ВЗГЛЯД ИЗДАЛЕКА

роман-мистика

 

АНОТАЦИЯ

Молодой журналист попадает в аварию, кото-рая несколько меняет ход событий его жизни. Он едет в Барнаул и поступает в Алтайский Вуз на режиссер-ский факультет.

На квартире пожилой хозяйки он узнает подроб-ности ее семейных драм, одной из которых является ужасная смерть ее дочери – поэтессы, музыканта, юной велосипедистки.

Неприкаянная душа дочери вступает в контакт с молодым поэтом, и скоро становится ясно, что это встреча двух половинок. Чистая душа погибшей дочери обретает покой, когда ее миссия на земле выполнена до конца – она выходит замуж за своего принца.

 

Оксане К. Посвящается

 

"Сегодня кому-то говорят: До свиданья!"

Завтра скажут: "Прощай навсегда!" –

Заалеет сердечная рана.

Завтра кто-то, вернувшись, домой,

Застанет в руинах свои города.

Кто-то сорвется с высокого крана.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!"

Виктор Цой

 

* * *

 

Шум и визжанье, заполненного до отказа шоссе. Полуденная жара. Незнакомые лица прохожих. Образ-видение девушки-журналистки, о чем-то мечтающей на весеннем островке местами оттаявшей земли. Теле-фонный звонок, буквы, строчки, письменные знаки, не-затейливая мелодия струнного инструмента: балалаеч-ки... – все это хороводилось в голове молодого челове-ка, попавшего в аварию в центре большого города в на-чале расцветающего лета и нового тысячелетия.

В голове Сергея Козырева царил болезненный хаос. Зрительные ощущения смешивались со слуховы-ми. Галлюцинации, пронизанные очертаниями, неяс-ными воспоминаниями и многогранными пережива-ниями, они то распадались на цвета, то делились на звуки, смешивая образы, лишая их всякой логики.

Секунды, минуты, а может быть часы, все эти ритмы дробили память его сознания, исчезали за гра-ницы доступного восприятия мира, и только резвые полеты стрижей за окном изредка забрызгивали жиз-нью и окна больницы, и хирургический стол, и его че-ловеческое тело.

– Скорее сотрясение и легкий шок... Открытых переломов нет... Царапина и ушиб... А вообще – отде-лался... В общем, родился в рубашке! – слышалось из-далека, близко, совсем рядом.

– Что это? О чем? Где это происходит? – Сергей еще раз попытался понять ситуацию и придать своим, возникающим в его голове, мыслеформам стройную логическую связь, но вдумываться было тяжелее, чем задавать вопросы.

Боль, растекающаяся по всему телу и пульси-рующая в голове, рождала новые мыслеформы, болез-ненные ощущения, и только странная мелодия, испол-няемая похоже на балалаечке, на какое-то время успо-каивала его больное тело и неясное сознание организма своим жизнетворным ритмом.

– Где я? Что со мной? – более настойчивые во-просы одолевали его сознание, подпитываемые потус-торонней суматохой и движением тупой физической болью. Но ноты, растягиваясь, будто приятное сно-творное, уже звучали мягче и, срываясь со струн бала-лаечки, попадали прямо на клавиши другого инстру-мента – фортепиано.

Он слышал фортепиано?! И только несносные удары в голове, словно кто-то бил в бубен, мешая ро-мантической игре на разных, но плавно переходящих друг в друга по своей мелодике инструментах, все пор-тили.

Ненавязчивая мелодия распадалась на звуки, но-ты, цвета... Синий, розовый, светло-голубой, желтый. "Какие разноцветные ноты!" – подумал, вдруг, Сергей.

– Ну что? Как самочувствие? Что ощущаешь? Можешь говорить? Как тебя зовут? – увидел над собой он несколько человеческих лиц. Его взгляд блуждал от одного лица к другому. Ему показалось, что это разно-цветные ноты разговаривают с ним, и он уже хотел ска-зать им: "Здравствуйте, ноты"! Но ответил спокойно и ясно: "Меня зовут Сергей!"

 

* * *

 

– Подняться сможешь? Точно Сергей? Тебя тош-нит? Где больно? – окружили его врачи в белых хала-тах, помогая сесть на кушетке. Разноцветные колпаки на говоривших лицах стали белыми, а яркие лампы, го-ревшие высоко, потухли как упавший салют.

– Двадцать пять тринадцать ноль восемь! – быст-ро назвал он номер своего телефона, отвечая на оче-редной вопрос, приходя в сознание.

Через два часа, в здравом уме, с более-менее нормальным самочувствием, он уже лежал на заправ-ленной чистыми простынями больничной койке и при-нимал вопросы других людей – коллег по несчастью, соседей по палате стационарного корпуса одной из больниц.

Теперь он знал, что совсем недавно его сбила машина на самой оживленной трассе родного города – Красном проспекте.

Оставалось только соединить все события, про-изошедшие с ним в течение дня до основного рокового момента и узнать точное положение вещей, пригото-вивших ему новые перспективы на это лето.

 

* * *

 

Сергей, как и все другие нормальные пешеходы, часто нарушал правила дорожного движения, преду-смотренные для пешехода. Если горел красный свет, а машин по близости не было, он всегда переходил доро-гу.

А кто не воспользуется лишним временем?

В мире машин все выглядело гораздо сложнее. Пешеход может позволить себе перебежать дорогу на красный свет, но автомобилист должен остановиться перед красным светом даже тогда, когда по близости нет ни одного пешехода. Это как дважды два – четыре.

Дорога, заполненная до отказа десятками несу-щихся автомобилей – серьезная ответственность. Сколько миров участвует в этой акции?!

Этот механический энергетический поток из со-тен живых миров! Цивилизация умудрилась по своему образу и подобию создать машины, воплощающие в жизнь человеческие мечты. А кто создал ритм?

Сколько людей, судеб, сознаний в несущемся по-токе должны контролировать напряженную ситуацию, пользуясь вниманием, всей нервной системой: от кон-чиков ног, до кончиков рук, и брать на себя ответст-венность за судьбы других людей, несущихся вместе с ними в организованном ритме.

Сколько людей никогда не сядет за руль автомо-биля и никогда не возьмет на себя эту ответственность только лишь потому, что они не готовы стать автомо-билистами.

Сергей Козырев, любивший скорость и не умев-ший водить автомобиль, все еще не представлял, что от романтики – следить за изменяющейся панорамой че-рез окно – и напряжением, испытываемом при ежеми-нутном торможении и переключении скоростей, сидя за баранкой и следя за помехами со всех сторон, – большая разница.

Его рассеянность мешала ему жить, и только со-бытия, приземлявшие его заоблачное настроение в те-чение всей его жизни, и были тем самым учителем для молодого человека, испытывающего врожденное чув-ство ученичества, предвкушение таланта и крушением очередных идеалов, от которых никто не застрахован.

Сотрясения, переломы, ушибы – малый перечень его наград, подаренных ему судьбой за ее высочество рассеянность.

 

* * *

 

Стоял июньский полдень, когда он, выйдя из ре-дакции общественной Российской газеты, стал перебе-гать дорогу до остановки, игнорируя пешеходную до-рожку.

Четыре автодорожных полосы, по которым бегут машины в одну сторону, и четыре полосы рядом, ве-дущие другой поток машин обратно. Лишь на светофо-ре их ритм периодически замедлялся…

Сергей Козырев не стал доходить до пешеходной дорожки и, увидев, как бегущие машины замедляют свои шаги, решил сократить свой путь и быстро про-шел между машинами первой и второй остановивших-ся колонн. Как, выйдя из второго ряда, был неожидан-но сбит несущимся джипом, быстро сокращающим свою траекторию до полной остановки на третьей по-лосе, перед светофором.

Ни Сергей Козырев, успевший прошмыгнуть за край четвертой дорожки, ни водитель джипа ничего не успели предпринять. От удара Сергей, прокатившись по четвертой полосе, был выброшен на полосы встреч-ного движения. На встречной же полосе к его счастью было пусто. Ответный ряд стоял недалеко на старте, перед светофором.

Легкий шок, небольшое сотрясение, ушиб право-го бедра и перелом мизинца на правой ноге – вот не-большой перечень его последнего более-менее удачно-го приземления на планету Земля. Теперь, лежа в боль-нице и обдумывая, вдруг притормозившие планы на жизнь, он снова ощутил дыхание смерти, задевшей его лишь кончиком своего легкого покрывала.

Атмосфера смерти еще не выветрилась из пала-ты, и он ощущал ее далекое присутствие.

– Козырева на выписку! – раздался знакомый го-лос дежурной медсестры, и Сергей, пройдя через пер-вый пост, направился в ординаторскую.

В коридоре с ним прощались знакомые, проходя мимо, как и он, на костылях. У главного входа его уже поджидал верный друг, на своем грузовом джипе, дер-жащий в руках новую видеокассету с каким-то супер-боевиком, которую он специально достал для хирурга.

– Плохой водила попался! – хвастался друг, чуть ли не по головам машин объезжая по дороге светофо-ры, встречные и попутные полосы, все что ни попада-лось на его нелегком пути.

– Здесь все менты мои видеокассеты смотрят! Криминальный Петербург первыми гаишники в городе увидели! – не унимался Слава, нарушая очередное пра-вило дорожного движения и объезжая все машины, ос-тановившиеся перед светофором, по трамвайной ли-нии, заезжая и на пешеходную дорожку.

– Такой как ты и сбил. – Пошутил Сергей.

– Сбивают не плохого пешехода, а сбивает пло-хой шофер! – твердо стоял на своем друг. Он молние-носно нажал на газ и рванул с места, когда загорелся зеленый свет. Покрышки его четырехколесного танка завизжали на мостовой, оставляя крик цивилизации на-биравшим скорость машинам и оглянувшимся на тро-туарах прохожим.

– Хотя неплохо ты отделался, и хозяин ничего не предъявил! Какая у него тачка была, кстати? – заряжал друг своим настроением, а Сергей уже жадно впитывал солнечную атмосферу и летнюю панораму пути.

В лицо вместе с лучами солнца, пронизывая все тело жаркими агрессивными линиями, било Лето! Оно ударяло живой энергией творчества. Пышные кроны зацветающих лип, вдоль шоссе и в скверах смотрелись роскошно. Серый грациозный Новосибирск утопал в зелени, разноцветном беспорядке рекламных щитов, движении машин и людей.

Эротические полупрозрачные шелка, блузки, юб-ки, платьица на привлекательных горожанках действо-вали, опьяняюще.

Проходившие мимо остановившихся перед све-тофором машин девушки, похоже, только что вышли из салона красоты и специально демонстрировали перед мужчинами свои наряды, подчеркивая еще раз то об-стоятельство, что красота – большая сила, способная не только спасти мир, но и разрушить мужское самолю-бие.

– А хочешь, я на рынке кассеты разбросаю и в кафэшке летнем посидим, пивом хоть тебя угощу!? А то – на пляж рванем! – неожиданно ворвался со своим оптимизмом в легкие мечтания Сергея Козырева его школьный друг.

– Нет, Слава, ты меня домой отвези, – глядя на костыли и чувствуя свою ущербность, попросил Сер-гей, – мне в институт готовиться нужно.

 

* * *

 

Ритм больницы тихий и скудный, как надоевшая каша, сменился живым и многогранным городским ритмом, но качества другой еды Козыреву пришлось попробовать нескоро. Он оценил теперь физическое здоровье, дающее человеку возможность полноценной жизни.

В больнице Сергей Козырев задумался. Его торо-пливость и невнимательность послужили причиной случайной неосторожности. Нервозность от его затя-нувшегося очерка, на котором было сосредоточено его внимание последнее время; неопределенность, связан-ная с выбором дальнейшего пути; нестабильность лич-ной жизни и нарастающая, в связи с этим, депрессия расстраивали его жизненный ритм, проявляясь на фи-зическом плане вот таким грубым жестоким способом.

Его все еще беспокоило новое задание редакции, подгоняемое очередным чтением в Госдуме: о приня-тии закона «о ввозе на территорию России ядерных от-ходов из-за рубежа». Нужно было успеть собрать мате-риалы на данную тему, успеть до второго чтения. А встречи с чиновниками все откладывались по тем или иным причинам, может быть еще и потому, что служи-тели власти очень разборчивы, особенно если дело ка-сается гласности.

Придя в центр мониторинга по загрязнению ок-ружающей среды, Сергей случайно стал участником неофициального рейда по злополучным радиоактив-ным местам своего большого города. Его организовал один скандальный ученый из Академгородка, который, плюс ко всему, сагитировал своих студентов и двух официальных представителей центра экологического движения в городе на одну авантюру, от улик и доказа-тельств которой, в свое время, страдали не одни ученые мужи, официальные экологи.

Авантюрой был незапланированный выезд в по-исках радиоактивной утечки из захоронения отходов с крупного завода.

– Из какой газеты?.. Да у нас девушка из "Аргу-ментов и фактов" сегодня в гостях, а это студенты-экологи из колледжа! – познакомил Сергей Иванович, пока Алексей Владимирович, представитель центра, возился с колбами и мешочками.

– У нас сегодня незапланированный рейд, поэто-му если хочешь, то давай с нами. Как раз мы-то и не боимся разглашения итогов расследования, и наша за-дача – опровергать официальную точку зрения упол-номоченных городских экологов, если она неправиль-ная! – сразу ввел в курс дела Сергей Иванович, снабжая своих подопечных дозиметрами и болотными сапогами от ОЗК.

Скоро дружная компания, разместившись в дре-безжащем и трясущемся уазике, помчалась через весь город по намеченному маршруту. В машине находи-лись: несколько специалистов в области ядерной физи-ки, студенты колледжа, девушка-корреспондентка из "АиФ" и начинающий корреспондент российской газе-ты "Общество", Сергей Козырев.

Компания собралась разношерстная, незнакомые люди были объединены общей идеей, которую все время подпитывал "вечный двигатель", как ласково на-зывали за глаза Сергея Ивановича его ученики. А Сер-гей Иванович говорил постоянно, заглушая и шум до-роги, и дребезжание в салоне, подкрепляя свою речь трезвым юмором, хорошими яркими аргументами и не менее существенными фактами.

Это он взбаламутил федеральных представителей на вынужденную акцию против ввоза ядерных отходов на территорию России.

Останавливаясь у больших труб, тянущихся вдоль трассы и проверяя своими маленькими прибора-ми гамма- и бета-излучение, скоро машина, как рыс-кающий пес, снова несла своих неугомонных пассажи-ров дальше и дальше от города.

– Вот сейчас мы отъедем на одно радиоактивное хвостохранилище. Там захоронены ядерные отходы нашего завода, и если окажется, что весенние ручьи, бегущие вместе с вытекающей из опасной плотины речки, вдруг перенесли радиоактивное тело еще на пять километров, то это означает наступление катастрофы! – рассказал вдруг всем Сергей Иванович.

– Вы представляете, что будет, если радиоактив-ное тело сместится на юго-запад от места захоронения? – снова заинтриговал пассажиров "вечный двигатель".

– А что будет? – быстрее всех спросила девушка-корреспондентка из "Аргументов и фактов", и включи-ла диктофон.

– Во-первых, – с характерной жестикуляцией на-чал эколог, – мы вступаем в конфликт с официальными властями и их заявлением о стабильности данного за-хоронения.

– Во-вторых, мы наступим на горло целому мон-стру-заводу, затем испугаем жителей одного села и всех садоводов и дачников, а также жителей близле-жащих городских районов... Упадут цены на кварти-ры... – Сергей Иванович пустился в рассуждения, – а если кому взбредет в голову поджечь камыши на озере в пойме реки? Тогда, если подует ветер в сторону горо-да, этот ветер будет не иначе, как ветром смерти!

Неофициальный эколог многозначительно по-смотрел на реакцию окружающих, и если бы не его ав-торитет, который он заработал на собственных вылаз-ках и неоспоримых доказательствах по данной пробле-ме (когда ездил и в Томск и в Красноярск в поисках утечки радиации), то можно было бы подумать про не-го, что он ненормальный.

 

* * *

 

Поехали специально весной, когда "бежала во-дичка", как говорил Сергей Иванович, подразумевая радиацию. Ехали окольными путями, останавливаясь где-то далеко у лога, разрезающего часть дороги и по-ле, ползущего до березовых лесов в двадцати километ-рах от города.

После долгой кошмарной зимы редкие островки с сухой травой и оттаявшей землей казались маленьким раем в этой, изрытой солнечными лучами и обуглив-шейся от светового пепла, снежной земле.

Где-то в беспризорной рощице пели весенние птички. Было радостно смотреть на этот природный уголок, несмотря на все неприятные представления о том, что все это может быть заражено.

Первые запахи обманчивой весны, как и вид су-хой травы, и блеск журчащей воды, в которой двига-лись какие-то личинки, предвещали зарождение лета, напоминали о свободе.

Сергей Иванович, большой и грузный, сразу пе-решел к делу: надел сапоги, взял какой-то прибор и по-лез в воду.

Козырев наблюдал за журналисткой.

– И зачем ей это? Неужели чтобы решить гло-бальные проблемы, в которых она даже не разбирает-ся?

Она попыталась пробраться к другому островку, но провалилась в ненадежном снегу. Сдалась. Так и ос-талась стоять на необитаемой траве, подставляя свое лицо, голубые глаза и золотистые волосы назойливым ласкам приставучего солнца.

– Не это ли ее место!? – усмехнулся Сергей.

Сергей Иванович был похож на пришельца из космоса со своим большим прибором. Замеряя воду длинной трубкой, он что-то искал, копошился на мел-ководье, боясь поскользнуться и упасть.

Его ученики действовали проще, откапывая что-то и собирая все добытое в разные кулечки. В речку они не лезли. Девушка из АиФ напрягала свой лоб, си-лясь вникнуть в суть происходящего и быть там, куда не мог проникнуть и ее диктофон. А Сергей Козырев, умело наблюдая за поведением девушки и всех осталь-ных, все задавал и задавал миру свои, интересующие лишь его, вопросы.

Его умение представлять, придумывать вариации сюжетных линий, как и глубокая наблюдательность, претендовали на другой талант – творческий. И кто знает, сколько сцен и картинок родилось в его голове и на том небольшом радиоактивном маршруте.

Сквозная поездка оказалась слишком серьезной, потому что факты и обвинения, которые наговорил "ядерный физик" в адрес ученых властей были откро-венными и вызывающими.

Редакция долго анализировала принесенный Сер-геем материал, запрашивая по электронной почте лю-бую информацию по этому делу, в конце концов, вы-ходя на контакт с неофициальным экологом. Все ждали лабораторного анализа проб, привезенных активной командой экологов. А где-то в Москве должно было начаться третье слушанье по данной проблеме.

 

* * *

 

Происшествие, выдернувшее Сергея Козырева из непривычной для него обстановки, закрыло от него и эти, не совсем интересные его душе, проблемы.

Гораздо интереснее было вспоминать его люби-тельский театр "По случаю!", который создавался на общественных началах в одном из вузов города.

Проучившись пять лет на филологическом фа-культете, зная в себе способность – писать, Сергей все же подозревал, что увлечется театром.

Сначала он работал в школе, но нервная и напря-женная работа с детьми, оказавшаяся губительно тяже-лой, скоро убила в нем последнюю романтику, связан-ную с представлением об этой профессии. А проба в нескольких фирмах себя на роль социологического ра-ботника, который, в принципе, ничем не отличался от рекламного агента, скоро измотала его талант и ему на-скучила.

Как быстро жизнь заставила использовать его свой природный дар на создание рекламных роликов, дешевые сценарии и журналистские очерки, не прино-сящие конструктивного результата. Правда была отда-на дань гласности, которую только и можно было от-дать в родной демократической стране, не получая за это ни положительного, ни отрицательного результата.

«Газета себя изжила. Люди больше смотрят, меньше читают». – Размышлял молодой человек. – «Зрелищное искусство приобретает власть над людь-ми!»

Трудно было сказать, кому первому пришла в го-лову идея о создании любительского театра, когда они со своим другом, Дмитрием Кузьминым, сидели, на торчащей из снега спинке скамейки в одном из город-ских двориков, распивая по бутылке пива и сетуя на все правды и неправды жизни.

Такое правдоискание скоро подкрепилось еще двумя бутылочками, а потом еще и еще.

И разговор у друзей клеился, потому что Дима сам был, тоже, творческим человеком. В отличие от прозы и поэзии Сергея Козырева, Кузьмин писал тек-сты на свои песни и сам же их исполнял.

К театру он относился, как и Козырев, с особым интересом, поэтому, когда заговорили о театре, то вме-сте пришли к выводу, что все авторские идеи могут быть услышаны и востребованы только через театр.

Причем Кузьмин больше склонялся к эстраде, хо-тя и соглашался с другом, что до эстрады ему пока да-леко. А на следующий день они уже договорились с директором Культурного центра, создать на общест-венных началах студенческий театр, в одном из ВУЗов города.

* * *

 

Театр заработал только после прихода в него ак-трисы. Женя была кокеткой, обладала хорошей пласти-кой и неплохими внешними данными, ее вьющиеся светло-каштановые волосы и карие искрометные глаза подарили ей немало симпатий со стороны ее почитате-лей.

К тому же она была студенткой, и многие студен-ты записывались в студию исключительно из-за нее.

Идея театра была построена на голом оптимизме. Трудно и легко было поставить любую сценку в этом коллективе.

Трудно, потому что часто студенты приходили потусоваться или из-за личных симпатий. Легко, пото-му что творчество подпитывало всю группу, а сексу-альная энергия только способствовала творческому процессу.

Может быть, успех любого коллектива и зависит на первой стадии от творческой инициативы, новых встреч и дружеского соревнования, пока из этого кост-ра не вызреет вечный уголек – зарождение искусства!

Несмотря на боевой уголек, режиссерам явно не хватало знаний. Идеи, фонтанирующие из друзей, час-то не совпадали. Лидерство давалось еще тяжелее.

– Нам надо ехать в Барнаул! – выпалила Евгения на одной из репетиций, когда друзья вдруг ни с того ни с чего разругались.

– Я узнала! – Не давала опомниться своим друзь-ям актриса, – там есть факультет: Народное художест-венное творчество, а на нем отделение Досуга и Люби-тельского театра... Мы можем уже в июне подать заяв-ление и сразу сдать экзамены на заочное отделение.

– А почему Барнаул, а не Питер? – усомнился Кузьмин, но, сопоставив свои возможности с желае-мым, скоро согласился: "Барнаул, так Барнаул, все же не Кемерово".

– А как же бухгалтерский учет? – попробовал вразумить студентку и Сергей.

"Блистать хочу блистать, а деньги пусть – счита-ют те, кому их не хватает!" – запела Евгения, и скоро всем захотелось ехать в Барнаул.

 

* * *

 

Вокруг очерка разгорелся скандал. Материал Ко-зырева подвергли тщательному изучению. Сам глав-ный редактор связался с Сергеем Ивановичем и довел материал до публикации.

Действительно, переполненная плотина, через которую побежала водичка, дала существенную под-питку радиоактивному телу, которое разрасталось в сторону города.

Запахло не только радиацией, но и политическим скандалом. Международная строящаяся магистраль как раз проходила рядом со сбросами. Данные нужно было перепроверять. Не радиоактивное тело, а другое, рас-пространяющееся как зараза, где он, как та журналист-ка на маленьком островке, был беззащитен перед кат-ком государственной машины, беспокоило его теперь. Он сознавал, что попал под колеса не джипа, а систе-мы, в которой жил, с которой заигрывал.

Его положение в редакции было неопределен-ным. Авария приостановила его скользкий путь, тогда как искусство театра стало подпитывать все больше и больше.

