Комментарий к автобиографии заложника.

 

Моё сердце разрывается от боли. Я вспоминаю тебя и кусаю губы до крови. Почему мы не умерли вместе? Но ты захотел, чтобы я жил. Я бился головой об стены, когда ты запер меня в той комнате, а сам ушёл навстречу гибели.

Я полюбил тебя почти сразу. Когда ты вместе со своими помощниками вскочил на сцену и стал стрелять поверх голов, все зааплодировали этому как удачной находке режиссёра, я же – умелой подборке актёров. Я сразу увидел в тебе вожака. Ты держался с достоинством, твои тёмные глаза смотрели с презреньем и ненавистью, но в глубине их светилось превосходство. Ты строчил из автомата, и я первый понял, что это всё серьёзно.

Я поднялся, стали подниматься другие зрители, и тут ты заговорил. Твой голос был подобен сердитому ворчанью грома и шуму ветра в кронах деревьев. Я был настолько зачарован, что даже не понял, что именно ты сказал. Ты был великолепен в тот миг. Потом твои люди рассеялись по зданию, а ты прошёл куда-то в сопровождении двух человек. Я провожал тебя взглядом, полным восторга и тоски – не уходи, мой ангел! Но ты ушёл.

Прости, ты просил не говорить никому, что там было, и не писать. В автобиографии я ничего не сказал об этом. Но я не могу больше замыкать в сердце эту боль, мне нужно это высказать, выговорить, хотя бы этому листу бумаги. Не сердись, никто не сможет осудить меня или причинить зло. Как только я закончу, то сразу же последую за тобой. Слушай же, бумага, последнюю исповедь отчаянного человека.

Я помню всё урывками, и ярче всего в памяти моей всплывают моменты, когда я говорил с тобой и общался. Через некоторое время, через час или через сутки после захвата театра, я поднялся и попросил часового проводить меня к тебе. Он велел сесть на место, но я настаивал. Не знаю, долго ли мы бы спорили. Может быть, он пристрелил бы меня.

Но ты вышел сам, изумительной походкой вожака. У тебя были такие сильные загорелые руки: левой ты придерживал оружие, правую держал на поясе с какой-то коробочкой. Клянусь, раньше я никогда не любил мужчин! Никогда не замечал за собой таких склонностей! Я геев считал извращенцами, и даже в кошмаре не представлял себе того, что случилось наяву.

Я упал на колени и сказал, что ты мужчина моей жизни, что мне никто не нужен кроме тебя. Что я не гей, но влюблён в тебя. Я просил простить меня, если чем-то тебя раздражаю, но умоляю не отвергать мою любовь. Мне казалось, что в первый раз я полюбил по настоящему. И кого? Человека своего же пола…

Горькая усмешка искажает мои губы, и некому исправить её в счастливую улыбку, любимый!.. Да, я знаю, ты просил… но может быть, эта приписка, это добавление, этот небольшой комментарий к тому, что я написал для газет, не повредит нам.

Я очень хорошо понимал, что несу полную чушь, даже не то, что думал о тебе. Но язык сам восторгался тобой. Ты так презрительно прищурился и велел прогнать меня на моё место. « Подальше с глаз твоих».

О! В этот момент я увидел некий блеск в этих твоих глазах, загадочный и многообещающий – я послушно поплёлся на своё место, но в душе ликовал. Ты обратил на меня внимание! Ты заметил меня! Наверно, я не усидел и часа, решив ещё раз попытать счастья. Но часовой грубо прогнал меня. Я подождал немного, пришёл ещё, и снова сердитый взмах руки и оскал некрасивого рта.

Я подходил раз семь, с разными промежутками времени. Не помню точно, сколько проходило времени – я его совершенно не чувствовал. Без тебя… Последний раз часовой вконец рассердился, вскинул автомат, и мне пришёл бы конец, если бы не ты. Мой темный ангел, ты пришёл, остановил его и провёл в помещение, где спал и совещался. Откинул в сторону оружие, сдёрнул маску, грубо схватил меня за волосы и заставил смотреть прямо в твоё лицо. Как оно было прекрасно… Я так тебе и сказал. Какое у тебя красивое лицо, породистый нос, глубокие глаза, тонкий рот.

В твоих глазах была симпатия, но рядом с дьявольской жестокостью. Ты вытащил из-за пояса нож и стал срезать мои светлые волосы. Я снова услышал твой голос – ты говорил, что не можешь себе позволить никаких эмоций, что ты не должен расслабляться в стане врага, во время осады. Я не знал что ответить. Просто повторял самые красивые слова что знал, сравнивал тебя с самым прекрасным, что видел в жизни.

Освободив меня от густой шевелюры, ты прогнал меня. Да, я снова послушно вернулся на своё кресло, и от горя стал методично биться в спинку соседнего. Мне казалось, ты совсем меня не понимаешь. Я тебя так любил, а ты не хотел меня принять. Мои волосы соблазняли тебя, и ты их обрезал. Ты хотел быть всегда наготове. Я тебя понимал, но как я страдал!

Сейчас я улыбаюсь, какой же я тогда был глупый, не знал, что ты уже любил меня больше всего на свете. Просто ты пытался избавиться от чувства до того, как оно крепко возьмёт тебя в свои сети, но ты опоздал.

