Ури пристегнул велосипед к металлической решетке запертых ворот, сунул ключ в карман и огляделся. Хотелось есть, а ему сказали: «Рядом пиццерия». Да он и сам еще помнил, где должен стоять этот неприхотливый ресторанчик. Последний раз он был в Иерусалиме лет пять назад и сидел в уютной маленькой пиццерии «Сбарро». А потому Ури уверенно повернул к пересечению улиц Яффо и Кинг Джордж. Вот и она. Он вспомнил, что на этом углу, под окошками пиццерии, раньше сидел виртуоз-балалаечник, русскоязычный хабадник. Ури всегда останавливался напротив его. Парню нравилась зажигательная игра и хасидские мелодии, когда ноги сами готовы пуститься в пляс. Он лез в карман и бросал пару шекелей в плетеную корзинку музыканта. Но сейчас того на месте не было. Ури толкнул стеклянную дверь и вошел внутрь. Ничего не изменилось за пять лет. Те же вкусные запахи чего-то только что испеченного. Тот же интерьер, те же стены, расписанные, как если бы на них рисовали дети. Обязательное лучистое солнышко, детские рожицы, деревья, кошки и собаки. Время было обеденное. В полуденный час небольшой зальчик был полон посетителей. За немногочисленными, круглыми столиками сидели семейства израильтян. У стойки с кассой стояла небольшая очередь. Человек семь, десять. Ури, вдыхая вкусный запах, прошел между столами и стал последним.

Вчера поздно вечером он закончил велопробег. Остался им доволен. Исколесил почти всю Западную Галилею. Прекрасно отдохнул, посмотрел новые интересные места, которые раньше проезжать не доводилось. Получил удовольствие оттого, что сейчас чувствовал упругость, силу накаченных ног и всего тела натренированного в долгих кроссах.

-Вы последний?-неожиданно сзади тронул его за локоть какой-то парень. Спросил по-английски.

- Yes, I last. I always last. But on a bicycle I always the first , - ответил ему Ури тоже по-английски.

- I for you. And at what here a bicycle? –с удивлением спросил его парень.

Ури повернулся к парню, внимательно на него посмотрел и обратил внимание, что незнакомец беспрестанно то расстегивал, то застегивал молнию своей оранжевой куртки.

-Я много лет занимаюсь трековой ездой,- он взял парня за руку, не давая дергать замок взад, вперед.- С успехом совмещаю полезное с приятным. Познаю страну и не даю телу заплыть жиром. Парень удивился. Сказал, что это сомнительное удовольствие тупо накручивать сотни километров на небезопасных израильских дорогах. И еще нравоучительно заметил: кататься на великах рядом с израильскими автомобилистами - это граничит с самоубийством. Ури возразил. Сказал, что тот рассуждает, как человек абсолютно ничего не знающий о велотреке. Сказал, что велоспорт делится на различные направления. МТБ, Шоссе, и другие. И что лично для него велотрек оказался самым предпочтительным, потому что не имеет ничего общего с тупым вращением педалей. Именно поэтому ему никогда не грозит столкнуться с автомобилем, по какой бы дороге, в какой бы стране он ни ехал.

-У тебя, наверное, и велосипед особенный,- перебил его собеседник, иронично улыбаясь.

-Я катаюсь на сверхлегком туристском хардтейле, который называется «Titanium Bikeu»,-сказал Ури.-Это туристский велосипед, собранный из наиболее легких компонентов. Он предназначен для сложных велопоходов. В частности, для походов, где значительную часть пути машину можно сложить в рюкзак и нести.

-Класс!–видимо парню ничего не пришло в голову кроме этого слова.

Между тем очередь быстро продвигалась. На вопрос Ури, где работает он, чем в жизни увлекается, тот ответил, что коллекционирует редкие картины живописи, что в настоящий момент занят поиском репродукций картин Сандро Боттичелли. Теперь очередь удивляться наступила для Ури. Его недоуменный взгляд парень понял по-своему. Решил чуть-чуть просветить велосипедиста.Сказал, что это художник представитель итальянский живописец тосканской школы. Представитель Раннего Возрождения. Был близок к гуманистическим кругам Флоренции.

-Не знаю, насколько он был близок к кругам, но мы еще ближе к кассе,-оборвал его Ури. Когда улыбающаяся, симпатичная девушка готова была принять у него заказ, он вдруг со страшным выражением лица выпалил ей:

-О,Господи! Секунду!