Козырев первый забил тревогу, агитируя друзей поступать в Алтайский ВУЗ.

Хотелось сбежать из города, оградиться от дело-вых людей, заняться творчеством.

Друзья лишь посмеялись, глядя на загипсованно-го режиссера, не подозревая, что это не помеха, и скоро они разделят с ним творческий путь.

 

* * *

 

"Перекресток семи дорог – вот и Я!

Перекресток семи дорог – жизнь моя!

И в каком бы не пел краю,

Все равно на тебе стою..."

– удачно сев на первое место в салоне большого автобуса, стал петь Кузьмин, набирая знакомые аккор-ды на гитаре.

Видя, что публика благосклонна к его выступле-нию, он распелся так, что с последних рядов даже по-слышались одинокие аплодисменты. Евгения тоже по-дыгрывала на публику, подпевая барду и изредка при-вставая со своего места, чтобы оглядеться по сторонам и в пятьдесят шестой раз поправить свою соломенную шляпку.

Когда друзья подъезжали к Барнаулу, то Кузьмин радостно хлопнул по плечу Козырева, погрузившегося в свои мысли.

– Смотри, Станиславский! Как будто в Голливуд въезжаем... Читай вон там, на холме... – стал обращать он внимание и остальных, указывая куда-то рукой. И точно, на возвышенности стояли большие буквы: Б.А.Р.Н.А.У.Л

– Не стоит прогибаться под изменчивый мир, Пусть лучше он прогнется под нас!

– опять он запел знакомое из репертуара Макаре-вича, чувствуя за собой право свободного человека.

– Приключения начинаются! - загримасничала и Евгения, обращая на себя внимание.

В подтверждение сказанного, как только автобус остановился на барнаульском автовокзале, двери от-крыл местный швейцар.

– Какие люди в Голливуде! – начал он свое вы-ступление сразу с порога, заметив веселого Кузьмина с гитарой и рекламирующую себя Евгению.

– Прошу мадам взойти на мое комфортабельное судно! – подал он руку Евгении, и уже через несколько секунд она сидела в салоне такси, забыв про всю дого-воренность друзей: как можно экономнее вести себя "за рубежом" и не попадаться на глаза таксистам.

– Да я вообще-то не одна! – вспомнила она про друзей, собрав небольшие лавры местных таксистов, окруживших своего напарника, чтобы насладиться лю-бительским шоу.

– Готов увезти всех ваших родственников и дру-зей-приятелей ваших знакомых! – играл на публику таксист, буквально выхватывая из рук Кузьмина сумки вместе с гитарой.

– А ты стой на месте для тебя цыганочка с выхо-дом! – дошла очередь и до пострадавшего, и таксист ловко подъехал к дверям автобуса, помогая Козыреву уложить свои костыли и усесться.

– Этому и готовиться в артисты не надо! – поду-мал Сергей.

– Значит артисты! – продолжал знакомиться так-сист в дороге.

– А че в Новосибирске на артистов не учат? – опять поинтересовался он.

– Новосибирск, конечно, большой город, но па-рочки Вузов для творчества ему не хватает. – Пожало-вался Сергей.

– А наша большая деревня, значит, на режиссеров обучает... – важничал таксист, – Кстати, я тоже люблю попеть!

Кузьмин запел про «перекресток семи дорог» А.Макаревича. Таксист Саша, как он представился, старался, как мог. Слов, конечно, он не знал, но его "пабу-пабу-ла-ла-лай!" на всех припевах звучало по-трясающе, потому что он хрипел, как мог и был похож на большую добрую черепаху.

Его хриплый голос, отсутствие музыкального слуха и дорожный оптимизм добавили в путешествие комедийную атмосферу.

Его загорелое, дряблое лицо, не лишенное из-лишней полноты, как и все тело, наполнялось радостью и он, действительно, чем-то напоминал добрую черепа-ху. Веселый и озорной, дорожный междусобойчик до алтайского Вуза привлек внимание местных жителей. Они с интересом всматривались в музыкальные окна такси на пешеходных дорожках, обращали внимание, останавливаясь на тротуарах.

Лучшего экскурсовода по городу и придумать было нельзя, потому что Саша по-свойски хотел отчи-таться за культуру своего города и часто обращал вни-мание гостей на ту или иную культурную достоприме-чательность его большой деревни.

Он сбавлял скорость и демонстрировал: «Ну а это вы, к примеру, видели, пацаны.…И дамы?» – Кипел он от удовольствия.

 

* * *

 

Июнь на стыке двух тысячелетий был жарким. Развесистые тополя с появляющейся благородной се-диной совсем не старили город. Напротив, Козырев от-метил, что его серый монументальный город, куда бо-лее роскошный и комфортабельный, выглядел не таким приветливым в сравнении с этой сибирской глубинкой.

Те же девятиэтажки в Барнауле, цветными квад-ратами, заполняющие загроможденный горизонт, пуль-сировали по всем вежливо и забавно. В окружении се-рых дорог и зеленых деревьев, город стоял полным достоинства. Словно художник, рисуя город, додумал-ся подлить красок в архитектуру. И она стала привет-ливой.

Когда таксист обогнал звенящий по рельсам трамвай, Козырев услышал знакомую мелодию, испол-няемую на балалаечке.

– Ты слышишь? – сбил он с толку смеющуюся Евгению, но она ничего не слышала.

Когда подъезжали к зданию института по узким дворикам, то на крыльце курила оживленная толпа абитуриентов. Среди них были и очники, поступавшие на разные отделения.

Обшарпанное здание было похоже на средне-образовательную школу. Тополя и другие деревья рос-ли неаккуратно, разбавляя постройки пятиэтажек и на-поминая областной центр.

Сергей Козырев, сторожа в коридоре вещи дру-зей, подающих документы, смотрел на своеобразие многогранного творчества очередного поколения без доли оптимизма, потому что не только вышел из сту-денческого возраста, но и потерял ту часть энергии, ко-торая и побуждает двигаться, как говорят, от себя – легко и непринужденно.

И хотя в свои двадцать восемь он выглядел го-раздо моложе своих лет, но девятнадцатилетние Же-нечка и Кузьмин, которого вот-вот должны были за-брать в армию, вели себя неорганизованно весело.

 

* * *

 

Он стоял в коридоре представлял свое ближай-шее будущее.

До него доносились жалобы тех или иных абиту-риентов о том, что ни в общежитии, ни в ближайшей гостинице мест в этот горячий период найти невоз-можно.

Правда на вахте института лежала толстая спаси-тельная тетрадь с адресами и телефонами желающих сдать свои комнаты на период сессии студентам, но, сколько можно было судить по все тем же разговорам, все квартиры, чьи адреса были записаны в тетради, то-же были разобраны.

Приветливое расположение города "издалека" тоже начинало утрачивать свою привлекательность в здании института, напоминающего заброшенный дет-ский садик, во дворе которого росли не расчесанные уродливые клены и не подстриженные дикие тополя, так что понятие "большой деревни" начинало себя оп-равдывать.

К тому же дачный сезон давал о себе знать. Го-рожанам не было дела до благоустройства приезжих гостей.

 

* * *

 

– Есть вариант! – неожиданно подкралась к друзьям веселая Евгения, когда они обговаривали свои планы насчет дальнейшего обустройства.

– Одинокая женщина пустит на квартиру поря-дочного мальчика! – выпалила она после небольшой паузы.

– Хороший вариант! – засмеялся Кузьмин, – но тебе он не подходит.

– Тебе подходит! – радостно сообщила она Диме.

– Мне подходит! – паясничал Кузьмин.

– И нам подойдет! Я придумала план действий! – буквально на глазах поднимала Женя настроение друзьям, и уже через несколько минут они шли к бли-жайшей остановке.

Она что-то объясняла Кузьмину, пока Сергей Ко-зырев пытался не потерять друзей из вида, не поспевая за ними на костылях.

– Это абсурд! – отвечал ей Кузьмин, – Нас выго-нят! – донеслось до Козырева, без того потерявшего всякий оптимизм.

– Успокойся, Данченко! – что-то доказывала ему Евгения.

Называя друг друга фамилиями двух великих русских реформаторов театра, на чьем опыте построено театральное искусство, друзья тем самым компенсиро-вали свою недоказанную многозначительность в этом мире. А то, что два неизвестных режиссера-любителя встретились не в ресторане «Славянский базар», а во дворе на старой скамеечке, пусть простит и Константин Сергеевич Станиславский и его ближайший соратник Немирович-Данченко.

– Не отставай, Станиславский! – по-дружески по-звал Кузьмин, который собрал на себе все сумки своих друзей, не желая при этом расставаться и со своей ги-тарой.

А буквально через час друзья уже были на дру-гом конце города и шли по улице Панфиловцев в поис-ках нужного адреса.

Только теперь, будучи недееспособным, когда каждый шаг отдавался болью под мышками и стучал в висках, Козырев понимал, что значит быть экономным в своих действиях.

Ребята, со свойственной им молодостью, шараха-лись из стороны в сторону, переходя то на одну сторо-ну дороги, то на другую, возвращаясь обратно, если происходила ошибка. Сергей Козырев, стиснув зубы, готов был сломать костыли о землю и пойти через боль только из-за того, что он просто не мог простить судьбе свою недееспособность. А больше всего на свете ему не хотелось зависеть от друзей и обстоятельств.

Злополучный тридцать восьмой номер дома рано или поздно все равно нашелся, а в подъезде Евгения вкратце провела с друзьями инструктаж.

– Короче, Дима тот самый культурный мальчик, которого хотела хозяйка взять к себе на квартиру! – быстро инструктировала она.

– Ты, – посмотрела с состраданием на Козырева актриса, – приехал тоже поступать, но тебя все броси-ли, и ты не в состоянии был найти себе сам комнату, а Дима, после того как узнал адрес, встретил тебя и ре-шил тебе помочь.

– А я? – стала придумывать про себя Евгения, – я сестра Димы, которая тоже приехала поступать и слу-чайно встретила вас в автобусе и решила помочь брату довести беднягу до квартиры...

– Очень удобная приманка! – сыронизировал Ко-зырев, обижаясь на судьбу. – Только сестра может быть разоблачена.

– Во-первых, мы запудрим мозги этой тетушке до вечера, а вечером меня не так просто будет отшить... – стала развивать действие Женька.

– Кто на ночь выгоняет девушек? – добавила она. – А во-вторых, меня не так-то легко будет разоблачить.

– В общем, с тобой все ясно, попалась бы только хозяйка полапушистее! – согласился с ней Кузьмин и ребята вызвали лифт.

 

* * *

 

Хозяйка казалась более чем строгой, а квартира более чем запущенной, когда Евгения, помогая Диме врать, пыталась запудрить, как она выражалась ранее, ей мозги.

Кузьмин смотрел на хозяйку своими ангельскими голубыми глазами, а Козырев стоял, потупившись в прихожей, отказавшись заранее присесть.

– Ладно! – прекратила комедию Галина Влади-мировна, – Давайте пройдем в комнату для квартиран-тов и там все решим.

По выражению лиц друзей, приехавших из друго-го города, уже можно было прочесть, что никуда из этой комнаты они теперь не уйдут. Но хозяйка, тоже не лыком шитая, сама решилась поставить точку в этой запутанной истории.

– Давайте тогда оставим вашего "дядю-мальчика" у меня, раз он такой немощный, а вы? – посмотрела она выжидающе на молодежь, – пойдете, поищете себе другое пристанище, пока не поздно.

– Поздно уже. – Только что и нашлись сказать авантюристы, стараясь своим присутствием показать и присутствие неизбежного вечера.

– Как же мы Станиславского бросим? – неумело пошутил Кузьмин, разрушая тяжелую паузу.

– А ты, значит, Немирович-Данченко? – по-свойски обратилась Галина Федоровна к Кузьмину.

– Да! – радостно согласился с ней Дима, удивля-ясь ее осведомленности.

– А это, надо полагать, сама Гольдина? – дошла очередь и до актрисы.

– Да нет, я на досуговый, – пропустила мимо ушей эрудицию хозяйки Евгения.

– А историю эту кто из вас придумал? – снова прошлась своим проницательным взглядом хозяйка по растерянным глазам присутствующих.

– Сначала мы придумали стать режиссерами! – посмеялся и Козырев, не выдерживая неопределенно-сти.

– И это ваша кочующая труппа во главе с родной сестрой двоюродного брата по второй линии…– пошу-тила хозяйка, и все засмеялись.

Стена рухнула. Нужно было что-нибудь расска-зать. Дима похвастался своими музыкальными способ-ностями, а Сергей подарил свой самиздатовский поэти-ческий сборник, после чего хозяйка немного смягчи-лась.

– Хорошо, оставайтесь! – постановила хозяйка, держа в руках, маленький сборничек приезжего поэта, словно это был самый главный документ, подтвер-ждающий порядочность квартирантов.

 

* * *

 

Ближе к вечеру она выдала квартирантам по-стельное белье, уложив, как и следует брату и сестре, молодежь на софу. Сергею же, как больному, было по-стелено в той же комнате на полу у окна.

Галине Владимировне было давно за пятьдесят. Пенсионерка пускала квартирантов летом, когда насту-пала огородная пора, и ей нужно было часто уезжать на свою небольшую плантацию.

Мальчик, как выяснилось позже, был необходим вот почему: во-первых, чтобы отвечать на телефонные звонки мужским голосом, дабы отпугнуть воров, по мнению хозяйки, постоянно контролирующих ее квар-тиру. Еще у нее была врожденная аллергия на различ-ные парфюмерные запахи, и она была категорически против женского пола на ее территории.

И Евгении пришлось перейти на новый путь раз-вития – обходиться без эффектных запахов, прибегая к природной красоте, которой у нее было предостаточно.

– А я думала, что ты посредник! – с юмором об-ратилась она к Сергею, зайдя в комнату гостей с его сборником, в очках и халате.

– Посредник на костылях? – захихикала Женечка, развалившись на софе. – Оригинально.

– И такое бывает, – деловито перебила ее хозяй-ка. – Не знаю, почему-то так показалось! – улыбнулась Галина Владимировна, и ребята увидели ее совсем в другом, теплом, свете.

 

* * *

 

Прошло дня два.

Кузьмин сидел на табуретке у большого зеркала и любовался своим голым торсом, медленно подбирая аккорды на любимой дорожной подружке.

– Прямо артист, – посмотрела на него хозяйка, входя в комнату. – Играть, наверное, на экзамене бу-дешь?

– Играть, и не только… – не меняя позы, отвечал Кузьмин, что-то наигрывая.

– А я вот сборничек твой полистала! – оставив в покое Диму, обратилась она к Сергею.

Во дворе, как в звуковой яме, скрипели качели. Слышались детские голоса и всевозможные собачьи раскаты. Где-то баловались, учились петь под дворо-вую гитару.

Только реактивные стрижи еще кружились в бес-порядочном хаосе, не врезаясь друг в друга, как ни странно, на скоростях. Где-то, выше девятиэтажки, не проваливаясь в звуковую яму, совсем не попадая под влияние ритма земной воронки.

 

"Ты рассыпь свои буквы по нотам,

На траве, где ромашки как снег.

Под березками беззаботными,

Ты развей по дорожкам свой бег..."

– стала хозяйка читать отрывки из сборника.

 

– Очень мне понравилось про балалаечку. – За-думалась она на минуту.

 

"Протяни свою грусть помаленечку,

Потихоньку свяжи мою грусть,

И тогда я в березовом веничке,

Твою "соль", вдруг, прочту наизусть"

– зачитала она снова.

 

Затем ушла молча, по-английски, в свою комнату, и тяжелый день, закончившийся так лирически, пода-рил гостям свои новые сны.

 

* * *

 

Утром следующего дня из окна трехкомнатной квартиры, расположенной в одной из девятиэтажек, разбросанных по квадрату, можно было увидеть боль-шую площадку двора с расплесканнымпеском в песоч-ницах и скрипящими железными качелями. В незапол-ненном пространстве, между девятиэтажками, что стояли ближе к шоссе, блестел на солнце отрезок трам-вайной линии. Скоро, как титры, по нему побежали машины и зазвенели современные кареты.

Зеленую пустошь за домами отливала полынным серебром. Там, за пустырем, обычно вставало солнце.

Свет пробивался из земли, и сквозь пыль облаков можно было увидеть интересную картину, напоми-нающую детские рисунки, на которых изображены ви-димые лучи. Только лучи этого огромного светила бы-ли похожи на световую сеть, равномерно расставлен-ных прожекторов.

Когда часть лучей преломлялась, в зависимости от неизбежного движения растущего солнца, и смеши-валась с пылью облаков, то солнечным дождем забрыз-гивала все вокруг, смешивая тона и полутени.

Иногда, прогнав последнее облачко, ветер, при-бегая с востока, доносил до открытых форточек девя-тиэтажного здания с пустыря запах полыни и других трав, пока не смешивался с запахом домашней кухни.

Этот утренний театр напоминал разыгрываемое человеком действо с началом открытия кулис; полным включением всех рамп и софитов; полной звуковой па-норамой из оркестровой ямы, вырывающихся на свет хоров кузнечиков и стрижей; до сольного исполнения арий выгуливаемых собак под аккомпанемент вклю-ченных моторов и звенящих трамвайных номеров.

Это потом, ближе к обеду, сцена двора заполнит-ся, всегда интересной, звучащей игрой детворы и мо-нотонным глухим боем выбиваемого домашним музы-кантом половика-бубна. И люди, спешащие на прогул-ку или по другим делам, проведут весь событийный ряд: от соседских встреч, до деловых разбирательств. Обычный дворник будет кем-то вроде сказочного ве-дущего, соединяющего сеть подъездов в одну сюжет-ную линию.

Только зрительный зал покажется не совсем обычным, из окон многоэтажного амфитеатра изредка станут выглядывать зрители, за исключением тех по-стоянных заседателей лоджий и балконов, которым по-вседневная картина никогда не наскучит, как и тысяча шестьсот восьмая серия очередного мексиканского се-риала. Этими зрителями всегда останутся наши бабуш-ки.

Домашние хозяйки, лишая очередной забавы своих детей, вдруг покличут их на обед, предлагая ан-тракт.

Все это наблюдал и Сергей Козырев, когда под-нимался выше подоконника, чтобы позавидовать пло-довитому миру.

Сам Барнаул, со своими современными дворами, панельными девятиэтажками и ритмом жизни – про-винция, сохранившая особый ритм, может быть, напо-минал и Новосибирск двадцатилетней давности, чем и нравился Сергею, потому что можно было вернуть ат-мосферу прошлой жизни, не изобретая машину време-ни. Может быть, также и Новосибирск напоминал ко-му-нибудь отдаленную Москву. Но, все равно, закон времени и пространства, как и разграничение атмосфер в начале нового тысячелетия, в век перемен, по-прежнему отличали неисчерпаемую родину от загра-ницы.

Впрочем, печать одинаковых реклам, коммерче-ских киосков и ларьков с мороженным на каждой оста-новке была поставлена цивилизацией и здесь.

 

* * *

 

Галина Владимировна не первый год, как выяс-нилась, пускает на время сессии студентов, и лучшего критика и консультанта по вступительным экзаменам в институт культуры и найти было нельзя.

Ведь знала же она откуда-то про актрису Гольди-ну, игравшую под чутким руководством Станиславско-го "Кармен" в свое время.

Умела и стихи разложить по полочкам, показывая репетирующим чтецам, где нужно правильно выдержи-вать паузу, а где, наоборот, создавать непрерывный ритм произведения, добавить характерности.

Вмешиваясь деликатно в процесс предэкзамена-ционной подготовки, она заметно показывала свой кру-той нрав и стальную жилку, но ее справедливая воля не вызывала противоречивую реакцию, как это бывает по отношению к тем людям, которые норовят поучать. И ирландский дух противоречия, заложенный во всех, без исключения, молодых людях на этот раз был приручен этой простой, но умудренной жизнью женщиной.

И Женечка выскакивала в пятьдесят первый раз из коридора в комнату и демонстрировала свою рекла-му Дуськи Педалькиной из Новогоднего шоу, а Козы-рев доводил до кульминации своего "Пророка" из Гу-милева, Кузьмин следил за текстом А.С. Пушкина и характерно читал отрывок из "Барышни-крестьянки".

Разочаровывало только одно: Как случилось, что такая интересная и эрудированная женщина с волевым характером и живой душой могла так запустить себя и квартиру.

Когда она приходила домой из сада с большой охапкой укропа и корзинкой огурцов, то всегда прохо-дила в ванную и ставила свои больные распухшие ноги под холодную воду. В своем простом платье она вы-глядела старше своих лет и была похожа на деревен-скую бабу.

В квартире, некогда считавшейся чашей изоби-лия, теперь болтались паутины во всех углах, а из сло-манных настенных часов с боем выглядывала деревян-ная кукушка, застрявшая на вылете в своем пружинном капкане.

Рассохшийся кухонный гарнитур и старый холо-дильник, древний черно-белый телевизор, полуразва-лившийся диван… – все это, как из прошлого века, стояло без следов человеческой заботы, как и горшки с засохшей землей.

Давно не стираные занавески. Отставшая от сте-ны деревянная декоративная рейка, поблескивавшая в свое время ровными лакированными ребрышками; мошка, глумившаяся над прокисшим квасом; а если по-смотреть глубже, забраться в шкафчики, то можно бы-ло увидеть множество пакетов со слежавшимися кру-пами, мукой, сахаром; баночки с засахарившимся ме-дом, и засаленным майонезом, давно разложившимся на уксус и желатин.

Все это, не говоря об обшарканном коридоре и комнатах с завалом белья и пылью, захламляло кварти-ру, напоминая бесхозное общежитие для челночников.

Сама хозяйка давно разлюбила роскошь и была неприхотлива в еде. Продукты ее всегда залеживались, а готовить она вообще не любила. Оставалось загадкой: куда девалась большая часть семьи, улыбающейся со старых фотографий, еще висевших на стенах ее квар-тиры. И кому принадлежат детские вещи, разбросан-ные вместе с другими предметами обихода, в дальней спальне Галины Владимировны?

Множество неразгаданных ответов хранила в се-бе и большая комната, где главной достопримечатель-ностью было большое фортепиано с портретом краси-вой девушки, стоящим на верхней крышке инструмен-та.

Большие красивые и осмысленные глаза, неопре-деленного цвета, взгляд, устремленный на зрителя с черно-белого снимка. Ее шея, лицо, нежные черты и линии губ, носа, бровей и аккуратно собранные волосы, выдавали в девушке и ее ум, и душевную красоту. Ее образ притягивал и невольно заставлял останавливать-ся и вглядываться в ее красивое лицо.

Так как Галина Владимировна не приглашала гостей в дальние комнаты, то спросить хозяйку о не-знакомке, означало выдать свои вольные похождения по квартире во время ее отсутствия.

Но и Сергею Козыреву, побывавшему во всех комнатах ее квартиры, всегда было трудно избавиться от живого присутствия загадочной девушки, смотря-щей прямо в самую душу с портрета, стоящего на верхней крышке фортепиано.

Еще приезжего привлекал книжный шкаф в ме-бельной стенке, покосившийся и рассохшийся, как и вся остальная мебель. В нем, под слоем многолетней пыли, стояли вразвалочку книги, смешанные по жанру и тематике.

Среди этих графских развалин со знаками симво-лик советского периода и неинтересной методической литературой, вдруг, как жемчужина, неожиданно появ-лялся сам Чехов, Достоевский, Толстой. В запыленных золотистых инициалах на застывших томах чувство-вался дух таланта.

