По мотивам романа Tanja Kinkel об Инквизиции и Великом Инквизиторе «Die Puppenspieler».

Краткое изложение трагической истории матери главного героя. Все имена изменены.

 

1.

 

Небольшой домик, в котором жила Сулима с сыном Маркусом, находился у городской крепостной стены вблизи отхожего места, куда жители города выносили мусор и выливали помои. Иного места, где можно было бы остаться после внезапной смерти мужа, женщине не представилось. Горожане до сих пор считали её пришлой, хотя с тех пор, как уважаемый гражданин привёз молодую жену, прошло очень много лет. Других чужаков после смерти супругов изгоняли, а ей снисходительно позволили жить пусть у защитной стены, но всё же в черте города, а не за его пределами. Всякий знал Сулиму - уважаемую повитуху, без неё роды могли закончиться весьма плачевно.

 

Маркус любил родной дом и каждый раз, возвращаясь из монастыря на выходной, некоторое время бродил бесцельно из комнаты в комнату, касаясь взглядом привычных предметов и вдыхая ароматы трав, развешанных мамой над окнами и под потолком. Его отец Мартин был зажиточным купцом, по возвращении из путешествий привозил диковинные предметы и рулоны необычной материи. Из лучших тканей мать нашила подушки, они лежали на скамьях и на кроватях, а некоторые – на полу. Сулима усаживалась на них, поджав под себя ноги, когда занималась шитьём. В такие минуты она была особенно красива.

 

Маркус остановил взгляд на шахматной доске, привезённой отцом из Персии. Фигурки из слоновой кости замерли каждая на своём месте и готовы были в любое время ступить на чёрно-белые квадраты. Мальчик не умел играть и не слышал, чтоб кто-либо в городе мог обучить этой сложной игре. Шахматы в его представлении были накрепко связаны с отцом также, как ароматы и запахи дома – с матерью. Маркус прилёг на подушки, прикрыл глаза и мгновенно уснул.

 

2.

 

Брат во Христе Леонард топтался нерешительно у двери, хотел постучать, но воздержался. Наконец, толкнул дверь и переступил через порог. Сулима вскрикнула, повернулась к нежданному гостю спиной, прикрыв руками грудь. Леонард мысленно поблагодарил Бога, что не застал женщину раздетой. Босая, в простом платье, с густыми, волнистыми волосами, красиво спадающими ниже плеч, Сулима выглядела слишком откровенно, и брат бесстыдно уставился на неё, позабыв причину своего прихода.

 

Женщина повернулась медленно и без укора мягко сказала:

- Надо было постучаться. Подождите, я сейчас.

Сулима отошла в сторону, привычными движениями расправила волосы, затем скрутила их в тугой жгут, уложила на голове и укрепила заколкой. Быстро надела чепец и повернулась к слуге Божьему.

- Что-нибудь нужно, брат Леонард?

- Моё имя знакомо вам?

- Сын рассказывал о вас.

- Да... Госпожа Хольц, я хотел поговорить о Маркусе.

- Он что-нибудь натворил?

- Да. То есть нет... Вы приняли христианскую веру... Вы ведь крещены, не так ли?

Сулима кивнула.

- Я заметил, что вашего сына одолевают сомнения. И с тех пор задаю себе вопрос, воспитывается ли он в истинном христианском духе?

- Конечно, - облегчённо вздохнув, ответила Сулима и опустила глаза.

 

Леонарду показалось, что опущенные веки скрывают насмешливый взгляд. Этого он не мог потерпеть и начал строго расспрашивать хозяйку. Вопросы касались основ новообращения, катехезиса, десяти заповедей и регулярности посещений мессы. Брата удовлетворили ответы. Он подумал, что эта пришлая знает о вере больше и лучше любой другой истинной христианки. Но странное чувство не покидало его. В правильных ответах он слышал насмешку. Брат Леонард не любил, когда над ним посмеиваются. Ему вдруг стало душно, лоб покрылся крупными каплями пота, перед глазами всё поплыло, он стал медленно оседать на пол.

