Что хочет автор. Литературные конкурсы

Слева и справа от него, обгонявшие его дачники спешили спуститься на ту или иную платформу, чтобы уехать по знакомому маршруту в места для труда и от-дыха – на свои уютные дачные участки.

Панюшкину было не до отдыха. Устроившись в газету, он тут же получил задание – во что бы то ни стало познакомить читателя с одной из прослоек наше-го общества – лицами категории: бомж.

Он еще раз оглянулся на здание областного цен-тра срочной социальной помощи для бездомных и мысленно стал составлять план предстоящего очерка.

Находясь в здании, беседуя с сотрудниками и ма-лочисленным персоналом бомжей, вернувшихся к бо-лее-менее нормальному образу жизни, он выяснил, что летом с бомжами и в городе большая напряженка.

"Это зимой они к нам в гости коллективно ходят, а летом их днем с огнем не сыщешь!" – искренне рас-сказала ему заведующая центром.

Еще он узнал, что не все бомжи любят попро-шайничать, и многие зарабатывают себе на хлеб чест-ным трудом. Честный труд для бомжа – сбор бутылок.

Еще он узнал, что среди них нет трезвенников. Бомжи появились с возникновением кризиса в стране. Бомжами становятся, в основном, мужчины, потому что меньше всего приспособлены к адаптации в кри-зисных условиях. В общем, – мужчины менее приспо-соблены к торговле. Мужское самолюбие и продажа женских колготок – тоже две несовместные вещи.

Узнал, что когда усилиями центра был организо-ван горячий душ для бомжей, то поход в баню был са-мым счастливым для них днем. Оказалось, что иску-паться – самая заветная мечта для любого бомжа.

Было много и романтичных подробностей. На-пример, один бомж каждый день под окна носил заве-дующей цветы. Цветы, естественно, были с городских клумб.

Панюшкин остановился и посмотрел вниз, на платформу. По восточной ветке отъезжала электричка. Ему, вдруг, очень захотелось поехать на дачу к деду, порыбачить... Но он отогнал от себя праздные мысли и стал думать, как он доберется до ночлежки и составит разговор с трудоустроенными бомжами? Правда в глу-бине души ему хотелось поговорить с настоящим ди-ким бомжем, но, как говорила сотрудница – летом у бомжа каждый куст – мама и папа, так что и бомжи стремятся на отдых, на дачи.

"Нужно спросить у сотрудников, сколько они по-лучают? Говорят очень мало... Уточнить число бомжей, сумевших устроиться на работу и получить жилье..." – Панюшкин наблюдал, как неутомимые китайцы отде-лывают фасад здания вокзала. – «Должно быть, скоро здесь будет красиво!» – мелькнуло у него в голове, и он стал быстро спускаться на привокзальную площадь.

На привокзальной площади шла оживленная тор-говля, и Панюшкин неторопливо поплыл по течению, слившись с народом, и стал изучать мелкий и крупный ширпотреб, будто бы сам стал приезжим, замечая, что цены здесь много выше, чем в городе. Почему-то хоте-лось купить что-нибудь именно на вокзале.

– Нужно купить диктофон... Всего не запомнишь! – мелькнуло у него в голове, и он остановился у одного из киосков. Самыми дешевыми диктофонами оказались китайские диктофоны. Купив нужную для дела игруш-ку, Панюшкин облегченно вздохнул и направился к ос-тановке, когда услышал рядом с собой чье-то актуаль-ное. – Землячок! Бутылочку не подгонишь!? – оклик-нул его мужчина неопрятной наружности.

Панюшкин хотел, было быстро допить содержи-мое, но ему не хотелось заставлять себя долго ждать, и он отдал бомжу бутылку.

– Ты чего Утюг не на своей территории работа-ешь?! – неожиданно для обоих мужчин прозвучал жен-ский голос, и Панюшкин увидел перед собой что-то похожее на женщину.

– Неужели настоящие бомжи? – мелькнуло у него в голове, пока те учинили разбор.

– Да он ее даже не поставил, она бы точно ушла! – как о живой, стал рассказывать Утюг о бутылке.

– Со своего участка греби! – командным голосом прикрикнула на него бомжиха, и нарушитель закона, съежившись, отдал бутылку и скрылся с глаз.

– Есть курить? – обратилась она уже вежливее к опешившему журналисту, ничуть не брезгуя его недо-питым лимонадом, мусоля из бутылки.

- Приезжий что ли? - опять обратилась она к бла-готворителю, когда он, машинально порывшись в кар-манах, вспомнил, что не курит.

- Че спонсора закадрила?! Эй, красавчик, дай рубль? Курить есть? Ты откуда такой заторможенный? - окружила его целая ватага бомжих, обращаясь то к нему, то к своей подружке.

В этом шумном пьяном азарте неопрятных девиц не было ни капли иронии. Наоборот, все они казались ему добрыми и веселыми людьми, от которых шла мас-са положительных эмоций.

