Что хочет автор. Литературные конкурсы

Эту историю рассказал мне старый Ворон, живущий в нашем Городе со времен, что зовут незапамятными. Ее он услышал от своего друга, такого же старого Тополя. В честь его была названа улица, на которой Тополь жил, и на углу этой улицы - Тополиной - произошла вся эта история.

Там, где Тополиная улица пересекается с Морской жил фонарь. Фонарь как фонарь, ничего особенного. Таких фонарей в нашем Городе очень много. Одну улицу так и называют - Фонарной.

По вечерам он считал звезды, гудел проводами о смысле жизни с другими фонарями, спорил с ними о вере в Солнце, слушал сплетни, разносимые Южным Ветром.

А днем он отсыпался, готовясь к новой ночной смене.

И вот, однажды, тихим сентябрьским вечером, он случайно посмотрел вниз и увидел у своей ноги прелестную незнакомку.

Она лежала прямо на земле, в черном изящном платье, чем-то неуловимо похожая на самого фонаря. Нет, теперь уже Фонаря.

- Кто ты? - Тихо спросил пораженный фонарь.

- Я? - тихо ответила незнакомка. - Я твоя Тень?

- Моя Тень? - переспросил Фонарь, смущенно улыбнувшись. - Но… у меня никогда не было тени!

- Я была у тебя всегда! - пролепетала Тень. - Ты просто никогда не замечал меня.

- Извини. - застенчиво сказал Фонарь.

- За что тебя извинять, - грустно сказала Тень. - Ты умный, красивый, ты не такой как все, я не заслуживаю того, чтобы лежать у твоих ног.

- Ну что ты, - если б фонари умели краснеть, то Фонарь обязательно покраснел бы. - лежи, пожалуйста, сколько хочешь, ты мне вовсе не мешаешь.

- Правда? - спросила Тень.

- Правда! - ответил Фонарь и незаметно влюбился.

Фонарь и Тень встречались каждую ночь. Они тихо перешептывались друг с другом обо всем на свете. Фонарь забыл о своих друзьях, и даже бродяга и сплетник Южный Ветер не мешал влюбленным. А однажды, холодной зимней ночью, он принес им в подарок запах магнолий из далеких стран.

- Я твоя, любимый мой! - шептала ему Тень. - Я люблю тебя, слышишь? Я не отдам тебя никому!

- Любимая, тебе мой свет! - отвечал ей Фонарь. - Ты мое Солнце, ты моя жизнь!

Фонарь светился от любви все сильнее и сильней, ведь они с Тенью ни разу не поссорились, и даже приходу студеной Зимы они обрадовались, ведь ночи стали длинней…

А однажды, уже перед тем, как в Город должна была прийти Весна, электрики отметили большой перерасход электроэнергии в сетях Тополиной и Морской улиц. И солнечным мартовским днем они включили фонари, чтобы проверить их систему.

Фонари недовольно просыпались, ежась на сыром мартовском воздухе. А наш Фонарь скорей же посмотрел вниз, где всегда ждала его Тень.

Она также лежала у его ног и что-то шептала. Фонарь решил сделать ей сюрприз, закрыл светящийся глаз и тихонечко наклонился к Тени.

- Солнце мое! - услышал Фонарь. - Возьми меня к себе! Я твоя Тень, любимое мое Солнышко! Я люблю тебя, слышишь? Я не отдам тебя никому!

Фонарь радостно открыл свой глаз и увидел, как чьи-то лучи нежно гладят стройную Тень, распростертую на белом снегу.

Еще ничего не понимая, он поднял голову и увидел яркий-яркий фонарь, заливший своим светом необычного, голубого цвета, небо.

- Кто это? - тихо сказал он.

И циник Западный ветер, пролетая в тот момент мимо, небрежно бросил:

- Это? А, это Солнце. А ты что, не знал… - и добавил какую-то мерзость, которую Фонарь уже не расслышал, он просто выключился. Он просто перестал светить.

Когда же электрики, так и не найдя утечку электричества, добрались до Фонаря, то сменили ему лампочку, потому что старая перегорела.

Но вечером, когда фонари заступили на ночную смену, наш Фонарь не зажегся. И лишь после первого мартовского дождика, Фонарь ожил.

Он вспыхнул, медленно открыл свой оранжевый глаз и посмотрел на тень.

- Как здорово, что ты проснулся, мой Фонарь, я так долго тебя ждала! - прошептала Тень

И фонарь выключился. Через некоторое время он снова пришел в себя, но, увидев Тень у ног своих, выключился опять. Так мигал он все лето, и днем и ночью.

Несколько раз снова приезжали электрики - они меняли лампы, проверяли проводку - но фонарь никогда больше не светил как прежде. Он продолжал мигать, даже тогда, когда электрики обрезали провода, ведущие к Фонарю.

Он не смог жить без Тени, и не смог простить ей предательства.

Если вы не верите мне - спросите у старого Ворона, что прилетает иногда ко мне на окно и рассказывает истории нашего Города.

2. КОГДА ОНИ ПАДАЮТ…

Куда деваются звезды, когда они падают с неба?

Только не рассказывайте мне, что это метеориты, куски комет и астероидов, что они сгорают в атмосфере, а если не сгорают, то вечно хранятся в разных там музеях – краеведческих и не очень.

Французская академия наук уже пояснила, что камни с неба падать не могут, ибо каменная твердь – это поповские выдумки. А другой француз рассказывал истории про мальчика, живущего на астероиде. И если бы куски астероидов падали на землю, то, однажды, ботинки мальчика давно бы уже прилетели кому-нибудь в огород.

Так куда деваются звезды, когда они падают с неба?

В нашем Городе их собирают специальные люди очень загадочной профессии.

Их работа заключается в том, чтобы рано-рано утром, пока никто не видит, выходить во дворы с метлами, лопатами и тряпками, возиться в грязи и играть с осенней листвой.

Но сначала они поднимаются на крыши и собирают там осколки звезд, разбившиеся о жесть и шифер, а если повезет, то можно найти и целую звезду, запутавшуюся в хаосе электрических проводов и телевизионных антенн.

Но это бывает очень редко. Они же такие хрупкие, эти звезды.

Поэтому некоторые дворники, в глухие безлунные ночи сами сбивают звезды черенками лопат.

Вы спросите, зачем им звезды?

Вечерами, почистив и отшлифовав их, дворники сдают по оптовой цене звезды в специальную мастерскую, где из них делают вечные люстры, торшеры, бра, что там есть еще… А еще подсвечники и разные там красивые штуки.

Это все продается в магазине на главной площади нашего Города. В этот магазин очень трудно попасть. Говорят, что звездные светильники приносят в дом вечное счастье. И многие горожане стоят в огромной очереди годами, ожидая заслуженной небесной радости. Кстати, в честь этого магазина наша площадь так и называется – площадь Счастья.

С площади Счастья эта очередь выходит на проспект Необходимости. Он прямой как стрела и с него трудно свернуть. Но очередь сворачивает с него, проходя мимо Дома Справедливости по бульвару Терпимости прямо на набережную Красоты. Там стоит ресторан Милости, и каждому, кто стоит в этой очереди, по утрам выдают тарелку бесплатной похлебки. От этого ресторана очередь разделяется на множество людских ручейков, уходящих в переулки Любви, тупики Ума, проезды Мудрости.

Честно говоря, все население нашего Города стоит в этой очереди. И я тоже.

Однажды, в этой очереди случилась грустная история.

Один человек, средних лет и среднего телосложения, наконец, дождался и купил маленькую, но светлую звезду. У него ушли все сбережения на кусочек счастья. Он шел домой и мечтал о том, что с сегодняшнего вечера в его доме поселится покой – дети больше не будут плакать, любимая всегда будет улыбаться, собака перестанет скулить. По вечерам звездочка будет заливать голубым светом их жизнь.

Он свернул возле угрюмого Дома Бытовухи на свою улицу Уюта и вдруг услышал где-то на самом краю слуха чей-то плач. Человек поморщился. Он ненавидел слезы, особенно детские. Он раздражался и топал ногами, когда в его доме кто-то начинал плакать. Он заставлял их смеяться, но они почему-то грустили.

Человек ускорил шаг, чтобы сбежать от чужих рыданий, но вдруг, звезда в его руках начала разгораться мигающим пламенем неба. Ее свет пробивал желтизну фонарей, плескался в листве деревьев, проникал сквозь стены. И он увидел, как в соседнем доме, в пустой и темной квартире, маленькая девочка свернулась клубком под одеялом, а рядом с ней, поглаживая ее по голове, сидел и грустил Страх.

Человек, слегка поколебавшись, шагнул, было, прочь, ведь его дома ждала любимая и дети. Но звезда вдруг словно ожила в его руке, он почувствовал ее зов, услышал ее биение, и, вздохнув, шагнул в дом.

Страх кивнул ему как старому знакомому и с облегченным вздохом на цыпочках ушел из темной квартиры. Он не любил пугать детей.

Впрочем, дом уже не был темным. Свет звезды укутал самые потайные уголки и пространства, и времени.

Человек сел рядом с кроваткой и неловко провел рукой по волосам девочки. Он не любил гладить плачущих детей. А звезда шепнула ему, что родители девочки, вот уже пятый год стоят в очереди за счастьем, лишь изредка забегая домой, приготовить ужин да проверить уроки. Тогда человек стал напевать колыбельные и рассказывать сказки – о Фонаре и Тени, о Ветре и Солнце, о Дожде и Звездах, о Парусах и Море.

Девочка уже давно спала, мокрые щеки ее давно высохли, а он все рассказывал и пел, пел и рассказывал.

Ветер грозил пальцем Кронам деревьев, чтобы они не разбудили своим шумом девочку. Теплый летний Дождик укрыл своими тучами Западную Зарю.

Человек взял свою звезду подмышку и пошел обратно к тому магазину.

Город спал. Спал Троллейбус, шевеля усами – ему снилось южное море. Дровам в поленнице снилась молодость. Собаке, в будке за поленницей, снился симпатичный лохматый Пес. Карандашу снилось, что он Ручка и его нельзя резать ножом.

А человек тем временем, забрался в магазин, нашел веревку и собрал непроданные осколки звездочек в плетеную корзину. Это все, что осталось в том магазине. Он забросил веревку на рог Месяца и с помощь Ветра вскарабкался на Небо.

Бог мой, что они сделали с нашим Небом!

У Льва был оторван хвост, Козерог и Овен лишились рогов. Весы стащили в ресторан милости, а Дева освещала по ночам бульвар Терпимости. Рыбы веселили людей в авквапарке, а Большая Медведица, лишившись хвоста, беззвучно ревела над останками Малой.