 

- Э, да вам никак плохо? – встрепенулась Сулима, подбежала к столу, налила из кувшина травяной настой. Вернулась к ослабевшему, стала поить его и тихо нашёптывать успокоительные слова. Леонард открыл глаза, но не слушал, что говорила женщина, а наблюдал за движениями её губ. Снова стало жарко, но уже по другой причине. Мучаясь соблазном, дал себе обещание строго поститься, начиная с завтрашнего дня. Хорошо, что в монастыре все заняты подготовкой к предстоящей встрече высокого сана, и мало кто будет обращать внимание на его состояние. Леонард должен явиться с докладом к настоятелю монастыря, а тот своим зорким глазом улавливает едва заметные изменения. Но сегодня настоятель нервничал, отдавая распоряжения. Брат Генрикус Инститорис – высший чин Святого Доминиканского Ордена и правая рука Папы, - Великий Инквизитор пребывает для проповеди нового учения.

 

- Благодарю вас, госпожа Хольц, - промолвил слабым голосом Леонард. Поднялся с пола чуть качаясь. – Я должен идти. Воспитывайте сына в строгом христианстве. И... и спасибо за помощь.

Он вышел из дома так неожиданно, Сулима только успела удивлённо взглянуть ему во след и тут же перестала думать о случившемся.

 

3.

 

На следующий день все горожане устремились к единственной церкви внять слову Господнему, а более всего послушать Новое Учение Инквизитора. Церковь быстро заполнилась людьми, а тем, кому не хватило места, велено было выстроиться в полукружье на церковном дворе лицом к высоким дубовым дверям, распахнутым настежь. Украшенные старинной резьбой двустворчатые двери впустили озеро света в полутёмное нутро церкви. Сулима и Маркус пришли одними из первых и стояли близко к трибуне, с которой поставленным зычным голосом проповедовал уполномоченный Папы Григория.

 

Сулима слушала внимательно, и, если вначале лицо её выражало сосредоточение, то сейчас оно будто окаменело. Проповедник, наоборот, оживился ещё более, и почти кричал:

- Имя ей – смерть! Но женщина – страшнее смерти! Горше смерти! Смерть умерщвляет только лишь плоть, а грехи, порождаемые женщиной, убивают душу, воруя милосердие. Запомните: естественная смерть действует на виду, разлагая тело, а женщина – тайно, льстя и воркуя сладким голоском. Сердце её - сети, в которые попадают благочестивые, а руки её – верёвки, которые накрепко связывают их. Она поступает так из-за плотского ненасытного вожделения, подставляя трижды ненасытный вход в матку!

 

Маркус задыхался в толпе, пахнущей потом и гнилыми зубами. К этому запаху добавлялся дым сладковато-терпкого курения ладана, они смешивались, образуя вонь, подобную той, что исходит от смердящего трупа. Проповедник воздел руки к остроконечному потолку и, экстатически прославляя имя Сына Божьего, закончил свою обличительную речь. «Аминь» - негромким хором пробурчала в ответ паства. Макрус взял за руку мать и стал проталкиваться к выходу. Рука матери дрожала. Он оглянулся и заметил, что она дрожит вся. Злится? или жуткого страху нагнал на неё седобородый церковник? Ах, стоит ли сумашедшие речи пса Господня воспринимать так серьёзно? На улице весна, светит солнце, проповедник скоро забудется.

 

Брат Леонард видел, как мать и сын выбрались на церковный двор. Маркус облегчённо вздохнул и улыбнулся, а Сулима выглядела взволнованной и не поднимала глаз. Монах направился к ним.

- Госпожа Хольц, - шёпотом обратился Леонард, - вы должны мне помочь. Мне... мне нужен отвар, которым вчера поили меня.

- Скорее стакан холодной воды, - отчеканила Сулима и отвернулась.

Мать с сыном ушли, а Леонард подумал, уж если пост не помог ему, то придётся прибегнуть к более сильному средству – сечению розгами.

 

4.

