Дом скорби закрытого типа, или Joker РПБ.

Уголовный триллер с элементами мистики. Молниеносная повесть с реальных мест событий.

I.

Вечером вся степь совершенно переменялась, в точности так, как сто, двести и триста лет тому назад в Новороссии. Вся эта девственная, зелёная пустыня, всё пёстрое пространство её охватывалось последним отблеском солнца и постепенно темнело. Вся музыка, звучавшая днём, утихала и сменялась другою. Пёстрые суслики выпалзывали из нор своих, становились на задние лапки и оглашали степь свистом. Трещание кузнечиков становилось слышнее. Иногда слышался из какого-нибудь уединённого озера крик лебедя и, как серебро, отдавался в воздухе. Из странной троицы путешественников двое встрепенулись. Третий, пожилой, с лицом морщинистым и серым, ухмыльнулся, отравляя воздух нещадным духом самогона:

-- Шуганный молодняк пошёл.

В воздухе вдруг захолодело; они почувствовали близость Днепра. Он веял холодными волнами и расстилался ближе, ближе и наконец обхватил половину всей поверхности земли. Вокруг была бесконечная, тоскливая степь. Лишь где-то на горизонте маячили какие-то смутные два поселения. Старший тройки усаживаясь, оглянулся на них. Пожилой, перехватив взгляд и желая беседы от избытка выпитого, внушительно сказал:

-- Испакостили стэп, понатыкали зон кругом. То «строгач» и «общак», 101-я и двадцать четвёрка.

Старший, вынимая древнюю, потрёпанную и пожелтевшую от времени, больших размеров карту, сказал себе под нос:

-- Знаем, бабушка писала. Ты, родной, распрягай коней, да пали костёр.

Пожилой привычно раскладывал огонь, ставил на него котёл, в котором варил кулиш. Пар отделялся и валил прямо на двоих других путешественников. Молодой, опрокинув за жабры из алюминиевой фляги и закурив «Приму», заговорил со старшим:

-- Николай, мы партнёры чи хвосты поросячьи? Я ж до тебя, как до человека. Мне было по фигу, шо ты зэк. Ты сказал, шо будет медь, и будет много. Я суетнулся даже с конями, не говоря про провиант и инструмент. А тут, я чую, медью и не пахнет. И, ваще, шо це в тэбэ за карта? Шо за скрытность такая? От кого шифруешься, земеля?

Николай молча складывал карту. Спрашивавший вместо ответа слышал треск костра да стрёкот и свист бесчисленного мира насекомых, наполнявших траву. Вдруг сумеречное небо осветилось дальним заревом от где-то пылающего сухого тростника и тёмная вереница лебедей, летевших на север, осветилась серебряно-розовым светом, и показалось, будто красные платки летят по тёмному небу. В этот момент дико заржали спутанные кони, пожилой «завхоз» громко замычал и нечто из другого, изголуба-тёмного,

куска небесной тверди, или же из ниоткуда, пролетело над ними, обдав порывом ветра и сверкнув овалом круглых фонарей. Привычный косяк благородных птиц, казавшихся красными платками, в миг распался на фейерверк беспорядочно раскиданных, белоснежных, в свете Овала, кусочков. Ещё миг и Овал сам ярко вспыхнул, осветил маленькую крепость-зону и бесследно исчез. Странное зрелище так поразило Николая, что он решил ответить оцепеневшему партнёру:

-- Что медь, Федька? Это в тюрьму стучаться. У меня есть верные сведения про зарытый общак Чертомлыкской Сечи*. Эту тайну мне открыл не кто-нибудь, а вечный каторжанин, последний кошевой атаман Пётр Калнышевский**. Вот, и эту карту я отыскал в месте, указанном ним же. Ведь, не обманул же с картой.

Федька отсутствующе спросил:

-- И где ж ты с тем атаманом встречался?

-- На РПБ.

