Под крылом Михаила Булгакова

или

Не было бы счастья, да квартирный вопрос...

 

Интервью с главным режиссером театра «КомедиантЪ» Ириной Егоровой.

 

Как утверждал легендарный Воланд, квартирный вопрос москвичей испортил. Вот уже и новый век на дворе, а вопрос этот домокловым мечом висит над головами жителей столицы. Многие небольшие московские театры страдают от невозможности арендовать хотя бы маленькое помещение под репетиции, а играть приходится в школах и детских садиках. Поставить спектакль взрослого репертуара и сыграть его на хорошей сцене – позволить себе такое бездомный театр без спонсоров даже и не мечтает.

Так что же делать? Переходить на камерные сказки и мечтать о лучших временах? Или распускать коллектив и стучать в чужие двери? А если есть свои идеи? И не реализовать их просто невозможно?!

«Раз нет возможности свершить,

И нету права – не свершиться!..»

Это уже из стихов Ирины Егоровой, главного режиссера театра «КомедиантЪ», театра, прошедшего все круги ада бездомности, не раз бывшего на грани катастрофы, но…

 

- Не было бы счастья, да несчастье помогло – народная мудрость глубже, чем кажется на первый взгляд, - говорит Ирина: Как часто мы клянем судьбу за трудности, которые она нам посылает, а потом, по прошествии лет вдруг понимаем, для чего были нужны эти испытания! И оказывается, что сегодняшняя удача была бы просто невозможна без вчерашнего кошмара.

Когда впервые возникла мысль ставить спектакль в музее-квартире Михаила Булгакова, она казалась просто бредовой.

- Но ведь у театра есть спектакль «Он – Сам», который уже седьмой сезон идет в музее Владимира Маяковского?

- Музей Маяковского другое дело, там какие пространства! Огромные залы. И выставочная экспозиция – готовые декорации. А здесь то просто квартира. Длинный коридор и комнаты по обе стороны. В одну комнату можно посадить 20, ну 25 зрителей. Никакого театрального света. Актеры от зрителей на расстоянии вытянутой руки, а то и еще ближе. Понятно, что обычный спектакль в таких условиях невозможен. К тому же Булгаков – любитель розыгрышей и мистификаций, автор «Мастера и Маргариты» – разве можно о нем – обычно?

Все лето мы с художественным руководителем тетра Аленой Чубаровой читали биографические материалы. Перечитывали пьесы. Романы и рассказы самого Михаила Афанасьевича. И постепенно, как из тумана, стала проявляться идея, которая манила своей фантастичностью. Сделать действие, идущим сразу в двух комнатах… Одни и те же актеры для двух групп зрителей одновременно играют как бы два похожих, но все-таки разных спектакля. Убиваем сразу двух зайцев: и зрителей уже не 20, а 40. И принцип раздвоения спектакля на параллельные пространства вполне в духе Булгакова.

- Да, идея не стандартная. Но не совсем понятно, как это на практике?

- Репетировали с секундомером. Сцены писали и переписывали так, чтобы их можно было играть как в одном порядке, так и в другом. Знаете, есть такие слова, и даже фразы в русском языке, которые читаются туда и обратно, типа «Роза упала на лапу Азора». Вот нам надо было сочинить что-то такое только в сценическом варианте.

- Какая-то фантастика.

- Вот и нам так казалось. Мы доказывали артистам, что все получится, а сами, честно признаться, сильно сомневались. Но когда мы поставили точку в последнем варианте сценария (а было это в 3 часа ночи) неожиданно за окном начался… салют! Наверное, кто-то петарды запускал. Но очень много, штук 30 подряд, как в новогоднюю ночь. А ведь праздника никакого в тот день не было. Фантастика! Мы решили. Что Булгаков нас благословил.

А уж когда впервые оба сценария были сыграны параллельно, и все сцены сцепились, срослись, наша «машина времени» заработала!.. Мы вышли после репетиции, обалделые, глянули друг на друга заговорщицки: «Ирка!..» – «Алёна!.. Получилось! Работает!!!!» Наши актёры, услыхав, набросились на нас: «Так вы до сих пор не знали – получится ли?!». – «Конечно, не знали! – ответили мы, ошарашенные счастьем, – ведь до нас этого велосипеда ещё никто не изобрёл!»

- И как этот спектакль идет сейчас?

- Тьфу! Тьфу! Тьфу! Билеты за месяц заранее заказывают. Мы потом добавили еще общее начало в коридоре: веселое, коммунальное. Квартира 50 по Садовой после революции стала первым в Москве домом – рабочей коммуной. Булгаков писал свою «Белую гвардию» в окружении еще тех соседей.