Девушка переменилась в лице. Улыбка моментально исчезла, она в изумлении широко раскрытыми глазами уставилась на Ури.

-Что случилось?- шепотом спросила она. Ури повернулся к парню, стоящему сзади.

-Вау! Вау!-запричитал он.-Я, кажется, забыл его пристегнуть.

-Кого пристегнуть?-не понял парень. Но Ури не слышал его. Он бормотал:

-Его же могут украсть! Или уже украли, пока я болтал тут с тобой.

-Ах, ты про свой велосипед?-сообразил парень.-Так чего же ты стоишь? Беги быстрее проверь! Где ты его оставил? Беги, проверь, а мне скажи, что тебе взять! Израиль, я слышал, страна похитителей велосипедов!

- Возьми мне пиццу с грибами, а другую с омлетом! Вай! Моя тайваньская фирма! И, пожалуйста, чашку кофе «Капучино»,– уже в дверях крикнул Ури.

- Беги! Я уверен велосипед на месте! Но проверить надо!

Ури выскочил из пиццерии. Не обращая внимание на красный свет светофора, бросился через дорогу. За спиной слышал скрипы тормозов и ругательства водителя автобуса. На ходу захлопал себя по карманам джинс, пытаясь нащупать в них ключ от замка, которым он застегивал велосипед. Ключ был на месте. «На месте ли мой «Титаниум?» Неужели я забыл его пристегнуть! Идиот!-клял он себя последними словами. Но страхи его оказались напрасны. Велосипед он увидел издалека. Он, как ни в чем не бывало, стоял и нагревался на солнце. И был пристегнут. Ури подбежал, рукой коснулся горячего черного седла. Дзинькнул звонком. Готов был расцеловать свой хардтейлей. Перевел дыхание, вытер с лица пот, полез в карман за пачкой сигарет. Закурил. «Затмение какое-то. Почему я вдруг решил, что оставил его не пристегнутым? Что за черт меня дернул лететь сломя голову?»- подумал он, затягиваясь. Радость, что тревога напрасна и велик на месте была так огромна, что ему даже есть расхотелось. Хотелось только попить чего–нибудь. Он взглянул на часы. Был почти час дня без каких-то минут. В этот момент как будто раскололось небо! Взрыв страшной силы потряс все вокруг. Как по мановению волшебной палочки с разных сторон улиц одновременно завыли, засигналили невесть откуда взявшиеся машины пожарной службы и скорые помощи. Они появились так внезапно, как будто ждали взрыва за углом. Улицу заполнили обезумевшие, искаженные страхом лица людей. Они метались со стороны на сторону, и их сдерживала полиция. «Где взорвалось? Что это? Где это? Теракт!» – обрывки фраз доносились до Ури. Вдруг он услышал слово «Сбарро» и страшная мысль пронзила его: «Пиццерия! Там же незнакомый парень держит мне очередь!». В два прыжка Ури долетел до входа. Над местом, где стояла пиццерия, где он только что был, в синее небо вырывались черные столбы дыма вперемежку с языками пламени. Сердце сжалось, задрожали колени и учащенно забилось сердце от увиденного. Алая кровь на осколках разбитых витрин. Кровь на развороченных стенах стекала по детским рисункам. Перевернутые, горящие столы, дым, огонь и черная копоть кружилась и оседала на белые одежды людей, лежащих на полу. Изнутри этого ада раздавались вопли, громкий плач и крики о помощи. Полицейские, оттесняя зевак, опутывали желтой лентой район взрыва, разматывали ее вдоль прилегающих улиц до самой пиццерии.

На следующий день страна оплакивала 15 своих граждан, погибших в этом жутком теракте. Пять человек из одной семьи: мать, отец и трое их детей. Несколько грудных детей. Также погибли: беременная 30-летняя туристка из США и турист из Бразилии.

Но в тот момент этого никто еще не знал. Для людей как будто бы наступил апокалипсис. Стенания и заламывания рук над убитыми и ранеными. Люди в черных сюртуках, с резиновыми перчатками на руках сновали повсюду. Нагибались и складывали в целлофановые мешочки то, что находили. Ури во всей этой кутерьме, среди стонов и плача во все глаза пытался рассмотреть своего знакомого. Вернее незнакомого. Он даже не знал его имени. Попытался максимально приблизиться к разбитым окнам, но какой-то полицейский бесцеремонно накричал на него и заставил отступить за ограждение. Стоял в оцепенении и смотрел, как мощно фонтанировала пена из рукавов пожарных шлангов. Она алая от крови вытекала из пиццерии и разливалась по асфальту. Смотрел, как санитары заносили в машины носилки с ранеными, поднимая высоко руки с капельницами. Вдруг в глаза бросился оранжевый рукав куртки, свисающий из носилок. «Это он! Это его куртка!»,- рванулся Ури к санитарам.

