«ЧТИ ОТЦА ТВОЕГО …»

 

Сегодня … августа 196…года мы отдыхаем. Поднялись довольно поздно, позавтракали и лежим на резиновых матрацах возле своей палатки. Вспоминаем наполненный событиями вчерашний день: пробуждение жарким утром на арыке в окрестностях города Фрунзе; раскисшие от дождя со снегом серпантины подъёма на перевал Тюзашу в горах Тянь-Шаня, что открывает дорогу в Ферганскую долину; мрачный, влажный, длинный туннель на самом перевале и открывшуюся нам сразу после него солнечную, завораживающую картину альпийских лугов; фотографирование на память с арбузами и дынями в руках на фоне снега и цветущих эдельвейсов и, наконец, поиски места для ночлега, и остановку именно здесь. День был впечатляющий! Вчетвером на двух мотоциклах мы проводим свой отпуск в туристской поездке по трём советским республикам (Казахстану, Киргизии и Узбекистану) по маршруту: Балхаш – Фрунзе – Алма-Ата – Фрунзе – Иссык-Куль – Ош – Самарканд – Бухара – Ташкент – Чимкент – Джамбул – Фрунзе – Балхаш. В колясках мотоциклов кроме груза мы везём по пассажиру. У меня – моя жена. У Юрия – его пятнадцатилетний племянник Вовка - неугомонный и непоседливый, с энергией бьющей через край любознательный мальчишка - ходячее ЧП - каждый день преподносящий нам какой-нибудь сюрприз: то он что-либо теряет, то разбивает, то вдруг сам пропадает на кратковременной стоянке. Он – острая приправа к нашим впечатлениям от путешествия.

Юрий – тридцатилетний инженер-капитан, мой добрый приятель по охотам и рыбалкам, человек близкий мне по духу. Это я сагитировал его ещё прошлой зимой на это турне. Моя жена Ольга, как настоящая боевая подруга, принимает участие в большинстве моих начинаний. Сам я - тридцатилетний инженер-майор, человек любознательный и большой любитель природы.

Солнечное утро. Холодный горный воздух свеж, чист и прозрачен. Недостаток кислорода не ощущается. Удобно лёжа на мягком резиновом матраце, я спокойно и внимательно осматриваю окрестности.

Наша стоянка находится на берегу небольшой, но быстрой и говорливой горной речки. Безупречно чистая, хрустальная ледяная вода её, разделяемая камнями небольших водопадов на множество серебряных струй, методично облизывает и без того идеально гладкие гранитные валуны. При этом струи как бы переговариваются между собой, и их бормотание создаёт непрерывный гул, висящий над речкой. Водяные протоки в солнечных лучах то переливаются всеми цветами радуги, то кидают яркие блики, от которых невольно зажмуриваешь глаза. Если долго наблюдать, то можно увидеть перелетающих буруны некрупных форелей. Берега речки практически голые, лишь кое-где виднеются островки ивовых кустов. Речка бежит по дну огромной нежно-зелёной чаши, окаймлённой пологими склонами Тянь-Шаня. Даже сейчас, жарким летом, вершины гор укутаны снегом. По склонам, не густо поросшим лесом, виднеется множество ручьёв и речек, подобных нашей. Скоплением тёмных точек на зелёном фоне кажутся многочисленные отары овец, пасущихся в долине. Кое-где еле различимы дымки очагов у юрт скотоводов. Впечатление такое, что перед твоим взором пейзаж сентиментального немецкого живописца. Недостаёт только на переднем плане игривого пастушка с дудочкой в яркой национальной одежде в окружении кудрявых белых овечек и пухленькой кокетливой пастушки. Как всегда в горах я ощущаю себя ничтожной букашкой перед неизмеримыми силами природы и божеством её создавшим. Может быть, отсюда и такой душевный восторг?! Поистине величественнее гор могут быть только другие горы! Достаточно вот так, как я сейчас, вписаться в горный пейзаж, чтобы это понять!

