Мы забрались на чердак одного из брошенных домов этого города, и прижавшись друг к другу разогревали наши тела растираниями. Система отопления явно была выведена из строя бомбежками. На нас была старая, протертая одежда (если так можно назвать наши одеяния – ботинки, и сшитые куски шкур, съеденных домашних животных), да одно одеяло на двоих, и этого было явно не достаточно в холодную осеннюю ночь.

- Господи, когда же все это кончится? – простонала от боли и холода Мария, её рука умирала. Кисть уже полностью была покрыта рытвинами, и иногда при лунном свете казалось, что под кожей её пальцев ползают насекомые. Мне было жаль её. Периодически мне казалось, что проще отрезать ей кисть руки, пока она полностью не заразилась. Но я бы просто не вынес её криков и стенаний от боли.

Я накинул на нас одеяло, и обнял покрепче Марию. Она вся дрожала от холода и от боли в руке. Под лунным светом, что падал прямо на наши лица сквозь чердачное окно, её лицо казалось испуганным и отрешенным. Я почувствовал, как боль жалости и любви к этой девушке пронзила меня прямо в сердце. Я пообещал себе, что не позволю ей умереть в страхе и в мучениях.

- Саша, эта боль просто не выносима, я долго так не выдержу, - шепотом проговорила Мария, дуя на больную руку. Я больше не мог на это смотреть.

- Давай, я схожу, поищу что-нибудь, от чего бы тебе стало легче? – ответил я ей. Это было самое лучшее, что я мог ей предложить.

- Не оставляй меня тут одну, - она дернулась и пристально взглянула мне в глаза. В её глазах я прочитал страх и замешательство.

- Малыш, я не надолго. Во-первых, нам надо бы поесть, во-вторых, я пробегусь по улице поищу аптеку, тебе нужно лекарство, - ответил я, и поцеловал её, - я быстро.

Я скинул с себя одеяло, и укутал в него Марию, взял с собой разделочный нож, и стал спускаться с чердака. Надо было преодолеть два этажа в темноте. Обыскать заброшенный дом не представилось возможности, Мария себя плохо чувствовала, да к тому же до рассвета еще далеко, а в темноте это занятие мне представлялось бесполезным, ибо можно было наделать много шума, и привлечь к себе совсем никчемное и излишнее внимание. Спускаясь со второго этажа на первый, я вдруг услышал какой-то шорох. Я застыл. Я не стал окликать Марию, мне показалось, что шорох раздался снизу. Чердачное существование хорошо тренирует слух. Вдруг, сверху раздались звуки какой-то возни. Эти звуки отозвались грохотом страха и беспомощности в моей голове. «Ни когда не зови на помощь» - сказала мне как-то Мария, - «этим ты можешь навлечь беду». Я рванул наверх. Когда я вбежал на чердак, держа наготове разделочный нож, Мария уже перерезала горло своим маленьким, но очень практичным и удобным охотничьим ножом горло какой-то кошке.

- Дорогой, ужин готов, - сказала Мария, и улыбнулась мне, - она лезла в окно, надеясь наверно на тепло и домашний уют чердака. Но не тут-то было, мы ведь тоже теперь хищники. Но мне, правда, казалось, я её не смогу схватить, но сноровки я пока не потеряла, несмотря на больную руку.

- Ты просто чудо. Тольку шкуру сложи в рюкзак, нам нужно еще одно одеяло. А я пожалуй все-таки пройдусь после ужина поищу каких-нибудь лекарств.

- Хорошо, только не оставляй меня на долго одну.

- Не буду, - ответил я, подошел к ней и поцеловал в щеку, - ты сама разделаешь?

- Да. Кто поймал, тот и готовит, - засмеялась она в пол голоса, боясь привлечь к нам постороннее излишнее внимание.

Она ловко отрезала голову кошке своим охотничьим ножом, и откинула её в угол чердака (на утро там вполне возможно поймать пару крыс), разрезала грудь, и начала сдирать с неё кожу. Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как она разделывает кошек. Она сама была словно кошка, такой же ловкой, грациозной и красивой. К тому же у неё были зеленые глаза, и при лунном свете, она выглядела особенно красивой и обворожительной, даже при таком не лицеприятном занятии, как приготовление ужина.

- Что так на меня смотришь? – спросила Мария.

