Из-под дрожащих ресниц бежали слезы. Не плелись, не шли, а именно бежали. Истерично захлебываясь сами собой, они оставляли еле заметные соленые следы. Кто знает - может, чтобы когда-нибудь найти дорогу назад?

А по щекам бил знакомый северный ветер. Ему тоже не по себе от одиночества. То скукожится от тоски, то снова, злясь на прохожих, пойдет громить опавшие листья. И на незатейливой сцене продрогшего от холода парка разразится спектакль одного актера, как отчаянный крик на фоне фиолетово-серых декораций потерявшего покой неба.

Только захватывающее зрелище никто не заметит. Куда им? Спешащим успеть туда, где им не будут рады, мечтающим о том, что никогда не принесет удовлетворения. Они, уткнув свои взгляды в землю, даже в лужах не заметят того, что будет творится вокруг них.

А ты вдруг, непонятно зачем, - поймешь. Сядешь на корточки, посмотришь в глянец лужи и увидишь себя. Да-да! И ничего другого. Наберешься смелости и взглянешь прямо в глаза.

И больше не сможешь иначе.

А слезы будут лететь к земле отчаянно-долго. И в их неверном зеркале все: и дома, и машины, и тротуары,- все потеряет свою безликость.

И бездушная громадина Невского вдруг подмигнет тебе едва заметным всполохом штор в чьем-то окне; окликнет по имени ржавый Литейный, хлопнув форточкой второго этажа; рассмеется в ответ пароходным гудком величавая гладь Невы; поднимет брови, скрипя и пугая чаек грохотом, разведенный на ночь Дворцовый.

И если когда-нибудь твое внимание привлечет скромный кораблик, гордо дрейфующий над Адмиралтейством, ты подмигнешь ему как старому другу. Ибо только вам двоим будет ясно, почему его якорь был брошен именно ЗДЕСЬ.