Созерцание моё прерывает неугомонный и глазастый Вовка:

- Смотрите, смотрите: к нам кто-то скачет!

Все дружно оборачиваются. Со склона горы, от чуть виднеющейся вдали юрты пастуха, к нам движется всадник. Вначале хорошо видна только пыль, шлейфом тянущаяся за его конём. Приближаясь, он постепенно растёт, растёт, и, наконец, перед нами, резко осадив низенькую мохнатую лошадку, останавливается мальчишка лет двенадцати: черноволосый, темнокожий, узкоглазый, скуластый. На его очень смуглом лице выделяются белые, ровные, крупные зубы. Он улыбается во весь рот и смотрит на нас как на что-то диковинное. Босые, чёрные его пятки упираются в бока лошади. Он готов тут же толкнуть её и ускакать. Ольга встаёт и протягивает ему яблоко:

- Алма, алма! Возьми!

Он принимает дар, что-то говорит, но мы не понимаем его языка, по-видимому, благодарит, и с хрустом откусывает большой кусок. На лице появляется удовольствие. Затем мы угощаем его арбузом и дыней. Мальчик принимает подношения и с нескрываемым наслаждением ест, не слезая с коня. Должно быть, фруктами его балуют не часто.

Пытаемся завести разговор:

- Ата бар? – Он понимает и кивает головой.

- Апа бар? – Оборачивается в сторону юрты и показывает на неё рукой.

На этом весь наш запас казахских слов исчерпан, и наступает молчание. Мальчик, доев кусок арбуза, разворачивает коня и, что-то крикнув, гонит его вверх по склону, к своей юрте.

Через час они появляются вдвоём, позади уже знакомого мальчика на неосёдланной лошади сидит ещё один малыш. Смеясь, больше жестами, чем словами, старший объясняет, что отец зовёт нас к себе в гости. Нам интересно познакомиться с бытом аборигенов, мы с Юрием заводим мотоцикл и по целине вслед за скачущими впереди ребятами едем к юрте. Мотор мотоцикла ощущает недостаток кислорода, плохо тянет, и догнать мы их не можем. Нас прежде хозяев беззлобным лаем встречает стая собак и сопровождает до юрты. У входа стоят все её обитатели: глава семейства, его жена и их многочисленное потомство – дети разного возраста от двух до семнадцати лет обоего пола. Лица у всех радостны и приветливы. Они что-то оживлённо обсуждают, глядя на нас. Вперёд выходит хозяин, протягивает руку и представляется: «Турумбай!» Мы называем себя. Членов семьи Турумбай представлять не посчитал нужным. Он прилично объясняется по-русски. Говорит, что языку научился во время службы в армии. Ни жена, ни дети по-русски не говорят. Оказывается он - казах и на летний сезон пригнал колхозное стадо овец в восемьсот голов на горные пастбища Киргизии. С наступлением холодов он вернётся в свой колхоз. Мы рассказываем о себе, о причинах своего пребывания в долине, о пройденном уже маршруте и дальнейших планах. Наш замысел вызывает уважение Турумбая. Завязывается тёплая дружеская беседа. Солнце уже хорошо прогрело холодный ночной воздух: мы снимаем ватники и садимся на них. Вокруг расселось всё любопытное семейство. Этим людям не часто приходится встречать посторонних, и они искренне рады нам. Нас же интересует близкая к природе и мало меняющаяся от времени жизнь скотоводов. Мы задаём вопросы, Турумбай с удовольствием отвечает на них. Его удивляет, что такие «важные и образованные люди» – офицеры – не знают элементарных по его понятиям вещей. На его лице появляется даже какое-то превосходство, будто он разговаривает с малыми неразумными детьми. Он явно гордится собой.

