мне, волной птичке-автору, странствующему и прыгающему с ветки на ветку по казённой редакторской надобности? Впрочем, была среда – день выхода газеты, и по традиции в этот день в редакции остаётся только один – им и стал Женя Обухов. Мы втроём слегка поговорили о язвительных критических стрелах в адрес «Аншлага» со стороны «Новой газеты», «Клюквы» и даже «Известий», чей выпад никто из присутствующих пока не читал.

Видимо, на этом временно успокоившийся за своё место Хмара решил отправиться догуливать свой отпуск. Впрочем, до его ухода успело произойти ещё одно происшествие. Скорее – обычный случай из редакционных буден.

ЭКСПРОМТ ПО СЛУЧАЮ ДНЯ РОЖДЕНИЯ КАТИ

Хорошо быть юной в 19 лет!

А как стукнет 20 – получай привет,

Поздравленья – тоже

От обжор с тортом,

Тех, что вирши пишут,

Пачкая крем ртом.

«ЛГ-16» (Клуб ДС) в районе 13.00, в ходе поглощения торта

17.12.99 Наконец-то я получил из «Молодёжной эстрады» гранки для сверки. Составление книги ещё в мае-июне этого года далось мне большой кровью.

АУРА БОЛЬШОГО ПОЭТА

Максим Давыдович Яновский был большим поэтом. Это звучит ужасно непривычно, а некоторые даже готовы сказать, и почти наверняка скажут – неприлично, но это действительно так. Мне посчастливилось познакомиться с ним только под самый конец его жизни, и даже удалось пробить одно коротенькое стихотворение из его уже вышедших книг, и даже 5 «Рубаи» из его последней подготовленной к печати книги в альманахе «Молодёжная эстрада», который выходит к концу 2000-го года. Вот это практически и всё, чем сумел его отблагодарить литературно-редакторский мир нашей столицы ХХ века. Его первая книга стихов вышла в издательстве «Мосты» в 1993-ем благодаря Владимиру Батшеву. Остальные книги выпускались малыми тиражами (впрочем, не такими уж и малыми, если Семёна Израилевича Липкина выпускают 2-хтысячным) только благодаря ведомственной типографии.

ЭКСПРОМТ ПО СЛУЧАЮ ДНЯ РОЖДЕНИЯ КАТИ

Хорошо быть юной в 19 лет!

А как стукнет 20 – получай привет,

Поздравленья – тоже

От обжор с тортом,

Тех, что вирши пишут,

Пачкая крем ртом.

«ЛГ-16» (Клуб ДС) в районе 13.00, в ходе поглощения торта

От 23.12.99 Сегодня был обычный суетный день. С утра позвонил литагенту, убежал сдавать книгу, которую составил, в «Молодёжную эстраду». Сдал. Договорился об обменной рекламе. Оставил рекламу газеты «Бизнес для всех», осталось взять у «Крокодила», у своих изданий – просто согласовать текст с главным, подготовить рекламу «Чаяна», наметить на понедельник пересылку по факсу рекламы «ЛГ», если они захотят, у литагентства – фирмы «Издатсервис». После заскочил в «Крокодил», но у них была редколлегия – даже и не попытался подняться, ибо знаю, что быстро это у них не кончается, и сразу дальше – в «Парламентскую газету» подарить Алёшкину свои книги как обещал. Его не было на месте, вышла секретарша, как она честно предупредила, в «одежде цвета морской волны», отдал ей свои книги и «На посошок». На обратном пути попробовал заскочить в «Клюкву», чтобы поговорить с Валерой Мальчевым, но в очереди все долго дозванивались – решил не ждать и пошёл домой к ученикам. Ученик не явился, я хоть отоспался. После занятий с ученицей, где я ей объяснял специфику региональных немецких и английских диалектов, уселся поработать. На автоответчике высветился знакомый номер – Макуни. Так и хочется прибавить для красного словца – таким я его ещё не видел, но лучше напишу (так и хочется напечатать - скажу) всю правду, как привык с детства. Сразу же сорвал трубку. Антон начал жаловаться, что я к нему как-то плохо отношусь.

- Это к нашему-то любимому автору? Которого лично обожает главный редактор? С чего ты взял?

Антон начал расспрашивать, что я делал. Отчитался перед ним как есть – и про сборник в «Молодёжной эстраде», где у него стоит довольно много материалов, в том числе и стихотворных, и про подарок шеф-редактору «Парламентской», где с ним вот-вот заключат договор.

- Я с ним сегодня тоже разговаривал по телефону, - гордо заявил Антон.

- А я – нет, признался я. – Просто передал ему свои книги через девушку в костюме цвета морской волны – и всё.

- Он мне сам позвонил между четырьмя и пятью, - загадочно продолжал Антон.

Честно говоря, я не увидел в этом ничего сверхъестественного. Алёшкин тоже позвонил мне сам, представился и сообщил, что ему понравились мои рукописи. В моей практике это второй случай. Впервые так поступила Майя Остер. Просто, по-видимому, воспитанные люди среди редакторов, особенно главных и шефов, составляют подавляющее меньшинство (по состоянию на сегодняшний день – два, как следует из моих подсчётов). Но в том, что хороший человек поступает вежливо, какого-то особенного чуда я не увидел. Как честно и объяснил Антону.

- Ты ТВЦ сегодня смотрел? Между четырьмя и пятью?

- Нет, - откровенно поведал я.

- А с Женей Обуховым давно созванивался?

- Сегодня с утра.

- Я стал лауреатам ««Золотого телёнка» «Клуба ДС».

- Отлично, Антон! Поздравляю!

Теперь я понял, почему его мысли нестройно скакали в разных направлениях. Очевидно, напитки на банкете по этому поводу были намного крепче минеральной воды

- Были Розовский, Гущин, - продолжал пересказывать детали Антон.

- Антон, я рад, что узнал от тебя, а не по телевидению или из газет. Действительно рад.

- Ещё и Коклюшкин получил, но не явился, - продолжил стенания Антон. – Как же так можно?

Терпеть не могу злословить – намного приятней писать что-нибудь сатирическое, однако вспоминается, что когда год назад мы с Антоном получили литературную премию журнала «Моя Москва», то просто не явились туда оба. Антон традиционно сидел без денег, и у него не было приличного костюма, как он сообщил по телефону моей жене, а я работал как проклятый – синхронно переводил для группы бангладешский диспетчеров, и мне совсем не улыбалось терять маленькую кучку долларов, чтобы попить каких-то там йогуртов и удовлетворить своё честолюбие. Но я не стал напоминать Антону – для него эти игры всё ещё важны. Дело, видимо, в том, что он печатается 8 лет, а я – 18, и после 40 все эти игры с призами и призёрами начинают терять ту привлекательность, которой обладают в молодости. Сейчас уже не осталось ничего, кроме желания написать получше. «Сейчас уже началась новогодняя страда, скорее всего Коклюшкин где-нибудь на концерте», - подумал я, но Антону не сказал.

- Антон, я действительно рад за вас с Коклюшкиным. Вы оба заслужили, о чём разговор.

Само собой, разговор пошёл о другом – как надо улучшить свои издания, и почему мои рассказы не проходят в редакциях Антона.

- Антон, ты по-моему огорчаешься из-за этого больше моего, - высказал я давно томившую меня заветную мысль. – Плюнь. Железный закон рассыла – не печатает один – печатает другой. Не другой – так третий, и так далее.

- Ты слишком интеллигентно пишешь. С первого раза не доходит. Второй раз почитаешь – всё смешно. Но редакторы-то читают один раз!

- Не все. Я лично – три.

Сошлись на том, что Антон будет предлагать меня и дальше. Возражать я не хотел, да и не мог, честно говоря. Кто я такой против лауреата «Золотого телёнка» после банкета? Так, какой-то автор без всероссийской известности и редактор девяти изданий.

- Ты, главное, из-за меня ни с кем не ругайся. Ну, не ставят – не они первые. Думаю, что и не последние.

Пока я механически вёл с Антоном диалог по привычной накатанной колее, я успел подумать, что выхода у меня никакого нет. Только продолжать остервенело писать дальше, пока не свалюсь. Подлаживаться и писать по заказу – уже поздно, да и нет у меня такого навыка. Некоторые удачники – назовём из Л.И. и М.З. – с молодости умудряются напечатать почти всё, что написано. Но здесь они попадают в ловушку – вырабатывается комплекс преуспевающего отличника, и жанр начинает себя исчерпывать. Как правило, это всё-таки эстрадники. На эстраде я выступал несколько лет, но специально для неё никогда не писал. Это огромный соблазн, и он может поломать любого. Нужно писать довольно крепко, чтобы тебя после этого смогли прочитать. «Есть у нас и такие люди, и вы их знаете» – как любил намекать последний президент уходящего тысячелетия в стране под названием Р.

Назовём их В. К-ин и А. Т-ин.

Поломаться же довольно просто – чаще всего это бывает, когда пишешь под одного заказчика и постоянно. Начинаешь подлаживаться, под его вкусы, мировоззрение, цензурные требования, потом – бац! А что осталось своего? А ничего, кроме имени и фамилии с паспортом впридачу. Многие после этого прекращают писать – находят себе какую-нибудь работёнку на телевидении. А ведь в молодости много обещали. Просто Антон печатается чуть меньше, чем я, и слабо представляет себе, до какого уровня амортизации души может доходить дело в таких случаях. Может! Да и вообще необязательно всем быть писателями. Есть же сценаристы, драматурги, инсценировщики – всё то, на что есть спрос. «Однако внешний спрос может здорово отличаться от внутренней потребности», - формулирую я для себя афоризм и прощаюсь с Антоном, за которого я, конечно же рад. Его похвалы в свой адрес привести не решусь – пусть тот, кто это читает, отнесёт это на счёт напитков, поданных на банкете. Хотя, думаю, в чём-то он прав, и успеваю указать на некоторых других не менее способных авторов. Например, С. Х.

- Слушай, тут с ним такой скандал вышел! – перебивает меня Антон.

- Да ну? – удивляюсь я. Антон подробно пересказывает мне подробности. Подробности приблизительно мне ясны, да интересуют, честно говоря, мало. Поскольку я намерен печатать их всех, просто принимаю к сведению. Забавен только мини-диалог в ходе дискуссии, которая, скажем прямо, проходила далеко не на трезвую голову.