- Просто мне нравится за тобой наблюдать.

- Тебе нравится наблюдать за тем, кем мы стали? – спросила она, и злобно посмотрела на меня. Такой реакции я не ожидал в этот момент.

- Нет. Мне не нравится, кем мы стали. Но у нас нет другого выхода. Пока нет. Но я найду его. Я обещаю.

- Хотелось бы в это верить.

Мария содрала шкуру с животного и сунула его в рюкзак, который уже был насквозь пропитан кровью, и принял за последние месяцы багровый оттенок. Но мы уже настолько погрязли в крови, что нас уже ничего не смущало. Все что раньше принимали за извращение или сатанизм, или прочие предрассудки, все это стало нашей бытовой обыденностью. Все то, что раньше было под запретами законов или моральных устоев вылезло наружу, и пускало свои корни. Эти корни внутри нас. Корни насилия, бесчувственности, отвращения и призрения. И лишь не многие пытаются с этим бороться, они взяли своих детенышей и бежали в леса. Но и там их настигнут животные гены, и с ними произойдет тоже самое, что и с нами. Все вернется на круги своя. Если тебе не хватает пищи и ты сильнее своего собрата, ты его просто съешь. А на утро и не вспомнишь об этом, пойдешь искать новую жертву, и главное не стать самим жертвой. Хотя рано или поздно найдется тот, кто сильнее тебя. Слабым особям здесь теперь не место. Теория Дарвина работает на всю катушку. Разрезав грудную клетку, она вывалила потроха в угол, отрубила хвост, и разрезала остатки по полам вдоль тела, и протянула мне мою часть.

- Приятного аппетита, - проговорил я, и тут же пожалел об этом. По сути своей это действо было омерзительным, но нам ничего не оставалось.

- Очень мило с твоей стороны, - ответила Мария и вгрызлась в свой кусок. У неё по щеке текла слеза. Я сделал вид, что ничего не заметил. Я молча съел свой кусок, и достал из рюкзака бутылку с водой, вытер её от свежей крови, сделал глоток, и передал бутылку Марии.

- Я скоро приду, - сказал я, и направился к лестнице, Мария мне ничего не ответила.

Я спустился вниз. И практически на цыпочках подошел к двери, ведущей на улицу. Я прислушался к уличным звукам. На улице было тихо, и не слышалось ни какого движения, лишь откуда-то издалека чувствовался в воздухе слабый запах костра и еле слышался вой собак. В ту сторону определенно не имело смысла направляться в поисках лекарств. Я вышел на улицу, оглянулся по сторонам – на улице не было ни души. Я свернул на право, и медленно стал передвигаться в тени дома, дабы не вызвать к себе не желательное внимание с чьей-либо стороны, или хотя бы быть к этому готовым. Я взглянул на дом, где ждала меня Мария – на нем не было ни каких указателей улицы, или хотя бы номера. Он выглядел, как и все дома в городе - не высоким, мрачным, без стекол в окнах (все окна были заколочены досками, кроме чердачных), и без входных дверей. Я свернул за угол дома, в метрах трехстах от меня моргал какой-то неоновый знак. Пройдя в тени домов, я разглядел его. Знак был в виде змеи обвивающейся вокруг чаши. «Лекарства. Господи, неужели удача встала на нашу сторону?», - воскликнул я в сердцах, и чуть было не вскрикнул от радости, но я во время зажал себе рот рукой, и остановился, что бы оглядеться вокруг. Передвижения по ночам особенно опасны, тем более в одиночестве, но я больше волновался из-за того, что оставил Марию одну, хотя и знал её способности постоять за себя. Я как можно быстрее и осторожнее добежал до дома, что стоял рядом с аптекой. Остановился, и снова прислушался к ночным звукам. Было по-прежнему тихо. Здание аптеки было не большим одноэтажным зданием, в нем было несколько окон, все заколоченные досками, дверь была открыта на распашку, а внутри горел слабый свет, словно от свечи. Я подкрался к самой аптеке, и встал за углом. Внутри было тихо. Я выждал несколько минут, взял в руки нож, и решил зайти внутрь. Я зашел внутрь.