Сергею Козыреву хотелось дотянуться до редкой книги, непонятно как очутившейся среди журналов для садоводов-любителей, четвертого тома «Жизни и твор-чества К.С. Станиславского». Но он не мог позволить себе такую вольность, потому что охранявшая книж-ные залежи пыль служила молчаливой сигнализацией этому миру, а съехавшая стеклянная дверь шкафчика грозилась вообще отвалиться при малейшем к ней при-косновении.

Тут же на книгах лежали общие ученические тет-ради и журналы "Мурзилка", выпускавшиеся еще в да-леком детстве самого Сергея Козырева. Оглядев замк-нутое пространство большой комнаты, Козырев не-вольно вспомнил квартиру своих родителей, когда, бу-дучи еще школьником, он приходил домой, снимая ти-пичную форму ученика и развязывая пионерский гал-стук, в предчувствии безбрежного мира и достатка, вы-думывал новые игры, отлынивая от школьных домаш-них заданий.

Только тогда квартира его родителей была в пол-ном порядке, как и эта открытая им квартира, тогда, лет двадцать тому назад, была показателем образцового благополучия советской семьи.

Квартира Галины Владимировны была лишена всякого современного ремонта. Являлась музейным экспонатом социалистического периода.

К тому же в ней капитально никто не прибирался лет десять.

 

* * *

 

Галине Владимировне никто не звонил, поэтому, когда раздался звонок в ее большой одинокой квартире, то все узнали и о существовании в этом доме телефона.

После одного вечернего звонка последовало множество других и Галина Владимировна, выдавая волнения, поделилась, что после трех краж в ее кварти-ре часто раздаются подобные звонки, и, возможно, пре-ступники живут в соседнем доме.

А преступники спрашивали про какую-то химчи-стку и телеателье, поэтому часть вечера была превра-щена в слуховое Шоу, где клоунада в лице Димы и Же-ни удачно вписалась в образ веселого автоответчика.

– Да это химчистка... – отвечала Евгения с азар-том, – Да... Мы можем отстирать даже муравьиный пух...

– Телеателье! Да! – соглашался с кем-то и Кузь-мин, отвечая на очередной звонок... – Костенко? Нет, он не может подойти к телефону, дело в том, что он в свободном полете... Телевизионная трубка взорвалась.

Полчаса смеха в одинокой квартире еще больше сблизило Галину Владимировну и ребят, занявших под шумок весь диван в большой комнате.

– Вот звонят паразиты периодами, – вытирая сле-зившиеся от смеха глаза, поделилась Галина Владими-ровна, сидя рядом с фортепиано в кресле, подобрав но-ги по свойски, щелкая семечки.

– Не знаю... Что им надо... У меня и взять-то не-чего, один клад и остался. – Кивнула она на фортепиа-но, и Евгения быстрей стрелы подошла к инструменту и, откинув крышку, наиграла что-то веселенькое. Но веселье длилось недолго.

Хозяйке явно не нравилось вольное обхождение с инструментом, и скоро она деликатно запретила им пользоваться.

Квартиранты сразу почувствовали себя в гостях, и о дружбе не могло быть и речи. Сложный человек – Галина Владимировна была чем-то расстроена, ответив уклончиво на вопросительные взгляды? Мол, Оксана играет на инструменте. "Только ей и можно". Малень-кая дверка в историю чужой семьи была открыта нена-долго, и неожиданно скомканный вечер закончился су-хим пожеланием спокойной ночи и приятного сна с обеих сторон.

Только Сергей Козырев, засыпая на большом матрасе у окна, все еще пытался ответить на заданные самим собой вопросы о неизвестной Оксане, завладев-шей его умом и впечатлением.

А ночью, когда он спал, то ему показалось, будто бы, он видит Оксану, играющую на фортепиано, и слушает грустный этюд. Этот сон, заставивший его мозг испытывать напряжение от странного видения, почти разбудил его. Сергей стал слушать игру, доно-сившуюся из большой комнаты. Но, просыпаясь, он уловил совсем другую игру: кто-то играл на балалаеч-ке.

– Серега! Иди к нам! Серый! – услышал он от-четливо чьи-то голоса и окончательно проснулся.

– Серый! – ухнуло там, внизу, в темном омуте площадки двора, куда не попадал свет из одиноких ку-хонных окон, стреляющих в самый разгар июльской ночи.

Забрякала гитара. Раздался хохот. Сергей понял, что во сне он стал свидетелем, очевидно, ночных шата-ний местной молодежи, а гитарное бряканье принял за фортепиано и балалаечку.

– Удивительно, – подумал он, – как во сне обыч-ная игра на расстроенной гитаре, может преломляться в грустный мажор. Мне казалось, была мелодия.

Он как вор, тихо, прошел на кухню, попил из трехлитровой банки отстоявшуюся от хлорки воду и, вернувшись в комнату, лег спать.

Но сна не было. Снова прокравшись к стоящему между софой и шифоньером у окна трельяжу, он тихо на ощупь распутал электрический шнур и попробовал как можно ближе к себе придвинуть настольную лам-пу.

 

"Уйти на сцену и сыграть

Всех тех волшебников немногих,

Что будут вечно побеждать!

Актеры - это полубоги..."

- стал он заучивать одно из своих стихотворений, на всякий случай, выбранное им для сдачи первого эк-замена «художественное чтение".

"В кого уже вдохнула страсть

К искусству - сильное движенье..."

– читая в разрез жизни ночного двора, снова по-грузился он в свое творчество, отвлекаясь лишь на про-снувшуюся от искусственного света муху. Бесформен-ные позы друзей, посапывающих мирно и забавно, где-то рядом, успокаивали, обеспокоенную снами, его ду-шу.

 

* * *

 

Неожиданно взгляд его, соскальзывая с верхушки большого шкафа, стоящего над ним, наткнулся на уго-лок какой-то бумажки, выглядывающей из-под его сплошной платформы. Уцепившись ногтем, он выта-щил из-под шкафа обрывок тетрадного листа.

Это было стихотворение, написанное красивым ровным почерком, синей шариковой ручкой. Запылен-ные строчки говорили о давности произведения. С ин-тересом Сергей Козырев быстро прочитал стихотвор-ный текст:

 

"Тягучий воздух с запахом медвяным

Укачивал теплом своим стрекоз,

С ума сводили губы вкуса яблок,

И беспорядок спутанных волос,

 

И, навзничь, опрокинутое небо,

И тихий сон, и гулкий гром сердец...

...На память... Шрам под сердцем, на спине –

Былого пламени ожоговый рубец".

 

Еще обдумывая написанное, Сергей попытался доискаться и до второй половинки бумаги, но закрытая коробка нижней платформы шкафа не позволяла дос-тать желаемое.

Тогда, снова прибегая к законам пантомимы, Ко-зырев встал на свою пастель и, облокотившись на шкаф, прижимая его к стене как можно плотнее, слегка приподнял один его край, под который теперь пытался ногой затолкать тапок.

– Ты что, Геракла из себя изображаешь? – сквозь сон обратился к другу Дима, проснувшись от подозри-тельного шороха.

– Помоги из-под шкафа бумажку достать! – сдав-ленным голосом попросил Сергей.

– Приспичило? – сыронизировал друг.

– Дима, помоги! – настойчивее попросил Сергей, и Кузьмин неуклюже повиновался.

Достав из-под шкафа вторую половину тетрадно-го листа, кусок старых обоев и кучу паутин, закутав-ших обломок простого карандаша, Кузьмин поднялся с пола. Лениво почесываясь, пошел в коридор, но у две-рей оглянулся на странного друга.

– Или ты первый захотел? – остановился, пере-думав идти до туалета, но, видя, что друг снова улегся и что-то читает, прошел по коридору и включил свет. В коридоре появился яркий световой прямоугольник, очерчивающий туалетную дверь.

Сияющая луна, подобно настольной лампе, висе-ла рядом с окнами девятиэтажки, бросала свой ядови-тый взгляд в темные окна квартир. Дворовые посидел-ки закончились, когда Козырев, прочитав вторую поло-вину стихотворения, засыпал, гадая: кому могли при-надлежать эти интересные строчки? Критикуя автора за ряд устаревших слов и отсутствие конкретики, привя-зываясь к избитым рифмам, но предвкушая талант и конкурентную способность своему творчеству.

 

"Царил июль. Доверчивый кузнечик

На скрипке плакал песню о любви.

Беспечный ветер обнимал за плечи

И времени был бег неуловим.

 

У самых волн, в ковре травы примятой,

Нам были ложем заросли у ивы.

Слабели руки, пахла кожа мятой,

Я утопала в солнце, я любила..."

 

* * *

 

Первый день первого вступительного экзамена был очень напряженным. Предстояло знакомство с ре-жиссером, набиравшим курс. Их оказалось двое.

Старков Геннадий Васильевич выглядел графом. Осанка, рост, вьющиеся волосы с сединой, лицо со строгими чертами и проницательный взгляд, от которо-го студентки слегка благоговели, а студенты притор-маживали свое поведение.

Куц Сергей Николаевич был менее броским, хотя его черные усы и борода, большие затемненные очки и живой характер артистично бросались в глаза. Улыб-чивая его внешность с первого взгляда располагала тех, кто еще не успел заметить в нем массу иронии и интел-лекта, смешанного с долей свойственного ему юмора и сарказма.

Их совместная деятельность на курсе носила ха-рактер некоторой договоренности, и пусть говорят, что в берлоге не уживаются два режиссера: Куц и Старков уживались в "Подвале" – так назывался их совместный театр в центре города в одном из подвальных помеще-ний обыкновенного жилого здания. Правда, их совме-стное существование было творчески разграничено.

Никто не знал подробностей их первого творче-ского пути и союза, но все поступившие на курс, рано или поздно узнали их режиссерскую хватку и скан-дальную любовь к драматургии.

 

Курившие на крыльце вуза толпы студентов, снимав-ших таким образом свое напряжение, видели в своих экзаменаторах, прежде всего людей, от которых зави-села их судьба.

Вершителей судеб было трое: два режиссера и преподаватель по сценической речи – женщина бальза-ковского возраста, достаточно привлекательная. С при-сущей ей тактикой, азартом и женственностью она умела расположить к себе чтеца, покорно рассказы-вающего в ее сладких коготках все, к чему был готов и к чему он совсем не был подготовлен, в зависимости от того, в какую сторону повернет его литературные спо-собности грациозная экзаменаторша.

Как всегда, присутствовало несколько студентов очников, учившихся на аналогичном курсе, из числа желающих поглазеть на новизну, напоминавшую и их недавний рискованный опыт на сцене.

Сергей Козырев стоял в коридоре, облокотив-шись на подоконник, отставив в сторону костыли. Он механически повторял на сто раз заученный текст, сле-дя, главным образом, за той атмосферой, которая свой-ственна всем поступающим во все времена.

Большие портреты двух великих реформаторов русского театра: Константина Сергеевича Станислав-ского и Владимира Ивановича Немирович-Данченко, там же с историей их совместной деятельности и соз-дания ими великого МХАТа, как и символ Чеховской чайки, летающей между портретами, знаменовали вход перед классом со сценой.

Далее по коридору находились портреты извест-ных последователей студии. Там можно было увидеть и Мейерхольда, и Товстоногова, и многих других гениев.

Зайдя в черный класс со сценой и зрительными рядами, Сергей Козырев не сразу смог контролировать свое настроение. Слишком большая тяжесть, произве-денная впечатлением от общей атмосферы, была в его душе. Но его появление несколько рассмешило присут-ствующих.

– А вы, надо понимать, как Ломоносов! – съехид-ничал Куц. – Прямо из Петербурга в Москву.

– Из Новосибирска в Барнаул. – Уточнил Сергей Козырев и задержался у сцены.

– На сцену можете взойти? – завораживающим мягким голосом спросила преподаватель.

– Могу. – Ответил Сергей и быстро взобрался на сцену.

– Что будете читать? - опять обратилась она к Ко-зыреву, пока Старков соблюдал инкогнито, наблюдая за всем со стороны.

Сергей ответил, пытаясь отыскать свои замуро-ванные чувства. В такие безжизненные минуты он чув-ствовал себя уязвимым. Ни о каком артистизме не мог-ло быть и речи. Чувства не слушались его. Актерская природа металась под гранитной плитой.

Когда он стал читать, то, столкнувшись с одно-тонными взглядами опытных педагогов, никого не одобряющих и не порицающих, потерял свой внутрен-ний оптимизм и так и не смог выразиться, так, как его учила Галина Владимировна. Весь текст прозвучал на одной ноте, однобоко и невыразительно.

– Что привело? – разочарованно спросил Стар-ков, после того как Козырев закончил читать классику.

– Люблю театр, – коротко ответил Козырев.

– А кроме любви к театру еще что любите? – по-свойски спросила женщина.

Козырев попытался рассказать про стихи и люби-тельский театр.

– Так вот, сдури, и создаются самодеятельные те-атры, КВН… И на сцене дури хватает. – Не вовремя перебил абитуриента Куц.

Козыреву, который сам испытывал дискомфорт по отношению к популярной моде на сцене, было не-приятно слышать несправедливые выводы, но он не стал оспаривать.

– Пьесы пишите? – поинтересовался Геннадий Васильевич, которого поэзия явно не интересовала.

Сидя, почти не шелохнувшись, со свойственной ему осанкой, он выглядел графом.

Свет со сцены, падая на его грациозную позу, ос-вещал его лицо наполовину.

 

* * *

 

Весь последующий вечер, после неудачного вы-хода перед экзаменаторами, Сергей провел в подавлен-ном настроении. Он был разочарован своим поведени-ем на сцене. К тому же он частично видел выступление других поступающих, более раскрепощенных и жизне-деятельных.

Возраст абитуриентов был также разным: от вы-пускников школ, колледжей культуры и театральных училищ до зрелых учителей школ.

Галина Владимировна показалась более чем род-ной, когда пришла с очередной связкой укропа и кор-зиной огурцов. Евгения переживала также как и Сер-гей. Несмотря на всю ее нахальность и выигрышный природный азарт, конкурс на ее отделение был очень большой, а предпочтение отдавали все тем же дефи-цитным мальчишкам.

Один Кузьмин, прочитавший свою «Барышню-крестьянку» на ура, и сумевший протащить с собой ги-тару и демонстрировать перед учителями свое бардов-ское творчество, был счастлив и ходил по квартире как победитель.

Он подходил к зеркалу, зачесывая назад короткие волосы, и поворачивал свой греческий нос, придавая всему своему виду серьезность. Смотрел, как дрожит мускул на его левой груди, когда он держит гитару и пробует на ней внушительно играть.

Его мужское самолюбование вызывало искрен-ний смех у хозяйки дома. Весь вечер она предлагала друзьям взглянуть на все трудности и результаты по-философски!

Следствием этого было подарено откровение про Оксану – девушку с портрета, чей загадочный образ притягивал Сергея Козырева больше, чем вступитель-ные экзамены в Алтайский институт.

– После ужина я вам расскажу одну историю про свою дочь, – заинтриговала она квартирантов, и Сергей Козырев на какое-то время успокоился, вспомнив про недавний интерес, понимая, что хозяйка жертвует тай-ной страничкой истории ее семьи исключительно ради общего благополучия.

– Я вот, стихи нашел?! – обратился он к Галине Владимировне, соединяя в руках разорванные части и показывая их хозяйке.

– Это Оксаны, – взяла она руки Сергея, будто бо-ясь напрямую брать текст и, отстранившись, пройдя на кухню, позвала Евгению готовить овощной салат, об-радовавшись, как ребенок, увиденному на столе майо-незу, который сама же и купила.

Это ее пристрастие к жизненным мелочам зара-жало своим оптимизмом всех, кто наблюдал за ней со стороны. А майонез, как выяснилось, она любила очень, так, что мазала его на хлеб как масло, покупая этот любимый ею продукт лишь по случаю.

Привычка не баловать себя и довольствоваться малым, очевидно, появилась у нее после ряда серьез-ных потрясений, как опыт одинокой жизни, и ребятам нравилось подкармливать этого человека, похожего то на большого ребенка, то на большого учителя.

 

* * *

 

Лето разгоралось, и огоньки на горизонте были похожи на упавшие звезды. Огни машин, разбавляю-щих ночные дороги, дарили взглядам домашних ро-мантиков уютный ритм.

Это был первый интересный вечер в старой квар-тире. Все засиделись дотемна, слушая хозяйку, пропи-тываясь ей странностями и жизнелюбием.

Галина Владимировна была интересным рассказ-чиком. Она говорила неторопливо, с расстановкой, за-душевно. Иногда чувство юмора, без которого она не могла обойтись, удачно отрезвляло гостей, позволяя передохнуть, чтобы затем снова и снова следовать по-вествовательному пути и накопившимся событиям одинокого рассказчика. Бархатные голубые глаза Гали-ны Владимировны светились искорками и были похо-жи на васильки, обласканные солнцем.

Интересные очертания ее губ: растянутые так широко, придавали ее лицу детскость и выглядели по-лягушачьи.

Иногда она казалась строгой женщиной и требо-вала от всех только своей демократии, но - все то же сочетание губ выдавало в ней большого ребенка и те кто хорошо ее знали ожидали множество компромис-сов.

- Я расскажу вам одну историю про мою Оксану. - Начала она без долгих вступлений, подтвердив, отве-чая на вопрос Евгении, что портрет на фортепиано, действительно, принадлежит ее дочери.

- Когда моя дочь прошла прослушивание- кон-курс на обучение в школе имени Сергея Рахманинова, созданную комиссией из Москвы; как акцию по Сиби-ри и Дальнему востоку в помощь музыкальным руко-водителям и развитию талантов, то не только весь двор - вся школа обратила на нее внимание.

Она со значением посмотрела на Сергея Козыре-ва, будто хотела этой историей ему что-то доказать.

- А тогда, - продолжала она, - и блат, и деньги тоже имели какое-то значение и дети чиновников от-сматривались первыми.

- И Оксана, юная первоклассница не проходила по возрастному цензу, потому что конкурсанток наби-рали с третьего класса, обучали несколько лет, вплоть до окончания десятилетки и отправляли в Москву, в консерваторию.

- Но как-то так сложилось, что она в садике от детского игрушечного пианино не отходила и мне по-советовали попытаться устроить ее на подготовитель-ные курсы, созданные при школе Рахманинова.

- Девочка прошла не только прослушивание, но и удивила всех своими пальчиками, скользившими по клавишам инструмента с такой легкой настойчиво-стью, что смотреть было – не менее интересным заня-тием.

- Стала учиться... Год за два и в школу Рахмани-нова зачислили досрочно. Маленькая такая, ножки до педалей едва достают, на стул подушечку клали, а ста-ралась как очумелая.

- Я со стороны наблюдала: пальчики растопырит, губы скривит, лоб наморщит... Старается... Умора!

- Фортепиано я ей купила новое, денег не пожа-лели с мужем.

- Сергей, брат ее родной, всю дорогу ее шпынял, когда мимо проходил, он ее на пять лет старше... Тоже со смеху закатывался... А она, знать себе, играет, разу-чивает этюды и такая серьезная... Интересно!

- И вот наступил первый экзамен в сентябре... Она тогда уже в третий класс пошла.

Галина Владимировна задумалась, смотря куда-то в окно, поверх девятиэтажки, стоящей напротив ее дома. Как будто хотела получше представить картину, о которой рассказывала.

- Экзамен начался с жеребьевки. Музыкальный класс был заполнен до отказа. Родители, знакомые, сверстники выступающих…

- Оксана с утра начистилась. Очень она у меня аккуратная была. Школьная форма на ней выглажена, белый передник с лямочками накрахмален и бантик - все выглядело изумительным.

- Была одна причина, по которой я не смогла пой-ти вместе с Оксаной в школу и мы пришли порознь, но и этого моего маленького опоздания хватило, чтобы я пропустила начало жеребьевки...

- Откуда мне было знать, что Оксане достанется первый номер.

- Она вышла на сцену, когда я протискивалась среди людей, чтобы мысленно пожелать ей удачи. По тому, как уверенно подходила она к инструменту, было видно, что Оксана ведет себя мужественно.

Сердце мое сжалось. Мы с ней договаривались о взаимовыручке. Я обещала подмигнуть ей перед выхо-дом. Что-то вроде материнского благословления. А она обещала выйти достойно и отыграть за наш секрет и дружбу уверено и с душой.

- И я-то, оголтелая, поняла – что от меня все за-висит. Девочка не может играть без подмигивания. Так мне стало больно. Думаю, ну где она меня в такой тол-пе отыщет.

- А знаете, душа ее была – необычной, я это тогда поняла, она же один раз оглянулась и прямо на меня.

- Ну я ей подмигнула, а она в ответ сторго улыб-нулась и после этого абстрагировалась от зрителей, как мы и договаривались.

- И только когда ей дали подушечку и она села за фортепиано, я почувствовала, как волнуется ее душа. Она, вдруг, снова оглянулась, чтобы отыскать меня в толпе и пауза, возникшая в зале, запомнилась мне на всю жизнь. Какая-то неземная атмосфера. Будто небо на нас смотрело. Причем все слушали эту тишину, как по команде. Перестали шушукаться. Словно мир оста-новился. Не описать ту атмосферу…

- Увидела и снова потеряла, знаете, я тогда забы-ла – сколько и мне лет, вот мистика!

- Слишком много народа было, чтобы девочка смогла отыскать меня второй раз. Тогда я попыталась пройти вперед и буквально вынырнула перед каким-то мужчиной, стоящим ближе всех в аудитории к комис-сии.

Галина Владимировна снова замолчала, и глаза ее повлажнели.

- Никогда не забуду этого взгляда... Упрек, вол-нение, решимость, наивность и ожидание... Мое сердце звякнуло... Я мужественно улыбнулась дочери и обод-ряюще ей подмигнула.

- После этого момента девочка повернулась к ин-струменту и стала играть. Этот этюд до сих пор я слы-шу ночами. Фрагмент: До-мажор...

- Преподавательский состав замер, родители за-таили дыхание, старшеклассники смотрели с уважени-ем. Этюд был исполнен точно, без суеты, с выдержан-ным ритмом. Она закончила игру и, сходя со стула, встала перед комиссией и сделала легкий поклон, как мы и договаривались.

- Оксана смогла спрятать волнение, только паль-чики ее вздрагивали, да её глаза были ну точь-в-точь как та тишина. Настолько живые были ее глаза. Верно этот талантик в нашу семью с неба упал?!

- Помню, - отвлеклась Галина Владимировна от лирического отступления, - сам Николай Петрович, большая величина из Иркутска, мне руку целовал и мо-сквичам хвастался, мол, отберет он у них Оксану, когда девочка подрастет.

- А профессор из Москвы взъерепенился, гово-рит: "Программа - есть программа! Не вы к нам, а мы к вам приехали за выявлением талантов!"

- А тот: "Все уже выявлено до вас, вам бы только на готовенькое.… В общем, - умора, да и только. Про-фессора, конечно, шутили, но все равно мне было при-ятно, что вокруг моей дочери такой ажиотаж.

Галина Владимировна стала изображать педаго-гов, воспроизводя характер и интонацию, и друзьям стало ясно – по кому, на самом деле, плачет сцена.

- Все только о будущем моей дочери и говорят, а она – душа небесная – все о земном пеклась: Оксана мне дома говорит: "Мама! А я в детский садик "Васи-лек" пойду работать, когда вырасту, как Марина Вик-торовна...

- К этой Марине Викторовне она все и бегала. Садик-то уже, когда закончила, а все бегала с детьми нянчиться из группы, в которой сама росла. Марину Викторовну – муз. Работника любила больше всех.

- Воспитатели ее всегда встречали с радостью и тоже очень ею гордились.