Близнецы, Плеяды, Кассиопея, Лира, Южный Крест… Где искать вас на этой планете?

Всю ночь он ходил по небу и прибивал звезды серебряными гвоздиками на их прежние места. И созвездия снова улыбались в ночном небе. Но время, время, вот уже и рассвет, и косматое солнце громко зевает, и дворники выходят на работу…

Утром, его арестовали. И посадили в Дом Справедливости, чтобы он не мешал нам стоять в очереди за кусочком вполне заслуженного счастья.

3. ВНТУРИ ЗИМНЕГО ВЕТРА

…звякнула колокольчиком дверь. Сухой полумрак окутал мои ноги тугим одеялом. В лавке никого не было. Хотя на двери висела табличка «Открыто». Я осторожно шагнул к прилавку.

Неожиданно из-за спины раздался голос:

- И что привело ко мне столь молодого человека?

В углу сидел старичок с длинной, китайской бородой. Он качался в кресле, курил могучую в своих размерах трубку и пил что-то из глиняной кружки. Над головой его висело чучело серого скворца.

- Я слышал… - промямлил я.

- Правильно слышали. – печально перебил меня старичок. – Никакой рекламы не надо. Слухи, знаете ли, слухи. И даже сегментация рынка не поможет. И так все понятно.

Лично мне было не понятно. Почему это наш городской рынок нужно сегментировать? Хотя старик прав, рынок мне не поможет.

- А ведь так хочется подвести нормальную теоретическую базу под вашу практическую фигню. – продолжал старик.

Может это, были заклинания?

- Впрочем, тебе этого не понять. – поднял на меня взгляд старик.

Внутри меня зашевелился червячок сомнения. Может, я не туда попал?

- Ближе к телу. – сказал старик. – Что тебе нужно здесь.

- Мне сказали, что здесь я могу… - и я запнулся. Как-то эти слова я не привык произносить вслух. Надо мной обычно смеялись, когда я это говорил.

Старик на меня внимательно смотрел. Под его взглядом сомневающийся червяк куда-то спрятался.

- М-м-м. Смысл жизни. Мне сказали, что я могу купить у вас смысл жизни. – выдавил я и почему-то стало легко. Старик не засмеялся, и не поджал губы, а только прищурил взгляд:

- Смысл жизни? Зачем это он тебе?

- Не знаю. Только как-то скучно жить, не понимая, зачем делать то, что делаю всегда.

Старик подковылял к прилавку, сел за высокий табурет и достал откуда-то снизу большую бутыль с мутной жидкостью внутри.

- Вот. – с гордостью сказал он. – «САМО БМАН». Вино такое. Сам делаю. Каждое утро нужно выпивать по чайной ложке. И весь день ходишь и не обращаешь ни малейшего внимания на окружающий мир – жену, детей, тещу, начальника, собаку. Все проблемы становятся такими маленькими и несущественными, что тело твое растекается по земле, или кровати, а душа летает высоко-высоко. Видит то, чего при жизни видеть как-то не полагается. Здорово, да?

- Здорово. – согласился я. – А почему «САМО БМАН», а не «САМОГОН», например?

- «САМ ОГОНЬ» - это средство для разведения огня. А это «САМ ОБМАН». Видишь ли, мой юный друг, когда кончается действие эликсира – душа падает с огромной высоты. Сам понимаешь, что летает она в высях горних без парашюта, и может больно стукнутся о землю. А то и разбиться о суровую житейскую реальность. В панике она требует новой дозы лекарства. И доза та, должна быть больше предыдущей, чтобы душа могла забыть о пережитом ужасе. Но, постепенно, душа учится летать самостоятельно и тогда…

- Тогда человек становится счастлив? – невежливо перебил я старика.

Старик неодобрительно посмотрел на меня и продолжил:

- Если бы. Душа просто не возвращается в бренное тело, которое к тому времени просто разваливается.

- Как разваливается? – опешил я.

- Ну, вот так. Зубы выпадывают, печень гниет, нос отваливается. Разве может дом без присмотра хозяина жить? А что, за все надо платить.

Мне такая перспектива почему-то не очень понравилась. Конечно, если рассуждать философски, с телом все равно придется расстаться. Но не таким же поганым образом.

- Нет уж, спасибо. Я как-нибудь так обойдусь. Без «САМО БМАНА»

- Не хочешь, как хочешь. Я не сторонник насилия над личностью. Предлагаю всего один раз. – старик поставил бутыль обратно под стол.

- Мне бы смысл найти. – осторожно вернул я старика к своей просьбе.

- А хочешь, я продам тебе очки.

- Чего? – не понял я.

- Ну, очки. Большие такие очки. Будешь ходить в них по городу, и видеть суть вещей.

Эта идея мне понравилась больше.

- В принципе не плохо…

- В Принципе все не плохо. Хорошее место Принцип. Там все есть. Только тебя нет.

- Как это? – удивился я. Иногда ход мыслей старика мне становился не совсем понятным.

- Померяй-ка очки. – не обратил никакого внимания на мой возглас продавец. И протянул мне страшные очки-консервы. Одна дужка была замотана изолентой, другая держалась на булавке. Правое стекло пересекала белая трещина.

- Не обращай внимания на вид. Их мне один философ поменял на телогрейку. Ему очень хотелось стать обычным работягой. Стекло разбили ему на площади, когда сжигали ведьму. Он надел очки и попытался объяснить, что она не ведьма. Просто ее корова давала больше молока, чем соседские. Ведьму сожгли, а философа побили.

- А меня бить не будут? – этот вариант мне тоже перестал нравиться. Кому охота быть побитым. Даже если и за истину. Тем более если за истину.

- Будут, а как же. Если ты будешь рассказывать людям истину. Они ее не любят. Я бы сказал, даже ненавидят.

- А я не буду никому рассказывать.

- А зачем тогда искать смысл жизни и видеть суть вещей, если не с кем поделиться?

- Мне это тоже не нравиться.

- Слушай, тебе что-нибудь нравиться?

- Нравится. Хорошая погода. – я начал злиться. Старикашка стал меня раздражать своими дурацкими вопросами.

- Эт-то хорошо. Эт-то по-нашему. Может, зонтик купишь? Изящного такого, голубого цвета зонтик.

- Зачем зонтик-то? – опешил я.

- Чтобы над тобой всегда было голубое небо. – пожал плечами продавец.

- Мне смысл жизни нужен. – устало повторил я.

- А чем расплачиваться будешь? – также устало спросил старик.

- Как чем, деньгами, конечно. – на этот раз пожал плечами я.

- Деньгами, деньгами. – забурчал старик. – На кой ляд мне деньги? У меня вот неразменная сотня есть. Два дня рисовал. В любой лавке вместе со сдачей обратно возвращают. А ты мне деньги предлагаешь… Беда с тобой. За левым плечом.

Я непроизвольно оглянулся. За левым плечом никого, конечно же, не было. Только на стене висело старое помутневшее зеркало.

- Ну-ка, сядь на стул. – внезапно протянул рукой в угол продавец. В этом углу стоял стул, на спинке которого была выцарапана кем-то бескультурным надпись «Третий стул». Где были сейчас первые два, я понятия не имел.

И только я безропотно уселся на этот третий стул, дверь вновь звякнула колокольчиком.

На этот раз в лавку вошла молодая девушка с серебристой бледностью лица. Сегодня в моде такая нездоровая бледность. По мне так лучше смугленькие. Хотя эта обаяшка очень даже ничего. Подкрасить бы еще.

- Добрый день! – сказала она.

- Добрый день! – неожиданно приветливо ответил старик, к тому времени уже усевшийся в глубокое, коричневое от такой же старости, кресло-качалку. – Как Вас зовут?

- Элен. Я слышала, что в вашей лавке можно купить все.

- Вы правильно слышали, моя хорошая. – ответствовал старик. – У меня действительно можно купить все что угодно, но и платить придется недешево.

- У меня есть… - начала тихонько говорить девушка, но старик продолжал.

- Заплатить можно только одним – вы получаете что-то нужное, но и отдаете что-то такое же важное. Вы поняли меня?

- Да, я знаю, я слышала… - все тише и тише говорила Элен.

- И может быть, вы когда-нибудь пожалеете, что поменяли легкость на силу, равнодушие на увлеченность, страсть на мудрость… И вы, правда, хотите этого.

- Да. Мне нужна любовь.

Старик хмыкнул.

- Бывает. – пробормотал он еле слышно. – Вы уверены? – добавил он более громко.

- Да. – твердо сказала девушка, пожав плечами.

- Инконгруэтно. – опять пробормотал старик. – И какая вам любовь нужна? Есть любовь-страсть. Пользуется огромной популярностью среди дам королевского двора, столичного света и губернского полусвета. – с этими словами он поставил на прилавок маленький пузырек в форме сердечка. Пузырек был пронзен краником в виде стрелы. Внутри бурлила ярко-алая жидкость.

- Одной капли достаточно, чтобы ваш избранник обратил на вас внимание. Две и он ваш поклонник. Три – и он верным псом у ваших ног будет служить. Четыре – и он будет безгранично счастлив, когда коснется ваших туфелек. Только не переусердствуйте в дозе – иначе из мирного Ромео ваш избранник превратится в маньяка Чикатило.

- Кто это? – оторопела Элен.

- Убийца и губитель малолетних детей. Очень кровожадный. Отелло рядом не лежал.

- А если и мне принять? Капельку. Взаимная любовь, да?

- Конечно, а если по три капельки – бурное… м-м-м… времяпрепровождение. Только не переусердствуйте опять же. А что вы мне предложить сможете, сударыня? – нос старика хищно раздулся.

- Вот, пожалуйста. – она достала из маленькой сумочки сверток. В свертке оказался маленький деревянный кинжал. Нечто среднее между детской игрушкой и дамским оружием самообороны. Глаз таким выколоть можно запросто. А много ли насильнику надо?

- Это не злость. – задумчиво пробормотал старик. – Это, пожалуй, язвительность ваша, мадемуазель.

- Язвительность? Ну да. Понимаете, я… меня… меня боятся мужчины. Понимаете? Когда они подходят и разговаривают со мной, мне так и хочется достать этот кинжальчик и колоть, колоть их, до крови, но чтобы они не умирали, нет, а чтобы страдали маленькой, щипачей такой болью, вы понимаете? И они шарахаются от меня.

«Еще бы не шарахались» – подумал я. – «Тебя бы так кололи»

А старик сказал:

- Простите меня, старого глупца, а мужчины как себя ведут после?

- Мужчины? Я же сказала, сбегают. Или тоже колоть меня начинают.

- Что ж вы их так не любите, милочка моя? Чего ж они вам ТАКОГО сделали?

- Я их боюсь…

- Боитесь, а любви желаете, как же так?

