1. О ВОЗНИКНОВЕНИИ ПОЭТОВ Откуда я? И хоть есть во мне изъяны: Груб, уныл – неужто я Всё-таки – от обезьяны? Лучше уж – от муравья. (Глеб Горбовский) Кто мой прапрапрапрапредок? – вот что знать хотел бы я. Может, зверь, что нынче редок, в пращурах был у меня. Может, рыба или птица… Или динозавр какой (трудно мыслью устремиться в этот самый… мезозой!)… Может, он осел на ветке, выбравшись на твердь в отлив… Муравья я взял бы в предки – он, как я, трудолюбив. Говорят, мои изъяны – верный признак, что, мол, я род веду от обезьяны – вовсе не от муравья. А другие, что вернее, всё твердят, впадая в крик: коль писать стихи умеет, из поэзии возник! Кто же первым был поэтом? От какого корня я? К «гомо сапиенс» при этом Можно ль отнести меня? Я возник… Я возник на белом свете Миллиарды лет назад. …Возглашал Христос с иконы: «Кайтесь, грешные рабы!» Маркс высказывал законы В пользу классовой борьбы. Не предвидел он, однако, Что сообщество людей За свои заплатит блага Общей гибелью своей. …Я опять возник на свете… (Николай Палькин) Я возник на белом свете Миллиарды лет тому. Никому был не заметен И не нужен никому. И такое положенье Длилось очень много лет. Но когда стихосложенье Обрело вдруг свой расцвет (К той поре Христа распяли, Написал Маркс «Капитал», Перья сделали из стали, Чтобы ими я писал), - Вот тогда был извлечён я Из почти небытия, Чтобы марксовы законы Низвергал стихами я. Так я вновь возник на свете И, надеюсь, - навсегда. Если снова не заметят, Будет просто ерунда: Если не поймут поэта, То сообщество людей Заплатить должно за это Общей гибелью своей. Хочу вернуться Я выжил под камнем, как червь… …И камень и всё на земле Мне шепчут родные слова. Я слушаю их и молчу, Поскольку я речи лишён, Когда возвратиться хочу Во всё, чем когда-то рождён… (Геннадий Ступин) Я чем-то когда-то рождён – Догадываюсь, впрочем, чем. Хочу, словом здесь обделён, Туда возвратиться совсем. Я выполз оттуда, как червь, - И стал им по воле судьбы, Поскольку весь я - только нерв Теперь в результате борьбы. Я бился и жил, как во мгле, Трещала от рифм голова… Мне камни и всё на земле Шептали родные слова. Но вымолвить я их не мог. Возможности этой лишён, Уйду, да поможет мне Бог, Туда, чем когда-то рождён. 2. ШТРИХИ К ПОРТРЕТАМ Путаница …В субботу ушли воскресения, В тропу превратился ручей. (Антонина Баева) Недавно мне стало мерещиться – У дома, средь белого дня, - Что будто Большая Медведица Ковшом зацепила меня. С тех пор мне всё чаще не верится, Что я – это я, и, к тому ж, Туда ли Земля наша вертится, В семье я – жена или муж? Я мир понимаю всё менее, И путает время свой бег: В субботу ушли воскресения, А пятницы – вовсе в четверг. В больницу иду я, как в мареве, Тропой, где был раньше ручей… «Писать, - мне сказали, - устали вы, Бросайте стихи поскорей». Переспелость Зрелость. Смелость иль не смелость? Память или забытьё? То ли вишни переспелость, то ль подпорченность её? …Всё же что она такое, почему мне говорят, что горит её тоскою мой невысказанный взгляд? (Лариса Васильева) «Вся она горит тоскою…» – обо мне так говорят. Тайну эту приоткроет мой невысказанный взгляд. Он подскажет: это – зрелость, ею мне не пренебречь, так как вдруг куда-то делась вразумительная речь. Но вокруг искать излишне, что подпортило её, коль дано цвести, как вишне, было время мне своё. И теперь нужна мне смелость, чтоб признаться в том, что я – вся – сплошная переспелость с метастазами гнилья. Где справедливость? Шпионов прославлять в обычье, у всех актёры на устах. …Завидуют киногерою… Киногерои и шпионы, от вас уже спасенья нет… Над головой, взамен иконы, актрисы в полный рост портрет… (Евгений Винокуров) Воскликнул, подавляя стоны, замучен завистью, поэт: - Киноактёры и шпионы, от вас уже спасенья нет!.. Все молятся киногерою, его портрет – взамен икон. Такое зло берёт порою, что не киношный я шпион… Есть справедливость в этом мире иль нет её, давно уж нет? В любой избе, в любой квартире висеть бы должен мой портрет! Дух и запах Пригляделись: вроде пляшут. Тряска есть, ан – не с душой. Руки наши, ноги наши, запах есть, а дух – чужой. …На мгновенье пляска стихла: люди вышли по нужде… (Глеб Горбовский) Как-то раз на дискотеке я в один из будних дней понял, что в библиотеке меньше встретится людей. Вот кошмар! Не пляска – тряска, вой, и гул, и темнота… И взяла меня опаска, что всё это неспроста. Это, что ль, с лапши да каши – так трястись, теряя слух? Руки - наши, ноги – наши, а чужой, по сути, дух. Я, призвав на помощь власти, чтоб утихомирить зал, с целью поубавить страсти долго всем стихи читал. Я читал про то, про это, о согражданах своих, о призвании поэта отражать всё нужды их. Вдруг почуял запах всюду – сбоку, спереди. Везде. Так добился я, что людям срочно надо по нужде. Стало ясно: здесь – не Запад, дискотека – это гниль. И – даёшь родной наш запах, нам присущую кадриль! Стоимость души За гривенник и грош душа не продаётся… (Владимир Гордеичев) Ведь это же кошмар! Как будто я мальчишка… Дают мне гонорар – сплошную мелочишку. Зачем мне те гроши с пятиалтынным вкупе: ни сердца, ни души моих за них не купят. Пусть думают: поэт уже не стоит больше… Хранить я свой секрет решил как можно дольше: душа ещё полна, как ягодой малинник, и ей ещё цена не меньше, чем полтинник! Уроки бригадира Чтобы чаем, а может, и чем-то покрепче после смены с друзьями я грелся в ночи, чтоб впервые постиг выразительность речи, когда сам бригадир на тебя накричит. …чтоб такой я роман закрутил с крановщицей – никакой бы не смог отразить драматург! (Владимир Дагуров) В литработе мне стал, как ни странно, предтечей, кто открыл мне глаза на действительный мир и явил мне всю мощь, выразительность речи, - не поэт, не прозаик, а мой бригадир. Он про рифмы не знал. Но зато как ритмично языком он работал – колючим, как шприц, сочным, ярким всегда и весьма энергичным – так, что в краску вгонять мог иных крановщиц. Он, узнав, что роман я кручу с крановщицей, подозвал после смены и вымолвил: - Друг… - и понёс… Монолог тот вам и не приснится, даже ежели опытный вы драматург. …Я с тех пор выражаюсь весь день и весь вечер (бригадира уроки усвоил «на пять»). Лишь под утро, согревшись чуть-чуть чем покрепче, я могу для печати о нём написать. Пока не туз И вчерашнее солнце в носилках несут, и сегодняшний бред обнажает клыки. Только ты в этом тёмном раскладе не туз. Рифмы сбились с пути или вспять потекли. (Александр Ерёменко) Ты, поэт, и сегодня, как прежде, не туз, если видишь вчерашнее солнце больным и для рифм предрекаешь дорогу не ту – даже вспять, только были бы рифмы вольны. Ну, зачем тебе с жизнью играть в «дурака»? Ведь понятно: шестёрка, не более, ты. И всегда лишь с колодой стихов на руках остаёшься – один средь мирской суеты. На тебя все вокруг только точат клыки, не желая проникнуть в стихов твоих суть. В этом тёмном раскладе тебе не с руки… Берегись! На носилках тебя унесут… Постарайся писать, как обычный поэт. Может, этим изменишь жестокий расклад? Правда, выйдет обычный сегодняшний бред, а ему ты, наверное, будешь не рад. Оставаться шестёркой? Прорваться в тузы? Вот такая дилемма возникла в судьбе. Ты в поэзии много уже набузил – пусть вчерашнее солнце поможет тебе. Предостережение таланту …Что уязвимы все таланты Самой открытостью чела. Страшнее лагерной баланды Туманная реальность зла. …Тебя блондинка изувечит Или издательская мышь. (Фазиль Искандер) Талант! Открытость, уникальность… Страшна должна быть, как обман, Тебе туманная реальность С блондинкой завести роман. Её глаз цепок, зорок, меток. Так изувечит, что ей-ей! Уж лучше дюжина брюнеток, Чем попадаться в руки к ней. Она тебе – как в горле гланды: Стихи в удушье просипишь – Возьмёт их в качестве баланды, Чтоб съесть, издательская мышь. Нужна ль тебе такая слава? Бесплотен, чист, как херувим, Ты знай: блондинки – зло, отрава… И будешь ты неуязвим! Просьба о посредничестве Бабушки из Миргорода и из Шепелевичей, ежели вы шепчетесь с Богом в облаках, вспомните когда-нибудь