Пагубная страсть! – ощущая комок в горле, сетуешь ты на судьбу.

…Насилуя мозг, стараешься вызволить из недр изнурённого сознания роковые слова, мысли. Те единственные… неповторимые!

Ты одержим идеей, чудесным прозрением.

Изо дня в день корпишь над «капризными» образами, пытаясь дать путёвку в жизнь изощрённой фабуле. Бредишь, как безумец, как маньяк, бездумно шевеля губами; не обращая внимания на сведенные сарказмом лица.

Утро. День. Вечер…

Наступит ночь. Но и она не принесёт тебе желанного покоя.

Разум тщится усыпить, вызволить из бездны издёрганное за день тело. Но душа… Она словно дьявол смеётся над плотью, отметая прочь неуклюжие потуги Морфея.

 

* * *

Любовь… (?)

Вы пытались творить? ожесточённо, с яростью!

В отчаянии набрасываясь на белоснежную плоть листа, тщились воплотить мираж неосуществимых мечтаний, надежд; собрать воедино осколки разбитых грёз. И …перечитав (в который раз), разражались желчью немочи, кромсая в клочья дешёвые поползновения души. В бессильной злобе комкали строки избитых фраз, гротеск «картонных» героев; устилали паркет листами-чайками никчемных метафор.

Но…

Муза сжалилась, снизошла к вам, по заслугам вознаградив муки изысканий.

Оживали эфемерные тела героев, наращивая жилы, мускулы, плоть. И настал тот миг, когда насытившись соком жизни они обрели свободу мысли, духа - восстали, противясь руке Творца.

Скальпель пера боле не властен над их сердцами, им претит затхлый мирок взращенный Мастером. Твоя воля не всесильна, Создатель!

 

Последняя строка, прощание с читателем… Слова «под занавес».

Дрожащей от усталости рукой вы перевернёте последнюю страницу и… содрогнетесь от предчувствия. Они где-то здесь, рядом. Росчерком пера выпущена на свободу стая химер.

В послеобеденном зное, сочащемся сквозь пыльные жалюзи, вы наконец услышите шепот, стон:

- Ты Изверг!! – исторгнет девичий голос. - Ты изуродовал клинком мою грудь, лишив счастья материнства. Мне не внимать плачу младенца; не наслаждаться гладью его кожи…

- Это не я… - дрогнут бескровные губы автора. - Так требовал сюжет, Мария.

Усталые от бессонницы веки воспрянут, ощупывая покрытую трещинами штукатурку; сверлят взором ковёр, «сотканный» из клочьев испещрённой бумаги. Тёмный, заваленный хламом угол, сдвинется, осядет, рассыпаясь в прах под лазурью южного неба.

Иссохший остов флибустьера раскачиваясь на скрипящей рее, наградит Мастера усмешкой нетленного звериного оскала:

- Потрошитель человеческих судеб! Ты накинул пеньковый шнур на шею единственного сына, толкнув старуху-мать в клоаку нищеты и голода. Напрасно милосердна к ней смерть - она давно не жилец на этом свете.

- Молчи!! я не волен потакать стенаниям сердца. Быть заложником наивных чувств… Слышишь?! Это судьба!!

Напрасно вы будете гнать от себя мир духов, вскормленных дикими иллюзиями изнурённого разума.

- Где мои руки Мастер!? – обезображенные губы шкипера разлепятся в предсмертном хрипе. - Ты отнял у меня кусок хлеба, кинув на произвол судьбы в затхлом смраде богадельни…

- Я ваш Прародитель! Я Творец!! …Я вдохнул жизнь в ваши жалкие сердца, наполнил их плачем, смехом… любовью. Я вытащил вас из бездны, из небытия!

Прыгают неровные строчки, скачут. Как волокна пеньки свиваются упругим канатом.

- Ты Из-зувер!!

Иссушённые кисти флибустьера тянутся к горлу. Трещит пергамент натянутой кожи, вспухает, пучится под обескровленными венами: ещё одно усилие… нечеловеческое. Мёртвая хватка давит на кадык: сжимает артерию, ломает гортань - до жёлтых кругов, до зелёных.

…Вспыхнули мириады звёзд, освещая гладь Млечного пути.

 

* * *

Сдвинулась тяжёлая дверь, общитая тусклым листом металла. Как после долгой спячки встрепенулись стартеры под белыми колпаками ламп.

- Всего лишь четверо за эту ночь, - краснощёкий парень загородил ладонью глаза от резкого неонового света и пропустил вперёд кругленького приземистого толстячка.

Седой кудрявый венчик окружал гладкую лысину, а синевато-мертвенный свет шаловливо поигрывал на розовом, как у младенца, темени.

- Вот здесь…, - юноша приблизился к столу и щурясь на раскрытый формуляр листнул страницу-другую. Придерживая увесистый скоросшиватель, он вернулся к шефу.

- Мать и двое детей. Автокатастрофа.

Упрямый вихор над покатым лбом стажёра шаловливо дёрнулся из стороны в сторону. Торопясь показать товар лицом, он засуетился; шагнул к матовой из нержавейки стене разделённой на камеры-«пеналы» и поколдовав над дверцами выкатил «ложа почивших».

- Опознание произведено, - как по конспекту затараторил стажёр, - заключения переданы в милицию, для дальнейшего…

- Родственники... - перебил толстяк, – кто-то интересовался ммм… погибшими?

