БЕЗОТВЕТНАЯ ЛЮБОВЬ

 

- Вам нужно формировать свою книгу, - сказал мне один известный литератор.

Я растерялась. Как формулировать свои мысли и чувства, - знаю, а вот как сформировать все это в книжку? И главное – зачем все это формировать в книжку?

Я представила фолиант битком набитый моими героями и героинями. Такой компактный вместительный гробик под могильной плитой глянцевой обложки…

Твои стоны, твои вздохи, твой радостный смех – все это поместить в колумбарий, в такую Кремлевскую стену - стенку мебельного гарнитура. Единственное утешение – твой прах будет вмурован туда же, где навеки почили мысли и чувства великого Хэма или незабываемого Кобзаря. Пусть не на той же полочке, пусть рядом, пусть ниже и левее, но все же…

Мастер, Вы поторопились, пустив себе в лоб две пули . ТОГДА Вас еще читали и обсуждали. Вы еще долго оставались живым, даже после своей смерти.

Сейчас эти пули были бы объяснимы. Достаточно посмотреть, что люди читают в метро, что обсуждают, что экранизируют. Таких метров метро Вы в упор не замечали, их никто бы не поставил на полочку рядом с Вашим «Стариком». В один книжный шкаф. А сейчас они вытеснили Вас, мастер. Я пишу эту фразу и плачу…

Конечно, нужно смириться. Смириться с тем, что из великого Тараса отлили идола, выткали из него знамя революции (сперва красной, потом желто-голубой, затем оранжевой). Кобзарь – это боль, а его сделали штыком. «І стежечка, де ти ходила, колючим терном поросла» - плачет во мне Ваша лирика, метр…

Ты окажешься в колумбарии великих душ не потому что велика, а потому что тоже не читаема. Какое грустное тождество…

Людям просто некогда. Перегрузки, пересменки, перебежки. Успеть бы, достать бы, дотянуть бы, выжить бы. В этом водовороте – по-украински черторой! - нет пространства для уединения и сосредоточенности. А литература предполагает полное погружение… Погружаться не получается, - нужно изо всех сил грести…

И те, кого ты на самом деле интересуешь, совершенно искренне просят у тебя твои стихи или миниатюры в прозе. В этот момент они действительно верят, что им удастся погрузиться. И ты тоже начинаешь в это верить…

Твой прикрепленный файл висит в инете, как вышитые рушники на бельевых веревках. Вытираются просто полотенцами, а эти все забывают снять, – они декоративны…

Твои друзья уверены, что вот настанет время…

Но оно никак не наступает.

А если даже наступает, ты об этом все равно не узнаешь. Им некогда написать несколько строк о том, что они чувствовали, читая твои творения. А может, они ничего и не чувствовали, - сильно спешили, некогда было погрузиться…

Все уходит в песок, на котором ничего не произрастает. Тогда зачем этот дождь, если он идет зря?

Но как остановить его, если облака созрели, налились свинцом, отяжелели донельзя, и в воздухе предгрозовое напряжение? Не вытолкнешь все это из себя, - разорвет в клочья. И молния, вырвавшаяся из глубины души, разделяет твою жизнь на высказанное и невысказанное. Потом все смешивается в кучу, чтобы хлынуть на бумагу.

Нет, уйти в песок…

Так одиноко, холодно, пустынно на этом песчаном берегу. Ни всплеска, ни вскрика. Ты стоишь, обнажив все свои раны, смешная и нелепая, как скоморох на позорище, а они видят и не видят тебя. Видят - и не видят…

Ты переминаешься с ноги на ногу, уходить вроде как не с руки, тебя ведь заметили… Ты ждешь уже и не цветка, брошенного под ноги, а хотя бы реплику, пущенную сквозь зубы. Может, кто вздохнет, охнет, хмыкнет – ну хоть как-то отреагирует!!! Но кругом только зыбучие пески…Разве что ящерица пробежит, оставив в дюнах свой след… А если ты захочешь поймать ее, чтобы рассмотреть поближе, просто попытаешься как-то во всем разобраться и начнешь расспрашивать (тебе ведь ничего не понятно - почему они все пишут «высылай стихи!» «высылай рассказы», «еще высылай», «высылай все!!!» - вот так с тремя знаками восклицания, и… не сообщают даже о том, что все это получили)… если ты пытаешься задержать ящерицу, - у тебя в руках остается только хвост. Это неуловимо…

- Ну что, мой файл раскрылся? Прочел?

