Мысли сумбурные мечутся в полубольной голове, И не желают никак становиться строками ритмичными. Вот и шатаюсь с утра, одурев или осоловев, Перебираю события жизни всеобщей и личные. Нету гармонии в мире вокруг, и внутри у меня – Тоже неважно, и, прямо скажу, недостаток гармонии. Только стараюсь бороться, впустую других не виня, Опустошаю резервы сарказма и самоиронии. Как ни мудри, истощается слёз нерушимый запас, Можно вполне прикурить от горячего взгляда уставшего: Праздник сегодня печальный и странный случился у нас, Как юбилей драгоценного друга, безвременно павшего. * * * Накидало по белому снегу опавшей листвы, Неожиданно так – белизну желтизной разукрасив. Гаражи громоздятся подобием гор меловых, Где-то там, к горизонту, сливаясь в причудливой массе. Словно охрой по грунту холста шаловливых мазков Набросал, то ль чудак, то ли гений – поди, догадайся. И не лишними будут, пожалуй, две пары носков, Ибо дрожь пробирает, как в норке дрожащего зайца… * * * А той весной сирень не расцвела: Осталась в нераскрывшихся бутонах. Ей не хватило, видимо, тепла, Метёлками торчала в пышных кронах. Обещанное буйство красоты, Доселе не бывавшее не разу… Как будто не свершённые мечты – Безрадостный итог являли глазу. На фоне расцветающей земли Торчали полумёртвые будылья. Казалось: это мы не сберегли, И подломились слабенькие крылья, Судьбу на «до» и «после» раздробя… Всё виделось и делалось – иначе: Была весна последнею – на даче, И первою весною – без тебя… * * * А снег и падает, и тает, Я знаю, снова будет слякоть. И рифма просится простая, Но я, назло, не стану плакать. Я подожду, и, может статься, Опять наладится погода… Насочиню импровизаций Для развлечения народа. Забыв тревог и сожалений Сумбур, который ночью снится, Займусь фиксацией мгновений, Лепя слова на снег страницы. Задам мажорного аккорда Оптимистические ноты, Отшлифовав в системе Word`а, Взбодрюсь, как будто антидотом. И атмосферное давленье Уже не так меня тревожит. Пусть бродит тело мрачной тенью – Но голова – хоть что-то может. * * * Словно зеркало, снег Отражает огни фонарей. И светлей во дворе Зимней ночью, чем ночью осенней. Начинается век, Как обычно, с больших скоростей, И об этой поре – Бесполезны укоры и пени. Человеческий мир Нестабилен, как чаши весов, Нагружённые впрок Жаждой страсти, наживы и крови. А бренчание лир Привлекательней воя басов. Но житейский урок, К сожаленью, намного суровей, Чем могло бы порой Показаться сквозь розовый флёр, Застилающий взгляд Нам, наивным, доверчивым, юным… Всё сильнее зимой Заедают стартёр и жиклёр. И едва ли сулят Нам прозрение суры и руны. * * * А годы, как реки, то прямо, то вкось, То плавно, то бьют бурунами… Плывёшь, то, надеясь на русский «авось», То споря технично с волнами. Недели мелькают, как кадры кино, Отснятые кем-то в рапиде. Замедленный темп, позабытый давно – Несётся в ускоренном виде. С одной стороны, ненавязчивый быт – На скорости мне не заметен. С другой стороны, это время твердит, Насколько давно мы – не дети. Сжимаются годы, недели и дни, И, в общем, на сердце тревожно, Поскольку есть знание – вере сродни, Что, в принципе, так невозможно. Что годы и дни – всё такой же длины, Как в прошлом, умчавшемся веке. И звёзды всё те же на небе видны, И так же извилисты реки. Четыре реки порождают слова, И что-то в судьбе ещё значат: Айдар, что из детства, родная Нева, И Лета со Стиксом в придачу. * * * Темперамент генеза неясного На приневских болотах пророс. И с