-Скажите, он жив? Человек этот живой?- крикнул он девушке в белом халате, которая стояла рядом. Но та мельком взглянула на Ури и ничего не ответила. Что-то сказала санитарам и села в машину с непроницаемым лицом.

-Куда его повезут? Это мой брат!-схватил он санитара за руку. Санитар внимательно взглянул на Ури и сказал, что амбуланс из больницы «Шаарей Цедек», что состояние брата критическое. Ури повернулся и пошел прочь, куда глаза глядят, забыв о пристегнутом велосипеде. Долго бродил по каким-то улицам, ничего не соображая, пока интуитивно не наткнулся на свой велик. Сел прямо на асфальт, прислонившись спиной к зеленому ограждению, курил, и до него стало доходить: «Меня могло разнести в клочья, как всех этих несчастных, кто сидел за столиками или стоял со мной в очереди. Этот незнакомый парень спас мне жизнь, а сам погиб. Или он остался жив? Я не имею права покидать Иерусалим пока не буду знать точно, что с ним». Ури увидел проезжавшее такси, вскочил, поднял руку и бросился к машине.

Госпиталь «Шаарей цедек» в Израиле, находился в удобном и красивом районе Святого Иерусалима. Ури никогда не был в этой части города. Он слонялся по приемному покою среди многих скорбных, плачущих и потерянных лиц, прислушивался к их разговорам, надеясь хоть что-то услышать о своем невольном спасителе. Не мог придумать, что спросить у медсестер дежурного поста, как объяснить им о ком хочет получить хоть какую то информацию. Почему не спросил его имя, почему они не познакомились? Оранжевая спортивная куртка, черные волосы и красивые, ровные белые зубы, когда он улыбался. Ури смотрел, как не молодой человек в кипе подошел к доске объявлений и прикрепил список поступивших в больницу жертв. Доску тут же обступили люди, читали, кому-то звонили, кричали и плакали. Ури стоял сзади и тупо смотрел на длинную колонку фамилий. Рядом стояла худенькая, похожая на подростка девушка. Морщила лоб, щурилась, и все время промокала белым платочком сухие глаза.

Ури полез в карман за сигаретами, девушка обернулась.

- Извините. Не угостите сигаретой?- спросила она.

-Угощу,- сказал Ури. Они вышли на улицу. Девушка потянула сигарету из пачки и спросила кто у него тут, в больнице. Ури сказал, что не знает кто. Девушка посмотрела непонимающе. Он пояснил, что не знает, как зовут человека, ради которого приехал сюда. Сказал только, что стояли вместе в очереди, говорили ни о чем. Вернее он рассказывал незнакомцу о своем увлечении велотреком, потом ему пришлось выйти на улицу, решил проверить, не забыл ли пристегнуть велосипед. Парень сказал: «Беги, срочно посмотри! В Израиле любят красть хорошие велосипеды. Спросил, что я буду есть, сказал, что сам все закажет. Я вышел из пиццерии. Минут через десять прогремел взрыв». Ури с горечью сказал девушке, что даже не знает кто он и откуда. «Вы в рубашке родились»- поразилась рассказу девушка. « А у вас кто попал сюда?- спросил Ури. Девушка ответила, что однокурсник, с которым она сегодня собиралась пойти в кино. Ни на что, не рассчитывая, просто чтобы не молчать Ури спросил: «Однокурсник черноволосый?». Девушка улыбнулась: «В Израиле много черноволосых». «Зубы у него белые?»- глупее вопроса Ури придумать не мог. « В Израиле много белозубых»,- девушке это начинало нравиться. «Спросите что-нибудь посущественнее. Я знаю, где у моего однокурсника пигментное пятно,- кокетливо сказала она и широко улыбнулась. -Но пятно можно увидеть только на пляже.

–Давайте хоть мы познакомимся,- вдруг сказала она и протянула руку.– Меня зовут Севан.