- Так она че удумала? Девчонок из класса всех сагитировала и они, даже, взяли негласное шефство над садиком... Каждая себе по группе выбрала и так вот они шефствовали, пока родители тревогу не забили: девоч-ки - учиться хуже стали, да и дома ничего не успевали делать.

- Да и в садике начальство запрещать стало, там же "вечный карантин", а если подумать: в садике их воспитывали плотно, занимались ими, а выпустили - и началась самостоятельная жизнь. А ребята еще - ма-ленькие, им тепла не хватает.

- Вот если бы перехода такого резкого не было, или в школы школьных нянек ввели, психологов.

А получается, кроме как – через предмет, - ника-кого воспитания.

Галина Владимировна вздохнула, искренне жалея систему образования, и намекнула квартирантам о зав-трашнем дне. Время снова зашевелилось. Ребята вспомнили, что назавтра с утра - консультация на сле-дующий экзамен для тех, кто будет допущен ко второ-му экзамену, и стали собираться в свою комнату на ночлег.

Только Сергей Козырев опять не решился спро-сить: где родные, где Оксана?

 

* * *

 

На консультацию с утра он не поехал, собираясь подъехать лишь к обеду, когда должны были вывесить списки с оценками сдачи первого экзамена.

Те триста восемьдесят шагов, «на ножах», до ос-тановки от знакомой квартиры и еще столько же шагов до института, болезненно переносимые им, пока он пе-ребирался на костылях, раздавались неприятным рит-мом в его голове, и он старался: как можно меньше хо-дить, сокращая силу болевых ощущений.

Сухая рыжая земля, с небольшими зелеными ост-ровками сорняков. Кочки и рытвины. Окурки и пустые пачки из-под сигарет. Железные пробки из-под буты-лок и разноцветные осколки битых бутылок. - Он был лишен романтики: смотреть по сторонам и в небо. Зем-ля, так близко лежавшая на его пути, ничуть не укра-шала его протоптанную, до Вуза, дорогу.

А лето не переставало казнить его своим беспо-рядочным мельканьем той жизни, на которую он так мало обращал внимание, когда несся по своим делам, будучи здоровым и дееспособным молодым человеком.

Неожиданное счастье улыбнулось ему в обед, ко-гда он нашел себя в списках: сдавших первый экзамен, и приятно удивился своей первой пятерке. И хотя радо-ваться было еще рано, ведь проходной бал ждал за цифрой "13" и последующие экзамены должны быть сданы как минимум на четверки, но та - первая весточ-ка от ее величества - Судьбы, - уже многое ему обеща-ла, тоже подмигнула.

Кузьмин также сдал на «отлично» Он познако-мился с одной симпатичной абитуриенткой и, теперь, до вечера обхаживал свою новую знакомую - выпуск-ницу местной школы - Дашу Зарецкую.

Найдя общий язык и по музыкальной части, они готовили к следующему экзамену парный этюд. Он иг-рал на гитаре что-то: «под испань», импульсивно за-брасывая свою, якобы возлюбленную, множеством взглядов и сложностью аккордов, а Даша вырисовыва-ла руками и ногами что-то похожее на испанский та-нец.

Даша была стройна, с правильными выразитель-ными чертами лица и тонкими губами. Блондинка, оде-тая стильно во все черное, как змея извивалась вокруг своего героя, изредка поправляя свою черную шляпку, и это эротично-творческое состояние длилось до бес-конечности в коридорах Вуза.

Но спелись не только Даша с Димой. На площад-ках и лестницах, как и на крыльце, где активные ку-рильщики снимали свой стресс, творилось нечто похо-жее.

Прошедшие первый тур студенты готовились ко второму, более сложному: по актерскому мастерству и желание – подстраховаться – было основным двигате-лем студенческого прогресса.

Сергею Козыреву не улыбалось такое счастье: на пластику и танец он и рассчитывать не мог. Но идей было много, и он, подговорив двух очаровательных абитуриенток, быстро состряпал придуманный им этюд, использовав в нем те обстоятельства, к которым был прикован в виду временного увечья.

Его идея с юношей-калекой, исцелившимся от любви к одной девушке через разрыв с другой, - была довольно интересной по своей форме. Те несколько шагов, что хотел он продемонстрировать без костылей, подтверждавших его исцеление, была подаренная лишь театральным богам, оценивающим все воплощенные, невоплощенные на сцене этюды, потому как этюд не был показан

Одна Евгения не переставала тревожиться, пото-му что конкурс на ее отделение был более высок, а чет-верка, которую она получила – совсем ее не радовала.

 

* * *

 

На экзамене по режиссуре не было других педа-гогов, не считая главных кураторов. Вершители судеб: Старков Геннадий Васильевич и Куц Сергей Николае-вич, установили свою демократию. Они задавали ка-верзные вопросы абитуриентам, заставляя их: то дви-гаться, то петь, то на ходу изобретать разные этюды. В зависимости от того, - какое настроение вызывала у них та или иная личность.

Время, которое они уделяли каждому из абитури-ентов, тоже не было ограниченным. Поэтому многие, решившие занять очередь в числе последних, сильно об этом пожалели.

Сергею пришлось оставить свой этюд в покое, и он отпустил, и без того измотавших себя, однокурсниц.

Кузьмин, со своей "испанской" подружкой, от-танцевали свой странный балет на "ура" и, похоже где-то пили пиво, а те одинокие абитуриенты, чья очередь, как и Сергея Козырева, еще только начиналась, выгля-дели устало и уже не общались между собой. Они си-дели в коридоре и ожидали своей участи как пленники.

- Долго еще вам? - спросил охранник Сергея Ко-зырева и девушку, деля обход.

- Все, нас только двое. - Ответил Козырев и скоро двери в класс снова открылись, и оттуда вышла как из бани, взволнованная абитуриентка.

- Ну, сколько вас, еще? – удивился Куц, выходя в коридор с сигаретой. Скоро он вернулся обратно.

- Может, на завтра, отложим? - спросил Старков и, встав с места, вышел следом, обнаружив, что в пус-том коридоре больше никого нет, кроме Сергея и Ок-саны.

- Ладно, валяйте. - Обреченно согласился он, пройдя на свое место.

- Я попрошу вас освободить помещение! - бесце-ремонно вошел в аудиторию охранник, когда напуган-ную девушку попросили что-нибудь спеть.

- У нас вообще-то экзамен по расписанию. - Не-принужденно обратился к нему Геннадий Васильевич.

- А у меня другое расписание... Распоряжение ректора: закрывать двери после девяти часов, и чтобы в Вузе никого не было,- не обращая внимание на при-сутствующих, продолжал охранник, демонстративно закрывая окна в классе.

- И вообще, кто виноват, что у вас времени не хватает? – продолжил обход охранник.

- Станиславский очевидно! – съехидничал Куц.

- Я не знаю - кто распорядился... Этой фамилии нет у нас в Вузе! - настаивал охранник.

-Уверяю вас, наша кафедра ему обязана... И в нашем Вузе, если вы, конечно, обратили внимание - эта фамилия значится... Там, где портреты… - пояснил Сергеи Николаевич, показывая в дальнее крыло инсти-тута.

- Ничего про Стравинского мне ректор не гово-рил! - подытожил охранник, останавливаясь в дверях.

- Хорошо! Мы скоро освободимся, пока вы прой-дете по коридору и запомните эту сложную фамилию! - помог другу Старков, указывая в проеме открытой две-ри на расплывшиеся портреты великих учителей, от-дыхающих в светлом сумраке в конце коридора.

- Так что вас привело Сергей Козырев? - вспом-нил Куц про больного, и быстро осмотрел его с ног до головы.

- Пьесы не пишите, а уже написанные - вам зна-комы? - поинтересовался и Старков, вспоминая в нем автора.

- Чайка. - Нашелся Козырев, случайно прочитав-ший это известное всему грамотному народу произве-дение.

- Ну, давайте в стотысячный раз о Чайке! - уста-вился на него своими большими затемненными очками Сергей Николаевич, напоминая доброго волшебника.

- Они, похоже, одну Чайку всем курсом читали?! - съехидничал и Старков, предвкушая скучный пере-сказ.

- Хорошо! Отчего застрелился Треплев? Или его убили? - с делом профессионала начал Куц, знавший, очевидно, это произведение как таблицу умножения.

- Нет, он сам себя убил! - как опытный детектив, заключил Козырев, не дожидаясь повторного вопроса.

- А может все-таки убили? - стал злорадствовать Куц, - У современного писателя Акунина, например, есть несколько версий убийства и столько же подозре-ваемых.

- Его погубил талант, которому он служил! - вы-сказался Козырев.

- О каком таланте вы говорите: таланте актрисы его матери Аркадьиной; или юной актрисы Нины За-речной; а может быть таланте беллетриста Тригорина? - блеснул интеллектом Куц.

- Я говорю о его таланте - он сам себя погубил! Помните...- стал вспоминать Козырев, - в его беседе с врачом Дорн, где были сказаны такие слова: "Вы должны знать - для чего вы пишите? Иначе вы пойде-те по этой живописной дороге и ваш талант - вас же и погубит..."

- Понимаете, есть только один путь – душа чело-века, и его он все равно будет проживать в одиночку, все остальное – не имеет значение! – заявил Сергей, и педагоги уставились на него как на экземпляр новой книги.

- Вы хорошо прочитали произведение? – первым спросил Куц, разрушая паузу.

- Да, я прочитал! - неожиданно вошел в класс охранник, открыв дверь.

- Что прочитали? - в голос спросили режиссеры, удивляясь необычному вторжению охранника.

- Я прочитал, - доложился охранник, - этот Ста-ниславский жил сто лет тому назад, поэтому освободи-те помещение... Сейчас приказ ректора для меня глав-нее...

- Хорошо! На курсе договорим! – подвел итоги Куц, закрывая свой журнал, и все засобирались.

 

* * *

 

Сергей Козырев был счастлив, хромая на косты-лях по вечернему Барнаулу до трамвайной остановки, потому что надежда, оставленная словами: «на курсе договорим…» - столько обещала!..

Солнце уже упало за далекие девятиэтажки. Светлый малиновый горизонт обещал счастливое лето, и одинокие облачка, отражая завядшие лучи, выгляде-ли раскаленными железяками, пока, наконец, розовые и фиолетовые их тона не стали серыми. И этот парад долго курировало светлое пятнышко луны, пока и оно не стало властным и одиноким на темно-синем небо-склоне мирного неба над Барнаулом.

- Ну что? - как девочка, уставилась своими ва-сильковыми глазами хозяйка, когда Козырев появился на пороге квартиры, встречаемый и друзьями.

- Договорить не пришлось...- заинтриговал Козы-рев, - Но сказали: "на курсе договорим!" - Процитиро-вал он одного из режиссеров.

- Считай, зачислен! - забавно ткнула его своим кулачком Евгения и по тому, как она ушла в комнату, было ясно: она опять получила четверку.

Но скоро она появилась на кухне, привлекаемая откровением Галины Владимировны, рассказавшей, за чаем, очередную историю про свою жизнь.

У нее тоже был свой талант: умение рассказы-вать. Потому ее истории наполняли дом особой атмо-сферой, и ее хотелось слушать. Было интересно узнать продолжение тайны, которую держала хозяйка для особого дня, жертвуя личным архивом для настроения ее гостей. И каждый понимал, что счастье и есть – на-строение.

 

* * *

 

- Так вот, к чему я вам вчера все рассказала... - начала она, садясь на свое любимое место у холодиль-ника, рядом с окном.

- Когда моя Оксана получила первый диплом и все, вдруг, узнали в ней личность, то меня, вдруг охва-тила такая тревога... Уж слишком серьезно она относи-лась к своей музыке.… До слез обижалась, когда этюд сложный не могла проиграть или Сергей ее отвлекал, а серьезность эта меня пугала, потому что в куклы она должна была еще играть, да с девчонками во дворе, над резиночкой, прыгать...

Галина Владимировна делала выводы так нена-вязчиво, что в ее житейской философии можно было почерпнуть много мудрого. С прошедшими годами Сергей Козырев, вспоминая атмосферу экзаменов, го-рода, учебы на курсе, выделял не менее глубокую ат-мосферу – повесть одинокой женщины Галины Влади-мировны.

Он слушал хозяйку и образы, один за другим, связанные с жизнью этой загадочной девушки, как спрятанное в его душе кино, вырисовывали новую из картин чужой семейной жизни.

Из открытой форточки запахло полынью. Это ве-тер собирал с пустыря горький нектар зарослей, отда-вая лету дань, чем-то, напоминая дикую природу.

Детские бои за окном смолкали, и наступала ночь. Только местная компания, снова затевала на опустевшем детском городке свою пьянку.

Было уютно сидеть за рассказами Галины Влади-мировны с чашкой недопитого полуостывшего чая.

 

* * *

 

А в картинах повествовательницы кружились первые снежинки. Маленькая девочка с васильковыми глазами шла в чистеньких сапожках, заглядывая в но-вые стекла луж, пробуя их на прочность. Длинный шарф поверх куртки свисал ниже пояса. Шапочка с ба-лаболкой. Аккуратная девочка казалась по детски стильной.

Она шла по улице со школы. Когда помахала ручкой своей сверстнице, то по лицу побежали лучики. Этот серьезный и жизнерадостный ребенок нес в себе постоянство и равновесие. Борец за справедливость, лучик света – почему-то совсем не имела подруг. Мо-жет быть, ей было скучно со сверстницами, а может быть, просто, не сходились их пути.

Первое похолодание и уходящая дождливая осень. Земля покрылась ледяной коркой, но пушистый снег, еще белый, чистый, легкий, - уже не таял. Попа-дая на удобные для него места, он украшал все вокруг, и появлялись шапочки, ковры, причудливые фигуры. Только кленовые прутья торчали из белого великоле-пия принципиально, правда, по утрам, покрываясь жем-чужной паутинкой легких морозов.

Галина Владимировна пришла домой рано. Прие-хали на новой машине вместе с мужем и привезли но-вый цветной телевизор, который взяла она прямо с ба-зы, директором которой и работала. Пока муж ставил машину в гараж, Сергей попробовал настроить телеви-зор.

- Сережка! Отойди от телевизора, зачем ты его распаковал... У тебя в руках все горит! - прикрикнула по-доброму на него мать.

И скоро отправила в садик за Оксаной.

- Да не задерживайтесь! - крикнула она ему вдо-гонку.

Сережка, в отличие от сестры, был сорвиголовой. Уличная компания. Велосипеды. Курение за углом. Пе-речень малых забав, венцом которых становится – рас-питая бутылка, а продолжением – учет в милиции.

Два разных мира под одной крышей. Иногда се-милетняя девочка казалась старше своего четырнадца-тилетнего брата, и намного серьезней. Старше тем, что брала на себя ответственность. Серьезней, - потому что ставила перед собой цель.

- Оксана! Ксюха! – позвал брат, опоздав почти на час. Оксана уже дежурила у выхода.

Подростки прибежали на детскую площадку гурьбой и сразу же заметили сваленные в кучу метал-лические конструкции. Это были: железные горки, по-лукруглые лесенки и самые большие, детские железные площадки, предназначенные для разных групп как лет-ний вариант детской беседки.

Ворчливый завхоз распылялся на водителя гру-зовой машины и рабочих, выгрузивших детские пло-щадки не в том месте, где было указано.

-Еще бы под новый год привезли! - возмущался завхоз, проверяя по списку комплект детского городка. Скоро рабочие стали носить горки и качели под навес, а площадки растаскивать по территории.

Летнюю площадку поднимали вчетвером и еле волокли. Кто-то додумался катить ее по скользкому льду. Конструкцию вытащили на заледенелую асфаль-тированную дорожку и покатили.

Корячились, матерились, бросили все это дело, и ушли домой, оставив все на завтра.

Подсмотрев за возней взрослых, подростки быст-ро оккупировали одну из брошенных площадок и при-нялись кататься, разгоняя, будто тяжелую вагонетку по рельсам, железную коробку площадки всей толпой, прыгая на ее платформу, или цепляясь за нее, пока она катилась и дребезжала.

Прокатившись, тянули ее к воротам обратно, по дорожке, и тот же самый путь проделывали, пока их не разогнал сторож.

Один из подростков, Сергей, проскользнул в са-дик и скоро вышел из него с сестрой.

Оксана смотрелась как картинка, в своей зимней курточке с меховым воротником и манжетами на запя-стьях, в зимнем берете. Ее голубые чистые глаза на дет-ском лице и открытый лобик, подчеркивали ее непо-грешимость и чистоту.

Она стояла на крыльце садика как завороженная, когда Сергей, заметив отсутствие завхоза, попросил своих друзей "подогнать тачку".

И брошенная подростками тяжелая махина за-скользила по дорожке.

Сергей буквально затащил Оксану на подножку сказочного поезда, и друзья стали разгонять конструк-цию.

Едва ли девочка заметила в этой суматохе мать, строго смотревшую на детскую шалость со стороны, появившуюся во дворе детского садика, когда поданная карета мчалась, потеряв управление. Наехав на пореб-рик, с грохотом и звоном завалилась на бок, разбрасы-вая своих пассажиров.

Неожиданно, эта детская забава превратилась в трагедию. Железная конструкция едва не придавила ребенка, выброшенного из нее по инерции.

Только по сильному плачу, дочери она все же по-няла, что трагедия произошла. Острый край крыши, как гильотина, звякнув о заледенелую дорожку задел руку девочки, отрубив ей фалангу на мизинце и перепугав ее до смерти.

 

* * *

Галина Владимировна перевела дыхание и ребя-та, завороженные ее рассказами, облегченно вздохну-ли, вспоминая, что видели Оксану на портрете уже взрослой и ничего смертельного в тот день не про-изошло.

- С карьерой пианистки мы решили закончить, и школа Рахманинова осталась в прошлом... - продолжа-ла она, выдержав паузу. Глаза хозяйки опять повлаж-нели.

- Правая рука болела долго и я не могла спокойно смотреть, как девочка с перебинтованной рукой сидит у инструмента. Оксана была мужественной девочкой и слез своих никому не выдавала. - Даже когда пальчик потеряла, то плакала всего один раз - там, на детской площадке.

 

* * *

 

Иногда она подходила к фортепиано и наигрыва-ла. А мать наблюдала со стороны. И там, где не было пальчика, она останавливала кисть руки и играла дру-гим. А если падала слеза, то ее чувствовали только кла-виши.

- А через год Галина Владимировна повела де-вочку в музыкальную школу. Оксану там многие знали. Сам директор по кабинетам водил и с педагогами зна-комил. И выбрали - балалаечку!

 

* * *

- Балалаечку? - так сильно удивился Сергей, что все на какое-то мгновение тоже удивились.

- Балалаечку! - подтвердила Галина Владимиров-на, - И уже в седьмом классе Оксана стала дипломан-том юношеского конкурса: "Музыкальная весна".

Татьяна Викторовна, ее педагог, доброй души человек, красавица, - сумела вложить в душу, девочки такую любовь к этому простому инструменту, что Ок-сана и про фортепиано забыла. А если Сергей и шпы-нял ее за серьезность и усердие, то она в туалете запи-ралась и там играла... Смех! В туалет к соседям ходи-ли!

- Так вот, - возвратилась к привычному для ее ха-рактера оптимизму хозяйка, - опустить руки - самое последнее дело, а вот искать до последнего дыхания - дело первых.

- Поэтому я верю ребята, что все вы поступите! - пожелала она друзьям новой спокойной ночи и все ра-зошлись.

Следующий день, как и все последующие, оста-вался жарким. Жизнеутверждающее солнце, как орел парило в небе, разбрасывая свои светлые перья на зем-ную жизнь.

Галина Владимировна, похоже, поставила точку в продолжении своей повести.

Ребятам было не до семейных историй. Правда, Сергею Козыреву очень хотелось знать: где Оксана, Сергей, муж Галины Владимировны? Или, что с ними случилось?

Запахло мистикой, разрушающей тайной, одино-чеством.…По-прежнему беспокоила мелодия и жуткий пиратский корабль луны по ночам.

Совсем другим были: утро и день. Пронизанное криками реактивных стрижей небо - тоже было жизне-утверждающим. Трава, стебли цикория с синими цве-тами вдоль дороги, бегущий по гладким рельсам трам-вай, крики детворы, все, что наполняло недавно душу Сергея Козырева: тоской по лучшему, теперь придава-ло ему силы.

Сочинение прошло на ура, потому что бдитель-ность преподавателей была ослаблена, все знали, что сочинение - не специальный предмет, а так - для ком-пании. К тому же, начиная со второго ряда парт, спи-сать, мог каждый, у кого было с чего списывать.

Выбрав поэму Блока "Двенадцать", одну из пред-ложенных тем сочинений, только лишь из-за того, что у соседки по парте оказалась книжка сочинений Алек-сандра Блока, Сергей Козырев, впервые, прочитал по-эму от начала и до конца, вникая в смысл, факты, име-на, и до предела использовал свои литературные спо-собности.

День седьмого июля, выпавший на день сдачи последнего экзамена, был жарким традиционно. О древних обычаях, как всегда, помнили только дети и подростки, и обряд состоялся.

Козырев тоже прошел посвящение и был облит с утра. Хромая по избитой дороге, под девятиэтажками, он невольно стал счастливой жертвой этого охлаж-дающего всех праздника.

Детвора, вооружившись пакетами, пластиковыми бутылками, ведрами и банками, бойкотировала проно-сившиеся автобусы, прохожих, выдавших слабину в своем поведении, друг друга.

Детская свобода: озорная и мирная, нарушающая этикет, но совсем не преступная, единственный день в году, когда и взрослые на детскую шалость с водой, за-крывают глаза - праздник веков, соблюдаться детворой, похоже, будет соблюдаться в далеком будущем, пусть даже к тому времени будет у каждого свой личный лу-ноход.

Придя, домой после обеда, Сергей Козырев по-пытался снять гипс. Ему показалось, что нога зажила, но, ступив на нее пару раз, он понял, что торопит собы-тия. К тому же ступня распухла и не лезла в правый туфель.

Желание оправдать надежды, появиться перед сокурсниками полноценным, - было больше чем тще-славие таланта.

Но все равно на установочной сессии он появился без костылей, чем вызвал добрые шутки со стороны со-курсников, пошутивших на счет воспаления его хитро-сти, которое прошло сразу после зачисления.

Женька тоже поступила, и друзья остались на двухнедельную установочную сессию, где занимались исключительно по специальности.

Режиссеры: Куц и Старков не стали долго тянуть резину и попросили всех поступивших сразу показать все то, что накипело у них в душе, объяснив вкратце построение этюда по законам драматургии, чтобы сту-денты ясно представляли, где в их мини-спектаклях на-чало, где конец, а где - накал страстей, кульминация.

Очевидно, маститым режиссерам было скучно заниматься тренингами и прописывать своим студен-там театральные истины, ссылаясь на систему Стани-славского и других учителей театрального искусства в это жаркое, к тому же короткое, установочное время.

Они попросту оставляли своих подопечных на произвол свободного творчества, изредка задавая тему, типа: «Что я люблю?», или – «Что я ненавижу?». После чего уходили покурить минут на двадцать и возвраща-лись, демонстративно усаживаясь в зрительном зале одного из учебных классов со сценой, где и происходи-ли актерские, режиссерские показы.

Вооружившись ручками и блокнотами, учителя обычно смотрели этюды молча, без комментариев, за-прещая и студентам шептаться.

Удивительная память, связанная с их профессио-нальной деятельностью, позволяла им запомнить каж-дую мелочь, допущенную на сцене. И после этого хао-са, неразберихи и массы эмоций, произнесенных слов и движений, по одной лишь пометке или началу произ-несенной фразы, каждый из педагогов мог поднять на обсуждение всю целостность продемонстрированной картины того или иного автора, разбирая его по кос-точкам.