поэта Казакевича: в этом детском звании жить ему в веках! (Вячеслав Казакевич) Бабушки и дедушки, вы, кто, в Бога веруя, кое-что читали всё ж из моих стихов, помогите, милые, так как знаю меру я лично мной в поэзии множимых грехов. Между мной и Господом вас прошу посредничать, вы ему шепните: мол, для Тебя пустяк - отпустить грехи, что есть, поэту Казакевичу, мол, он неразумное всё ещё дитя. Предки и мы Есть старых стен уют, всегдашний, сверхвчерашний… И нам, как прежде, бьют колокола на башне. …Одаривая нас, нуждаются в нас сами. С глазами их без глаз встречаемся глазами. (Римма Казакова) Оглянемся назад: в столетьях сверхвчерашних всех крепостей стоят ворота, стены, башни. Я вижу: в громе труб повсюду – люди, люди… Губами их без губ целованы мы будем. С усами ль, без усов, но все они – с мечами. С носами без носов столкнёмся мы носами. К плечу встал с другом друг, собравшись грозной ратью. С руками их без рук скрепим рукопожатья. Они не знают нас, хотя и вечно с нами. С глазами их без глаз мы встретимся глазами. Хоть каждый храбр и лих, возможностей их выше то, что вставляем в стих сегодня мы, услышать. И на душе уют у нас всегда-всегдашний. Не потому ли бьют колокола на башне, что нас прогнать взашей не могут предки сами? …Ушам их без ушей мы хлопаем ушами. Такой, как все Пивные кружки, лужи. Острова. Мужское братство, тайное согласье. Тяжёлое пивное косоглазье, на стол и вбок ползущие слова. …и я такой, как все. Такой, как все! (Юрий Карабчиевский) С недавних пор покалывает бок, и замечать стал за собой не раз я нетвёрдую походку, косоглазье, ползущие слова куда-то вбок. Последнее – ужаснее всего. Утратить так всеобщее признанье могу я, и тогда моё призванье, зачахнув, не взволнует никого. Причиной же нахлынувших всех бед является, теперь я точно знаю, привычная ближайшая пивная, мужское братство в ней за много лет. О тайное согласье наших душ! О тяжесть кружек с пенистым напитком! Общение случалось и с избытком – не помогал потом холодный душ. Коль кто-то на меня завёл досье, пусть убедится, что оно не нужно: я с обществом живу довольно дружно, и я такой, как все. Такой, как все! Где ложь, где правда… Не всё написанное – ложь. И правда есть. Но правды мало. Хорош я или не хорош, Меня ещё не доконало. (Геннадий Касмынин) Хорош я или не хорош – Пускай читатель сам рассудит. Как правило, любую ложь За правду принимают люди. И то, что нынче признаюсь В том, что пишу я правды мало, - Всё это тоже мразь и гнусь, В стих правда и не залетала. А это вот признанье в том, Что всё написанное лживо, - Неправда также. Просто в нём Кокетство царствует игриво. Последнему, что я сказал, Не надо, люди, верить снова. А правда в том, что пьедестал Из лжи воздвиг себе я словом. Ах, это всё не так. Опять Я перепутал правду с ложью: Где та, где эта – не понять, Иду-бреду по бездорожью. Вот лжи правдивой колея, Вот правды ложной след намечен… Какой путь выбираю я, Не ясно. Каждый – бесконечен. Запутался вконец. Ну что ж, Пока меня не доломало, Спешу спросить: как, я – хорош? Но чувствую, что шансов мало. Про фигу Там, где кликуша зайдётся от крика, Я оставаться спокойным привык. Фига – не фуга. Фига – не книга. Фигу посеешь – и вырастет фиг. …Классикой русской живу и лечусь. (Владимир Костров) Коль заболею, лекарством мне – книги, Классикой русской обычно лечусь. Ну а ещё помогают мне фиги – Для обретенья спокойствия чувств. Если кликуша зайдётся от крика, И на меня он обрушится вдруг, Фига полезней, чем лучшая книга, Действеннее, чем любая из фуг. Неприхотливые фиги растенья: Фигу посадишь – и вырастет фиг. Но наставлений по их разведенью Нет ни в одной из классических книг. Мне бы о том самому сделать книгу… Но взбунтовался мой верный Пегас: Как-то хотел написать я про фигу – Не получилось, увы, ни фига-с… Вне роя Чем горше опыт – тем слаще путь. Мой вкус испорчен – хоть рот закрой! На сладкий опыт садится рой. Я – не из роя, и в этом суть. …И я – не сахар, стихи – не мёд… (Юнна Мориц) Мой вкус испорчен. Но сладок путь – как будто в улье слова несу, их необычность, и их красу, и их отраву. Вот в этом суть. Сама – не сахар, стихи – не мёд. Чего же, люди, как рой, вокруг? Давно я знаю: не каждый – друг. Но почему-то все смотрят в рот. А мне не нужен гудящий рой – я поэтесса, а не пчела. Тем паче, что он посмел вчера вдруг прогудеть мне: - Хоть рот закрой! Былинный витязь Там, где пугают лешим и сохатым, В краю берёз, осинников, малин… Я вышел в мир из деревенской хаты, Как витязь добрый вышел из былин. (Ричард Недоводин) В родном краю, неброском, небогатом, Среди берёз, где бьют светло ключи, Я вышел в мир из деревенской хаты, Как Муромец, что только слез с печи. Гляжу: страна Поэзия уснула, Отравлена лешачьим колдовством. И я воскликнул: - Где ты, брат Микула? Зови Алёшу, воевать пойдём! И вот уж мы, три витязя былинных, С победой возвращаемся туда, Где творчества осинник и малинник Разбужены, надеюсь, навсегда. Поэзию (я не мечом, а словом!) Встряхнув, мы, этому благодаря, Остались жить на полотне суровом – В картине славной «Три богатыря». Однако, вот какая незадача (Смеются надо мной – мне нечем крыть, Смотрю я на картину чуть не плача): Не Муромцу, а мне там должно быть! Рентген Мой взгляд рентгеном проницает весь этот скоростной транзит: девчонка в женщине мерцает, старуха в женщине сквозит. (Герман Плисецкий) С недавних пор я примечаю: во мне свихнулся чей-то ген, лишь выпью что-то (нет, не чаю) – и становлюсь я, как рентген. Я вижу всё, как ладони, преграды зренью вовсе нет: старуху в нынешней Мадонне и что сосед ест на обед. Как кошки обживают крышу, взгляд ловит мой сквозь потолок… Одна беда: совсем не вижу пороков сочинённых строк. Такой рентген мне, право, в тягость – отвлекшись, я теряю нить. А надобна всего лишь малость: спиртное напрочь отменить. Радость поэта Из любых нас, благодушных и суровых, сохранивших и растративших запал, тот, кто лично не барахтался в сугробах, главной радости мирской не испытал. (Владимир Савельев) Для любых нас, благодушных и суровых, нынче радость в жизни – страшный дефицит: кто-то вечно ощущений ищет новых, кто-то счастлив лишь тогда, когда он спит. Мало ли чего для счастья людям надо! Например, теперь мы точно знаем: чтоб испытал поэт известный – лично – радость, нужно сунуть головой его в сугроб. Психи Понять друг друга было трудно – Сердец волненье, мыслей тьма. Мне чудилось – она безумна. А ей - что я сошла с ума. (Татьяна Смертина) Меня, быть может, и осудят, Но я давно ищу ответ: Кто ненормален больше, люди, - Читатель или же поэт? Лишь стоит встретить в коридоре Соседку, то – сойти с ума! – Волненья вдруг нахлынет море, Накатит сразу мыслей тьма. Хоть общего у нас – нисколько, Но каждая, по сути, псих: Она стихи читает только, А я пишу всё время их. Понять друг друга нам так трудно, Пусть рядом мы не первый год… Кто более из нас безумна – Увы, никто не разберёт. Разбросавший ноги И я бежал, разбрасывая ноги, На ветер грудью, будто на копьё. И если есть, то наблюдали боги Мятежное веселие моё. (Николай Стариков) Я так бегу по жизненной дороге, Я так хочу себя на ней найти, Безжалостно поочередно ноги Разбрасывая на своём пути! Одну, другую, третью… Сколько надо, Я столько ног и брошу. В этом суть. Не станет даже на пути преградой Копьё насмешки, целящее в грудь. Пусть в сердце бьёт. Но пусть увидят боги, Как, добежав, мятежно веселясь, Забуду и про сердце, и про ноги, Рифмованной строки вкусивший власть. С ногами не замечу я разлуки, Как мелкой, пустяковой чепухи. О них – жалеть? Не буду. Только руки Нужны мне, чтоб всегда писать стихи. Летучий Голландец Не думайте о нём, о том мечтателе. Он знал: растают наледи и глянцы. Когда ж я здесь – вослед за мной, читатели, Плетётся тень Летучего Голландца (Владимир Соколов) Я с детства был романтиком-мечтателем. Легенду про Летучего Голландца Воспринимаю так, мои читатели, Как будто сам всю жизнь стою на шканцах. Его следы в моих стихах поэтому. С сороковых широт в них залетели! Не