чего вдруг такая я страстная – Удивляющий многих вопрос. Вся бурлю от сигнала малейшего, А эмоций сдержать не могу. Хоть характера, вроде, добрейшего, Но мечусь, как пантера в кругу. Словно в сердце – заранее ранена, Звуковою накрыта волной. От какого там предка-южанина, Мне достался характер взрывной? Я киплю вулканической лавою, Хоть вулкана не видно нигде. Но ведь айсберги пресные – плавают В абсолютно солёной воде. * * * Что есть гуманизм: мораторий на казни – Сама доброта к кровожадным убийцам? Которых закон не карает, а дразнит, И вскоре на волю идёт кровопийца. Здесь всё покупается, вплоть до леченья, А врач так и тянет к карману ладошку – И гибнет несчастный ребёнок в мученьях… Для власти же, словно, вся жизнь – понарошку: Надуманы страсти, надуты отчёты, И толпы согласных, играющих в "выбор"… И те, кто лишён полноценной работы, И те, кто работает лишь за "спасибо". И как ни старайся, не сводит с концами Концы, как в народе у нас говорится… И нет у них сил: становиться борцами, И к ним их посев не вернётся сторицей. Не надо спешить задавать мне вопросы: Мол, кто виноват, и что делать, Марина? Да я и сама, угодив под колёса, Всю тяжесть событий взвалила на спину. Как в адском котле, я – в параметрах темы, Моё резюме же – предельно простое: Умышленно созданы эти проблемы, И неразрешимы – при нынешнем строе. * * * Обресть такую божью милость Я вовсе не мечтала даже. И вдруг, глядите: очутилась, Но, правда, в рамочках коллажа, В том, девятнадцатом, далёком, И строго-романтичном, веке, Когда не только у истока Кристально-чисты были реки. Вписалась! Раз и всё готово – В свою любимую эпоху! О, я б в том веке, право слово, Наделала переполоха! * * * Не зима, и не осень, а так: Непонятное, смутное время… Но твержу, что погода – пустяк, Всё – в мозгу! И корябаю темя. Ни пройтись, прогуляться – дожди… Ни по снегу, хрустя, прокатиться. Хоть полвека погоду прожди – Лучше тем, что дано, насладиться! * * * Ни белизны, ни солнечного света – Чем характерна русская зима… На радости наложенное вето, И предпосылки, чтоб сойти с ума. Всё серо, словно осенью постылой, И только безнадёжно холодней. Приходится напрячь остаток силы, Чтоб превозмочь унынье этих дней. Не снег хрустит – топорщится, пустая, От съеденных фисташек скорлупа, И тает, до земли не долетая, Порхающая манная крупа. Пожухлая, сквозь слякотную серость, Пучками пробивается трава… Да, мне зимы – не больно и хотелось – Пускай весна скорей берёт права. В остатках недотаявшего снега, Игриво размешает акварель. И скрипнет март, несмазанной телегой, И, на мази, покатится апрель. Разок-другой мазнёт – и запестрело Слепых весенних дней папье-маше… Когда тепло, вольготно, вроде, телу, А легче, почему-то, на душе… * * * С утра – дождя по лужам действо, Не назовешь приятно кратким. А львы у стен Адмиралтейства К воде спускаются украдкой. Никто не схватит их за лапы, Никто не сядет им на спину, А дождик продолжает капать, Над миром тучи опрокинув. В высотах облачных простужен, Он терпеливо сеет капли. Я перешагиваю лужи С изяществом болотной цапли. Глубокой осени простуда Укоренилась между нами. А Невский обещает чудо, Маня рекламными огнями. * * * Я слушаю песню твою – В ней очень простые слова, И вместе с тобою пою, И кругом идёт голова. Пленительно нежный мотив По волнам эфира плывёт, Как будто меня подхватив, Уносит в неведомый год. Уносит в несбывшийся миг – Твой голос и магия слов. Пространства разрыв или сдвиг – Судья был, как