РУССКАЯ ДУША

 

Поезд с эвакуированными остановился на маленькой станции и стоял, пыхтя и отдуваясь, отдыхая после длительного подъёма в предгорьях Урала. Станция и водокачка были, по-видимому, единственными каменными сооружениями в посёлке, широко раскинувшемся по берегам большого овального озера, окружённого невысокими не густо поросшими кустарником горами. Дома посёлка напоминали стадо овец, рассыпавшееся по альпийскому лугу. С озера дул холодный пронизывающий ветер, принося запахи гниющих водорослей, смолёных лодок и рыбы.

Пассажиры единственного крытого вагона в товарном составе не спешили открывать двери. Хотя в промёрзшем насквозь вагоне по углам и щелям виднелся иней, он всё же защищал от ледяного ветра. В вагоне были старики, женщины и дети. Весь остальной состав – открытые платформы с эвакуированным из Ленинграда заводским оборудованием. Начальник эшелона – мужчина средних лет интеллигентного вида, проходя вдоль эшелона, громко объявил: «Приехали на место, здесь будем выгружаться и строить завод!»

После недолгих сборов пассажиры покинули насиженное место. Более двух месяцев этот вагон был их домом. Вытащив свой небогатый скарб - узлы и чемоданы - они, одетые по-ленинградски, совсем не по здешнему климату, тесной кучкой толпились возле него. Молодая женщина и мальчик лет шести стояли несколько в стороне. У них не было вещей. Их подобрали по дороге. Они отстали от своего эшелона. Женщина в лёгком пальто и мальчик в курточке вызывали особое сочувствие. Мальчик прижался к матери и она, стоя спиной к озеру, прикрывала его своим телом от пронизывающего ветра.

Показались подводы, гремящие по замёрзшей дороге, запряжённые низкорослыми, изработанными колхозными лошадями и вездесущие мальчишки, бегущие рядом. Они кричали: «Кувырянных, кувырянных опять привезли!» и с любопытством рассматривали измученных дорогой, бомбёжками и недоеданием замёрзших людей. Возницами в телегах сидели женщины в шерстяных платках, полушубках и валенках. Передняя подвода остановилась рядом с отчуждённой женщиной с сыном.

- Да ты совсем замёрзла и мальца заморозила! Полезай скорей в телегу! Да вещи-то, вещи-то не забудь! – на специфическом уральским наречии заторопила её возница.

- Нет у меня вещей, пропали!

- Ну и не печалься, молодая, новые наживёшь! Больше, небось, потеряли. Откуда сама-то?

- Из Киева! Там уже немцы!

- Даа…, - только и могла сказать возница.

- Этих я к себе возьму! Сейчас и вернусь! – крикнула она своему председателю и погнала лошадь.

Ехали не долго. Улица была пустынна, только в отдельных окнах виднелись любопытные лица.

Остановив лошадь около невзрачного, покосившегося дома, хозяйка скомандовала:

- А ну вылезай, робята, да бегите в избу греться! Я скоро вернусь, только помогу развезти остальных!

Изба состояла из одной тёплой комнаты, чуть ли не половину которой занимала русская печь с полатями. Железная кровать с горкой подушек, застеленная одеялом из лоскутков различного цвета, лавки по стенам, шкаф-горка с посудой, стол у окна, выходящего на улицу, божница в переднем углу с тёмными ликами святых, чугунки, крынки и горшки на полке возле печки – обычное скромное крестьянское жилище.

Из летней (холодной) половины избы показалась старуха:

- Откель будете-то?

- Из Киева!

- Ой, вы, мои горемычные! - запричитала старуха и несколько раз перекрестилась на иконы. - Вражина, порази его, Святой Георгий, изгнал вас из родного гнезда! Ничего, поживёте пока у нас. Мы – русские не бросаем в беде!

- Спасибо, бабушка, - тихо, опустив голову, промолвила женщина.

Мальчик молчал и только смотрел своими большими васильковыми глазами.

- Как зовут-то? – спросила старуха.

- Валентиной!

- А мальца?

- Васенькой!