- Прочел, спасибо, высылай еще. А что у вас там за драка в парламенте? Бардак и неразбериха…

Не знаю, как в парламенте. Бардак и неразбериха у меня в душе.

Я пишу не для отзывов, я пишу для души. Но если ни одной души это не задевает…

Моя приятельница Танюшка, автор-исполнитель, среброголосая белая лебедь, внутри которой живет настоящий чертенок, - как-то написала мне после одного из своих концертов: «Страшно подумать, что будет, когда уже не смогу выходить на сцену. Страшно потерять голос и не мочь петь. От одной мысли впадаю в депрессию».

Я тогда прочла и удивилась: «У тебя же есть стихи. Ты пишешь замечательно и проникновенно».

Теперь я понимаю. Стихи - это безответная любовь. Ты забрасываешь их почтовым голубем в чей-то ящик, – а оттуда гробовая тишина. Это как выйти на сцену, пропеть, протанцевать, прожонглировать, - и уйти за кулисы в оглушающей тишине. Никто не засмеется на твою реплику, никто не всхлипнет на твой плач…

Но почему же они пишут «высылай!», почему просят еще и еще?! Вот так - с тремя воскликами!!!

Ну с ними ладно, что со мной??? Почему я каждый раз ухожу со сцены, словно опозоренная. Молчание может означать и немой восторг, не только глухое неприятие. Почему я думаю об этом, почему так жду не рожденных для меня слов? Читатели – как и писатели - бывают обычные и талантливые. Талантливые читатели умеют так обронить фразу, одну лишь фразу!.. Окупится все. И эти ночи, незаметно переплавляющиеся в утра, и эти переживания твоей героини, раскаленной иглой, протыкающие твое сердце. Окупится все.

Я уверена, что встречу своего талантливого читателя. Пусть единственного, но моего. Я жду его, как первой любви…

 

Вчера я получила по электронной почте удивительный отклик. Он состоял из одного-единственного слова. И он меня потряс.

Я не знаю, что у этой женщине в прошлом. Какие передряги или разочарования сделали ее такой, какова она есть, - жесткой, категоричной, несгибаемой. На форуме, она всегда проявляла мужской характер, могла и врезать тому, кто высказывал нечто, с ее точкой зрения не совпадающее. В личной переписке она назвала нынешних мужчин холодцами в штанах, она казалась мне крепче стали. Я не знаю, почему мне взбрело в голову выслать ей свой рассказ о цветах. Там было много личного, даром что о цветах. Там было обо мне… Робкая оголенность вот того уголка души, где все еще гнездиться надежда на счастье. Маленький неприметный цветок, цепляющийся за луч солнца, как за корягу.

Она написала одно слово.

«Плачу…»

И больше мне ничего не нужно.

 

Сегодня, когда я торопилась на тренинг, как всегда, не укладываясь во время и опаздывая, у самого метро я услышала вальс Евгения Доги из фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Пожилой аккордеонист сидел на перевернутом ящике, перед ним лежала кепка с монетами и несколькими смятыми гривнами…

Он играл вроде бы для себя, не особенно рассматривая проходящих мимо людей. Все спешили, никто не останавливался. А он играл. Звуки парили в воздухе, как перышки на ветру, - легкие, невесомые. Они то задушевно что-то нашептывали на ушко, то взрывались искристыми брызгами шампанского… Когда я слышу этот вальс, то удивляюсь, что сочинила его не я. В нем вся моя жизнь. Он - это я. Тихая песнь моего сердца, выпущенная на свободу.

Я не могла остановиться, я опаздывала. Наша тренер недовольна, когда начало занятий из-за кого-то задерживается. Я не могу огорчить женщину, которая в свои семьдесят с лишком ежегодно прилетает сюда из Калифорнии.

Монету не бросила, - не могла даже затормозить. Я пронеслась мимо него ракетой. И этот вальс… он потянулся за мной шлейфом. Он звучал во мне, когда я тряслась в облепленном рекламами вагоне… Когда я бежала по улице, на ходу отключая мобилку… Когда взлетала на четвертый этаж, где проходят занятия. И как-то в один миг моя жизнь встала передо мной рельефно и ярко. Я поняла (еще до первых упражнений в тренинге), что должна освободиться от застарелых комплексов и обид. Просто воспарить, расправить крылья. Ведь птица летит не для того, чтобы всем нам понравится, а потому что она – птица, не может не летать.

Старый музыкант, скорее всего, меня вовсе не заметил…

Он играет.

Танюшка поет.

Я пишу.