- А вот так… Хватит уже меня мучить. – Тоскливо сказала девушка.

- Ну-с, так и быть, давайте ваш кинжальчик. Только уговор такой. Один покупатель делает покупку один раз. – Уставил он свой корявый палец на девушку. – Согласны?

- Согласна. – Девушка как-то обреченно кивнула.

- И вот еще что. Эликсир не бесконечен. Когда он закончится, Вам придется терпеть того мужчину, которого выберете всю оставшуюся жизнь. Сможете любить человека без посторонней помощи? – скорее утвердительно сказал старик.

- Уж постараюсь. - Фыркнула девушка, нацелив кинжальчик в грудь старика.

Тот ухмыльнулся, и они обменялись вещичками. Девушка быстрым шагом пересекла комнату и хлопнула дверью, даже не оглянувшись.

- Ей нужна была не любовь. – сказал после долгой паузы старик. Я начинал замечать в его поведении какую-то наигранность и театральность. – Ей нужна была дружба и понимание. Кстати, даже спасибо не сказала. Наверное, просто не успела.

- А почему Вы ей не дали эту дружбу? – поинтересовался я.

- А разве можно купить дружбу? – ответил вопросом на вопрос старик. Дурная это привычка. Совсем как у меня:

- А любовь значит можно? И только не говорите о продажных девках, и то, что все женщины одинаковы и разница только в цене. Я видал очень добропорядочных женщин.

- Значит, покупателя пока не нашлось. Ведь любовь-то как раз можно купить. За нее ты всегда платишь. Деньгами, свободой, друзьями, карьерой. У меня вот кот жил, так он за свою любовь жизнь отдал. – Старик встал из своего кресла и стал прохаживаться по комнатке. Чучело скворца внимательно наблюдало за ним. – Он очень уж любил рыбу. И когда пытался стащить ее у соседского цепного пса, тот просто сожрал его вместе с этой рыбой.

- То есть у Вас можно купить все, кроме дружбы. Значит, про вашу лавку говорят неправду?

- Может и так. А может, и не так. Я сам иногда ничего здесь не понимаю. Здесь много вещей, оставшихся от прежнего хозяина. – Продавец остановился и стал внимательно рассматривать кинжальчик, выменянный у девушки.

- А куда делся он?

- Ушел. Когда и как я не заметил. А может, уже и не помню. Это было очень давно. Я тогда был чуть младше тебя.

- Вы были его учеником?

Но старик не успел ответить. Дверь снова звякнула.

Дядька неопределенного возраста широкими шагами подошел к прилавку. Голова его сияла как попка у младенца. Мне показалось, что у него не было даже ресниц.

- Меня зовут Карл. Мне нужна молодость. Здравствуйте. – твердо сказал он.

- Вторая, третья, четвертая, – как ни в чем не бывало, поинтересовался старик. - И для чего?

- Вам какое дело. – Наехал дядька. – Клиент всегда прав.

- Вот поэтому я и интересуюсь Вашим заказом. Не зная сути Вашей проблемы, наша фирма вряд ли сможет полностью удовлетворить Ваши пожелания.

- Хм. – Смутился покупатель. – Дело в том, что я встретил сейчас девушку. В таверне. Ну, мы выпили по кружечке, другой. Она чая, я, сами понимаете эля. Очень приятная девушка. Когда я, - Вы понимаете? – она сказала, что я похож на старого лысого козла. Конечно, с ней хлыщ сидит рядом. Нищий, но молодой и горячий. Разве деньги могут здесь помочь.

Мне подумалось, что в чем-то девушка была права.

- Значит вторая. – Глубокомысленно сказал старик. Как его, кстати, зовут? – Зачем же Вам такая некультурная девушка?

- Красивая. - Вздохнул лысый. Я начал подозревать, что это была та девушка, которая приобрела эликсир и решила его испробовать на первом встречном. Удачно вышло. Только почему-то представился момент, когда она капает волшебный напиток себе в стаканчик, а на возлюбленного уже не хватает. Вот она этого лысого проклянет. И главное, за что? Подвернулся под руку, несчастная жертва эксперимента. Мне стало жалко всех троих.

- Много их, красивых. А вот заслуживающих мало. – Проворчал старик. – Прямо когнитивный диссонанс какой-то.

Лысого аж отшатнуло от прилавка:

- Вы уважаемый, не колдуйте при мне, пожалуйста. Я ведь человек верующий, в церковь хожу, нельзя мне колдования всяческие слушать.

- Слушать нельзя, а приходит, значит, можно? – проворчал старик, роясь в своем бесконечном, похоже, сундуке.

- Ну, так ведь у Вас и лицензия Святой Церкви, наверное, есть? – скорее для себя сказал дяденька Карл.

- А Вы как думаете, - важно сказал старик. Мне показалось, что он сейчас добавит: «Два дня рисовал. Сам, между прочим. Без помощничков». Он начинал мне нравиться.

- Держите. – старик протянул Карлу несвежую рубашку серебристого цвета.

- Что это? – оторопело спросил лысый.

- Как это что? – удивился продавец. – Вторая молодость. Седина в бороду, как говорится. Извините.

Карл шутки не заметил. Он возмутился.

- Она ж грязная!

- А Вы что хотели? Вам, что нужна большая и чистая любовь? Или?

- Или. – голова Карла покрылась румянцем. Как колобок в печке, подумалось мне.

- А во-вторых, молодость все-таки вторая, извините за каламбур. Проблема не в этом. – иронично смотрел на Карла старик. – Пока Вы в ней, никто, ни женщины, ни мужчины, не будут замечать ваш возраст и все недостатки, связанные с ним. Они будут видеть только Вас. Вас настоящего, каким Вы были лет так тридцать назад. Но! Вам придется носить ее не снимая, иначе весь эффект пропадет. Как только снимите, все дни, а может и года, сэкономленные в ней обрушаться на Вас разом. И Вам будет тяжко, ой как тяжко.

- Да черт с ним, - нетерпеливо махнул рукой Карл. – Давайте скорее.

- А что дадите взамен? – прищурился старик. Я снова обратил внимание на его нос. Крылья ноздрей трепыхали, словно на попутном ветру.

- Да берите, что хотите. Мне пора уже. – Карл уже подпрыгивал на одном месте, словно норовистый конь перед случкой.

- Тогда я возьму у Вас это… – с этими словами старик каким-то неуловимым движением достал у лысого кошелек.

- Ой, да ради Бога, - пробормотал тот сквозь рубашку, торопливо натягивая ее через голову. – Еще заработаю.

- Может быть, может быть, - задумчиво сказал старик.

Карл не обратил никакого внимания на его бормотание. Когда же, наконец, непослушная рубашка налезла на элевый живот, он гордо произнес:

Старик одобрительно покачал головой:

- Вот. Совсем другой коленкор. Да Вы сами посмотрите. – И протянул руку в сторону зеркала.

Карл восхищенно замер перед мутным стеклом, радуясь своему изображению. По мне так ничего не изменилось. Разве что блеск в глазах.

- Вы просто волшебник! Я отблагодарю Вас по-царски!

- Все так говорят. – пожал плечами старик.

- Вы не верите мне? – возмутился Карл. – Да я сегодня же вечером!

- Вам, между прочим, пора. Дама ждет.

- Ах, точно! – спохватился новоявленный Дон Хуан. Жуаном его называть как-то язык не поворачивался. – Всепокорнейше благодарю. Вы придали мне смысл жизни. – лихорадочно откланиваясь, Карл раком отползал к двери.

Когда он ушел, старик весело посмотрел на меня:

- Чего они сегодня с этой плотской любовью? Вроде б не март.

- В нем же ничего не изменилось от этой потасканной сорочки? – пожал я плечами.

- От сорочки – нет. Она лишь символ. Ему было нужно подтверждение - он получил его. Если человек хочет быть красивым – восхитись им, и он станет красивым. Если он хочет быть умным – восхитись его умом, и он будет умным. Все просто.

- А та девушка с эликсиром, Вы что, ее обманули?

- И да, и нет. Эликсир тот прост. Легкое возбуждающее и все. Но если женщина уверена в своей желанности, разве сможет устоять перед ней мужчина? Впрочем, этот закон обратим. Хочешь женщину – веди себя с ней так, как будто ты уже переспал с ней. Она это чувствует, и еще чувствует, что терять ей все равно уже нечего. Ей нужна была уверенность – она ее получила. Вот и все.

- Рыбий пуп какой-то. Значит и мой смысл жизни, тоже фикция?

- Не фикция, символ. Это разные вещи и, хотя они в чем-то похожи, никогда не путай их. А то еще ошибешься. Твой смысл жизни… Ты не знаешь, зачем он тебе нужен…

- Я же говорил Вам, зачем он мне.

- Не перебивай старших, горячий мальчишка. Ты говорил о причинах поиска, а не о целях. Еще ты не знаешь, что это такое. Еще ты не знаешь, чем за это платить. И тебе нужна такая вещь?

- Смысл жизни это не вещь. – заупрямился я. – Смысл это смысл.

- А колбаса это колбаса. Из тебя бы получился очень плохой коммерсант. Можно было бы написать книгу: «Как не правильно покупать вещи». Бестселлер. Куда уж там Карнеги.

- Кстати, об оплате… Вы же говорили, что не берете деньгами?

- Не беру. Так ведь я и не деньги взял. А его финансовую удачу. Сейчас он все будет пускать на ветер, вернее, на женщин, которые сродни этому ветру. Кто горячий южный, кто ледяной северный, кто влажный западный, кто стремительный восточный. Когда он прогорит, он будет во всем обвинять их, или меня, если вспомнит. В запале, однажды, он снимет свою рубашку. И потеряет свою уверенность в успехе. И все для него закончится.

- Думаете, он не вспомнит?

- Конечно, нет. Во всяком случае, не сегодня. А когда это случится, где уже буду я, а где он?

- Но, ведь он обещал зайти!

- Сынок, разве ты не знаешь, что в благодарности люди более забывчивы, чем в беде? Сделай радость человеку один раз, и он будет счастлив, сделай два, ему будет приятно, сделай три и он не заметит. А на четвертый раз потребует сам.

- Вы страшный человек. – сказал я.

- Это еще почему? – изумился старик, а потом согласился. – Хотя, да.

- Вы как-то видите, что впереди у человека. Но не предупреждаете его, не пытаетесь помочь.

- А зачем? Он не поверит мне. Если я скажу тебе правду о твоем будущем, ты не поверишь мне, потому что эта правда всегда печальна.

- Так ли уж всегда?