оттого ли и судьба поэтова Всегда – нестись, не достигая цели? Корабль мёртвых, признак, был он (помните?) Предвестником беды тем, кто на море С ним встретится… Вы тоже, сидя в комнате, Увы, не застрахованы от горя. Но это лишь в единственном том случае, Коль вы меня читали… Ведь под глянцем Моих добротных рифм (всмотритесь лучше-ка!) – Все признаки Летучего Голландца. Борьба со злом Звени, крутись, гуди, земля родная. Но щит на щит, копьё летит в копьё. Вот встречу я, собью и доконаю Людское зло – безумие моё. (Валентин Сорокин) Всё зло на свете, уж поверьте, - это (Я знаю точно – выстрадал душой) Такое сумасшествие поэта, Ну, просто сдвиг по фазе небольшой. С моим безумьем (я в поэтах числюсь) Старался долго справиться я сам – Высоким слогом, нестандартной мыслью, Покорным обращеньем к небесам. Вот встречу, думал, - р-раз! – и доконаю Людское зло, которое во мне. Вернусь к тебе, моя земля родная, Из битвы со щитом и на коне. Боролся, повторяю, в одиночку. Но щит расколот, а моё копьё, Сломавшись, сразу превратилось в строчку – В ней вновь сквозит безумие моё. Отчаявшись совсем, шепчу в подушку: Что делать, мне опять не повезло… Придётся, люди, вам меня в психушку Отправить, чтоб убрать людское зло. Как появляются неходовые стихи В магазине «Поэзия» горы трухи Называются «неходовые стихи». Молодые поэты с глазами волчат Молодыми зубами упрямо стучат, Потому что, как тысячу вёсен назад, Коридоры издательств надменно молчат. (Лариса Тараканова) Молодые поэты отвергнуты здесь, В коридорах издательств, где царствует спесь, Потому что поэты зубами стучат И лишь голодно смотрят глазами волчат. Это глупая тактика, знаю теперь. …Молодыми ногами открою я дверь, И редактора я – как врага, как чуму – Молодыми руками за горло возьму, Молодыми глазами слегка улыбнусь (Пусть прочтёт приговор в них и чуточку – грусть), На него молодыми зубами сверкну, Молодым ещё голосом вымолвлю: - Ну?.. И охватит редактора нервная дрожь… Может быть, так грешно поступать. Ну а всё ж – В результате всегда (да простятся грехи!) В магазине есть «неходовые стихи». Непечатные слова Вышел я из троллейбуса, вышел из океана, Вышел из ненаписанных и неспетых стихов. …Тише, профессионалы, когда говорит любитель… Тише, печатное слово! Когда говорят старухи Непечатное слово заросших цветами нив. (Михаил Шелехов) Вышло из океана всё живое, не зная, Про общественный транспорт, что никогда не пуст. Выйду я из троллейбуса, выйду я из трамвая – Непечатное слово так и срывается с уст. Тише, профессионалы, всякие рецидивисты, Тише, старухи, ругавшие сорняки на полях, Тише, интеллигенция, разные там слависты, - Весь ваш словарный запас – это не больше, чем прах. Эх, знатоки никчемные, вам бы черпать из клада, Когда говорит любитель, вырвавшись из тесноты. Это неспетая песня, это поэма, баллада, Ненаписанный гимн и свет среди темноты. Мне б возможность поэтов знаменитых – в печати Изливать свою душу, но без цензурных оков. Как бы я выдал им всем! На многотомник мне хватит Этих таких непечатных, но потрясающих слов. 3. ИЗ ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ Бабье лето Хорошо бы всё знать наперёд! А пока бабье лето и скука… …Разлюби дурака – будет легче!. …Разлюби просто так, без причины… …Он достойный, шикарный мужчина… …И кругами бульварного ада мы недаром ходили вдвоём – ничего мне, мой милый, не надо, погуляю одна под дождём. (Елена Ананьева) Разлюблю дурака, потому что он дурак – ведь нельзя так со мной… Разлюблю – будет легче. Не скучно под дождём мне гулять и одной! Нет, всё это лишь поза. Причина в самом деле, я знаю, в другом: он - достойный, шикарный мужчина - стороною обходит мой дом. И себе объяснять мне не надо, знаю всё я давно наперёд: бабье лето – преддверие ада, а в чистилище кто же пойдёт? Пророчество …Но судьба решается второю И восьмой блондинкой, не спеши. Не спеши, в твоём удельном списке Будет много маленьких побед: Поэтессы и канцеляристки, Розы ПТУ и полусвет… (Евгений Блажеевский) Средь канцеляристок, пэтэушниц, Поэтесс и всяких прочих роз Выбирать ты будешь самых лучших, Но потом что будет – вот вопрос. Не спеши жениться на блондинках – На второй ли, пятой иль восьмой, С ними будешь в вечных поединках, Победишь их, жертвуя собой. Но когда ты станешь битым, мятым, То придёт, свежа, как пионер, Вновь блондинка – с номером девятым, Это будет милиционер! Вот она и призовёт к ответу, Станет вдруг взыскательной судьбой… Как ты пожалеешь, что брюнеток В списке нет, составленном тобой! Совет Чем ещё её душу согреешь? Разве только – в глаза посмотреть! Если большего дать не умеешь – Дай тарелками ей погреметь. (Николай Дмитриев) Если ты постарел иль болеешь, Как подругу тебе удержать? Коль другого уже не умеешь – Дай бельишко своё постирать. Загляни её в глаза, разреши ей Накормить тебя свежим борщом. Если будут нагрузки большие – И не вспомнит она об ином. Молитва А мне сам слова звук «муж-чи-на» – как между пальцами вода, как наждака о нож звучанье, как ржавчина на молотке, как зверя тихое рычанье на расстоянье, вдалеке… …Клянём, прощаем, прощаем чаще, чем клянём, и тихо к Богу обращаем молитву тайную о нём. (Лариса Васильева) О Всемогущий, силы дай мне! Ведь в строчках этого стиха В порыве искренности крайней Не уберечься от греха. Когда я слышу звук «муж-чи-на», Меня охватывает дрожь, И кровь горит, а, может, стынет – Ей-Богу, сразу не поймёшь. Как будто по стеклу железом, Как будто вдруг – под душ Шарко, Как будто звери бродят лесом Души – вблизи и далеко. Кляну мужчин за это, Боже, Но втайне от себя самой Прощаю их… Такое, может, Предопределено Тобой? Помилуй, Господи, поэта. Виновна ль я – не знаю, но Прости, что вновь пишу «про это». И вы, мужчины, заодно. Не обессудь! И в каком-то странном раже, Отвернув слегка лицо, Всё сняла с себя – и даже Обручальное кольцо. (Константин Ваншенкин) Из поездки возвратилась – Очень длительной – жена. Сердце, как в силках, забилось, Когда в дом вошла она. Как соскучился я, Боже! И без ласки – так давно! В нетерпенья сладкой дрожи Шторой я закрыл окно. И жена, в каком-то раже Отвернув слегка лицо, Всё сняла с себя – и даже Обручальное кольцо. «Это-то зачем? – мелькнула Мысль, но прервана была: Не ко мне жена прильнула – Скрылась в ванной, как стрела. Всё дальнейшее – как рана, Как дыра в слепящей мгле: Ни жены, ни чемодана, Лишь колечко на столе. Не пойму – а может, снится? – Ею сказанного суть: - Я зашла сюда помыться. Так что – уж не обессудь! Мама и сын Однажды придёт телеграмма, А в ней только эта строка: «Ах, мама, неумная мама, Прости ты меня, дурака!» (Игорь Жданов) Люблю я тебя, моя мама! И пью свою чашу до дна, Поскольку – семейная драма! – Прости, ты совсем не умна. Но не было дури ни грамма До тех, говорят, пор, пока Не вздумала, милая мама, Родить ты меня, дурака. Того бы не знать тебе срама, Вина здесь моя не мала… Ах, мама, неумная мама, Зачем ты меня родила? …Вот снова пришла телеграмма, Которую кто-то отбил: «Была, помним, милая дама. А сын – абсолютный дебил». Преступный подвиг Жестокость мирная работы, Преступный подвиг без суда. С больничной рифмою – аборты – А ну, строка, иди сюда. На рыжей кухонной клеёнке Перо, как скальпель, как стилет. (Геннадий Касмынин) Стихи особенного сорта – Преступный подвиг без суда, - Как бы Поэзии аборты Творю всечасно без труда. Иди сюда, строка, не бойся. Заточенное, как стилет, Перо моё такого свойства, Какого в мире больше нет. На рыжей кухонной клеёнке Реализую страсть свою: Строку – Поэзии ребёнка – Я породил, я и убью. Вернись! Ушедшей женщины тиранство Превозмоги, забудь, замкнись! Опустошённое пространство Упорная заполнит мысль. (Фазиль Искандер) Моя жена была тираном – Ну, прямо истинный Мамай! Я мыслил – поздно или рано – Сказать однажды ей: - Гудбай! Но вышло, как в нелепой шутке, Так можно и сойти с ума: Она, сатрап и деспот в юбке, Меня оставила сама. Ведь это просто хулиганство! Как шар воздушный, голова. Опустошённое пространство Рождало бранные слова – И всё. Потом