А растерялся Панюшкин еще и потому, что гото-вился к встрече с мужиками, но никак не с бомжихами.

– Нет, изучаю местный фольклор! – взял бразды правления в свои руки Панюшкин и широко улыбнул-ся.

– Фольклор!? Ну, надо же туси-пуси... – смешно и по-театральному загримасничала одна из бомжих, и подруги беззлобно рассмеялись.

– А это че такое? – спросила одна из девиц бом-жиху, указывая на какой-то бантик с цветком на ее го-лове, и женщина стала выражаться.

– По культуре прикалываешься? – опять обрати-лась к журналисту самая артистичная бомжиха.

– Собиратель что ли? – посыпался ряд вопросов.

– Журналист! – снова улыбнулся Панюшкин.

– А ты про нас напиши! Мы тебе и споем, и стан-цуем, и че хочешь, сбацаем... – тут же обрушился на молодого корреспондента шквал предложений.

Не дожидаясь согласия, трое бомжих стали от-плясывать на глазах у глазеющих прохожих, благо, что из соседнего киоска со звукозаписью орала Верка Сер-дючка.

Панюшкину стало стыдно перед людьми за свою причастность к празднику, но прятаться было поздно.

А бомжихи так смешно и естественно выписыва-ли кренделя, что и прохожие заулыбались.

– Давай по рублю! А еще лучше – десятку! – про-тянула к нему руку одна из бомжих, когда танцульки закончились.

– А песни? – стал смеяться над бомжами журна-лист.

– Вон, Чапа пусть поет, она не танцевала! – со-слалась одна из бомжих на ту, у которой была настоя-щая ухоженная собачка с бантиком на голове, и подру-ги снова захохотали.

– Ой, цветет калина… в поле у ручья! Парня мо-лодого… закадрила я! – заорала Чапа, сопровождая свое выступление, лаем и поскуливанием собачки, и журналист поразился творческому потенциалу бомжих. Она слегка ухватила Панюшкина за руку, обыгрывая песню, и бомжихи спять от души засмеялись.

Журналист пожалел, что напросился на такую песню, где его сразу так запросто задействовали, но та-кое с ним обращение, почему-то совсем не задевало его самолюбие. Правда, он пожалел, что вокруг так много посторонних горожан, перед которыми не хотелось кривляться с бомжихами.

– Боксерка! Будешь читать ему свою поэму? Да, сбацай ему, чтобы у него писанина получилась! – стали они упрашивать по-детски ту бомжиху, которая первой заметила Панюшкина.

– Поэтесса что ли? – сыронизировал Панюшкин, потому что сам писал стихи.

– Поэтесса! Поэтесса! – передразнили его бом-жихи, и привокзальная площадь снова вздрогнула от нахального, но дружелюбного смеха местных бомжих.

Заразившись местным искусством, Панюшкин уже сидел в окружении своих новых спутниц, пытаясь записать на купленный китайский диктофон стихи Бок-серки.

"Я знаю: жизнь – поганая,

И все мы в ней – кусочки зла.

Комки разврата, просто – дряни.

Нет в жизни мест для божества –

Все в пьяной у нас мании..."

Когда Боксерка читала, то и бомжихи перестали горланить и слушали ее с уважением. Неподалеку си-дели бомжи-мужчины. Один из них держал в руках костыли. Они молча наблюдали за всем происходящим, и казались безжизненными в сравнении со своим про-тивоположным полом. Сложилось впечатление, что на вокзале в ту пору царил матриархат.

– Что-то мужики у вас скромные! – заметил вслух Панюшкин, кивнув в сторону мужчин.

– Они на своей территории! – пояснила Стимо-рол, та, что нанялась подметать у киосков.

– У вас еще и территории есть? – закинул удочку журналист.

– Все как в государстве, и законы! – похвасталась Боксерка. – А как иначе, тоже следим: кто сплетничал, прообещался, украл у своих... Косяков много...

Лупимся с утра до вечера! – похвасталась Бура-тино, и правда, по обилию фингалов, синим подтекам на распухших лицах, в складках которых блестели жи-вые огоньки озорных глаз, можно было догадаться, что жизнь на вокзале неспокойная.

Боксерку вообще трудно было отличить от му-жика. Ее короткие стриженые волосы торчали в разные стороны, будто она сделала химку. Одеты все были по-разному. На Буратино была натянута кепка до ушей, а платье торчало прямо из-под кофты. Одна Чапа выгля-дела в своем спортивном костюме достойно, и синяков на ней не было. Может быть, потому что она была рос-лой, сильной и более спокойной, чем другие, к тому же воспитывала собачку.

– Весело живете! – стал собираться домой кор-респондент, почувствовав, что информации вполне достаточно. Нужно было еще съездить в ночлежку для бездомных.

– Так оставайся! – схватила его за плечи Бурати-но, увидев, как журналист собирается уйти.

– И что я буду делать? – уже по-свойски обратил-ся к ним Панюшкин.