- Конечно. Каждый верит в то, что впереди у него только лучшее. О плохом стараясь даже не думать. Но, если ты думаешь, что человек может быть счастливым всегда, то ты заблуждаешься. Счастье – состояние души, а она изменчива. Недаром, женского рода. Сегодня я счастлив, а завтра нет. И что? Каждому даются силы, и каждый тратит их на достижение какого-то нереального, несбыточного абсолюта, забывая навсегда, что счастье в ощущении жизни, в ее скоротечности. А вовсе не в достижении какого-то идеала.

- То есть счастье в движении к счастью?

- Можно сказать и так. Слова это сотрясение воздуха. Бледное отражение того богатства мыслей и чувств, которое прячется внутри нас. И это, кстати, правильно. Ведь нельзя же богатство свое держать на улице. Свистнут. Даже если не нужно. Просто от легкодоступности. – старик грустно чему-то улыбался.

- Хочешь, узнать правду про себя, про свое будущее? – посмотрел он на меня.

- Хочу. Конечно хочу. – почему-то я это сказал не очень убедительно.

- Подойди к зеркалу. – я осторожно сделал шаг и…

Дверь снова звякнула колокольчиком.

- Я хочу денег. Много денег. – прямо с порога заявил юнец, возрастом чуть старше меня. Я заметил, что все покупатели в этой лавке отличались какой-то бесцеремонностью.

- Эко дело? – изумленно повернулся старик к новому посетителю. – Деньги то Вам зачем?

Теперь изумился юнец:

- Как это зачем? Я куплю весь город.

- А зачем Вам весь город? В нем есть многое, что покупать ненужно, а иногда просто опасно: зависть, корысть, ревность, предательство, слезы, кровь, смерть, наконец.

- Вот и хорошо. Я куплю это все и буду мстить. Они узнают еще меня.

- Теперь, видимо, не знают.

- Она думает, что я мягкий и пушистый. Надоело. Пользуется мной, когда захочет, а сама… - юнец всхлипнул. На носу его звездил прыщ.

- Бывает, - философски заметил старик. – Так может Вам семейного счастья предложить?

- Семейного счастья? Нет уж. Хочу денег. Пусть знает.

- Ну, если ваши деньги помогут кому-то расширить свое поле сознания, это можно только приветствовать. И аплодировать. – Старик лениво хлопнул в ладоши и вытащил из кармана кошелек Карла. – Вот Вам деньги. Начальный капитал. Если удачно распорядитесь ими, то со временем купите весь город и даже пригород.

- А сразу нельзя? – нахмурился будущий «олигарх».

- Хм. Где ж я Вам такую сумму возьму? – почесал затылок старик. Он казался сильно озадаченным. – Такую ссуду Вам, пожалуй, ни один банк не даст.

- Я могу душу заложить.

- Молодой человек, не разбрасывайтесь душой направо и налево. Она хоть и бестелесна, но весьма и весьма значима.

- Если моя душа никому не нужна, зачем она мне? – нахмурился юнец.

- Знакомо. До боли знакомо, - задумчиво сказал продавец, рассматривая своего покупателя, словно редкостное насекомое. – А если, наоборот? Если душа твоя не нужна тебе, то кому нужен ты? Так берешь кошелек или нет?

- Беру, чего уж делать. Все равно больше ничего нет.

- А заберу я у тебя вот это – старик подошел к пареньку, и быстро обшарив его, вытащил из-за пазухи зеленую бородавчатую жабу.

- Ух ты, кто это? – удивился тот.

- Зависть твоя. Видишь ли, зависть штука хорошая. Но в меру. Не переживай, новую вырастишь. Если ума не хватит. А не хватит, приходи еще.

- Да я не переживаю, - машинально ответил юнец. – Просто…

- На душе легче стало? Пройдет. Тебя как зовут?

- Вот что, Фредерик. Сейчас выйдешь, не ходи в ту таверну. Что ты можешь предложить своей Элен, кроме любви? Ну, прокутишь деньги за месяц, так ведь потом все заново начнется. Ты подумай сегодня. Хорошо подумай, что ты на самом деле хочешь. А женское внимание стоит дорого.

Фредерик молча кивнул и медленно вышел в зимний февральский ветер.

- И этот туда же. – проворчал старик.

- Интересное дело. Как Вы думаете, что с ними будет?

- Не знаю, только знаю, что никто из них сюда больше не придет. Они возненавидят меня. За то, что я дал им не то, что им хотелось на самом деле.

- Ты уже спрашивал. Нужно быть очень мужественным человеком, чтобы понять, что ты на самом деле хочешь. И еще более мужественным, чтобы, не обратив внимания на условности, делать то, что хочешь. Элен была нужна дружба, нужен человек, понимающий, что происходит с ней. Человек, способный разрушить ее снежное одиночество. Она же решила, что только страсть поможет ей. Придет время и страсть кончится. Что тогда? Карл хотел вернуться в то непередаваемое состояние молодости, когда люди любят друг друга просто так, не за деньги, связи или положение. Просто потому, что ты хороший человек. Он решил, что внешняя молодость решит его проблемы. Но сколько я видел молодых и здоровых людей с гнилой и черной душой. Разве лысина может помешать, когда ты любишь? Фредерик решил, что все его проблемы в деньгах. Ах, если б деньги решали все. Не вырастет ли из него жадный и деспотичный бургомистр, который введет налог на воздух, просто потому, что кто-то счастливее его? Как мелочны люди. Как часто они не видят дальше своего носа. Иногда я удивляюсь – у многих не хватает сил любить, но всегда находятся силы на предательство. Как странно сидеть здесь, внутри зимнего ветра.

Старик долго молчал, а мне нечего было сказать.

- Если хочешь найти свой смысл жизни, можешь заглянуть в зеркало. Бесплатно. И ты сам все узнаешь.

- Я не знаю, смогу ли я нести это знание через всю свою жизнь.

- Когда то, я также пришел в эту лавку спросить смысла жизни. Грамм 200, мне больше не надо было. И мне продавец предложил просто посмотреть в это зеркало. Ты знаешь, прошло уже много лет с того дня. Мой учитель давно ушел. А я так и не посмотрел в него ни разу. Не успел. Так что иди.

Я встал со своего «третьего стула» и сделал шаг.

Но в это время звякнул колокольчик…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

С того дня прошло уже много лет. Мой учитель давно ушел, и я сижу в этой лавке, принимая посетителей с раннего утра до самой поздней ночи. Каждый день за моей дверью возникает новый город и приходят новые люди. Когда-нибудь мой магазинчик появится и у Вас. Узнать его очень просто. Хотя у меня нет никакой вывески, Вы найдете его, если Вам будет очень нужно. Только не ошибитесь в выборе. Прийти ко мне можно только один раз.

Проснулся и все как обычно.

Каждое утро ждал он…

Чуда? Может быть, может быть… Он ждал чуда в детстве. А потом была привычка ждать.

Если бы чуда не случилось, он к старости умер бы.

Но чудо случилось…

ГЛАВА ПЕРВАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ.

- Старик, - сказал ему однажды друг. - Тебе надо найти идеал, чтобы стать похожим на него, чтобы добиться цели в жизни, чтобы понять, в чем ее смысл. Если ты найдешь свой идеал, тебе будет легче жить, и ты много добьешься.

Сначала он решил захотеть быть похожим на Николая Еременко. По утрам перед зеркалом он репетировал мужественное выражение лица и учился слегка подергивать щекой. Когда ему друг сказал, что он похож на страуса, мучающегося запором, и, что Еременко выходит из моды, он стерпел, и продолжал тренироваться. Через несколько лет у него получилось похоже на Яшку-Цыгана из "Неуловимых"

Потом он прочитал о дуэлях немецких студентов, и долго, стиснув зубы от боли, выцарапывал булавкой на лбу треугольный шрамик.

Царапина быстро прошла, но остался едва заметный белесый жгутик на лбу. Он считал, что это придает ему прусского аристократизма.

Когда он поступил в институте, красивая девушка сказала, что ей всегда нравились "энтелегентные" люди.

В день стипендии он купил себе очки с простыми стеклами и роговой оправой, и стал похож на Андрея Мягкова из "Иронии судьбы".

Но в тот год вошел в моду Вова Пресняков. Тогда он снял очки и стал отращивать длинные волосы. Перед зеркалом он учился играть на гитаре и через несколько лет, на студенческой вечеринке, покорил сердца исполнением песни "Засыпает синий Зурбаган" из фильма "Выше радуги".

Друг сказал ему:

- Старик, в тебе умер потрясный пародист, может в этом твой смысл?

Тогда он сбрил волосы, сделал себе плешь, художественно полил ее чернилами и выступил на "Студенческой Весне" с острой политической пародией.

Пародия получилась несмешной, потому, что на дворе уже расстреляли Верховный Совет, и смешными считались пародии со словами "понимаешь", а не со словами "консенсус".

Он долго отмывал голову импортным шампунем, а потом друг сбрил ему остатки волос.

Смешно торчащие уши пришлось скрывать новым репертуаром. И он выучил две блатные песни "Гоп стоп" и "Скольких я зарезал, скольких перерезал".

Из-за этого его бросила очередная подружка, и он с горя ударился в кришнаиты, потому, что они тоже были лысые и над ним не смеялись. Они дали ему желтое полотно, маленький барабанчик с трудным названием, четки и "Бхагават-Гиту как она есть".

Полотно он долго примерял перед зеркалом, и решил, что похож на Брюса Уиллиса.

С кришнаитами он плясал два года. В перерывах между плясками на площадях, чтением Хари-мантр и прочей Говинды он старательно учился, за что его не выгнали из института, и даже дали диплом.

Однажды вечером его побили такие же бритоголовые, только толще, он угодил в больницу, провалялся там два месяца, расстался с полуметром кишок, и не пошел в армию. На призывной комиссии военком очень огорчился, что еще один "раздолбай" не сможет поучиться в школе жизни, но диплом этой школы, в виде военного билета ему все же выдал, как бы экстерном.

Из больницы он вышел злым и решил стать таким же сильным, как его обидчики. Все свободное от работы и безделья время он посвящал культуризму, называя его модно - бодибилдингом.

В спортзале он качался долго, года три. Сначала над ним в тихушку смеялись, потом зауважали. Перед зеркалом он выглядел как Арни Шварц, плакатами с которым был оклеен весь туалет.

Закончил он качаться, когда его еще раз побили, на этот раз, правда, с меньшим физическим ущербом. Зато, с большим моральным. Пятеро подростков красиво роняли его, и приговаривали: "Большой шкаф шумно падает".

После этого он бросил качаться и решил зарабатывать деньги.

Он уволился из своей бюджетной, безденежной конторы, занимающейся, в основном, обсуждением политических, спортивных и бытовых проблем, на компенсацию за неиспользованный отпуск купил книгу о рекламе и выписал журнал "Коммерсант - Деньги".

