НА КАРАГАЧЕ

 

Наконец-то закончилось опостылевшее своей жарой, духотой, горячим ветром и безжалостным солнцем казахстанское лето. Как обычно не выпало ни одного дождя, не было ни дня, чтобы на белесом, как будто выгоревшем, небе показалось хотя бы одно облачко. С мая по сентябрь – только беспредельно надоевшее солнце, иногда скрываемое почти полностью тучами пыли, поднимаемыми южным ветром-афганцем. И укрыться от него здесь негде кроме человеческого жилья! Куда ни глянь, до самого горизонта бескрайняя голая рыжая степь не напрасно названная Голодной. Лишь на пару недель в апреле она покрывается редкой растительностью: верблюжьей колючкой, баялычем, лопухами, а в низинках - и редкими, какими-то жалкими, худосочными тюльпанами и маками. Не выдерживая палящего солнца, уже в мае растительность полностью исчезает, а глинистая почва покрывается трещинами. Даже посаженные заботливой рукой человека и регулярно поливаемые, привычные к здешнему климату карагачи и пирамидальные тополя в июле побурели, а затем и совсем оголились. В этих краях царствует безжалостное ко всему живому солнце! Только месяц передышки даёт здешняя природа человеку – сентябрь. Уже в октябре начинаются предзимние холода, постепенно переходящие в морозную, ветреную зиму. Сильный ветер порой поднимает такие тучи пыли, что шоферам приходится днём включать фары, а пешеходам не надо прикладывать никаких усилий для передвижения – они как на парусах несутся по ветру, едва успевая переставлять ноги. Внезапно возникнув, такой ветер уносит далеко в море утлые рыбачьи судёнышки и переворачивает даже солидные яхты типа "Дракон". Горе тому, кто на лёгкой дюралевой лодке оказался в такое время вдали от берега! В октябре Балхаш преображается: из ласкового, бирюзового он становится бурым, грозным. Гребни огромных волн украшаются пенящимися, кудрявыми белыми барашками. С грохотом и шипением, как дикие звери, набрасываются они на прибрежные скалы и пляжи. По утрам в пене набегающей на берег волны уже можно увидеть обледенелые камни. Но именно в эти дни радость наполняет душу и сердце охотника: открывается осенняя охота на пернатую дичь! Светлым праздником становится для него каждая встреча с первозданной, ещё не разрушенной человеком здешней природой! Неудобства жизни и быта в безлюдных и безжизненных степях в это время вполне скрашиваются яркими впечатлениями от шороха свежего утреннего ветерка, пробегающего по макушкам тростника; радостью встречи первых утренних лучей нежаркого солнца, шуршанием крыльев пролетающих над самой головой в сумерках уток, удачным выстрелом и видом поднявшей фонтан бриллиантовых брызг упавшей на воду птицы.

Будничным, погожим октябрьским днём на мотоцикле с коляской я выезжаю на утиную охоту. Лучшего средства передвижения для этих мест просто не придумаешь! Я и теперь с большим удовлетворением вспоминаю о нём! Он имеет достаточно мощный двигатель, способен взять трёх человек с грузом и сравнительно лёгок, чтобы они могли, при необходимости, перетаскивать его на руках через ледяные торосы или высвобождать из липкой, раскисшей глины такыра. Сколько приятных воспоминаний о путешествиях по родной стране, охотах и рыбалках у меня связано с ним!

Сегодня на охоту я еду один. В коляске у меня резиновая лодка, два десятка утиных чучел, ружьё, патроны, суточный запас продуктов, туристский примус, котелок, кружка – всё необходимое для автономного пребывания в дикой природе. Дождей здесь не бывает, комариный сезон окончен – палатка мне не нужна. Спать я буду в мешке, сшитом из шинельного сукна. Не раздеваясь, в нём можно прекрасно отдохнуть даже при небольшом морозе, не опасаясь ни холода, ни ветра, ни простуды, даже на голой земле, благо она здесь мягкая, солончаковая! И как же хорошо, лёжа в этом мешке после удачной вечерней зорьки, наблюдать за мечущимися языками пламени костра, мириадами ярких, мохнатых звёзд на чёрном южном небе; следить, как пробирается млечным путём маленькая подвижная звёздочка – ИСЗ; размышлять о вечности и бесконечности вселенной и бренности человеческой жизни! Тут, хочешь - не хочешь, непременно вспомнишь слова из песни: "Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь!"

Я держу путь на "Карагач". "Карагач" – это группа сравнительно небольших озёр километрах в семидесяти от нашего городка. Когда-то там было казахское селение. Но со строительством железной дороги люди ушли, чтобы поселиться на станции, поближе к европейской цивилизации. Глинобитные хижины их давно разрушились. Напоминанием о том посёлке, остался старый, одинокий, изуродованный людьми и временем карагач, а за местом закрепилось название этого дерева.