внушал себе я: Превозмоги, забудь, замкнись! Но пустоту, как бы робея, Всё чаще заполняла мысль О том, что жить под гнётом лучше: Что поругает – не беда, Но постирает, даст покушать И приласкает – иногда… И эта мысль весьма упорно Всё набирала силу, высь… И вот пора пришла – покорно Жене письмо пишу: «Вернись! Прошу, пусть будет всё, как прежде, - Тиранствуй! С плеч моих – гора б… Я жду, я мучаюсь в надежде… Твой любящий, твой верный раб». Прыщ …И обидных непобед удручённый слоник не заставит, чтоб хребет был ущербно сломлен… …Ты печалишься, а я – плаваю в бассейне! …Зло неправое смешно – прыщ на чистом теле! (Римма Казакова) Я увидела с утра прыщ на чистом теле – Не было его вчера! Может еле-еле Проступала краснота… Это – отчего же? Удручённого кота накажу я всё же. Он ли это, злой такой, цапнул в нелюбови? Или дух мой боевой стал ущербен в слове? …Зло неправое смешно! Мне же не до смеха: Я печалюсь – ты давно мне, как прыщ, помеха. Прыщ обид и неудач, сгинь, как слон в саванне! Я ж – хоть смейся ты, хоть плачь – плавать буду в ванне… Позывы и призывы Две девочки, две лаборантки, Надсадный, отчаянный флирт. Видавшие виды баранки Да чаем подкрашенный спирт. …Достаточно было на йоту Напрячь очумелые лбы, Чтоб даже позывы на рвоту Принять за призывы судьбы. (Юрий Карабчиевский). Ах, молодость! В ней – очумелость, Отчаянность, девочки, флирт. В ней – бедность, бравада. В ней – смелость Пить чаем подкрашенный спирт. Ах, этот «чаёк»! Вплоть до рвоты, До исчезновения сил… Позднее поймёшь только, что ты Такой вред себе наносил! И вред ещё больший, чем этот, И мне, и другим был потом, Когда повелела поэтом Судьба стать в приказе крутом. Хочу я другую работу. Вот в юность вернуться кабы… Уж лучше позывы на рвоту, Чем эти призывы судьбы. Новый жанр поэзии Лучше уж слоняться в затрапезе и, делая мужчине бутерброд, понимать, что ЭТО – жанр поэзии… (Инна Кобыш) Кто читал поэму Маяковского? Названа «Про это». Вновь и вновь в ней, читатели, довольно броско вам разъясняет он, что есть любовь. Ошибаются и знаменитости. Знаю я, готовя бутерброд, что мужчина, лишь достигнув сытости, на контакты с женщиной идёт. Лишь тогда, увы, возможно ЭТО, и тема ублажения мужчин слабо разработана поэтами. И пишу я нынче на почин. Но о том писать в каком разрезе и, вообще, словам-то быть каким? Если ЭТО – тоже жанр поэзии, может, ограничиться мне им? Уведите красавиц! Уведите красавиц, оставьте моих, некрасивых, Вам вовек не дознаться, какими бывают они… (Юрий Михайлик) Я приветствую женщину, если она некрасива! Вам вовек не понять то, что значат они для меня – Эти ноги кривые, сутулость и нос, будто слива, Эти ноздри и зубы, как у боевого коня. Вам вовек не дознаться, коль сам не раскрою секрета, Почему я твержу: уведите красавиц скорей! Дело в том, что красавица – только соблазн для поэта, Всё забросив к чертям, лишь стремиться понравиться ей. Истина – в жене Получается, будто истина От стиха, как жена, ушла… (Владимир Корнилов) Не осталось в дому ни строчечки: У поэта ушла жена – Чемодан свой собрав, средь прочего Все стихи унесла она. Но взыграло в душе упрямое: Ничего, мол, такой пустяк! Написал опять то же самое – Получилось совсем не так. Это ж надо, ну прямо мистика: Строчки – те же, с его стола, Но в стихах испарилась истина – Видно, вместе с женой ушла. Что же делать? В труде поэтовом Вдруг исчезли и смысл, и суть. Можно только одно советовать: Надо срочно жену вернуть. Поэзия и жизнь Поэзия – театр теней, Двумерный, эфемерный мир. Ты ищешь жизнь полней, светлей? – Иди в бордель, иди в трактир. (Григорий Кружков) Поэзии служу давно. Как тускло жизнь проходит в ней! Она ведь – даже не кино, Скорей – театр, театр теней. Ты не бери пример с меня. Ходи на пляж, на танцы, в тир, Гуляй по городу, храня Надежду разыскать трактир. Как полно, сочно дышит грудь, Коли не эфемерна цель! Позвать меня не позабудь, Когда отправишься в бордель. Просьба Занимается вечер. Но день не потух. Скот идёт под запор, а хозяин в запой. Чёрно-красный, при гребне и шпорах петух Мефистофелем сел на разбитый забор. …И ударь по затылку ночным кистенём. Сокруши меня в прах. Но пойми и прости. (Владимир Костров) У меня есть корова, как дьявол – петух, Развалюха-забор и тяжёлый кистень. Из меня, я прошу тебя, вышиби дух Кистенём тем, пока не закончился день. А иначе уйду я в глубокий запой, И такие стихи изойдут из души, Что аж страшно… Прошу: сжалься ты надо мной И, поняв и простив, кистенём оглуши. А затем оттащи меня в дом под запор, Чтоб с утра меня вновь не попутал бы бес. Вот тогда-то я завтра поправлю забор, На затылок опухший поставив компресс. От ботаники к анатомии Весь день ботаникою занята пчела. А зоологию ещё не открывала. Из класса пятого она не перешла В шестой: в шиповнике, в его цветах застряла… Что, второгодница, попробуй ум напрячь… (Александр Кушнер) Читатель милый мой, попробуй ум напрячь И память всколыхнуть попробуй тоже. Задам тебе одну я из простых задач, Но, думаю, решить её ты всё ж не сможешь. Задача такова. Жила-была пчела, Ботанику она в своей учила школе. Из класса пятого в шестой не перешла – Взамен учёбы ей летать бы всё на воле!.. Из зоологии не зная ничего, Которую всегда в шестом проходят классе, Она вонзила жало вдруг в моё чело! И с той поры я нахожусь в глубоком трансе… Вопрос к читателю: кто дал понять пчеле, Той второгоднице, что оставлять ей жало Полезно только в поэтическом челе, Как анатомию уже она познала? Любовный детектив …А любовь твоя, как выстрел, Неожиданной была. …А любовь твоя, как пуля, Выбирала наугад. …Не любила, не убила – Тяжко ранила меня. (А. Мурзин) С томиком Агаты Кристи (Как всегда, со мною он) Сел я в кресло. Вдруг – как выстрел! Остальное – будто сон… Вспоминаю: солнца лучик, Простыня, как снег, бела… Подобрал я к тайне ключик: То любовь твоя была! Да, невмоготу, знать, стало, Раз стреляешь наугад. Ну, хотя бы что сказала – Может, был я б тоже рад… Нынче ж – как калека хилый От твоих любовных пуль. Лучше б ты меня убила, Чем остричь вот так – «под нуль». Вопросы Как же, спрошу, сочиняется стих, Стих на двоих, стих на троих? (Лев Озеров) Хор выступает – полный успех! Как разделить им успех тот на всех? Друг у меня есть, у друга – жена. Как нас помирит с другом она? Вместе с NN написал я триптих. Как гонорар поделить на двоих? Премию выдали. С премии той Сколько – в заначку, а сколько – домой? Много вопросов жизнь задаёт: Все – на деление, все – на расчёт. Знаем ответ на один лишь из них: Как поллитровку разлить на троих. Метаморфоза И смерть моя, и жизнь моя – во мне, И женщина – во мне, а не вовне. (Владимир Портнов) Мои подруги, с некоторых пор, Простите, я не вижу вас в упор – Как только я почуял раз во сне, Что женщина – во мне, а не вовне. Решил тот сон продлить я наяву – И с той поры я сам всегда живу. Не принесёт никто из вас беду, Ведь смерть – во мне: сам захочу – уйду… А главное, вас, женщины, любя, Не мог я раньше так любить себя. Сейчас же время есть, есть капитал, Есть силы (как я прежде уставал!) – И всё это осталось только мне, Ни на кого не тратится вовне. А что я выбыл из рядов мужчин – Подумаешь! Как будто я один… Что это со мною? В ней всё от Евы или от змеи… О господи, да что это со мною?.. Прости, но разве скажешь между строк о чёрной розе между стройных ног… …Ты тоже помнишь эти поединки?.. (Владимир Рецептер) О если бы, о если бы я смог сказать, о чём хотелось, между строк! Не вышло. Откровенные картинки тебя, надеюсь, не обидят всё ж. Меня же до сих пор бросает в дрожь, как только вспомню наши поединки. Мне не забыть до смерти, видит Бог, о чёрной розе между стройных ног, распорядившейся моей судьбою. Ей, средоточью Евы и змеи, я посвящаю вновь стихи свои… О Господи, да что это со мною?.. Жена ругается …Не топись ты, братец, с горя, Не катись ты за три моря, Вместо этой чепухи Вот – читай мои стихи! …Пусть ни пива, ни вина, Пусть ругается жена. Что нам с этой чепухи? Изучай мои стихи! (Николай Тряпкин) Не поладить мне с женой, Коль