-А меня Ури,- взялся за ее пальчики Ури.

–Откуда вы приехали в Иерусалим на своем велике?- улыбнулась Севан.

-Я живу на юге страны в древнем городе Ерухам. Вот приехал после велотрека по Западной Галилее в Иерусалим, а тут теракт! Я живой, а спасителя своего потерял.

-А я потеряла Даниеля. Даже если он выживет, мы уже не сможем быть вместе. «Благовещение» затмило ему меня. - Севан белым платочком промокала сухие глаза.

- Какое «Благовещение»?- переспросил Ури. Девушка то ли не расслышала, то ли не захотела отвечать.

-Я живу здесь, в Иерусалиме. А он приехал ко мне издалека.

Помолчали. Из-за дверей раздавались крики ребенка, и плакала какая-то женщина. Стал накрапывать дождь. Севан протянула руку, ловя дождевые капли:

-Даниель просил меня: «Возьми куртку и зонтик – обещают дождь». Дождь пошел, а когда теперь пойдет Даниель одному богу известно.

-Почему вы так странно говорите?

-Врачи сказали, что ногу придется отнять.

Вдруг Ури встрепенулся. Вспомнил, как парень пока они разговаривали в очереди, беспрестанно баловался с молнией на куртке.

-А у вашего однокурсника была куртка?

-Да, была. То есть у него есть оранжевая куртка,- спокойно ответила Севан.

Ури показалось, что он ослышался.

-Так вы видели его? Он жив?-парень схватил ее за руки и стал трясти.- Где он? Его зовут Даниель?

-Он в реанимации! Без сознания! Это все что я знаю! Не трогайте меня!- оттолкнула она Ури. Тот бросился в двери.

-Вас туда не пустят, Ури! Надо дождаться завтра! Давайте встретимся завтра!

На следующий день с утра они уже были в больнице. Ребятам врачи сказали, что Даниелю ночью пришлось ампутировать левую ногу, что все его тело пронизано болтами и металлическими шариками, что у него серьезное сотрясение мозга но, усилиями реаниматологов угроза жизни снята. Суток через трое его переведут в нейрохирургию, начнется курс интенсивного лечения, потом процесс медленной реабилитации, то есть выздоровления. Выяснилось, что Севан девушка Даниеля. Оказалось, говорила она Ури неправду. Никогда они однокурсниками не были. Севан познакомилась с ним, когда с родителями была в гостях у своего дяди в Сан-Франциско. Это было года полтора назад. Теперь прилетел к ней из Америки. Ури сразу вспомнил его американский акцент, когда он переходил на иврит. Севан подтвердила увлечение Даниеля коллекционированием раритетных старинных картин, гравюр, полотен разных живописцев эпохи Возрождения. «Может, я ошибаюсь, но мне показалось, что Даниель прилетел в Израиль не столько ко мне, сколько в поисках картин. У него на первом месте страсть, азарт поисковика, а потому уже я. Это мама моя мне так сказала,-заметила Севан.-Я с ней согласна. Меня это не устраивает. Может так говорить не красиво, но теперь я ничего не испытываю к нему кроме величайшего чувства жалости. «Благовещение» затмило ему меня» всплыла в голове Ури фраза. Ему вдруг захотелось сказать что-то дерзкое Севан, обозвать ее черствой и бессердечной, но он сдержался. Нужны ли какие-то слова чтобы взывать к девушке, рациональной, как велосипедный насос?

Прошло пять дней. На шестой день им сказали, что Даниеля можно увидеть. Его переводят из палаты реанимации в палату отделения нейрохирургии. До обхода врачей их продержали в коридоре, но вот обход закончился, и они подошли к кровати у окна. Прислонили к тумбочке пакет с напитками, с фруктами. Увидели Даниеля. Много капельниц, свисающая рука, в вену которой капает антибиотик, какие-то трубки исчезали под одеялом, рядом прибор с какими-то датчиками. Он повернул голову в их сторону. Бледное, не бритое лицо с темными кругами под глазами, но сами глаза очень живые, показалось даже с веселым огоньком!

-Пришли, друзья. Здравствуйте,- сказал он на иврите. Губы были сухие, потрескавшиеся.

Севан наклонилась и щекой коснулась его лица, подержала за руку.

-Как ты себя чувствуешь, Даниель? Что говорят врачи? Что у тебя болит?

-Болит нога, которой нет, Севан. Болит, как ни странно. Садитесь. Что вы стоите? Они подвинули стулья и сели.

