Михаил Петрович с грустью посмотрел в окно. Погода стояла по-осеннему мерзкая. Моросил мелкий надоедливый дождик и свирепствовал сильный северный ветер, унося последние воспоминания о теплых летних днях. Ветви яблонь, посаженных в палисаднике, хлестали по стеклу, словно хотели что-то сказать, предотвратить.

– Как я устал, – тихо сказал Михаил Петрович. – Надоело все. – Он тяжело вздохнул и кинул взгляд через плечо. – Лежишь, – неожиданно зло констатировал он, глядя на большую белую кошку, свернувшуюся калачиком на печи. – Вся в хозяйку. Себялюбивая, лживая тварь! – Гнев и злость, накопившиеся за последние месяцы, рвались наружу. Он больше не мог терпеть, они выжигали изнутри, принося боль и отчаяние. – Что тебе до других? Гуляешь сама по себе, ни о ком не заботишься, не рвешь жилы, пытаясь обеспечить необходимым семью… А я, дурак, все делал: деньги зарабатывал, квартиру купил, дом в деревне построил. Ее на руках носил, пылинки сдувал, а она ушла, вычеркнула меня и детей из своей новой жизни. Стерва! Что ж она тебя не забрала? – спросил он, наклонившись над кошкой и хватая за загривок.

Кошка недоуменно посмотрела в его глаза, будто спрашивая: «Что с тобой, хозяин?».

– Отвечу! Ей и ты не нужна. Посюсюкалась и бросила, – едко закончил он. – И мне ты не нужна! – И отбросил кошку от себя. – Ненавижу!

Она обиженно мяукнула, мотнула пышным хвостом и направилась к коробке, из которой уже начало раздаваться вопросительное пищание.

– Одумалась, о детях вспомнила, – с неприязнью сказал Михаил Петрович и пошел в кухню, заливать свою душу. – За чертову жизнь! – громогласно провозгласил он и опрокинул в себя граненный стакан водки.

После второго раза жизнь обрела недостающие краски. Мужчина больше не чувствовал себя несчастным, ненужным стариком.

– Я еще ого-го! На заводе меня уважают. Бабы найдутся. Петька с Анькой уже не маленькие. Проживем! Будет даже лучше, чем с этой шалавой… Но я ее все равно накажу, таких тварей нельзя прощать, – твердо сказал он и погрозил пальцем пустоте.

Решение, возникшее в его голове вместе с алкогольными парами, казалось достаточно хорошим, в меру жестоким и очень правильным.

-//-

На пустынную улицу деревни медленно опускались сумерки. Нудная морось продолжала разжижать проселочную дорогу, а холодный ветер кружить опавшие листья. В унылом пейзаже нелепо и загадочно смотрелись одинокие силуэты человека в черном дождевике с холщовым мешком в руке и кошки, неотступно следовавшей за ним. Ее маленькие лапки утопали в холодной грязевой жиже, каждый шаг давался с трудом. Она бежала, снова и снова жалобно, тоскливо мяукала, глядя на мешок. Обгоняя, преданно, чуть вопросительно смотрела в глаза хозяина, терлась белоснежной шкуркой о резиновые сапоги, словно мешая продолжить путь. Зло чертыхнувшись Михаил Петрович пнул льнувший к нему живой комочек. Пролетев полметра, кошка плюхнулась в лужу, быстро, чуть ошарашено отряхнулась и вновь припустила за серым мешком. Ее раньше никогда не били, наоборот нежили и баловали, но сейчас она не могла себе позволить обидеться, замешкаться или смириться, там шевелились и испуганно пищали ее дети, обеспокоенные долгим отсутствием матери и беспросветной темнотой.

Кошка бежала за человеком. Она ничего не понимала. Куда пропала хозяйка? Что случилось с хозяином? Почему он сердится на нее? Что происходит? Это игра? Он продолжал идти, покачиваясь из стороны в сторону и бурча что-то себе под нос. Раньше она не видела его таким, он был добрым, угощал со стола, возился с появляющимися у нее котятами, а потом искал им хозяев… Все изменилось этим летом. Они оставили ее как обычно на даче, долго не приезжали, а потом он вернулся таким странным.

Хозяин подошел к хлипкому старому причалу и, завидев соседскую резиновую лодку, бросил туда мешок. Кошка протестующее мяукнула, но он не слушал ее… Неуклюже отвязал веревку, оттолкнулся и поплыл.

