Близнецы

Жили-были два брата. Оба они были в упадочном состоянии. Падал один, падал и другой. Но оба они были Ваньками, а значит, Ваньками-встаньками. Один из них был Иван, а другой – Ванька. Иван был служителем, а Ванька прислужником. Иван служил идее, а Ванька прислуживал, и, вообще, он был прислужником многих. Поэтому когда Ванька скатывался в упадочное состояние, он тут же поднимался: его побуждали сделать это другие-многие. Он долго не залеживался и бежал прислуживать другим идеям. А Иван был служителем и поэтому был верен одной. Когда она ввергала Ивана в упадочное состояние, он лежал дольше чем Ванька.

Но Иван и Ванька – близнецы-братья.

Поэтому и Иван не мог долго находиться в упадке. Его вдруг нечто пронзало, он вскакивал и бежал за Ванькой.

Но Иван изначально был служителем, поэтому Ванькины другие-многие выводили его из себя и делали Ванькой, да еще и Ванькой-встанькой. И жить Иван без Ваньки не мог.

Один Ванька не мучился и не страдал. Он и Ивана любил, и других-многих. И вообще, ему было хорошо всегда, даже в упадочном состоянии.

 

Реальность

Один человек много лет прожил в плену иллюзий. Однажды он встал утром и воочию столкнулся с ничем не прикрытой реальностью.

«Голый король – это так неприятно», - подумал он, подошел к окну и спрыгнул вниз с пятого этажа, впрочем, он надеялся, что воскреснет когда-нибудь.

 

История одного пустынника

Один человек ушел в пустыню. Там он много лет питался одними акридами и был водим духами неба. Он потерял счет минутам, часам, дням, неделям, месяцам, годам, десятилетиям, столетиям и даже тысячелетиям. Но вот вышел он однажды из своей пустыни в силе тысячелетних хождений в духе и оказался в замкнутом пространстве на койке со смердящим матрасом. Открылась дверь, вошел некто в белом халате, сунул ему в рот нечто маленькое, белое и горько-противное на вкус и ушел, закрыв за собой дверь. «Ну что же, - подумал человек, - Недаром сказано, что у бога один день как тысяча лет и тысяча лет, как один день, видимо, прошло два дня, а два дня – слишком маленький срок для просветления». И ушел человек опять в тысячелетнее странствие в странную свою пустыню. Вот так никто и не заметил, что он – предтеча.

 

Диалог

Приходит в чащу навигатор. Видит, рыба на дереве сидит и хвою жует. Навигатор ее спрашивает:

- Рыба, рыба, зачем хвою портишь, жрешь?

- Я не рыба, - говорит, - Я – медуза. Я не жру и не ржу, а стрекочу стрекалом, так как я – подстрекатель. Ты понял, мужик?

- А я не мужик, - говорит навигатор, - Я – рыбка голубая, подружка твоя. Давай вместе на дереве стрекотать. А может, мы с тобой стрекозы, голубенькие?

- Да пошел ты, мужик, - говорит рыба, - Чо, думаешь, очки надел, так я рыбу от воблы не отличу, вяленой? Провяливай к ракам, они тя отвялят, рыбака нормального из тебя сделают, вот тогда и приходи, побеседуем. А в состоянии твоей нынешней увяленности тя только вместо простыни голубой вывешивать над головой, чтобы солнце не вывялило. Так что, мужик, пошел ты к ракам на отвялку.

- Ну ладно, рыба, не хочешь вместе на дереве стрекотать, как хочешь. Пошел я на гору, мне оттуда рак свистнул, - сказал навигатор и отправился восвояси.

 

Змей

Один мужик бахвалился, что может змия бумажного на привязи держать. Бегал он, бегал, тщеславился, бахвалился, то потянет за веревочку, то отпустит слегка: вот, мол, я какой, смотрите. А змей взглянул на него однажды с небес и прорек гласом свыше: «Всякий возвышающий себя сам – да унижен будет». И полетел по воле ветра. Ниточка тонкая натянулась и лопнула. И остался мужик с обрывками своих честолюбивых замыслов в опустившихся руках. А что делать? Вот уж, воистину, лучше змий бумажный в небе по воле ветра летящий, нежели обрывки честолюбивых замыслов в опустившихся руках.

 

Месть. Аз воздам

Когда восстанут мертвецы, какой вопрос они зададут первым? А вот какой: «Причиной скольких смертей стал ты в жизни своей?» Что ты ответишь им? Не знаешь?

Тогда отвечу я, бывший мертвец и труп, обесточенный по произволу граждан. И вот, что я отвечу: «На совести моей ровно столько смертей, сколько смертей моих на совести граждан, убивавших меня». И еще я отвечу: «Сколько раз лишали меня граждане жизни, столько раз мой смертный глаз поднимался на них, но не убийца я, нет, я просто орудие в руках справедливого возмездия, которое прорекло: «Мне отмщение, аз воздам». И в этом баланс жизни и смерти.