- Ну, не украли,-Даниель скосил глаза на Ури.

-Что не украли?- переспросил Ури.

-Хардтелей твой не украли? Или украли?- Даниель даже приподнял голову.

-Хардтелей мой? Ах, ты про велосипед? Нет, не украли, Даниель. Не украли! Не волнуйся!

-А что мне волноваться. Мне на нем никогда уже не поехать. Ноги ведь нет. Даже когда их было две, на велосипедах я никогда не катался. Давай лучше познакомимся, в конце концов. Как меня зовут, ты знаешь, а как тебя?

-Меня зовут Ури.

-Руки пожмем, когда я смогу это сделать. Севан, а ты почему молчишь?

-Ты такой странный, Даниель. Тебя заботит стащили или не стащили велосипед! Разве об этом надо сейчас думать?

-Ты права, Севан. Думать мне, конечно, надо о моем неудачном нынешнем прилете в Израиль.

-О ненайденных картинах своих думает!- злорадно пояснила Севан Ури, что имеет в виду Даниель. - Неужели человеку, которому ампутировали ногу больше не о чем думать?

-Ноги, конечно, жаль!- не обращая внимание, на Севан, воскликнул Даниель. - Но меня утешает, что судьба распорядилась правильно. Ури продолжит жать на педали своими двумя. Я же обойдусь одной. У меня же есть запасная! Даниель говорил и улыбался своей белозубой улыбкой.

-Ты мне не ноги спас. Ты спас мне жизнь. Я теперь навсегда твой должник,- у Ури как будто ком застрял в горле.

-Должник? Хорошо. Много не попрошу. Покатаешь меня на хардтелей и мы квиты,- улыбался Даниель.– Или, знаешь что? Я попросил бы тебя посадить на кол Аз А-Дин Масри. Но тварь эта, шахид, предпочел взорваться в пиццерии. А если серьезно, ребята, то сложились, как карточный домик все мои планы приобрести несколько редчайших холстов никому не известных художников Флоренции. Вот это болит хуже, чем нога! Этого я себе никогда не прощу! Потому что уже не добегу до некоторых частных запасников.

-Ну, кто про что, а этот ненормальный о своем!- театрально всплеснула руками Севан. - Ты был лучше подумал, как я теперь смогу тебя на самолет посадить? Кто мне поможет? Вот о чем я переживаю! Как ты перелет перенесешь!

Круги под глазами у Даниеля как будто сделались еще чернее. Он откинулся на подушку.

- Севан, милая, не переживай. За мной брат прилетит.

И вдруг, глядя в потолок, жестоко сказал:

- Тебя же я переношу, а самолет тем более.

-Это ты обо мне! Что ты такое говоришь, Даниель? Как тебе не стыдно! -закричала на всю палату Севан. -Разве этого я заслужила? Не я ли умоляла тебя найти время для мамы, чтобы она полюбила тебя, как сына! Чтобы ты посвятил, наконец, ее в свои планы! Где мы будем жить- здесь или в США! Чтобы показал себя здравомыслящим человеком, любящим ее дочь! Но в глупой своей страсти, ты только показывал ей какие-то идиотские каталоги!

-Для твоей мамы это было бы слишком просто -полюбить меня, как сына! Я усложнил ей задачу– пусть полюбит теперь меня, как инвалида! Теплые глаза Даниеля стали вдруг яростными. Ури сидел в растерянности. Он видел– назревает ссора. Севан задохнулась от возмущения, хотела что-то возразить, но Даниель не дал ей сказать.

-Севан! Когда я буду улетать – я тебе позвоню! Мы должны с тобой тепло проститься! Я ведь прилетал к тебе! А ты настаиваешь, что к Боттичелли. Какой ужас, Севан! Я сейчас вижу, что, оказывается, ты для меня недоступнее, чем он!

Севан вскочила, опрокидывая стул и заламывая руки, выскочила в коридор.

-Иди, Ури, догони ее. Успокой, пожалуйста! Мне сейчас будут менять капельницу, а ты приходи ко мне теперь чаще.

Он протянул руку. Ури легонько пожал его пальцы:

–Я буду приходить к тебе каждый день, Даниель. Дай Бог быстрее тебе поправиться.