По ровной бетонной дороге, ритмично встряхивающей меня на стыках плит, быстро пролетел двадцать километров до станции. Здесь всего четыре-пять кирпичных одноэтажных дома, включая "вокзал", поселковый совет и школу. Остальной посёлок – это неряшливо, хаотично разбросанные глинобитные, крытые тростником мазанки, мало отличающиеся от зимних помещений для скота; кучи сухого навоза и кустов баялыча – топлива, и загоны из корявых стволов саксаула. Вдали, между постройками, поблескивают воды Балхаша.

Промелькнул и остался позади убогий посёлок, дорога раздвоилась. Одна – пустынный грейдер: разбитый и неухоженный с бесконечной грядой гравия посередине; другая – укатанный, старый просёлок. Обе ведут на север к городу Балхаш и дальше на Караганду. Выбираю просёлочную – на ней меньше трясёт. По запылённости она не многим хуже общегосударственной грейдерной. За мной сразу возникает густой шлейф солончаковой, мелкой, как пудра, коричневой пыли. Она вихрится, то отстаёт, то опережает меня, толстым слоем оседает на мотоцикле и на моей спине, набивается в рот и в нос, затрудняет дыхание. Хорошо, что здесь вероятность встретить другую машину очень мала – благополучно разъехаться в этой пыли совсем не просто! Гоню мотоцикл на приличной скорости, не опасаясь глубоких ям и камней. Дорога идёт по ровному, как столешница, такыру. Сейчас он растрескавшийся, твёрдый, гладкий и пыльный. Это весной в нём можно увязнуть так, что придётся обращать за помощью к казахам, вооружённым тремя верблюжьими силами! До ближайшего рыбачьего посёлка километров восемьдесят и на всём пути никаких признаков обитания человека! Только голая рыжая степь с редкими невысокими холмами слева на горизонте, да справа иногда блеснёт зеркало Балхаша. Унылая мёртвая картина. Наверное, примерно такую увидит человек на Марсе.

Наконец показалось первое озеро: узкое и длинное. Дорога проходит вблизи его низкого, вязкого берега. Озеро солёное: ни тростника, ни травинки, никаких признаков жизни. Ничто живое столь высокой концентрации соли, как в этой воде, не переносит! Кончилось озеро, и опять бесконечная степь, где не за что зацепиться взгляду.

И ведь насколько богата эта безводная, неприглядная пустыня! Не раз, пролетая над ней на самолёте, мне приходилось видеть под собой огромные белые, как снег, и ярко-зелёные пятна. Это выходы на поверхность золотоносного кварца и медной руды. При проведении строительных работ люди нередко натыкаются на месторождения топазов и аметистов. Поговаривают, что есть здесь и урановые руды. А сколько ещё неизведанного таят в себе эти места!?

Слева за холмами блеснула вода – близко дамба, по которой можно пересечь узкий пролив, соединяющий это большое пресное озеро с Балхашом. Возле неё знаменитый карагач – верный страж несуществующего уже селения. Проехал мимо, мельком взглянув: не изменилось ли что-либо? Слава Богу, он имеет прежний вид! Люди, как бы договорившись, теперь берегут его, не используют на топливо! Вдоль протоки еду прямо по степи к заветному озеру. Я не раз бывал здесь и удачно охотился. Посередине озера есть низкий островок, сплошь заросший камышом, с небольшим плёсиком. Мелкий этот плёсик, удалённый от берега озера и хорошо замаскированный, очень подходит для днёвки местной утки. Когда Балхаш бушует, утка с большой воды перемещается на прибрежные озёра. В такие дни на озере собираются большие стаи.

Останавливаюсь на берегу поближе к островку. Время близится к вечерней зорьке. Как и запланировано, вечернюю зорю постою на берегу, в камышах. Если будет лёт, то пару крякашей на шурпу возьму и здесь, рядом со стоянкой. Переночевав возле мотоцикла, ещё до восхода солнца я переберусь на остров. Там встречу утреннюю зорьку, а, может быть, после неё ещё посижу на берегё плёсика. Разгружаю мотоцикл, накачиваю лодку – ночью она будет служить мне матрацем. Время позволяет, иду собирать топливо для костра – всё, что способно гореть: сухой камыш, кусты верблюжьей колючки и баялыча, лепёшки кизяка. Слегка перекусив, отправляюсь на охоту. Моё внимание привлекает выступающий на запад мыс, ломая густой, высокий камыш, пробираюсь к самой воде. Отсюда всё озеро как на ладони. Увы, уток не видно ни на воде, ни в воздухе. Отаптываю для удобства стрельбы камыш вокруг себя. Это и будет мой скрадок.

