Он подстерегал меня повсюду, где только мог: за углом длинного мрачного учреждения, где я тогда работала, в подъезде, в булочной, вывеска которой по ночам бликовала, как полоски на форме дорожного патруля...

Он появлялся и тут же начинал хныкать. Неопределенный такой, худой и нескладный, длинный, как циркуль, а по глазам и по фамилии не разберешь - то ли еврей, то ли немец, то ли Вайсман, то ли Виннерманн. Словом, совершенно несуразный.

 

Мой персонаж.

 

Я все никак не могла его приткнуть ни в один рассказ. В сущности, он был всего лишь производственным отходом, как многие другие неописанные персонажи, навсегда помирающие в черновиках; только этот был чрезвычайно наглый, слишком приставучий, жалкий. Я его уже почти ненавидела.

 

... Дома творилось чер-те что. Этот бардак сто лет никто не убирал! Под потолком с отрешенным взглядом висела Муза и держала в руках пулеметную ленту сосисок из холодильника. Ее лира валялась на моем письменном столе. Не знаю, почему Муза так любила сосиски. Стоило вырвать их из рук, как через минуту она с меланхоличным видом проплывала над головой и снова открывала холодильник.

Моя Муза была неразговорчива. Наверное, именно поэтому ни один журнал не принимал моих рукописей...

 

А прямо у порога я чуть было не вляпалась в кучу Вдохновения. Куча подозрительно что-то напоминала! Она постоянно перемещалась по квартире и норовила броситься под ноги как истосковавшийся по ласке котенок.

Я пнула ее ногой. Несильно, конечно. Вдохновение зашевелилось, вздохнуло, отползло подальше и снова застыло в той же своей непривлекательной массе.

 

А вот лужу Сюжетов я по усталости не заметила и растянулась на ленолиуме. Лужа обрадовалась и, судя по всему, приготовилась течь.

 

Я лежала в холодном коридоре своей одинокой квартиры и неистово жалела себя. Это было так безумно приятно, будто кто-то посторонний сидел рядом, гладил меня по голове и говорил: "Ах ты бедная... Устала, да? Они все тебе надоели, да? Бедная..."

Потом снова появился он - персонаж, подал руку, помог подняться и затянул свою привычную песню:

- Ну напиши про меня-а-а...

 

А в гостиной у меня во всех углах сидели Идеи. Они хихикали, подмигивали и иногда тяжело шлепались вниз. Намекали! Хотели, чтоб именно их я сегодня оживила.

 

... Но мне категорически не писалось все эти месяцы. Голова была забита совсем посторонним. Например, я все думала о том, что мне страшно нравится голубоглазый коллега с работы, который безнадежно женат. Коллега всегда носил аккуратный костюм, и я представляла, как его милая жена каждое утро гладит ему рубашки и брюки.

Потом я спрашивала себя, хотела бы я каждое утро гладить его рубашки и упиралась в мысль, что пусть это лучше делают чужие жены.

Еще я думала о том, что по дороге с работы я каждый раз покупаю себе вино в одном и том же магазине и его работники наверняка считают меня алкоголичкой.

Потом я вспомнила, как вчера вечером сидела, обнявшись с нескладным Персонажем, пинала ногой кучу Вдохновения, отчего она пошло хихикала, неспешно потягивала вино и пыталась разговорить свою Музу. Временами мы хором выкрикивали имя женатого коллеги...

 

Это был какой-то параноидальный бред, помноженный на одиночество!

 

- Ну напиши про меня-а-а... - шепотом, умоляюще протянул Персонаж. Когда он разговаривал, то всегда поворачивал вверх ладони. Я где-то читала, что это знак открытости.

В сущности, мы с ним были очень похожи. Мы как бы жили и в то же время - нет. Мы никому не были нужны.

- Вина? - спросила я и яростно вонзила кривой штопор в неподдающуюся пробку.

- Ты чрезвычайно много пьешь, - заметил он сухо. - Когда-нибудь ты помрешь от цирроза печени в окружении странных идей и обиженных героев своих недописанных рассказов. И это будет жутко страшно и даже несправедливо.

- Ты забыл про лужу на кухне. Лужа Сюжетов - это отдельная история. Я умру, упав в нее лицом.

- В историю? - спросил он.

 

... Ночью я все никак не могла уснуть. Было ощущение неправильно проводимого времени. Будто я делала не то, жила не там и общалась тоже не с теми. Как всегда, это чувство грозило воплотиться во что-нибудь осязаемое и поселиться у меня, как и все эти странные существа, напоминающие о неиспользованных возможностях, но все еще готовые оказать свои услуги.

 

Под утро решение пришло само собой.

Я взяла швабру, намотала на нее тряпку и тщательно протерла полы. Ленолиум непривычно сверкнул, когда я поглядела на него, склонив голову.

Я отобрала у Музы сосиски, выбросила их в ведро и вручила ей лиру.

Я обмела стены веником.

И открыла шторы. В комнату брызнул и мгновенно затопил все солнечный свет.

 

Потом я взяла большой чистый лист, некоторое время посидела над ним, почахла... Из-за плеча, затаив дыхание, смотрел широко открытыми глазами мой Персонаж.

Я мысленно улыбнулась, встряхнула рукой и размешисто написала: "Прошу уволить по собственному желанию. Не могу поладить с коллегами! Особенно с тем, длинным..."

 

Обернулась. Квартира была пуста.

 

... На работе, перед тем, как уйти оттуда навсегда, я не удержалась и посмотрела еще раз на своего, голубоглазого. Он стоял спиной и уже не помнил обо мне, будто меня тут никогда и не было. Как персонажа...