- Да я двадцать лет в сатире и юморе!

- А я только 8, и уже сделал себе имя!

Напоминает начало «Куклиады» Вити Шендеровича, которую я пока не читал, но у которой успел просмотреть начало в книжном магазине, о том, как известный драматург покидал съёмочную группу «Кукол» со словами:

- Я тридцать лет в сатире и юморе, а Вы в этом ничего не понимаете! Кстати, Витя сознался, что сам взял эту фразу на вооружение. Имя известного драматурга мне знакомо, как впрочем, и он сам. Забавно, что на верхних эшелонах жанра нравы ничем не отличаются от второго ряда. Приходит в голову мысль, что надо бы спросить участников ссоры при случае, читали ли они «Куклиаду»? Сколько бед можно предотвратить за счёт простой начитанности! Многих читателей и редакторов на моей памяти удивляло, почему так любят ссориться и грызться между собой сатирики? У меня-то есть объяснение, но оно не всегда и не до всех доходит. «Любой сатирик живёт за счёт того, что зорко подмечает человеческие недостатки. Иначе бы он просто не был таковым. А круг общения у всех не очень разнообразен – редакции, в которых обязательно периодически натыкаешься на других авторов того же жанра». Это – как бросать спичку в бензин. Рано или поздно полыхнёт. Для меня лично просто удивительно, что при такой критической нацеленности ссор удивительно мало. Происходят они, как правило, всё же из-за желания занять ступеньку повыше или опубликоваться погонорарней. Когда у коллеги неприятность, сатирики-то в целом поотзывчивей обычных людей. Поэтому, когда сатирики выпивают, им всё-таки лучше оставаться в рамках юмора.

- Ладно, пора прощаться, - завершает беседу Антон, и делает ещё кучу лестных комплиментов. Лишний раз убеждаюсь, что обильная смесь крепких напитков даже в сатириках пробуждает добродушие.

Прощаемся. Кто я такой, чтобы противоречить свеженькому лауреату «Золотого телёнка», заботливо продезинфицированному продуктами крепкой возгонки?

Сразу после разговора звоню Коклюшкину, чтобы попытаться поздравить, но не застаю. Ладно, доберусь в другой раз.

Сегодня писалось неожиданно много и хорошо. Вспоминаю личную примету – как только поговорю с Женей Обуховым – сразу делаю не меньше трёх страниц. Вывод сформулирован ещё задолго до меня в рекламе пива «Золотая бочка» – «Надо, чаще встречаться». Кстати, её уже дважды хорошо спародировал Витя Шендерович в своём «Итого». Итак, дневной отчёт для моей непонятной повести с эпиграфом готов, осталось только перенести пару афоризмов в рукопись моей готовящейся книжки. Уже 1.27 24.12.99. «Писать надо лучше», - вспоминаю я слова почтальонши в адрес Ратмира Тумановского, когда тот пожаловался на маленькие размеры доставляемых гонораров.

Уже было подумал, что закончил записи (на сегодня? на завтра?, если уже 24-ое), как вспомнил мысль о своём. Возможно ли своё в сатире и юморе? Интересный вопрос, как любят говорить в американских фильмах. Там, правда, чаще говорят – «хороший вопрос» (это я знаю доподлинно, сам перевёл их около сотни). С одной стороны, начинают все приблизительно одинаково: короткий смешной рассказ, публикация, и дальше – как по конвейеру. С другой стороны, количество сюжетов в литературе ограничено, как говорят – то ли 36, то ли 38. Не знаю, литинститутов не кончал, как и большинство сатириков. Так, три высших образования или приравненных к ним, и степень кандидата экономических наук. Однако, как же людям удаётся написать сотни рассказов? Видимо, теоретики в чём-то заблуждаются. Хотя может быть, и совсем наоборот – они абсолютно правы, только практика их каждый раз опровергает. В мире насчитывается приблизительно 250-300 тысяч анекдотов. Можно вроде бы, чисто теоретически, их все собрать – и амба, конец жанру. Однако сатирики все равно изворачиваются, что можно отнести исключительно на счёт их остроумия. Вроде бы получается, что своего нет, да и быть не может, – даже чисто арифметически. Уже когда пишешь, кого-то повторяешь. Бывает и так. Когда я составлял сборник, мне попалось два рассказа, которые повторяли эпизод из романа, который я встречал как народную байку в «Крокодиле». Но это, как правило, то, что близко лежит. В афоризмах это случается чаще. В рассказах – реже, но больше. Я-то считаю, что ничего своего быть не может. Большой вклад в это дело вносят печатные издания – ограничения по объёму. Как ни исхитряйся, а «Войны и мира» на полутора-двух страничках не создашь. Реально получается, что чисто математически всё это должно уже давно быть исчерпано, написано, переписано и повторено, чтобы быть зазубренным до оскомины. Однако живёт, что подтверждает непреходящую изворотливость человеческого ума, да и самого человека тоже.

С другой стороны,

Я всё думаю – когда же я закончу эту повесть? Прощё всего сказать – никогда, но как правильно замечено – человек смертен. Поэтому я отмерил себе и повести срок – после выхода второго номера. Второй номер – это всё. Это устойчивость, это – закрепление на рынке, это – всё. Отлаженная технология, которая позволит делать третий номер и все последующие. Поэтому на втором номере закончится повесть, а жизнь, конечно, продолжится.

25.12.99 Удалось, наконец, связаться с Макуни и произнести давно подготовленный монолог.

- Братан, я тебе звоню не как автор – автору. И даже не как редактор – редактору. Я тебе звоню как лауреат – лауреату!

В ответ Антон порадовал меня приятным известием о том, что, наконец-то, в «Мире новостей» прошли мои афоризмы. Проговорили немного о делах. Я у него расспросил поподробней, как проходила церемония в «ЛГ». Были Яхонтов, Вишневский, Иртеньев, Розовский. Лауреатов возобновлённой премии пригласили на планёрку и потом долго расспрашивали о том, как раскручивать газету дальше.

26.12.99 Позвонил Коклюшкину и уже по накатанной поздравил как лауреат – лауреата. Про бывшему редактора от автора и современного редактора и любимого автора говорить не стал. Тот был рад за меня и пообещал при первой же встрече дать книжку мало или абсолютно неизвестного американского русскоязычного юмориста. Для перепечатки в наших изданиях. Я его предупредил, что на церемонии награждения в «Крокодиле» буду настаивать на том, чтобы интервью для «Крокодила» с ним осталось за мной. Он опять повторил, что это неспешно.

Под Новый Год, самый, так сказать, милленниум, события понеслись стремительным потоком. Естественно, что трудовые будни, как обычно – ученики, ученики, ученики. Кто с английским, кто с немецким. Они создают общий фон повествования, что, конечно же, скучно, поэтому я их и не упоминаю, но они же создают и финансовую базу творчества, что, конечно же, весьма немаловажно, а где-то даже и решающе.

27.12.99; 18.00 С утра отзанимался с учениками, затем забежал получить авторские экземпляры с новогодними публикациями – для меня Новый год уже начался. Прямо оттуда понёсся на Клуб афористики. Встреча в Клубе афористики в помещении СП у «Краснопресненской». В роли редактора я пришёл на клуб в первый раз в жизни, а вообще-то – в третий. Мы днём ранее договорились с Володей Колечицким, что я принесу ему очередную дозу афоризмов для книги. На клубе присутствовали – неизменно язвительный критикан Серёжа Хохлов, Председатель Батиевский, Николай Филатов, Константин Кушнер, подошёл автор «Витиевизмов» Витя Сумбатов, который резко одобрил моё «Новогоднее», которое я сунул ему почитать. Я передал свою часть рукописи Колечицкому, получил его рукописи для наших изданий – один здоровенный бенефис, опубликованный в многотиражной газете, и ксерокопию афоризмов посвежей, многие из которых он обкатывал на Клубе «Чёртова дюжина». Даже беглый просмотр показал, что вещи сделаны сильно, смешно профессионально. Присутствовал и болгарский драматург, афорист, рассказчик и переводчик Веселин Георгиев, который вытащил меня покурить. На клубе вначале обсуждали проблемы плагиата, затем перешли на личности – авторы стали читать что-то своё новое. Выступал Константин Кушнер – очень хорошо, Миша Солодовник неожиданно стал читать недоработанное Бог знает с каких времён. Тамара Клейман в ходе выступления не слишком много выступала. Мардоян читал, но более философское, чем юмористическое. На мой первый призыв сдавать рукописи афоризмов никто не откликнулся. Пришлось через некоторое время просить слово и сделать сильный ход, из тех, что предпочитает Президент Ельцин:

- Коллеги! – воскликнул я. – Вы меня больше знаете как автора, но я обращаюсь к вам как редактор. Сдайте мне рукописи! Володя Колечицкий уже сдал.

Авторитет Володи настолько высок, и я так убедительно потряс его рукописями, что афоризмы посыпались как из рога изобилия. Сдали все, кто мог – Н. Филатов, Кушнер; Мардоян обещал прислать и почему-то упорно стал называть меня Сергеем Сергеевичем. Заседание закончилось, и неожиданно из сумки Шойхера вынырнула бутылка водки и пива, а у Миши Солодовника в руках появилась гитара. Хорошо посидели и поговорили. Володя Тюрин в очередной раз демонстрировал свою эрудицию. Поскольку из стана авторов я перешёл в стан редакторов, выносить пепельницу гоняли меня. Когда кончилось даже молоко с чаем, решили выйти на улицу и попить там пивка. Перед этим успел купить пару книжек Н. Филатова – всего за 20 рублей обе. Всегда, когда есть возможность, покупаю книжки коллег. Тем более, что Н. Филатов участвовал в обсуждении моей книжки афоризмов и высказал немало дельных замечаний. Денег было мало, и последнюю десятку с какой-то мелочью рублей в шесть употребил на пиво у метро «Баррикадная». Там с Володей Тюриным ещё раз обсудили зарубежную афористику и серию «ГАММА А.С.» Володя отказался писать для них, я нет – деньги нужны, да и хочется выпустить книгу за казённый счёт. А то, как правильно отмечал Анатолий Рас, надоело всё за свои да за свои. Вечер перед чествованием лауреата «Крокодила-99» прошёл нормально, весело, в своём кругу. Афористы, как и все, сидят без денег. Серёга Хохлов попросил у меня целлофановый пакет, в который сложил все шесть бутылок. Я ему предложил в очередной раз давать мне рукописи, а он опять не отдал. Всё равно его рукописи у меня есть, будем печатать.