 

Стыд

А стыд это тогда, когда ты живешь понарошку и только делаешь, что спишь, но приходит некто, тычет в тебя пальцем и говорит, что ты всамделишняя, и обвиняет тебя, как всамделишнюю, и ставит тебе в укор.

А я ему говорю:

- Да мне стыдно, но так как я живу понарошку, то и мой стыд понарошечный, а поэтому отвали со своим всамделишшним укором.

Бичуй лучше укором граждан, которые претендуют на всамделишность, а сами прутся в мои сновидения и сбивают меня с панталыку. А потом приходишь ты и укоряешь меня, околпаченную всамделишними гражданами.

Сшей им лучше колпак с двумя рогами и засуди их на ношение этого колпака. И пусть они колпачатся и панталычатся каждой ночью, чтобы знали, что значит жить понарошку.

Вот тогда я стану всамделишней, приду в их сновидения и собью их с панталыку. И станут они понарошечными, и встанут они утром, и их будет мучить всамделишний стыд, потому как они сами всамделишние, а понарошечными становятся только по ночам. И поделом им.

 

Выставка

Прихожу я как-то на выставку. Хожу и смотрю: то налево, то направо, то вскользь, то в упор.

Одни миры меня касаются, другие задевают, третьи входят. И вдруг среди этого вихря миражей останавливаюсь и замираю как вкопанная в пол.

Стою, и понять ничего не могу.

Картина, как картина: море, полнолуние, дорожка лунная.

Стою, смотрю на луну, как зачарованная: ни пошевельнуться, ни взгляд отвести. И так хорошо мне на сердце становится, весело так, тепло, радостно. Вот-вот оторвусь от земли и летать начну под сводами музея.

Летаю я, эдак, летаю – наяву грежу.

И вдруг взгляд, заволакиваясь поволокой, отрывается от луны и скользит куда-то вбок. Стоп-машина. Другая картина.

Вихри враждебные веют над нами,

Черные силы нас злобно гнетут.

Ветер, ветер, ветер,

Один на всем белом свете…

А на картине вихри, а на картине ветер, а на картине свинцовые тучи.

Только смелый буревестник, черной молнии подобный…

И понеслась я в миры иные, закружило меня, закружило и бросило меня о каменный пол, расплющило меня в лепешку.

Лежу я, значит, и как амеба стекаюсь в единое, прозрачное месиво…

Вот так меня с небес да на землю, с потолка да об пол, с луны да в грязную лужу носом…

Хлюпаю с тех пор, хлюпаю, хроник…

В музей ни ногой, ну их к черту, эти выставки…

 

Притча о драконе и пепле, и ветре

Встань спиной к ветру и лицом к дракону, бросая пепел в его глаза. Иначе если ты не учтешь направление движения ветра и сделаешь по-другому, твой пепел, брошенный в драконий глаз, вернется в глаза твои – и выест их, и ослепнешь. Дракон же просто пролетит мимо, не причинив тебе боли. А зачем?

Ты можешь встать лицом к ветру и спиной к дракону, бросая пепел в его глаза, но пусть тогда ветер станет глазами твоими и твоим сердцем; стань сама тогда ветром и неси свой пепел прямо в драконий глаз. Если не станешь ты ветром, стоя спиной к дракону и лицом к ветру, если не вступишь ты с ветром в союз, пепел унесется прочь, не задев глаз дракона. Но дракон нанесет удар тебе в спину, и ты умрешь. Никогда не стой спиной к зверю, не вступив с ветром в союз.

Если ты встанешь лицом к ветру и лицом к дракону, бросая пепел в его глаза, твой пепел, брошенный в драконий глаз, вернется в глаза твои – и выест их, и ослепнешь. Дракон же просто пролетит мимо тебя, несомый ветром вдаль, не заметив тебя. Если не хочешь ослепнуть, бросая пепел в глаза дракону, не становись лицом к ветру и лицом к дракону: выступив против ветра, ты укрепишь их союз, союз дракона и ветра, и твой пепел выест твои глаза.

Если ты встанешь спиной к ветру и спиной к дракону, бросая пепел в его глаза, то ветер станет врагом твоим, ибо принесет на тебя огонь, извергнутый из утробы дракона – и сгоришь.

Не стой спиной к ветру и спиной к дракону, бросая пепел в его глаза, если не хочешь сгореть.

Так встань же лицом к ветру и спиной к дракону, бросая пепел в его глаза. Ты станешь вечной союзницей ветра, так как ты выразишь бесстрашное презрение к дракону, встав к нему спиной, и доверие ветру, встав лицом к ветру и спиной к дракону, бросая пепел в его глаза.

Доверься ветру – и победишь дракона.

 

Ветер же, усиленный твоей верой, отблагодарит тебя за доверие твое, увеличив свою мощь и изменив траекторию своего полета, если это нужно тебе.

Поверь ветру – и победишь зверя.