Афина Паллада, Минерва – воительница ради будущего, богиня мудрости, дочь Зевса. Её предназначение - склонить на свою сторону Аполлона, провидящего бога. Аполлон, будучи богом ритмов и поэтического слога, может связывать обещанием также богинь судьбы, прорекая, навязывает будущее.

Бытие воздействует на мужчин женщиной. Она - побудительный аспект его активности. Для людей, как и для всего того, что существует, действительно существовать – значит только проявляться.

Атеизм революционера тоже имеет женскую природу. Революция это религия ради иного будущего. Один, Единое, единобожие превращается в два - дуализм, борьбу добра и зла, мужское и женское, Свет и Тьму, а два превращается в три. Где третий будет - светоносный бог Гермес, Люцифер, высвечивающий истинное бытие.

Пришло в Европу христианство, я бы сказал – библейство, забыты вечно юные боги ради жестокосердного и карающего Бога «иного». «Там, где больше чем двое или трое соберутся во имя кого угодно, один из них будет Сатана» - сказано в Библии. Сатана, в христианской традиции - первый революционер.

 

Вот в чем состоит сокровенное бытие: оно полностью внешнее и вне его нет ничего, сокровенное Бытие вещей, вымышленное метафизиками к большому удовлетворению теоЛогов, и объявленное – действительным самой позитивной философией, - есть Не-Бытие, равно как и сокровенное Бытие Вселенной, Бог, есть также Не-Бытие; все, что имеет действительное существование, проявляется целостно и всегда в его свойствах, его отношениях или его деяниях.

Происходя от этой внешней причинности, свойства вещи навязываются ей; они, рассматриваемые все вместе, составляют ее вынужденный образ действия, ее закон.

Особенности человеческого слова, которое может выражать лишь общие определения, но не непосредственное существование вещей в той реалистической грубости, непосредственное впечатление о которой дается нам нашими чувствами. Такова двойная природа, противоречивая природа вещей: действительно существовать в том, что постоянно перестает быть, и не существовать действительно в том, что остается общим и неизменным между их непрерывными превращениями.

 

В бытность молодого Михаила Бакунина и Альберта Пайка в Баварии, оба любили одну женщину – Иоганну. Умерла она в 1856 году, когда Бакунин был уже в Шлиссельбурге. Бакунин не виделся более с Иоганной. Узнал же он об этом лишь два года спустя, находясь в Томске, в ссылке. Тогда эта смерть по-своему его потрясла - заставила его жениться на Антонии Квятковской. А, Альберт Пайк вернулся в Америку по приказу Мадзини, революционера-карбонария, политического лидера палладистов-иллюминатов в Европе. Оба соперника были готовы положить свои жизни к ногам женщины, прийти к Палладе, служить революции.

 

Служение женщине - это как шагнуть в пропасть, в «иное», заглянуть в будущее, сверкающее и зовущее, манящее бессмертием и вечностью. Это как память молодости и неиссякаемого желания новизны. Память - это не картина какого-либо реального прошлого, а виртуальная спутница актуального.

Где–то там, далеко, я оставил свою душу. Вернется ли из иного – любовь? Или даст только успокоение. Всегда стоишь перед выбором – власть обладания или освобождение души. Может быть, я вернусь в облике змея, приползу на брюхе в райскую землю, где уже навечно буду с ней! Эта моя плоть…– так мало радости приносит, словно пустая оболочка без души.

Счастливые дни! Словно, я украл их у друга. Конечно, это придавало сладкую пикантность твоей любви. Но, половая любовь мужчины к женщине, это уничтожение мужчины в женщине. Остроту чувств - придает соперничество обладания тем, что тебе не принадлежит до конца. А женщина не может принадлежать до конца, иначе она станет для тебя объектом обладания, и чувство вины перед ней - отравит в конце концов счастье обладания ее телом, - и уже, любовь женщины – это месть мужчине за это чувство вины. Тоска от невозможности Божественной любви, от невозможности примирения с плотью, и вера, что любовь все-таки возможна, как посыл в будущее, как любовь матери к возможному сыну.