ругается со мной, Говоря: «Твои стихи – Средоточье чепухи! Впору утопиться в море Или же напиться с горя, Если столько чепухи Называется – стихи». Прикосновенья Случайные прикосновенья На тесной жизненной тропе! О, я коснулся на мгновенье Плеча богини там, в толпе… (Валерий Саулов) Я прикоснулся на мгновенье К плечу богини, а она Восприняла прикосновенье, Как если б я был сатана: Отпрянула, перекрестилась… Я смог перевести лишь дух, Как оказала Божью милость – Влепила пару оплеух. О эти два касанья точных На тесной жизненной тропе! Она исчезла… Но нарочно Теперь ищу её в толпе. Случайные прикосновенья! Они лишь мне несут всегда То, что зову я вдохновеньем. Ну а издержки – ерунда… Матерьял для стихов Жаль, что грущу, как признанный поэт, Не о свиданьях, а о смене лет. Жаль, что назвал всё это – матерьял. Что не нашёл стихи, а потерял. (Владимир Соколов) Когда был вовсе неизвестен я, О как любили женщины меня! Ещё не так стихами утомлён, В любви тогда я был весьма силён. Давно, увы, я признанный поэт, И о свиданьях даже речи нет. Жаль, что о них сейчас – мне лишь тужить… Прошедшее опять бы пережить! Найду ли снова то, что потерял? …Но для стихов – чудесный матерьял. Напрасное сражение Я изнемог в сражениях напрасных И притупил калёные мечи. Моя судьба отмщения хотела, И пусть наградой будет для неё Твоё ошеломляющее тело, Святое ликование моё. (Валентин Сорокин) Хотела ль ты того иль не хотела, Но вызываю я тебя на бой. Твоё ошеломляющее тело Вполне способно стать моей судьбой. Учти, вооружён я и опасен. Судьба отмщенья просит за других. Исход борьбы, однако же, не ясен, Хоть иногда бывал я даже лих. С тобой готов сражаться бесконечно, Исполнить чтоб желание своё. Но – вдруг копья туп станет наконечник И, словно тряпка, самоё копьё? Такое вот в твоих объятьях страстных, Увы, возможно. Много есть причин. Я изнемог в сражения напрасных, В них притупил калёные мечи. Ты не сердись, коли случится это. Пусть откровенен я, себя губя. Пусть вызовет хоть жертвенность поэта Святое ликованье у тебя. Измученный снами Мне снится тёща в балахоне, Верхом на огненном драконе. Хотя из брачной кутерьмы Я вышел зол и непреклонен, Свободен, словно вор в законе, который вышел из тюрьмы! (Александр Юдашкин) Я жил в семье, как будто в зоне. Конвойный – тёща в балахоне, - Когда ложился спать с женой И был к делам интимным склонен, Как только чуть жена застонет, - Вдруг появлялась надо мной! Однажды, бешенный от злобы, Конвойного я стукнул, чтобы Он не ходил к постели, гад! А тёще заказали гроб, и Я не снимал тюремной робы С поры той много лет подряд. Я вышел зол и непреклонен, Свободен, словно вор в законе, От тёщи да и от жены. Но то, что вновь куда-то гонят Меня на огненном драконе, Приходит каждой ночью в сны. Я теми снами так измучен, Что снова, жизнью не научен, Хотя познал и свет, и тьму, Уже летавший в бездну с кручи, - Желал бы, подвернулся б случай, Вернуться в брачную тюрьму. 4. УХМЫЛКИ ПЕГАСА От скуки Я, конечно, ничто, производное скуки и лени… (Александр Межиров) Я, наверно, капризен, коль скоро от скуки и лени Я опять притворяюсь, «ничто» называя себя, Чтоб читатель в восторге вновь пал предо мной на колени, Ужасаясь, моля, восхищаясь, тревожась, любя… Страсть к творчеству Я жил. Влюблялся. Мылся в бане, Смывая сажу и грехи. И на берёзовом чурбане Писал о родине стихи. (Михаил Андреев) Писал я где и чем придётся. Поэзией полна душа. Что делать, если ей неймётся И коль за ней Нет ни гроша? Особенно, Когда помывки Срок приходил, то как-то вдруг Стихи взбивались, словно сливки, - Без творческих обычных мук. И в бане, Без трусов и майки, Отмыв слегка с телес грехи, На мокрой, мыльной, скользкой шайке Я веником писал стихи. Но коль писать черед настанет Мне о святынях, то готов И на берёзовом чурбане Я накарябать пару слов. Милиция на страже Грачи, великие сограждане, Разбуженные вдруг грозою, Кричат, как будто их ограбили, Но как милиция позволит? Шуми, природа, обновлённая Движением весенних соков, Дождём весенним напоённая, С тобою рядом Виктор Боков! (Виктор Боков) Всегда с природой, полной соков, С грачами на весенней воле Мечтал быть рядом Виктор Боков, Но как милиция позволит? Ведь он согражданам, народу О них подчас такое скажет, Что, под охрану взяв природу, Стоять милиции на страже! Интеграл Летят Луна, Сатурн, Венера. А цех моторами ревёт. И соразмерны расстоянья, Где беспределен интеграл: Соха. Лопата. Озаренье – Ума космическая грань (Павел Елфимов) Измерены одною мерой, Подведены под интеграл Соха, Луна, мотор, Венера – Такой никто ещё не брал! Взять интеграл – довольно сложно Тому, кто в этом не силён. Но вот что нам проделать можно, Чтоб он был всё же покорён: Мы устремим ума палату На грань космических стихий – Получим результат: лопату, Чтоб ею написать стихи! Как объяснить? Снежные звёздочки обожают соль. Они добывают её из наших слёз, Поэтому какая-то игольчатая боль Наплывает на глаза в мороз. Это, с точки зрения медицинских идей, - Функция желёз в глазах… Но ты когда-нибудь заглядывал в души людей, Идущих по морозу в слезах? (Юнна Мориц) Когда полны глаза у человека слёз, Мороз ли их вызвал или боль, - Это всего лишь функция желёз, Из глаз выдающая излишнюю соль. Но как, с точки зрения медицинских идей, Такой объяснить курьёз, Когда стихами доводят до слёз людей, Как будто голыми вышли они на мороз? Сплошные неясности Был в гостях неизвестно кто, Говорил неизвестно что, Я-то думала лишь про то, Почему он не снял пальто… (Инна Лиснянская) Написать решила про то, Как неясно кто был в пальто, Говорил неизвестно что, Я же думала: это – кто? Я писала – неясно, как, И о чём – не понять никак, Получилось и так и сяк – То ль шедевр, то ли просто брак. Спасение от огня Огонь… Пожар! Горим!!! – Соседи ли, мы – сами? И, как Нерон на Рим, Глядит закат на пламя. И курица с ведром, И дед беззубый с матом… (Ирина Знаменская) Когда огонь кругом Немилосердно мощный, И курица с ведром Сгодится как помощник Но, думаю, когда Горим, и всюду – пламя, Спасает не вода – Себя спасаем сами. Когда жёг Рим Нерон, Безумец этот, может, Догадывался он, Как пламя уничтожить. Но средь позорных дел, Средь игрищ – мерзких, странных – Так и не овладел Он речью чужестранной. И не был рядом с ним Тогда – с тираном, с катом, - Когда он жёг свой Рим, Дедок беззубый с матом. Тот загасил бы враз Пожар пятиэтажным… Сей метод стал у нас И признанным, и важным. Мы кроем всё подряд – Себя, начальство, власти… И каждый просто рад Излиться в этой страсти. Всю жизнь – то тут, то там – Горим в огне проклятом. Что остаётся нам? Спасаться русским матом! Стихи, завязанные узлом Я, больше не сгущая краски, как пульс мне ни стучит в виски, и не из-за опаски встряски считаю: подлежат развязке не все узлы и узелки (Римма Казакова) Меня не мучает опаска, что мой читатель не толков: мои стихи ему – как встряска, немыслима, поймёт, развязка всех их узлов и узелков. Своеобразье их окраски, их пульс, стучащий у висков, - подобье лицедейской маски, так походящей для огласки завязанных узлом стихов. Место для души Всё-то вроде честь по чести, но когда-нибудь поймём, что душа-то не на месте – в переносном и прямом… (Александр Казанцев) Предложенье есть, чтоб вместе нам подумать не спеша – ну в каком, с испугу, месте может прятаться душа? Вот стихи. Похвально кратки. Но когда мы их прочтём, не уйдут ли души в пятки – в переносном и прямом? Общая судьба Стреляя в лося, метим мы в себя, В молчанье рыб, в гадание кукушки, Поскольку наша общая судьба Вошла в прицел, качается на мушке. (Рудольф Ольшанский) Быть на охоте как-то привелось. В прицел увидел: по лесной опушке Идёт, трубит о чём-то мощный лось – Красавец, а качается на мушке. Ах, бедный лось! Одна у нас судьба – Кукушка нагадала… В самом деле, Коль не молчим, меня, как и тебя, Когда-нибудь и кто-нибудь пристрелит… Летающая мысль Зачем ты суетишься угорело, По свету мельтешишь туда-сюда? Мысль отпусти – она и полетела, Она и долетает иногда. …Мысль пахнет