 

Монах сделался больным. После утренней молитвы искал поручений в городе и торопливыми шагами устремлялся к дому вдовы. Прятался за углом, ожидая, когда выйдет Сулима, а затем следовал за ней, крепко прижимая к груди небольшой молитвенник. Смотрел на её фигуру и пытался угадать прелестные извивы, сокрытые платьем. Бёдра вдовы размеренно колыхались, монах потел - идти становилось всё труднее, а праведные мысли под жгучим солнцем испарялись без следа. В тайных преследованиях прошел целый день. Леонарду приходилось чаще укрываться и ждать, чем ходить за женщиной, он устал и потерял бдительность. Подходя к своему дому, Сулима вдруг развернулась и сделала шаг навстречу Леонарду. От неожиданности монах вздрогнул и, продолжая идти по инерции, чуть не столкнулся с нею.

 

- Зачем вы меня преследуете?

Растерянный монах не нашёл, что ответить. Пауза становилась невыносимой. Опустив глаза, едва слышно сказал:

- Вы должны мне помочь, госпожа... Сулима, - впервые назвав её имя вслух, Леонард испугался, отступил на полшага и замолчал.

- Как я могу вам помочь, если не знаю причину вашего расстройства? Возвращайтесь-ка, святой отец, в монастырь и примите ванну с холодной водой. Она вмиг остудит ваш пыл, - Сулима развернулась, поднялась по ступеням и толкнула входную дверь.

 

Такой резкий отпор распалил монаха ещё больше. Он последовал за нею в дом. Едва закрылась дверь, Леонард изловчился, схватил Сулиму сзади обеими руками, с силой прижал к себе и, тычась лицом в чепец, зашептал на ухо «Я люблю вас!». Женщина не сопротивлялась внешне. Тело будто налилось свинцом. Не поворачивая головы, холодно отчеканила:

- Вы не любите меня, святой отец. Вожделение говорит в вас. Отправляйтесь в келью и подумайте над обетом, данным Господу.

Брат Леонард не слушал, что она говорит. Замешательство женщины принял за согласие и попытался разорвать на ней платье. Сулима оттолкнула монаха локтём, но тот крепко удерживал вожделенную добычу. Гнилостное дыхание из его рта достигло тонких ноздрей Сулимы, вызвало рвотный рефлекс и стремление во что бы то ни стало вырваться из цепких рук отвратительного монаха. Она изловчилась и с силой ударила каблуком по колену напавшего. Тот громко вскрикнул, согнулся, будто переломился, и обхватил руками ушибленное колено.

- Появитесь здесь снова, - сквозь зубы процедила Сулима, - и настоятель монастыря уже никогда не сможет вас лицезреть.

- Ещё пожалеете об этом! – закричал монах и хромая покинул дом вдовы.

 

5.

 

Ранним субботним утром посыльный вручил Сулиме приглашение на собеседование к городскому судье. Женщина не чувствовала за собой и толики вины, но пренебречь вызовом не посмела. Слуга всё ещё стоял на пороге. Неприятный тип, часто выходил на люди в компании монаха Леонарда. И сейчас глазки его не находили покоя, воровски смотрели по сторонам. Посыльный попросил пить. Хозяйка, погружённая в собственные мысли, подала ему кружку с травяным настоем. Выпив напиток, слуга развязным жестом схватил Сулиму за талию и приблизил к её лицу свои влажные губы.

- Ах, негодяй! – она оттолкнула его с силой и в сердцах добавила, - Коснёшься ещё раз, навсегда забудешь о любовных утехах.

 

- Приветствую вас, госпожа Хольц! - браво воскликнул судья, как только Сулима вошла в зал. Нотариус, сидящий рядом, в знак приветствия кивнул вошедшей головой.

- Присаживайтесь, дочь моя, - это Генрикус выдал своё присутствие, неслышно подойдя к женщине сзади.

Сулима вздрогнула.

- Могу я узнать причину , по которой велено было явиться сюда?

- Ах! Пустяки! Мы хотели задать всего лишь несколько вопросов. Но прежде поклянитесь на четырёх Евангелиях говорить правду и только правду.

 

Инквизитор протянул увесистый фолиант. Вдова положила руку на книгу и трижды произнесла клятвенное заверение. После нескольких формальных вопросов о происхождении рода, родителях и месте рождения, Генрикус – сама доброжелательность – снова обратился к Сулиме:

- Есть ли кто-либо из ваших родственников, кто был предан огню?

- Отец моего отца умер во время чумы, - ответила вдова, удивляясь. - Естественно, он был сожжён.