Это как с богатством, чем его становится больше, тем меньше сомнений должно быть в обладании им. А то – все можно потерять в один черный день. Удачу нельзя присвоить – ее можно только украсть.

Кто сказал, что женщина это эротика, женщина – сплошная сексуальность, ее цель возбудить эротическую энергию мужчины для совершения с ней полового акта. Это в некоем роде освобождение вечностного в мужчине, приведение его к единой цели - зачать в женщине жизнь, освободить ее от осознания своей природной приниженности и темного начала полового инстинкта. Экстаз женщины - в иступленном до неприличия желании быть любимой, - до самоотречения.

 

С приближением к Калифорнии желание окончательного освобождения от прошлого все усиливалось, принимая парадоксальные формы. Мишель словно забыл, что Иоганны нет, - вера в чудо, в то, что любовь сильнее смерти. Словно Парки, прядильщицы судьбы, переметывают нить, создавая вновь полотно жизни, без надрыва и бесстрастно, еще не вступив в прямой волевой контакт с иной реальностью, еще только предвещают наступающее настоящее.

Это чувство «иного» не материнское, но женское, взволновавшее одинокого странника, отверженного бродягу старого мира. Это встреча не с матерью, а с другой женщиной, призывно позвавшей за собой. Как революция, и его, Бакунина, - Иоганна. Фантом на ветру.

 

На подходе к Сан-Франциско, к северо-западу от пролива Золотые Ворота, у мыса Рейерс берег накрыл густой туман, столь обычный в это время года. Мыс скалистый и круто обрывается в море. На север от мыса простирается несколько миль песчаного пляжа, уходящего в море обширной отмелью, а вглубь материка бугрясь песчаными дюнами. Опасные мелководные места. Погода была спокойная. Пологая океанская зыбь приподнимала океанский пакетбот компании Pacific Mail Streamship Company и паровая машина ровно и неуклонно приближала к главному городу Западного побережья Северо-Американских Штатов. Мир, вновь обретший способность к движению в пространстве.

Нетерпение от встречи с иным все растет. Что готовит ему другая земля, другая страна – покой или новый бой, продолжение любви или вечную тюрьму?

А утро великолепное, просто чудное. Солнце еще не взошло, но уже посветлело. Восток окутан туманной дымкой - идут песчаные, сгорбленные дюнами и поросшие местами лесом, берега, как на побережье Балтийского моря. В глубине материка синеют горы. Иногда они приближаются и подступают вплотную к океану. Небо совершенно чистое. Легкий ветерок северного направления рябит воду.

К Золотым воротам вновь появилась стена тумана. Пароход сбавил ход, сквозь туман у мыса послышалось карканье ворон, ему отвечало заглушенное эхо. Первая птица тихоокеанского побережья. Черная путеводная птица, напоминающая о доме, о томительном ожидании моряка. Проходя под высокими скалами мыса в залив, напоминанием о прошлом звучит голос черной калифорнийской вороны. Чайки молчат. Почему? Чайка провожает в путь - она напоминание о море, ворона – о береге.

Вместе с рассветом, встающим с континента - утренний туман, закрывающий берега, голос вороны и на каменных осыпях упавшая с обрыва калифорнийская ель с мертвыми голыми сучьями, тревожные гудки парохода при входе в пролив, словно говорят - где-то на Востоке идет гражданская война, большие массы людей сталкиваются в беспощадной борьбе. Южане и северяне.

С декабря 1860 по май 1861 одиннадцать штатов, экономическая система которых основывается на применении рабского труда, объявили о своем выходе из Союза, объединившись как «Конфедерация штатов». Это привело к гражданской войне против остальных союзных штатов на севере США, начавшейся в апреле 1861.

Лондонский банк Ротшильда финансировал северян, парижский банк Ротшильдов - южан. Для Ротшильдов это было очень прибыльным делом. Если финансировать обе стороны и снабжать их оружием, то невозможно не выиграть. В проигрыше оставались только американцы — как северные, так и южные штаты.