* * *

Ури сдержал слово. Даже спустя месяц, когда Даниель, самостоятельно катался на инвалидной коляске, а чуть позже скакал на костылях и даже когда приехал его старший брат неотступно с Даниелем всегда был Ури. И уже вдвоем с братом они гнали его от себя, напоминали о родителях в Ерухаме, о работе, в конце концов, о велотреках, которые пустуют без него. Ури был непреклонен. Его переполняло даже не чувство долга, но необъяснимое влечение к этому искалеченному красивому парню, который, невесть откуда черпает силы и находит мужество так стойко с иронией к себе переносить свалившееся горе. И только может быть потом чувство бесконечной благодарности, которую он не в состоянии выразить для Даниеля. Сколько километров больничных коридоров исколесил Ури, катая целыми днями американца. Он спускался с ним на лифте на свежий воздух, садился на лавочку напротив коляски Даниеля и закуривал. Даниель рассказывал ему что-нибудь из жизни Флорентийских художников. Например, про какого-то Филиппо Липпи, который был нормальным мужиком, но вдруг принял монашеский сан и стал жить в монастыре во Флоренции. Ко всему был пойман на воровстве. Таскал для монашеской знати кувшины с вином, выпивал их по дороге, потом ложился в лесу спать, а утром бежал в монастырь с криком, что на него напали бандиты и разбили кувшин. Потом все-таки был осужден за какой-то подлог. Получил наказание: был сослан в женский монастырь, где без устали совращал монашек, а с одной бежал. По дороге та родила ему двоих детей. В перерывах между всем этим успевал очень грамотно рисовать. «Как тебе нравится такое наказание- жить в монашеской малине и ежедневно срывать свежую ягодку?» - смеялся Даниель и смеялся Ури.

Еще Даниель рассказывал ему об одной грязной сплетне. Она была о Леонардо да Винчи. Ему приписывали, что он якобы был склонен к мужеложству. «Не больше, не меньше, Ури! - восклицал Даниель. - Мало того! Его обвиняли в том, что он занимался любовью с семнадцатилетним натурщиком в художественной мастерской. Ты можешь представить Леонардо да Винчи гомиком? Я нет!». Ури тоже не мог представить рыжебородого великого живописца, каким он его помнил по старинным гравюрам гомосексуалистом. Но с этим то бог с ним! Более всего Ури не мог представить, чтобы человек лишившийся ноги так спокойно, не заламывая рук, не причитая над судьбой, не проклиная Израиль, с таким вдохновением рассказывал о флорентийских художниках! Но, тем не менее, каким бы сильным не казался Даниель расспрашивать и говорить с ним, к примеру, о Севан, Ури не решался. В тот первый день, когда они навестили его, она убежала из палаты и больше ни разу не появилась. Просто подмывало узнать, звонит ли Севан, говорит ли какие-то теплые, примирительные слова, устранили ли они недоразумение между ними? Обо всем этом Ури не спрашивал. Чувствовал Даниелю говорить об этом тяжело. Однажды наступил такой день, когда с присущим ему юмором, стоя посреди терминала аэропорта им. Бен–Гуриона, Даниель сказал, что, наконец, улетает домой, в Америку. Он стоял на костылях. Одна штанина джинс была завернута выше колена, которого не было. Рядом стоял брат и держал под мышкой несколько белых папок–медицинские заключения, история болезни, большая отдельная папка рентгеновских снимков и еще кучу всяких бюрократических бумаг для американских коллег-докторов. Из багажа – спортивная сумка на плече. От Ури не ускользнуло то, как Даниель беспрестанно бросал взгляд то на часы, то на вход, то на многочисленную толпу улетающих и провожавших. Крутил головой во все стороны и не слышал, что говорил ему брат. Кого напряженно искали глаза Даниеля, Ури догадывался. Наконец Даниель бросил это бесполезное занятие.

-Я улетаю, Ури! – пританцовывая на костылях, порывался он обнять Ури. -Это тот самый случай, про который говорят: «Одна нога здесь–другая там». Как вам это нравится? Кто-то оставляет сердце Израилю, кто-то монеты в Средиземном море, кто-то бросает монеты в разные фонтаны, а я здесь отбросил ногу!

-Это не все. А ты знаешь, Ури, что Даниель стал еще и глухим на одно ухо! Вследствие взрыва у него разорван слуховой нерв. Он никогда не будет слышать правым ухом,– сказал немногословный до сих пор брат.–Но он не расстраивается! Говорит мне: «Ван Гог тоже был без уха». А что касается вашего Израиля, то до того, что случилось с братом, он представлялся мне непотопляемым крейсером в океане арабской ненависти. Улетая сегодня, я так не думаю.

