Малик МУРАТОВ

 

КОММЕРЧЕСКОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

 

Рассказ

 

Александр Григорьевич Шпеер по обыкновению подъехал к офису своей личной фирмы в половине десятого на лоснящемся черном шестисотом «Мерсе». Он признавал только черные автомобили и любил цитировать по этому поводу Генри Форда, – «Настоящий автомобиль должен быть черным. Он, конечно, может быть и другим, но только при условии, что если он черный». Примерно так. Припарковав свежего выпуска «Мерина» под навесом, напротив больших окон своего кабинета располагавшегося на третьем этаже пятиэтажного здания, Александр Григорьевич выключил тихо урчащий мощный двигатель своей роскошной игрушки, но вылезать из комфортабельного салона не торопился. Он любил управлять машиной сам и не любил, когда персонал угодливо открывал ему дверцу автомобиля. Он любил посидеть некоторое время наедине с самим собой и настроиться на рабочую волну. Поэтому никто из телохранителей, приехавших с ним на других машинах и охранников, стоявших у дверей офиса фирмы к его машине не подошел, а встали неподалеку и внимательно оглядывали окна и крыши окрестных зданий, дабы своевременно заметить затаившегося там снайпера-киллера.

Шпеер сидел, расслабившись в уютном кресле, и дослушивал мелодичную шуточную песню Алики Смеховой «Не перебивай меня». Он находился как всегда, уже много лет, в прекрасном расположении духа. По-другому и не должно было быть, жизнь его была, как говорится, абсолютно налажена. Еще на заре Перестройки он сумел влиться в струю только зарождавшегося кооперативного движения и открыть свое дело по торговле лесоматериалами. Шпеер тогда чутко прочувствовал конъюнктуру рынка и на волне удачи быстро, что по тем временам было совершенно реальным, разбогател, превратившись из скромного «мэнээса» зачуханного проектного института в преуспевающего бизнесмена с обширными деловыми и даже политическими связями, простиравшимися до правительственных кругов. Он с женой и двумя детьми перебрался из двух комнатушки давно просившейся на снос коммуналки окраинной Москвы в просторную шести комнатную квартиру в центре, из окон которой был панорамный вид на Кремль. Александр Григорьевич гордился собой, тем, что все, чего он достиг в своей жизни, он создал собственными руками. Без протекции со стороны какой-нибудь влиятельной родни, каковой у него, в общем-то, и не было. Он достиг своего социального положения исключительно своими силами и возможностями – хорошему аналитическому уму, прирожденным деловым качествам и умению свободно входить в контакт и расположить к себе людей.

Его фирма под звучным и стильным названием «АЛЕКС» благополучно процветала и ширилась филиалами по ближнему и дальнему зарубежью. К сорока с небольшим Александр Григорьевич Шпеер оказался владельцем многомиллионных счетов в солидных европейских банках и дорогой недвижимости, в основном в виде вилл в Испании, Франции и США, а так же большой квартиры в Манхэттене. У него была крутейшая «крыша», защищавшая от посягательств конкурентов и наездов мафиозных структур. Кроме того, в фирме «АЛЕКС» имелся, как и полагается солидным коммерческим организациям, свой отдел безопасности с профессиональным штатом специалистов, набранными из числа бывших гэбистов, которые в результате неумной внутренней государственной политике были вынуждены уйти со своих должностей из учреждения у площади Дзержинского. Александр Григорьевич приютил их в своей фирме и оплачивал их труд по американским стандартам. Да и вообще под руководством Шпеера работали сплошь профи. Короче говоря, он владел небольшой коммерческой империей.

Песенка кончилась, и Александр Григорьевич, сладко потянувшись в просторном салоне Седана, выключил СД-магнитолу с системой Chellenger. Распахнул дверцу, глянул хозяйским глазом на обновленную вывеску своей фирмы с логотипом «ALEX» и эмблемой в виде летящей в стремительном прыжке пантеры. Удовлетворенно хмыкнув, вальяжно выбрался из Мерседеса. Вальяжно прошествовал по чистому, красиво оформленному дизайнерами-садовниками двору своей организации мимо вытянувшихся в струнку охранников с короткоствольными автоматами Калашникова. Весело поприветствовал тех: «Как дела, орлы?». После чего поднялся по мраморным ступеням и вошел в парадное, оставляя за собой шлейф дорого и с тонким вкусом подобранного парфюма.

Пока Шпеер добирался до своего кабинета попадавшиеся ему на пути подчиненные, деловито сновавшие по коридорам с раннего утра, резко затормаживали свой ход и, улыбаясь, здоровались со своим боссом. На что Александр Григорьевич почти всегда отвечал красивой улыбкой, женщинам отпускал тонкие комплименты, мужскому персоналу мог ответить грубоватой, но вовсе не обидной шуткой и первым же громко расхохотаться. Он тонко чувствовал настроение своих сотрудников и, если оно было не на должном уровне, умело поднимал его. Для того чтобы дела фирмы процветали рабочая атмосфера в ее стенах должна быть здоровой. Не должно быть никакого напряга, работа должна быть в кайф. И Шпеер старался эту атмосферу поддерживать не только словом, но и делом. На черноморском побережье имелся ведомственный семейный санаторий, где персонал фирмы в отпускное время мог бесплатно отдохнуть и подлечиться со своими семьями. По до’говору персонал и члены семьи обслуживались в хорошей частной клинике. Но и спрос был соответствующий. Поэтому сотрудники старались во всю.

Тридцатилетняя, но выглядевшая явно моложе, красавица секретарша с голливудскими стандартами, словно сошедшая с глянцевой обложки дорогого журнала, - еще один предмет гордости Шпеера – деловая и умница, на ролях неофициальной жены, уже ждала шефа с томной улыбкой мастерицы своего дела. Александр Григорьевич закрыл за собой дубовую, отделанную качественной кожей дверь приемной. Оказавшись тет-а-тет со своей секретаршей, точнее офис менеджером, поцеловал ее проникновенным поцелуем в несмываемую помаду, по-хозяйски сжал завораживающие самый избалованный мужской взгляд округлости, туго обтянутые короткой черной юбкой, открывавшей восхитительной красоты длинные ноги.