- Примерно около двух часов ночи…

Патолог поспешно махнул ладонью, пресекая очередную тираду ретивого коллеги. Двумя пальцами он приподнял зелёную линялую простынь:

– Н-да… - сморщился мясистый в прожилках нос. - Уберите это месиво! – почтенный эскулап поспешил вытереть пальцы о белоснежный халат.

Стажёр засучил длинные не по росту рукава и затолкал «саркофаги» в мрачные зевы камер. Клацнули замки-челюсти - приняв под опеку Цербера земную дань.

Лязгая носилками, парень выкатил очередное тело. Откинув с лица покойника простынь, он отступил на шаг, поглядывая на выпирающие скулы аскета, мертвенно-серый лоб под нечёсаными пепельными прядями.

- Ну а с этим… а с этим вообще чёрте что! – стажёр лизнул пересохшую губу. - В скорую звонок поступил. Примерно э-э… - в формуляре указано. На телефонной линии: скрежет, смех, завывания. Дежурный грешным делом подумал: детишки балуются, но перестраховался и в районное отделение передал. В Первомайском адрес вычислили - это у них совсем рядом. И наряд выслали.

На стук никого. Ни звука, ни шороха, лишь заспанные соседи на шум повылазили. Пришлось в понятые брать и дверь высаживать. Внутри как в берлоге: хлам, пыль, бумаги-черновики на полу. Пальцы покойного на горле сведены…

- Какие черновики? – с интересом перебил толстяк.

- Писателем покойничек оказался, а может журна…, - юноша глянул на носилки. Его лицо дрогнуло, щёки залил девичий румянец.

- У него… - стажёр сжал в кулаке подол халата. – Он плачет!

Пожилой мэтр склонил розоватый череп и проводил скатившуюся по бледной щеке прозрачную каплю. Его верхняя губа дёрнулась, задрожала, будто он вот-вот разразиться задорным мальчишечьим смехом:

- Температуру камер проверьте, и ремонтную если что! Наплачешься здесь с вами. Он пожевал блеклыми старческими губами, и потянул из рук студента папку с документацией. Но вспомнив сумбурный рассказ, с недоверием глянул на своего подопечного:

- Ну а как же там шум, крики?

- ?

- Да те самые на телефонной линии!

- А-это? …так, на подстанции неполадки, - щёки стажера покрыл густой румянец, - несколько линий вместе закоротило.

Толстяк раскрыл скоросшиватель:

- Творческие души... Пустозвоны! Им бы красным словцом блеснуть и в дамки... - он близоруко сощурился, пытаясь разобрать мелкий почерк. Хлопнул себя по карманам и невразумительно хмыкнул.

- Читайте, Борис Викторович, читайте! он вернул злополучные формуляры молодому коллеге:

- Стажёр – это вам не бумажки со стола на стол перекладывать. Объясняйте. Заключайте.

Парень, куснув губу, послушно зашелестел листами:

- Сердце-лёгкие в порядке. Анализ крови отрицательный. Видимых травм не обнаружено. Всё…

- Да что вы мне тут ребусы гадаете! – взорвался толстяк. - Самоубийство?! Убийство?! Причина смерти установлена?

Юноша потупился:

- Здесь так и написано! - упрямо дёрнулся белесый вихор над покатым лбом.

– Кроме опухоли на слизистой горлового тракта - всё чисто. Видимых повреждений не зафиксировано. Естественная смерть.

В углу, над рабочим столом надсадно затрещал стартёр. Неоновые лампы замигали, словно пытаясь разрядить обстановку.

Толстяк мельком глянул на браслет «Радо»:

- Так-так, закругляемся молодой человек. Мне ещё на консилиум поспеть. А в два – на самолёт. Работа-работой, а отпуск … - патолог вдохнул полной грудью. В глазах у него затрепетал тёплый огонёк, словно он уже наслаждался запахом магнолии, морского прибоя и шашлыков по-карски.

- Да… - он встрепенулся, глаза приобрели знакомое хмурое выражение. - Затребуют тела – выдать. Действуйте по инструкции!

- Ну а как же?…, - встрепенулся стажёр.

- За старшего остаётесь вы! Вот. Пока из отделения сменщика не пришлют.

Щёки стажёра зардели, от чувства собственной значимости. Он потупил глаза:

- Но-о…

- Никаких но! Иннокентий Витольдович с прошлой недели на пенсии. Вы что, с луны свалились!? О документации не беспокойтесь, нужные бумаги выправил. Всё!

Блеснув розовой лысиной, доктор повернулся к двери.

- Степан Савельевич...

- Ну что ещё!?

- А с этим как быть? по формуляру: ни родственников, ни...

 

Убелённый сединами сподвижник Гиппократа сделал шаг к носилкам, прошёлся взглядом по иссиня-бледной коже, схваченной кривыми стежками швов.

- Если тело не востребуют…, - выудив из кармана носовой платок, он тщательно протёр пальцы: - …По предписаниям, Борис Викторович. Только по предписаниям! Суньте его в отдел медэкспертизы, к «желторотым»: пусть руку набьют.

Он ухмыльнулся, видно вспомнив свои студенческие годы. - Или прямиком… в крематорий! Директивы полистайте.

?

- Меня нет!! – опередил абитуриента «гроза стажёров» и развернул грузное тело.

- …Пис-саки! – донесся от двери недовольный бас почтенного эскулапа.