Вся временная стоянка чабана включает большую юрту – это жилое помещение. Подсобным - служит юрта поменьше. У коновязи – двух врытых в землю столбов с жердью перекладиной – привязаны три лошади. Несколько собак неопределённой породы дремлют в тени. Вокруг бескрайний зелёный с невысокой и негустой травой альпийский луг, это только издали он кажется сплошным ковром. В километре от стоянки – стадо овец, охраняемое верховым – одним их сыновей Турумбая и собаками. Наше посещение – событие для кочевника. Тоном, не терпящим возражений, он говорит, что его жена будет в честь нас готовить бешбармак, что один из сыновей уже послан с приглашением к ближайшим соседям, и что его брат уже поехал в магазин, находящийся всего в тридцати километрах, за водкой. Мы с Юрием не можем отказать себе в удовольствии присутствовать на пиру мало затронутых современной городской цивилизацией степняков и с благодарностью соглашаемся.

- Чтобы вы не беспокоились за сохранность своего имущества, оставленного на стоянке, я пошлю туда своего сына! – говорит гостеприимный чабан.

Часа через полтора, съездив на свою стоянку, уговорив Ольгу и прихватив Вовку, которого уговаривать, не пришлось, всей компанией, сняв обувь у входа, мы уже входим в жилую юрту.

Юрта – проверенное веками, легко разбираемое, собираемое и перевозимое жилище скотоводов - имеет круглое основание диаметром до десяти метров. Деревянная конструкция из дугообразных рёбер, соединённых несколькими кольцами, с внешней стороны покрывается войлоком и брезентом. В вершине оставляется полуметровое отверстие для выхода дыма от примитивного очага их дикого камня, сложенного прямо под ним. Двери заменяет полог, окна отсутствуют вовсе. Свет проникает только через верхнее отверстие и дверной проём, отчего внутри всегда стоит полумрак. По стенам юрты, прикрывая кое-где деревянный каркас, развешаны ковры. Пол застелен толстым войлоком-кошмой. Постели на день собираются и складываются стопкой у стены. Никакой мебели кроме стола на очень низких ножках - достархана - в помещении нет. Единственные признаки цивилизации ХХ-го века – радиоприёмник «Спидола», работающий от батарей, да автомобильный аккумулятор и маленькая электрическая лампочка, подвешенная на стене. В юрте стоит крепкий запах овечьей шерсти и молока.

Джамиля, жена Турумбая, жестом предлагает нам располагаться вокруг стола. Для удобства каждый получает по маленькой подушечке, чтобы иметь возможность полулежать, подложив её под бок. Однако в ожидании торжества, подражая хозяину дома, мы сидим, по-восточному скрестив ноги, и ведём с ним неторопливую беседу об обычаях его народа. Постепенно собираются и другие гости. Это мужчины – чабаны с обветренными, прокопчёнными солнцем, коричневыми морщинистыми лицами, скуластые и узкоглазые. Возраст этих людей трудно определить. Как я не раз убеждался позднее, обычно они выглядят много старше своих лет. Одеты все примерно одинаково: дешёвая пиджачная пара, высокие кирзовые или кожаные сапоги и зимняя шапка. Старших отличает редкая, недлинная борода с проседью. Входя, они здороваются, прикладывая руки к груди и кланяясь, а затем подавая каждому руку для знакомства. Хозяин называет имя очередного гостя, мы представляемся, вставая. Все сравнительно неплохо говорят по-русски, каждый спрашивает: откуда мы и зачем здесь, в горах, и нам приходится многократно повторять своё повествование. Все гости Турумбая, кроме нас, - его родственники, и он долго объясняет нам степень родства с каждым.

Между тем обречённая на бешбармак овца уже зарезана, освежёвана, разделана и варится в большом котле на очаге возле юрты. На столе появляется местная водка «Арака», нарезанный крупными ломтями хлеб без каких-либо хлебниц, и хозяин предлагает всем гостям выйти и вымыть руки. Нам он объясняет: «Бешбармак по-казахски значит «Ешь руками!»». Перед входом в юрту Джамиля поочерёдно подаёт каждому гостю мыло, полотенце и поливает на руки водой их узкогорлого кувшина. Вымыв руки, гости возвращаются на свои места за достарханом. Начинается торжественный обед по-казахски.

