... успевает понять перед смертью, что его с самого начала предали, что он был заранее приговорен, что ему разрешили любовь, власть и триумф потому, что уже считали мертвым...

 

Х.Л. Борхес.

 

 

 

Я поняла, что в моей жизни ничего не изменилось. Да я, собственно, на крутые перемены и не надеялась. И хотя ты появился так неожиданно, что, в принципе, можно было бы рассчитывать, что твое присутствие внесет пикантное разнообразие в мой вялый размеренный быт, но оно было столь мелкодозированно, что нелюбопытный человек мог его вполне и не заметить.

Честно говоря, поначалу я была слегка обескуражена. И в самом деле, что я должна была подумать, если мужчина в первый же день знакомства заявляет, что наша встреча – это самое важное, что случилось в его жизни? А в первое же утро прощания на вопрос «когда позвонишь?» отвечает «сегодня»? И, что самое интересное, сам свято верит в то, что говорит! Так что я могла подумать? О чем, вообще, в таком случае думает любая среднестатистическая женщина? Конечно, я даже немного испугалась. Я начала судорожно перекраивать свое годами утрамбованное расписание и мысленно втискивать в него еще одну широкомасштабную фигуру. Получалось достаточно коряво, но я усердно пыталась себя убедить, что со временем привыкну.

Но ты не позвонил. Я облегченно вздохнула и расслабилась. Но ты не позвонил и на следующий день. Я немного насторожилась. Потом ты опять не позвонил. Я расстроилась. Затем обиделась. И, наконец, я снова испугалась. А вдруг с нами произошло что-то, чему я не придала значения? Вдруг я сделала что-то не так или что-то не то сказала?

Но ты позвонил через неделю, и выяснялось, что не случилось ровным счетом ничего. Просто для тебя это нормально. А для меня, извини, нет. Если для меня что-то важно, то это важно всегда, а не пару раз в месяц между разгрузками вагонов.

И тогда я подписала тебе смертный приговор. Нет, я вовсе не стала гневно хлопать дверью и посылать тебя к черту, изображать оскорбленную гордыню или капризную жалобность. Просто ты оказался мне совершенно безразличен. А это означает, что теперь мне абсолютно все разно, что будет происходить между нами. Я решила так: позвонишь – пожалуйста, в твоем распоряжении полный комплекс услуг, включая эротический массаж; не позвонишь – ради бога, твое отсутствие будет почти столь же незаметно, как и присутствие. Я успокоилась, я сдула пыль со своего прежнего жизненного расписания и погрузилась в привычное монотонное существование. Милый мой, ты же видишь, в какой-то трогательный момент душевного потрясения я была готова внести серьезные коррективы в свою судьбу, но ты просто не тот человек, который в состоянии это оценить. Что ж, как говорится, кто клювом прощелкал, тот сам дурак. Приговор подписан и обжалованью не подлежит.

Это обнаружилось еще до того, как мы с тобой собрались ехать ко мне на дачу. Поэтому вместо сентиментальной соскучившейся девочки на перроне тебя встретила хладнокровная особа, тактично скрывающая злорадные искорки в своих глазах за стеклами взглядонепроницаемых очков. Я прикоснулась к твоему лбу сухими сомкнутыми губами и сказала:

– Здравствуй, дорогой. Безумно рада тебя видеть.

В электричке ты непрерывно держал меня за руку, мы о чем-то увлеченно беседовали. Наиболее отчетливо мне запомнилась одна твоя фундаментальная фраза:

– Наконец-таки я встретил девушку, которая меня понимает.

Вот-вот, но беда в том, прелесть моя, что я поймаю все слишком хорошо.

Мы вышли на каком-то, к стыду своему до сих пор не знаю, каком, километре. Единственной достопримечательностью данного населенного пункта испокон веков являлся магазин «Продукты». Кстати, в детстве я была абсолютно уверена, что станция именно так и называется – «Продукты».

Несмотря на клятвенные заверения синоптиков, в небе царила беременная облачность, так что скончаться от жары не представлялось возможным. На дачу мы не пошли, а отправились гулять в поля-лесополосы. Мы бессовестно рвали цветочки, кидались репейником и хихикали. Наверное, со стороны мы выглядели очень счастливой парой.

На прощанье ты достаточно неприлично меня поцеловал и, глядя мне в лицо с неподдельной тоской, произнес:

– Завтра я тебе позвоню.

– Что ж, до завтра, – ответила я, с трудом сдерживая внутренний саркастический хохот.

Зачем разочаровывать человека и говорить, что я весьма и весьма сомневаюсь, что это завтра наступит так скоро, как ему это сейчас искренне представляется?

Ты уходил, а я смотрела тебе вслед и чувствовала себя умудренным опытом врачом, который исключительно из ложного милосердия не сообщает беспечному пациенту, что его болезнь неотвратимо смертельна.

Ты позвонил мне через месяц и сказал:

– Прости, я так долго не появлялся, у меня были проблемы.

– А у меня не было проблем, – честно ответила я.

Ты, видимо, не осознал философскую глубину моей реплики и продолжил:

– Я хочу тебя видеть.

– Хочешь – видь. Кто ж тебе не дает?

– Давай сегодня вечером? Часов в девять?

– Давай.

– Ну, тогда до встречи. Пока.

– Пока-пока... – сказала я, и ты повесил трубку раньше, чем с моих губ беззлобно слетело слово «смертничек».

 

 

 

 

27 июля 2000