- Теперь время и мне сделать официальное заявление перед посадкой в самолет!– улыбаясь, перебил брата Даниель.-Ури! Не слушай этого янки! Ева не ела яблоко, Ван Гог не отрезал себе ухо, а Колумб никогда не был в Америке! Все! Давайте прощаться! Регистрация закончилась.

Он неловко потянулся к Ури, костыль выскользнул из-под мышки, сухим выстрелом упал на пол. Но никто не обратил на это никакого внимания. Они стояли, прижавшись, друг к другу, похлопывали по плечам и молчали. Потому что Ури давили слезы, а Даниель уже все сказал. Ури давили слезы, но он все-таки не утерпел, шепнул:

-Может что-то Севан передать. Она вчера звонила мне.

Даниель медленно отстранился от Ури, взял в руку костыль, поднятый братом:

-Спасибо тебе, Ури, за все! Спасибо, братик! Сколько времени ты потерял из-за меня! Сколько бы трасс исколесил! Умоляю тебя–будь на своих треках осторожен! У вас и без них легко со смертью не разминуться. Я тебе звонить и писать буду. А Севан скажи: Никто не умирает от недостатка секса, а тем более от недостатка внимания. Умирают от недостатка любви.-Заморгал глазами и добавил: Прежде чем любить ей необходимо научится ходить по снегу, не оставляя следов.

Повернулся и заскакал к эскалатору, догоняя брата. Вдруг обернулся: «На будущий год в Иерусалиме!»- крикнул во все горло на прекрасном иврите. Ури увидел слезу на щеке.

* * *

Много времени спустя, когда друзья почти ежедневно общались по телефону, писали друг другу коротенькие письма и виртуально встречались в Интернете, Даниель получил однажды от Ури уведомление. В нем он писал о том, чтобы тот нашел обязательно время и приехал такого-то числа в аэропорт, встретил такой-то самолет из Израиля, в котором летит Урин знакомый. Человек этот должен передать одну желанную для Даниеля вещь. Сколько ни допытывался Даниель, о какой вещи идет речь и что имеется в виду, Ури был немногословен. Говорил: «Когда развернешь–сам увидишь». «Уж не нога ли моя нашлась?- смеялся Даниель, прижимая глухим ухом к плечу мобильный телефон.–Беру только протезы! У меня их восемь! Несу сильные убытки, покупая для них по одному ботинку!»

Наступила осень, сентябрь. В Сан-Франциско было по–летнему тепло. Город, как и вся Америка, отметил недавно праздник День Труда. Праздник, посвященный общественным и экономическим достижениям американских трудящихся. Он закончился, наступил день прилета Уриного знакомого с таинственным подарком, и Даниель приехал в аэропорт. Он уже довольно сносно управлял специальным автомобилем, который был оборудован для водителей с одной ногой. С прошлой работой пришлось расстаться. Пригласили на другую, ценя его опыт и коммерческий склад ума во всем, что касается банковских операций. Объявили посадку самолета авиакомпании «Эль–Аль» и вот очень скоро Даниель выделил из очереди выходящих в терминал человека, внешность которого, совпадала, с Уриным описанием. Человек тоже узнал Даниеля, помахал ему рукой, шустро стал толкать впереди себя тележку и вот они уже обменялись крепким рукопожатием.

-Вот это вам, господин Даниель,- сказал человек и потащил из тележки приличных размеров прямоугольник, завернутый в плотную бумагу и перевязанный шелковым шнурком.

-Что это?- простодушно спросил Даниель.