Сам я в очередной раз остался без денег, потому что накануне приходила страховая агентша за платой по страховке родительской дачи, и взяла энную сумму в рублях, потому что в долларах получалось слишком дорого. Дожили. Пришлось перехватить у соседей пятьсот рублей, а из учеников, как назло, сейчас к нам с женой приходят только уплатившие деньги вперёд, и, в отличие от олигархов, оседлать денежные потоки в ближайшее время не удаётся. Ладно, зато стал лауреатом. Не Бог весть какого журнала, но поздравляют меня активно, охотно и многие: А. Макуни, В. Коклюшкин, главный и прочие, и всякие.

28.12.99 Литературная премия «Крокодил-99» вторая литературная премия в моей жизни. Первую, непонятно за что, и непонятно как, я получил в журнале «Моя Москва». Есть у меня, как и у многих других юмористов, такое хобби – летом посидеть без денег. Тогда мне позвонил Володя Красовский и сказал, что журнал «Моя Москва» проводит конкурс, в жюри – свой человек Юра Воителев, и если хорошо напишем, то есть шанс что-то такое и получить. Материал я представлял на дискете, потому что денег на краску не было. Володя Красовский попробовал дискету на зуб, положил в папку с конкурсными материалами, сказал, что если сумеют раскрыть файл, то прочитают, а если нет – то никто ничего изучать и, тем более, - читать не будет. Юра Воителев, как и положено, заболел и в работе жюри участия не принимал. Я, признаться, уже начал забывать про это дело, как вдруг на клубе «Чёртова дюжина» выскочил выздоровевший Юра и сообщил имена финалистов. В их числе оказался и я, и, что самое неожиданное – мне даже вернули дискету. Насколько я слышал об обычаях всех этих конкурсов, возвращать конкурсные материалы – просто не принято и строго запрещено. Всё-таки в нашей стране свои люди – это большое дело. Даже если они больны в тот момент, когда жюри конкурса выбирает победителей. Тогда мне неожиданно подвернулся выгодный заказ – синхронить с верхушкой бангладешских диспетчеров на ЛЭМЗе. Из-за этого я отклонил какое-то дурацкое предложение войти во всемирный клуб поэтов за деньги и в рабочее время. Таких финансовых потерь из-за жалких минут славы я себе позволить не мог. То же самое и с литературной премией – на церемонии намечалась дегустация йогуртов, а ещё Пугачёв в «Капитанской дочке» у Пушкина сказал: «Чай – не наше казацкое питьё». Думаю, что в полной мере это можно отнести к йогуртам. Антон Макуни, тоже ставший тогда лауреатом, позвонил моей жене, узнал, что меня не будет, сообщил, что у него нет костюма для присутствия на церемонии и тоже проманкировал это мероприятие. Не знаю, как журнал «Моя Москва» перенёс наше с Антоном отсутствие, но в продаже я этот журнал не видел ни разу.

К премии «Крокодила» я готовился основательно. Мой друг – поэт Витя Крамаренко написал стихи – кстати, очень неплохие. Я честно сказал:

- Витя, я сейчас пишу книгу афоризмов. Пока на афоризмы настроишься – намучаешься. Попробуй ты, выручи.

Витя спросил:

Я как мог, находясь в путаном приподнятом настроении лауреата, сбивчиво поведал ему нечто. Не прошло и сорока минут, как стихи были. Неплохие.

Очень удачно сложилось и с интервью. Моя одноклассница Галя Филиппова взяла у меня интервью, и только потом выяснила, что пристраивать его решительно некуда. Интервью было очень неплохое, но печатать у себя – места нет, а другие редакции оно не должно интересовать в принципе в связи с моей микроскопической известностью, размазанной по гомеопатическим гонорарам. И тут – такой случай. Всё в дело сгодиться. Церемония должна была начаться в 15.00 на Бумажном проезде, 14. Я прилетел на полчаса раньше, чтобы успеть получать гонорар. В кармане у меня неуверенно позвякивали полтора рубля – сумма, которая недостаточна даже для проезда на метро. Получив левую сотню в бухгалтерии от спонсора, я почувствовал себя относительно состоятельным на данный момент господином. Именно так, с сотней в кармане, я узрел знакомое лицо Лёвы Лайнера, явившегося с той же целью – стать лауреатом и получить гонорары. Направив Лёву в нужном направлении к кассиру, я осел в кабинете у Казовского. Тут же вынырнули ещё два знакомых лица – и с теми же целями. Я, как мог, поделился сведениями о работе бухгалтерии, после чего обнялся с Женей Тарасовым и Борей Крутиером. Вернулся Лайнер, а Женя с Борей прошли проторенной дорожкой. Церемония неуклонно приближалась. Через своих друзей – неоднократных лауреатов «Крокодила» Женю Обухова и Женю Тарасова я пробовал собрать сведения о процедуре. Оказалось, что до этого никаких процедур не было, и всё проводилось в рабочем порядке. У свежеиспечённого лауреата «Клуба ДС» «ЛГ-16» Антона Макуни я расспросил, как проходила процедура у них. Удалось, выяснить, что там был хороший стол с уймой спиртного и закуски, друзья «Клуба ДС» Иртеньев и Вишневский, не было лауреата Коклюшкина, зато был завотделом Женя Обухов. Провели планёрку, наградили лауреатов, спросили их мнение о том, как надо поднимать «Литературку». Дальше Антон за столом решал свои редакторские дела. Премия была довольно неплохой – 500 рублей. Как любили говорить бабушки после хрущёвской денежной реформы – «да это же полмиллиона старыми!» Пока Антон всё это объяснял, он мне успел пожаловаться несколько раз, что не было Коклюшкина. Думаю, что если Коклюшкин за это время написал хоть строчку, то это намного важнее присутствия на всяких церемониях. Есть профессиональные тусовщики, которым это не в тягость – возьмём того же поэта Володю Вишневского. Другим же людям может быть просто не до этого, и с этим надо считаться, и не делать из этого трагедии. Думаю, что всё-таки это не Нобелевская премия.

Однако, вернёмся к нашим крокодильцам. В районе трёх в редакции началось шевеление, лауреатов погнали в направлении кабинета главного редактора Пьянова.

Церемония, надо честно признать, слегка отличалась от Нобелевской. Интервью с собой и благодарственную речь передал главному из рук в руки, а всё остальное время пили шампанское, закусывали апельсинами и конфетами. Познакомился с лауреатом Варденгой из Дубны, который, оказывается, пишет много детского, а также переводит детского с датского, и оставил ему координаты для контактов, подарив свои книжки и «На посошок». «Крокодил» - «Крокодилом», а я теперь и сам редактор. Время было выбрано неудачное, предновогоднее, концертно-ёлочное, никого, кроме лауреатов, не было. Долго думал, подходить ли к Сивицкому и Тимянскому. Меня опередил Лёва Лайнер, попросив что-то про Моргунова, Никулина, Вицина из своей книги. То, что у них печаталось в «Крокодиле», мне нравилось не очень. Как я и убедился, редакторы с ними работали довольно плотно, так что отделить зёрна от плевел, то есть авторское от того, что написано под нажимом в условиях прессинга по всему полю, мне не удалось, и я решил не светиться. Даже один автор с датским языком и детскими произведениями – это уже много. И неплохо. Правда, Антону Макуни повезло как редактору на награждении больше, но у тех авторов, с которыми он там поговорил, договорённость о гонорарной перепечатке у меня была. Боря с Женей убежали куда-то дальше по делам, и мы с Лёвой отправились догоняться по сто грамм куда-нибудь у Савёловского. Лёва говорил мне, как он разочаровался в рассказах и газетно-журнальных публикациях. Мы попробовали зайти в благопристойно выглядящую крохотную стекляшку- стояк. Прямо перед нашим носом оттуда вытащили бомжа и бросили прямо у входа. Его ушанка зацепилась за внутреннюю дверь и осталась внутри кафе. Цены разочаровали своим непомерно высоким уровнем, а выбор спиртного – малой градусностью.

- Что такое? – задал закономерный вопрос Лёва. – Разве у Вас нет водки?

- На вокзале продавать запрещено, - интимно сообщили ему.

- А где кончается вокзал?

- Пойдём, Лёва, - приободрил его я. – Это я знаю.

Мы вышли из стекляшки, и по пути я аккуратно поднял связанную сверху за лямки ушанку и положил на грудь бомжа. Место было людное, и я знал, что он не замерзнёт, а когда проснётся, ему будет приятно обнаружить всё своё с собой.

- У меня с детства пристрастие к гуманизму, - объяснил я Лёве свой поступок.

Мы прошли мимо здания Савёловского и вышли к Новодмитровской улице.

- Лёва, здесь кончается вокзал. Вон там – «Крокодил», там «Правда», за спиной – вокзал. А здесь мы.

Было около половины шестого, и все здания красиво высвечивали из тьмы.

- Уж коньяк в честь такого дела могли бы поставить, - сделал задумчивый вывод Лёва, намекая на банкет.

Потом он сделал стойку, принюхался и решительно повёл меня к длинному зданию.

- Сюда. Это здесь, я помню. По сто грамм – и уходим.

Полученная премия покрывала текущие долги, а вдобавок был получен и гонорар – жизнь казалось прекрасной.

- Согласен, - поддержал его я.

- Это случайно не вокзал? – поинтересовался Лёва у администратора при входе.

- Нет, - успокоила его женщина.

В левом отсеке всё выглядело подозрительно дорого, зато в правом – там был обычный шалман, в котором было тепло, посетители сидели одетые и в шапках, на столах были пепельницы из обрезков жестяных пивных банок.

- Узнаю это место, - торжественно произнёс Лёва. Я не стал спорить.

Я подумал о премии. Лет пятнадцать назад, когда я начинал печататься в «Крокодиле», она казалось немыслимо-недосягаемой. Лет десять назад она могла бы меня здорово подбодрить. Даже ещё пять лет назад, три года – она имела бы большое значение. Сейчас – уже нет. Приятно, но всё перегорело, и я, к сожалению, в возрасте 42 лет был самым молодым лауреатом.