- Как делы Любаша? – дежурно поинтересовался Шпеер, нехотя оторвавшись от губ женщины вамп. – Как Надька?

- Все хоккей. Ходит в садик, потихоньку привыкает. Она так обрадовалась твоей кукле Барби, ты себе даже представить не сможешь, - проворковала Люба, чуть отстранившись, чтобы видеть красивые карие глаза Александра Григорьевича. – Все поступившие сегодня бумаги я положила тебе на стол. Ничего такого, коммерческие предложения и циркуляры. Было несколько звонков от компаньонов, но все нормалек – по поводу старых договоров и подтверждения контрактов на поставки оборудования.

Шпеер удовлетворенно хмыкнул, высвободился из объятий любовницы и, по привычке, окинув себя придирчивым взглядом в большом зеркале, пригладил холеной ладонью вороненую с красивой проседью стильную прическу. Поправил галстук.

- Хорошо, Любаша. Сваргань-ка мне кофею, да не вчерашнюю жидкость, а нормальный, крепкий кофе.

- Крепкий кофе вреден для здоровья, мой фюрер. (Фюрер переводится с немецкого языка как – рулевой, управляющий).

Александр Григорьевич остановился на пороге своего кабинета, и, на манер капитана Жеглова, описав в воздухе указательным пальцем гиперболу и, ткнув им себе под ноги в пол, жизнерадостно рявкнул:

- Крепкий. Я сказал!

- Слушаюсь и повинуюсь, мой господин! – съехидничала Люба в спину входящего в свой кабинет босса и направилась к кофейнику.

Александр Григорьевич прошел через просторное помещение своего кабинета к внушающему своими размерами и отделкой уважение Т-образному столу, «ко всему прочему» предназначенному еще и для совещаний, и уселся в свое вращающееся кожаное кресло. Весело напевая себе под нос:

«Не перебивай меня, не перебивай, я сегодня как железо.

Не перебивай меня не перебивай, это просто бесполезно»,

Он включил свой «Пентиум», глянул искоса на стопку деловых бумаг и недовольно поморщился. Вздохнув, нехотя протянул руку, взял верхний конверт циркулярного письма. Это было напоминание из налоговой инспекции, в вежливой, но холодной как дохлая рыба форме, своевременно выслать копии бухгалтерских счетов. Шпеер выбросил письмо в корзину - его бухгалтеры и аудиторы знали свое дело туго и вели двойную бухгалтерию исправно. А что делать? Работая честно в нашем государстве в шесть секунд обанкротишься. А ведь надо еще благотворительством заниматься, меценатством… Так что приходится, как говорится, не корысти ради… Он нехотя взял следующую бумагу…

За чтением он не заметил, как открылась дверь и на пороге появился его компаньон и пайщик, Эдуард Семенович Загальский. Лысоватый тип с голубыми глазами, но жестким, отсвечивающим сталью взглядом. Эдуард Семенович, как всегда по-спортивному подтянутый, дружелюбно улыбнулся и козырнул двумя пальцами, на французский манер.

************************

Они познакомились лет десять назад, когда дела Шпеера уже стабильно шли в гору, но чтобы подняться на следующую ступень социальной лестницы нужен был более крупный капитал, вложив который можно было развернуться гораздо шире и добавить к торговле лесоматериалом нефть и промышленное оборудование. И так получилось, что какой-то приятель на очередной дружеской парти среди предпринимателей познакомил Шпеера с Загальским, который в то время искал выгодное дело и толкового гешефтмана, то есть бизнесмена, чтобы удачно вложить деньги. В то время он занимался тем, что давал деньги в кредит под очень выгодный залог под хорошие проценты. Встретившись в следующий раз уже приватно, в сауне и с проститутками, они договорились о слиянии капиталов, о том кто будет главным рулевым и процентной ставке с доходов. Менять название фирмы не стали, так как к тому времени она имела уже заслуженный авторитет в деловых кругах, а проценты поделили фифти-фифти, хотя сумма, которую вложил в дело Загальский была в два раза больше. Разумеется в этом играло роль то, что мозговым центром является Шпеер, а Загальский будет принимать участие в деле на правах заместителя. Александр Григорьевич так же настоял на праве разрыва контракта в одностороннем порядке, с разделом имущества и капитала поровну, с выплатой Загальскому его вложеной в дело доли. То есть, приблизительно, две трети начального уставного капитала. Короче говоря, диктовал условия сделки Шпеер.В результате этой сделки родилось новое акционерное общество закрытого типа. Совместный корабль под главным управлением Шпеера получил хорошую плавучесть и опытного капитана. Ур-ра!

*************************

- Здорово, Сашок, как жисть? – жизнерадостно поинтересовался компаньон.

- Кэгэбычно, - кивнул на приветствие Александр Григорьевич. – Думаю на недельку в

Париж смотаться, развеяться малость. Побудешь тут за меня…

- С Любкой? – без удивления полюбопытствовал Эдуард Семенович.

Шпеер загадочно хмыкнул и отрицательно качнул головой.

- Да нет, брат, познакомился я тут с одной мадмуазелькой лет двадцати… она эта… как

его… топ модель, во. Может даже, будет покруче Любы. В кровати я имею в виду. Считай без комплексов.

- А-а, - понимающе протянул Загальский и, заговорщицки ухмыляясь, подмигнул. – Может

поделишься со старым другом?

- Поживем - увидим, - отмахнулся Шпеер, доставая из ящика стола коробку с кубинскими сигарами. Он вообще-то не курил, но под настроение любил попыхтеть дорогим табаком без затяжки. Александр Григорьевич взял себе одну и, срезав специальной резкой кончик сигары, прикурил, после чего подвинул открытую коробку в сторону Эдуарда Семеновича. – Угощайся. Ирка вчера с Кубы привезла.