- Я говорю не об уничтожении заражённых трупов.

Инквизитор брезгливо поморщился и продолжил:

- Верите ли вы в существование ведьм?

- О святой отец! Я – простая женщина, не обладающая ясным умом достойного мужа, не могу ответить на этот трудный вопрос.

- Предположим, что ведьм не существует, - задумчиво произнёс Генрикус, - значит, те, кто до сих пор был предан огню, невиновны?

И уже через секунду доминиканец решил действовать напрямик:

- Знаете ли вы, что вас ненавидят, что у вас плохая репутация, что вас, в конце-концов, боятся?

- Неправда!

- Почему же тогда были поданы две жалобы, обличающие вас в колдовстве?

Известие поразило Сулиму.

- Кто пожаловался на меня? – её голос дрогнул.

- Не вам ли лучше знать? Не вы ли дали одному мужчине любовный напиток, а другому, испившему подобный напиток, угрожали потерей мужской силы, что в последствии так и случилось? Однозначно, это не что иное, как ворожба.

 

Мужчины, находящиеся в зале, зорко следили за обвиняемой. У них не было оснований желать зла повитухе, но в их взглядах читалось нетерпение охотников, узревших желанную дичь. Сулима поняла это.

- Если муж семейства, - твёрдо отчеканила вдова, - больше не может лежать рядом с супругой, то для бедной женщины такая немощь - настоящее благословение. В этом нет моей участи. Не в моей власти...

- Ага! – перебил Генрикус, - Вы признаёте, что имеете власть?

- Власть, без которой нет хорошего целителя или акушерки. Власть ухаживать за больными, восстанавливать их здоровье настолько, насколько этого хочет Бог. Что же касается другого обвинения, никогда в жизни не готовила иных напитков, кроме целебных и освежающих. Знаю, что есть травы, которые усиливают вожделение, но я никогда не пользовалась ими. И если кто-то утверждает, что влюблён в меня и страдает от этого, то не лучше ли поискать вину у самого обвинителя? Позовите этих праведных, богобоязненных мужчин, пусть они мне в лицо скажут, как я хотела их соблазнить.

- Чтобы вы смогли вновь наколдовать им?

- Я - не ведьма. Кроме того, не знала, что искусство соблазнения, присущее женщине, делает из неё ведьму. А если это так, то тоже самое можно сказать и о мужчинах. И тогда оба ваших свидетеля – ведьмаки!

- Женщина, не смей насмехаться надо мной! – Инквизитор нахмурился и тяжело задышал. – Значит, вы клянётесь, что не ведьма и никогда не ворожили?

- Конечно. Клянусь.

Генрикус указал подбородком на дверь:

- Можете идти.

 

Мужчины проводили взглядом фигуру уходящей женщины. Судья вопросительно уставился на Инквизитора. Помолчав некоторое время, тот, чеканя каждое слово, произнёс:

- Я более, чем когда-либо, уверен, что эта женщина - ведьма. Подробности мы можем узнать только проведя строгий допрос, но прежде - важные мероприятия: первое – арестовать её, второе – обыскать её дом на предмет ведьмовских принадлежностей, третье – объявить в городе: каждый, кто хочет о ней плохо отозваться, или каждый, кто видел, как она колдует, может безбоязненно рассказать об этом инквизиции.

 

6.

 

- Конечно, это брат Леонард! – Маркус был вне себя. – Негодяй! Пёс смердячий! Лучше бы вы мне об этом сразу рассказали, мама!

Как только он представлял монаха, лапающего его мать, им обуревало слепое желание убить паршивца. Теперь понятно, почему в последние дни толстяк старался избегать Маркуса.

- Что теперь будет? – упавшим голосом вопрошала Сулима. Она посматривала с беспокойством на двенадцатилетнего сына, готова была заплакать, но сдерживалась.

- Вообще, в городе все знают, что вы, мама, – хорошая женщина. И если уж на то пошло, я могу сменить школу. Или давайте отправимся в большое путешествие!

Сулима слабо улыбнулась.

- Пойдём-ка спать, сынок.

 

Их разбудил грохот выламываемой двери. Маркус выбежал из спальни и возмущенно закричал:

- Что вы делаете?! Как вы смеете!