- Лёва, приступим.

После первых глотков стало хорошо, и можно было обсуждать литературные темы, тем более, что не виделись давно – две недели.

- Трудно объяснить людям, - заметил Лёва, - почему покупаешь билет на одну поездку в метро за четыре рубля, когда можно купить за пятнадцать рублей сразу на пять поездок. Люди утверждают, что четыре рубля за поездку – это слишком дорого. Вот сколько у тебя был денег, когда ты пришёл?

- Полтора рубля, - не стал скрывать я.

Лёва засмеялся, и я тоже. Сидеть было тепло, никаких дел в этот вечер не предстояло. Какие могут быть дела после шампанского и водки?

- Надоели мне эти рассказы. Пошлёшь, просишь, узнаёшь, забываешь, никогда ничего определённого не допросишься. Потом – бац – гонорар! Едь, получай эту мелочь. Только книги! Только книги что-то значат.

Книги у Лёвы пока действительно получались неплохие, однако редакторский зуд видимо, уже навсегда овладел мною.

- Лёва, ты не совсем прав. Возьмём нашего друга Сашу Зиборова. Встречаю недавно его старый рассказ. Саша, говорю, а когда ты его в первый раз напечатал? Я его уже вижу лет десять. – Двадцать пять лет назад. Мой самый первый напечатанный. Вечность – не вечность, а даже такой срок довольно неплохой. Посмотри, сколько сейчас журналов и газет. Работают в жанре стёба. Возьмём «ФАС» - создан специально под выборы. Думаешь, о нём кто-то когда-то через год услышит? Очень сомневаюсь. А перепечатки оттуда пойдут? Нет! Сегодняшние их материалы уже через полгода никому не интересны. Твои книги у меня есть – пока я редактор, буду перепечатывать их потихоньку в одном месте, в другом. Какие у них тиражи? Грамотных людей всё равно у нас больше. А эти ребята – они журналисты, и только.

- Ты тут «ФАС» помянул. У них сделали новую рубрику – «Байки, рассказанные под водочку». Ты знаешь, байки у меня есть.

Я знал, поэтому кивнул.

- Так вот, попросили у меня. Я дал. Причём, сам понимаешь, всё проверенное не один раз – уже было в «Крокодиле», в «Литературке». Не подошли. Так при этом, хоть бы один сказал – ты что нам даёшь, Лайнер, это уже было в «ЛГ». Нет. Никто не заметил. А ведь говорят, что там платят по два доллара за строчку?

- Сколько? Не верь им, тебя обманули. У меня там знакомый художник работает. Денег у них только на 12 номеров, гонораров там не получает никто. Обещают начать платить, как деньги с продаж приходить будут. Вот такие пироги.

Мы с Лёвой сходили ещё по разу к стойке. Заказ был повторён и безупречно выполнен. Бармен даже вернул Лёве ошибочно положенную купюру.

- Молодой человек, почему Вы меня не обсчитали? – удивился Лёва. – Вы в какой стране родились?

- Вы нас извините, мы тут литературную премию обмываем, - вмешался я.

- Всё нормально, - цивилизованно отреагировал бармен.

Литературная дискуссия продолжилась. Внезапно ужасно захотелось чебурека – я прекрасно помню, что в студенческие годы именно в таких шалманах обычно были чебуреки. Администратор подсказала, что чебуреки есть на улице. Я сбегал и купил пару.

- Лёва, как ты чебуреки после ветчины?

- Давай, - не стал противиться Лёва, и мы закусили чебуреками.

Пора было идти домой. Второй день подряд весёлое новогоднее настроение. Внезапно Лёву тормознул какой-то молодой парень, сидевший за столом.

- Помните, мы с Вами в редакции в компании выпивали? – допытывался он у Лёвы.

- Редакцию помню, выпивали, помню … А вот вас, извините… Лёва беспомощно развёл руками.

Молодой парень с остроносым чуть-чуть нахальноватым лицом что-то нёс про частную типографию, где он работает.

- Вы знаете, таких, как Вас, - много! – довёл я незамысловатую мысль до парня.

- Лёва, это твой читатель?

- Угу, да вроде как.

Пару книжек у меня с собой было. Это достаточно надёжный способ отвязаться от кого угодно.

- Лёва, давай я ему подарю книжки с надписью «Неизвестному читателю».

Я быстро присел за столик и надписал книги парню. Тот продолжал талдычить про свою частную типографию, в которой они нас с Лёвой отпечатают бесплатно, ну, может быть, возьмут денег, но с нас – совсем чуть-чуть.

- Уже поздно, друг мой, - объяснил ему, как мог, я. – Мы сейчас делаем книги по заказу. Лёва – одну, я две.

Почему-то чистая правда ужасно расстроила молодого нахала.

- Дай двадцатку, - внезапно перейдя на «ты», нагло попросил он.

Бить в лоб в весёлом предновогоднем настроении просто не хотелось, хотя, может быть, и следовало бы. В таких случаях обычно появляется милиция, а для нас с Лёвой все дела на сегодня были закончены, и не хотелось продолжать их в каком-то замызганном отделения, объясняя причины столь недружелюбного обращения со своим читателем.

- Молодой человек, эти книги только в магазинах стоят тридцать три рубля, а с автографом автора – ещё дороже, - с пафосом провозгласил я. – Если у тебя нет денег – иди на улицу и продавай. А нам – некогда.

Оставив молодого нахала без затребованной двадцатки, но с разинутым ртом, мы с Лёвой победоносно вышли на улицу.

- Не следовало давать книги, - недовольно пробурчал Лёва.

- Так ты же сказал, что он твой читатель? – удивился я.

- Не совсем так, - уточнил Лёва.

Так, за оживлённой дискуссией, мы и добрались до метро, после чего тепло распрощались на пересадке с наилучшими новогодними пожеланиями. Настроение было отличное, тем более, что Лёва умудрился вспомнить инцидент четырёхлетней давности и попросить за него прощения ещё в кафе.

29.12.99 Читка, читка, читка… Основное занятие редактора. Я всё читаю по три раза. Когда-то у себя в редакции «Гудка» Александр Кабаков сурово объяснил мне разницу между самим плохоньким газетным рассказом и эстрадным монологом.

- Понимаете, на эстраде произнесли – и никто из зрителей не вспомнит и не повторит вслух. А то, что напечатано даже в газете, любой может прочитать повторно. И что тогда? – закончил он риторическим вопросом, намекая на качество моих рассказов, лежавших перед ним. В общем, один рассказ он-таки напечатал. Рассказ у меня этот публиковался ещё не раз, даже попал в один альманах, однако слова запомнились.

Впрочем, когда я недавно встретил Кабакова на книжной выставке «Non-fiction», тот как-то удивительно вяло отнёсся к моему предложению редактора напечатать его юмористические рассказы. Его право. Как говорится:

- И рассказы-то его не особо нужны, но раз подвернулся такой случай – предложить обязан.

На данный момент подбор рукописей у меня неплохой – свыше полусотни авторов.

- Ого, - как верно заметил Коклюшкин, узнав цифру. У меня скопилось больше дюжины рукописей неопубликованных пока книжек для книжной серии – буду брать и оттуда. Однако всё равно всё придётся прочитать. Традиционно, три раза.

Пока читаешь, в голову приходят всякие мысли. О том, о сём. Об издателях и их знаменитом пресловутом чутье. Все рассказы, которые у меня есть, достаточно смешны. Многие публиковались в совокупности миллионными тиражами. Переводились за рубежом, входили в альманахи и сборники. Однако юмористических книг у большинства рассказчиков нет. Раньше дело было довольно объяснимо – цензура. Понятно. Цензуры сейчас, как утверждается, нет. Однако сборники всех авторов выходят случайно, в разных издательствах, не всегда доступны даже коллегам по жанру, не говоря уже о широком читателе. В советский период те, кому повезло издать свою книгу, рассказывали, что она разлеталась со свистом. Советский период прошёл. Первой заглохла серия «Крокодила», а из книг в жанре остались только сборники анекдотов – без имён, без фамилий переводчиков, если не считать составителя. Я долго пытался узнать, почему вдруг «Вагриус» осенило издать хотя бы скромненькую, малопредставительную серию. Оказывается, им просто хотелось зафиксироваться – все, мол, издают анекдоты и тосты, а мы – лучших авторов. После 10 авторов серия их перестала интересовать в принципе – это издатели, им подавай твёрдый переплёт. Обычная закономерность рынка – все хотят заработать побольше. Одно дело – продавать, допустим, мой тоненький сборник афоризмов в мягком переплёте. Самый алчный книготорговец зарабатывал на нём пятёрку с продажи – сам видел. Остальные – меньше. Другое дело – толстопереплётный сборник афоризмов, куда, в том числе, вошли и мои. Он продавался за 71-75 рублей. Авторский гонорар нам был выдан этими томами с просьбой никуда не отдавать его дешевле 59 рублей, чтобы не подрывать рынок. Можно себе представить, какая там сидит прибыль. Можно продавать по два-три сборника моих афоризмов ежедневно целую неделю, наваривая на этом по 2-3 на каждом. А можно – раз в неделю всего один том с совокупным наваром в десятки рублей. На Западе сейчас эффективность экономики определяется временем, затраченным на сделку. Вроде бы, с первого взгляда – всё по-западному. Кроме одного. Там рынок забит достаточно плотно, там даже стимулируют появление новых видов спроса, потому что традиционные рынки разделены. У нас – не до конца ещё заполнен даже дорогой рынок самых платежеспособных граждан.

Думаю, что в стране, где процентов 80-90 живут ниже черты бедности, можно было бы подумать и о дешёвом рынке и даже хорошенько заработать на нём. Но как-то издателям недосуг. Пытаются сразу и помногу с дорогого товара. До дешёвого массового товара руки не доходят. Видимо, читатель им всё-таки представляется довольно состоятельным, как они сами.

Сегодня вечером должен приехать Мурай. В этот визит в Москву он станет переходящим из рук в руки, как красное знамя. С вокзала он отправится к Сатину, переночует там с семьёй, днём, 30-го, у него дела, а вечером – должен прибыть ко мне – мы с ним договорились по телефону, ещё когда он был в Питере. Андрюшу тогда почему-то очень волновало, когда он разговаривал со мной, нет ли слухов о добровольной отставке Ельцина. Он пообещал мне начать работу над книжкой для серии не раньше, чем закончит свою поэму.