Через несколько часов ты послал за мной. Часовой втолкнул меня в помещение и запер дверь снаружи. Я не знал, что и думать. Ты лежал на столе и вдыхал запах моих срезанных кудрей. Потом сел и знаком велел подойти ближе. Я подошёл. Ты взял меня за плечи и исподлобья взглянул на меня. В глазах твоих была – я боялся поверить – нежность и внимание, потом ты хрипловато спросил, откуда у меня на лбу шишка. Я честно сказал, что бился об кресло, решив, что совершенно тебе не нужен.

И тут я в первый раз увидел, как ты улыбаешься. Твои прекрасные, тонкие, тёмные губы растянулись немного, и ты пообещал разбить это кресло на куски. А потом… мне кажется, это был сон, но слишком яркий, удивительный и счастливый – сны такими не бывают. Ты меня поцеловал в приоткрытый рот. Всё моё существо замерло, и прошла добрая минута, прежде чем я решился ответить тебе и обнять тебя.

У тебя было такое горячее тело. Я вспоминаю этот миг, и слёзы закипают в моих глазах, а сердце горестно сжимается и воет: и такого человека больше нет! Мы целовались, ты прижимал меня всё крепче и крепче, твои руки проникли мне под одежду, и я почувствовал внутри себя жар. В этот момент я понял. С трудом я вывернулся из твоих объятий и сел на пол. Опустил голову и заплакал. Ты просто хотел меня. А я тебя любил. В этом-то вся и проблема. Я так и сказал, что я тебя люблю, а ты меня хочешь. В зале полно женщин и молодых людей, почему именно я?

Ты хмуро смотрел на меня. Ты сказал, что я полез к тебе первым, что я сам хотел этого, но я возразил, что хотел лишь внимания и понимания, а вовсе не секса.

Ты вышел. Через полчаса вернулся, неся то кресло, об которое я набил себе шишку. Твой взгляд был безумен, я даже испугался. Ты схватил автомат, расстрелял это кресло, потом разбил его о стену. Повернулся ко мне. «Юноша», сказал ты, «я не прикоснусь к тебе, пока ты сам не захочешь». И разрешил уйти.

Я долго думал. Я снова потерял счёт времени. Я прикидывал, решал, мучился. Я тебя любил, я страдал из-за тебя. Я всё время чувствовал на своих губах твой рот, на своём теле твои руки, в глазах твой взгляд. Это было невыносимо!!!

А потом я решил, что мне всё равно. Если я смогу доставить тебе хоть недолгое удовольствие, то уже буду рад.

Любимый. Зачем ты ушёл раньше меня?

Я снова пришёл к тебе, часовой пропустил меня сам. Ты словно ждал. Когда я вошёл, ты поднялся. Произнёс то, что до сих пор звучит в моём сердце и в каждой жилке: «Ты был прав, что сразу не дался мне. Теперь я знаю, что действительно люблю тебя. Знаешь, как главарь, я должен убить тебя, чтобы не соблазняться. Но чувство сильнее меня. С тех пор, как ты ушёл я много думал, как сказать тебе это, и говорить ли. Дело в том, что через пять часов будет штурм. Я могу взорвать здание, но тогда погибнешь и ты. Во время штурма все, находящиеся в здании, будут отравлены газом. Не смертельно. Я не хочу рисковать тобой. Эта комната герметизирована, и я оставлю тебя здесь. Но могут возникнуть вопросы, почему ты не со всеми».

Всё это ты выпалил на одном дыхании, после чего взглянул на меня в упор. Ты всегда так смотрел. Я так любил этот взгляд! Твои слова могли показаться ребяческими, но я знал, что это говорит твоё сердце.

Я понял, что ты ждёшь ответа, моих предложений. И я увидел только один выход, один способ. Потому что в тот момент дико жаждал твоих объятий. Я предложил тебе взять меня, чтобы потом сослаться на то, что меня использовали для половых нужд.

Ты широко улыбнулся – у тебя были такие красивые белые зубы - и сказал, что подумал о том же, но хотел, чтобы я предложил это сам. Потом подошёл ко мне и на этот раз я первый обнял тебя.

Следующие четыре часа были самыми счастливыми в моей жизни. Трудно сказать, что я чувствовал. Огонь, наслаждение, удовольствие – слишком слабые слова, я ощущал себя звездой, ветром, айсбергом. Я видел рай и вселенную, я слышал взрывы галактик и шуршанье кузнечиков. Когда это блаженство закончилось, ты попросил меня никому и никогда не рассказывать того, что здесь произошло. Я пообещал.

Я обманул тебя. Прости! Но я не мог сдерживаться больше! Я сам себя накажу, газ на плите уже включён, а огня нет.

Ты поцеловал меня на прощанье в висок и ушёл. Навсегда. Навсегда! Сначала я сидел смирно, потом захотел умереть рядом с тобой, но ты запер меня. И я стал биться головой о стены, пытаясь потерять сознание, или хотя бы ненадолго забыть, что я люблю тебя, а ты меня, но мы не вместе. Это было ужасно.

Потом пришли люди в противогазах, вынесли на улицу, что-то спрашивали… я молчал. Только через неделю я дал автобиографию в газеты, как единственный кто не отравился.

Ты же не обидишься за эту приписку, правда? Я же так люблю тебя, я бы никогда не ослушался, будь ты рядом. Я иду к тебе, единственный мой…