Несколько человек в форме городской охраны с факелами в руках вломились в дом.

- Уйди с дороги, малец! – рявкнул один.

- В воскресенье в самый раз поохотиться за ведьмами! – противно хихикнул другой.

В дверях своей спальни появилась Сулима. В темноте выделялась бледность её лица, но щёки горели. В наспех накинутом на ночную сорочку палантине и с распущенными волосами она выглядела как никогда красивой.

- Смотрите! Ведьма! – крикнул третий.

Отстранив охрану, вперёд вышел начальник тюрьмы.

- Госпожа Хольц, будет лучше, если вы не оказывая сопротивления, пойдёте с нами, - и обращаясь к охране приказал, - Обыскать! И горе вам, если я после обыска найду хотя бы один сундук не переворошённым!

- Не имеете права! – Маркус кинулся в сторону начальника.

- Послушай, щенок, на счёт тебя мне не дали никаких указаний, но я охотно покажу, как я умею обходиться с наглыми мальчишками.

- Только попробуйте!

- Маркус! – голосом остановила Сулима сына. – Маркус, не надо.

Она посмотрела в лицо командиру.

- Я пойду, только оставьте в покое сына.

Сулима сняла с крючка плащ и завернулась в него. Маркус смотрел во все глаза на мать и даже не подозревал, что домой она больше не вернётся.

Ретивая охрана вскоре возвратилась, так и не найдя колдовских инструментов. Мужчины и Сулима покинули дом. Маркус, крадучись, последовал за процессией. Он сбил себе пальцы ног, натыкаясь на крупные булыжники, то тут, то там встречающиеся на мостовой. Несмотря на боль, прошёл весь путь до самой тюрьмы. «Маму отправляют в тюрьму?! Почему?! За что?!».

 

В этом небольшом городке никто не умел играть в шахматы, вернее – никто не знал, что такое шахматы. Но все знали, что в их городке есть камера пыток, снаряжённая изощрёнными пыточными приспособлениями. Злостным преступникам лучше бы не попадаться в руки местного правосудия, но по закону подлости они-то как раз и оседали здесь. Мало кому доводилось выбраться живым из пыточных клещей.

 

В передней части камеры проводились допросы. Вот и сегодня инквизиция готова была приступить к рутинной работе. Прошло достаточно времени, прежде чем палач ввёл обнажённую Сулиму и доложил, что при обыске чертовских приспособлений не найдено. Некоторые из заседателей в первый момент отвели глаза и не смотрели на женщину, у тех, кто в открытую рассматривал её, читалось в глазах возбуждение. Сам Великий Инквизитор уставился на Сулиму не стесняясь. Он картинно вздохнул и мягко заметил:

- Всё же обыск провели не совсем тщательно. Некоторые ведьмы прячут колдовские инструменты в волосах.

И уже через секунду жёстко отдал команду:

- Сбрить волосы!

Палач достал из кожаного чехла острый нож и начал срезать волосы у корней. Сулима не шелохнулась. Стояла с закрытыми глазами всё то время, пока нож касался её головы. Едва процедура закончилась, Инквизитор добавил в нетерпении:

- Все волосы сбрить!

Палач в растерянности обернулся к приказавшему:

- И там?...

- Все! Если у вас возникли затруднения, используйте факел.

Сулима по-прежнему стояла закрыв глаза, неподвижно, лишь ресницы подрагивали, пропуская крупные капли слёз. Закончив, палач отошёл в сторону. Сановитые мужи беззастенчиво рассматривали обнажённое тело несчастной. Если бы Сулима взглянула на них, заметила бы, каким чертовским огнём горят их глаза. Тень греховного вожделения коснулась лица каждого заседавшего.

- Дочь моя, - добрейшим и нежнейшим тоном проговорил Инквизитор, - посмотри на меня. Посмотри вокруг. Посмотри, к чему ты принудила нас своим упрямством.

Сулима открыла глаза. Доминиканец кивнул в угол комнаты. Высоко к потолку был подвешен крюк, под ним лежали два камня, каждый величиной с голову быка.