А Калифорния еще не определилась, к какому лагерю примкнуть. Ожидают десанта англичан и французов, под шумок войны на континенте развязавших свою войну с Мексикой. Использовав как предлог приостановление Мексикой выплаты внешних долгов, Испания, Англия и Франция начали в неё военную интервенцию - войска этих стран высадились в 1861 года в мексиканском порту Веракрус и двинулись вглубь страны. Франция была готова начать из Мексики силами своего 40-тысячного экспедиционного корпуса интервенцию в Североамериканские штаты, где ещё не все забыли, как в августе 1814 года английские войска, так и не смирившись с независимостью своих американских колоний, захватили Вашингтон и сожгли Капитолий и Белый дом. Интервенция могла бы сплотить американцев против внешнего врага, остановить гражданскую войну.

 

В просторном заливе поднявшееся на востоке солнце ярко освещает берега, еще не исчезла зыбь, разведенная Океаном. У мыса Золотые Ворота, становится особо заметной океанская зыбь. Слышен шум прибоя на рифах. Спокойные, гладкие и пологие волны, приближаясь к рифам, начинают реветь. Невзирая на тихое солнечное утро, они горбятся, пенятся, растут в высоту, а, встретившись с подводными рифами, встают на дыбы, свирепеют, словно теряя разум, бьются в ярости о скалы. Громадами обрушиваются они на берег. Кажется, ни что в мире не сможет противостоять этой могучей силе. Но волны разбиваются одна за другой, создавая только грохот, брызги и пену. Регулярная зыбь с океана перебивается южным ветровым волнением и получается бестолковая толчея.

Красный железный буй, вынесенный далеко в залив, ограждающий южный вход в бухту, то хорошо виден на гребне волны, то надолго проваливается во впадины. Зыбь пологая и длинная, наверное, сотни ярдов длиной. Если бы красный буй отсутствовал, то зыбь было бы трудно заметить. Рожденная ветрами за сотни миль от Калифорнии и получившая разбег на просторах Тихого океана, она пришла сюда успокоенной, пологой и гладкой.

Мимо судна стаями и в одиночку пролетают пеликаны. Они раза в три крупнее чаек и имеют большой широкий клюв. Пеликаны, наверное, не умеют садиться на воду. Они просто падают, поднимая тучи брызг. На большом Сан-Францисском рейде стоит русский военный паровой клипер. Он находился в кругосветном плавании в составе русской эскадры Тихого океана, под началом адмирала Попова.

 

В один из чудных дней, солнечных, теплых и полных бодрящей свежести, какие не редки осенью в благодатной Калифорнии, 2 октября Бакунин вступил на землю Америки.

Пройдя по причалам до Рыбного порта, там, где в холм врыты высокие рыбные пакгаузы из темного кирпича, смотрящие серыми безглазыми стенами и глухими массивными воротами в залив, Мишель поинтересовался у докера с бульдожьим лицом, окаймленным черными заседевшими бакенбардами, как попасть в город, минуя иммиграционный пост.

Снующие по скользким доскам слипа от причаленных к берегу баркасов с низкими бортами, работники с тяжелыми ящиками, наполненными снулой рыбой, один за другим исчезали в темных воротах пакгауза, зияющих холодом и льдом, переложенным мокрыми опилками, и источающих непередаваемый терпким запах времени, подгнившей рыбы и натруженного человеческого пота.

Посмотрев на поизносившегося за многие месяцы странствий иностранца, новый приятель указал Бакунину простой и незатейливый проход в город, и даже посоветовал, как добраться до дешевой гостиницы, где не интересуются своими постояльцами. В заключение, прощаясь и как бы прицениваясь к массивной фигуре незнакомца, сказал, что его зовут Мэтьюз, и что он ждет его на днях здесь, примет агентом, и будет платить два доллара в день.

Мишель поднялся сквозь кусты к незаметной узкой деревянной лестнице с перилами, ведущей наверх, в город.