Пронизывающий ветер, тревожно завывал в зарослях акации и ивы, склонившихся над самой водой. Небо, завешенное свинцовыми облаками, печально глядело вниз. Кошка бегала вдоль берега, напряженно всматриваясь в спокойную гладь озера. Из ее уставшего горла вырывался надрывный хрип. Чем дальше уносило лодку, тем меньше становилась надежды в ее сердце. Уже чуть слышно кричали котята, их умоляющий писк тонул в шуме прибрежных волн… Раздался далекий всплеск. Сердце разорвалось на мелкие кусочки и закричало: «Нет!». Она прыгнула с крутого берега. В ледяной воде ее лапы немели и отказывались слушаться, она старалась из последних сил… Она потеряла счет времени, сконцентрировавшись на движении вперед, туда, где слышится плеск весел. Кажется, звук стал ближе? Она вытянула мордочку и присмотрелась. Лодка плыла ей навстречу… Теперь все позади. Это была какая-то страшная игра, но хозяин передумал, он плывет за ней. Ее глаза зажглись привычным блеском. Сейчас весь этот ужасный вечер закончиться. Снова будет теплый, уютный дом, аккуратненький коврик, ласковые руки хозяйки будут привычно перебирать шерстку и чесать за ушком. Его сильные руки схватили ее за загривок и втащили в лодку. Он что-то ворчал, но кошка не понимала его и радостно терлась о его сапоги. Все позади. Как здорово! Поток ее мыслей прервался так же неожиданно, как и появился… Мешок, его нет, где он? Кошка стала крутиться на месте, оглядывая пространство, заглянула под лавку, в глаза хозяину. Он почему-то отвернулся… Она не сдавалась, заглядывала за борт, вглядывалась в воду… Ведь она искала, то, что дороже всего.

-//-

Михаил Петрович взял сигарету и закурил. Алкогольный дурман рассеялся, и в душе шевельнулись стыд и досада. Завтра приезжает девятилетняя дочка. Надо как-то объяснять пропажу котят.

– Тьфу! – сплюнул он. – Кто, вообще, за язык тянул… Машка расстроится. Реву будет. Она кошек до сумасшествия любит… Черт! – Выругался он и оглянулся. – Хорошо хоть эту вытащил.

Белый клубок лежал на печи и дрожал. Мокрая шерсть облепила бока, выставляя напоказ ребра. Сейчас она казалась совсем худой и маленькой.

– Семь лет, – прошептал Михаил Петрович, вспоминая появление кошки в их жизни.

Они с женой пошли на рынок за овощами и горшком для цветка, а принесли котенка. Марусю… Она была для них и ребенком, и домашним питомцем и молчаливым другом. Ее баловали, ее любили.

Он подошел к кошке и легонько дотронулся рукой. Она не открыла глаза, не замурчала, благодаря за внимание.

– Марусь, прости, – еле слышно прошептал он.

Михаил Петрович успел забыть, кем она была для семьи, для детей, для него. Теперь память давила, подсовывая самые яркие, счастливые моменты.

– Прости, – повторил он. – Я больше никогда тебя не обижу.

Ответом была тишина… Михаил Петрович подносил к ней блюдце с молоком, кусок колбасы, но она не поднимала морды, прячась за распушившимся хвостом.

– Ладно, память у тебя всегда была короткой. Завтра помиримся.

-//-

Кошка лежала и вспоминала свою жизнь. Калейдоскоп картинок, запахов, чувств. Она безгранично верила хозяевам, ведь они ее группа. Почти сородичи. Они кормили ее, играли, помогали, когда становилось больно, растили ее малышей… Тоскливо и саднит там, где раньше ничего не чувствовалось… Говорят, у кошек и нет ее. Душа – отличие людей… Она распахнула глаза в темноту. Хозяин спит. Вдохнула воздух, запоминая и прощаясь. Здесь нет ей больше места. Поднялась на лапы, плавно потянулась, разминая затекшие мышцы, и спрыгнула на пол. Осторожно приблизилась к коробке, сохранившей родной запах котят, и заглянула. Пустота. Такая же, как у нее в сердце… Бежать! Как можно дальше. Забыть, но не простить… Невозможно оправдать предательство тех, кого любила и верила понапрасну.