мхом. Она растёт с грибами, Сквозь прелый лист, осматривая высь. …И всё-таки какая это мука, Не евши хлеба, ощутить, что сыт! (Геннадий Касмынин) Поэту ль суетиться угорело, По свету мельтешить туда-сюда, Когда есть мысль? Совсем другое дело, Коль мысли нет. Вот страшная беда! Не ел ни хлеба, ни борща, ни сала, Но, мучаясь, всегда был раньше сыт, Поскольку мысль моя вокруг летала И наполняла сущностью мой быт. Но вдруг заметил: мысль моя кругами Уходит в мох и улетает ввысь. …Я этот случай выразил стихами, Возникшими, когда исчезла мысль. Поэзия с точки зрения геометрии Не трогайте жанр, Излучающий жар. Поленья рассудка в пыланье напева. Поверьте, проверьте: поэзия – шар, Поедешь направо – приедешь налево. В ней ясный не ясен И глупый не глуп. В ней чувство и мысль, Словно конь и подпруга. Поверьте, проверьте: поэзия – куб Той комнаты, где вы любили друг друга. Простого кумира себе сотворю. Слеза на щеке - вот её откровенье. Поэзия – угол, я вам говорю, Где редко, но мы преклоняем колени. (Владимир Костров) Используя свой поэтический дар, Я провозглашаю – направо, налево: Поэзия – это сплетённые в шар И чувство, и мысль, и пыланье напева. Поэзия – конус, трапеция, куб, Подчас – квадратура житейского круга. Поверьте, проверьте все те, кто не глуп, Что жизнь и она – это конь и подпруга. Поэзия, если она вам далась, - Параллелепипед любви, откровенья. Поэзия – угол, в котором сейчас Стою я, наказан опять, на коленях. Этого нельзя В этом мире все живут по-разному. Каждому дана своя стезя. Кто-то склонен к жирному. И к праздному. А кому-то этого нельзя. …Жить хочу, наращивая мускулы Для спасенья тела и души. (Сергей Островой) Кто-то склонен к жирному. И к праздному. Кто-то склонен к постному. Всегда. Склонность проявляется по-разному. Коль ошибся в склонности, беда. Как успехом все мы с детства грезили! Но своя у каждого стезя. Кто-то склонен к славе. И к поэзии. А кому-то этого нельзя. Если перспективы в этом тусклые, Лучше уж стихами не греши! Лучше уж, наращивая мускулы, Думать о спасении души. Изобретай велосипед! Кто сочинительствует тайно. Кто пьёт по маленькой в обед. Кто как. А я изобретаю Велосипед. Велосипед! …Да, я высасываю спицы Из пальцев собственных своих! (Валерий Саулов) Чего на свете не бывает: Кто копит тайные грехи, Велосипед изобретает, А я пишу стихи. Стихи! Иной так пьёт – дошёл до точки. Другой, напротив, в деле лих. А я высасываю строчки Из пальцев собственных своих! Но часто слышу я невольно (быть может, это чей-то бред?): Не сочинительствуй! Довольно! Изобретай велосипед! Закорючки Сколько вложено доверья В эти строчки, закорючки. Славлю лёт гусиных перьев И чернила авторучки. (Евгения Славоросова) Было бы, конечно, тяжко Мне царапать без привычки Заострённой деревяшкой Плоскость глиняной таблички Или же в папирус кистью Наносить родные строчки, Как узор из странных листьев – Загогулины, крючочки. В век гусар и клавесинов Было б проще, не робея, Мне писать пером гусиным, Как писали корифеи. Где гусиные взять перья? Негде… Только авторучке Доверять могу теперь я Эти строчки закорючки Поэтические дроби Стою и сочиняю в четверть вздоха, В восьмую вздоха Что-то о себе. Об ускользающей своей судьбе, Что некогда в полсердца простучала… (Николай Панченко) Стихов не написал ещё и трети, Хотя к концу идёт тысячелетье, Хотя полжизни минуло уже. Такая арифметика в душе, Что сочиняю как бы в четверть вздоха. Наверно, виновата здесь эпоха – В том, что пишу (сложилось так в судьбе) Я преимущественно о себе, Полсердца вкладывая в каждый стих. Он тянет качеством на пять… восьмых. Вот если сердца мне хотя б две трети Вложить в него – счастливейшим на свете Я стал бы, так как знаю, что мой стих Вполне бы потянул на пять шестых. Ну кто бы перекрыл рекорды эти! Шило комедиографа Меня кроют невежды, покидают надежды, но несусь! И не в силах себя обуздать! …Ох, хватило бы силы сзади выдернуть шило… На душе стало б тихо, как в осеннем лесу. …В суете и тревоге я бегу по дороге, пока сам не останусь у себя за спиной. (Эльдар Рязанов) Говорят мне: «Рязанов! Нужно ли неустанно Одному лишь в искусстве биться вам – тут и там?» Мне твердят: «В гуще битвы вы – поэт, сценарист вы, режиссёр и ведущий кинопанорам. Ну не много ли сразу? Разнесёте заразу эту: каждый захочет тоже быть вам подстать»… Меня кроют невежды: «Разве так было прежде? Этот делал кино, тот стихи мог писать»… На такие вот речи только так я отвечу: не могу заниматься ремеслом я одним, раз сидит во мне шило сзади и нету силы мне расстаться навеки с этим шилом моим. Как бы жил я без шила? Ведь ужасно бы было – в тишине жить, в покое, как в осеннем лесу: фильм отснял – и с приветом! Коль не стать мне поэтом, то сидеть-ковыряться (не буквально!) в носу… Всеми признан и узнан, я несусь, необуздан, пока сам не останусь у себя за спиной. Только гложет тревога: снял комедий я много, но средь них нет смешней той, что вышла со мной. Жертва красоты Уже рождением своим стать жертвой признан ты. Успеть вдохнуть бы пьяный дым окрестной красоты! (Вадим Сикорский) Рождением своим, поэт, наверно, призван ты, наполнив дымом белый свет, стать жертвой красоты. Так ярко, так красиво – глянь! – цветёт в округе мак… Узнаешь ты, что это дрянь, да поздно будет как! Коль в жизнь пришёл ты, чтоб вдохнуть соломки пьяный дым, останется один лишь путь – в могилу молодым. И вот, как маковый дурман, стихи… Они – о чём? О том, что ты, как наркоман, с рожденья обречён. Поэт и воробей С областных тамбовских авеню, Вымощенных яблоками конскими, Я в Европе-то очьми задонскими Небу в звёзды, что коню В зубы, гляну. Слёзы уроню. *** Как взбесится без овсеца В его помёте воробей. Но воля-то у жеребца Лишь выбор совести моей. (Татьяна Реброва) Услышала: на авеню Копытами затопали. Всегда я дам овса коню – В Тамбове ли, в Европе ли. Взгляну на зубы жеребца, Пущу слезу посолоней: Не дам ему я овсеца – Что будет делать воробей? А небо звёздами горит, Как яблоками конскими. Помёт и здесь, на этих стрит, Нашла очьми задонскими. В нём греясь, дал мне воробей Совет – звучит он дико: - Стихи – на совести твоей, Сидишь – так не чирикай! Спихнённые стихи Дела переделаны, ночь облунёна, И уголь для печки готов. И стирка большая мной нынче спихнёна, Полоскана в проруби вновь. …Пишу вдохновенно стихи о рассвете… (Татьяна Смертина) Пишу вдохновенно я: ночь облунёна, Просохло бельё, только гладь. И слово, как недуг, из сердца спихнёно, Как в прорубь, упало в тетрадь. Трудилась, как каторжная, до рассвета. Хоть уголь для печки готов, Да нужен ли? Знаю, тетрадь моя эта Заменит поленицу дров. Совет начинающему поэту Я забыл свою первую строчку. А была она так хороша, Что, как взрослый на первую дочку, Я смотрел на неё не дыша. (Владимир Соколов) Написав свою первую строчку И решив, что она хороша, Заведите ребёночка – дочку, Хоть и нет за душой ни гроша. Я уверен, расчёт будет точен, Если есть поэтический дар: Сколько строчек, то столько и дочек – Самый лучший за труд гонорар! А когда вам захочется строчки Вспомнить – те, что забыты давно, - Повзрослевшие, милые дочки Вам помогут. Такое кино… Поцелуев не будет Не по стене обгорелой спичкой, Ландышем в небе стихи пишу я Про ту любовь, что, не став привычкой, Лишила последнего поцелуя. (Светлана Сомова) Мне милы обгорелые спички Для писанья стихов, но вот горе: Отказаться от этой привычки, К сожаленью, придётся мне вскоре. Ими разве напишешь в тетради О любви – поэтическом хлебе? Нет, мне, оригинальности ради, Ландыш нужен – писать прямо в небе. Я читателя не избалую: На стене, на заборе – ни слова! И последних его поцелуев Я за это лишиться готова. В аду В аудиториях – в аду (ад продан по абонементам!) я провоцирую орду на юмор и аплодисменты. (Виктор Соснора) Был приглашён я как-то в ад – и сам был удивлён, поверьте. Читал стихи, и. сидя в ряд, мне аплодировали черти. Тому я радовался зря – хоть в упоенье драли глотки, потом решили всё ж меня поджаривать на сковородке. Я спровоцировал их сам, забыв: им чужды