- Рахмат, не откажусь, - поблагодарил Загальский, пододвинув рядом стоявший стул и усаживаясь поближе к Шпееру. Он вынул из коробки сигару и, прикрыв глаза, с удовольствием понюхал ее густой табачный аромат. – А пахне-ет, ах, Карибами. Как Ирка-то, небось загорела как кубинка под атлантическим солнцем, а?

Шпеер недовольно поморщился.

- Сам увидишь. Ладно, выкладывай, че хотел, - произнес он, выпуская в экран монитора густое облако сизого дыма. – Просто так с утра ты ко мне не заглядываешь.

Загальский простодушно усмехнулся и, не отнимая дорогую сигару от своего горбатого носа, полез свободной рукой во внутренний карман пиджака.

- Проницательный ты наш… - Эдуард Семенович вынул на свет божий серебристо сверкнувший в лучах апрельского солнца, заглядывавшего в окно кабинета, компакт диск. - Вот, прислали вчера вечером ценной бандеролью с уведомлением отправителя о доставке адресату. Любопытная штучка, я тебе скажу. Прибалты предлагают нам портовый терминал за смешную сумму.

- Смешную? – живо заинтересовался Шпеер, с деловым любопытством посмотрев на диск.

- Прямо-таки сказочно смешную, - кивнул Загальский. – Только мне не верится в это что-то.

Сам посмотри.

- Хм, ну давай глянем, че они нам хотят толкнуть, - Шпеер забрал диск у зама, вставил его в

в «сиди-рум» компьютерного процессора. – Вообще-то, прибалтам я не доверяю, они народец такой, могут и фигню предложить.

В этот момент в кабинет вошла Люба, толкая перед собой тележку с кофейником, сахарницей, двумя чистыми чашками на блюдцах с чайными ложками и с любимыми Шпееровскими бутербродами, с сыром и сливочным маслом.

- Спасибо, Любочка! – повернулся к секретарше Загальский. – То что надо.

- Пожалуйста, - ответила Люба. – А спасибо скажите Александру Григорьевичу. Его заказ.

Загальский неопределенно хмыкнул, а Шпеер кивком головы велел ей убраться из кабинета.

- Никого не впускать, я занят, - приказал он. Люба кивнула и исчезла из кабинета тихо прикрыв

дверь за собой.

- На голубом экране монитора пошли видеокадры портового терминала с сопроводительным

текстом, описывающим предлагаемым на продажу объекта. Шпеер, удобно откинувшись в своем уютном кресле, минут десять изучал коммерческое предложение и сразу, как она закончилась, недоверчиво покосился на зама.

- Че это они почти задарма терминал свой продают? – со скептицизмом поинтересовался он -

Они что – идиоты?

- Может с финансами хреново у них? – предположил Загальский, который почти все время просмотра, занимался тем, что тщательно подпиливал свои ухоженные ногти. – Обанкротились, в долги впряглись, а теперь вынуждены распродаваться в срочном порядке. Всяко бывает.

Шпеер задумчиво хмыкнул, глядя на экран и потирая подбородок.

- Может быть, может быть…- промолвил он и попыхтел окурком сигары. – Но что-то не нравится мне это. Ты знаешь, что говорят англичане в подобных случаях?

- Любопытно, что? – поинтересовался Загальский.

- Я не настолько богат, чтобы покупать дешевые вещи, - ответил Шпеер, назидательно подняв

указательный палец.

Эдуард Семенович равнодушно пожал плечами,

- Тогда выбросим это на фиг? Тем более, что мы уже имеем один терминал в Калининграде.

- Нет, не торопись, лишний терминал не помешает. – Сказал Шпеер, гася сигару в пепельнице.

- Отдай в коммерческий отдел. Пусть проработают эту информацию. Если надо, то пусть отправят туда кого-нибудь толкового. Мало ли что. Действительно, всякое бывает. Ты не против?

- Абсолютно. – Согласился Загальский. – Почему бы и нет. Пусть поработают это дело.

- Ну и ладушки, - сказал Шпеер потирая ладони. – Может это и вещь.

Загальский встал, вернув стул на прежнее место.

- Тады я пошел? Сегодня еще планерка, если ты не отменил.

- Иди, - кивнул головой Шпеер и возвращая Эдуарду Семеновичу компакт диск. – Планерка не

отменяется. Мне перед Парижем нужно акценты расставить.

- О-кей, - Загальский забрал диск и вышел из кабинета. Плотно закрыв за собой дверь, он

остановился и, задумчиво повертев перед глазами диск, пробормотал:

- Ну что ж, как говорил товарищ Берия – «Попитка – не питка».

- В Багдаде все спокойно? – спросила Люба, профессионально быстро печатая текст делового

письма на компьютере, боковым зрением заметив Загальского.

- А? – прервал свои размышления Загальский, и, оторвав свой взгляд от компактдиска,

широко улыбнулся, демонстрируя здоровые зубы. – Да, Любаш, в Багдаде все спокойно. – Он засунул диск в карман пиджака и, вставив наконец в рот так и не прикуренную сигару, откусив зубами кончик, прикурил ее. – Там же теперь американцы.

Загальский вышел в коридор. Люба, на секунду приостановив бег своих красивых пальчиков по клавиатуре, проводила его взглядом и вернулась к своей работе.

Сделав несколько деловых звонков к управляющим основных филиалов фирмы, согласовав с ними рабочие вопросы и подкорректировав тарифы по поставкам Шпеер вдруг почувствовал непреодолимую сонливость, которая медленно, но неуклонно стала нарастать. Он энергично потер глаза и виски, чтобы взбодриться, но это мало помогло. Две дополнительные чашки с кофе из кофейника так же не дали должного эффекта. Тогда Александр Григорьевич, не в силах дольше сопротивляться силам Морфея, решил вздремнуть с полчасика, тем более, что в это утро никаких важных дел запланировано не было. Он попросил Любу, чтобы его не тревожили и прилег на диван. Закрыв глаза, он моментом уснул.