Заставляли также ясно представлять себе тему и идею авторской работы. "О чем? Ради чего?" - задавали они иногда пару вопросов зрительному залу, если по-становка трудно прочитывалась.

Куц, по своему обыкновению, любил пародиро-вать «махровые» промахи своих студентов, изображая какой-нибудь сценический фрагмент, выплескивая на очередную бедную голову всю свою иронию и талант проницательного критика, подкрепленный его широ-кими знаниями и эрудицией.

Поэтому по ходу его критики студенты узнавали много историй из жизни столичных театров, о судьбе и характерах известных актеров, автобиографические за-рисовки тех или иных личностей.

Старков не засыпал своих учеников сравнениями и был сдержанней, но его неторопливые слова, словно когти хищника , неизбежно цепляли объект внимания в крепкий замок, вытаскивая наружу всю подноготную психологию молодого режиссера. Так, что после его приговора вообще не хотелось что-либо изобретать.

Сами коллеги не скрывали от своих учеников всю каторгу театрального искусства, завернутого в дорогую бархатную ткань, украшенную золотыми софитами, разрушая все перспективы романтичного пути.

Они словно испытывали провокацией, приучая всех к мысли о другом пути режиссера, заставляя сту-дентов не строить иллюзий на этот счет, подозревая всех в неверности к искусству.

В последствии их хладнокровные и безжалостные выводы, разогнали больше половины курса. Впрочем, как правило, действительно, до ристалища добегали единицы. Но те занятия, на которых сами студенты, через чрезмерное общение, ломанье стульев и испыта-ние самых невозможных идей на прочность, что были похожи на пружину между двумя тисками, переросли обычного «себя» - были первой ступенькой для того, кто все-таки, как режиссер, состоялся.

И Куц Сергей Николаевич, и Старков Геннадий Васильевич, не любили "всякой неправды на сцене" и отсекали всякую возможность показать эту неправду на сцене.

 

* * *

 

Показанные студентами этюды были разными: шахматный бой из людей, японская пантомима с вее-рами и воздушными бумажными птицами, клоунада и трагедия, страсти сумасшедшего дома и деревенские истории...

Все эти замки также легко разрушались, как и создавались. Были использованы сотни фонограмм и пластических приемов: Чукча в чуме, сменялся банков-ским рабочим, простой сантехник загадочным феник-сом, а некоторые студенты умудрялись даже изобра-жать разлившуюся нефть на крыльях тонущего лебедя.

- А я думал это перекатывающиеся бревна? - обычно злорадствовал Куц. - А мне показалось, что это мужской стриптиз! – насмехался Старков.

Творческие полеты имели свои границы и долж-ны были, когда-нибудь, закончится.

В конце сессии лучшие работы по актерским и режиссерским этюдам собирались в один многообраз-ный спектакль, именуемый - показом.

 

* * *

 

Сергей Козырев слишком серьезно подошел к по-ставленной режиссером задаче. Подобно другим, он тоже, через маленькую сценку хотел преподнести на суд зрителей свои мысли и чувства.

Но все работы, как обычно, были забракованы. Полагаясь на своего верного друга - Дмитрия Кузьми-на, Сергей чаще прибегал к его фактуре, создавая из него - то Моцарта, то царя Александра, играя вместе с ним и сцену отравления, будучи самим Сальери, то са-мого Александра Пушкина, замахиваясь на "Бориса Годунова".

Но как бы грациозно и символически не выгляде-ли все изобретения Сергея Козырева на сцене, его осо-бенность смешивать жанры, эпохи и понятия, иногда несли такие загромождения в искусстве, что у главных режиссеров при обсуждении в голове рождалось много пародий на счет его работ.

И пока Сергей не продемонстрировал, вынув из своего сознания, все лишнее, накопившееся с раннего детство в его романтическом мусоропроводе, о нечто талантливом и речи не могло быть. Но когда в послед-ствии он стал создавать этюды с событием, и режиссе-ры заметили в нем своего от плоти и духа.

Студенты: Великосельский и Дочеренко, из Бий-ска, появились на курсе неожиданно, по какой-то дого-воренности. Они сразу внесли на сцену свой темпо-ритм. У них были профессионально отточенные, яркие эстрадные сценки в жанре КВНа. Взяв себе только од-ного сокурсника, они втроем изобразили зрительные трибуны болельщиков на футбольном матче.

Играя двух разных болельщиков, виртуозы Бий-ской сцены буквально загрузили зрительный зал с со-курсниками всплеском эмоций, движеньем и мимикой, не жалея ни голоса, ни пространства.

Работая в интенсивном темпо-ритмичном ключе, они за две-три минуты показали целый матч между сборной Грецией и Бразилией, со всеми переживания-ми самих футболистов и их болельщиков.

Подсадные утки, набранные из числа самих же студентов, летали, как неловкие мячи, между двумя этими суперартистами, отставая от них в области пла-стики, в ритме, в головокружительном экспромте.

Ошарашенные новыми театральными ритмами, головосшибательным показом, студенты сидели, не шелохнувшись и, после окончания футбольного матча, актеры собрали громкие аплодисменты.

Всем тогда казалось, что они стали свидетелями высшего пилотажа в искусстве. Многие с грустью за-мечали, что догнать этих виртуозов на сценической площадке – дело невозможное.

Реакция режиссеров, сидящих как, всегда на пер-вом ряду перед столиком была обычной - она проявля-лась только на обсуждении.

После Великосельского и Дочеренко выступали молодожены. Сергей и Оксана закончили Барнаульский колледж и поженились. Алтайка по национальности, Оксана обладала большими раскосыми глазами и отра-жала восточную красоту.

Многокрасочная Оксана, когда улыбалась, и в ее красивых черных глазах сияло солнце, могла влюбить в себя кого угодно. Голос ее был грудным, мягким, заво-раживающим.

Сергей был не менее фактурен. Его мужская кра-сота несла в себе правильные черты лица, необыкно-венно голубые глаза и длинные ресницы, благородный и скромный нрав, тактичный и легкий характер, не ли-шенный всякого достоинства, мужества и воли. Сергей был гибок и талантлив. В нем можно было увидеть классического интеллигента, образ которого вряд ли знает современное общество.

Эта оригинальная эффектная парочка изобразила встречу двух влюбленных на северном полюсе. Причем и чум, и мороженая рыба и ветра, и снег, и завыванье вьюги - было преподнесено актерами через все их дей-ствия, эмоции и звуки.

Общаясь на одних звуках, они сумели воссоздать, с помощью пантомимической клоунады, целые собы-тия, происходившие между двумя забытыми миром влюбленными из великого северного племени чукчей.

Этот показ независимое жюри аудитории тоже оценила.

Козырев, впитывая атмосферу, заметил, что она была особой – не избитой как у КВНщиков, внутренне проработанной.

После их показа последовали психологические нагромождения Антона Колотова из Иркутска, 28-летнего режиссера. Но его абстракционизм с джентль-меном, пытающимся понять собственные очки через слепых пешеходов и зрячие деревья – опять не был ни-кем расшифрован.

Сергей Козырев пытался с помощью людей и их движения создать образы геометрических фигур, среди которых выделялась точка. Она одна могла переме-щаться на сцене и, выйдя из центра и дойдя до окруж-ности, попадая на линию круга, вдруг, обрела свободу.

Свобода заключалась в том, что она могла, в от-личие от людей треугольника и квадрата свободно, без углов, бежать то по часовой, то против часовой стрел-ки, меняя ритм движения. На что и обратили внимания другие фигуры, сбиваясь со своего ритма.

Такие чертежи на сцене не приветствовались учителями, и они окрестили Козырева символистом со схемой.

- Театр индивидуального символизма! - окрестил творчество молодого прозаика Старков.

- Если еще эти символы обозначить и раздать зрителям небольшие программки! - подсмеялся Куц, - А вообще эта история - продолжение "разлитой нефти на лебедином пруду" - Подытожил Сергей Николаевич, ссылаясь на оригинальный недавний показ Василия Ря-бова - клубного работника из далекой сибирской дере-вушки.

Были и другие символы у Сергея Козырева. Его зажженные свечи превращались в костер, а разбросан-ные газеты – в опавшую листву и хворост. Протянутая нитка – была барьером между отношениями, а бумаж-ный самолетик – весточкой одного письма.

Актеры пользовались этими условностями так просто, что картинка переворачивалась неожиданно и легко на глазах у зрителей, также легко меняя и атмо-сферу.

После таких чудес Старков обычно говорил: «Я никогда не трогал образ свечи и не превращал газеты в хворост, а пришел в режиссуру Козырев и все изме-нил». Хорошо!

«А как обращается ловко он с атмосферой-то! И небо под ногами – тоже интересно!» - соглашался с ним Куц.

В такие минуты Козыреву было приятно от души.

На курсе собрался потенциал людей, что проис-ходит часто, где есть заочники, которым было что предложить этому миру, поведать жизненный опыт.

Неизвестно кем работал в своем родном колхоз-ном клубе Рябов, как и то – как он вообще попал на курс, только у него была необычная привычка - он все-гда ходил вразвалочку, руки в карманах, мусоля спичку во рту, не теряя своего равновесия. Говорил нетороп-ливо, но дельно. Носил рыбацкую ветровку и был по-хож на квадрат и лицом и фигурой.

С болотными сапогами он тоже не расставался. Готовый образ сельского увольняя и природная невоз-мутимость – были его основными заслугами и его час-то приглашали играть в этюдах.

Хуже было с его творческим поиском.

После разгрома его сценки с нефтью, когда автор, согнав всех своих однокурсников, буквально, заставил их валятся по полу, зарядив при этом самого Антона Колотова на роль охотника, а первую красавицу груп-пы Татьяну Линдер на роль погибающего лебедя, Ва-силий Рябов первыми неудачами не ограничился.

Теперь он работал над образом бабки, которая решила на морозе языком лизнуть топор, со всеми вы-текающими из этого последствиями, подговорив на это дело учительницу по литературе, поступившую на за-очное отделение вместе со своей бывшей ученицей.

Когда наступил час обсуждения, то в воздухе снова запахло жертвоприношением.

Неделя показов ощутимых результатов не при-несла. Из сотни продемонстрированных сценок были выбраны всего две, и главные режиссеры стали заметно нервничать, потому что их отчет перед начальством был тоже не очень приятным мероприятием. Обычно на показе присутствовал деканат, и, как известно: лицо режиссера - творческая работа его учеников.

- Ну что это? О чем? Ради чего? – снимая очки и хватаясь за голову, обращался к Рябову Сергей Нико-лаевич, пока Старков разбирался в своих пометках.

- Я думаю, эта работа стоит внимания! - отозвал-ся он по поводу северного романа Сергея и Марины.

- А вы Антон вообще, о чем хотите сказать? - спрашивал он иркутского молодого режиссера.

- Что касается работы Великосельского и Доче-ренко, то вот вам явный пример самой настоящей скверны, от которой нужно бежать в театре, - вдруг об-рушился Сергей Николаевич на оригинальную сценку эстрадных актеров.

- Эта «махровая бытовуха» не только не имеет под собой почвы искусства, но приземляет всякую спо-собность встать на выбранный вами сложный путь. - Продолжал анализировать учитель.

- И потом, эти "ВАУ! БОУ!", это дикое фигляр-ство и искусственные маски, лишенные всяких оценок, манера - дешевый трюк и рассчитан на такого же де-шевого зрителя! - стал импульсивно нападать Куц, на-ступая не только на актеров показа, но и на их зрите-лей.

- Вы понимаете, что это не театр! Это какая-то нервная судорога, от которой надо открещиваться как от черта. – Согласился Геннадий Васильевич.

- Да вы еще и неграмотные! - распылялся Куц. - Ну, где ты видел команду Греции трехкратным чем-пионом мира? Что за туфта! И с какой стати защитник у тебя играет в зоне нападающего!? - Показал Куц свою эрудицию.

- А. Натэ..., - повторил Куц какую-то фамилию. - Играет, между прочим, в итальянской сборной, а не в Бразильской, если че! - напирал он на Великосельского.

- Мы учим вас, здесь, находить ценности, зало-женные в вас от природы. - Неторопливо завел свою речь Геннадий Васильевич, пока Сергей Николаевич взял небольшой тайм-аут.

- И хотели развить в вас те качества, которые здесь обнаружим. Поэтому и не навязываем вам те сте-реотипы, которые в свое время навязывали вам. Имен-но поэтому мы не даем вам какие-либо знания и не го-ворим: делай так и так! Но...- Старков многозначитель-но посмотрел на присутствующих, делая большую пау-зу, вызывавшую иногда много шуток у его коллеги, - Мы будем вам говорить о том чего делать нельзя...

Причем здесь КВН?

Так вот, нельзя подменять искусство халтурой и выносить на сцену дешевые ценности, если они рас-считаны только на зрелище, корысть. Эта корысть - следовать моде, иметь популярность и получать за это деньги. Я не знаю, за какие заслуги к нам прислали учиться вас, лауреатов студенческих фестивалей и ка-кие надежды возложили на вас ваши спонсоры? - обра-тился он напрямую к виновникам дискуссии, - но то, что вы творите неприемлемо для нас и если вы не изба-витесь от современной судороги – мы вынуждены бу-дем с вами расстаться... Однако если вы сможете про-извести хоть крупицу творчества, а это мы, безуслов-но, сразу заметим, то из вас еще что-нибудь получит-ся... Иначе...

- Геннадий Васильевич передумал говорить! - по-смеялся над другом Старков, после весьма затянувшей-ся паузы Геннадия Васильевича.

- Вы не думайте, что мы вас отговариваем, или отбиваем всякую охоту учиться, - стал более вежлив, Куц, - Но тема и идея: ради чего вы сюда пришли и о чем вы хотите рассказать людям? - будет рассматри-ваться нами и с вашей гражданской позиции. И если вы думаете, что режиссура это - пошел, вышел прогулять-ся, то сразу можете забыть о прогулке, впрочем, може-те прогуляться домой.

-Режиссура это ад, каждодневная рутина, мысли-тельный процесс: дома, на работе, на остановке. Это нервы, вечный поиск с исключительно недолгим ре-зультатом. А лавры...? Лавры, может быть, когда-нибудь и будут, если вы себя принесете в жертву ис-кусству, и у вас хватит достаточно таланта, чтобы все это пережить.

- Я понимаю, что таланту научиться нельзя! - вспомнил Сергей Николаевич великого Станиславско-го. - Однако если его нет, зачем идти учиться на ре-жиссера, когда есть строительный техникум.

- Ну, туда тоже талант нужен! - дополнил рассу-дительный Геннадий Васильевич.

- Пусть идут в строительный! - с оживлением со-гласился с ним Куц.

Режиссеры будто забыли про студентов, опреде-ляя за них их настоящие строительные специальности.

- Ну, в общем, пора обговорить программу ваше-го первого экзамена! - закончил лекцию Куц, и студен-ты получили новое задание на пролог программы - по-казать зоопарк.

 

* * *

 

Сергей Козырев опять задержался в большой комнате у портрета на музыкальном инструменте. С то-го времени, когда квартиранты сдружились с хозяйкой квартиры, особенно с посвящением друзей в ее семей-ные истории, он все более и более проникался к судьбе неординарной личности Оксаны.

По разговорам было ясно, что она где-то далеко и примерно того же возраста, что и он. Поэтому у него возникал и другой интерес. Красавица будила его во-ображение, и ему не терпелось узнать: чем сейчас за-нимается Оксана? Судя по ее устремлениям, воли и та-ланту из нее вполне возможно уже сформировалась ле-гендарная личность.

- Наверняка она прославилась и живет в Москве, а может быть мотается по загранице.…Такой человек создан для перспективы. – Думал Сергей.

Недавно, Галина Владимировна посветила дру-зей еще в одну историю, связанную с Оксаной.

 

* * *

 

В старших классах она увлеклась велоспортом. Спорт осваивала успешно, как и все – за что бралась.

Она уже мастер спорта и побеждает на серьезных велогонках. Учителя-наставники начинают перетяги-вать девочку: каждый на свою сторону. Музыка или спорт? Оксана не хочет делать выбор. Она успевает везде. А дома она занимается квилтом - из лоскутков шьет целые картины, делает кукол, любит готовить.

Галина Владимировна говорит, что Оксана начи-нает писать стихи, но тщательно скрывает от родных и близких эту свою новую особенность.

Однажды, по почте, пришел журнал из Москвы с опубликованным ее стихотворением «про мамины ру-ки».

В школе учится на отлично. Борец за справедли-вость, опять заступается в магазине за детей, которых общитывает продавец, недовешивая мороженное в ва-фельные стаканчики. Она встает в стороне от очереди и наблюдает за поведением продавца, затем делает ей за-мечание. Большая тетя в шоке.

Зимой она ездит с друзьями по спорту на горно-лыжную базу. К матери трогательное детское отноше-ние. Любит ухватить ее за щеки и перед тем как горячо расцеловать, называет ее ласково своим "Песиком".

Галина Владимировна, действительно, теперь вдруг показалась доброй собакой и ее формы лица ста-ли напоминать какую-то собачью породу.

Именно тогда, много лет тому назад, когда от нее ушел муж, и ей делали какую-то сложную операцию, Оксана обрела полную самостоятельность и пыталась образумить брата, не способного преодолеть кризис возраста, все чаще прибегающего к плохим компаниям и наркотической зависимости.

Приходилось жертвовать спортом, музыкой. Еще оставались школьные тетрадки, в которых по ночам за-писывались стихи. Душа не могла жить в одиночестве, ей необходимо

было мечтать:

 

Когда тебя увижу – будет поздно.

Жизнь вытерпеть – нужна еще отвага.

И только одиночество и звезды,

Где ночь и месяц дружат над оврагом,

 

Над городом, где нет меня и ты, как буд-то,

Опять забыл о нашей главной встрече.

Я для тебя остановлю минуты

И буду ждать, там, где созвучна с миром вечность.

 

Ее литературный дар был интересен Сергею Ко-зыреву, написавшему не один сборник стихотворений. По тем крупицам, которые удалось выудить у хозяйки, в свою очередь, выудившей поэтические наброски у Оксаны, Сергей угадал живой талант в ее незатейливых текстах.

И теперь, завоевав расположение хозяйки, имея возможность своевольничать в книжном шкафу чужой семьи, он пытался найти в школьных тетрадях, лежа-щих тут же на полке, продолжение разговора, и, как вдохновение по заказу - на последней странице в тет-ради по химии:

 

...В палящем августа метался робкий ветер.

Случайный взгляд,

невольная усмешка...

Я отказалась от знакомства так поспешно,

Одной улыбкою

на дерзкий взгляд ответив,

И так казню себя теперь,

Душа безгрешная...

 

Он перелистывал и другие тетради. В учебнике по литературе за десятый класс удалось найти обрывок тетрадного листа:

Все стихи запоем читала,

Часто "сковывала движенья",

О любви неземной мечтала,

Хохотала до изнеможенья

 

Строгим взглядом и сказкой была я,

Нежной дочкой и первой звездою,

То пожаром лесным пылала,

То сбегала вешней водою.

Расцвела у....

Земляникой...

 

Сергей пытался разобраться в исчерканных строчках автора, и ему это с трудом удавалось.

 

Я не знаю, что будет завтра,

Но надеюсь, что завтра - будет,

И упрямо твержу свою ...

Что люблю вас, добрые люди!

 

Стихотворение обрывалось из-за недостающей части листка. Козырев с сожалением посмотрел на без-брежное море неровных полей книжного ряда! Искать было бесполезно.

* * *

 

Вечером, когда Галина Владимировна вернулась из сада, и все решили устроить демонстрацию приду-манных для показа на курсе – сценических этюдов.

И, сначала, главный эксперт по неофициальным смотрам – Галина Владимировна проверила выступле-ние Евгении.

Она должна была под фонограмму изобразить из-вестную поп-звезду.

Женька изображала Филиппа Киркорова. Ее длинные вьющиеся волосы русого цвета и курносый нос не совсем соответствовали образу эстрадной звез-ды. Но ее большие глаза, выражение лица, поведение, запал и артистичность,- скоро убедили зрителя в об-ратном, и начало «семейного шоу» было на уровне.

Дима и Сергей изображали обезьян, причем, как заметила Галина Владимировна, Сергей был больше похож на гориллу, а Дмитрий на Шимпанзе. Друзья придумали несколько версий своего дуэта, не подозре-вая, что завтра проницательные режиссеры увидят в этом этюде человеческую логику, несвойственную жи-вотным, а потом вообще сделают заявление, что обезь-янами их уже «задолбали», запретив всем и кому бы то ни было подражать этим животным.

Насмеявшись вдоволь, домочадцы устроили на кухне чаепитие, а закончился вечер небольшим соль-ным концертом Дмитрия Кузьмина.

- Мне бы хотелось стихи послушать! - посмотре-ла на Козырева Галина Владимировна, когда кварти-ранты поутихли.

- А у вас и своя поэтесса имеется! - вспомнив про Оксану, достал обрывок тетрадного листа Козырев, протягивая его хозяйке.

- Замечательные стихи, у меня, по-моему, и про-должение где-то лежит! - быстро, но внимательно про-бежала она взглядом по исчерканным строчкам.

- Но я бы хотела послушать твои стихи?! - обра-тилась она к Сергею.

 

- Есть что-нибудь горяченькое?! - расположилась она у окна, не обращая внимание на ядовитое полнолу-ние, вползающее в окно квартиры.

- Про Барнаул, впечатления... - сделал небольшой комментарий Козырев и сходил за своими бумажками.

 

"Июль проходит синей ночью,

Там, где бежал трамвай, звеня,

И я стоял…. Смотрел... А впрочем,

Какое дело до меня,

 

Спешащим людям и минутам,

Бегущим близко, рядом, там…

Где я задумался, как будто,

И лето завещал мечтам.

 

Оно исписано, в страницах,

Где я и твой увидел взгляд

И шел за ним на острых спицах,

А солнце было как снаряд,

 

Но этот город был охвачен

Веселым смехом детворы,

И незатейливо растрачен.

И незатейливо изрыт

Движеньем, светом и удачей!

 

- Моя девочка спит, на ладони моей,

Покрывала ресниц опустилось нежно, - запел Кузьмин, продолжая литературно-музыкальный вечер, и лирическая атмосфера повисла в воздухе, пронизывая каждую клеточку, затерянной во вселенной, квартиры.

 

* * *

 

Неожиданный звук открывающихся дверей и ко-вырянье ключа в замочной скважине разрушил беспо-рядочные сны Козырева, навеянными ежедневной гон-кой в изобретении этюда и он не сразу понял что про-исходит.

В последнее время интерес к дочери Галины Вла-димировны несколько ослаб под вереницей многочис-ленных учебных проб и ошибок и ежедневной гонкой за место в показе, изматывающей не только студентов, но и самих режиссеров.

Но мысль о девушке по-прежнему оставалась на вооружении и образ ее, покрытый тайной, становился все привлекательней.

Обнаружив, наблюдая в узком проеме приоткры-той двери, когда в коридоре зажегся свет, силуэт де-вушки, разувающейся у порога, Сергей почувствовал – как бьется его сердце!

- Оксана! - мелькнуло в голове у Сергея, и он стал с любопытством присматриваться, пытаясь как можно быстрей приучить заспанные глаза к резкому свету.

Но девушка не часто баловала наблюдателя сво-им появлением. Соблюдая долг вежливости, она тихо прошла в умывальную комнату, затем на кухню и ско-ро свет в коридоре погас и зажегся в большой комнате.