сантименты – и цену крепкую чертям назначив за абонементы. И Сатана бы правил бал, коль не вернул я б им всю сумму… Выходит, я чертям читал бесплатно. Просто чёрный юмор! Стихи-то летние-то …Лето-то в полном добреет соку. …Все-то, все ночи, все-то, все дни… …И ничего, ничего-то не надо, Только бы лето, оно не ушло… …Оповестит всю-то, всю-то округу… (Фёдор Сухов) Оповещу всю-то, всю-то округу: Лето-то в полном добреет соку, И для читателя-то, как для друга, Что-то хоть как-то я изреку. Мне ничего, ничего-то не надо, Только б читатель, он-то читал. Значила б эта-то где-то награда, Что есть во мне-то летний накал. Предан-то я-то ему-то безмерно Все-то, все ночи, все-то, все дни. А о себе-то стихи-то, наверно, Сами-то всё-то скажут они. Удалые стихи Мерцают, как сад на пригорке, мои удалые года, которые небом прогоркли и сладкими будут всегда. И, словно белесая птаха, летит, распластав рукава, моя озорная рубаха в мои молодые слова. (Феликс Чуев) Мерцают, как пни на опушке, Стихи удалые мои, Весомы, как медные чушки, И сладки, как грёзы любви. Но бьются – как тело на плахе, Когда отлетит голова, - В смирительной белой рубахе Мои молодые слова. Порча орудья Задержался однажды Илья-богатырь У ворот, где был сложен дубовый горбыль. И внезапный вопрос озадачил Илью: «Расшибёт ли мой хрен горбылину сию? …Не испортим ли, брат, мы орудье своё?» (Николай Тряпкин) Не завидно ль тебе, что Илья-богатырь Собирался бить хреном дубовый горбыль? Коли это всё так, знать орудье его Было в общем и целом весьма ого-го. Обессиленный чтением разных стихов, На такое, читатель, ты вряд ли готов, И разбить, взяв примером детину Илью, Стало нечем уже горбылину сию. Алфавит В траве лежала буква А. Давно я разлюбил слова. (Игорь Шкляревский) В траве лежала буква А. Давно я разлюбил слова. В траве лежала буква Б. «Но я – поэт», - сказал себе. В траве лежала буква В. Не раздавить бы В в траве… В траве лежала буква Г. Ступил – и Г на сапоге… В траве лежала буква Д. Что мне любить? – ищу везде. В траве лежат от Е до Я. О кто бы полюбил меня! Стихотворный донор А насчёт гонораров – ша! Поутих и норов, и гонор. Насчитает бухгалтерша, словно я – постоянный донор. (Виктор Широков) Кровь мою – стихи – отобрать каждый день пытаются люди, я один, их целая рать, знают, что меня не убудет, - я здоровый ещё пока, есть ещё – чуть утихший – гонор, и всё пишет стихи рука… В общем, я – постоянный донор. Но, однако, сколь ни пиши, чтоб влить людям новые силы, за стихи мне платят гроши, хоть и слог мой довольно милый. Надо, чтобы купюры, шурша, мне ласкали и слух, и зренье. Насчитает бухгалтерша мне побольше – есть вдохновенье! Ах, насчёт гонораров – ша! Чтоб не сглазить, что есть, хотя бы… Ведь за этот стих ни шиша не дадут, я боюсь. Ограбят!.. 5. ШАХ И МАТ ? Заматовал Шандарахнуты и шарахнуты Порознь, вместе и все подряд… …Словно ожило всё, что выжило, И немедля пошло в разнос! Ни Каспарову и не Фишеру Ничего б тут не удалось (Владимир Корнилов) Как хотели мои соперники Порознь, вместе и все подряд - Предки, внуки и современники – Объявить мне и шах, и мат! Много их, как в сеансе шахматном, Супротив меня собралось, Шандарахнутых и шарахнутых Мной, когда я пошёл в разнос. Я такое накомбинировал, Так их вздрючил – хоть тех, хоть тех… Уж просили исхода мирного – Я же всласть закреплял успех. Из истории я их вышвырнул, В ней останусь один лишь я. Ну куда им, будь все хоть Фишеры, В этих игрищах до меня! Шахматный стих Я с детства в шахматы поверила, Когда ладья звалась турой, Слоны ходили офицерами, Ферзь – королевой, но – король! Я вдумываюсь в титулованных – У каждого надёжен стиль. А я вот первый раз взволнованно Свой шахматный играю стих… (Римма Катаева) Я с детства шахматною темою Так увлекаюсь, что порой Себя считаю королевою, Но странность в том, что я – король. Как офицерами, я строками Командую и за собой Построенных тугими строфами Их увлекаю в ближний бой. Когда я первый раз взволнованно Свой шахматный сыграла стих, У всех поэтов титулованных Запал угас, увял, утих. Я выбрала судьбу достойную. Как пешке нет пути назад. И всем турою дальнобойною Я объявляю шах и мат. Продвижение в ферзи …И ты навроде хитрой пешки, Упрямо лезущей в ферзи. …Что стать ферзём сумеет пешка Лишь при поддержке короля… …Нет, жизнь не шахматы, но всё же Играем мы не для игры. …Предпочитаю многоточье В конце запнувшейся строки. (Юрий Поройков) Когда запнувшуюся строчку Ни переделать, ни изъять, То надо, пешка, взять отсрочку – Тайм-аут, значит, надо взять. Паниковать тебе негоже, В себя зарывшись, как в нору. Пусть жизнь не шахматы, но всё же… И ты играй в свою игру! Что выпадет – орёл ли, решка – В судьбе узнать, увы, нельзя. Но лезь и лезь упрямо, пешка, - И превратишься ты в ферзя. Чтоб поддержал твоё стремленье, Такого короля найди, Чьё положительное мненье Сметёт преграды впереди. И лишь тогда – не стану лгать я! – Пройдёшь в ферзи ты, пешка, но Учти, что по перу собратья (Уж это так заведено) Всё ж пошумят – с утра до ночи: Не по заслугам, мол, дан ход… А здесь уместно многоточье: Кто пешкой был, тебя поймёт. 6. МОМЕНТ ИСТИНЫ Дурная голова Диктант. Дурная голова. Чернилку кто-то опрокинет. Мне друг записку в парту кинет, Как правильно писать слова. (Михаил Андреев) Как правильно писать слова, Мне в школе подсказать пытались. Друзья как только ни старались! Увы! Дурная голова. Профессию какую мог Избрать при недостатке этом? Конечно, только стать поэтом. И я им стал. Помилуй, Бог… Усталость Уёмней сердца пыл, рутинней блеск идей… Я правила забыл, как жить среди людей. Я так ушёл в себя, в слои былых культур, себя в себе дробя, - что притупился бур. (Глеб Горбовский) Я вырваться хочу из тривиальных строк. Другое по плечу, другое я бы смог. Лишь правила забыть, как жить среди людей, - появятся и прыть, и сонмище идей. Дробить себя в себе – не просто, это так. Угодно ли судьбе, чтоб я попал впросак? Теперь, с теченьем лет, уверен я стократ: в том, что выходит бред, никто не виноват. Устал я, теребя слои былых культур… Как выжать из себя хотя бы каламбур? Напросился Мне казалось – умру я, никем не оплаканный, драгоценный словарь промотавший бездарно. …напрошусь на пародию в доме родном. (Валерий Брайнин-Пассек) Коль умру я – кто вспомнит о моте и бездари? Стихотворный архив мой копейки не стоит. Пародисты хотя б мной тогда не побрезгали… Но, увы, и пародии я недостоин Обод величья Вижу всё, что будет – ржавый обод, ореол величья моего. Это не предчувствие, а опыт, знанье жизни – боле ничего. (Лариса Васильева) Я по свету много колесила, на телеге бытия трясусь. Знанье жизни – та большая сила, что в меня подчас вливает грусть. Но, хотя и требует приличье о своих заслугах мне молчать, я осознаю своё величье! А потомки – будут величать? Вот – не знаю… Некоторый опыт мне даёт понять наверняка: вместо нимба будет ржавый обод от телеги, что везёт пока. Что же, обод – знак отличья тоже, лишь святой ему не будет рад. Я в стихах останусь! Так, быть может, в памяти остался Герострат… Среди цветов Где луг во всём великолепье И василеют васильки, Где росчерк ласточки на небе Быстрее пушкинской строки! (Фазиль Искандер) Там, где вовсю гвоздят гвоздики И василеют васильки, Мои стихи, что небезлики, Быстрее пушкинской строки. Там, где ромашки ромашеют И астры красочно астрят, Читатели намылят шею, А пародисты поострят. Не на той тропе Прости, тропа, которой я не шёл, Прости за то, что все твои красоты, Подъём к которым долог и тяжёл, Я променял на книжные зевоты. (Андрей Дементьев) Прости, читатель, если скривят рот Тебе непрекращаемой зевотой Мои стихи. Но тот, кто их прочтёт, Причин тому не знает доли сотой. Всё дело в том, что не туда пошёл, Не ту тропу я выбрал в жизни сложной. Мой книжный путь достаточно тяжёл, Но и тебя понять, конечно, можно. Да, променял я предков ремесло На мнимые, как понял я, красоты. Хотел нести добро, а вышло – зло, Коль в судороге челюсть от зевоты. Судьба известна На мосту цыганка Смотрит в упор в глаза, Просит