…Минут через сорок Александр Григорьевич проснулся, резко открыв глаза. Волосы и рубашка его были влажными от пота. Сон был крепким, словно он провалился в вязкую бездну, но каким-то странным: ему снились яркие видения, смысл которых Шпеер вспомнить не мог, но это было что-то очень важное…

Сонливость прошла, но, вопреки ожиданиям, утренняя свежесть не вернулась в тело: голова была тяжелой, словно после сна на границе светлой части дня и темноты, а настроение подавленным. Шпеер встал с дивана, подошел к платяному шкафу, открыл его и внимательно посмотрел на себя в зеркало, вделанное в дверцу. На него глянуло бледное и резко постаревшее лицо Шпеера из зеркального мира. Александр Григорьевич удивился такой резкой перемене настроения и состояния духа, но особого значения этому не придал. Он посмотрел на часы, было почти два, тщательно причесался и сел за свой необъятный стол. Мрачно глянул на деловые бумаги – работать в общем не хотелось. Полная апатия. Кое-как пересилив себя – выполнил самые важные дела, а планерку, намеченную на три часа дня, поручил провести Загальскому в своем кабинете, дав ему необходимые указания. Отложив все деловые встречи на другой раз, предупредил Любу по селектору, что никого сегодня не примет. И даже наорал на свою любовницу, когда та озаботилась тоном его голоса, грубо посоветовав ей «заняться своими прямыми обязанностями». Люба в ответ только что-то пискнула, как мышка, которая, возвращаясь к себе в норку, у входа внезапно встретила матерого котяру и, путая буквы в словах, ответила, как маленькая девочка:

- Прости…те, пожалуйста, Александр Григорьевич… я больше не буду.

Шпеер понимая, что перегибает палку, ничего с собой поделать не мог. Непонятная нервная усталость и раздражение стремительно нарастали и угнетали его буквально с каждой следующей минутой…

В этот день Александр Григорьевич отпустил подчиненных гораздо раньше обычного, благо была суббота – короткий рабочий день. Приказал охране у входа не впускать никого. Шпеер отключил все телефоны в кабинете, а так же в приемной и, оставшись наконец наедине с собой, полностью расслабил узел галстука, нажал на телевизионный пульт плазматрона, укрепленного в стене как картина. …По первому каналу гнали какое-то латиноамериканское «мыло», на втором – не менее идиотскую шоу-программу, где жюри на полном серьезе пыталось сравнить размер груди женщины с ее интеллектуальным потенциалом, на третьем – передачу для детей, которая скорее делала детей олигофренами, чем хоть на йоту развивала их мышление… Переключив телевизор на следующий канал, Шпеер увидел женоподобного певца, скакавшего по сцене и гримасничавшего, словно душевнобольной, восторгавшийся свободе после побега из дурдома… На следующем канале показывали откровенные документальные кадры какого-то кровавого убийства – какой-то мясник вырубил топором целую семью…

Александр Григорьевич Шпеер нажатием пальца на кнопку пульта выключил телевизор и мрачно уставился в черную пустоту экрана, почему-то раньше все это он смотрел не без интереса. А сейчас… Сейчас душевный дискомфорт нарастал не замедляя своего хода. Такого с ним раньше не было. Бывало, правда, что на некоторое время он становился замкнутым. Но только лишь для того, чтобы прийти в себя, после напряженного умственного труда, когда на карту были поставлены все деньги фирмы во имя какой-то сделки, обуславливавшей дальнейшее продвижение Дела в гору через очередное препятствие. Его никто не смел спрашивать - все ли он взвесил, чтобы принять окончательное решение. Потому, что все знали, он – Мозговой центр. Он сам себе приводит аргументы и, к ним, контраргументы. Он воин на финансовом поле боя, ему никто не указ, и так было заранее обговорено и решено…

В такие минуты он лечился легко – стоило принять на грудь грамм четыреста – пятьсот водки, трахнуть сочную девку, как все возвращалось на круги своя… Но сегодня все было не так как обычно. Никаких крутых сделок в последнее время не было. Умственного стахановского труда, просчитывавшего хитрые многоходовые комбинации в делах с такими же волками как он и, как часто бывало, не дававшего передыху ни на минуту многими сутками подряд, не дававшего уснуть в глубокую ночь тоже не было. Он вдруг понял что чего-то боится. Чего именно - сам понять не мог. Это был какой-то безотчетный страх. Страх перед окружающим его миром.

- Странно, - подумал Шпеер, открывая холодильник, где стояла батарея бутылок с качественным спиртным. – С чего бы это.

Не долго размышляя, он выбрал «антидепрессант» под названием «Абсолют» и, наплескав в бокал на четыре пальца, опрокинул в рот кристально чистую холодную жидкость. Сделав два больших глотка он даже не поморщился, качественное зелье протекло в желудок как к себе домой, и разлилось по телу приятной теплотой. На несколько минут депрессия отступила, но затем накинулась на Александра Григорьевича с удвоенной силой. Он не понимал в чем дело. Он всегда заранее предчувствовал нервное переутомление, предел своих психических возможностей и тогда, еще до первых симптомов упадка душевных сил, уже загорал на жарком солнце с дорогой проституткой, где-то на Мальдивских островах или Баунти, где он за пару недель полностью восстанавливал свои силы. Свою намеченную поездку в Париж он так же запланировал заранее, упреждая очередной упадок сил. Но эта «дапрессуха» взяла его врасплох. Ничем не обоснованная, возникла в нем спонтанно. Шпеер пощупал свой пульс – пульс был значительно учащен, но все же без перебоев. К психиатрам он никогда не обращался, он моментально представил себе реакцию партнеров по бизнесу: «Ха-ха-ха! Не, пацаны, вы слыхали, Санька Шпеер к психиатру ходит?! Да, да сто пудов вам говорю. Чего-то у него, видать, не в порядке. Надо бы поосторжней с ним, вдруг он псих!». Это малахольные американцы чуть что к психоаналитикам бегают. Он сам себе психиатр, поэтому отнесся к своему состоянию вполне философски: так, видно, бывает порой. Глянул на часы, - вечером встреча в боулинге с людьми, которых жутко не переваривал, но это были нужные для его бизнеса люди. Ему нужен стабильный хороший доход, чтобы собрать безболезненно нужную сумму, расплатиться с Загальским и плыть дальше самому. «Интересно, догадывается Эдик о моих планах? Да, плевать.», подумал Шпеер. Поразмыслив, он от встречи с «нужными людьми» отказался, предупредив тех по сотовому телефону, сославшись на некое крайне чрезвычайно важное дело, после чего свой мобильник он так же отключил. Он чувствовал острую потребность в одиночестве, что само посебе было так же для него ново. Подумав про домашний очаг, Александр Григорьевич зло хохотнул. Он вдруг четко осознал, что домой его тянет меньше, чем куда бы то ни было. Что дома его все бесит гораздо сильнее, чем даже общение с «нужными людьми».