Федька под впечатлением невиданной аномалии молчал, оставшись равнодушным к загадочному ответу товарища. Снова они слышали своим ухом лишь бесчисленный мир насекомых, наполнявших траву, весь их треск, свист, стрекотанье, - всё это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем воздухе и убаюкивало дремлющий слух не__

Чертомлыкская Сечь*- казацкая столица 1652 – 1709 г.г. «Мекка нереестровых казаков».

Пётр Калнышевский**- последний кошевой запорожцев._____________________________

только дикой, для середины 90-х, троицы с конями в приднепровских хащах, но и слух молодого каторжанина, притулившегося в «промке» освещённой на миг Овалом крепости-зоны, одного из «городков» степного запорожско-каторжанского многоградия.

Здесь, в промзоне невольничьего города – «монастыря», был тот же воздух запорожских степей, что и за трёхметровым забором из шлакоблока с колючею проволокою по верху. Треск насекомых здесь перекрывался дружными лягушиными ариями. Земноводные не ведали, что имеют среду обитания в человеческой зоне, в «узилище городского типа», и весело заводили хор так же, как их собратья по другую сторону забора.

В свалке школьных парт поверх зоновского болота молодой зэк оказался ведомый её величеством похотью. Но не успел он заняться суррогатом интима, как заметил странное движение в небе. Как будто эфемерный светлый овал пронёсся по краю тёмного неба. Может, какой-нибудь метеор? Или, вообще, привиделось? Настроение переменилось, и он вылез из парточных джунглей, и тотчас же был окликнут:

-- О, Джебрик! Пошли скорее со мною!

Джебрик быстрым шагом шёл за провожатым, а тот объяснял:

-- Кентюрика прихватило не на шутку. Весь белый. В цеху – никого. А у него с сердцем проблемы. Нужно срочно на вахту его донести. Нехай «лепил» вызванивают, а то, ведь, «крякнет» пацанчик, за здорово живёшь. Хорошо тебя встретил! Вдвоём тащить легче!

Чёрные громады мёртвых цехов бросали тени на двух зэков, спешно несущих третьего под мышки. Джебрик, не удовлетворивший позывы плоти, в пол-уха слушал, как на вахте его спутник доказывал дежурному офицеру срочность помощи больному. После обычных ругательств и профанских «консилиумов» пошли телефонные звонки. Дозвонились домой до капитана, начальника лагерной санчасти. Кентюрик, таково было зоновское погоняло молодого узника, действительно числился в списках сердечников и вышел человеколюбивый вердикт – нужно спасать, раз столь серьёзно прихватило. В это позднее время спасение могло прийти лишь с РПБ, только там имелась возможность введения нужной инъекции. Дежурный офицер вызвонил «добро», и вскоре пятиметровые металлические ворота отъезжали в сторону, открывая процессии вход на табуированную территорию Дома скорби закрытого типа.

Пока со скрежетом двигались высоченные серебристые ворота, движимые электрической силой, в уме Джебрика пронеслись с быстротою молнии разрозненные образы, связанные с местом нынешней «экскурсии». Проявилось заторможенное лицо Серёжи Фиолетового, в прошлом профессионального боксёра-легковеса. Когда-то, ходили слухи, был он в зоне козырным блатным. Жуликом, по фене этой зоны. Хаживал в «семейниках» самого Руля, Смотрящего за лагерем от туземной братвы. Однако потом, не по логике зарвавшись, Фиолетовый сцепился на глазах простого зэковского люда с каким-то офицером колонии и изверг громогласно угрозу, что «завяжет резиновую мусорскую дубинку бантиком на шее долбаного шакала». После этого «блатная звезда» Фиолетового бесславно закатилась. Серёжа был отправлен на лечение, в стационар РПБ. Сколько «курсов» он там проходил уж никто в лагере не помнил. Что память зэков, если родители бывшего боксёра, регулярно навещавшие сына с шикарным гревом, этого не помнили? Для родителей он был на лечении, и ничего более. Когда же они, наконец, были допущены на краткосрочное свидание с сыном, то ужаснулись, потому что перед ними был бессмысленный зомби. Вероятно, они потратили немало средств, чтобы «лечение» сына прекратилось. И по прошествии нескольких месяцев Фиолетовый вновь обрёл некоторый смысл в глазах, однако, мимика его лица и все движения тела, густо покрытого фиолетовым татуажем, были жутко медлительны, неся на себе печать проступающего безумия, смешанного с потаённым страхом.