Из книги он узнал, кто такой Ли Якокка, что такое бренд-нейм и как должен работать мастер рекламного бизнеса. Из журнала он узнал, как живут банкиры в Люксембурге, сколько стоит вылечить зубы во Владивостоке, как сын Генри Форда профукал наследство папаши и еще много другой полезной информации.

Три недели он репетировал мудрое выражение лица, какое увидел на рекламе каких-то сигарет. Так, ему казалось, должен выглядеть все понимающий деловой человек.

Работу он нашел легко, его отобрали на собеседовании после того, как он упомянул пресловутого Ли Якокку. И еще долго хвалили выражение лица.

Под денежный залог ему выдали супер-пупер-навороченый товар, сделанный по космическим технологиям и отправили работать.

За день он продал все своим бывшим коллегам. Страшно гордый собой, он вечером взял в офисе товара на сумму, большую, чем три его бывших месячных зарплаты.

Вечером бывшие коллеги прибежали к нему домой, и потребовали обменять товар, так как фены взрывались в тещиных прическах, магнитные пояса не магнитили даже другие магниты, чайники плавились и летали по кухням, а фильтры для воды удаляли с примесями и саму воду.

Товар он с легкостью поменял, а утром оказалось, что фирма переехала по другому адресу. Бумажка на дверях извещала корявым почерком, что рекламных агентов "обязателно" известят в кратчайшие сроки о новом адресе. В записке проскальзывал намек, что новый офис будет расположен, если уж не в Кремле, так уж точно где-то рядом, кабы и не на Лубянке.

"Обязателно-обязателно"…

Вечером опять прибежали коллеги. Бывшие. Со вчерашними проблемами. Космополитические технологии неожиданно обрели национальность и стали китайскими. Он пообещал разобраться с проблемами в ближайшее время.

Однако время шло, фирма не объявлялась, и, однажды, бывшие коллеги решили побить его (уже в третий раз за его жизнь), но убоялись все еще внушительной фигуры. Бывшие коллеги не знали истины, открытой ему когда-то пятью подростками.

После этого он запил. Пить было особо не на что, поэтому он продавал холостяцкую свою мебель.

Из горестного запоя он вышел лишь тогда, когда пытался сдать приемщику посуды пакетики из-под "Блеска".

Он посмотрел на себя в зеркало, почему-то так и не пропитое им, и едва узнал в потном, жирном, обрюзгшем тулове себя. Хорошо, что зеркало не отражало запахи, а то бы он стал токсикоманом.

Найдя в глубине души остатки Еременко, Шварценеггера и Якокки, он призвал свою волю и занялся оздоровлением организма.

Однако оказалось, что вегетарианство, сыроядение и даже голодание требуют немалых денег.

Тогда он устроился сторожем и стал заниматься самолечением прямо на рабочем месте.

Он купил Поля Брэгга, Юрия Андреева, Валентину Травинку и "Справочник нетрадиционной медицины".

Из больницы его выпустили только через месяц, задумчивым, стройным как тополь и с нездоровой белизной лица, присущей людям, которое тщательно пекутся о своем здоровье.

Жениться никогда не поздно и всегда рано - сказал ему поседевший друг, с которым они неожиданно встретились в трамвае. - Может, в женщине обретешь ты счастье свое?

Он решил, что можно попробовать. Однако женщин кадрить он не умел. Поэтому накупил методической литературы - мемуары Казановы, три тома Эммануэль Арсан, "Кама сутру" и "Ветку персика" под одним одея…, извините, под одной обложкой и "99 способов как раздеть девушку".

Перед зеркалом он долго тренировал прищуренно-обволакивающий, нагло-раздевающий, пошло-оценивающий и многообещающий типы взглядов. Когда он решил, что это у него получается, то вышел на улицу поэкспериментировать.

Первая девушка сказала ему, что он старый козел, вторая попросила сто баксов, а третья привела его к себе домой и (о, ужас!), оказалась дочкой одноклассницы.

Одноклассница оказалась женщиной разведенной, и ночь он провел с ней, хотя дочка была симпатичнее, наверное, в отца.

Счастливый, как стадо мамонтов, раскопавших бананы под вечной мерзлотой, он пришел утром домой и громко назвал себя перед зеркалом донжуаном. И пошло хихикал под душем, наслаждаясь памятью о прошедшей бессонной ночи.

Потом он долго рылся в словаре, пытаясь вспомнить, как звали бесстыдных древнегреческих красавиц, то ли гетеры, то ли мегеры, но, так и не выяснив сути данного вопроса, плюнул белой слюной на черную обложку философского словаря, опять пошло захихикал, и завалился спать.

Ровно через три дня, как велит мудрая книга "99 способов", тем более что сутки он отсыпался на работе, купив букет роз, бутылку дешевого, но с красивой этикеткой, вина и тортик, он заявился к ней домой.

Там и познакомился с угрюмым парнишей неопределенного возраста. Этот парниша, как объяснила позже, на лестничной площадке, лишившемуся тортика, вина и букета, но взамен получившему в глаз, "донжуану", несостоявшаяся падчерица - был более-менее регулярным хахалем бывшей одноклассницы. Остальные появлялись строго в свой график.

Гетера оказалась мегерой. Это он не вычитал, а догадался, посмотрев позже модный фильм про гладиаторов.

Наконец его перестало бросать из стороны в сторону. И даже старый друг перестал его соблазнять поиском идеалов, смыслов, целей. И, однажды, он просто лег спать, безо всяких планов на утро, не надеясь даже проснуться.

Но надежда была ни к чему, он все же проснулся…

Проснулся и все как обычно.

Только почему-то не хотелось искать идеал.

Не хотелось быть на кого-то похожим.

Он вдруг почувствовал, что все чужое, наносное, ненужное свалило куда-то галдящей толпой зеленых призраков, оставив его, наконец, в покое.

Чудо произошло.

Он удивился тишине и догадался, что такая вот тишина, есть обязательнейшее и всенепременнейшее условие любого чуда.

Тогда он подошел к зеркалу, что бы выбросить его на свалку.

Но выбрасывать оказалось нечего.

Потому, что зеркало испортилось.

Оно больше не отражало его.

Вот, собственно говоря, и все.

Сначала они переживали. Горе казалось великим. Ученые и медики облепили их семью. Жизнь стала прозрачной. Позже они смирились и только любопытствующие взгляды стесняли их. Потом они стали гордиться. И скоро должен был наступить момент, когда из уродливого горба на спине их сына должны были расправиться крылья ангела.

Шум машин. Капли дождя, стекающие по стеклу. Зеркала асфальта. Отражения ног в сверкающей воде. Орган водопроводных труб.

- Давно не виделись, как дела.

- Спасибо, нормально!

- Я слышал о тебе.

- О нас все слышали.

- Я слышал только о тебе.

Улыбка, скользящая по дождю. Сверкающий клинок взгляда. Отражения в небесах.

- Я помню тебя.

- Перестань.

- А куда еще стареющая женщина идет после работы?

- Ты моложе, чем была.

- Чего это вдруг? Разве сейчас в разлуке молодеют?

- Другие – нет. Ты где живешь?

- Все там же, как обычно. Как всегда.

- Я подвезу тебя, можно?

- А если я скажу – нет?

- Тогда я украду тебя.

- Поздно. Вдовствующие королевы никому не нужны, кроме, пожалуй, охотников за богатством. Хотя какое тут богатство…

- А почему вдовствующие?

- Это образ, метафора.

- Хорошо, что образ.

- Не всегда.

- Я понимаю…

- Ну, хотя бы стараюсь.

- За это спасибо.

- Так тебя подвезти? У меня машина рядом.

- Подвези. Если не затруднит, конечно.

- Тогда жди меня здесь.

Медвежье фырчанье машин. Людская каша у зева метро. Мягкое кресло. Крепкий аромат дорогих сигарет. Ненавязчивая музыка. Тихий вздох мотора. Рука на рычаге скоростей. Рядом с обнаженным коленом. Скользкий взгляд. Легкий укол разочарования.

- Вот ты знаешь, я весь день не ел, замотался… Хочу есть, как медведь бороться!

- Извини, не могу пригласить к себе.

- А я и не пошел бы, даже если очень попросила.

- Я понимаю…

- А если понимаешь, давай зайдем, перекусим где-нибудь.

- Только не долго, меня ждут. И… мне нужно будет позвонить.

- Обеспечим.

- Что обеспечим?

- Все, что пожелаешь.

- А… если я пожелаю слишком многого?

- Слишком – не бывает. Если это ты.

- Не кадри меня, пожалуйста!

- Не буду. Тем более приехали…

Сухое тепло. Вежливый метрдотель. Вкусные запахи. Дрожь в коленях. Аккуратный столик. Блестящие приборы. Луи Армстронг, саксофон и полусвет.

- Что ты будешь?

- На твой вкус.

- Он не изменился.

- Наверное, это хорошо.

- Хорошо, только не легко.

- Ты заказывай, заказывай.

- Жульен с кальмарами, котлеты по-киевски, впрочем, нет… индейку с картофелем фри и кофе глиссе.

- Мне то же, что и даме, плюсом два коктейля «черный русский».

- Я с тобой не поеду, ты будешь пьяный и тебя, обязательно, оштрафуют.

- Я тороплюсь домой.

- А ты позвони заранее.

- А что мне сказать?

- Скажи, что тебя вез пьяный водитель, и его сейчас штрафуют за нарушение правил социалистического общежития.

Память, прихлынувшая к щекам. Взгляд, упавший на скатерть. Аккуратные шаги официанта. Вежливое молчание. Темный пламень в глазах.

- За встречу!

- За встречу и за тебя!

- Я прошу тебя – не надо!

- Что не надо?

- Мне нужно позвонить.

Упругая походка. Старинный телефон. Сияющий лак стойки. Молчаливый бармен. Взгляды со всех сторон. Некрасивое отражение зеркал.

- Здравствуй, малыш! Как у тебя дела?

- Здравствуй, мама! Ты скоро придешь?

- Скоро, милый, скоро. Папа дома?

- Еще не пришел. А у меня спина чешется.

- Потерпи. Когда он придет, скажи, что звонила мама, она задержится у тети Наташи.

- Мама, можно я погуляю?

- Ты что, такой дождь идет!

- А у нас солнышко светит.

- Не пори ерунду, ты запомнил, что сказать папе?

- Запомнил, что ты у тети Наташи.

- Ну и умница, не скучай, я скоро приеду!

Запищавшая трубка. Пылинки в солнечном луче. Грустные глаза. Книжка, упавшая под кровать. Рассыпанные шахматы. Отчаянный зуд в спине. Тревожный звонок телефона.

- Привет! Как дела?