В юрту церемонно входит хозяйка с круглым подносом в вытянутых руках, на котором лежит чёрная, обугленная, с обгорелыми ушами и оскаленными зубами голова овцы, и останавливается перед одним из аксакалов с жидкой седой бородой.

- Назарбай – самый старший и самый почтенный из нас, поэтому ему принадлежит право начать пир! – поясняет несведущим хозяин дома.

Самый почётный гость с поклоном принимает деликатес в руки, достаёт из ножен, висящих на поясе, нож, обрезает куски мякоти с черепа и с аппетитом, медленно, явно демонстрируя наслаждение, жует их. Иногда, если отрезать кусок мяса ему что-то мешает, он, удерживая его зубами, отрезает большим острым ножом у самых своих губ. Я с опаской смотрю, как бы он не порезался, но ничего не происходит: делает он это очень ловко. Ковыряя остриём ножа череп, он достаёт кусочки мозга, ест их и закатывает глаза от наслаждения. Лакомство у меня не вызывает восторга и я думаю: «Только бы эту голову не передали мне!» Успокаиваюсь, когда понимаю, что голова переходит по старшинству, а поскольку я молод, то вероятнее всего до меня очередь не дойдёт - всё съедобное будет съедено раньше. И я, к моей радости, не ошибся.

Одновременно с началом ритуала хозяин начал наливать водку в гранёные стаканы. Первый тост был «За предков!» Говорил Турумбай по-казахски, но для нас сделал пространный, по-восточному цветастый перевод. Вряд ли я смогу его повторить! Затем пили: за родителей, за сидящих за столом, за детей, за хороший приплод скота и т.д и т.п. Тостов было много, водки тоже, хозяин щедро пополнял стаканы, и я незаметно стал сливать содержимое своего стакана на землю, под кошму.

После «расправы» с головой Джамиля стала носить на стол пиалы, до краёв наполненные мясным бульоном, и ставить их перед Турумбаем. «Это называется ухо», - сказал нам хозяин и стал передавать пиалы гостям опять по старшинству. Пиалы казахи держали всеми пальцами правой руки снизу, как это делали русские купцы и мещане, когда пили горячий чай из блюдца. Запивать водку горячим ухо мне было неприятно, однако хозяевам почему-то нравилось. Они это делали с видимым удовольствием.

Наконец, Джамиля внесла на подносе с довольно высокими бортами жирный, наваристый мясной бульон, щедро посолённый и приправленный перцем, в котором плавали большие куски баранины и варёного теста, подобные разрезанным на квадратики величиной в пол-ладони русским блинам или нашей домашней лапше. Хозяин своим ножом, беря мясо в руки, разрезал его на более мелкие куски, соизмеримые с кусками варёного теста. Ни ложек, ни вилок на столе не появилось. Пришлось прежде присмотреться: как будут есть это блюдо казахи.

Аккуратно сложив пальцы правой руки в какое-то подобие ложки, они брали кусочек теста, затем мяса с бульоном и очень ловко, даже, я бы сказал изящно, отправляли всё это в рот. Ни по рукам в рукава пиджаков, ни на стол почти ничего не проливалось. Попробовал скопировать это действо и я, но у меня получилось значительно хуже. Пришлось отказаться от бульона и есть только мясо с лапшёй. Посмотрел на других наших: они поступали также. «Век живи и век учись!» – гласит наша народная мудрость.

Обслужив мужчин, насытившихся и теперь возлежащих вокруг стола на подушечках, подложенных под правый бок и опершись на локоть, хозяйка внесла таз с остатками мяса, требухой и костями овцы и, расположившись у входа в юрту на полу вместе с детьми, принялась за еду. За стол здесь допускались только взрослые мужчины и парни, отслужившие в армии. Исключение (и то не всегда) делалось для русских. Позже мне приходилось бывать в гостях у аборигенов в других местностях степного Казахстана, и я убедился, что такой порядок строго соблюдался и там. Бросались в глаза патриархальные традиции степняков: уважительное, подчёркнуто почтительное отношение младших к старшим. Молодые не считали возможным перебить старшего в разговоре, вмешаться в разговор двух старших, тем паче перечить им в чём-то.