Внутри было пусто. Внутри стоял лишь одинокий стол, да пустой шкаф лежал на полу, и одинокий цветочный горшок стоял на подоконнике, с завядшим растением. На столе стоял подсвечник, с горящей свечой. «Видимо, не намного я опоздал», - подумал я. Я обошел вокруг стола, и в углу на полу я увидел валяющуюся бутылку. Я поднял её. Она была всего на четверть пуста, но она была без каких-либо знаков идентификации, а значит, жидкость была явно самопальной. Я откупорил её, и поднес её к носу. В нос ударил резкий спиртовой запах. Я рискнул отхлебнуть из бутылки. Сделав маленький глоток, я сразу же поднес руку к носу и быстро втянул воздух носом. «Да это же водка!», - узнал я тут же этот огненный напиток. «Отличное обезболивающие», - сказал я себе, сунул бутылку за пазуху, и стал выбираться наружу.

До дома, где ждала меня Мария, я добежал быстро, и незаметно для кого-либо. Я поднялся на чердак. Мария сидела в углу, закутавшись в одеяло, и вся дрожала от холода и от боли. Я подошел к ней, достал из-за пазухи бутылку с водкой и поставил её на пол, рядом с Марией. Из нашего рюкзака я достал бутылку с обычной водой, и сел рядом с ней. Мария взглянула на меня вопросительно.

- Где ты так долго был? И что ты принес? – спросила она шепотом, - я бы долго тут не продержалась одна. Я схожу с ума уже здесь. Мне везде мерещатся животные. Я так долго не продержусь. Что это за бутылку ты приволок?

- Это водка. Она хорошо согревает. Выпей, - сказал я Марии, откупорил бутылку, и поднес к её губам. Она сделала маленький глоток, и тут же наморщилась и запила водку простой водой, - сейчас станет лучше.

- Хотелось бы верить. Рука просто уже отнимается, внутри неё все шевелится. Саша, мне страшно. Мне очень страшно.

Я обнял её покрепче, она затряслась снова. Я увидел, как она плачет. Я дал ей еще хлебнуть водки.

- Саша, тебе надо оставить меня здесь, а самому двигаться дальше. Иначе я погублю нас обоих. Я тебя всегда любила, даже не смотря на то, в кого мы, в конце концов, превратились. Но прошу, оставь меня здесь. Дальше я все равно не смогу идти.

- Малыш, успокойся, все будет хорошо. Я тебя не брошу здесь одну. Я не дам тебе умереть раньше меня, и не сейчас. И не надо об этом снова.

 

«Хотя, кого я обманываю! Она действительно, уже не сможет отсюда ни куда уйти», - думал я, наблюдая за луной в чердачное окно, Мария немного успокоилась, и казалось, даже заснула, она выпила больше половины той водки, что я принес,- «Но и бросить я её не смогу, она все, что у меня есть. Боже, зачем она тебе? Возьми лучше меня, чем её. Она же мой ангел. Она для меня весь мир. Мир прекрасного, а не этого убожества, что начинается там, за окном чердака». Я сидел и ждал рассвета, что бы обыскать дом, на предмет полезной нам утвари. Но до рассвета было далеко. Я допивал водку, и держал в объятиях уснувшую Марию. И тут меня осенило. Я знал выход из сложившейся ситуации.

Я взглянул на Марию, на мгновение мне показалось, что она улыбалась во сне. Может видела, какой-нибудь прекрасный сон. «Вот он, самый подходящий момент!»- сказал я сам себе, достал нож, и резким движением перерезал Марии горло. Её кровь брызнула мне в лицо. Я заплакал. Но я знал, что она умерла, в наименьших мучениях, чем могла бы. Умерла во сне, улыбаясь. Ничего другого бы я сделать для неё не мог. Я вытер со своего лица её кровь, затем отрезал ей голову, со счастливой и прекрасной её улыбкой, достал из рюкзака кошачью шкуру, и завернул в неё голову Марии, и положил все это в рюкзак.

Начинался рассвет. Слабые солнечные лучи проникали на чердак. Я постоял над её телом не много, прощаясь с ней, с ангелом, который меня всегда выручал, и которого я так страстно и бесконечно любил. Тут я почувствовал невыносимую боль в правой руке. Я взглянул на неё, под кожей ладони что-то шевелилось.

- Ну, что же, скоро мы снова будем вместе Мария. На этот раз навсегда, - сказал я красному солнцу, и стал спускаться с чердака, направляясь на встречу своему ангелу.