- Нормально, па, а ты скоро придешь?

- Скоро, сын, скоро, а мама дома?

- Она только что звонила и сказала, что задержится у тети Наташи.

- Вот как? У тети Наташи, значит…

- Папа, ты расстроился?

- Нет, что ты, мама придет, скажи, что я на работе задержусь, хорошо?

- Хорошо. Только ты очень долго уж не задерживайся, а то мне скучно. Пап, а можно я погуляю?

- Ты что, в такую-то погоду?

- Пап, у тебя там дождь?

- Целый ливень.

- А у нас солнышко светит.

- Не придумывай. Ну, все, пока, маме привет!

Смятая постель. Сжатые кулаки. Уютное тепло под боком. Сигарета на двоих. Бокал вина. Кусочки сыра на блюдечке. Торопливый стук дождя, часов, сердца. Упавшая со столика фотография.

- Как дела дома?

- Нормально. Звонила жена. Сказала, что сидит у тебя.

- Ну, надо же?! Может в шкафу прячется?

- Под кроватью сидит.

- Бедняжка, слушать наши стоны.

- Ха-ха. Три раза.

- А ты мне не верил. Женское сердце не обманывает, милый.

- Ты расстроен.

- Нет, что ты. Ты же мне не изменяешь.

- Шучу, глупый. Хотя ты это вполне заслужил.

- Почему это?

- Ты же изменяешь мне.

- Глупая, я же тебе сто раз говорил, что как жена она для меня давно не существует.

- Правда, правда?

- Правда, правда.

- И ты меня любишь?

- Докажи мне это.

- Как ты хочешь?

- А хочешь…

- Хочу тебя…

Скрип кровати. Хриплое дыхание. Прикушенная губа. Ливень волос над телом. Легкий стон. Огнь в середине тела. Плеск души. Перестук сердец. Всхлип тела. Брызги тепла. Блаженная истома. Мокрые простыни.

- …Как хорошо.

- Хочешь еще?

- Я устала, милый.

- Мне пора идти.

- Не обижайся, я правда устала, у меня был…

- …тяжелый день. Глупая, мне пора идти, у сына…

- Я понимаю.

- Ты у меня самая понятливая.

- Я понимаю.

- Мне пора, не обижайся.

- Я понимаю…

Голодный лязг замка. Лифт, ножом разрезающий пространство и душу. Сухие слезы, застрявшие в горле. Эхо последних слов. Теплый душ. Память рук и губ на теле. Вот здесь, здесь и здесь…

И ночная акула, пронзающая проспект. И две молчаливые судьбы готовятся расстаться. И кто-то третий, ждет их на финише любви. И кто-то четвертый зябко смотрит в подвал окна. И мальчик, купающийся в солнечных лучах.

- Мы увидимся тобой?

- Тебе было плохо? Тогда извини.

- Мне было… Не в этом дело.

- Во мне. Мне пора, прости, меня ждет сын… и муж.

- Я позвоню…

- Не надо. Прощай.

Гулкий удар двери. Изломанная фигура в штрихах дождя. Долгий взгляд в тишину. Сумрак, упавший на дома. Звонок радиотелефона.

- Привет! Ну, как, оприходовал?

- Ага, спасибо, старик. Машину отгоню на стоянку, ключи от квартиры в бардачке.

- Как всегда. Ну и как она?

- Так себе. Раньше была гораздо лучше.

- А говорят, что баба, она как вино. Чем больше выдержка, тем больше дает.

- Только не эта. Старая измотанная лошадь, к тому же потеющая как мужик.

- Да ты что! А раньше такая краля была!

- Не то слово. Королева! Прокисшая слегка.

- Слушай, а подваливай ко мне, меня тут коньячком обрадовали. Серебренников обещал заглянуть. Пульку распишем.

- А что, дело… Только без баб.

Взрыв мотора, взвизг шин, взмах красных огоньков. Перестук водосточных труб и подоконников. Тоскливый взгляд вслед. Соленый дождь на щеках. Темная фигура в подворотне. Тлеющий огонек сигареты. Замершее дыхание. Знакомая хрипота голоса.

- Ты где была?

- Ты? Почему здесь? Что-то случилось?

- Только не ври. Я заезжал к Наташке за тобой. Где ты была?

- А какого я тебе должна отчитываться? А ты сам, где был?

И лучик солнца, пробивающий осенний дождь.

- Ах, ты, тварь!

- Как ты смеешь, ты …

- А и смею, шлюха!

Звон пощечины, сотрясший стены. Дождь, корчащийся в черных лужах. И солнце над колодцем двора.

- Ну, ударь меня, ударь еще, скотина, ты сломал меня, поб-бедитель!

- Заткнись, стерва!

И мальчик, открывающий балкон. Солнце, нежно гладящее щеки. Белые пушистые крылья за спиной. Мама и папа, обнимающиеся внизу, во дворе.

- Мама! Папа! Смотрите скорей! Я лечу! Я-а-а ле-е-чу-у!

Прыжок в бездонное небо. Маленькая фигурка, тающая в лучах солнца. Маленький крестик на груди мира. Глубокий вздох ветра.

И страшный крик на земле. Маленькое тело, разбросавшее руки. Веселый красный дождь извивается по асфальту. Два сломанных человека, молча стоящие на коленях. Сломанный белый пух в городской грязи.

«Ах, картонные крылья. Это крылья любви»

Однажды, он поднял глаза к небу и увидел звезду. Чего бы особенного, спросите Вы. И, конечно, будете правы. Ничего особенного.

Только он не знал об этом. Он не знал, что на звезды смотрят все. Да и не хотел знать. Он просто захотел потрогать ее.

И, когда желание стало жечь сердце, он поднялся и пошел к ней. Он не взял с собой ничего. Когда он хотел спать, он ложился спать, когда он хотел есть – он ел, когда он хотел курить – он курил.

И не спрашивайте, где он брал еду, сигареты, одежду, что там еще. Я ведь понимаю, что до звезды идти далеко и, вроде бы, очень многое нужно брать с собой.

Но я не знаю, где он все это брал. Да и, честно говоря, не хочу знать. Говорят, что если ты идешь к цели, то все приходит само собой. Вот так было и у него.

Шел он так долго, что все, кто его помнил, помнил каким он был, давно уже состарились и позабыли его. И даже теория относительности не могла им помочь вспомнить его.

Порой ему казалось, что он никогда не дойдет до звезды. Отчаяние не давало ему спать, но когда он подымал глаза, свет его звезды очищал его душу. И он, собирая последние силы, снова мерил давно стертыми ногами Вселенную. А потом силы всплывали откуда-то из непонятных глубин его души.

И вот, в один прекрасный день, он почувствовал ее приближение. Откуда-то появилась уверенность, что вот именно сегодня он коснется своей звезды. Радость охватила его. Впрочем, нет. Вряд ли это чувство можно назвать таким скромным словом. Это было что-то большее. Что-то большее охватило его, подняло и заставило бежать. Бежать так, как будто он бежал последний раз в жизни.

И вот она была перед ним. Он осторожно поднял руку и, с чувством святотатства, дотронулся до звезды.

Его пальцы коснулись холодного стекла.

Он сделал шаг вперед и, стукнувшись лбом о черную преграду, увидел себя.

Перед ним было зеркало. Он не поверил своим рукам и пристально посмотрел перед собой. И, конечно, увидел в зеркале себя.

Оглянуться он не смог. Он так и стоял до конца своей жизни.

А за его спиной сияла звезда.

Мне снился сон…

Мне снился человек, идущий в никуда. Впереди него была беспросветная хмарь, позади него сияла глубиной лазурь.

От лазури знобило его, хмарь лихорадила его.

Рассвет будил в нем тоску, закат не давал ей уснуть.

Туманом дышал он, и призрачные твари пугали его.

Он плыл над землей, но грузом забот своих не разрешал летать он себе.

И вышла из тумана женщина, и спросила его:

- Куда ты идешь, человече, что ищешь ты вдали от себя?

И отвечал он ей:

- Оставь меня, ибо иду я узнать, зачем я иду.

- И кто скажет тебе, зачем ты идешь?

И встал человек, и горьки глаза его были, ибо не знал он. И сердце его остановилось, и затрепетал он:

- Любви, дай мне любви, о, женщина, ибо мужество оставило меня!

- Что есть любовь без надежды? Лишь пепел в душе и отчаяние в ночи.

- Так дай мне надежды, женщина, ибо умираю я!

- Что есть надежда без веры? Лишь бессилие в членах твоих и одиночество в суете.

- Скорей же веры, дай мне веры, ибо слабо дыхание мое!

- Что есть вера без любви? Лишь жестокость в сердце твоем и горе близким твоими.

И гнев душой его овладел, и подумал он, что хорошо это, ибо не знал он давно ни гнева, ни нежности:

- Что пытаешь ты меня, женщина? Не давай мне ничего, ибо много женщин было в дороге моей, но будет больше. Не давай мне женщина ничего, ибо платить я не собираюсь.

И улыбнулась женщина, ибо принял он ее за сестру свою:

- Хочешь, в путь я пойду с тобой, и короче он станет, и лето твое вечным будет?

Но взвалил свой груз странник на спину, и сказал ей:

- Уходи с дороги моей, женщина, путь мой бескрайний, а времени нет.

- Времени нет у тебя, человек. - эхом откликнулась женщина. - И не будет его никогда, ибо отверг ты меня, не зная, Кто за мной.

И пошла она прочь, и стлался мир ковром под ноги. И три дочери ее собирали золотые цветы, что росли по следам ее.

И остановился человек, и посмотрел ей вслед, и спросил ее шепотом тихим:

- Кто ты, женщина, как звать тебя?

И сказал ему Голос, молчавший до тех пор, и горы качнулись от Голоса того, и звери небывшие никогда, преклонили головы свои пред Голосом тем:

- Софией звать ее, человече! Искать же тебе ее веки вечные, ибо жребий твой зряч был.

И пал на колени человек, и слезы закапали на следы его, и заботы его растворились в синем воздухе, и лег крест на плечи его, и проснулся он…

И проснулся я.

И не было в глазах моих горечи боле…

(КОГДА АНГЕЛЫ ПЛАЧУТ)

Жара душила его, но он этого не замечал.

Он не замечал раскаленного солнца, прожигавшего стены и плавящего тела.

Он не замечал ветра, осторожно заглядывающего в распахнутую форточку.

Откуда-то из угла насквозь морозил его ледяной сквозняк. И тьма сочилась из окна ядовитыми каплями.

Остатки жизни утекали из когда-то богатого неуловимым, влажным счастьем дома.