Выпив водки и хорошо закусив, мужчины блаженствовали, полулёжа за столом: курили, лениво перебрасывались отдельными репликами, кое-кто уже всхрапывал. Несмотря на обилие спиртного, откровенно пьяных не было. Какое-то время отдохнув, принялись за чай. Опять суетилась вокруг стола Джамиля, разливая в пиалы крепко заваренный горячий чай и разбавляя его молоком. Кусковой сахар и печенье не первой свежести были высыпаны из бумажных пакетов прямо на стол. Сигналом к тому, что гость чаю напился, для хозяйки служила его пиала, перевёрнутая вверх дном.

Когда света, падающего из отверстия в крыше и дверного проёма, стало недостаточно, Турумбай включил аккумуляторную двенадцативольтовую лампочку. Она тускло осветила помещение, и постепенно гости стали едва различимы. Темная южная ночь укрыла горную долину. Люди стали подниматься с кошмы и выходить на воздух. Обнявшись с хозяином и погладив по голове подвернувшегося под руку кого-либо из его детей, попрощавшись с нами за руку, они с заметным трудом садились в сёдла дремавших у коновязи лошадей и исчезали в темноте. Небо заволокло тучами: ни звёзд, ни луны видно не было. Вокруг юрты стояла кромешная темень. Мы тоже уселись на мотоцикл, чтобы ехать на свою стоянку. Юрий включил фару, но она подавила незначительную часть темноты и только мешала ориентироваться в пространстве. Распрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы медленно поехали по ровному склону горы. Где-то там, внизу была наша палатка.

- Мой сын встретит вас, не заблудитесь, обязательно упрётесь в речку! – сказал Турумбай и на прощание помахал рукой. - Вокруг него, как и при встрече, толпилось всё его многочисленное семейство. Все махали руками и что-то кричали. Мы тоже кричали слова благодарности.

Через полчаса перед мотоциклом вырос всадник. Это был наш знакомый мальчик. Привычно ориентируясь в темноте, он поехал вперёд. Вскоре стал слышен шум реки и, наконец, мы увидели нашу палатку. Попрощавшись, наш охранник ускакал домой.

Полные впечатлений от бешбармака и знакомства с бытом чабанов мы забрались в свои спальные мешки, но быстро засопел только Вовка. В полной темноте под шум горной речки мы ещё долго обсуждали увиденное и услышанное.

- Азиаты-кочевники ещё сохранили веками установленный патриархальный уклад жизни. Отец семейства, обеспечивая материально его существование, является для всех его членов господином, монархом, божеством. Его указания выполняются беспрекословно. Он имеет возможность передать традиции своего народа, воспринятые им самим от отца и деда, своим детям. Его жизненный опыт не пропадает впустую, не нарушается связь времён и поколений. Эти люди, оторванные самими условиями жизни от европейской цивилизации ХХ-го века, живут более по нравственным законам, чем по юридическим, - по законам справедливости. И это прекрасно! – медленно, раздумчиво, с восхищением говорит Юрий.

- А униженное положение женщины тебе тоже нравится? – возмущается Ольга. – Женщина у них – бесправная и безмолвная рабыня и стоит не дороже мешка орехов, как утверждает их Коран.

- Тебя, конечно, более устраивает европейская эмансипация?! – подключаюсь к разговору я. – Тебе по душе, что у европейцев, да и в нашей России, женщины порой стали образованнее мужчин, их работа оценивается государством выше мужской, они становятся экономически независимыми от мужа, перестают его уважать и это невольно передаётся детям. В конце – концов, дети начинают игнорировать не только отцов, но и самих матерей. В результате падает авторитет обоих родителей, опыт предшествующих поколений не передаётся последующим, забываются народные традиции, падает национальное самосознание, происходит ассимиляция народа. В Европе уже спохватились и призывают женщину вернуться к семейным делам, заняться тем, что ей предписано природой: рожать и воспитывать детей! Ты сама - медик и знаешь, что больные больше доверяют врачам-мужчинам, чем женщинам. А разве лучше стала воспитывать молодёжь школа оттого, что учителя теперь почти сплошь – женщины?