Похоже, никто из отдыхающих не заметил не-ожиданного появления ночной гостьи и только Сергею Козыреву, успевшему уловить два-три фрагмента из движений девушки, всю ночь грезились бесконечные этюды о его встрече с Оксаной.

Утром ночная иллюзия была развеяна как дым, когда друзья обнаружили в доме молодую девушку, со-всем непохожую на Оксану.

- А вы че - квартиранты? - задала вопрос незна-комка, столкнувшись в коридоре с Кузьминым.

- Да, - опешил он, конфузясь, что вышел без май-ки.

- А я Марина из Антоновки, племянница Галины Владимировны... Иногда заезжаю к ней как незваный гость, когда дела свои в Барнауле сделаю, а где тетя? - поинтересовалась она.

- Она рано утром в райсобес собиралась по пово-ду прибавки к пенсии, - доложился Дима, проинформи-рованный хозяйкой еще с вечера.

- А?! Она меня видела. - Согласилась с ним Ма-рина, расчесываясь прямо при гостях, - когда утром уходила, только я спала как убитая... Товар в магазин сдавали...

Скоро с Мариной познакомились и другие квар-тиранты. Простая как три рубля, с крашеными волоса-ми и сиплым голосом, прокуренным давно, она без це-ремоний отрезала у добрых соседей кусок батона и по-рывшись в холодильнике громко заметила.

- У Галины, как всегда - все прокисло, кроме майонеза. - Сказала она.

- Майонез обожает, как хохол сало! - заметила она снова, зазывая друзей на их собственный чай.

- А где ее дети? Почему не живут с ней? - набро-сились на нее квартиранты, чувствуя в ней своего брата - железнодорожника.

- Дочь погибла страшной смертью лет восемь как, а сын в тюрьме сидит. - Ошарашила она гостей, отбив у них всякий аппетит, не теряя своего здорового аппети-та.

- А это вещи маленькой Оксаны, дочери ее сына... Она ее еле отбила у пьянчуг из Малиновки. - Выдала хозяйку с головой племянница и закурила, не заботясь об окружении.

- Вообще-то, она компанейская тетка, с гонором, правда, только ей малость не повезло. - Подытожила ночная визитерша и все засобирались - каждый по сво-им делам.

 

* * *

 

Утро нового дня как-то по-другому вошло в до-рожную жизнь Сергея Козырева, и ряд других вопросов мучил его.

Атмосфера смерти, неожиданно ворвавшаяся в эту жизнь, как тяжелый груз, вернула все его неприят-ные воспоминания.

Он вспомнил девушку-журналистку на весеннем островке и представляемые им в то время радиоактив-ные последствия на земле, вспомнил запах больницы и вкус смерти на загазованном шоссе, даже, детскую травму – когда его чуть не убила железная качеля, - вспомнил он.

Этот запах смерти, ощущения, не передаваемые никакими словами – как страшная неизбежность, от-равляла все признаки жизни, окрашивая их в свои ди-кие, молчаливые тона.

Ему хотелось узнать еще что-нибудь про Оксану, он не мог объяснить свои слуховые галлюцинации по поводу игры фортепиано и балалаечки.

Другой вопрос, мучил его больше всего, хотелось узнать: как погибла Оксана.

Еще, - он не хотел в это верить!?

Еще, - он боялся в это верить. Эта смерть проти-воречила смыслу жизни, его смыслу жизни.

Яркая жизнь незнакомого ему ребенка, подрост-ка, девушки, с которой он успел заочно сдружиться те-перь не стыковалась с теми ответами, которые он имел в отношении незнакомой ему семьи, он - случайный квартирант из Новосибирска.

Галина Владимировна в этот день пришла не в настроении, потому что были какие-то проблемы с пен-сией, и семейный ужин не состоялся. А Сергею Козы-реву, после услышанного утром, так близко подпус-тившего к себе необычную жизнь Оксаны, теперь, чув-ствующему и ее смерть, вдруг, стало страшно смотреть на ее портрет и оставаться в большой комнате с ним наедине.

Теперь ему казалось, что девушка смотрит на не-го прямо из могилы.

Следующую ночь он встретил с тревогой, при-слушиваясь к монотонным серенадам сверчков и мерт-вой тишине одинокой квартиры и чувство траура, на-ложившего печать на все, окружавшего его здесь, пре-вращалось в необъяснимый страх, когда он не мог за-снуть, отягощенный смутными мыслями и наболевши-ми вопросами.

К листкам с Оксаниными стихами он боялся при-касаться. Душа его заледенела, а спина приросла к по-лу. Когда он снова проснулся ночью, услышав легкие шаги по коридору, замечая в ночном коридоре про-мелькнувшую белую тень.

Напрасно он ждал, пока где-нибудь: на кухне, в туалете или в ванной зажжется свет и яркая спаситель-ная линия, бегущая через створки чуть приоткрытой двери все объяснит.

Марина больше не появлялась, а Галина Влади-мировна еще с вечера уехала помогать своей старой подруге по поводу смерти ее мужа.

Теперь ему было страшно спать на полу.- Неуже-ли показалось? - как прикованный, посмотрел Сергей в сторону самой страшной двери, и снова белая тень вер-нулась по коридору в большую комнату, как, вдруг, кто-то тихо заиграл на балалаечке.

Придя в неописуемый ужас, неожиданно для се-бя, словно принимая неизбежное снотворное, Сергей Козырев стал засыпать, забывая про свой страх, и толь-ко утром вспомнил про ночные галлюцинации, теряя в утренних лучах солнце остроту болезненного пережи-вания и тревожного предчувствия.

Друзья были не такими впечатлительными как он.

А вечером того же дня ребята услышали еще од-ну историю про Оксану, другую Оксану - маленькую.

 

* * *

 

После гибели дочери самый ценной памятью, пожалуй, был тот самый инструмент - балалаечка. Она была сделана на заказ и дорого обошлась семье. Но и на искусство мать денег не жалела.

Еще "вчера", до распада СССР, считалось, что она живет очень хорошо. Работая в торговли, она при-носила домой новшества отечественной и зарубежной, если таковая и попадала под российский прилавок, техники.

Новый телевизор, холодильник, гараж, машина, что еще?

Семья не нуждалась ни в чем. После гибели Ок-саны, как-то само собой, стали приходить несчастья в их семейное благополучие.

Сначала посадили сына Сергея, как соучастника в особо крупном хищении государственного имущества, затем три кражи, причем две с интервалом через день, в ее квартире.

После того как утащили все ковры и аппаратуру, семейные драгоценности и меха, поживились и одеж-дой, сервизом, норковыми воротниками и обувью.

А третья кража была самой унизительной, потому как подобрали не только все остатки роскоши, но и пе-ревернули с ног на голову всю квартиру.

 

Судьба-злодейка за что-то решила наказать эту добрую и сильную женщину, но нервы и у этой желез-ной и великодушной леди расшатались.

Операции одна за другой стали приковывать к больничной койке Галину Владимировну. И забота лю-бимой дочери, как и ее незатейливые балалаечные кон-церты в больничной палате, тепло ее рук и домашние пирожки с начинкой души – теперь, их – не было.

Но и на этот раз ее спасла Оксана.

Точнее, надежда. Она узнала, что у нее растет внучка. Растет в семье алкоголиков и нужно было не-пременно вырвать ее из лап пьяниц и спасти, дать ей образование, угадать и ее талант.

 

* * *

 

- Когда я узнала, что у моего сына Сергея растет дочь, то у меня стало поправляться здоровье. - Поведа-ла очередную историю про свою жизнь хозяйка.

- Узнала от Сергея, когда он совсем чахнуть стал в тюрьме от туберкулеза. Думали, что и он не выкараб-кается. Сам мне и рассказал, что дочь у него - ей уже четыре года, и назвал он ее в честь сестры - Оксаной.

Я тогда его подозревала. Слабовольный он был. Может быть, в карты проигрался, может быть, кому за-должал, только он и мог быть наводчиком – уж очень хорошо воры разбирались в квартире. А может – дру-зья-наркоманы таким способом ему умереть не давали. Но один хороший поступок в своей жизни он сделал, и я его за это простила.

- Сердце мое забилось, и стала я искать! - завол-новалась Галина Владимировна, - Поехала в поселок и спрашиваю: Где Митковы живут? Подхожу к дому, смотрю - девочка на дороге стоит. Платье грязное, тру-сиков вообще нет, волосы не чесаны, чумазая, а глаза - васильковые. Вылитая Оксана в детстве!

- Сердце мое кровью облилось, когда я узнала, что ее Оксаной Митковой зовут.

- А в дом зашли, если скажу что в сарай, то не совру. Бабка пьяная валяется, мать уже три дня не по-является. Вонь стоит неимоверная.

- Схватила я Оксану в охапку и прямиком в город увезла, а по матери своей она долго не плакала. Мать такая была...

Галина Владимировна перевела дух, всплакнула и еще долго рассказывала про государственные суды, и про родню девочки, содравшую с нее немалый выкуп за воспитание внучки.

- Вот, - вздохнула она снова, - а когда ее в музы-кальную школу повела, то и балалаечка наша пригоди-лась.

- Сколько денег за нее в свое время отдала. Са-мый известный за Уралом мастер делал!

Галина Владимировна победоносно посмотрела на своих квартирантов, будто видя в них свидетелей своего вернувшегося счастья.

- Причем, та самая педагог - Танечка, Татьяна Викторовна, что Оксану старшую учила, теперь Оксану младшую обучает.

- А спортом Оксана не занимается? - спросил Дима, развалившись на старом кресле.

- Нет, не хотела горьких воспоминаний, - прого-ворилась хозяйка, - да и сама Оксана к шахматам больше тянется. Вот, недавно первый юношеский раз-ряд получила. Педагоги говорят, что в ней талант не-обыкновенный в этой науке. Пусть не Алехина и не Каспарова, но Остротенко! - Галина Владимировна еще раз подчеркнула свою победу в этой непредсказуемой судьбоносной борьбе.

- Да и девочка к шахматам тянется, постоянно за-дачи разные решает. И такая у нее страсть, что бывает, иногда ссоримся. Как на сад поедем, так обязательно задачи берем. Так она и меня учиться заставляет.

- По ее мнению у меня сейчас должен быть где-то третий юношеский разряд, - со свойственным Галине Владимировне юмором, улыбнулась хозяйка, и ее ва-сильковые глаза засветились теплом.

- И вот знаете что самое удивительное, - заговор-чески продолжила хозяйка. - Балалаечка уже несколько раз за фортепиано заваливалась, когда воры нашу квар-тиру чистили. Мы сначала думали, что ее украли. По-том, как-то за фортепиано шапка моя упала, я полезла, а там?! - Господи, - Балалаечка! И так два раза, а на третий раз после кражи я целенаправленно за форте-пиано посмотрела - лежит! Вот ведь, инструмент, а прячется. - Похвасталась, вдруг, она.

- Как же она прячется? - засмеялась Женечка.

- А бог его знает? Я ведь одно время, вообще, эту балалаечку по ночам слышала. – Открыла тайну Галина Владимировна, - думала с ума схожу. - А сестра из За-байкальска приехала на неделю, так тоже слышала.

- Говорила бабка Настасья, что Оксану отпевать нужно... Да как отпевать, если не крещеная она у меня была, да и я некрещеная.

- А после смерти Оксаны уж и в бога поверить, наверное, не смогу. А в справедливость и Оксана моя верила, за то и погибла. Галина Владимировна заплака-ла, но быстро взяла себя в руки. Сильная, умевшая вла-деть своими чувствами, она всегда могла заразить ок-ружающих своим оптимизмом и юношеским азартом, так несвойственным ее пожилому возрасту, а теперь сидела как маленький ребенок и напоминала свою Ок-сану.

В этот вечер друзья по достоинству оценили кра-соту инструмента, когда футляр был открыт и свидете-ли мастерской работы смогли, наконец, подержаться за инструмент.

А Кузьмин, даже, извлек из него несколько ак-кордов, засыпав слушателей непроизвольными звуками небольшого русского инструмента.

 

* * *

 

Когда наступила ночь, и друзья угомонились в своей комнате, то в одинокой квартире сибирского ночного города еще долго раздавались его ночные не-затихающие отголоски.

Во дворе, окруженном девятиэтажками, разгуля-лась пьяная молодежь. Кто-то громко смеялся, во всплесках продолжающихся отношений слышалась грубая матерная брань и смехопанорама.

Распоясавшаяся молодежь совсем не обращала внимание на то, что добрая половина мирных жителей давно потушила свет в своих квартирах, а редкая дробь окон, светящихся в тусклом голубом свете от мерцаю-щих телевизоров, тоже дружила с миром.

Ночной двор, как слуховая воронка, теперь рас-плескивал грязь подворотни по окрестностям. И это грубое эхо еще раз напоминало о русской культуре и безнаказанности.

Сергею Козыреву не было страшно, от присутст-вия мучавших некогда его мыслей и переживаний, но ему снова показалось, как кто-то прошел по коридору.

Бессонница, мучавшая его в последнее время из-за этюдов и впечатлений о яркой жизни молодой де-вушки, оборвавшийся так нелепо, теперь наполнялась беспорядочными звуками, бродившими на дне большо-го темного двора.

Не выдержав этого безобразия, он сам, как хули-ган, прошел на кухню, задевая в темноте бетонные ко-сяки квартиры, и стал нащупывать на кухонном гарни-туре у раковины пластмассовое ведро с картошкой, ко-торую днем купила Евгения, чтобы варить обеды.

Открыв форточку, он запустил несколько овощ-ных снарядов в кромешную темноту, и после раздав-шихся шлепков послышалась еще, более ужасная и ка-верзная брань.

Овощная бомбежка, так забавлявшая его с детст-ва, и теперь принесла результат. Через некоторое вре-мя, не вытерпев натиска неизвестного налетчика, толпа с шумом и проклятиями, разносившимися во все сто-роны двора, свалила на другое место, и стала террори-зировать жителей другого двора. Воцарившаяся тиши-на принесла удовлетворение победителю. Сознавая свою ответственность перед миром, Козырев собрался вернуться ко сну.

Неожиданно свет на кухне зажегся, и Сергей вздрогнул от неожиданности, увидев своего друга Ди-му.

Дима стоял в одних плавках и хлопал своими детскими серыми глазами прямо на друга.

- Ты че? А ты че? - перекинулись ребята несколь-кими фразами, после чего Кузьмин дал знать, что захо-телось чего-нибудь перекусить.

В последнее время ребята заметно недоедали и тот запас денег и провизии, что был выслан верными родителями – себя исчерпывал.

" Чего-нибудь " оказалось в оставленном на столе хлебе и бутылке кетчупа.

- Погоди? - стал аккуратно шариться по шкафчи-кам Кузьмин, - где-то здесь есть майонез.

- Я знаю - можно разрезать огурец! - подхватил идею сотрапезника и Сергей, порывшись в том же вед-ре с картошкой.

Скоро друзья намазали свой хлеб слоем кетчупа и майонеза, добавив на лакомый бутерброд и по дольке огурца.

В плавках, стоя напротив друг друга, они долго смаковали бутерброды, захлебнувшись от смеха в тот момент, когда их взгляды пересеклись.

Стараясь отвернуться, друг от друга, и быстрей доесть свой ночной ужин, они давились от смеха.

Комедийный вид каждого из друзей вызывал смешные ассоциации, и мысли друзей пересекались.

- Знаешь, на кого мы похожи? - первым выдавил из себя Кузьмин.

- На тараканов! - почти в один голос поделились юмором друзья.

- Не хватает только Галины Владимировны с ве-ником в руках! - не унимался Кузьмин.

- Представляешь! - стал придумывать очередной этюд и Сергей, - ночью на кухне появляются тараканы в виде людей... Затем входит хозяйка, и они бегут врас-сыпную.

- Успев прихлопнуть одного из них, она садится у стола и начинает плакать! - стал развивать событийный ряд Кузьмин, говоря все шепотом.

- Появляется недобитый таракан и она ... - Козы-рев так и не смог договорить, в дверях появилась Гали-на Владимировна в халате.

- И она достает из холодильника сало, из буфета бутылочку вина и вместе с тараканом оплакивает их несчастную жизнь и свое горькое одиночество! - с при-сущим только Галине Владимировне юмором поддер-жала этюдную разработку хозяйка, после чего достала из холодильника кусочек сала и положила его на стол, стараясь уйти как можно быстрее.

 

* * *

 

Творческая жизнь студентов развивалась по на-растающей. Уже были отобраны на показ несколько этюдов. Студенты, изображающие животных, также тщательно готовились, и пролог должен был получить-ся зоо-сногсшибательным.

Ребята понемногу знакомились с городом. Июль-ская сессия, отвлекавшая часть преподавателей от за-конного отдыха, имела свои преимущества – н.р. педа-гоги по теории театра могли свободно водить своих учеников на спектакли. Вели с ними беседы и занима-лись анализом постановок прямо на ступеньках театра.

Сергей Козырев успел за короткий срок расши-рить границы своего существования.

Те, тысяча триста шагов, что проделывал он от остановки к дому и до института, теперь, благодаря его энтузиазму и великодушию учителей, давно переросли за бесконечно-допустимую цифру.

Костыли, теперь, стояли дома, а гипс валялся в углу.

Когда он случайно попал на проспект Ленина в центре города, то его впечатлениям не было конца. Слева и справа бежали архитектурные памятники мимо его, как ему казалось, стоящего и наблюдающего за этой многослойной строительной панорамой всех вре-мен и народов. Высокие арки, врывающиеся сквозным действием в середины старых домов,открывали перед гостем свои железные резные ворота, запуская в уют-ные дворы.

Колонны большие, маленькие, декоративные с карнизами, крышами культурных заведений напоми-нающих древние Афины – были волшебным праздни-ком архитектуры этого города.

Площадь Октября с панорамным зданием и шпи-лем, флюгером и часами показались – прибалтийским уголком и если бы не памятник с золотым Лениным, можно было подумать что это Рига или уголок запад-ной Европы.

"Москва шестидесятых", а может быть Питер? - Нет, Барнаул с его цветными девятиэтажками - сейчас раскрылся перед ним совсем в другом архитектурном цвете. Сергею Козыреву было радостно бродить по уличным музеям сибирского города, открывая, строи-тельное искусство в здании простой средней школы, и замечая "Покровские ворота" в одном из переулков у педагогического лицея.

Барнаул наполнял его ощущением полноты и творчества. Его грациозный перспективный родной Новосибирск с бешеным ритмом был много холодней этой, еще сохранившей теплое равновесие, провинции.

" Неужели здесь не нашлось бы места для Окса-ны?" - вспомнил он про девушку.

В последнее время он жил ее творчеством. Сти-хи, что нашел он на обороте одной из тетрадок, звучали более чем оптимистично:

 

"Я вернусь к вам взъерошенным солнышком

И глаза зацелую лучиком.

Выпьем с вами вина - до донышка! –

За здоровье и благополучие"

 

Вечером того же дня Сергей Козырев готовил ужин для загулявшихся домочадцев, пытаясь компен-сировать растраченную в боях картошку всегда насущ-ными макаронами. Придя домой, он обнаружил, что все заметно подзадержались.

Кузьмин с недавнего времени сдружился с одно-курсницей Дашей, жительницей Барнаула и очевидно был у нее. А за Женькой стал ухлестывать пятикурс-ник, собиравшийся продолжить свою карьеру в Москве и выучиться на кинорежиссера.

Галина Владимировна приехала домой из сада, как обычно, - с целым ворохом укропа и ведром свежих огурцов. Она прошла в ванную и долго сидела там, по-ставив свои распухшие больные ноги под струю холод-ной воды. Горячую воду, уже как неделю, отключили.

Пройдя в большую комнату, Сергей снова задер-жался у фортепиано, вглядываясь в живые чистые глаза Оксаны.

Когда Галина Владимировна закончила свои вод-ные процедуры, то радостно сообщила, что скоро из летнего лагеря приедет маленькая Оксана.

Сергей же был огорчен этим известием, потому что сессия как раз заканчивалась через пять дней, и нужно было уезжать домой.

- Ты знаешь, а мне понравился твой поэтический сборничек. У тебя есть талант! - похвалила она автора.

- Особенно любовная лирика. - Она пригласила Сергея в большую комнату и прочитала ему из его сборника:

 

"Тебя привез я в вечер поздний

В свой старый замок за калиткой,

Когда на небе звезды-гроздья

С луной - казались нам открыткой,

 

И наш автобус, как карета,

Вдруг, исчезал на остановке,

Где каждый тополь был Поэтом

В аллее призрачной и ловкой..."

 

- Или вот это: - Она перелистала страницы:

 

" Посмотрите, как падает снег,

А застывшая ночь изо льда.

В ней иной совершенно бег,

И снежинки ее - слюда..."

 

- Ну а это вообще про твою сессию:

 

"О чем писать в краю далеком,

Где очень трудно не писать.

О светофоре одиноком"

 

- Знаешь, - продолжала она, - я специально тогда умолчала... Помнишь, когда ты первый раз нашел сти-хи Оксаны.

- Стихи ее - спрятанная душа. Это единственное, что скрывала она и от меня, поэтому мне не хотелось и после ее смерти ворошить ее мысли, как не хотела от-крывать их перед другими и сама девочка.

- Я ведь догадывалась, о чем она мечтала, только говорить с ней об этом не решалась.

- Она бы вам их показала, просто она не успела. - Доискался до истины Сергей.

- Вряд ли, то общество, в котором она жила было намного грубей ее чуткой души, а принца найти было делом невозможным.

- Сейчас жить не легче, пусть и свобода не за-прещена.

- Жить по настоящему всегда тяжело, но в ее школьные годы и стихи носили патриотический штамп, и критиков было больше чем талантов, а ответы на во-просы в отношении между полами общественной мо-ралью вообще игнорировались.

- Оксана любила кого-нибудь?— спросил Сергей.

Галина Владимировна задумалась, и долгая пауза повисла в воздухе, подчеркивая сложность этой темы.

- Скорее мечтала о любви, хотя, быть может.… Не знаю…

- Однажды к ним в класс пришла женщина-психолог. Была затронута тема об интимных отноше-ниях женщины и мужчины. Оказалось, что класс был более чем эрудированным в этом вопросе... Что гово-рить, если после летних каникул почти все девочки пришли в десятый класс курящими и теперь, когда раз-говор шел о сексе, Оксана, вдруг опустила глаза и за-метно раскраснелась.

-Это заметили ее одноклассники, пустили шуточ-ку, посмеялись, и девочка выскочила из класса. Ее не все любили за волевые качества и целеустремленность, за победы и многогранное проявление таланта.

- Мальчишки подшучивали над ней за ее недос-тупность, девчонки завидовали ее красоте и успеваемо-сти. Шутки, отпущенные в классе на ее счет, были для нее проявлением ее собственной слабости, неосведом-ленности в этом вопросе и она сильно переживала по этому поводу... Даже в школу ходить не хотела... Мол-чала и мне ничего не рассказывала... Про этот случай я от ее классного руководителя узнала.

Нелегко она относилась к интимному взаимоот-ношению между полами.

- Пробовала с ней поговорить на эту тему, да ви-жу она и меня стыдиться... К тому же я с отцом разве-лась к тому времени и ничего ей посоветовать не мог-ла, а врать - не хотела.

- Это сейчас, когда все темы затронуты без стыда, а в реалити-шоу: "под стеклом" мы открыто смотрим человеческую жизнь. Вдруг, узнаешь и от собственной подруги, что она уже как пятнадцать лет не спит со своим мужем. И много браков, таят в себе столько шо-кирующей правды. Разные причины заставляют демон-стрировать людей благополучную семью.

- Как и государство, демонстрирующее благопо-лучие, поведение самого человека - эта такая фальшь.

