Крепкие, здоровые малыши и малышки с глянцевыми икрами, отливающими гостовской пластмассой, машут со страниц «Детского питания». Припухшие вишневые губы и румяные щеки. «Если будешь ты здоров» и «чем кормить ребёнка»… Акварельные носочки аккуратны, сандалии застёгнуты – эти дети никогда не выходили во двор. Их как апельсины натирают для блеска подсолнечным маслом. Под ними, mon cher, только бумага. Или папье-маше. Мамаши в разноцветных клетчатых фартуках протирают через сито фруктовое пюре. А девочки стоят у окна и держат руки вот так… чтобы платье не примялось. Потому что раскрашенные платья гладить нельзя – ни утюгом, ни пальцем. И рисовать нельзя. Даже карандашами. - А вот здесь можно? Я с краюшку. - Нельзя. От них пахнет ванилью и сладким печеньем. А между страниц тем временем, в самых укромных местах, стареют крошки клюквенного пирога, переложенные лимонными и масляными пятнами. Чиркает спичка над конфоркой «Газоаппарата», на стене – тарелка с домиком и зайцами в синих платках, на платках – по четыре белые горошины. Я сосу подушечку какао и листаю книгу о грудном вскармливании. Над ухом тренькает расшатавшимися стрелками будильник, а на меня смотрят нарисованные девочки. Я плохо ем, и меня поят горьким настоем полыни. Девочки на картинках – сытые, потому что они хорошо кушают. Каждый день съедают по стакану сметаны с булкой и снова наливаются розовым яблочным румянцем. Глядя на них, мне становится страшно. Я собираю печенное крошево со стола и незаметно от родителей заталкиваю в шитые белыми нитками бумажные щели, на что дети по ту сторону книги пухлогубо смеются и грозят безукоризненно отставленными пальчиками. Я не сдаюсь. Всякий раз после обеда или завтрака стараюсь натолкать как можно больше крошек. Эта война не останавливалась ни на миг, но все мои кампании разбивались о щит довольных лиц и строй круглых коленок. В своём нечеловеческом здоровье они были непобедимы. С тех пор прошел не один десяток лет, «Детское питание» пропиталось сигаретным дымом и ремонтной пылью, безвозвратно пожелтели и обтрепались страницы, полысела тканевая серая обложка – голым черепом торчит на полке. Но внутри неё – всё так же лукаво улыбаются, рекламируя витамины и молочные каши, полувековые дети. Их носки никогда не съедут, ботинки не расстегнутся, а платья будут чисты как свежевыпавший снег. Часы остановились ещё тогда, когда художник в первый раз очертил их циркулем. Со временем не изменилось ничего. Разве что крошки, распиханные мной ещё в детстве по страницам, перестали пахнуть. Они состарились. А нарисованные девочки - бессмертны. |