- Перейдём к допросу, - спокойным голосом продолжал Инквизитор. – Кстати, «растяжку», - снова посмотрел на камни, - применят во вторую очередь, а сначала в ход пойдут «железные зубы», впивающиеся с обеих сторон в бёдра, пока не брызнет кровь и до тех пор, пока живое мясо не превратится в кашу. Это, так сказать, начало. Но можно обойтись и без «зубов». О, как не хочется что-то подобное творить с людьми! Признайся, дочь моя, и ты будешь избавлена от мучений. Ты же не хочешь подвергать себя боли. Не принуждай нас к этому.

Сулима обвела взглядом помещение, пыточный станок, заседающих господ.

- Я невиновна.

Инквизитор повесил на шею обвиняемой табличку с семью словами, повторяющими написанное на кресте Иисуса, дал отпить святой воды и кивнул палачу.

Руки Сулимы связали и прикрепили к опущенному крюку, ноги - к огромным камням. Инквизитор подошёл, положил ей на плечо руку.

- Помолимся, братья, о спасении этой женщины от оков зла, - мягко произнёс доминиканец и обращаясь к палачу, рявкнул:

- Тяни!

 

7.

 

Маркус уговорил одного их монахов разузнать, как прошёл судебный процесс и как чувствует себя мать. Монах не заставил долго ждать. Отвёл Маркуса в сторону и шёпотом доложил:

- Под пытками твоя мать призналась, что ведьма, но как только пытки закончились, отказалась от признания. По закону, пытки применяются только один раз, но Инквизитор услышав отказ, посчитал, что пытки не закончились, а только были прерваны, и нигде в законе не написано против продолжения пыток.

Маркус окаменел лицом, только глаза горели яростным огнём:

- Трусы! Вы все трусы и лжецы! Вы обещали помочь!

Волна ненависти захлестнула Маркуса. В голове только и крутилось: моя мама умрёт!

 

Брат Леонард, между тем, внушил себе благую мысль, что ничем иным, кроме богобоязненности не руководствовался, выдав правосудию ведьму. Ведьма заслуживает наказания. Леонард выполнял святую обязанность. Но странное дело, в монастыре все старались избегать его, перестали разговаривать с ним, находиться рядом, отшатывались, как от прокажённого. И тогда он решил обратиться к Инквизитору. Выслушав внимательно брата во Христе, Генрикус многозначительно изрёк:

- По всей вероятности, вы всё ещё находитесь под действием ведьминых чар. Надо поприсутствовать на втором допросе. Случается, что встреча лицом к лицу с демоном помогает избавиться от довлеющего колдовства.

 

Войдя в судейский зал, заполненный заседателями, вместе со святейшим Генрикусом, Леонард инстинктивно зажал нос пальцами. Как только арестованная была приведена, и монах увидел её, колени его подкосились. Он присел на край пыточного станка. Неожиданно сделалось дурно. Брат лихорадочно осенял себя крестом, с безумным видом уставясь на то, что ещё недавно было очаровательной женщиной. Перед ним едва держалось на ногах голое, грязное существо без волос с раздробленными в кровавое месиво коленями. Тело испещрено проколами и множественными глубокими царапинами, покрытыми корками запёкшейся крови. На руках зияли глубокие раны с торчащими наружу кусками мяса. Лица её он увидеть не смог - как только палач перестал держать обвиняемую, она рухнула к ногам Инквизитора.

 

Святейшество нашло в себе силы поднять женщину:

- Ах, дочь моя! Почему? Почему создаёшь такие трудности, дитя моё? Почему ты не хочешь вернуться к Господу Богу твоему? Избавь себя от мучений, признайся.

Их лица находились близко друг к другу - на расстоянии поцелуя влюблённых. Невольное сближение приоткрывало одну из тайн инквизиции.

Леонард вспомнил, как желал Сулиму. Она была красивейшей женщиной, достойной восхищения. Инквизитор же, наоборот, наблюдая красоту Сулимы, испытывал отвращение, зато сейчас такая она нравилась ему более всего. Незримая, неестественная связь Инквизитора и его жертвы объединяла их. Страдающий под пытками ненавидит палача, но не Инквизитора, чей голос может в одно мгновенье прекратить боль.

Сулима едва разлепила разбитые губы, прошептала:

- В чём я должна признаться?