- Я боялась, что Оксана, столкнувшись с настоя-щей взрослой жизнью, может сильно пострадать. Та справедливость, к которой она стремилась с рождения, совсем не похожа на ту, к которой приучало социали-стическое общество. И продавец, обвешивающая детей, не доливая им в стаканчики по двадцать граммов мо-роженного, это целое государство, обсчитывающее на-род. Я знала, что она глубоко верит в большое счастье и этим счастьем, пожалуй, и была нереализованная лю-бовь к своему принцу. Знала я также, что девочка моя на меня не похожа, и ни на кого не похожа и не пред-ставляла, где можно достать принца, о котором она мечтала.

- Может быть, многое она и успевала сделать бла-годаря тому, что не распылялась на удовольствия.

- Все остальное я доставала для нее, как и для нашей семьи, всегда. И мы мало, в чем нуждались.

Сергею Козыреву захотелось узнать, где работал и муж хозяйки, если она могла позволить себе любую роскошь, но посчитал этот вопрос не корректным и, сдержался.

 

* * *

 

"Все стихи запоем читала,

Часто "сковывала движенья",

О любви неземной мечтала,

Хохотала до изнеможенья.

 

Строгим взглядом и сказкой

была я,

Нежной музой и пьяной бедою,

То пожаром лесным пылала,

То сбегала вешней водою.

 

Расцвела у проезжей дороги

Земляникой, без роду и племени.

На бумагу ложились строки,

Большей частью,

в прошедшем времени..."

 

- Это она? - откликнулся Козырев, когда Галина Владимировна перестала в задумчивости читать свой текст наизусть.

- Да, это моя девочка Оксана! - сказала она под впечатлением, вставая с софы, на которой сидела пе-ред, лежавшим на матрасе с тетрадкой и ручкой в ру-ках, Сергеем, законно расположившимся на своем мес-те, и скоро вышла из комнаты, возвращаясь с тетрад-кой-черновиком, стихами Оксаны. Вот ее стихи, я ду-маю тебе, как поэту, будет интереснее в них разобрать-ся, а будут совсем не нужны, так вернешь когда захо-чешь...

Мне кажется, Оксана искала поэта, но нам не встретился не один.

Ты же не на одну сессию приехал, я полагаю... Сергей Козырев уже не мог слушать Галину Владими-ровну, Ему хотелось читать и читать стихи Оксаны.

Заметив это, хозяйка скоро ушла, оставив поэтов общаться.

 

"Вот как распорядилась судьба:

Никогда в твоем доме не буду

Я стирать, выпекать хлеба,

Вещи штопать и мыть посуду.

Буду праздником в дом входить,

Звонким лучиком майского света

Замирать на твоей груди.

Помолчи. Не надо ответа.

Быстрый взгляд встревоженных

глаз.

Ты - моя дорогая отрада.

Нету будущего у нас,

Но жалеть об этом не надо:

Нам такой высоты не взять.

...мне бы только дожить до рассвета,

чтобы вновь увидеть тебя...

Помолчи. Не надо ответа "

 

"Пропадешь ни за грош –

От судьбы не уйдешь.

И сбывается злое пророчество:

Ледяною волной

Шелестит за спиной

Белоснежный шлейф одиночества"

 

* * *

 

- Расскажите, как погибла Оксана? - попросил Сергей, застав Галину Владимировну за развешивани-ем укропа на кухне.

- Ее не стало летом, восемь лет назад, когда я ле-жала в больнице в тяжелом состоянии и меня готовили к операции...

- Обычно она навещала меня каждый день и, приходя в палату, брала меня за щеки и целовала, на-зывая своим "бульдожиком". Но в этот день она не при-шла.

- Я как чувствовала – что-то произошло. Будто небо, похожее на то, что на экзамене, только совсем другое. Будто должна была я ей подмигнуть, а не смог-ла.

-У них была дружная спортивная группа. Зимой они ходили в походы на лыжах. Оксана всегда пекла пироги - целый таз! Летом они тренировались за горо-дом. А произошло это все на кольце, там ее зацепила груженная грузовая машина с прицепом; там, где ма-шины в тяжелом механическом круговороте, создают ад, делая из трассы воронку. Говорили, что тренер рвал на себе одежду, когда подъехал к ней первым и кричал так громко, что колоны машин смешива-лись и, тормозя, машины мешали друг другу. От этого на дороге произошла давка, и бесконечные гудки еще долго играли свой страшный и траурный марш.

 

* * *

 

Груженное до отказа кольцо за городом. Машины бегут по кругу и вырываются наружу других дорог. Пружина движения соединяет всех.

Какой-то лихач на синей шестерке, нарушив за-кон жизни, вынырнул к обочине.

До одинокой велосипедистки донеслось улюлю-канье и свист.

- Эй! Ногастая! Возьми нас с собой! – трое моло-дых парней явно издевались.

Оксана попыталась оторваться от обидчиков. Ей это удалось.

- Куда же ты? Тебе неинтересно с нами…- понес-лось в вдогонку.

Грубая нахальная жизнь как горькая приправа растворилась в омуте движения, затягивающего и оча-ровательную велосипедистку…Было ли это так? Кто знает? Это детали…Суть же в том, что эта хрупкая кра-сивая, но сильная девочка не была создана для этого мира, однако выполняла все непосильные задачи, кото-рые и ставила перед собой. Она взяла ответственность за этот мир.

 

* * *

 

- Вы не понимаете, какого человека убили вы! - кричал тренер, когда догнал лидера команды, не зная – как до него дотронуться.

- И велосипед и Оксана были искорежены так, что те, кто видел эту трагедию, говорили о том... - Га-лина Владимировна, представив, знакомую картину, продолжала дрожащим от внутреннего плача голосом.

- Что ужасу не было конца. - Договорила она, на-конец, и глаза ее заметно повлажнели.

Дальнобойщик зацепил ее, и девочку затянуло под колеса. Кости и кожа были завязаны в узлы. Она как рыба, выброшенная на землю, пускала кровавые пузыри и, не моргая, смотрела в небо.

- ЗА ЧТО???

- Оксана еще жила восемь часов, не приходя в сознание...

Сергей Козырев принес хозяйке стакан воды, и она договорила.

- Я не жалею, что Оксана не осталась жить. Она была настолько изувечена, что девушке с ее мечтами... Достаточно вспомнить ее пальчик, - подумав, закончи-ла говорить Галина Владимировна, и знакомые еще долго сидели в темноте, не решаясь заговорить, друг с другом.

- С тех пор, по ночам, в нашей квартире я часто, слышу балалаечку, а иногда мне даже кажется, что Ок-сана приходит в гости и это она каждый раз прячет свою балалаечку от воров.

Сергею Козыреву вспомнились все видения, на-блюдаемые в коридоре этой большой одинокой квар-тиры, и ему снова стало страшно.

Он боялся теперь, даже в присутствии хозяйки, посмотреть на портрет.

Но страх, теперь, не имел значения, и уже другое чувство угнетало его – чувство несправедливости. Он не хотел принимать этот мир с его непонятными зигза-гами. Он не хотел принимать эту смерть, обезобра-зившую самое светлое, во что только и можно было ве-рить в этой жизни.

Вместе с тем, в нем рождалась невозможная лю-бовь к этому незнакомому, но близкому ему человеку, чувство некоего космического сотворчества.

 

* * *

 

- Господи за что? И зачем мне было добывать все эти богатства, да лучше бы мы жили бедно, - только-то и выдала Галина Владимировна, заканчивая беседу.

- А похоронили мы ее на холме у шести березок, где любимая бабушка для себя место оставляла, что на старом кладбище в пригороде.

- Еще с тех пор она мне часто снится и все время говорит мне, что живет где-то рядом и советует - как мне надо лечиться. Только я бы сама в землю легла, ес-ли бы этим Оксану вернуть можно было.

- Вам нельзя болеть, у вас есть Оксана. - Посо-чувствовал Сергей, скрывая свои чувства и мнение на историю ее семьи.

Сергей хотел проговориться о своих чувствах к Оксане, но в дверь позвонили, и тихий мир квартиры вошла сияющая заполошная Женька.

Ночью Козыреву снился сон. К нему пришла Ок-сана и стала с ним разговаривать. Беседа их была лег-кой и непринужденной. Оксана села на пол у постели Сергея и что-то наиграла ему на балалаечке.

Он хотел поцеловать ее, но она отстранила его и заулыбалась. Ее васильковые глаза излучали добро и ласку. А утром к нему пришли новые интересные мыс-ли, и он придумал хороший этюд.

 

* * *

 

- Смотрите, ну неужели вы не можете изжить в себе эту свою сумасшедшую природу и дать миру про-стое, свое человечечкое!? - нервничал Куц, замечая, что курс совершенно не готов к показу.

- Придумал же Козырев, - обратился он к Сергею, - Кстати, а что твой полярник, вернувшись, домой, не вспомнил о любимой, или у него ее вообще нет?

- Есть, она актриса и этот букет он привез ей! - поделился планами Сергей.

- Так додумай свой этюд, и мы его включим в показ! - заулыбался, всегда ироничный, Куц.

- Здорово это у тебя получилось! Общение с предметами! - подтвердил Старков.

- Да вообще гениально! - быстро заговорил Куц. - Телевизор - дружище, Утюг - приятель! Даже наволоч-ка - лентяйка!

- Да он всю квартиру оживил, вот только конец неясный с этой актрисой?! - оживился, выйдя из своего привычного равновесия, и Геннадий Васильевич.

- А может, он ее себе придумал? А может, он проспал на свидание? - стали сочинять за автора ре-жиссеры, забыв, что на них смотрят студенты.

- Ну - не дождалась, это уже было! - сделал гри-масу разочарования Сергей Николаевич. - Что это вы Геннадий Васильевич такое удумали.

- А интересно у него получилось: вроде бы спит, а вроде бы притворяется…

Угарно! – Вмешался в обсуждение и Рябов.

- И главное за все наблюдает! – добавила Оксана.

- Поставил нас перед фактом и лежит, балдеет, и главное – все нравится! – подтвердил и ее интелли-гентный возлюбленный.

- Да, поставил нам Визбора. Мы сидим, слушаем целую песню о его сюжете, а он спит! – одобрил Кузь-мин.

- Согласитесь приятно после всей этой попсы и мегаломании, вдруг, родное простое и уютное! – согла-сился Сергей Николаевич, - жаль, незакончено.

- Давайте еще послушаем Розенбаума! – удачно пошутил Дима, и все засмеялись.

- В общем, додумать! - постановил Старков, воз-вращаясь и к разбору остальных, предъявленных на суд этюдов.

 

* * *

 

Студенты на курсе быстро сдружились. Обсуж-дение этюдов продолжалось и поздними вечерами и порою доходило до смешного, когда чья-нибудь хозяй-ка, открывая дверь своей квартиры, обнаруживала в ней не двух, а десятерых квартирантов, устраивающих какую-либо сценку. И репетировали – только что ни на потолке.

Это общение, дружба, творческий поиск, быть может, влияли на профессиональный рост студентов больше, нежели все остальные уроки по предмету. Идеи рождались за столом, по дороге до магазина, в совместном распитии пива, в ванной комнате и бог зна-ет, где еще.

Когда-нибудь Козырев увидит в себе этого моло-дого творческого человека приросшего к веселому сту-денчеству и поймет, что на земле есть целая гвардия творческих людей, вечно-живущих умирающих лишь тогда, когда утрачивается творчество. На этой земле Козыреву предстояло жить вечно!

Возвращаясь, домой поздним вечером, Сергей и Дима обычно делились трудностями, связанными с личной и профессиональной деятельностью. Иногда баловались сигаретами.

- Я ничего не могу придумать Димка! - пожало-вался друг, втягиваясь в свою сигарету, словно она единственная, кто мог бы ему помочь в эту минуту.

- А что у тебя с полярником? - затянулся в свою очередь и друг,

- Я не могу придумать финал, к тому же он лег-кий, заоблачный, а ты видел - какие этюды наши гото-вят?

- Ты это зря дружище? Все гонятся за драмой, а в твоей комедии столько необычного. Ты зацепил, даже Куца, общаясь на сцене с вещами.… К тому же ты по-казал одиночество... И романтику, и любовь, не вводя, второй персонаж.… Это здорово, Станиславский! Из актерского этюда сделать режиссерский! Это здорово!

- Мне хочется и в режиссерском показе участво-вать, а я не могу никого задействовать, все разобраны, всем некогда, на курсе - творческая горячка и идеи мои - сплошной хаос.

- Покажи одиночество в драме! Вырази проблему через себя самого! Пусть предметы, с которыми ты шу-тил - будут тебя угнетать! Посмотри на проблему с другой стороны! - Кузьмин смотрел на друга с понима-нием и азартом, и Козыреву казалось, что нет верней и разумнее друга, чем Дмитрий Кузьмин.

- У нас ведь как: сын бросил мать, произошло убийство, кого-то изнасиловали, все заплакали - зна-чит, есть проблема. А если усталый полярник приходит домой и разговаривает с утюгом, - это "ноль проблем - юмор. Покажи им, как эти вещи тебя убивают, и раз-бейся, если надо, на сцене... Кузьмин еще долго фило-софствовал и друзья, засиделись во дворе, пока звезды, смотрящие пристально на мир, не напомнили, что их ответственность куда важней экзаменов, но дома тоже существуют и пора идти до дому.

Козырев посмотрел на гладкие стволы близра-стущих тополей. Фиолетовый свет фонаря полз по де-реву до самых звезд.

- Именно на ветках этого дерева спрятана под-сказка, – подумал он, опять обращаясь за советом к природе.

- Я еще посижу во дворе, тем более что сегодня твое дежурство на кухне! – отправил Сергей друга до-мой.

Оставшись один, он думал о сказанных другом словах. Случайное такси, рыская желтыми лучами, за-ставило тени тополей отпрянуть и столпиться снова. Теплый июльский ветер, нарастая и шелестя чуткими тополиными листьями, перебивая ночные серенады кузнечиков, старался донести и свою мелодию.

Сергей смотрел, как у столба трепыхались ноч-ные мотыльки и другие летающие насекомые, запав на иллюзию света. Он мысленно выстраивал сюжетную линию своего этюда. Ему ничего не мешало.

Но он не мог достать мысль, которая, как ему ка-залось, лежит выше звезд. Задержав в себе ритм окру-жающей его жизни, свои мысли, сосредоточившись на одном чувстве - спасении, вдруг, его сознание полетело сквозь незримые нагромождения и некоторое время он сидел как заторможенный, пока разбитое небо не про-сыпало на него град идей и он не почувствовал свою плодовитость и силу. В такие мгновенья, созданные длительным напряжением воли и поиска, он делал от-крытия - душа - неиссякаемый ИСТОЧНИК! И тот, кто создал этот источник – по-видимому, и есть - Бог!

Подумав над этюдом, он старался на клочке бу-маги записать и свалившиеся на него с божьего склада – стихи:

 

Хватило б сил, достать, порывшись в ней,

Достаточно идей и новых строчек,

Чтоб стало и спокойней и видней.

И приложить усилий невозможных,

 

Прислушаться, приблизиться, найти...

Понять и этот мир, и поиск сложный,

 

И мир свой от неведенья спасти.

Душа - неиссякаемый ИСТОЧНИК!

 

* * *

 

Придя, домой, он поделился с Кузьминым новы-ми идеями и уже на завтра отдал на суд режиссеров свою работу.

Если предыдущим показом он удивил всех пер-сонификацией на сцене, буквально наделив предметы живыми качествами, то на этот раз он использовал микшер для света и наделил их светом, еще звуком.

Теперь предметы высвечивались в определенном ритме и общались через характер музыки с человеком, изображающим в пространстве квартиры замкнутый круг. Сергей заставлял своего героя по нарастающей, приходить домой, раздеваться, ложиться спать, оде-ваться и уходить из дома. В конце концов, его герой пытается убежать из дома, но каждый раз возвращается обратно, бросая на пол ключи.

Когда свет, звук, актерское исполнение достигали своего апогея, то все лампы включались, а музыка оборвалась. Человек останавливался, затем, хватал одежду и убегал из дома. Причем Козырев умудрился использовать и две двери, встроенных на заднем плане, через которые актеры попадали за легкую фанерную стену заднего плана в общую гримерку и декорацион-ный коридор.

Герой Сергея Козырева изображал неизбежную схему жизни и одиночество. Человек, пытающийся вы-рваться из своего жизненного ритма, возвращался и возвращался домой. Создав на сцене эффект музыки и света, где пол, кулисы, все было покрыто черной мате-рией, удачно расположив предметы, играя звуками, во-влекая зрителей в водоворот своей идеи, событий, Ко-зырев тем самым и не подозревал, что вызовет жаркую дискуссию.

- Загнал человека в тупик! Показал такую про-блему! Использовал все возможности света и две две-ри! - Старков Геннадий Васильевич говорил с несвой-ственным ему волнением.

- Козырев! А у тебя оказывается столько центров внимания? Ты инопланетянин! К тому же есть событие. Бытовая схема, из которой пытается маленький вы-рваться твой маленький человечек. Да и образ кварти-ры…Это камера…

Интересные идеи всегда будоражили его. Он по-юношески сорвался с места и, оставив рабочий стол, сам забежал на сцену, показывая Козыреву как нужно играть его этюд. Актерские качества Старкова никто не видел до этого времени и актеры наслаждались своей позицией, вкушая лавры режиссерского кресла.

- И в двери забегай по нарастающей.… И выра-жение лица усиливай, и потом, почему у тебя опять нет финала? Ты должен высветить проблему и показать выход из нее. Если тебе это удастся, то мы включим этот этюд в режиссерский показ.

- Козырев опять нас удивил! - стал иронизировать и Куц, - жаль отыгрываешь плохо.

- Ты знаешь Сергей! – обратился он к новатору, - а тебе удается ставить проблемы через предметы и че-ловека. Этот этюд с одним актером претендует на ре-жиссерский этюд. Но дружище! Сколько можно играть самому?

- В конце концов, почему Козырев сам включает музыку и ставит себе предметы на сцене? - обернулся Сергей Николаевич в зрительный зал. – А, господин Рябов?

- Вы должны приучить себя к товариществу, - стал поучать Куц, - если, скажем, Рябов дальше раз-лившийся нефти не пошел, то пусть помогает другим. Раскроется на втором курсе, на третьем.… В конце концов, Шукшин с Тарковским тоже на одном курсе учились, и Василия Макаровича тогда мало кто оцени-вал, а какой итог!

Сергею Козыреву было приятно услышать о себе такие подробности, догадываясь, кому в приведенном режиссерами сравнении относится великий Василий Шукшин, а к кому – Андрей Тарковский. К тому же за-пахло признанием, коль были выделены силы для во-площения его режиссерского этюда.

Деревенский увалень Рябов, лишенный черной зависти, без особых обиняков, покосился на Козырева и добродушно ему кивнул в знак уважения и взаимо-выручки. Принялся выставлять декорации и свет.

Но финал так и не был придуман на следующий день. Сергей лишь подвел своего героя к окну, показал его желание выброситься из окна. Он ставил скамейку на край сцены и буквально склонялся над зрителями, сидящими в первом ряду.

Затем было использовано множество вариантов, заставляющих героя поменять трагический выход из сложившейся ситуации, но все они, как говорили ре-жиссеры, были очень слабыми и недостойными по от-ношению к самой идее, запалу, развитию действий.

Студенты, заинтересовавшиеся этим психологи-ческим этюдом, предлагали свои версии развязки, но и эти версии были слишком слабыми для поставленной темы.

Наконец, Козырев ввел в разгар кульминацион-ного момента, когда его герой решает покончить жизнь самоубийством – божественную музыку и изменил ритм, после чего герой смотрел не вниз, а наверх, там, где небо, бог…

- Ты умеешь прожить небо на сцене, но по-моему это не тот случай! – посоветовал Геннадий Васильевич, устав от творчества молодого экспериментатора.

- Конечно, сначала человек терпит душевный кризис,… затем, обращается к Богу… Красота спасет мир... - Иронизировал Куц какое-то время.

- Интересная заявка, но обычный финал… Мы принимаем вашу работу, хотя я бы закончил совсем по-другому, - согласился с другом и Геннадий Васильевич.

- Скажите как? - сгорал от любопытства автор, и многие студенты разделяли его любопытство.

- Мы не имеем права навязывать вам свое мне-ние! - коротко отрезал Старков и закрыл журнал.

 

* * *

 

Дома Козырев завалился на свою постель и долго лежал в обдумывании этюда. С Галиной Владимиров-ной о проблемах делиться не хотелось, потому что те сотни вариантов, предложенных студентами и приду-манных им, уже невозможно было пересказать, а изо-брести что-либо новое можно было только в глубоком одиночестве.

Кузьмину, благодаря его музыкальному таланту, было поручено связывать номера музыкальным сопро-вождением и авторской песней. Поэтому он чувствовал себя спокойно, зная, что уж спеть-то он сможет, и зачет у него в кармане. У Женьки были свои проблемы, и она тоже готовилась к эстрадным номерам.

Когда Сергей стал засыпать, то ему снова почу-дилось, как по коридору кто-то прошел в белом платье, скорее всего это был образ Оксаны.

Ему теперь было не так страшно, и он хотел по обыкновению пошевелиться и привстать, чтобы полу-чше разглядеть видение. Но у него ничего не получи-лось.

Он уже не мог отделить сон от реальности и, те-перь, старался принимать решения иначе. «Пусть это сон» - думал он, и поэту становилось легче.

Ему только послышалось, как кто-то постучал в окошко, прямо над ним и это его немного испугало. Когда он все-таки смог пошевелиться, как он считал – во сне, и привстать, то кроме звезд и луны, поспевшей за последние ночи так быстро, - никого не было. Он встал на постель и посмотрел в окно, опершись руками о подоконник.

Неожиданно, спиной, он почувствовал чей-то взгляд и, обернувшись, увидел Оксану. Она стояла так близко от него, что он удивился - "как тихо она подо-шла?"

Но не испугался. Напротив, Оксана смотрела на него чистыми голубыми глазами и была очень обая-тельна.

- Здравствуй! - сказал ей Сергей, не услышав сво-его голоса.

Оксана улыбалась, и сердце Сергея Козырева сладко затрепетало.

- Я хочу открыть окно и показать тебе … - сказа-ла Оксана ласковым мелодичным голосом и слегка от-странила Сергея от окна.

Ему было приятно чувствовать ее приближение, и в голове его промелькнула мысль: хотелось обнять Оксану.

Оксана обернулась к нему и посмотрела с какой-то серьезностью, словно услышав его мысли.

- Смотри! - открыв окно, показала она на звезды, и Козырев почувствовал в ней большого друга.

- Какая ты красивая и ...- только что и сказал Сер-гей, смотря преимущественно на Оксану.

Только сейчас он заметил, что белое платье – не иначе, как подвенечное.

Тогда девушка встала на подоконник и соскольз-нула вниз, в темный омут двора.

Сергей посмотрел вниз, пытаясь рассмотреть си-луэт упавшей девушки, но вместо этого увидел ее, си-дящую у подъезда на скамейке. Не объясняя себе - как он мог увидеть в темноте Оксану, сидящую у подъезда, он захотел пойти за ней и встал на подоконник. Но Ок-сана опять крикнула: "Смотри!"

И он увидел... Точнее почувствовал... Ему было страшно неприятно, когда он увидел себя, лежащим внизу на асфальте в луже крови. Он отступился от окна и лег в постель. Зубы его стучали, его лихорадило. Скоро он услышал знакомую мелодию... Она раздава-лась из зала. Сначала заиграло фортепиано, затем бала-лаечка. Все смешалось, когда заработал холодильник, и моторная музыка вернула его в реальность.

