ЧИПАЙ

 

Василий Иванович… Чи-пай!

Нет, в паспорте он, конечно, зарегистрирован совсем под другой фамилией, даденной ему еще далеким-далеким Иваном. Все его предки, по мужской линии, были Иванами и носили одну фамилию, которую можно охарактеризовать скорее спортивной, чем героической. Он - первый Василий в их роду, но и как Чипай, естественно, первый и… последний.

Чипая он заполучил в специальном конструкторском бюро по внедрению контейнерного пневмотранспорта: было такое дело…

Пришла как-то в голову человеку со связями идея транспортировать щебенку по трубам (словно нефть), разумеется, с кое-какими конструктивными доработками: то бишь (учитывая абразивную упертость материала) вставлять в трубу цилиндрическую тележку и поддавать ей в заднее место сжатый воздух. Застолбили идею строчкой в решениях съезда компартии Советского Союза, ну и, без сомнения, пошли и поехали…

Трудностей оказалось выше крыши; лучшие инженерные кадры столицы и области бились над ними денно и нощно, потому как платили им за то более чем сносно. В эту-то горячую пору и прославился Василий Иванович на "лихом коне", то есть на своих двоих. Словно под парусом носился он наперегонки с контейнером (контейнер - внутри трубы, он – сверху), устраняя отверткой бесчисленные неисправности. Сам угорал, подчиненным спуску не давал, потому и прозвали его - Чапаем, - да затерлась со временем широкая буковка "а" до снисходительной пискляшки.

Попадались и другие человечки. Присматривались, чесали затылки, прикидывали и, бывало, выдавали совсем недружественные воззрения: мол, та же славная узкоколейка куда целесообразней будет. И тогда Чипай впадал в раж, ропща на некую экологическую близорукость и предлагая подменить ее на, допустим, новозеландскую дальновидность. "Вот там, - горячился он, - тучные стада овец бродят по изумрудным лугам! Там!.. После вашей железки живого места не останется на сотни верст вокруг, а нашу трубу закопал, и дело с концом!.."

И руководство оценило его совокупный патриотизм, выделив квартиру в новом доме.

В необычном доме: в единственном таком на весь город.

Начало его заложили у магазина, потянули вдоль улицы и уперлись в высоковольтную линию; понятно, что пересекать ее не стали, а свернули налево и протащили вдоль на такое же количество десятков метров. В переломе устроили арку, делящую дом на два оригинальных адреса: номер дома один (№1), а улицы разные: Северная и Матросова. "Китайская стена, да и только, - так и прозвали этот дом в народе. Матросовские приезжие частенько наведывались сначала к Чипаю и, коротенько пообщавшись с ним, несли свои чемоданчики в такую же квартиру №9, но уже в соседнем подъезде. Чипай прибил на двери табличку: "ул. Северная!" – но на количестве общений подобного рода этот приемчик нисколько не отразился: люди есть люди…

И все было бы хорошо, не случись перестройки. Развалилась страна, чипаевскую трубу "позабыли - позабросили", на предприятие заявился новый хозяйчик с животиком. Отложив расчеты Чипая в сторону, тот предложил свое ноу-хау: кормушки для свиней, и… опустился до личных оскорблений, назвав Чипая демагогом и дармоедом.

Чипай был среднего роста и широк в кости. Нет…, пожалуй, роста он был чуть ниже среднего, но пошире-пошире в кости. Мог бы Чипай постоять за себя – мог, но не стал, а всего лишь забрал трудовую книжку. Ровно за год до пенсии, - вот так-то…

Как выживал потом?..

А очень просто: на жёнину пенсию впятером: он, она, сын, невестка, внук, - пока, пока не наткнулся на дедовскую тетрадку. Тот печником слыл классным на всю округу; вот и решил Чипай испытать генетическую науку в прямом, так сказать, ее действии.

Приехал в дачный поселок к самым богатеньким, побродил – побродил, да и подчалил к самому жирному с копченым животом и надутыми губами, - предложил устроить настоящую русскую печь. И, надо же, угадал: тому как раз и не хватало ее для полного счастья на заднем дворе. "Как в деревенской избе у мамки чтоб. Плиточкой обложи, чтоб не стыдно было людей пригласить!.." "В изразцах? – бодро спросил Чипай, приставляя ладонь к несуществующему козырьку у спортивной шапочки, - хозяин – барин! Будет сделано!" А сам подумал: "Будь что будет, а не получится, так тут его и пришью… за всех советских пенсионеров".

… И надо же, получилась, - прав оказался дед, - да такая, что ни словом сказать ни пером описать: поющая, с коленцами. "Молоток! - похвалил хозяин, - как зимой. А камин смогешь, сосед спрашивал?" "Смогешь!" – теперь-то уж Чипаю и море по колено.

И смог; и появились у него - и "шальные денежки", и кое-какие связи, а вместе с ними и новый взгляд на жизнь. Сына на приличное место пристроил, невестку, внука - в детский сад, жене новое пальто купил. Позвонил владельцу на прежнюю свою работу с благодарностью за своевременную науку. Увеличил табличку на двери до: "Разуй глаза! Здесь улица Северная!" И опять получилось: перестали всякие донимать его пустыми звонками.