видно, суров. Во времени нас разбросал, Местами меняя миры… И звуков звенящий накал, И чувств, что, как вечность, стары. И юны, как солнечный свет, Как запах озоновых гроз… Внезапно возникший ответ На тот, нерешённый вопрос. Я слушаю песню, она Всё так же: стара и нова… Несёт по эфиру волна – Души моей вечной слова. * * * Близорукий мой взгляд, искажённый Дальнозоркостью прожитых лет, Отдалённый уже, отстранённый, Предзакатный – на прошлый рассвет. Посторонний, уже не предвзятый, Ибо рано я стала стара, Ибо многое мне поздновато, А иное – ещё не пора. Иногда – с напряженьем прищура, Иногда – свысока, по верхам. Что моя поглощает натура – Отдаю, не жалея, стихам. Отдаю – и назад принимаю, Отражённым и мягким теплом. Не кривая выводит – прямая, Значит, рано, в утиль и на слом. * * * Верит в бога – нынче, большинство, Кто-то – даже истово и рьяно. Где ни глянь – повсюду божество: Строго ли, задумчиво, иль пьяно… Но зовёт, как правило, к добру, К миру, гуманизму, благородству. Пастве, обитающей в миру, Есть, где подчищать своё уродство. Дьяволопоклонников – прямых, Сходу не заметишь, чтобы явно Чтился бы нечистый: ни у них, Ни у нас, тем более, подавно. Лихо осенив себя крестом, В бой идут на чуждые пределы: Чтоб грехи замаливать потом – Скажем, на досуге – чем не дело? Кто они? Ислам или буддизм, А возможно ветви христианства, Их ведут на новый катаклизм – С прежним и кровавым постоянством. Я клянусь, что суд мой не предвзят, Просто, сил осталось на пределе: То ли лгут они – что бог их свят… То ли бог – не свят на самом деле… * * * "Музыкант играл на скрипке…" Б.Ш.Окуджава У каждого, видимо, свой, непохожий скрипач… Вот так же и я вспоминаю, сквозь скопище дней, Сквозь рваные полосы радостей и неудач: Ту скрипку в руках и смычок, занесённый над ней, Того скрипача, что служил инженером у нас, И только однажды явился со скрипкой ко мне, И слёзы, казалось, готовые брызнуть из глаз, Когда он смычком прикоснулся к немой тишине… Когда разорвал громогласным аккордом покой Того кабинета, в котором работала я… А я лишь сумела взмахнуть виновато рукой, От резкого звона дыханье на миг затая… Для зала огромного тот, предназначенный звук, В стенах кабинета метался, как птица в силках, А скрипка, звеня и дрожа, вырывалась из рук, С душой скрипача воспарив и летя в облаках… И звук оборвался внезапно, в какой-то момент, Мелодией странной в ушах задержался финал… Скрипач-самоучка вздохнул, опустил инструмент, А после – меня неожиданно замуж позвал. * * * А что есть ад? Терзанье тела Давно известными методами – Так наше тело претерпело От вечных дрязг между народами – Такие пытки и мученья, Что если есть в аду подобное, Его слизали, без сомненья, Взглянув на наше место лобное. В подвалы пытошные глянуть… А то ещё: Майданек, Лидице… Ни богу, ни чертям – по сану – Такое – даже не привидится! А если мы в аду, как тени, Так, бестелесно, станем мучиться – Душевных мук хитросплетений, Таких – придумать не получится, Какие, здесь, на свете этом, Нам достаются незаслуженно. А те, что есть, по всем приметам, В аду – ослаблены, обужены… * * * День уходит с земли, Словно грязная скатерть Поползла со стола, Прямо в стирку: как не было дня. В темноте не пылит, И не пачкает грязью некстати – Что могла – отдала, И сползает, посудой звеня. А на завтрашний день – У кого-то остались От попойки былой Не отстиранных пятен следы. И куда их ни день – Постепенно, засалясь, Что казалось игрой, Создаёт ощущенье беды. Ну, а