При мысли о доме Шпеер понял, что больше всего на свете он ненавидит свою жену, хотя и любил ее со студенческой скамьи безумной любовью. Она отравила всю его жизнь практически с самого начала их супружества. Буквально на следующее уторо после первой брачной ночи, – в те времена нравы среди молодежи были несколько иными, – она заявила, что видит в нем не просто любимого человека, а в первую очередь мужчину-добытчика, который будет шикарно одевать и носить на руках свою «женушку», как любила она себя называть. Шпеер поначалу даже и не догадывался, что дирижирует мировоззрением жены его теща, которая, оказывается, советовала своей «доче» постоянно напоминать своему мужу: «Мужчина, который не имеет денег – ничто, половая тряпка, об которую вытрет свои грязные ботинки любой». Работая в проектном институте, Саша Шпеер готов был вылезти из своей шкуры – лишь бы заработать чуть больше, чем его знакомые и друзья, чтобы не дай Бог, не упасть в глазах своей жены. Ирунчика, как он ее тогда называл. Чтобы быть не хуже тех мужиков, которых его жена при каждом удобном случае ставила ему в пример. Он ходил поздними вечерами на вокзалы, разгружал после работы в своем институте товарные вагоны, чтобы заработать лишний четвертак. А когда по-настоящему разбогател, его благоверная стала талдычить ему, типа, что это только благодаря ей он стал тем, кем сейчас является. Что коли бы он женился на какой-нибудь «Нюшке», то до сих пор прозябал бы зачуханным мэнэсом в своем НИИ, если б уже не сократили по штату…

Надо отдать должное, его жена и вправду помогала ему дельными советами в делах общения с людьми. В людях Ирина разбиралась гораздо лучше, чем Александр, который видел в окружающих его «человеках» только хорошее. Но только этого ли Саша хотел от Иры? Той самой Ириши, которую он напряжением всех своих сил превратил из «серой мышки» в, считай, королеву светского общества. Которая по несколько раз в год теперь мотается по дорогим курортам и имеет личных массажистов и тренера по фитнесу… Из любви к своей жене, отдавая должное Ирине, она являлась женщиной красивой и яркой внешности, Шпеер надеялся, что та со временем переменится ( Если б он тогда вовремя разобрался кто в их семье играет первую скрипку, то он не пожалел бы всех своих денег, чтобы «заказать» свою тещу). Но Ирина была всегда чем-то недовольна, считая, что ей должен был достать муж гораздо лучший, чем он…

Дети его вызывали раздражение не меньшее, если не большее, чем его жена. Их он, как обеспеченный, светский человек, отправил учиться в престижные вузы развитого Запада, искренне надеясь, что они станут достойными людьми, которыми Шпеер будет справедливо гордиться… Но по донесениям своих агентов службы безопасности Александр Григорьевич знал, что его дочь отдается за бугром мужикам без особых этических соображений, а сынок выбрал нетрадиционную сексуальную ориентацию. Он к этому относился, естественно, болезненно, но, все же, снисходительно. Считая это как бы ошибкой молодости и нанесенным волной прорвавшейся с Запада свободы демократии. Типа, это всего-навсего дань моде, условности современной молодежи. Но теперь в его душе яркой вспышкой разросся, как огромный мексиканский кактус, протест против всего этого ненормального, асоциального, неестественного, чуждому природе любого нормального человека… Вдобавок оба его ребенка приобщились к наркотикам.

- Ну разве ж я об этом мечтал? – пробормотал Шпеер, глядя на потемневшее от вечерних сумерек окно. Он налил себе еще водки и, так же, залпом выпил. – Я ж хотел иметь нормальную жену, чтобы она встречала меня после работы искренней, доброй, нежной улыбкой. Чтобы дети бежали ко мне навстречу с радостью, что их отец домой пришел, а не потому, что тот принес какую-то дорогую игрушку, после получения которой интерес к отцу падал до абсолютного нуля. Я хотел, чтобы жена любила меня как единственного мужчину на свете и чтобы души в детях не чаяла, видя в них мои черточки…

Шпеер налил еще водки и осушил бокал, словно там была родниковая вода. Он приложил холодный, запотевший хрустальный стакан к щеке. Он вспомнил свое детство. Его отец умер от фронтовых ран через несколько лет после войны, когда Саша был еще малышом. Мать, храня верность мужу, больше не вышла замуж, воспитывая сына в нежной материнской любви и ласке, всегда ставя ему в пример только отца, честного и уважаемого человека. Шпеер остался круглым сиротой в студенчестве, когда его мать ушла к отцу в мир иной.

У него никогда не было истинных друзей, к которым он мог бы пойти и поплакаться – он в этом мире был совершенно одинок. Ему вдруг на ум пришло название мексиканского телесериала «Богатые тоже плачут». Александр Григорьевич горько усмехнулся: «Плачут, плачут… еще как плачут. И причины, по сути, те же».

Менять свою жизнь в сорок пять лет было абсурдно. Снова жениться не составляло труда, но человеку его уровня на пути могли повстречаться только женщины, которым решительно наплевать за кого они выходят замуж. Лишь бы у того было все «аллес гут» в портмоне и в трусах, - но первое самое главное. Ни о каком внутреннем мире речи быть не может. А такие «варианты» были хуже, чем его жена, которая хоть уже знала его давно.