отдать цигарку, Хочет про всё сказать… (Андрей Комлев) Мне как-то раз цыганка встретилась на пути: - Ты мне хотя б цигаркой руку позолоти, и расскажу тебе я всё, что было с тобой, а коль будешь щедрее, познакомлю с судьбой… - Ха! – ответил я смехом. - Нечего и ворожить: пародистов утехой жизнь дано мне прожить… Как есть, так и есть Так вот и жить. Жизнь довольно большая, Чтобы управиться верно расчесть, Не упрощая. И не сокращая. Не усложняя. Как есть, так и есть. (Николай Лудяков) В жизни немало проблем и вопросов. Их бы управиться верно расчесть – Скажут тогда мне: - Поэт и философ, Слава тебе и великая честь! Многообразье, увы, ситуаций В жизни такое, что – в лужу б не сесть… Нет, не дождаться хвалы и оваций! Не усложняю: как есть, так и есть. Нелепые надежды Недостоин судьбы своей трудной, не туда всё душой уношусь – всё с нелепой надеждой паскудной в «Литгазету» по средам ношусь. Хорошо ещё стыд пробирает, как представлю в безумной судьбе: Лев Толстой в ней статейку читает или Дант ищет в ней о себе. (Вадим Ковда) Стыдно мне, что в родной «Литгазете» Лев Толстой не читал о себе, - стыдно мне потому, что в поэте, каковым я стал в жизни-судьбе, есть желанье паскудное: в среду о себе в ней хоть что-то прочесть… Эти мысли, подобные бреду, мне, конечно, не делают честь. Но как здорово было б, однако! Обо мне, как об Данте, Толстом, Написали!.. Гордясь, я б заплакал при сравненьи безумном таком. Эх, надежды нелепые канут – нету в жизни подобных чудес, и меня, может быть, упомянут лишь коллеги из «Клуба «ДС». По совести Я что ни получу – не по уму, и что ни прикарманю – не по чину. (Геннадий Русаковский) Печатаюсь – неясно, почему. Я не могу тому найти причину. Я что ни получу – не по уму, и что ни прикарманю – не по чину. Мне совестно, и жить так нету сил. Перед людьми мне хочется быть чистым. Поэтому свой гонорар решил перечислять отныне пародистам. Обнажённость Я – страницею в книге твоей, Бытиё! Строчка – праздник. Строчка – страда. А под бархатом плащика – тело моё, Обнажённое, как всегда. Как его ни купаю под душем тугим, Как ни прячу в поземку белья – Остаётся оно беззащитно нагим В зимнем мире, где кутаюсь я! (Елена Крюкова) Обнажённое тело моё, без белья – Где-то – праздник, где-то – страда Для бесстрашных, посмевших тома Бытия Перелистывать иногда. Я всегда остаюсь беззащитно нагой – То ли в бархате, то ли в шелку, И тем более, если я левой ногой Написала об этом строку. Строчка, строчка ещё, и опять, и опять – В этом мире в них кутаюсь я, Так как всё же под душем пародий стоять Как-то холодно без белья. Путь к вечности Я точка над i, что горит вполовину. …Сгорю я, и мгла моё имя затянет, но Феникс из хладного пепла восстанет. И точка наполнится пеньем и светом Я вечен, мой друг. Ты не знаешь об этом. (Юрий Кузнецов) Мой друг, ты представь вот такую картину: я точка над i, что горит вполовину, сгорает тихонько, гореть уже нечем, вся в пыль превратилась… А, значит, я вечен. Сегодня, мой друг, ты не знаешь об этом – чтоб знать, надо быть необычным поэтом, которого имя из пепла восстанет, лишь кто-то его пародировать станет. И точка над i загорится в полсвета опять. Но - увы! – ты не знаешь об этом. Время кричать О радости – не раскричу, Беды слезой не успокою. Я прозу в рифму облачу Скупою, нервною строкою. Листок тетрадный исчерчу, Здесь будет всё, о чём молчу. (Инесса Рябцева) Беда ли, радость – не кричу. Какая б ни напала порча, Листок тетрадный исчерчу Я только молча, только молча. Когда всё в рифму облачу, Прочту – тогда и закричу. Вдали от критики Вдали от критики серьёзной С водой рифмуется звезда. *** За горизонт, за холодную просинь, Точкою тая, где в дымке звезда, - Лодка уходит, уходит без вёсел… Тихо за нею светлеет вода. (Владимир Шуваев) Что рифмовать звезду с водою Не принято, отлично знал Поэт, но кончилось бедою: Не выдержав, зарифмовал. Вдали от критики серьёзной, Где не сносил бы головы, Благодаря судьбе курьёзной, Попал в пародию, увы. Отпущение грехов То громогласно, то почти что немо прямой контакт осуществляет небо со мной, живущим как бы наугад. …пришёлся веку я не в аккурат… …Я, что уж тут поделать, не безгрешен. И всё-таки: кто грешен, тот и свят. (Владимир Савельев) Для этой жизни, видимо, случаен, не думал никогда я и не чаял, что веку соответствовать смогу, хоть и старался, прилагал усилья. Но как ни расправлял свои я крылья, всё попусту, напрасно, «не в дугу». Безгрешным, правда, никогда я не был. Но коль талантом наградило небо, чтоб выплеснуть всего себя в стихи, я, ими, будто на кресте, распятый, и этим веком битый, мятый, клятый, решаюсь отпустить себе грехи. Без аллегорий Минуя строй колючих трав, Иду к дыре в заборе… Репей вцепляется в рукав Комочком аллегорий. …Расти, лопух, цвети, репей, Не знаясь с книгой Красной. Ты нам живучестью своей – Как образец прекрасный. (Михаил Шаповалов) Пишу: растут лопух, репей. Пишу: дыра в заборе. Не странна ли для наших дней Живучесть аллегорий? Прочь аллегории! Слова, Когда так в моде гласность, Как та колючая трава, Таят в себе опасность. И я открыто говорю: Как образец прекрасный Стихи, что я подчас творю, Достойны книги Красной. Следствие образованности Клей ведёрными лился замесами, Одевали стену за стеной И газеты с большими портретами, И плакаты любой стороной. Назубок и парады и бедствия Знал по стенам бревенчатым я, Педагогов пугала впоследствии Образованность эта моя. (Владимир Соколов) Я читал с малолетства – газетами Были клеены стены в избе, И сосед наш, знакомый с приметами, Предсказал мне несчастье в судьбе. Я с программой расправился школьною, Как другой никогда бы не смог: Стал заикою – жертвой невольною – От меня не один педагог. Всеобъемлющая образованность, Что с тех пор отличает меня, Породила такую раскованность, Что, конечно, поэтом стал я. В этом в детстве предсказанном бедствии, Что терзает людей много лет, Я ль виновен? Оно – просто следствие Мной прочитанных старых газет. Непредсказуемость жизни Сколько, казалось бы, пройдено, А никогда не поймёшь: То ли дотянешь до ордена, То ли сведут на правёж. (Сергей Щербаков) Непредсказуемо странная Жизнь уготована мне: То вдруг лечить должен раны я, То вдруг опять на коне. Правда, последнее редкостью Стало, и нету и дня, Чтоб с потрясающей меткостью Где-то не били меня. Знаю, что это продолжится, Но я захвачен борьбой: Только затянутся кожицей Раны – так снова на бой! Пусть не все беды мной пройдены, Пусть – но меня не проймёшь! – Вместо заветного ордена Вновь поведут на правёж – Важно другое, а именно: Кто-то, я верю, в свой срок Вспомнит поэта по имени И посвятит пару строк… 7. ПАМЯТНИК СЕБЕ Очередной диалог (Василий Кузнецов) - Ты памятник себе воздвиг уже? - А что – пора? Подумаю об этом. Такая мысль мне явно по душе, Иначе вряд ли слыл бы я поэтом - Ты выберешь гранит наверняка, Чтоб памятник смотрелся веско, строго… - Гранит стареет. Будет – на века – Нерукотворен он. Из диалогов. Урок впрок (Виктор Боков) Поэзией всецело занятый (Труд – дело чести для поэта), Творил себе тем самым памятник – Из вешних вод и красок лета. Я верил: коль для постамента мне Нашлась российская природа, То иногда, хотя б моментами, Любезен буду я народу. Себя не отношу я к нытикам, Однако то, что было, - было: Его осенним ливнем критики Всё ж основательно подмыло. Вот так, любезные сограждане. Пускай же будет всем уроком То, как меня чуть не ограбили. Меня! А я ведь – Виктор Боков! Пьедестал (Александр Кушнер) Благословляю ямб, он был всю жизнь мне нужен, Благодаря ему я так известен стал, Что, если, не дай Бог, когда-то занедужу, Не страшно: есть уже готовый пьедестал. Для памятника мне нет лучше пьедестала – Четырёхстопный ямб! Он мною возрождён. На этот пьедестал присяду я устало – И можно на меня смотреть со всех сторон. И долго буду тем любезен я народу, Что, если скажет: - Слазь! – покорно слезу я И буду на стихи вновь ждать такую моду, Что вознесёт опять на пьедестал меня. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