- О чём поэма, Андрюш? – поинтересовался я.

- О первом Президенте России.

- Ну вот, нашёл тему. Сейчас все только и ломают голову о том, что будет после него. Старый больной человек, которым манипулирует семья.

- Политически он мёртв давно. Поэтому и спешу закончить поэму, пока он хотя бы при должности.

- Успехов! И ждём в гости!

Вечером позвонил Серёже Сатину. В телефонную трубку раздался гул весёлых голосов.

- Серёж, перезвони завтра. Ты уже сегодня вечером 5-ый с аналогичной просьбой. Сам слышишь, что ему, наверное, не до тебя…

Я понял, что Андрюша попал в тёплую авторскую компанию, которая отмечала его прибытие с сыном Митей и женой Олей по маршруту Радищева, но в более сжатые сроки.

- Передай, что буду ворочаться всю ночь, и усну только когда позвонит, - попросил я и распрощался.

Позвонили Макуни и Георгиев, я их, как мог, успокоил, что Мурай на месте и в Москве, после чего цинично отправился спать. С момента последней встречи, когда мы виделись у него в Питере на 45-летнем юбилее, я стал редактором, а обещания редакторов, как я знал по собственному авторскому опыту, подобны дыму на ветру, особенно с точки зрения долговечности.

«Все редакторы - динамисты», - вспомнилась мне самокритичная фраза моего давнего знакомого Андрея Бенюха, тогдашнего редактора «Крокодила», когда мы распивали с ним бутылку сухого, отмечая на улице мой день рождения. Впрочем, я был уверен, что Серёжа если и передал мою фразу, то Андрюша в том гвалте её не расслышал, а если и расслышал, то не воспринял всерьёз. Хотя сам Андрюша очень неплохой поэт и прозаик весёлого цеха, в Москву он приехал как редактор собирать материал. Думаю, что после дневной поездке в поезде ему спалось точно так же крепко, как и мне.

Жена что-то беспокойно готовила к завтрашнему приезду гостей, пока я продолжал чтение рукописей.

30.12.99 Мурай позвонил с утра, предупредив, какие у него дела, и когда он нагрянет. Вначале он должен был заехать с Сатиным на Ростелерадио, затем – жену с Митей в цирк, а сам – в «Магазин» к Игорю Иртеньеву, оттуда – на смотровую площадку на Воробьёвых горах, и лишь затем – ко мне. Всё выглядело выстроенным достаточно логично и непротиворечиво.

- Андрюша! – вспомнил я. – Я знаю, что Игорь терпеть не может «Крокодил», даже если меня там и сделают лауреатом, но у него там всё равно есть друзья и поклонники. Я сам видел подборку «Магазинов», когда получал лауреата. Кстати, и с твоим материалом – тоже. Будешь у Игоря – передай ему это, привет от меня, и попроси для меня последний журнал.

- Больше ничего?

- Ну, можешь сообщить, что мы поставили его стихи в номер, но он об этом знает. Ладно, скажи, ему всё равно будет приятно. Ждём вас вечером всей семьёй, моя жена места не находит.

- Ладно, будем около семи, - завершил описание графика трудового дня Андрюша.

- Ждём Вас всей семьёй, жалко, что родственники у Вас в Мюнхене и Ирландии.

После этого я с чистой совестью углубился в чтение рукописей. Андрюша позвонил около четырёх, сказал, что будут к шести на Сатине. По телефону я изложил Серёже автомобильный маршрут. Невзирая на это, день прошёл достаточно плодотворно.

Звонок по домофону раздался без двух минут шесть. Я был просто поражён. Специально для Мурая у меня была заготовлена фраза:

- Солнцевские и казанские приветствуют питерских, которой я его встретил прямо у лифта. Семейство сопровождал ставший недавно водителем Сергей Сатин.

- Ты за рулём, и не останешься на ночь?

- Да, - непреклонно ответил Серёжа.

- Жаль, лишаешься возможности как следует вместе выпить.

Серёжу это не слишком опечалило, и я понял, что встреча Мурая у него дома была достаточно тёплой. Андрюша передал мне журнал от Иртеньева и кучу материалов из Питера от Кости Мелихана – календарь с характерным названием «Календурь» и вырезки. Молодец Костя – успел разыскать Андрюшу и всё отдать. Эдик Дворкин тоже не подвёл – передал книги с дарственными подписями главному редактору. Пока шёл процесс накрывания стола, Андрюша попробовал настроить фотоаппарат- «мыльницу» на процесс фотографирования. Плёнка не перематывалась. Я уже достал было книжку Андрюшиных пародий и Серёжину ««Историю Государства Российского» в частушках», однако плёнка так и не пожелала перематываться. Таким образом, пропал уникальный для будущих критиков кадр – трое бывших авторов, а ныне – редакторов, у меня в квартире со своими книжками в руках на фоне накрытого стола. «Что ж, по крайней мере, у завистников будет пища для размышлений относительно меню и напитков», - пришла мне в голову успокоительная мысль. Проклятую катушку у «мыльницы» заело, и плёнку так и не удалось заставить перематываться. Серёжины, Андрюшины и мои книжки сиротливо легли в уголок. Пора было садиться за стол. Непонятно зачем жена накрыла его в большой комнате, а не на кухне. Вынырнули бутылки водки. А где водка на Руси, там и пиво.

- Андрюша, какая жалость, что нет настойки овса.

- Да, настойка овса – это вещь!

Что это такое, я не знал, пока не попал в Питер. Под прошлый Новый год я ездил туда отвозить Мише Ларичеву деньги за его оформление моих книг. С Мишей мы встретились в его редакции, он сказал, что из-за здоровья потребляет преимущественно настойку овса. Я подумал было, что это что-то очередное экологически чистое – вымачивают в воде овёс, и потом это пьют. Попав сразу после Мишиной редакции к Андрюше домой, я убедился, что это далеко не так. Действительно, это был овёс, только настаивали его на спирту. В сочетании с пивом «Балтика», которое в Петербурге было намного дешевле, чем в Москве, это произвело ошеломляющее воздействие. Андрюша пояснил мне тогда, что именно настойкой овса, закупаемой в аптеках, питерские юмористы спасались от потоков фальсифицированной водки, которой были переполнены прилавки. Кто именно ещё спасался этим делом, я не знаю, но подозреваю, что круг потребителей в Санкт-Петербурге не был ограничен исключительно юмористами.

- Андрюша, о делах – сегодня или завтра?

- Завтра, - справедливо решил Мурай, успевший к тому времени одарить меня всем, чем можно, от других авторов.

Чтобы он с семьёй не чувствовал себя на чужбине, я и в этот раз позаботился о пиве «Балтика». Как ни странно, никто не звонил. Видимо, его ждали у Серёжи Сатина или дожидались завтрашнего утра. Серёжа пил только пиво – он был за рулём. Мы с Андрюшей не ограничивались пивом, и беседа текла достаточно свободно. Жёны тараторили о чём-то своём, и было очень хорошо. Не прошло и полгода, как увиделись снова. 20-го августа, когда мы прощались в Питере, Андрюшина жена Оля была полна сомнений, когда мы приглашали их заехать к нам в Москве. Она сомневалась, сумеет ли выбраться с ребёнком, да ещё в Москву, да ещё и доехать до Ново-Переделкино.

Когда за столом собираются трое авторов, двое из которых являются поэтами (себя я поэтом не считаю, хотя книжка стихов у меня есть), разговор внезапно перескочил на куртуазных маньеристов. До сих пор не могу понять, почему на их рекламные уловки так легко клюёт просвещённая публика. Серёжа сознался, что однажды в «Орден куртуазных маньеристов» Вадим Степанцов предлагал вступать и ему.

- Понятное дело, - прокомментировал я этот ход. Ты, Серёж, парень способный, Вадик Степанцов не ошибся. А ты знаешь, что Олежка Назаров сейчас – куртуазный маньерист?

Для Серёжи это явилось большим сюрпризом.

- Ребята, я всегда подозрительно отношусь ко всяким объединениям в искусстве. Когда так поступают, значит, стремятся лишний раз привлечь к себе внимание.

- А «Могучая кучка»? – ехидно спросила Андрюшина жена Оля, выпускница консерватории.

- Оля, дорогая, исключения только и делают, что подтверждают правила.

Настало время ехать домой и Серёже. Я покритиковал его за то, что он не отдаёт нам в редакцию хотя бы куски «Всемирной истории в частушках», и он сказал, что обязательно отдаст, они у него просто не были доведены.

31.12.99. Сегодня – день прощания с веком, тысячелетием и семейством Мурая. Начать пришлось с Андрюшиного семейства по объективным причинам – их сегодня ждал в Дедовске Женя Обухов. С утра, наконец, дорвались до решения дел. Жёны жужжали где-то в районе кухни, Андрюшиному сыне Мите включил по просьбе Оли мультики на английском – таким образом, все, кто потенциально мог бы помешать, оказались нейтрализованы.

После того, как все дела были решены, и я передал Андрюше две дискеты со своими материалами – надо же ему как-то отчитываться за свою командировку по сбору материалов, он сел за телефон. А я стал прикидывать, сколько я ему отдал. Получалось много – триста тридцать страниц. С учётом их некоторой скуповатости на гонорары и моей традиционно малой проходимости, я всё-таки предположил, что гонорары окупят стоимость дискет, тем более, что дискеты я купил на «Горбушке» очень дёшево.

- Оля, спросил я с большевистской прямотой, пока Андрюша беседовал с Измайловым, - почему «Вокруг смеха» стал так неаккуратно платить? Стоило им нанять бухгалтера…

- Вот, помню, когда этим делом занимался Андрюша, не было никаких проблем – ни с «Вечёркой», ни с остальными. Да он всегда успевал написать что-нибудь смешное на корешке для переводов…

1.01.2000. В районе 19.00 решил посмотреть телевизор. По телеканалу «Столица» передавали «Смех, да и только, или Ах, анекдот, анекдот…» (пунктуацию в названии передачи беру из программы основного выпуска «АиФ»а!) Прослушал уже знакомый рассказ Коклюшкина и обратил внимание, что передача старая – я её уже смотрел. Значит, исполнители за неё денег во второй раз точно не получат – такая уж это страшная и великая сила – телевидение. Платят только один раз, а крутят потом сколько вздумается. Вяло дослушал, как эстрадные знаменитости рассказывают затёртые анекдоты. После перевода трёх книг анекдотов с их общим количеством больше тысячи, они все мне кажутся на одно лицо. Однако жанр коммерческий, потому и пользуется успехом. Мне всё-таки больше нравятся юмористические рассказы в авторском исполнении, причём не обязательно эстрадные. Вследствие этого можно сделать вывод о том, что я не совсем типичный потребитель телевизионной жвачки.