- Ах, дочь моя! Думаешь, я вложу тебе в рот признание? Знаешь сама, в чём должна признаться.

 

Голова обвиняемой откинулась назад, но она успела заметить брата Леонарда. С трудом удалось Сулиме вернуть голову в нормальное положение. Она посмотрела монаху в глаза. Леонарда передёрнуло. В глазах Сулимы ожил огонёк. Она попыталась опуститься на колени перед Леонардом, но палач удержал её.

- Ах! – хриплым от бесчисленных криков голосом вскричала Сулима. – Мастер! Мой мастер, наконец, ты пришёл!

- Что?! – растерянно промолвил брат Леонард.

- Ваша святость, это мой мастер! Я знала, что он придёт помочь мне.

Леонард быстро повернулся к Инквизитору. Но тот смотрел на него холодно и разочарованно.

- Но... но... это неправда! Она сумашедшая! Вы же не поверите ей, что я тоже...

- Мастер, почему ты так долго не решался придти? Помнишь, на последнем шабаше, когда мы танцевали перед Сатаной, он поцеловал тебя в спину, и ты поклялся...

- Замолчи! – закричал монах. Лицо его дрожало, а пот стекал по горячей спине.

- Пусть говорит, - жёстко заметил Инквизитор, - кажется, вам надо объясниться, брат Леонард.

Никогда так не пугался монах, как в этот раз.

- Ты лжёшь, женщина!

- Ты лжёшь, женщина, - монотонно повторила Сулима.

- Ведьма!

- Ведьма.

- Прекрати! – Леонард перешёл на визг.

- Прекрати.

- Брат Леонард, - перебил Генрикус строго, - освободите осуждённую от чар.

- Я не пользовался чарами. Она мстит мне. Неужели не видите, она хочет...

Монах обернулся в поисках поддержки к судейству, но достопочтимые мужи не выразили ожидаемого сочувствия ни взглядом, ни словом.

- Почему никто не верит мне? Я невиновен! Почему никто не верит мне?

- Она говорила о поцелуе Сатаны в спину. Надо бы посмотреть, - сказал кто-то.

Сулима была передана в руки помощника палача, а сам палач направился к Леонарду. Монах кричал, размахивал руками, отталкивая судебного исполнителя, но всё же был скручен, сутана задрана и обнажена спина. Взорам присутствующих предстало огромное родимое пятно как раз посредине волосатой спины монаха.

- В карцер! – приказал Инквизитор. Как только за закрытой дверью утихли крики монаха, доминиканец обратился к Сулиме вновь:

- Хочешь ли теперь освободить свою душу и продиктовать писарю признание, дитя моё?

 

8.

 

Площадь была полна народу. В центре находился, обложенный со всех сторон ветками и сеном, помост со столбом. К нему привязана женщина. Толпа колыхалась. В первом ряду стоял Маркус. Инквизитор позволил сыну присутствовать на казни матери. Рядом, придерживая мальчика за плечи, топтался с ноги на ногу монастырский учитель. На помост с четырёх сторон заступили палачи с факелами в руках. Следуя знаку, кинули их одновременно и быстро спустились вниз. Тотчас Сулима крикнула незнакомым звонким голосом непонятные слова. В толпе прокатился ропот: «Она прокляла нас! Ведьма прокляла нас!».

 

Учитель, как только Сулима прокричала, единственный понял, что она хочет, и отреагировал так быстро, как никогда в своей жизни. Цепко ухватился за Маркуса, который рванулся вперёд к помосту, потянул его назад, зажал в своих крепких руках. Пламя распространялось очень быстро и охватило Сулиму. Она дико закричала, и это были уже не слова, а звуки безысходного отчаянья. Переполненный бесконечным сочувствием учитель положил ладонь на глаза Маркуса. К запаху горящего хвороста стал примешиваться другой. Враз стихли крики.

 

В толпе всё ещё спорили о том, что прокричала напоследок ведьма. Учитель убрал ладонь с глаз Маркуса. Он увидел полыхание пламени, а в нём обугленное тело матери. Подул ветер и разнёс по площади отвратительный сладковатый запах, который быстро впитался в одежды возмущённых горожан.