Он то метался по комнатам, сваливая изломанной фигурой своей, ненужные, – увы! – предметы, когда-то бывшие вещами, то бессильно лежал на полу, вздрагивая при каждом звуке, возникавшем в его мире из мира иного, бывшего когда-то.

Надрывный вой рвался в нем наружу, но не мог, не мог найти выхода из недужного тела.

Временами он терял сознание, но тело его продолжало жить своей, нелепо-рефлекторной жизнью. Он жарил что-то непонятное, чтобы сразу выбросить это, он включал бессмысленно лопотавший телевизор – и не мог найти, обнаружить смысла вещей и действий.

В ящике кухонного стола он нашел забытую женой пачку сигарет, на которой было написано что-то непонятное, синим иностранным языком. Когда-то он знал этот язык. Сегодня не мог вспомнить даже название его.

Он выкурил несколько сигарет – одну за другой, словно выстреливал в кого-то непонятного маленькие белые патрончики.

С непривычки его вырвало дурно пахнущей, зеленой тягучестью. Окончательно обессилев, он упал, задыхаясь, в эту вонючую жидкость.

И, когда зазвонил телефон, он метнулся к нему и расшиб колено об угол дивана. Боли не было.

Ошиблись номером.

И откуда-то из диких глубин души прорвалось вдруг решение, придавленное раньше тяжелыми глыбами сознания.

Словно автомат, он встал и пошел в кладовку.

Возле дома его росли березки, посаженные когда-то веселыми новоселами. Березки, помнившие сотворение его мира, но так и не успевшие с тех древних времен постареть. Они росли стройными рядами, словно солдаты на плацу, они шептались о чем-то своем, и не было им дела до того, кто здесь, зачем здесь.

Словно бы и не понимая, что делает, машинально поздоровавшись с эрдельтерьером, выгуливавшем толстейшую свою хозяйку, он растворился в чайно-фиолетовых сумерках, перечеркнутых телами берез.

Он нашел на старом костровище, служившем молодежи шашлычницей и фонарем – четыре закопченных кирпича, крошившихся в его дрожащих руках. Медленно и аккуратно он поставил их друг на друга, словно выполняя самую важную в своей жизни работу. Подпрыгнул вверх и повисел на ветке, проверяя ее на прочность. Потом долго завязывал петлю, закидывал ее на испытанную уже ветку, снова проверяя прочность.

Быть может он и ждал кого-то, но когда этот кто-то прошел где-то рядом, жадно загребая пьяными брючинами темноту, он затаил дыхание, до крови закусив губу и уткнулся горячим лбом в прохладный ствол березки.

Она что-то прошептала ему, но ему было некогда, а потом он забыл.

Когда нетрезвые шаги пропали в ночи, он посмотрел вверх. Круглое веревочное окно в мир иной тянула его освобождением от мук.

Руки его тряслись.

Он осторожно встал на неустойчивую грудку кирпичей и заглянул в петлю.

Глубоко вздохнув, как солдат перед атакой, он просунул голову туда и затянул петлю.

Но упасть, прыгнуть в бездонное, тело не решалось, прилипнув спиной к спасительному, казалось бы, стволу березки.

Душа его раскалилась докрасна, он зажмурил глаза, страх и отчаяние разлились по его телу, промычал что-то и …

Со вздохом облегчения, мелко дрожавшими руками он стал вытаскивать шею из нелепой удавки.

И кирпичи рассыпались под его ногами.

Рывок обжег его горло. Он попытался закричать, но петля так перехватила гортань, что он смог выдавить лишь сиплый, непонятный звук.

Он яростно схватил искрюченными пальцами горло, пытаясь просунуть их под смертельную удавку.

Тело его забилось безумной жаждой жизни, он тяжело забился в последний раз, и неведомой силы рывок освободил его, и он упал в липкое, тягучее забытье.

Очнулся он, лежа лицом вниз, в грязную смердящую груду окурков. Истерический смех заклокотал в его кипящей груди. В опустевшей голове мелькнуло облегчение и стыд – даже умереть толком не сумел.

Он сел на заплеванную, измученную городом траву, потер горло, и взгляд его уткнулся в знакомые до боли ботинки. К носку одного из них прилипла травинка, по которой полз сонный жучок.

Он медленно перевел взгляд выше, смех утих в нем, уступив место смертной тоске.

Вы видели когда-нибудь самого себя?

Нет, не в зеркале, не на фотографии, а вот так, висящим в петле – с расцарапанной грудью, высунутым языком, мокрыми брюками, стеклянными глазами?

Вот я есть – потрясенно думал он, смотря в свои мертвые глаза – Вот я есть, то значит и Он есть? Тогда ответь же мне, Господи… Почему же ты оставил меня, тварь убогую, тобою сотворенную, в час бессилия моего, в час тоски моей смертной, в час темный, час отчаянный? Что же ты не говоришь со мной, Господи? Где же Любовь Твоя к твари, Тобой же сотворенной?

Ответь же мне, покарай же меня…

И не разверзлись небеса, и не хлынули хляби небесные, и Сатана не пришел за ним.

Лишь скрипнуло где-то весло ковчега Ноева.

Ответь же мне, Господи, услышь меня, Господи, верни меня…

И бежал он прочь от тела своего. И металась душа его по жизни своей, по городу своему.

Вот видел он себя младенцем и юношей.

Вот узнал он себя мужем и старцем.

Вот грех его был, вот стыд его, вот покаяние.

Вот печаль его расплескалась по небу, вот счастье его идет по земле.

Вот свет души его, вот грязь.

Нет, же, нет…

И сколько веков тот Суд Страшный шел?

Вот он – я. А вот он - Ты.

Суди же меня, Господи за дела мои.

Трижды по три он блуждал в впотьмах небытия, ужасаясь бледным теням своей памяти. И, когда свет тьму вдруг эту разорвал – он ринулся навстречу ему, жаждя избавления от себя самого.

Потерявшийся в сумраке бытия. Ненужный себе, к кому ты сейчас пойдешь, я?

Где же найти мне тебя, сын мой непокорливый.

Где ждать тебя, руки умывший?

Где встретиться нам, отчаявший?

И расцвел свет над землей. И посмотрел он на мир, и увидел он.

С раскаленного неба падал дождь.

Яма, разверзшая пасть свою. Ящик деревянный, и цветы, цветы кругом.

Вот кто-то сдержанно плачет в толпе.

Вот кто-то смущенно пьет из горла.

Вот кто-то курит в рукав.

И стоит он среди них, опечаливший себя, неузнанный, неузнавший…

С раскаленного неба падал дождь.

То плакали ангелы.

9. ДЕСЯТОЧКА

В баре было непривычно тихо. Видимо, люди решили посвятить сегодняшний вечер своим семьям.

У Андрея своей семьи не было. Не было и чужой. Если, конечно, не считать кота, который приходил раз в неделю поесть и снова уходил. У кота не было имени, и Андрей его звал просто – Кот. Еще иногда Кис-Кис. Впрочем, кошаку было все равно. Он реагировал только на звук открываемой двери холодильника.

Андрей взял 150 «Капитанского джина». Все, что он брал. Больше не хотелось, а меньше не было смысла. Первый глоток самый приятный. Мягкий можжевельник обволакивал небо, нос, гортань ароматом летнего леса. Хорошая сигарелла была бы к месту, но сигареллы не было. Пришлось сатисифакнуться «Честером». Естественно, не тем, который любит какую-то читос.

Второй глоток обычно шел хуже. Появлялся дерущийся вкус спирта. До третьей оставалось немного, когда Андрея тронули за плечо:

- Простите, у Вас не занято? – очкасто-бородатый дядька из серии «умных мальчиков» грустно смотрел на Андрея. Таким всегда хотелось дать в морду. Наверное, из вечного пролетарского комплекса неполноценности перед заумной интеллигенцией

Андрей неулыбчиво кивнул. Вечер падал в мусорной ведро. «Умный мальчик» заказал 200 «Сибирской» и копченый бутерброд. Всосав половину он долго вертел носом, словно принюхивался сам к себе. И, когда водяра растворилась в его душе, мальчик достал «Балканскую звезду» и завонял кислым дымом.

Андрей собрался было допить свой джин, когда очкарик, прикашлянув, сказал:

- Меня зовут Виктор.

«А меня нет!» – подумал Андрей и неопределенно гукнул. По всем законам выходило, что бородатый мальчик сейчас начнет долго жаловаться на стерву-жену, придурков-детей и подлюку-тещу. Детей Андрею было заранее жалко. А вот жену нет. Сама виновата, что за лоха замуж вышла.

- Простите, - сказал Виктор. – Мне нужно с кем-то поговорить.

- Поговори с барменом, - невежливо сказал Андрей и, наконец, замахнул третью дозу.

- Вы меня несколько не поняли, - почему-то засмеялся Виктор. – я вовсе не собирался Вам жаловаться. Хотя… - и снова увял в облаке дешевого дыма.

- Вам не кажется иногда, что Вы живете не в своем мире?

- Чего? – поперхнулся Андрей и подумал, что парень либо скрытый иеговенок, либо фантастики обчитался. Бывает. Хотя вроде бы иеговята не пьют. Может, из секты выгнали?

- Ну, вот живете Вы, все о кей, все нормально, местами даже счастливо, а мир не тот, совсем чуть-чуть не тот, в котором Вы жили еще час назад. Понимаете.

- Не очень? – ответил Андрей и восхищенно подумал, что встретил психа. Вот будет чем ребят повеселить! Почему-то Виктор становился все симпатичнее.

- Я сначала подумал, что сошел с ума. Но вроде бы соображалка работает, в истерики не впадаю, в чертей и этих, гоминоидов, не верю, манией величия не страдаю, лифтов не боюсь. Да, еще и припадками не страдаю. Вроде все. Но вот какая фигня со мной случилась… Вчера вечером вышел погулять с собакой. Сенбернар у меня. Вольфгангом зовут. Амадеем Моцартом. Ну, в честь художника.

«Какого еще художника?» – лениво подумал Андрей.

- Жена уже спит, так что спешить некуда. А детей у нас нет. Не было. Мда. Ну и присел на лавочку. Сижу, курю, никого не трогаю, звезды считаю…

«Странно – подумал Андрей. – вчера же дождь был. Точно, я Светку домой подвозил. Эх, Света, Света, губы для минета…». Но приятные воспоминания прервал подрагивающий взгляд Виктора.

- Пес мой по кустам шарахается, я летающие тарелки выискиваю во Млечном пути. И знаешь, думается так, что жизнь не такое уж дерьмо, как часто кажется. Бывают такие сентиментальные моменты.

- Ты короче давай.