Сергей успокоился, встал, и тихо пройдя мимо отдыхающих друзей, пошел по коридору. Из большой комнаты проливался свет, и он хотел увидеть Оксану, играющую на инструменте. Коридор был длинным, и Сергей никак не мог дойти до большой комнаты. А му-зыка становилась все громче и громче. Странно, мимо него проходили знакомые ему люди, - те, которые счи-тались умершими.

 

* * *

 

Когда Сергей открыл глаза, то увидел Дмитрия Кузьмина, сидящего на расправленной постели. Кузь-мин перебирал струны на своей гитаре, настраивая ее.

-Вставай Станиславский! Нас ждут великие дела! Женька поставила чай! - доложился друг, прислушива-ясь к звучанию струн.

По трезвону стрижей и солнечному свету, бив-шему в потолок первыми лучами, Сергей понял, что уже утро и странный сон не способен догнать его спа-сительное утро.

На репетиционном показе он продемонстрировал новую версию финала своего этюда. Его герой, теперь, переживал увиденную им смерть и смотрел вниз, затем снова возвращался в обычный мир своей квартиры.

- Этот вариант более интересен! - единогласно согласились оба режиссера.

- Увидеть смерть и ужаснуться, отказаться от идеи жизни, путем предвидения ужаса и безобразия смерти, куда реальнее, чем попросту обратиться к Бо-гу! - посмотрел Сергей Николаевич на Геннадия Ва-сильевича.

- Да, земля намного ближе к нам, чем небо. К то-му же вашему герою необходимо более глубокое по-трясение, чтобы прийти к Богу, нежели метание по замкнутому кругу. Единственное, нужно показать ост-рее и ощущение смерти, и разочарование в таком исхо-де... - подтвердил Старков, отказавшись, как не просил его Козырев, открыть перед ним свою идею заверше-ния этюда.

- Я думаю – все рано или поздно обращаются к Богу и эта тема в режиссуре, тоже, избита. – Не уни-мался Сергей Николаевич, - и то, что твой человечек забежал вперед своей смерти и заранее отказался от нее, - есть что-то интересное. Я бы даже сказал –мистическое.

- Этакий, - взгляд издалека. – Подытожил Стар-ков и его философский взгляд повис в атмосфере сту-денческого театра.

- А вообще хотелось бы, чтобы вы шли почаще к от общего к частному, а не наоборот – подытожил мас-тер.

 

* * *

Скоро должен был состояться показ. Его все жда-ли. Режиссерам нужно было отчитаться перед декана-том. Студентам перед режиссерами. А старшекурсники и поступившие в этом году на очное отделение студен-ты, как и не поступившие братья-заочники, питали свой личный и профессиональный интерес к выстра-данному показу.

Нужно было хорошо выспаться перед спектак-лем.

Но на премьере было мало зрителей. Все студен-ты разбежались на каникулы, а тех знакомых, что при-гласили местные, поступившие на курс, барнаульцы, оказалось меньше самих актеров. Зато собрался дека-нат, и первый ряд был самым суровым.

Галина Владимировна пришла при параде. И дру-зья поразились ее виду и шикарному платью. Прическа, небольшой макияж, общая подтянутость, грациозность, украшения, которых раньше ребята на ней не видели - все говорило - "к вам пришла настоящая леди, ценитель искусства! Мисс - очарование!"

Она держала в руках цветы и всем своим видом подбадривала друзей. Почему-то Сергею Козыреву вспомнился первый экзаменационный концерт Оксаны, и атмосфера лет минувших заполнила черный класс со сценой.

"Вот-вот, подмигнет она и все у нас сложится". - Подумал Козырев, выглядывая на собравшихся зрите-лей из-за кулис. "Нужно только посмотреть на нее на показе". Он, нарушая правила сценической культуры, выглянул из-за кулис и, действительно, гостья не под-вела – благословила.

Когда деканат занял места, то начался показ.

Кузьмин был на высоте. Он вышел черном кос-тюме, объявил первую часть актерских работ, закон-чив выступление музыкальным сопровождением.

Традиция – не хлопать во время показа, похоже, сохранялась и на показе. Куц и Старков с беспристра-стными лицами сидели среди таких же каменных пре-подавателей, и даже смешной этюд Сергея Козырева, где он, будучи полярником, проспал собственное сви-дание не вызвал в зале никакой реакции.

Все рукоплескания разразились после заверше-ния первой части показа. Не задействованные в этюдах студенты, помогали, друг другу как могли, и пока Кузьмин пел перед закрытым занавесом свою песню, декорации менялись легко и быстро.

На антракте, когда разыгравшиеся студенты бро-сились на крыльцо Вуза чтобы покурить, Сергей Козы-рев, зайдя в туалет, решил зарядиться другой энергией – более живой. Он стал умываться, промокая под хо-лодной водой свою майку, пропитавшуюся соленым потом.

Неожиданно, он услышал грубую возню у туа-летных кабинок и, выйдя из умывальника, увидел двух дерущихся парней. Вокруг зрелища находились еще люди.

Это были танцоры. В черных брюках и майках, с острыми носками ботинок на высоких каблуках. Драка скоро превратилась в сцену избиения, где двухметро-вый верзила под одобрение собравшихся в туалете парней, жестоко добивал свою, скорчившуюся в углу, жертву ногами.

Подобные зверства, невежество, жестокость, Сергею Козыреву не приходилось видеть еще со своего подросткового возраста.

И бывая в разных Вузах своего города, он ничего подобного и вообразить, не мог. Как уличные бродяги, студенты, поступившие на эстрадный танец и учив-шиеся не первый год на очном отделении, так готови-лись к дипломной работе, игнорируя статус своего Ву-за, в названии которого лежало такое понятие, как - Культура.

Это была негативная сторона глубинки.

В вузе курили на кафедре преподаватели, прямо в помещении деканата, а сам институт напоминал самую бедную школу, тогда как в Новосибирске было запре-щено курить в Вузах. Преподавателей даже за это – увольняли.

На молодого идиота, очевидно, не было узды, раз он так распоясался.

- Стой! - неожиданно для всех крикнул Сергей Козырев, когда танцор в очередной раз хотел ударить свою надломленную жертву.

- В чем дело? Ты кто? Ты че? - обернулся на него дерущийся, готовый выместить свою агрессию на ком угодно.

- Перестань! - громко и четко крикнул Сергей, и зрители другого спектакля обратили на него внимание.

- Че ты хочешь? - взревел танцор, наступая на Козырева, чувствующего себя маленьким героем. - Я хочу, чтобы ты знал, где ты находишься, и отдавал себе отчет в том, что ты делаешь… Вы все делаете! - не уз-навая самого себя и своего голоса, властно потребовал Сергей.

- Молчи! - взревел танцор и схватил Сергея Ко-зырева за горло, прижав его к противоположному углу туалета. Толпа затаила дыхание... Все ждали развязки.

- Если ты меня сейчас покалечишь, то сначала выйдешь вместо меня на сцену и извинишься перед людьми, которые пришли на показ, а потом я возьму тебя за ухо и отведу в милицию. Такие как ты должны сидеть в клетке, и ты будешь сидеть – это я тебе обе-щаю.

Несколько секунд танцор смотрел ему прямо в глаза, и Сергей увидел, как налились они кровью. Но и в этом зверином взгляде он заметил паутинку капил-лярных коридоров, по которым, прячась, все-таки забе-гали трусливые мысли малолетки. Похоже, разбуше-вавшийся юноша был избалован и славой, и своим фи-зическим здоровьем.

Где-то тихо заиграла балалаечка, и танцор отпус-тил Сергея, посылая ему проклятья, грубо обругивая свою жертву, удаляясь со сворой опешивших сокурс-ников, как раненый зверь.

Стоя в углу с разорванной майкой в руках, глядя на избитого танцором парня, только теперь Сергей ус-лышал, как сильно бьется его сердце и как напряжены все его мышцы, нервы, эмоции.

Выйдя из туалета, он услышал шум собирающих-ся зрителей и улыбнулся Галине Владимировне, не по-казывая ей своего душевного расстройства.

Вторая часть режиссерских работ была более на-тянута, хотя студенты немного и разогрелись.

В конце спектакля актеры спели преподавателям свою песню - посвящение и отыграли сатирические ку-плеты, придуманные Сергеем Козыревым. Но благо-дарности, опять, не последовало. Удачные шутки по поводу матери-режиссуры и личностные наблюдения, подмеченные Сергеем, не возымели успеха, потому что преподавательский состав вел себя неприлично сдер-жанно, а зрители просто не знали специфики всей ра-боты.

Педагоги, были похожи на сфинксов, и омрачали своим присутствием атмосферу показа, отгораживая своей мертвой стеной и зрительный зал от сцены. Они тоже играли, сами не подозревая, власть, всегда ме-шающую творчеству соединиться с народом.

После, они молча ушли на обсуждение, а благо-дарные зрители, вдоволь похвалив актерские и режис-серские работы, разошлись по домам.

Курс, сдружившийся еще больше, ожидал приго-вора и первых оценок, решая - как отблагодарить своих режиссеров.

Все предложения о цветах, вазах, дорогих часах и книгах, в конце концов, свелись к покупке овощей, па-ры палок копченой колбасы и бутылке водки. Хватило немного денег и на блокнотики, так необходимые педа-гогическому режиссерскому ремеслу.

За время установочной сессии студенты сильно поиздержались и все студенческие встречи, где сверка-ли груды пивных бутылок, давали о себе знать – на по-дарки преподавателям денег уже не хватало.

 

* * *

 

- Я никогда не пью со студентами! - как облил холодной водой, сказал Старков, когда, спрятавшиеся за кулисами студенты, незаметно вытащили стол с при-готовленными бутербродами и спиртным, пройдя за спинами режиссеров и ставя его прямо на сцене.

Скептически отнесся к панибратству и Куц, после чего режиссеры стали обсуждать этюды, как они дела-ли это и раньше с той лишь разницей, что теперь все ждали оценок и сидели не шелохнувшись.

Нарезанная колбаса распространяла свой анато-мический запах, когда отвергнутый учителями стол был спрятан за кулисы.

Из всех обсуждавшихся этюдов, задействованных в показе только Антон Колетов, молодой режиссер из Иркутска, получил оценку «отлично» за режиссерский показ и «хорошо» за актерский.

Не смотря на все свое сумасшествие на сцене, ему удалось удивить публику. Его герои, выясняя от-ношения, буквально ломали кирпичи, а визуальный ду-эт двух курильщиков в темном подъезде, где горящие угольки сигарет выделывали рисунки – претендовали на «театр оригинального художника»

Остальные студенты, несмотря на все свои стара-ния, оригинальность и мастерство, делили между собой тройки и, изредка, четверки.

Сергей Козырев был разочарован, узнав, что и он в числе троечников.

Более того, через показанные работы режиссеры, подобно опытным психологам, коснулись его личных качеств, и эта критика была страшнее всего.

- Каждый раз ты делаешь все по-новому! Сначала ты общался с утюгом, на прошлом показе ты говорил с рубашкой, а сегодня ты обратился к цветочному горш-ку! - дошла очередь до Козырева, и Сергей Николаевич Куц, стал первым обсуждать его этюд.

- Ты показывал нам историю полярника восемь раз, и все они были обыграны восемь раз по-разному... Это признак дилетанта, профессионал каждый раз пре-вносит…

- Может быть, тебе не стоило играть самому? – закончил он.

- Да, Козырев - и режиссер, и актер, и носильщик, и светооператор... Твоя беда в том, что ты - одиночка, ты играешь в своем мире... Твой мир интересен тебе, но тебе неинтересен мир других. Это видно на сцене. К тому же ты отгораживаешься от зала, и твоя игра вы-глядит моноскопично... Тебе нужно интересоваться миром и других, иначе твой эгоизм, твое затворничест-во... Короче, мы не занимаемся характером. В общем – « четыре» только за идею. Впрочем, у тебя режиссер-ское видение мира.

- И вообще, почему такое отношение к работе? У нас не Голливуд, и даже не Питер…Мы здесь свои проблемы решаем. Извольте чему-нибудь научиться! – вышел из себя учитель и все поняли, что деканат был не в восторге.

- Поэтому, одному человеку поставили «отлич-но», но это не показатель. – Снова поучали режиссеры.

- Антону удалось нарисовать на сцене параллель-ные психологические отношения и придать им инте-ресную форму. И если темы, идеи, содержание – давно придуманы, показаны, пережиты. То форма и атмосфе-ра, ритм – все еще могут быть вами завоеваны

господа! – подытожил Старков.

 

* * *

 

Герои молодого иркутского режиссера буквально ошарашили зрительный зал, заставляя его вздрогнуть, когда выяснение семейных отношений между мужем и женой началось с вытаскивания кирпичей из сумок.

Через несколько секунд деревянный стол был ог-лушен от напора слов и громыханья о стол кирпичей, после чего между ними выросла стена.

Тем временем в подъезде, от напряжения, пере-горела лампочка, и зрительный зал остался в полной темноте. Декан, женщина с большим стажем работы, в том числе была известна своей работой в приемной ко-миссии во МХАТе, ГИТТИСе купилась, как и другие преподаватели, попросив включить свет в зале. Препо-даватели не сразу поняли, что перегоревшая лампочка – это существенная деталь этюда. Что Антон подстроил напряжение технически. Что семейная ссора отражает-ся в мире катаклизмами.

Затем Антон, играя своего главного героя, зашел в подъезд и в темноте обнаружил курильщика по угольку от сигареты. Когда он к нему присоединился они попытались поделиться своими проблемами через песни, чертив при этом и полет своей души – все тем же бычком, зритель стал участником другой художест-венной формы и атмосферы. Дуэт огоньков выглядел оригинально. Жанры исполнения и репертуар – также. Встретились разные социальные слои, спелись два раз-ных мира!

Показ состоялся. Всем досталось по заслугам. Единственная заслуга, доставшаяся Сергею Козыреву после разрушительной, но полезной критики были сло-ва режиссеров:

- Есть идеи, есть взгляд. Свой взгляд на вещи, очень индивидуальный и необычный.

- Я бы сказал – взгляд издалека! – философски сказал Геннадий Васильевич и в затянувшейся паузе автор почувствовал откровенное признание.

Испортив всем настроение, преподаватели ушли в деканат. Трудно сказать каким образом невозмути-мому Рябову удалось утащить стол со спиртным и за-куской вслед за режиссерами, но в этот вечер заверше-ние банкета состоялось по обе стороны баррикад.

Сергей Козырев возвращался домой, идя по горо-ду, и теплый ветер, догнавший его издалека, напомнил о лете, счастье, любви.

Ему было легко, потому что закончилась сессия; он наконец-то шел без костылей, почувствовал себя полноценным человеком. Трудно, потому что чувство несовершенства разъедало его. Но он смотрел на слу-чайных людей, следил за звенящим трамваем и думал, что по этим самым дорогам когда-то ходила Оксана.

Он точно знал, что в ее васильковых глазах должно быть никогда не гаснул фитилек жизни, а лишь мерцал грустью, горел ровным светом или загорался от восторга или негодования.

Это представление не давало ему впасть в уны-ние. И только возможность дотянуться до ее неба, ко-гда-то завоеванного в этом городе и желание засту-питься за интересную жизнь этой девочки, придавало ему силы, заставляло идти вперед.

 

* * *

 

Вот летит! В никуда! Ниоткуда!

А от края на волосок!

А судьба ему дарит чудо,

И удача целует в висок.

 

Он – мальчишка, упрямый и дерзкий

Повзрослеет, забудет сказки.

Станет каждое слово веским.

Воля – крепче стали дамасской.

 

А пока – под насмешливым взглядом

Кровь пульсирует горячо.

Я – нужна. Значит – буду рядом.

За левым стоять плечом.

 

P.S. Лишь прошу: когда станешь известным,

И решишь все споры с судьбой,

Пред собою самим будь честным.

Я достойна, гордиться тобой.

 

* * *

 

Галина Владимировна решила устроить для квар-тирантов: прощальный музыкально-поэтический обед. Она достала из серванта бутылочку вина. Все вина, стоявшие в ее запаснике, считавшиеся когда-то боль-шим дефицитом, теперь можно было купить в любом магазине. Но они представляли лишь ту ценность, что имели настоящую выдержку. За последние десять-пятнадцать лет их никто не трогал, и семейное хобби хозяйки уже теряло прежнее значение.

- Ты знаешь, я думаю, что из вас должны полу-читься режиссеры! Главное это – идеи, а идеи у вас но-вые, интересные... - отозвалась хозяйка о недавнем по-казе.

Бутылка вина была выпита. Друзья перемести-лись в залу, и Евгения играла на фортепиано... Все пе-ли, и было весело.

Но, разгулявшись, и случайно узнав от друзей, что через два часа у ребят поезд, она, вдруг, удумала клеить обои в коридоре. Хотелось ей, чтобы они за-помнили ее квартиру не такой ужасной.

За четыре часа до отъезда под ее чутким руково-дством начался небольшой ремонт, и прихожая была обновлена.

- Вот, память о вас останется! - радостно побла-годарила хозяйка, доставая еще одну бутылочку вина.

Затем принялась рассказывать анекдоты, и Сер-гею Козыреву показалось, что за большим настроением скрывается печаль. Квартиранты занервничали, боясь не поспеть на вокзал, но в разгар веселья в дверь не-ожиданно позвонили, и любезный таксист доложился, что карета - подана!

- Решила вам сделать сюрприз! - просияла хозяй-ка, и ребята радостно вздохнули.

- Когда же она успела позвонить? Вот авантюри-стка! – усмехнулся про себя Козырев, выходя из подъ-езда с сумками и костылями, под мышкой.

- Я забыл свою гитару! - спохватился Кузьмин, когда друзья сели в машину. Дима выскочил из такси и помахал хозяйке, провожающей их с лоджии.

- Не поднимайтесь, я мигом! - закричала на всю округу Галина Владимировна, приятно удивив местных бабушек, следящих за ритмом двора.

Скоро она сбежала по лестницам с восьмого эта-жа, не дожидаясь лифта, прямо босиком.

- Ну что вы? - смутился Дима, - прямо босиком.

- А я тапочки по дороге потеряла! – по-детски воскликнула Галина Владимировна, и в васильковых глазах блеснул юношеский азарт.

- Родня! Родня! – отчиталась перед соседками Га-лина Владимировна, когда машина отъехала от подъез-да.

 

* * *

 

Дома, в Новосибирске, Сергей еще долго жил впечатлениями, оставленными в барнаульской кварти-ре, где-то на краю вселенной и даже писал стихи по этому поводу:

 

От сломанных часов остались только стрелки,

Фортепиано пыль укрыла у стены,

И слезы свеч застыв в потресканной тарелке,

Хранят здесь много лет одни чужие сны,

 

А я смотрю в окно, и слышу смех как будто,

Любимая моя, тебя со мною нет,

С тобою не прожил я даже и минуты,

А, кажется, я жил с тобою столько лет!

 

Однажды, через несколько лет, Сергею Козыреву домой принесли почту. Это было письмо из Барнаула от Галины Владимировны. Она переживала о том, что Сергей бросил учиться, и радовалась, что прочла в од-ном хорошем издании его стихи.

Галина Владимировна написала о вернувшемся из тюрьмы сыне Сергее.

В конце письма она поделилась, что нашла еще один сборник со стихами дочери и решила подарить его ему, как поэту и человеку, которому она поведала свои семейные тайны.

В скором времени Сергею удалось побывать в их семье. Когда он зашел в квартиру, то она показалась ему темной. Везде висело мокрое белье, и было оче-видно – он попал на большую стирку.

Сергей показался Козыреву потерянным челове-ком со сломанной психикой. Он возился на кухне со старым телевизором, стоящим на холодильнике и на все вопросы хозяйки отвечал руками как немой, болез-ненно реагируя на все ее замечания.

Квартира стала еще более захламленной. Но ма-ленькая жемчужина, непохожая на весь этот мир, при-бежав с улицы и зазвенев на весь коридор, сияла и здесь своими васильковыми глазами.

Сергей быстро нашел общий язык с этим чудом и весь вечер они с Оксаной играли в шахматы.

Играли на равных, не смотря на большую разни-цу в возрасте и хорошую подготовку Сергея Козырева, после чего юная шахматистка все-таки выиграла и за-ключила, что у приезжего гостя примерно третий юно-шеский разряд.

Когда маленькая Оксана села за фортепиано иг-рать этюд, то Сергей невольно вздрогнул, вспоминая знакомую мелодию, услышанную им в его мистиче-ских переживаниях.

- Оксана старшая очень любила этот этюд, - по-делилась с гостем хозяйка, - младшая Оксана ее очень уважает и даже играет с ней в игрушки. Как ни стран-но…

Когда сын Сергей укладывал дочь спать, то Ко-зырев рискнул поделиться с хозяйкой своими снами, навеянными в ее доме.

- Душа ее, возможно, была неприкаянной. – Со-гласилась с ним хозяйка.

Она также поделилась одним необычным сном. Галина Владимировна сказала, что в ночь их отъезда ей снилась Оксана. Она пришла к ней в свадебном наряде и сказала, будто ее мечта сбылась – она выходит замуж и уезжает с ним далеко!

- Помню, - вздохнула Галина Владимировна, - что во сне я была в здравом рассудке и спросила про жениха, на что дочь ответила: мол, он, умный и краси-вый, что он приехал издалека и увозит ее к себе.

- С тех пор она мне больше не снилась, и балала-ечку по ночам я слышать перестала! Слава богу - вто-рая Оксана днем своей игрой скучать не дает! - улыб-нулась Галина Владимировна.

Сергею Козыреву Оксана тоже снилась один раз, правда он видел все расплывчато.

Девушка бежала в свадебном платье по садовой дорожке. Вокруг росли большие цветы. Они отвечали ее рукам, ласкаясь, как животные, и атмосфера разли-того счастья наполняло и его душу. Она улыбалась, и он чувствовал – как светились ее глаза! Музыка, по-сланная свыше была прекрасным воспроизведением ее короткой жизни, ее этюдов.

Со временем, в самые трудные минуты своей жизни он слышал ее мелодию. И мелодия эта, соответ-ствовавшая его настроению, всегда как глоток воды, побуждала его к новым шагам, давала силы на его зем-ные подвиги.

Он прочитал, написанное от руки, творчество его ровесницы и, даже опубликовал в одном журнале сти-хотворение Оксаны, оставив, как и положено, ее ини-циалы, авторство, подписавшись за девушку, не успев-шую отдать свое творчество на суд читателей при жиз-ни.

Еще, в одном театре, состоялся дебют молодого режиссера. Его постановка имела интересное название: «Взгляд издалека» и была посвящена одному человеку, О.К.

В ней было много символов. Она начиналась с лирического вступления:

 

"Мы - не венчаны.

Мы - незнакомы.

Мы - созвучных миров параллели.

"Полетаем?", - и прочь оковы!

" Да..." - на выдохе, и -

полетели...

Сердце к сердцу и -

ввысь с обрыва,

В неизведанных ласк свежесть,

Где безумствуют власть и сила

И лишает рассудка нежность.

 

Ты - моих ожиданий мираж, но

Я пытаюсь поверить в мечту.

Обжигающе ново и – страшно

Опереться на пустоту».

 

Однажды в Барнаул по известному адресу пришла по-сылка с книгами, сборниками стихов Сергея Козырева и Оксаны К. Сборник назывался: Параллели созвучных миров.

 

В романе использованы стихи Станислава Заре-чанского и Дубровиной Ольги.

Июль 2002 год, - июль 2004 г. Новосибирск.