Солнце огненным диском уже коснулось дальних холмов, и его последние лучи заскользили по лёгкой ряби озера. Ветер почти стих, от воды потянуло ночным холодом, наступила предсумеречная тишина, нарушаемая только редкими всплесками сазанов и ондатр. Быстро темнеет, но моё поле зрения остается чистым. Даже болотные курочки и лысухи, столь здесь обычные, не появляются! Неужели уже улетели!? Одиноко и скучно стоять, переминаясь с ноги на ногу и выкуривая одну сигарету за другой, не испытывая так волнующего сердце охотничьего азарта!

Промаявшись без единого выстрела до полной темноты, когда даже на фоне неба стала неразличима мушка ружья, огорчённый неудачной зорькой я возвращаюсь на стоянку. Должно быть, виной всему стихший ветер и утки остались ночевать на Балхаше! Успокаиваю себя тем, что у меня в запасе есть ещё утренняя заря.

Сухое топливо вспыхнуло как порох, и сразу в воздухе весело заплясали жёлтые и красные цветы пламени, запахло жжёным кизяком, к небу полетели искры и догорающие листья камыша. В мигающем, неровном свете костра оказываются то мотоцикл, с прислонённым к нему ружьём, то близкая стена прибрежного камыша, то тихая вода озера. За ними кромешная темнота и тишина. Ощущение такое, как будто ты один во всём мире! Но вот где-то близко прошуршала крыльями утиная стая. "Ага, всё же вспомнили о тихом кормовом озере и к утру соберетесь здесь!" – с некоторым злорадством подумал я. Обида за плохую вечернюю зорьку ещё стоит в моей душе.

Поужинав и закурив, забираюсь в спальный мешок, лежащий на дне перевёрнутой лодки. В нём тепло и уютно. Долго слежу за спутником, пробирающимся звёздной дорогой к неведомой мне цели.

Костёр догорал, и только раскалённые кизяки ярко освещались при слабом движении воздуха, будто вспыхивал табак в курительной трубке, раскуриваемой самой Землёй. Полный надежд на завтрашний день, испытывая состояние блаженного покоя, я задремал.

Проснулся как по команде "Подъём". Бодрым и жизнерадостным вылезаю из мешка и делаю небольшую разминку. Тихо и холодно. Звёзды меркнут, серп луны опустился до горизонта. Близится рассвет, надо спешить. Подкачиваю лодку, укладываю в неё чучела, ружьё и патроны и несу к воде. Лодка у меня маленькая, одноместная с вёслами-лопаточками. Опускаю её на воду, сажусь, стараясь поменьше набрать воды, и гребу к острову. Тёмной тенью он елё маячит впереди. Минут через двадцать под лодкой зашуршало дно – приехали. Дальше придётся идти вдоль заросшего камышом берега, а лодку с имуществом тянуть за привязанную к её носу верёвку. На всякий случай заряжаю ружьё и, сняв с предохранителя, кладу его в лодку так, что ложе находится на носу, а стволы упираются в надувную подушку, заменяющую сидение. В любое время могут налететь утки, и я должен быть готов к встрече. До намеченной цели – восточной оконечности острова - метров сто. Осторожно, стараясь не начерпать воды в сапоги, медленно продвигаюсь вперёд. По суше здесь пройти невозможно – камыш высотой до четырёх метров очень напоминает бамбуковые заросли. Быстро светлеет восточный край неба, в том направлении уже можно стрелять. Начинается зорька: то и дело слышу шуршание крыльев, пролетающих стаек уток. А вот эта стайка уже хорошо различима на фоне светлого неба. Она движется прямо на меня. Не оборачиваясь и немного нагнувшись, нащупываю шейку ложа ружья и замираю. Когда утки приблизятся на верный выстрел, я резко поднимусь и вскину ружьё. Тут им будет некуда деться. Стреляю я вполне прилично. Проносится мысль: "Пара моя!" Вот они уже почти над головой, летят низко, хорошо различимы красные клювы селезней – это краснобаши! Резко поднимаюсь, одновременно пытаясь вскинуть ружьё к плечу, но что такое? В утренней тишине, как гром среди ясного неба, грохочет выстрел. Ничего не понимая, оборачиваюсь к лодке. Подушка пробита, а в дне зияет большая дыра! Некоторое время, в полной растерянности, стою и смотрю, как моя лодка медленно наполняется водой! Утки с набором высоты невредимыми минуют меня. Впрочем, теперь мне не до них! Неподвижно стою и тупо наблюдаю, как погружаются в воду мешок с подсадными и мои бутерброды. Постепенно прихожу в себя и начинаю нормально мыслить: "Вероятно, мокрая верёвка, когда я бросил её конец в лодку, каким-то образом зацепилась за спусковой крючок ружья, и оно выстрелило. Хорошо ещё, что пробито дно лодки, а не воздушные баллоны! Даже заполненная водой она будет держаться на плаву и поможет мне выбраться на берег, до которого добрых четыреста метров!" Пока я не думаю о том, что вода ледяная, что ночами температура воздуха уже пару недель держится около нуля градусов, что одет я ватник и на мне ватные брюки и рыбацкие резиновые сапоги.

