- А ты бы как поступил, а? – спросило, плавающее в пучине маслянистых красок зеленовато-синее, худое, со впалыми глазами лицо.

- Ты можешь не шевелиться, твою мать!- закричал Андрей, пытаясь сделать дрожащей рукой правильный мазок кистью. Но лицо плавало по всему холсту, то удаляясь, то приближаясь, в одно мгновение на Андрея поглядывал с холста лишь один правый глаз с жутким, полным ненависти зрачком, который, казалось, способен поглотить самого Андрея, и тут же оно исчезало где-то в толпе, следовавшей за крестом, на котором висело само тело с этим жутким, постоянно двигающимся лицом.

- Если Я перестану шевелиться, то ты ничего не поймешь, - сказало синее лицо и засмеялось. Тело начало дрожать и содрогаться в судорогах. Лицо соскользнуло с головы на верх, и забралось на самый верх креста. Андрей же правил кистью ноги тела и старался не смотреть на лицо.

- Ну же, посмотри на меня – сказало жалобно лицо, - взгляни, Андрей, мне в глаза. Ну не ужели ты и впрямь меня представляешь вот таким – сине-зеленого цвета, лысым. Неужели я и впрямь так зловеще выгляжу?

- Да. Ты именно такой, - ответил Андрей, макая кисть в краску и разглядывая вырисовывающуюся картину. На ней было изображено шествие толпы, во главе которой несли крест распятия, на котором висел сине-зеленый худой оборванец, с совершенно лысой головой без лица. Маска лица вещала Андрею с вершины креста.

- Интересно, а каким ты еще должен быть, ведь именно из-за тебя я булавкой исполосовал себе вчера всю руку, - Андрей протянул перебинтованную левую руку к холсту.

- Ну, уж тут дудки, - возразило лицо, - руку ты себе разодрал исключительно по своей вине. Ты же больной человек. Тебе вообще не место в обществе с твоим то недугом!

- Так исцели, если ты само совершенство, - крикнул в сердцах Андрей, и бросил кисть на пол, - что не можешь? Немощь. И за что в тебя верят наивные люди?!?

- Вот как мы заговорили. Да ты даже покончить с собой нормально не можешь. Исполосовал он себе руку булавкой. Только лишь доставил лишних хлопот медсестре. Смотри, дождешься ты лоботомии, вот тогда то мы и поговорим. Вот тогда то мы и посмотрим кто из нас немощь. Хотя я тебе, если честно даже бы не доверил из дерева ложки вырезать, ибо порезаться можешь насмерть. Ха, - лицо зашлось в истерическом смехе, и картина содрогнулась и завибрировала.

- Заткнись, - прошипел Андрей, - о боже, как же я тебя ненавижу.

- Не упоминай имя господа всуе, - проговорило лицо сквозь смех, - а то еще услышит. Да такое начнется тут, что апокалипсис покажется тебя лучшим забвением.

- Заткнись! Заткнись, – закричал Андрей и толкнул картину на пол.

Андрей достал английскую булавку, которую прятал в складках больничной пижаме. И начал ею разрывать холст, лицо смеялось истошным смехом, смех проникал во все поры сознания Андрея, и содрогал его. «Избавление в крови, избавление в крови» - шептал себе под нос Андрей. Он закатал рукав на левой руке, содрал недавнюю повязку, и воткнул себе булавку в руку. Стиснув зубы, он начал раздирать себе руку вдоль вен.

- Ты ведь этого хотел? Тебе мало крови? Да? А ну отвечай, - Андрей сел на картину, и начал вливать кровь в смеющуюся пасть лица. Лицо от блаженства закатило глаза, и жадно пило кровь Андрея, - вот так то лучше. Так гораздо лучше, - проговорил Андрей и потерял сознание.

Светлана шла по коридору, и заглядывала в палаты через маленькое окошко в двери, проверяя больных. Сегодня у неё было День Рождение. Её смена должна закончится через пять минут. Все пациенты спали. Подойдя к одиночной палате, что была в конце коридора, она почувствовала, как её кожа покрывается мурашками. Она заглянула внутрь и увидала, что больной лежит с разодранной рукой на полу в луже крови. Она задрожала, и закричала. Она села, опершись спиной о стену, закрыла рукой лицо и заплакала. Позже она скажет доктору Гладкову, что это именно она дала Рублеву английскую булавку, поскольку он постоянно жаловался на то, что у него по ночам сводит ногу.