А тем временем все больше взрастала и хорошела девчушка из квартиры-близняшки по улице Матросова. Чипай давно навел о ней справки. Родители - бывшие нефтедобытчики из Сургута (денег "немерянно"). Папашка балуется винцом; на мамашке что ни день - новая шляпка или спортивный костюм; младшая дочка – так себе; а вот сестренка ее – вымахала на загляденье. Ножки, бедра, грудь… волнистая очень. В ее задачу входил вечерний моцион с бульдогом. Чипай в означенное время вырезал себя из всех житейских забот и прилеплялся к окну, дабы насытить взор совершенством человеческой природы.

Такой - в вековухах не засидеться, такую - живо к рукам приберут…. И подчаливали лимузины один другого покруче; и совсем скоро объявился черный кортеж в лентах, с куклой на заглавном капоте. Поклаксонил он от души на весь мир и оставил Чипаю одни лишь сумеречные вздохи.

…

Случилось это на стыке двух годов: нового и прошлого. Чипай очень любил подобные утра. В то время, когда все пили спиртное, взрывали петарды, горланили песни лужеными глотками, он, заложив уши ваткой, находился в глубоком сне. Зато потом выходил на улицу с румянцем на свеженьких щеках, в совершенно здравом уме, с физическим преимуществом над вялыми, синюшными "черепашками".

На сей же раз случился и - новый век!..

Выпал снег, затем дождь, вся округа натянула на себя белую апельсиновую корку. И потому не мог оказаться незамеченным черный "восклицательный знак" на краю тротуара, подле которого копошилась желтая точка - кочка с огромными голубыми глазами. "Мамочки мои, - воскликнул в себе Чипай, - да это живая копия сургутской девчушки!.. А восклицательный знак, стало быть, ее папа".

Папа был нараспашку: во всем дорогом, цивильном, без галстука, без головного убора. Заметив чрезмерную заинтересованность Чипая, небрежно бросил через плечо: "Чево надо?" А Чипай не мог признаться ему в своем намерении столкнуться лицом к лицу с его женой, и потому, нечаянно, выронил из себя припасенную фразу: "С новым веком!" "С но-вым…", - зевнул тот: широко и неприятно.

Чипай присел на корточки. "А как тебя зовут?" – он обратился напрямую к ребеночку, отламывающему от печенья крошки для энергичного сизокрылого голубка. Ответа не прозвучало; пауза становилась просто неприличной, поэтому (а почему же еще?..) Чипай выдавил из себя как бы веселую, но все же нелепицу: "Он не ест мучного, ему баксы подавай!" Ребеночек же отреагировал на его замечание совсем неожиданным образом: отбросив печенье, поднял глаза на отца, искривляя личико для, вероятно, безудержного рева. Отец опередил его: "Баксы, так баксы!" Достав из внутреннего кармана портмоне, выудил сотенную банкноту и, разорвав на мелкие клочки, сунул ее в ручку ребеночка. Тот взмахнул ею и… голубок улетел. Такого рева Чипай в своей жизни еще не наблюдал…

"Ну, не плачь, - успокоил его папа, - а за свои слова кое-кто ответит, - развернулся к Чипаю полным фасом, - должок с тебя!"

Чипай распрямился; он доставал папе макушкой до плеча: "Я пошутил!.. И у меня нет таких денег…" "А это мы привыкли слышать!" – папа поднял вверх руку. Чипай в страхе отшатнулся; папа осклабился. Из джипа, стоящего под аркой, вылезли двое, таких же огромных, - в черных костюмах, в белых сорочках, но при галстуках. Подошли, расставили ноги на ширине плеч. "Сто баксов с него, - небрежно бросил им папа, - на сигареты, - и, взяв за руку примолкнувшего ребеночка, направился к подъезду, - аккуратненько…"

"Сам отдашь?" - спросил один из них.

Чипай вывернул карманы: два - у пальто, четыре – у пиджака, включая внутренние, двое - у брюк. "Пусто у меня, - развел руками, - сами видите…" "Найди!" – жестко бросил первый. Чипай успел только вздохнуть для прояснения ситуации, как тут же получил короткий, но такой сильный тычок кулаком в грудь от второго. Ноги его не поспели за туловищем, и Чипай откинулся в снег, на всю спинную плоскость. Глаза его широко раскрылись, да так и застыли безо всякого в них выражения. "Надо бы полегче", - сказал первый, подхватывая его под мышки и пристраивая тут же на скамеечку сидящим поэтом, с небрежно откинутой рукой на спинку. Таким его и нашла невестка: безучастным ко всему миру.

В постели он лежал неподвижно, глаза таращил самым неестественным образом, от пищи отказывался, и утром скончался от быстротекущего воспалительного процесса в легких.

На третий день поставили гроб с Чипаем на табуретках у подъезда - для прощания. И закружилась над ним последняя приглушенная метель:

- Да кто ж таков?

- Говорят, Бодрячков, какой-то.

- Отродясь не было у нас таких.

- Да как же не было, из девятой!

- Батюшки мои, так это ж Чипай, а говорят, Бодрячков какой-то.

- Так он и есть! Это мы его так: Чипай да Чипай!

- Выхожу, а он сидит, глаза разул и такой гордый… Царствие ему небесное.