Потом артисты-красноармейцы разводят зрителей по двум «залам», согласно мандатам (билетам), у кого белые мандаты – те господа, а у кого красные – товарищи. Во время действия звуки из одной комнаты доносятся до другой, и это тоже играет. Действие как бы не ограничивается пространством игрового помещения, а выходит за его пределы, распространяясь на всю квартиру.

- Ваше сотрудничество с музеем не ограничилось одним спектаклем?

- Михаил Афанасьевич взял нас под свое крыло. Театр в его жизни занимал огромное место. Он любил, понимал театр, много работал для него. Но в полной мере его «роман с театром» при жизни так и не состоялся. Возможно, поэтому театральные проекты стали составной частью работы музея. Вскоре после премьеры «Садовая, 10, далее – везде…» мы начали экспериментальный проект «Театр с листа или современная драматургия в квартире Булгакова», проводим театрализованные читки пьес современных авторов. А сейчас готовим к выпуску премьеру, новый спектакль «Доктор Б.»

- Снова о Булгакове?

- Конечно. Но теперь о периоде, когда он, только окончив университет, молодым врачом приехал работать в земскую больницу. Мы взяли за основу несколько рассказов из «Записок молодого врача» и соединили это с выставкой «Доктор Булгаков», которую проводит музей.

- А что необычного будет в этом спектакле?

- «Нехорошая квартира» на этот раз превратится… в больницу. Вместо билетов зрители получат талон к врачу, при входе примут лекарство по рецепту, а вместо антракта специальный театральный психотерапевт (работник музея) погрузит их в мир научных медицинских изысканий начала века.

- Действие будет идти снова параллельно в двух местах?

- Нет. Повторять один прием дважды… Булгаков бы нас не одобрил. Действие начинается, по сути, прямо от входной двери, идет в коридоре и в трех комнатах, но только для одной группы зрителей, которым придется играть роль пациентов. Их будет всего… 25. Мы пока не знаем, как будет окупаться этот спектакль. Театр ведь не только искусство, но еще и производство. Хотим мы этого или нет, но полет фантазии часто приходится тормозить бытовыми проблемами. Полноценного финансирования у нас нет, спасибо Благотворительному фонду «Фарватер», помощь которого просто неоценима! Но увы, недостаточна.

- М-да. играть для 25 человек, не слишком рентабельно.

- Зато… Это совершенно особая атмосфера, когда зрителей чуть больше, чем актеров, когда можно заглянуть в каждые глаза! В каждые! Это очень сильно отличается от черной пропасти зрительного зала, где свет софитов разделяет мир на тех, кто смотрит и тех, кто показывает. На наших спектаклях никакой 4-ой стены нет и в помине, зрители невольно становятся действующими лицами спектакля.

- Но интересно, как сами актеры относятся к таким спектаклям, и где им интереснее играть: на сцене или в таком вот узком кругу?

- Как играющий режиссёр, осмелюсь сказать, что в тесном кругу интереснее. Ведь в такой ситуации нужны одновременно: и определённая мера театральности, и киношная искренность, достоверность, и большая степень импровизации в русле заданного образа, жанра, стиля, обстоятельств. Кроме того, в такой ситуации ото всех актёров требуется эмоциональная подвижность, способность по несколько раз за спектакль перевоплощаться в абсолютно разных персонажей. И колоссальное чувство партнёра, ансамбля – даже на расстоянии, особенно если спектакль идёт в двух залах параллельно и нужно точно держать ритм, чтобы совпасть по всем переходам – из зала в зал, из образа – в образ. Короче, для всего этого требуется виртуозный профессионализм. Всё это мобилизует, держит в форме. Это, своего рода, творческий альпинизм – постоянный экстрим. Тут уж не соскучишься. Да и с артистами нам повезло, что и говорить! Такая творческая жизнь требует маниакальной отдачи – как в профессиональном, так и в человеческом плане.

Вообще-то, наше отношение к театру, пожалуй, точнее всего можно определить словами самого Булгакова:

«В классическом японском театре, прежде чем начать игру, и после того, как игра закончена, кланяются до земли. Это поклон не зрителю, а тому, кто дал возможность совершить игру. Подмостки –– пространство не только освещенное, но и освященное, требующее от актера не просто читки, но и… «полной гибели всерьез». Маленький театр – своеобразная республика, отгороженная от остального света, один дом, одна семья, где каждый открыт перед всеми настежь, где на сцене пытаются постичь жизнь, а жизнь понимают по законам сцены… Нет ничего в мире, на что актер променял бы эту возможность – играть! Играть значит жить – единственный смысл и закон актерского бытия».