многим из нас Так легко обходиться, Столь удобной в быту Однодневкой – посудой мечты… И скатёрка – на раз. Так легко, без амбиций… Воровством за версту – Отдаёт от такой простоты. * * * Однако, не жарко – меня и под курткой пробрал Хитрец-ветерок, откровенно холодный. Метёт, суетится, как будто, на судне аврал, А он – самый главный в сегодняшней вводной. Остатки листвы заметает, и словно, за борт Пытается сдуть – от начальства подальше. Гудит, как штрейкбрехер, тревожа бастующий порт: Порыв трудовой – откровенно, без фальши. Ему не нужны ни оплата, ни блага, ни приз За первое место, ни грамота даже… Зови – хоть муссон, хоть пассат, хоть волнующе, бриз – Он весь на виду, в состоянии ража. * * * Дни рождения радуют лишь до поры, А потом наступает особый момент, Когда, вроде бы, жизнь и приносит дары, Но уже порываешься юркнуть под тент От когда-то приятной полдневной жары. И срывая с подарков обёрток и лент Наслоенье, подобное струпьям коры, Ты уже не глядишь на престижность и бренд, А вникаешь в глубины, в чужие миры, Независимо от поступления рент… Это значит – мудры, но не значит – стары, И растёт понимания жизни процент, Углубляется знание правил игры, И родней седина, чем любой перманент. И важнее всего – при маршруте – с горы: Уловить и расставить реальный акцент. * * * Мать-Нут, лежащая над Гебом, Под Ра ласкающей рукой…*) Почти безоблачное небо, Чья синь сливается с морской… Контрастом мрачного Эреба **) Сияет ярким светом дня… Картина, в пику ширпотребу, Очаровавшая меня: Архип Куинджи, берег Крыма, Прелестный маленький пейзаж – Влекла туда неодолимо, Сквозь петербуржский антураж. И много больше, чем другие, Мою питала ностальгию… ******************* *) По одной из версий древнего мифа отцом Ра был Геб (земля), а матерью — Нут (небо); каждый вечер мать проглатывает его и он возвращается в ее утробу, а на рассвете следующего дня Нут рождает его вновь. (с) **) В древнегреческой мифологии персонификация подземного мрака. Вместе с Никтой (Ночью) родился из Хаоса, а потом, соединившись с ней, произвел на свет Эфира Гемеру (День). (с) * * * Так легко богатому – гуманность Проявлять, и щедро, при народе, Всех дарить. Но жаль, что эта странность У богатых не особо в моде. Хорошо счастливцу – руку дружбы Протянуть тому, кто в лютом горе. Но беда других – счастливцу чужда, Что ему до горестных историй. Трудно ли здоровому – болящих Чуть приободрить – и зачастую Этого достаточно. Но чаще – Здоровяк – скорей других спасует. Крутишься, как можешь… Только прахом Всё идёт: колдобины, ухабы… Легче быть в монастыре – монахом, Чем в миру – порядочным, хотя бы. * * * Сеется мелкий снежок из повисшей над городом тучи. Разнообразят пейзаж только стайки синичек проворных. Ветер легонько качает поникшие ветви плакучей Голой берёзы с берёстой в подпалинах иссиня-чёрных. Мне непонятна та высшая степень их жизненной силы, Что позволяет ветвям обнажённым, как ниточки тонким, Выйти весною живыми из плена холодной могилы, И не отправить однажды сухую листву – похоронкой. Тоньше, чем пряжа верблюжья, что ласково вьётся на спицах, Каждая черная веточка, столь беззастенчиво голой Ныне представшая нам. И никто за неё заступиться Не пожелает. Она исполняет протяжное соло. Соло прекрасной, живой, но застывшей, как мёртвой, берёзы, Не защищённой ни снегом, ни рядом стоящей толпою Стройных, таких же, подруг. Ничего не спасёт от мороза. Снег ненавязчиво сеется мимо перловой крупою. Арфой Эоловой, нежно дрожащей