Переключаюсь на ТВЦ. И там Коклюшкин! Пока сидит на сцене, но я чувствую, что скоро выйдет. Точно! Жена кричит из соседней комнаты:

- Переключайся на ТВЦ, там Коклюшкин выступает.

- Знаю, - спокойно реагирую я. Здесь уже рассказы посвежее. И название, судя по программе, посолиднее: 19.00 «Анекдот слышали?..» Юмористическая программа.

2000.01.02. День прошёл как-то удивительно спокойно – мне не позвонили ни Путин, ни Ельцин посоветоваться о жизни или хотя бы поздравить с Новым Годом. Впрочем, они мне и в обычные дни тоже никогда не звонили, так что я не был в претензии. Другой бы обиделся – я, мол, стараюсь, изредка про них пишу, и, как правило, каждый раз задеваю. Интересно, докладывают ли им об этом референты? Сомневаюсь, чтобы мои книги были их настольными. Видимо, я просто недостаточно честолюбив. Можно было бы не полениться, послать, сделать закладочки. Но – неохота. Лучше подарю кому-нибудь из редакторов, те перепечатают, хоть деньги какие-то эфемерные появятся. От этих же лиц, по-видимому, ничего не дождёшься, кроме благодарности какого-нибудь пятого референта третьего помощника секретаря: «Благодарим Вас за письмо, Сергей Сергеевич! Ваши книги обязательно выставят в библиотеке первого Президента России…

Пятый референт третьего помощника секретаря имярек – подпись разборчиво и обязательна расшифрована».

Видимо, в этом и заключается высшее достижение доморощенной демократии, чтобы не читать присланные в твой адрес книги. Таким образом, книги, содержащие издёвку, запросто попадут в библиотеку непрочтёнными. Пусть уж лучше их читают, и Бог с ней, с библиотекой Президента. Обходились без неё столько лет, проживём и дальше. Тем более, что я к нему в оппозиции с начала 92-го года.

Он ведь, в некотором смысле, коллега по перу. Пока не общался с таким коллегой, и не скажу, что это слишком огорчает. Я у него даже ничего не читал, кроме «Исповеди на заданную тему». Есть у него Юмашев, которому нравится читать и редактировать весь этот бред – на здоровье.

Как правильно замечал мой друг Зейгерман, живущий ныне в г. Нью-Йорк, США, сидя за бутылкой водки в один из скоротечных приездов к себе на Родину: «У нас бы налогоплательщики такой хай подняли – как это так, за наш счёт в рабочее время книги пишет! Уходи себе в отставку – и пиши на здоровье». Вот именно таким и было бы мнение их хвалёной Америки, на которую они чуть ли не молятся.

Всё-таки, скажем прямо, между нами, литераторами – Ельцин – это далеко не пан Вацлав Гавел, чей перевод мне довелось редактировать довольно давно. *****

2000.01.03. Сегодня поехали в гости к главному – а то получается, что мы с ним одну газету уже выпустили, распихали более 80 % тиража, а вместе не выпивали ещё ни разу. Приехали к нему к 15.00. Я сразу же отдал разобранные рукописи, взял материалы, в которых отпала надобность. Вручили ему с женой подарки от нас и получили свои.

4.01.2000. Звонок Зейгермана из Нью-Йорка. Около 22.00 Москвы.

2000.01.07. Заходила в гости Вика с дочкой Дианой. Выходит замуж за француза, привезла фотографии из Франции. Работает по-прежнему в своей фармацевтической индийской фирме, там и намерена продолжать работать после свадьбы-женитьбы. Дочку Диану отдают во французскую платную школу, сейчас дочь упорно учит французский, потому что там вступительный экзамен на французском языке. Давно не виделись, и Вика рассказала кучу забавных историй о том, как была во Франции и в Индии. Приятно всё это было посмотреть живьём, ощутив окружающую обстановку по фото. Пригласила нас на дочкин день рождения.

2000.01.08. С утра позвонил Инне Савельевой – не мог до неё дозвониться, чтобы внести в заявку на книжную серию. Уж у кого-кого, а у неё написано много – сужу даже по нумерации рассказов и стихов. Инна совсем охрипла – принимала какие-то таблетки от аллергии, аллергия прошла, но голос был хриплый. Я сказал:

- Инна, сейчас скажу такое, что хрипота сразу пройдет, и будешь прыгать как птичка и чирикать. Хрипота действительно прошла, поскольку пока у неё издана только одна книжка за свой счёт и не продано ни одного экземпляра. Я щедро поделился опытом раздаривания книг и сообщил, что с моих книжек от подарков денежный доход уже намного больше, чем от продаж. В качестве благодарности была обещана книжка – видно, я отсутствовал на «Чёртовой дюжине», когда проходила раздача подарков.

В районе полудня позвонил Амир Даутов. Поздравил меня сразу со всем, а выбор оставил за мной по моему усмотрению: с Православным Рождеством, прошедшим протестантстко-католическим Милленниумом и с праздником разговения Ураза-Байрам, который оканчивает (= завершает) священный месяц Рамазан. Я принял поздравления со всем, особенно с Рамаданом. Амир блаженствовал – он охранял офис у брата, где сразу были и факс, и компьютер, и ксерокс. Дома у него писать бывает сложновато, поэтому можно смело сказать, что Амир дорвался и можно ждать новой повести. Амир уже отчаялся хоть куда-то пристроить свои отличные повести, три из которых я читал, и сказал, что повести теперь он пишет просто для себя. Лично у меня, кажется, с этой повестью получается то же самое. Кончено, персонажи её прочитают обязательно, а дальше…? Поделился с ним, что я последовал его дурному примеру. У Амира дома забарахлил компьютер – старое программное обеспечение, как и предсказывала его дочка, не смогло преодолеть проблему «2000», и охрана такого офиса для него, безусловно, отдушина. Писалось ему в прошлом году, как он поделился, не очень. В начавшемся году дело значительно улучшилось. Он рассказал мне, как в этом году с утра ему не хотелось выходить на улицу и бегать на лыжах. Выдумывал и выдумывал аргументы – сейчас он живёт в Сокольниках, где полно сельских жителей, которые смотрят на бегающего на лыжах охранника как на дурака – вместо того, чтобы дров напилить-наколоть или задать скотине корм он занимается чёрти чем. После того, как он написал на эту тему рассказ, он с чистой совестью вышел на улицу и долго бежал на лыжах, а затем ещё и взялся за повесть. Надо бы попросить почитать. Я заметил – современные авторы в большинстве своём не очень-то доверяют редакторам, потому что многие и сами успели поработать ими, и часто дают почитать новые длинные вещи друг другу. Мурай привёз экземпляр Серёжке Сатину, отличные повести Даутова я читал, когда брал у него материалы для сборника в «Молодёжной эстраде», впервые о повестях Коклюшкина я услыхал задолго до их опубликования от Лёвы Новожёнова. Появился какой-то разрыв между массовым чтивом и литературой. Чем-то это напоминает конец девятнадцатого – начало 20 века. Тогда, я читал, было почти точно так же – авторы давали почитать друг другу, советовались. Будем надеяться, что нас впереди ждёт такой же сильный всплеск в литературе, как тогда, тем более, что обнадёживающие признаки есть. Впрочем, они всегда есть, - иронически поправляю я себя.

В разговоре с Амиром всплыл довольно забавный момент. Многие коммерческие рассказы Амира, рассчитанные на публикацию, исполнены довольно однообразно, за что его справедливо упрекает А. Макуни. Да и я с этим согласен. Амир рассказал, как Хазанов по полгода читает его вещи, и всё это время они лежат без движения, и как он попробовал предложить свои рассказы М. Евдокимову, на что тот после беглого просмотра честно сказал:

- Я это читать не могу, у меня образ мужика, а тут всё слишком интеллигентно.

- Амир, за то же самое мне постоянно передаёт упрёки Антон Макуни из разных редакций – мол, юмор, слишком академичен. Мне, честно говоря, с тремя высшими образованиями и кандидатской степенью себя не переделать. Как получается, так и пишу.

И тут я отчего-то взвился.

- А за те паршивые гроши, которые платят редакции, я ломать себя не намерен. Платят какую-то вшивую мелочь, да и ту замучаешься выбивать, пока дело дойдёт до получения.

Потом, задним числом, мне немного стало стыдно за свой срыв. У меня, в отличие от многих ребят, есть отличный источник побочных доход – уроки немецкого, английского, испанского и переводы. Помню, как Амир удивился летом, когда я из бухгалтерии редакции позвонил на ЛЭМЗ, где я сделал переводы, и узнал, что мне нужно поскорей получать 7,5 тысяч.

- Ну, ты даёшь, - удивился Амир. Мы тут в очередях с тобой за какими-то сотнями торчим, а ты тысячи получаешь.

- Я под них подлаживаться не буду, - продолжил я свою свирепую речь, обращённую к Амиру. – Этих редакций – как собак нерезаных. Не печатают одни – печатают другие. Не другие – так третьи. И так далее.

- Ты сам не заметишь, как подладишься, - печально ответил мне Амир. – Вот я, помню, что-то в «Петрович» посылал. Газеты не видел. А потом мне из Ярославля передали через Сашу Костюшина от Юры Быстролетова, что такой пошлости от Даутова не ожидали.

- Это бизнес, Амир. У тебя есть хорошие повести, которые рано или поздно пойдут. От одного рассказа, напечатанного на периферии, никто ещё не умирал.

Мы поговорили с Амиром ещё о каких-то пустяках и тепло распрощались друг с другом. Амир остался блаженствовать возле всяких там охраняемых объектов: ксерокса, факса, музыкального центра и телевизора. «Удачи, Амир!» - пожелал ему напоследок я, а сам воткнулся в свои афоризмы.