- Он у тебя действительно похож на василёк! Ишь, глазищи-то каковы! Меня всю жисть Надеждой кликали, а теперича просто бабкой! Муж-то на фронте, поди?

- Там!

Вернулась хозяйка и представилась:

- Любовью меня зовут. С бабкой, моей матерью, вы уже, должно, познакомились. Ну, а дети придут из школы, ещё познакомитесь! У меня их трое. Мужика на фронт забрали! Так и живём!

Она достала из печки чугун со щами, другой – с варёной «в мундирах» картошкой и стала кормить беженцев.

Мальчик спешил и проливал щи на стол.

- Не торопись, не отымут! Ишь как изголодался! – проговорила, жалостливо глядя на него, хозяйка.

- Чем заниматься-то у нас будешь? – обратилась она к женщине.

- Работать на стройку пойду!

- Робить! Какая из тебя подсобница?! – выразила сомнение хозяйка, оглядев её изящную фигуру и изнеженные руки с длинными пальцами.

- Специальность-то, поди, есть?

- Я учительница.

- Вот и пойди к председателю, просись в школу!

 

Председатель поселкового совета, однорукий инвалид гражданской, принял её между делом.

- Я учитель, - робко сказала женщина. – Окончила университет и имею опыт работы в школе.

Председатель на минуту задумался:

- Здесь у нас учителей в избытке, из ранее приехавших. А вот в … (он назвал дальнее село), там учителей не хватает. С ближайшей оказией отправлю туда.

Женщина не успела поблагодарить. Председатель тут же переключился на представителя завода, и они оживлённо заговорили о нуждах стройки.

Ударили сильные уральские морозы, сопровождаемые ветрами предгорий. Выпал снег, и в течение нескольких дней наступила настоящая зима. Женщина, одетая хозяйкой в полушубок и валенки мужа и преобразившаяся до неузнаваемости, каждое утро уходила вместе с ней на стройку, дети – в школу; бабушка болела и, не вставая, лежала и охала на печи. А мальчик целыми днями смотрел в разукрашенное морозом причудливыми узорами окно и вспоминал прежнюю жизнь: милый тёплый и зелёный Киев, папу и своих дворовых друзей. О событиях последних месяцев он вспоминать боялся. Иногда он своим дыханием согревал замёрзшее стекло, и тогда в нём появлялось прозрачное пятно и становилось видно занесённые чуть ли не до крыш снегом дома на противоположной стороне улицы, дорогу посередине и траншею – тропинку, на которой изредка появлялись прохожие. Из снега была видна только их верхняя половина. Они двигались чудно, как бы плыли по снегу, не имея под собой ног.

Однажды неожиданно среди дня пришли мама с тётей Любой, и мама сказала:

- Собираемся и уезжаем! Сейчас подойдёт машина!

Собирать-то, собственно, было и нечего. Хозяйка насыпала в тряпицу варёной картошки, соли - в спичечный коробок и отрезала ломоть хлеба.

- Председатель там деловой, устроит и поможет, - сказала она.

Под окном уже тарахтела мотором газогенераторная трехтонка. Из её котла валил дым. Он сильно клубился. Мороз был серьёзный.

Прибежали из школы дети, их брови и выбившиеся из под шапок волосы были покрыты инеем.

- Быстро раздевайся и отдай шубейку и пимы Васе! – тоном, не допускающим возражений, сказала хозяйка дочери.

- А я в чём завтра в школу пойду?

- В отцовском походишь, не прынцесса! Да бабкины пимы и шубу принеси, ей некуда ходить!

- Ещё рогожку возьми, - обратилась она к женщине, - да в солому поглубже заройтесь!

Отъезжающие одевались, а шофёр часто гудел. Он спешил.

Вышли на мороз. Хозяйка помогла постояльцам забраться в кузов, и машина тронулась.

По щекам женщины, сразу замерзая на ресницах, текли слёзы. Мальчик не плакал, он ещё не знал слёз благодарности.

На дороге стояла Любовь и осеняла удаляющуюся машину крестным знамением: «Помоги им, Господи!»

 

1