Менять свою жизнь – это значит уехать куда-нибудь туда, где его никто не знает, и где никто его не смог бы достать. Но это было так же фантастично, как если бы Шпеер вздумал эмигрировать на Марс. А от своих привычек и себя самого, тем более никуда не убежишь. Он уже не мог отказаться от всех благ, что имел, своей значимости в социуме, которые как наркотик, если попробовать раз, то уже не откажешься от этого никогда…

В кабинете стало совсем темно, когда на глазах Александра Григорьевича навернулись слезы от безысходной тоски по обычному, земному человеческому счастью. Человеку что нужно, – здоровая, любимая семья, хорошие друзья и интересная работа - свой микромир, где Человек чувствовал бы себя как рыба в воде. Это как дети построившие во дворе из картонных коробок свой Штаб, где они прячутся от внешнего мира, как улитка в своем домике… Шпеер, из всего выше перечисленного, имел только работу, интересную и творческую. Но этого мало… В слезах Александра Григорьевича отразился неоновый свет иллюминаций находившегося напротив его окон ночного клуба. До его слуха донеслась, чуть приглушенная двойной рамой окон, ритмичная латиноамериканская музыка. Люди радовались жизни…

Шпеер включил настольную лампу с зеленым плафоном как у Ленина, резко встал со своего кресла и подошел к утопленному в стену бронированному сейфу. Вставив и провернув ключ, он набрал код и распахнул дверцу. Внутри на полочках лежали секретные деловые бумаги, печать фирмы, упакованные в пачки деньги в валюте и рублях. А в самом углу, на дне сейфа, покоился пистолет германского производства системы «Вальтер». Подарок самому себе на сорока четырехлетие… Александром Григорьевичем руководствовала некая решимость.

Шпеер взял пистолет и, повертев, взвесил в кисти, рука удобно обжимала чуть шероховатую рукоятку. Это была странно возбуждающая тяжесть. Не тяжесть обычного булыжника, который можно спокойно выбросить и освободить руку. А тяжесть, излучавшая некую магнетическую энергию, с которой не хотелось расставаться. Которая придавала какую-то защищенность перед окружающим миром. Которая как огонь притягивала и отпугивала одновременно… Александр Григорьевич нажал на фиксатор, и пистолет презрительно выплюнул обойму, содержавшую в себе желтовато-красный ряд патронов с начинкой из свинца в медной оболочке. Эту «начинку» можно назвать самым лучшим антидепрессантом, который не страшно передозировать. Так размышлял Шпеер, до сего момента использовавший пистолет только в стрельбе по жестянкам да по плакатам с изображением шоу-звезд в подвале своей дачи, где он оборудовал себе тир, и на природе.

- Лучшего подарка себе на день рождения я б, наверное, и не придумал, - угрюмо усмехаясь, пробормотал Александр Григорьевич, резким движением левой ладони вгоняя обойму в рукоятку пистолета. – Теперь тебе предстоит настоящее дело… Я нашел выход отсюда.

Он снял пистолет с предохранителя и вставил ствол себе в рот. Опустил палец на курок и, задумался… При таком выстреле смерть наступит мгновенно, разворотит весь затылок, - он как-то отстранено представил себе свой кабинет забрызганный его мозгами и кровью, валяющееся на полу в нелепой позе свое тело. Это представилось ему не эстетичным…Будучи аккуратистом по натуре, не выносившим грязь и беспорядок, любивший все делать со вкусом и красиво, он передумал стреляться таким образом. Шпеер сел за свой стол и приложил дуло к груди, но тут его не устраивало, что такая рана заставит его еще некоторое время помучиться перед смертью от боли и ужаса. Да и промахнуться имелся шанс, - а такие дела нужно делать наверняка. Тогда он упер вороненный ствол «Вальтера» в правый висок и тут вдруг вспомнил, что в подобных случаях полагается писать предсмертную записку, объясняющую причину такого шага. На секунду он поразился тому, как хладнокровно он рассуждает о том, что собирается совершить.

- Мд-а, Шпеер, ну ты даешь.

Отложив пистолет, он открыл свой органайзер, открыл его на чистой странице и, сняв колпачок с «Паркера», приготовился писать… А что писать? Что написать людям, которых будет интересовать его записка? Да и будет ли - вот в чем вопрос… Тут Шпеером овладела холодная ярость. Он резким, размашистым росчерком начеркал: «Да пошли вы все…».

Швырнув перо на стол и, схватив пистолет, приставил его к виску. Палец замер на курке, словно сомневаясь, будто предлагая хозяину еще подумать.

- А, че церемониться! – Пробормотал Шпеер и решительно нажал на спусковой крючок.

Грохот выстрела ворвался в мозг разрывающей болью. Боль по позвоночнику стекла вниз, разливаясь по всему телу расплавленным свинцом. Глаза застлала багряная пелена, по которой заплясали в бешеном хороводе металлически сверкая фиолетовые кольца. Уши заложило словно железобетоном, сквозь плотную преграду которого стал просачиваться резкий, тонкий звон, внезапно перешедший в тяжелый колокольный гул ударов взбесившегося сердца. Оно барахталось пытаясь вернуть себе ритм, захлебываясь в своих беспорядочных сокращениях:

«…тук-тук…тук…тук-тук-тук… тук… тук… тук… … тук… тук… …Ту-у-у-ук……….».

Сердце обессилено застыло, словно смирилось, отказываясь от бесполезной борьбы. Когда наступила абсолютная тишина, за мгновение до того, как сознание выключилось как телевизор, Александр Григорьевич Шпеер подумал: «Все… Это конец…».