Многое сейчас зависит и от меня. Удастся пробить с литагентом книжную серию – всё будет хорошо. «А других вариантов просто и быть не может», - успокаиваю я себя. У меня уже 12 готовых рукописей – это столько, сколько было заявлено в «Вагриусе», и на 2 больше, чем им удалось выпустить. К идее они уже остыли, то сеть продолжения не будет. К моменту подписания договора с издательством я надеюсь их перегнать.

После обеда, наработавшись, я рухнул спать. Правда, до обеда успел наметить рассказ и отредактировать несколько афоризмов. Когда проснулся, жена любезно сообщила мне, что к 17.00, через час 15, приходит ученица на два часа – с немецким и английским. До самого её прихода печатал на компьютере, и довольно успешно. Во время урока что-то разошёлся, ей был задан на каникулы Джеффри Чосер, и я сделал подстрочник «Пролога» к «Кентерберийским историям» (я бы их всё-таки перевёл, как побасенки, сказания, предания) и уличил параллельный текст И. А. Кашкина в многочисленных несовпадениях с оригиналом. Времени без 5 двенадцать, пора заняться подстрочниками Мильтона и Чосера.

2000.01.09. С утра поработал над Мильтоном. Чосера просто доделать не успел – подстрочник готов, а подбор вариантов всё-таки утомляет. Опять же этот героический куплет… Ладно, Бог даст, всё завершим в наступившем тысячелетии – чуть-чуть времени всегда есть. Практически сделал по несколько вариантов каждой строки Мильтона, отложил в сторону, чтобы потом смонтировать. Стихи у меня идут не так хорошо, как проза, хотя иногда бывает некоммерческое настроение и, где-то даже, и порыв. Наверное, надо делать переводы с Витей Крамаренко – ему это нравится, особенно размеры и т.п. мне после создания эклинеарного рифмованного варианта становится скучно – вот где нужен настоящий поэт. Витя сейчас в Крыму. Обещал прислать кое-что из нового + по моему заказу. Будем ждать. Он молодец, даже венок сонетов написал. У меня же любимцы – Игорь Иртеньев, Александр Ерёменко, Тимур Кибиров. Игоря печатать могу и буду, с остальными сложнее – они слишком интеллектуальны, и, кроме того, у них многие хорошие вещи не подходят нам по метражу. Думаю, что все они, как и большинство состоявшихся творческих людей, обладают вредным характером и любят, чтобы их просили. Портфель у нас и так пока неплохой – чуть-чуть провисает поэзия и карикатуры. Жду, как манны небесной, конверта от Миши Ларичева. Сразу станет легче дышать и смеяться.

Были на дне рождения у Викиной дочки Дианы. Собрались все взрослые, в основном. Мою последнюю книгу стихов Вика выложила на стол, она что-то пользовалась повышенным спросом у гостей. Обещал подарить одну книгу стихов в Тарусу Викиной подруге, когда туда заедем. Думаю, что потихоньку подарю ещё паре людей – заброшу как-нибудь Вике, подарит от своего имени с моими подписями, для гостей это станет приятным сюрпризом. Лично у меня был повышенный спрос на можжевеловый джин «Милленниум», как, впрочем, и у Викиного отца (= папы) Петра Андреевича. Чему, кстати, тот немало способствовал. Джин мы пили как русские люди – запивая содовой, а не смешивая с ней. Дочка бегала и резвилась вовсю.

2000.01.10. С утра работал над афоризмами. Вроде бы получается много и хорошо, однако время покажет. Много вариантов идёт, надо редактировать.

В середине дня настроение улучшилось – пришла целая пачка заказных писем – от Миши Ларичева с карикатурами, от Вити Крамаренко со стихами и от Антона Макуни с подробным разбором рукописей Миши Морозова. На хорошем настроении удалось проработать ещё несколько часов, пока не устал совсем. Решил рухнуть спать, потому что за компьютером – с семи утра.***** (Главный – спит днём).

Сегодня днём без 10 четыре позвонил Витя Коняхин. Проговорили 59 минут – не удалось поспать перед учениками. Зато Витя рассказал мне, что в «Собеседнике» меня ждёт гонорар – он видел публикацию. Я тут же спросил у него справочный и сразу после Вити позвонил в редакцию – всё оказалось действительно так. Витя рассказал, как он отсудился с каким-то календарём – те напечатали его афоризм без его ведома и фамилии одновременно. Заработал три тысячи – и это только за моральный ущерб. Что касается собственно гонорара, то в суде ему сказали, что здесь он может судиться смело и подавать иск на любую сумму. Если он расценивает свой афоризм в 100.000.000 $ – он может смело подавать иск на эту сумму. Я пожелал Вите подать иск, может быть, чуть меньше, но выиграть. Вряд ли у издательства, выпускающего календари, заваляется такая заначка. Разговор перешёл на «Вагриус», точнее, на серию издательства. Витя просмотрел все книги за прилавком в «Библиоглобусе» и остался недоволен. Сказал, что эта серия дискредитирует жанр.

Потом позвонил Коклюшкину – поздравил от имени редакции с Милленниумом и сообщил, где видел его на ТВ 1-го января.

2000-01-11. Ездил в еженедельник «Собеседник" получать гонорары. О публикациях в «Собеседнике" узнал совершенно случайно – посылал туда кое-что по факсу, однако ответа не дождался.

2000.01.12. Днём, пока я спал, звонил Валерий Мальчев. Оставил свой телефон, но пока я туда дозвонился – его уже не было. Видно, ушёл. Хотел поблагодарить его за публикацию в «Клюкве» и выяснить, что там с гонораром. Клюква вышла в декабре «многоцветной» на первой и последней полосе и срединном развороте. Одним потенциальным конкурентом больше. Уровень газеты непонятно за счёт чего резко улучшился. К вечеру, после беседы с Антоном, стало понятно, за счёт чего.

Вечером, после учеников, наконец-то созвонился с Антоном Макуни.

Его сложно было застать, поэтому успел дозвониться до одного автора – Константина Кушнера, поблагодарил за рукописи и предложил подготовить ещё. Тот обещал. Своей книги у него пока нет, но публикаций в коллективных сборниках – море.

Новости от Макуни – с начала февраля нас ждёт передел рынка. На московский рынок хотят вывалиться: С. Жбанков из Смоленска со своей газетой «Веселухой» (н/п). Вас. Денисов-Мельников из Питера (еженедельник, эротико-порнографический – прямой конкурент нашему ещё не вышедшему «И смех, и грех…»). Ожили засуженные авторами пиратские «Не зевай», «Не скучай» с голой красоткой на обложке в цвете. Не говоря уже о том, что куча народа хочет выпускать юмористические и кроссвордно-юмористические издания (со мной уже вёл переговоры кроссвордный магнат Ковалёв по кличке Владимир Юрьевич с наколки нашего издателя). Сам «Антиспид» готов с чем-то там… А честолюбивые периферийщики… Срочно позвонил Борису, чтобы он проанализировал ситуацию к пятнице – в пятницу встречаемся на «Чёртовой дюжине». Надо будет подключать его сына Романа к работе с агентствами печати.

2000-01-12. Времени – 0.45. Просмотрел ночной выпуск НТВ. Репортаж с места события в «Президент-отеле» привлёк особое внимание. Встретилось много знакомых лиц, которые принципиально привыкли быть при власти. Сразу вспомнился Черномырдин, который очень хотел и суется, чтобы его дом – Россия выдвинул Путина первым. Чего-чего, а избыток холуёв в нашей стране успел накопиться за годы большевистского и ельцинского правления. Хорош был комментарий. Умом понимаю, что он мог быть заказан и согласован хозяевами телеканала, однако сердцем понравился. Наряду с профессиональными политиканами здоровой партийно-номенклатурной закалки, как у Ельцина, мелькала и творческая интеллигенция. Вспоминается покойный Владимир Емельянович Максимов. «Творческая интеллигенция в своём нравственном палении превзошла всех». Появление Марка Захарова – неудивительно. Как, впрочем, и Минтимира Шаймиева. А вот что касается Евгения Миронова и Константина Райкина. (О К. А. Райкине – ещё жив Жванецкий!)

2000.01.13. В газете образовалась дырка. На гонорарный материал нет денег, поэтому будем забивать рекламой.

Вечером позвонил Игорь Калинин из Подольска. Поздравлял меня как видного журналиста. Довольно забавно, поскольку таковым я уж точно не являюсь. Юмористом – да, редактором – тоже (около 60 авторов, из них – больше дюжины живых классиков по классификации «Вокруг смеха» за два месяца работы редактором). Из журналистских материалов у меня полтора десятка научных публикаций в официальной печати и в органе «Свободное слово» партии Демократический Союз (тоже ДС, но просьба не путать с «Клубом ДС» «ЛГ-16»)

2000.01.14. С утра звонили по домофону и сообщали про письмо Васильеву. Значит, опять мне.

2000.02.11. Последние недели и дни события пошли по нарастающей. В издательстве «Вол.К» затеяли издавать «Юмористический журнал». Понемногу сдвинулся с мёртвой точки проект дайджеста, о котором мы говорили по телефону с карикатуристом Андреем Рыжковым. Точнее, как ему и положено, проект раздвоился. В «Крестьянке» планируется выход дайджеста внутри журнала. Полный дайджест сейчас способен потянуть только издательский дом «МК», и там, вроде бы, пока дела складывается благоприятно. Помимо обычного дайджеста, планируется делать ещё по две полосы (если получится - разворота) с одним автором-текстовиком и одним – художником карикатуристом. Получается по два авторских бенефиса на номер.

2000.04.01. От моего издателя Ильина получена добрая весть из издательства «Вол.К». Зарегистрирован «Юмористический журнал» в Госкомпечати. Как водится, есть и плохая новость. Журнал решили запускать не раньше июня. То есть, реально он появится не раньше июля. Какие-то материалы уже сброшены «Вол.Ку» на компьютер. Все решил не сбрасывать, пока не будет договора. Согласно наведённым справкам, издатель не отличается большой щедростью. Вообще, если послушать издателей, то они занимаются своим бизнесом исключительно из любви к человечеству… Сплошные расходы по их словам… В своё время Витя Коняхин заскакивал на какую-то ассоциацию издателей. Сплошные жалобы на всё – на жадность авторов, на типографии, ещё Бог знает на что…

- Что же Вы тогда таким убыточным бизнесом занимаетесь? – поинтересовался Витя на правах скромного независимого автора.