Множество уток летает над озером, совершая свой утренний променад. Но теперь я уже не обращаю на них внимание. Надо думать: как добраться до неблизкого берега! "Может быть, посидеть здесь, на острове, и дождаться, пока солнце прогреет воздух? А может, стоит раздеться и плыть к берегу, сохранив сухой одежду? Ведь мне предстоит ещё долго ехать на мотоцикле. Снял ватник и рубашку: тело мгновенно покрылось пупырышками. Нет, так я долго не выдержу – холодно! Но, что это…,ещё не легче?! Вдали, над дорогой появляется облако пыли. Оно на глазах растёт, приближается и вскоре накрывает полнеба. "Афганец!" Размышлять больше некогда – неизвестно, сколько времени будет дуть этот сильный ветер! Надеваю ремни ружья и патронташа на шею, плюхаюсь в наполненную водой лодку и начинаю яростно грести к берегу. Лодка под моей тяжестью быстро до краёв заполняется ледяной водой. Она доходит мне до груди. Как я ни стараюсь, тяжёлая лодка почти не движется. Пыльная туча настигает меня на середине пути. Мгновенно наступают сумерки. Ветер ревёт и крутит лодку, пыль забивает рот и нос, песок больно хлещет по лицу. Невозможно открыть глаза. Прекращаю борьбу со стихией и предаюсь судьбе. Ветер сам вынесет меня на какой-нибудь берег! Как ни странно, но в это время я не ощущал холода. Может быть, я просто о нём не думал! Через какое-то время почувствовал, что лодку прибило к камышу. Ветер всё также свиреп, но ждать нечего. Подтягиваясь за стебли камыша, помогаю ветру вынести меня на сушу. Периодически ружьём стараюсь нащупать дно. Наконец, о счастье, вот оно! Вылезаю из лодки, воды по пояс. Ломая камыш, пробираюсь через его заросли в направлении ветра. Где-то же должен быть твёрдый берег! Двигаюсь неосмысленно, как в густом тумане. Силы мои иссякают! Я несу на себе всю тяжесть воды, набравшейся в вату одежды и в сапоги, кроме того, тяну за собой наполненную водой лодку да ещё ломаю на пути толстый, как палец, камыш! В обычных условиях я вряд ли смог бы это сделать!

Выбравшись на сушу, упал, и какое-то время бесчувственным лежал на земле, не замечая ни ревущего ветра, ни пыли. Сознание вернулось, когда стал замерзать. Сел, с большим трудом стащил с себя ватник и попытался отжать. Руки слушались плохо. Холод пронизывал тело до костей. Долго и мучительно снимал сапоги и брюки. Насколько возможно избавившись от воды, оделся. Надо, во что бы то ни стало двигаться, искать стоянку – там моё спасение! Направление выбрал наугад. Спотыкаясь, падая и вставая, где-то на четвереньках, где-то даже ползком, преодолевая ветер, двигаясь вдоль берега, добрался до стоянки. Первым делом нахожу в коляске мотоцикла бутылку водки и из горлышка выпиваю половину. Сразу ощущаю прилив сил и оптимизма. Спрятавшись от ветра за мотоциклом, переодеваюсь во всё сухое. Мокрую одежду привязываю к мотоциклу для просушки. Освободив коляску от сиденья, укладываю туда спальный мешок и забираюсь в него. Жестяные стенки укрытия, шинельное сукно и водка предохраняют меня от ветра и согревают. Укрывшись с головой, под рёв ветра, измученный я, наконец, засыпаю счастливым сном праведника!

Очнулся к вечеру, было светло и тихи – "Афганец" промчался дальше на север. Сразу почувствовал здоровый аппетит. Допил остатки водки и плотно поел в первый раз за сегодняшний, не совсем обычный, день. На душе повеселело, ушёл куда-то ужас пережитого утром. Окружающий мир снова был полон радости и счастья! Снова мне улыбалась природа. Нашёл брошенное утром имущество и принёс на стоянку. Начало темнеть, когда я завёл двигатель мотоцикла и, одевшись в почти высохшую одежду, поехал домой.

Наутро, выспавшись и отдохнув, по дороге на службу уже почти без эмоций я рассказывал знакомому охотнику о своих вчерашних приключениях.

- Не повезло! Прострелил лодку и вернулся пустым, как говорится, убив только своё время! – заключил я свой рассказ.

- А я думаю, наоборот, повезло! – возразил приятель. – Сколько людей проживают свою жизнь, не испытав сильных эмоций, не побывав в подобных ситуациях?! У тебя будет, о чём вспомнить и рассказать в старости!

 

5