– Жить! – хором воскликнули бомжихи.

– Ага, ночью – пьянка, днем – гулянка! – согла-силась со всеми Буратино.

– А если я не пью?! – засопротивлялся Панюш-кин.

– Так напейся! – снова хором воскликнули бом-жихи.

– Трезвых бомжей в природе не бывает! – по-смеялись женщины.

– Хоть драться научишься! – пообещала ему и Боксерка.

– А мы тебе и кличку дадим! – по-деревенски за-улыбалась и Чапа

– Какую? – заторговался корреспондент.

– Какую хочешь, тебе исключение! – засмеялась одна из бомжих.

– Вон, у нас у всех клички: Буратино, Боксерка – поэтесса, Чапа, Заноза... Я вот – Стиморол, за то, что киоски нанялась обслуживать... Подметаю... – расска-зала одна из бомжих.

– Ну, я не знаю – стал вставать Панюшкин, сво-рачивая технику.

– Погоди! – снова усадила его на место Буратино, и бомжихи о чем-то зашушукались.

– Солнышко! – заорали они через некоторое вре-мя с таким азартом и добродушием, что прохожие ог-лянулись, а коллектив бомжей, державшихся неподале-ку в гордом одиночестве, обратил на них внимание, еще раз разглядывая журналиста.

– А может еще стихотворение на дорожку? – вне-запно забеспокоилась Боксерка, которой Панюшкин очень нравился.

– А ты что-нибудь нам пропой или прочитай!? – завораживающим голосом трогательно произнесла и другая бомжичка, явно паясничая. Ее толстые губы и широкая улыбка, карие глаза с искоркой излучали на молодого человека столько творчества, что он смутил-ся.

– Это Буратино к тебе клеится! – громко сказала Чапа, и все опять закатились, пока Буратино пробовала отогнать от себя, появившееся и у нее смущение.

– А я и не знал, что бомжихи сочиняют стихи!? – с пониманием заметил Панюшкин.

– Ты че! – ласково пихнула его в плечо Буратино, прогнав смущение и опять гримасничая, – Вон Коля – вообще дипломат конкурсный!

–Дипломант! – поправила ее Боксерка, и все ог-лянулись на других бомжей.

– Да, он тебе так станцует, что обалдеешь! – рек-ламировала Буратино приятеля.

– А Будулай? – со своим громким голосом опять влезла Чапа, – Бывший фокусник... Между прочим, влюбился – со всех городских клумб цветы рвет – все к начальнице социального центра под окна бегает.

– Что же вы забомжевали? – стал более точно за-давать вопросы Панюшкин, держа в руках новую ки-тайскую технику.

– А это кто как, – оживилась еще одна из бом-жих, – кого с поезда сняли, а кого и с квартирой наду-ли.

– Некоторые из деревни приехали, товару набра-ли, а их здесь обманули... Возвращаться – стыдно... Ко-го из дома выгнали, или просто разочаровался... – по-серьезнела и Буратино.

– Что же вы до домов не доезжаете, в деревни не возвращаетесь, правды не ищете? – стал настойчивее журналюга.

– А зачем? Нам здесь больше нравится! У нас здесь свои законы и территория! Да! Коллектив! Мир, дружба, жвачка! – опять развеселились бомжихи.

– Законы? Какие законы? – стал записывать на диктофон Панюшкин.

– Обычные! – вмешалась Боксерка, – Косо по-смотрел! Не так сказал! За базаром не следил! С чужо-го участка бутылки собрал. А летом, сам понимаешь, сбор бутылок – золотое дно! Самый сенокос!

– Понимаю! – согласился Панюшкин, услышав о доходах местной банды, сравнивая ее со своей малень-кой зарплатой. И все-таки засобирался.

– Ну, смотри, Солнышко! Не пожалей! А стихи будут! Боксерка! Прочти ему свое шедевровое... – дружно заволновались бомжихи.

* * *

Стоял полдень, когда Панюшкин, проклиная весь китайский экономический рынок, пробовал выковы-рять из диктофона, зажевавшего пленку, дорогую для его очерка кассету.

Сидя в троллейбусе, он вспоминал последнюю встречу с бомжихами.

За подаренные им две десятки они были готовы чуть ли ни на руках тащить его до остановки, пока Бу-ратино сдуло ветром до ближайшего магазина, за оче-редной порцией спиртного.

Его еще долго грела подаренная бомжихами кличка, он искренне завидовал внутренней свободе этих совершенно несвободных людей и в который раз воспроизводил по памяти стихи Боксерки:

"Одиноки мы порой,

В нашей жизни суетной –

Все своею связаны судьбой,

Все спешат... В делах своих

Забывая вечно в них

Про себя, не то что – про других..

Я же тоже все спешу,

Словно я не дорожу

Счастьем и тобою,

Но прошу тебя: ты помни!

Ты моя тревога!

Помни, что нас связывает много...