- А, ну да. Так вот сижу я, и вдруг легкий такой толчок. Словно, слон пукнул. Думаю, ну, наверное, пора домой. А Вольфа нет. Веришь, нет? Все кусты облазил, по соседним дворам побегал. Полтора часа, словно проклятый… Ну, нет собаки, и все тут. Как сквозь землю провалился. Возвращаюсь домой. Свет не включаю, ложусь в кровать… - очкарик выдержал театральную паузу. – А жены нет. И постель холодная.

- В сортире смотрел? – вяло поинтересовался Андрей. Ему стало скучно до безумия, но обижать очкарика не хотелось.

- Да я всю квартиру облазил!! Вещей ее нет! Вообще никаких, представляешь? Не то что платьев там или шубы, а даже прокладки ее исчезли из ванной. Ну, допустим, ушла она, пока я пса искал. Так ведь не могла она все барахло с собой унести. Если кто приехал за ней… Так ведь и тряпка половая, из ее старой футболки, пропала. Ну, на хрена бабе тряпка для мытья полов, если она уходит?

- Действительно. На хрена бабе тряпки. Ты что, еще не разводился ни разу? – ухмыльнулся Андрей. – Я вот как-то попробовал. Так моя коза с меня же деньги стрясла за мою же собственную машину. Дешевле было новую купить, да здоровье, здоровье-то...

- Вот сначала и я подумал, что ушла. Сижу на кухне, меня колбасит по всему мясокомбинату, выпить нечего. Мы в доме не держим, не держали спиртного.

- Зря. Частенько не лишнее.

- Так то да. И через полчаса, как грянет что-то в дверь. Я аж с табуретки навернулся. Дверь открываю, и на меня Вольф прыгает. Весь в грязи, я, соответственно, тоже. И, вдруг, смотрю пес-то мой не пес. Морда длинная, нос почему-то черный и мокрый. И, главное, хвост волосатый. Хвост меня почему-то больше всего поразил.

- А какой еще хвост у собаки должен быть? Тем более у сенбернара?

- Раньше был длинный, такой розовый. И без всякой шерсти.

- Крысиный, что ли?

- Ну да, крысы ведь предки собак…

- Серьезно? – разговор снова становился веселым. – а я думал волки…

- У вас может и волки. Какая к черту разница. В общем, до утра я так и сидел на кухне. Потом другая катавасия началась. Звоню жене на работу, она у меня спортивной коммерцией занималась, а там про нее даже и не слышали никогда.

- Врут. Это она от тебя прячется.

- Ага. А я, что, тоже от себя прячусь? В офис захожу, сажусь за свой стол, а Наталья, она, впрочем, не важно кто она, ошалелыми глазами смотрит на меня и говорит таким же ошалелым голосом спрашивает: «Чем Вам помочь?». Дура. В общем, я никогда там не работал. Целый день сегодня обзванивал друзей, знакомых. Маме позвонил. Оказывается, умерла она. Два года назад. А ведь еще вчера с ней разговаривал. Да.

Потом он долго молчал. Андрей не знал, что сказать. Да и чего тут скажешь. Псих он и есть псих.

- У меня одно доказательство есть. Настоящее. – Виктор полез в карман. Бармен было дернулся, услышав знакомый до хруста шелест купюр. Виктор покачал головой и протянул десятку Андрею.

- Смотри. – Андрей посмотрел. Десятка была десяткой.

- Ты на Кремль смотри. – Кремль тоже был Кремлем. Причем тоже московским.

- На башнях свастики. А у Вас звезды. – Андрей оторопело смотрел на маленькие синие свастики на башнях Кремля. Потом вытащил свои. Купюры ничем не отличались. Только на его были звезды. А на десятке Виктора свастики.

- Смотри, смотри. Настоящая. В Сбербанке баксы покупал. Даже они не отличают. Все настоящее. Только у меня свастики, а вас звезды.

- У Вас, что немцы победили? – сказал Андрей первое, что пришло ему в голову.

- Почему немцы, наши. У немцев как раз звезды были. Пятиконечные. В противоположность еврейским, шестиконечным. А свастику в Красной Армии товарищ Троцкий в восемнадцатом ввел. На это у нас. А у Вас все наоборот. И самое интересное, знаешь что? Больше никаких отличий между нашими мирами нет. Я эту десяточку на память сохраню. А жена… Ну что жена. Люди друг друга и без мистики теряют. Как ты вот. А ведь сначала все любят. И с работы мог уйти, почему нет? Так что жизнь начинается заново. Здорово, да? Как будто прыгнул через год в будущее. Если б не десяточка. – Виктор помолчал, сжал губы, почесал нос и добавил. – Ну, пора мне. Может встретимся еще. Только вот что, я же чье-то место здесь занял, так ведь получается? – Виктор подмигнул через блики очков, поднялся и быстро пошел к выходу.

А через несколько минут, Андрею стало казаться, что этот разговор был просто бредом просто выпившего просто придурка.

Он вышел из бара под тихий прохладный дождь. Снять тачку было минутным делом. И таким же минутным доехать домой.

Когда же он открывал замок, дверь внезапно открылась. Андрей пошатнулся и едва не упал. До боли, а когда-то до счастья, знакомый голос раздраженно произнес:

- Опять ужрался. Хоть бы раз вечер с ребенком провел…

1. ТАКОЕ ВРЕМЯ…

Было такое время, было такое время, было такое время, было такое время…

Словно заклинание повторяют дети и адвокаты тех, кто оставил хоть какой след в истории.

Так иногда покажется, словно в дурном сне – лет этак через сорок, дочь или внук Сергея Мавроди будут заклинать наших детей и внуков – время было такое, все воровали, разве можно было пойти против времени, да, были ошибки, были жертвы этих ошибок, но ведь так мы создали нынешнее благосостояние нашей великой России…

Объясните это пенсионерам, учителям и врачам – всем, кого эти хопры и упры оставили без куска хлеба.

Неужели, оправдание временем всегда будет оправданием греха и преступления?

Неужели те люди, которые окружают меня сегодня, совершенно другие, чем те, которые любили и воевали шестьдесят лет назад?

Неужели мои друзья должны предавать, воровать, убивать, – если эти законы диктует время? Хотя, причем тут время? Так и представляется дедушка с карикатур Лео Таксиля, диктующий оправдания ворам и законникам.

Эти законы диктуют те, кто желает оправдать свои жвачно-трахательные инстинкты и навязать их нам, что бы самим было, не так стыдно, что бы дети могли оправдать их, ведь эти оправдания еще спросятся, как спрашиваются они сейчас с маршала Жукова и генерала Власова, с генералиссимуса Сталина и ефрейтора Гитлера.

И ведь найдутся оправдания…

2. ПОКОЛЕНИЕ

Поисковому отряду «Возвращение»

Смотрю кадры старой кинохроники.

Идут солдаты, из которых единицы останутся живы. Где-то среди этих солдат наши деды. Говорят, из поколения 23 года осталось в живых 3%. То бишь, из ста человек мелькнувших передо мной на экране – только трое выживут.

И думается мне, а мы смогли бы?

И примеряю я историю на своих друзей.

Мишка Лебедев, здоровый парень, ростом без двух два – прямая тебе дорога, Мишка в десантники! Пулемет на спину и вперед – в заснеженный Демянский котел. В том неизвестном сражении погибли тысячи восемнадцатилетних пацанов комсомольского призыва. Заброшенные на два месяца с трехдневным продпайком, они бились не на жизнь, а на смерть. Потому что жизнь им была заказана.

Вот Гошка Захаров. Пьяница, бабник и раздолбай. Пошлешь ты на три буквы комиссара, перепив германского антифриза, и штрафбат тебя примет как родной. И высота № 123 будет тебе и Куликовым и Бородинским полями. Да кто ж воспоет эту высоту и тебя на ней?

Леха Винокуров. От отца в тебе кость военная? Батя в Афгане навоевался досыта. Пройти бы и тебе всю ту войну, лейтенант, да в далеком городе Гумбинен, в красивом месяце апреле, как бы не стрельнул ошалевший от испуга пятнадцатилетний фольксштурмовец. И озверевшие солдаты забьют прикладами, не разбирая кто да как.

Витька Заборских. Любишь ты технику больше жизни, а вот в танкисты не возьмут. Быть тебе шоферюгой на Дороге Жизни. Да таких дорог жизни и смерти, больших и малых, но всех смертельных и кровавых столько, что до Победы доехать дальше, чем до луны пешком.

А вот Ежа, Андрюху Ежова, в танкисты возьмут. И когда в твоем прицеле «Пантера» будет стремительно надвигаться черным боком, а снарядов уже нет, о чем ты успеешь подумать?

Димка Долгих. Вот тебе на роду написано политруком быть. И ведя бойцов в атаку, вспомнишь ли ты правильные слова где-то в харьковских степях, в тенистой балке, где породистый эсесман будет выбирать командиров с красными звездами на рукаве.

Если война мужику, что зайцу курево, тебе, Рита Малых, она зачем? Но как же нужны будут твои руки тем раненным солдатам, которые будут видеть перед смертью в тебе своих матерей, любимых, дочерей. Нейтральная полоса, так уж ли она нейтральна?

Гоша Култышев. Тихий, скромный. В разведку пойдешь? И как тут скажешь – нет? И ночной встречный бой, когда трассера летят со всех сторон, и здоровый ганс прыгнувший в ту же воронку. Нож на нож, кровь на кровь, смерть на смерть.

Олег Россомахин. Артиллерия тебе светит. Высшее образование есть? А наплевать военкому, что ты географ, ему разнарядку выполнить надо. Где-нибудь на днепровском плацдарме, будешь клясть того военкома последними на свете словами, потому, что лихорадка боя не даст тебе сделать расчеты, и наводить будешь прямо через ствол.

Ну а я, слепошарая штатская штафирка, куда я пойду? Может ополченцем погибать в заснеженных подмосковных полях, с одним штыком, привязанным к палке? Может, сдамся в первом же бою и пойду в полицаи, чтобы не сдохнуть где-нибудь в Бухенвальде? Может просижу всю войну в глубоком тылу, тихо спиваясь от стыда? А может, стану героем, упавшим, случайно, на смертельно плюющую амбразуру фрицевского ДОТа?

Все могло быть. Только кого из нас дождались бы наши девочки?

3. СОЛОВЬИ, СОЛОВЬИ…

Вот представьте себе – короткая передышка между боями.

Спит смертельно уставший солдат, и где-то над ним заливается соловей. Не убитый немецкой бомбой, не спугнутый русским снарядом. Ни «Мессеры», ни «Катюши» не заставили его замолчать.

И тут, на полянку, крадучись, чтобы не разбудить спящего солдата, выползает хор им. Александрова во всех своих регалиях. Осторожненько так выстраивается в несколько рядов, дирижер медленно подымает палочку свою, солист задирает голову, ища беспокойного соловья, и…