- Наверное, не следует впадать в крайности, - перебил меня Юрий. - Одинаково плохо, когда женщина – раба мужа и, когда она становится «эмансипэ»! Разумное всегда лежит между крайностями!

Я соглашаюсь с ним, Ольга молчит, подыскивая аргументы в свою пользу.

- Патриарх – родоначальник, праотец, уважаемый глава семейства, - продолжает философствовать Юрий. – Патриархальные обычаи, отношения: простые, традиционные, семейно-домашние. Они достались нам от далёких предков. Но время идёт, европейская цивилизация уже давно разрушила такой уклад жизни. То же происходит сейчас и у нас – русских. Семейные, родственные связи рвутся на наших глазах. Ещё совсем недавно было время, когда непререкаемым авторитетом, главой семейства из трёх – четырёх поколений были старшие в роду. Но, к сожалению, таких семейств становится всё меньше и меньше и особенно в городах. Запад давит на нас. Распадаются наши большие семьи. Уже редко увидишь отдыхающие где-нибудь в парке вместе три поколения одной семьи. Всё чаще двоюродные братья и сёстры не знают друг друга, да и родные – никогда не встречаются. По-видимому, это закономерно для европейской цивилизации. Хотя я и сожалею об этом! Мы – русские люди – наполовину азиаты и, потому нам больно видеть утрату патриархальности. А вот Восток пока не поддаётся европеизации! Возможно, потому, что он более религиозен? «Будь, благодарен мне и родителям твоим! – так звучит Сура Корана аналогичная пятой христианской Заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою…» Нарушение этой Заповеди и ведёт к нарушению связи поколений, к ослаблению единства народа, его жизнестойкости и, как следствие, к его ассимиляции. Я сегодня спросил у Турумбая: знают ли его дети своих предков? И он ответил, что каждый казах обязан помнить не менее семи предшествующих поколений. Это удерживает его от дурных поступков. Ведь поступая плохо, он бросает тень не только на себя, но и на предков! Вспомните: русские люди (в большей степени, конечно, дворяне) тоже знали своё генеалогическое древо, гордились им, и боялись опорочить неблаговидным поступком своих праотцев! К сожалению, наша советская педагогика забыла этот очень эффективный воспитательный приём! Утраченной во многом в последнее время духовности нам – русским надо учится на Востоке! Наше увлечение материальными ценностями Запада и пренебрежение духовными ценностями Востока ни к чему хорошему не приведёт!

- Те, которые не слушают старших, умирают молодыми. Зачем им старость, ведь они её не уважают! – вспоминает слова Конфуция Ольга.

Все надолго замолкают, осмысливая этот гимн патриархальности и духовности азиатов.

- Давайте останемся здесь ещё на пару дней, чтобы лучше ознакомиться с обычаями и нравами степного народа! – предлагаю я. – Никто не возражает.

Ровно гудела бурная горная речка. Иногда сквозь её шум слышались шелест крыльев и голоса каких-то ночных птиц. Ритмично застучали капли дождя по крыше нашей палатки, и сон постепенно сморил меня. С радостным чувством за народ, бережно хранящий свои традиции и духовные ценности и неподдающийся влиянию западной материальной цивилизации, я и уснул. Мне снились освещённые солнцем сверкающие вершины гор, эдельвейсы среди островков снега, изумрудный альпийский луг и почтенный аксакал на склоне горы, то ли пророк Магомет, то ли сам Аллах, поучающий меня восточным мудростям и объясняющий: какую важную роль в жизни людей играет Сура Корана «Будь, благодарен мне и родителям твоим!»

 

3

 

1