в холодных, жестоких, Цепко-бестрепетных, ласки не знающих, пальцах Борея, Каждой застывшею клеточкой верит, что вешние токи Всё же разбудят её. И колдует: скорее, скорее!.. * * * Что в Берлине, что в Риме, в Нью-Йорке с Парижем: У кого-то – послаще, у тех – покислее, У кого-то погуще, у многих – пожиже. А толпа-то повсюду: всё злее и злее. А толпа-то давно уже бога не ищет, Хоть шагает порою под именем бога… Их ведут за собою большие деньжищи, Тех, кто алчен и зол, и кто мыслит убого. Всех сметут на пути своего "Ненавижу!": Тех, кто думает, выглядит, верит – иначе… А в Нью-Йорке ли, в Риме, в Берлине, в Париже – Ничего уже место, по сути, не значит… * * * Здоровья окружающей среды Блюститель, контролёр, охранник, ратник: Нас от заразы, мора – от беды – Спасает отвратительный стервятник. И мне, возможно, было суждено Копаться в человеческой заразе, Чтоб извлекать полезное зерно, Как ибис, из глубокой нильской грязи… * * * Уж так в этом мире сложилось, Уж так на земле повелось: Надеешься ты на "авось", А может, на божию милость… И как бы дорожка не вилась, С другими ты вместе иль врозь, Не грузно, а может, хоть брось – Но всем нам дорога – на силос… * * * Дурманящий запах палящего летнего дня, И телепомехою – марево к небу струится. А речка недвижна, приятной прохладой маня, Тела обнимает и плещет в горячие лица… Но так ненадолго хватает прохлады её, Лишь стоит покинуть упругие тихие воды… Вода из колонки обдаст леденящей струёй, Идущей с такой глубины, что капризы погоды Ни в минус, ни в плюс не влияют – всегда холодна, Прозрачна, свежа и слегка минерального вкуса. Я, кажется, скважину выпить готова до дна, А брызги летят, как большие хрустальные бусы, Рассыпавшись, ловят светила шальные лучи, Сверкая, дробясь, разлетаясь на сотни осколков… Надеются пыль охладить, но пока что – без толку. И сохнут мгновенно, настолько лучи горячи. * * * Старик, на Монмартре проведший немало часов, Сбежавшихся в дни, словно юркие капельки ртути, В пальто запахнулся, как будто на прочный засов, Сощурил глаза, постигая источники сути Всего бытия. И ложится на лист карандаш, Немного дрожащий в руке, так уверенно-твёрдо, Как будто не важен для мастера весь антураж – Он здесь не затем, чтоб просить. И внушительно-гордо Мгновенье взирает на мир, и прищурясь опять, Кидает штрихи, намечая края силуэта… И, видимо, мало волнуясь о том, чтобы взять – Опять одарит нас глубинами автопортрета… * * * Не слезли с того паровоза, Хоть мирные люди вполне… И чувствуем сердцем угрозу, Пусть даже пока что – не мне… Мы знаем, что – грех, что – опасно, И смотрим в прицелы строки… Пыхтим на путях, на запасных, А стрелки – ведут в тупики. * * * На личных вещах – отпечаток владельца нетленный, Предметы в быту – остаются, как будто, нейтральны… А в душах живущих при взгляде – штормит многобалльно. Лишён справедливости мир этот, странный и бренный. Приходит на ум, к сожаленью, не только поэтам: Насколько же вещи бывают людей долговечней… А мы своей жизнью играем легко и беспечно, Отчёта себе не давая в явлении этом. * * * Моя биография с виду предельно проста, В ней всё адекватно, короче, в параметрах нормы. Училась, росла, изменялась и сущность, и формы… И с виду посмотришь: а я уже стала не та… Но так же люблю босиком походить по траве, И так же мечтаю о синем и ласковом море. И всплески мечты воплощаю в десятки историй, Ведь всё необычное – это в моей голове… * * * | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