 

********************

 

… Руслан Ширинский, приняв утренний контрастный душ, обтерся ярким махровым полотенцем и накинув на посвежевшее тело банный халат, вышел из ванной. Пройдя в гостиную, он уселся в глубокое, мягкое кресло рядом с журнальным столиком, на котором остывала большая кружка с крепким кофе. Телевизор был поставлен на среднюю громкость. Вот-вот должны начаться криминальные хроники за прошедшие сутки в Москве. Закончилась незатейливая реклама, и на экране, под фонограмму воя сирен милиции и скорой помощи, замелькали кадры криминального характера. Чей-то хорошо поставленный голос торжественно посоветовал:

«Пользуйтесь охранной сигнализацией «Аллигатор», и Вы будете спокойны за свое движимое имущество!».

Руслан отхлебнул сладкий кофе, затем прикурил сигарету «Честерфилд». Показывали кадры съемки с места, где какие-то неизвестные в упор расстреляли «Ауди-6» помощника известного депутата. Находившиеся в машине помощник и некая молодая женщина погибли на месте. Репортер, как положено, задал несколько вопросов представителю из пресс-центра МВД о мотивах этого убийства, после чего довольный умчался со своей съемочной бригадой по следующей наводке диспетчера студии. Затем показали пару сцен пьяной «бытовухи», кто-то кого-то порезал чуть ли не ломтями. Наконец, почти в самом конце передачи пошел сюжет об обнаружении в головном офисе очень известной торговой компании трупа совладельца, председателя совета директоров и управляющего этой организации – Александра Григорьевича Шпеера. Репортаж шел ночью, во дворе здания офиса, где столпилась толпа людей в форме и в штатском.

- Предполагается, что это очередная жертва серии загадочных самоубийств известных людей за последние два года, - возбужденно вещал в объектив камеры молодой репортер в очках. - Покойный был широко известным в деловых кругах СНГ бизнесменом как честный деловой партнер. Он так же являлся щедрым меценатом и благотворителем. Было бы очень интересно узнать мнение заместителя начальника уголовного розыска Москвы, подполковника милиции Николая Ивановича Синицына.

Руслан глубоко затянулся сигаретным дымом и пробормотал:

- Мд-а, хорошего человека не стало…

Очкастый репортер ткнул микрофоном в упитанную физиономию коренастого милицейского чиновника.

- Скажите, пожалуйста, что вы думаете о случившемся? Это было самоубийство?

Милиционер понимающе кивнул головой.

- В данный момент при начальном осмотре, имеется предположение, что это классический суицид, - авторитетно подтвердил он. – В пользу самоубийства говорит тот факт, что в тот роковой момент в здании офиса, кроме Шпеера никого не было. Бригада охранников количеством четырех человек, заслышав звук выстрела, через несколько секунд оказалась в кабинете потерпевшего, где и увидела еще агонирующий труп, в правой руке которого находился пистолет системы «Вальтер» с еще дымящимся стволом. Сейчас составляется протокол осмотра места происшествия, допрашиваются свидетели. Следственной группой будет заведено уголовное дело по факту насильственной смерти.

- Так вы считаете, что это насильственная смерть? – оживился репортер.

- Всякая смерть, кроме естественной или от несчастного случая и болезни, считается насильственной, - философски заметил чиновник. – Самоубийство, - это, знаете ли, тоже насилие. Добровольное ли, или же по принуждению.

Последним словам подполковника репортер явно обрадовался, ухватившись за них руками и ногами.

- Так значит, следствие предполагает, что самоубийство имеет принудительный характер?

Милицейский чин не довольно поморщился, и ответил, предупредительно отодвигая от себя микрофон:

- На начальном этапе расследования следствие предполагает любые ключи. Все. Комментарий окончен.

- Как вы сами видите, - трещал в объектив камеры очкастый, - ответ чиновника от МВД не прояснил ситуацию с самоубийством известного бизнесмена. Попытаемся пролить свет на это, спросив ближайшего компаньона покойного Шпеера, господина Загальского Эдуарда Семеновича.

Объектив камеры навелся на только что вышедшего из здания офиса одетого в кашемировое пальто Загальского. Репортер резво подскочил к нему, и, торопливо представившись, спросил:

- Как вы думаете, каковы причины самоубийства вашего компаньона и что вы думаете о содержании предсмертной записки?

Загальский скоро закрыл ладонью объектив камеры и глухо ответил:

- Простите, сейчас я не могу с вами разговаривать на эту тему. Единственное, что я сейчас могу ответить, - это то, что для нас это оказалось полной неожиданностью. Мы все ошарашены и в недоумении…

- Ну, разумеется, - усмехнулся Руслан и отпил кофе. - Для тебя это как гром среди ясного неба… Диск от радости не забыл уничтожить?

В этот момент рядом зазвонил телефон. Руслан протянул руку и снял с подзарядки трубку радиотелефона. Глянув на окошко в телефонной трубке, где появился определившийся номер телефона звонившего абонента, не дожидаясь привета, ответил:

- Салют труженикам психологического труда… Спасибо, взаимно… Тоже смотрите?… Ну что, поздравим друг друга с очередным положительным результатом?… Я - за. Давайте отметим… Где?.. Давайте в «Праге», мне там больше нравится,… Договорились. Значит, в девятнадцать ноль за тем же столиком… Не утруждайте себя, я сам забронирую… Да… Вот сижу, жду, - должны принести по результату… Адью, всего хорошего… Пока.

Руслан выключил связь и положил телефон на место. Криминальные хроники закончились, и теперь на экране какая-то девушка, повернувшись задом к затемненным стеклам представительского класса иномарки, внимательно разглядывала, не просочились ли у нее сквозь трусики месячные. Это шла реклама тампонов. Руслан хмыкнул и загасил в пепельнице чадящий окурок. Он встал, скинул халат и переоделся в спортивный костюм. Затем подошел к включенному компьютеру в углу гостиной и, пробежав худыми пальцами по клавиатуре, стер из памяти компьютера какую-то программу.

… Раздался звонок входной двери. Руслан бодро вышел в прихожую, внимательно глянув в глазок, открыл дверь. На пороге стоял низкорослый, полный человек средних лет.

- Здравствуйте, - он переминался с ноги на ногу. – Разрешите войти?

- Разумеется, - охотно разрешил Руслан, кивком головы приглашая посетителя в гостиную.