-А вы не догадываетесь? Не маца, конечно, для книги рекордов Гиннеса! Чтоб вы были здоровы! Картина! Это картина дорогая! Я в самолете ночь не спал! Все порывался в багажный отдел проникнуть, чтобы лично посторожить! Так не пустили! Все! Снимаю с себя всякую ответственность! Принимайте! Время не терпит! Мне еще пересаживаться на Детройтский самолет! Человек сказал это и растворился в толпе. Даниель даже не успел сказать ему «спасибо». «Картина!- не верил своим глазам Даниель.- Боже! Какая бы она не была – приму ее с поросячьим восторгом! Она ведь от Ури! Но что может завернуть в эту бумагу спортсмен – велосипедист!? Он так далек от шедевров мировой живописи, как я, безногий, от велосипеда!». Вытащить ее тут же, посреди терминала из упаковки–это желание захлестнуло Даниеля так нестерпимо, что руки сами, без его воли, стали развязывать шнурок. Он освободил от бумаги картину. «Благовещение» Сандро Боттичелли во всей своей блистательной красе предстало перед глазам Даниеля. Ангел, упавший на колени, а за его спиной струи воздуха, рассекаемого при полете, вздымают прозрачные, как стекло, едва видимые покрывала. Его правая рука с большой кистью и длинными нервными пальцами тянется к деве Марии, а Мария, словно в забытьи протягивает навстречу ему руку. Внутренние токи, невидимые, но ясно ощутимые, струятся от его руки к руке Марии. Заставляют трепетать и сгибаться все ее тело.

Даниель чуть не упал со своих алюминиевых костылей. Его как будто пронзили те же токи, которые струились от руки Марии. Он любовался картиной, не имея сил отвести от нее восхищенного взгляда. Неизвестно сколько времени стоял бы он в полном оцепенении, не веря собственным глазам, глядя, на полотно, как на мираж, принимая увиденное за галлюцинацию, когда бы из этого столбняка его не вывела возникшая вдруг волна нарастающего людского гула аэропорта. Терминал неожиданно пришел в движение. Взволнованные голоса со всех сторон, частое мигание света над куполом огромнейшего зала, голубые, прерывистые, яркие вспышки, рекламных щитов, блики мониторов над стойками регистрации. Какая-то тревожная, чрезвычайно важная информация по громкой селекторной связи аэропорта, суета полицейских и долгие сирены машин где-то далеко снаружи, заставили Даниеля оторвать глаза от ангела и девы.

-Что происходит? Что случилось? – бросил он полицейскому, который докладывал что-то по своей мобильной рации.

-Воздушная атака двух « Боингов» в башни торгового центра! – крикнул он Даниелю.

-Арабские террористы захватили самолеты и врезались в оба здания! - завизжала какая-то полная женщина с ребенком на руках.- Рухнул небоскрёб «Северная башня!» У меня там сын! Сын у меня там!- билась она, как в истерике и громко плакал ребенок.

У Даниеля помутилось в голове. Час тому назад он сидел у себя в офисе на 82 этаже и разрабатывал на компьютере менеджерскую обновленную программу по защите от несанкционированного доступа к банковской информации. «То есть если бы я не приехал за картиной - был бы погребен сейчас под обломками рухнувшей башни! Если бы не настойчивые Урины уведомления приехать в аэропорт я бы погиб!? Ури, дорогой мой израильтянин, знаешь ли ты, что сотворил?» Бледный, шокированный Даниель стоял в оцепенении, держа перед собой картину, а его толкали, задевали локтями, несущиеся, испуганные страшной новостью люди. «Благовещение»- благая весть! Благая весть получить подарок, привезенный с оказией! Твое благовещение спасло мне жизнь! Брат мой! Мы квиты! Я спас тебя, ты спас меня!». Непонятно почему, но вдруг Даниель вспомнил, что картина была заказана Боттичелли по случаю окончания поразившей город эпидемии. Больницы были переполнены горожанами, зараженными чумой.

Неожиданно нестерпимо заболела нога, которой не было. Он плюхнулся на мраморный пол, отложил костыль и придвинул Урин подарок поближе к себе: «Напишет ли кто-нибудь, когда-нибудь, картину, символизирующую закат эпохи, которая поражена эпидемией арабского терроризма?– пронзил воспаленный ум Даниеля шальной вопрос. Ответа не находил.

Было это 11сентября 2001 года. Электронные часы на стене показывали:10.час.49 мин. 50 минут назад рухнула Южная башня, получасом позже, как цветок осыпалась Северная.

* * *

Историческая справка.

Террористический акт 11 сентября 2001 года — цепь катастроф, вызвавших массовую гибель людей в Нью-Йорке, Вашингтоне и юго-западной Пенсильвании в результате захвата пассажирских самолётов и тарана ими Пентагона. В результате террористического акта погибло 2973 человека, не считая 19 террористов, в том числе 246 тех, кто летел на самолётах, 2602 — в башнях Всемирного торгового центра (из них 343 пожарных и 60 полицейских) и 125 — в Пентагоне; кроме того, 24 человека считаются пропавшими без вести.