Весь гнев издателей обрушился на его голову. Видимо, не так уж всё это дело (= весь этот бизнес бесприбылен) бесприбыльно, как они это стремятся представить.

Странно, куда же всё девается? Книги народ покупает. Газеты и журналы – не так охотно, как в былые времена, но всё же берут с прилавка или с лотка. И деньги за покупку оставляют – попробуй в наши рыночные времена не оставь! С сатирой и юмором – в общем-то, раскупают всегда. Налогов не платят, как постоянно жалуются высокие государственные чины. Но деньги всё равно уходят непонятно куда, как у персонажей Ильфа и Петрова. Все знакомые авторы моего возраста балансируют на грани голодной смерти и нищеты, никак не решаясь сделать окончательный выбор в пользу чего-то одного. Видимо, их нерешительность связана с тем, что не хватает публики, которая бы жадно наблюдала за этими акробатическими этюдами – она сама ужасно занята проблемами собственного выживания в рыночной стихии. Или, может быть, выплыванием в рыночном море? Наверное, профессионалы, которых сейчас так можно спрашивать, будут в состоянии дать правильный ответ. В историческом ракурсе. Лет через 50 –100.

Те, кто чуть постарше и дотянул до «живого классика» в нашей стране – не слишком роскошествуют. Во всяком случае, в привычках купаться в шампанском и сорить стодолларовыми купюрами не замечены. Какой-то высокий и стабильный заработок даёт телевидение, но ведущих постоянные передачи – единицы. Кроме того, передачи закрывают, образуются перерывы и т.д. Работать всем приходится достаточно много. Как заметил приезжавший сюда из Америки мой друг Зейгерман:

- Ребята, в вас чувствуется скопившаяся усталость от постоянных сверхурочных переработок.

2000.05.19. Произошло давно ожидаемое, и в исторически обусловленный срок случилось неизбежное. Наш курс – выпускники экономического факультета МГУ 1980 года – собрались после непродолжительного 20-летнего перерыва. Как всегда в таких случаях, было довольно любопытно. Я это знаю по нашему берлинскому классу, который раз в несколько лет собирается у кого-нибудь на квартире.

Меня разыскал Мишка Палт, – по-моему, один из двух или трёх человек, кто остался на факультете.

2000.11.17 – 2000.11.17

2000.12.01. Последнее возвращение из Электрогорска в Москву в этом году. Никогда ещё не работал вахтовым способом с отъездом домой на выходные. Всё-таки, жизнь в деревнях и маленьких городках спокойнее. Особенно в маленьких городках. В деревнях-то ещё есть бытовые неудобства, а когда живёшь с иностранцами в скромной заводской квартире… В этот приезд даже установили телевизор. Не все прогрессистские московские программы (НТВ), зато много других, которые не ловятся в Москве. В Москве без особых перемен – я знаю, что вышла газета «Курам на смех», где я впервые в своей жизни числюсь главным редактором. Самого номера в натуре ещё не видел, только оригинал-макет. В наборе «Юмористический журнал», где я тоже должен войти в состав редколлегии. Здесь я вообще ничего не видел – только подтаскивал долгим летом рукописи и дискеты во время составления 2-го сборника в «Молодёжной эстраде». Всё это прилежно складировалось, копировалось, заначивалось, и я всё чаще слышал от издателя Ковалёва два великих русских слова, на которых и поныне стоит Россия – «завтра» и «скоро». Охапка интервью, добытых мною, позволяла выпускать журнал в ежемесячном режиме минимум полгода. Что ж, посмотрим, что мы услышим 4-го.

2000.12.04 Звонок Ковалёву. Позвонил издателю Ковалёву, являющемуся главой издательства «ВОЛ.К» (сокращение от Володя Ковалёв). Он сообщил, что вечером будет забирать тираж из типографии. Я – член редсовета и уже завтра смогу прийти забрать экземпляры. Всё прошло как-то очень буднично и наспех.

2000.12.05 День в «ЛГ-16» и т.д. по часам. Сравнение с Электрогорском. После размеренной жизни в Электрогорске с датчанами сильно потянуло к столичной жизни. За выходные проходил акклиматизацию – смотрел телевизор, преподавал ученикам языки. Непонятно, кого я готовлю, преподавая языки – то ли конкурентов себе в будущем, то ли кадры будущих эмигрантов. Скорее всего, – и то, и другое. В жизни редко что-то встречается в чистом виде. С утра позвонил единственный учредитель газеты «Курам на смех» Борис Васильев, радостный. Договорились встретиться в «ЛГ-16», чтобы я получил газету.

2000-12-06 Финиш. Повесть – к дню рождения. Разговор с Коклюшкиным.

2000-12-12 День рождения. Только став главным редактором, по настоящему узнаёшь цену одиночеству (= начинаешь ценить одиночество).

2000-12-13 Вечером – «Чёртова дюжина». Несостоявшийся разговор с Г. Кузнецовым.

На съёмках «Огней большого города». (На сцене Трушкин, Коклюшкин, Альтов). Как обидно, когда не пустил охранник за сценой

2000-12-15 Разговоры с Коклюшкиным, Ковалёвым, Казачковым, Васильевым, Ильиным.

2000-12-16,1.00 ночи.

Даже положение главного редактора не способно излечить от глубоко укоренившейся привычки писать. Особенно хорошо это понимаешь, когда читаешь набранное – так и тянет что-то улучшить.

9.11.99; вторник. С утра позвонил Женя Обухов.

В ответ я искренне расхохотался. Шутка показалась мне очень удачной. Первым слова Жени сбылись в отношении Андрюши. В Питере запустился издательский дом «Калейдоскоп», и Андрюша стал редактором – прислал мне страстное письмо с пожеланиями прислать всё, что написано с детского сада. Всё – не всё, а 4 печатных листа я ему послал. Андрюша вёл разделы сатиры и юмора в полудюжине питерских изданий, и что-то стало проскакивать, принося грошовые гонорары и редкие, но остроумные (строго по числу гонораров) записки на корешках почтовых переводов и в конвертах с авторскими экземплярами. С Андрюшей я тогда лично не был знаком, но читал, конечно же. Он, как и все мы, жил на периферийном рассыле, и многие печатали его остроумные пародии. Иногда в соавторстве с Эдуардом лопатой. Болтая как-то в «Московском комсомольце» в кабинете Лёвы Новожёнова, я спросил у малоизвестного тогда для широкой публики Игоря Иртеньева:

- Игорь, а как у нас обстоит дело с поэзией в жанре? А с поэтической пародией?

- Серёжа, то, что пишет Александр Иванов и читает в своём «Вокруг смеха» – это слабо. Есть такой хороший питерский автор-пародист Андрей Мурай… Игорь сам тогда выступил в ивано’вском «Вокруг смеха» пару раз, и я легко запомнил его слова, тем более, что сам был внутренне с ними согласен.

Познакомились мы с ним лично летом, когда он приезжал на телепередачу «100 к одному» для участия. Ещё подъезжая к Останкино, я в троллейбусе увидел Женю Обухова, и мы обрадовались встрече – просто давно не виделись. Там же, у здания телецентра, Женя познакомил меня с Антоном Макуни – его я читал давно, уже года четыре, попадались очень неплохие рассказы, но лично знаком не был. В телепередаче участвовал Серёжа Сатин (его настоящая фамилия - Орлов), и после записи народ поехал к нему выпивать. Серёжа Сатин, Витя Шендерович и я были в студии Андрея Кучаева. Серёжа пригласил Андрюху и честно сказал, что просто квартира маленькая, и у него будут только участники телезаписи. Женя, Антон, и я пошли у метро к ближайшему коммерческому ларьку, взяли по бутылке пива и завернули во дворик, где устроились на лавочке. Пиво все взяли разное – я – дорогое импортное, Антон – крепкое дорогое отечественное, Женя – совсем дешёвое наше, видно, у него, как обычно, было совсем плохо с деньгами. Курили тоже разное – я – дорогое («Ротманс»), Антон – что-то приличное отечественное, у Жени опять было что-то самое дешёвое. Шло лето 96-го года. Антон отправил семью (жену с дочками) на дачу и печатался вовсю, щедро поставляя антикоммунистические пасквили неразборчивой прессе. Я тогда зарабатывал синхроном с немецкого и английского, печатали мало, потому что Ельцина недолюбливал с 1992 года. Масс медиа промывали всем тогда мозги, что есть либо Ельцин, либо коммунисты – третьего не дано. Поэтому Антон и писал антикоммунистическое, что видел в Ельцине меньшее зло. Мы с Женей, естественно, не стали бы поддерживать Ельцина ни за какие коврижки. Антон уже тогда подумывал о редакторской работе. Предложения ему всё шли грошовые, и он колебался.

Просто собрались, денег мало, приятно потрепались и разошлись по домам. Шли годы. Ельцин продолжал бездарно править, Антон добился своего – он стал редактором и очень хорошим автором. Его последние рассказы, которые он мне дал для моих изданий, просто впечатляют. Антон отвечает за сатиру и юмор в «Джем-анекдоте», «За Калужской заставой», «Парламентской газете» и «Мире новостей». Когда нас с Женей печатают, переживает больше нас. Зачем? Он ещё не освоил железной логики периферийного рассыльщика – если не печатает один, напечатает другой. Если не другой, то третий и так далее. И вот наступил заветный день – это была последняя среда октября 1999-го. Неожиданно всё решилось у меня – я стал редактором целых восьми кроссвордно-юмористических изданий. Первым я позвонил сообщить об этом Жене Обухову. Не успел я донести эту радостную новость, как Женя сказал, что он дорабатывает последнюю неделю в «Филателии» и со следующей недели выходит в «Литературку» завотделом «Клуба ДС». На радостях я сразу же набрал номер Антона. Антон уже был в курсе насчёт Жени, только про себя я успел сообщить ему первым. Антон был ужасно рад, как и все мы. Я припомнил разговор с ним, который был в сентябре.

- С чего это ты взял, Антон? – спросил я отсмеявшись.

- Посмотри, ты интервью с Коклюшкиным взял, с Витей Шендеровичем…

- Не знаю, не знаю, Серёж, - с типично редакторской осторожностью отозвался Антон.