- Я не надолго, - предупредил утренний визитер, проходя в квартиру и вынимая на ходу из внутреннего кармана легкого пальто тугой сверток. – Вот, - сказал он кладя сверток на стол. – Это ваша вторая часть доли.

- Гонорара, - жестким тоном поправил его Руслан. – Доля – это у вас.

- Прошу прощения, - визитер ничуть не смутился, расплываясь в угодливой улыбке Весельчака У из мультфильма «Тайна третьей планеты». – Гонорара.

Весельчак У увидел компьютер, и посмотрел на Руслана.

- Разрешите полюбопытствовать, - это на нем вы делаете свое дело?

- Работаю, - подтвердил холодно Руслан.

- Ну да, работаете, - охотно поправился визитер, не переставая улыбаться.

- Я не стреляю из пистолетов и пулеметов, - уточнил Руслан. – Я, видите ли, работаю исключительно на компьютере. Составляю, так сказать, компьютерные программы.

Весельчак У улыбнулся еще шире.

- Но делаете вы это не хуже чем первоклассный снайпер с винтовкой Драгунова. Наповал. И именно того клиента, которого нужно убрать чисто, без лишних жертв.

- Это верно, - Руслан честолюбиво улыбнулся. – Моя программа знает свое дело.

- А не могли бы вы в двух словах объяснить, как это действует. – Вежливо попросил визитер. – Если это, конечно, не секрет.

- В двух словах? Можно. Тем более, что это уже давно не секрет, - для людей сведущих…, - пожав плечами и снисходительно улыбнувшись, сказал Руслан. - У каждого человека за достаточно долго прожитую жизнь в корке головного мозга откладывается пережитая и накопленная за это время негативная информация, как впрочем, и положительная. Я эту негативную информацию программирую на каком-нибудь обычном компьютерном диске, вплетая, так сказать, в кадры безобидной информации. Заодно там же помещаю разработанные мною, как психологом, - Ширинский не стал упоминать о своем напарнике, звонившем недавно, – кодированные сигналы, отключающие в подкорке, области мозга отвечающей за интуицию, - функции, которая, по сути, является предохранителем от действий организма во вред себе. Короче говоря, обработанное моей программой лицо временно утрачивает чувство самосохранения. И под действием острой депрессии, спровоцированной моей же программой, ищет спасения в небытие. То есть смерти. Но для усвоения мозгом моих алгоритмов, субъект должен уснуть на некоторое время, чтобы кодированный сигнал беспрепятственно усвоился мозгом. Для этого я помещаю на диск комбинацию не заметных глазу изображений, утомляющих мозг и вызывающих у объекта непреодолимую сонливость.

- Это типа двадцать пятого кадра? – догадался Весельчак.

- Суть вы уловили, - кивнул головой Руслан. – Правда, в компьютере это выглядит несколько сложнее.

- Скажите, - визитер почесал свежевыбритую щеку, - а почему вы не рекомендуете смотреть на экран постороннему человеку? Вы как-то говорили, что ваша программа действует избирательно. Только на выбранного клиента?

Ширинский усмехнулся, вынул из пачки новую сигарету и прикурил ее.

- Какой вы любопытный, однако. Я же вам только что сказал, что обработанный моей программой человек теряет чувство самосохранения. Посмотрел кто-то другой мой видеоролик, затем вышел на улицу и со спокойной душой шагнул на дорогу перед мчащимся самосвалом. Это вроде шальной пули.

Толстяк задумчиво покачал головой.

- Еще один вопрос. А клиент стопроцентно умрет?

Руслан глубоко затянулся ароматным табачным дымом и выпустил его из себя в две струи из носа.

- Хороший вопрос. - Однако, он слишком любопытен, - подумал про себя Ширинский. – Надо сообщить об этом заказчикам, пусть присылают другого посредника... Хотя.., видать, это их инициатива, они не пошлют ко мне фуфло какое-нибудь... Ну что ж, на здоровье. - Если, приблизительно в течение суток ему никто не окажет помощь в виде экстренной психиатрической помощи, то он – труп. А по прошествии суток мозг выбранного объекта сам разберется в аварии, так сказать, коммуникаций, и восстановит себя в прежней форме. А чтобы кто-то оказал, скажем так, жертве психиатрическую помощь, необходим находящийся поблизости человек, специалист по психиатрии, который вовремя распознает симптомы «патологической депрессии». Это когда человек стремится полностью самоизолироваться, не желая с кем-либо общаться и жаловаться на свои проблемы.

Руслан глянув сверху вниз на собеседника, продолжил:

- Но если ваших хозяев что-то не устраивает, то пожалуйста...

Весельчак уважительно покачал головой и многозначительно кашлянул.

- Есть новый заказ, - произнес он, глядя прямо в глаза Руслану. – Гонорар, предполагается быть таким же.

- Кто, - спросил Ширинский после некоторого молчания.

- Один человек из генеральной прокуратуры. Слишком, понимаете ли, любопытный. Сует везде свой нос. Порочит, так сказать, в глазах общества уважаемых людей досужими подозрениями и, чуть ли, не обвинениями…

Посерьезневший вдруг толстяк замолчал. Руслан сбил наросший на сигарете столбик пепла в пепельницу. Затянулся и, сделав паузу, аккуратно выдул струю дыма в потолок комнаты.

- Досье имеется? – деловито поинтересовался он. – Личные привязанности, слабости, устремления…

- Все будет в наличии, - пообещал визитер. – Все, что вам необходимо.

Ширинский смял в пепельнице недокуренную сигарету.

- Хорошо. Передайте, что я согласен. Условия те же, - вся собранная информация о субъекте должна быть исчерпывающей.

Визитер обрадовано раскланялся и покинул квартиру. Вызвав лифт и нажав на кнопку первого этажа, он пощупал хрустящий банкнотами карман, - это была его очередная посредническая доля сделки, - после чего одухотворенно произнес вполголоса:

- Гений… Просто гений!.. Боже мой – как же это все просто