Потом всплыло округлое лицо молодого донетчанина, гордившегося своей еврейской национальностью. Молодой еврей поражал бездной интеллекта, хватаясь за любую мысль и развивая её до апогея. Любую идею он мог разложить до её скелета. На нём ладно сидел шикарный для лагеря прикид. Но своей драмы он почему-то не мог последовательно и ясно объяснить. Он тоже был регулярным «туристом» на РПБ. И после очередного «курса» в 21 день еврей на неопределённый срок превращался в зомби, в глазах которого не было ничего, кроме чёрной нечеловеческой злобы. Когда эта злоба могла, наконец, сменяться какою-то осмысленностью, то еврей мог отрывочно говорить лишь о своём огромном бизнесе и могущественных врагах, не удовлетворившихся его сроком за убийство и желающих его полной невменяемости. Фигурировала цифра в миллион долларов, многокомнатные квартиры, сейфы, банковские вклады. Всё это шло из уст человека в затасканной чертячьей фуфайке с испуганным жёлтым лицом, глаза которого всё длительнее закрывались поволокою агрессивного умопомешательства.

Вспомнились и отрывочные рассказы блатных, которые частенько удостаивали своим вниманием молодого Джебрика. Так, в разное время и в разных местах, от нескольких жуликов, за чифировозлияниями и курениями конопли, он слышал с разных ракурсов историю, что в зоне была крутая бойня за блатное лидерство. И проигравшая блатная партия была отправлена на РПБ, в качестве «медицинских братьев», обслуживающего персонала. И, мол, там они, бывшие блатюки, изгаляются конкретно над стационаром. Насколько это соответствовало действительности знал лишь козырной бес из конкретно больших демонов, заведующих у люцифера отделом Пресса греховных людишек в крытых узилищах славяноязычного пространства.

Между тем, начальник войскового наряда, лично возглавляющий шествие спасения, раздражённо гаркнул:

-- Шевели поршнями!

Прямоугольное кирпичное, в несколько этажей, здание тускло фосфоресцировало изголуба-зеленоватыми «слепыми» окнами из оргстекла, как в тысячах тысяч советских заводских цехов. Асфальт, порядок – железный Орднунг*, огромные заборы, высокие металлические сетки, отсветы прожекторов – всё это парализовывало психику Джебрика, знающего дурноватую славу заведения. Он старательно поддерживал Кентюрика, глядя лишь себе под ноги. В этом старании проявлялся страх. Непроизвольно чувствовалась собственная ничтожность перед человеческим Устройством Управления оступившимися особями. Блатная романтика сейчас не подпитывала трепещущий дух. Перед входом ему бросилась в глаза компактная табличка из нержавейки, местного производства, лагерный «ширпотреб», с искусно вырезанными готическими буквами неведомого языка – «Non ragioniamo di lust: “Ma quarda e passa...”»*

Из прямоугольного зёва таинственного здания-монстра в полутемень локалки пролился неоновый свет. Вышедшая шобла плыла на волне своей оживлённой беседы, без комментариев предоставив возможность Джебрику с сотоварищем переступить белый порог легендарного тюремного дурдома, Скрытого от мира дома скорби. Дежурный полудоктор РПБ со змеями в зелёных петлицах погнал какой-то порожняковый трёп с зоновским прапорщиком, остальная «медбригада» классически уголовного вида, а именно типичной наружности блатного сословия украинских лагерей, вела свою серьёзную дискусию. Один из этой матёрой кодлы лениво отвлёкся на секунду и сказал Джебрику:

-- По коридору направо, в конце налево. Третья хата.

Кентюрик бессильно выдохнул шёпотом:

-- Что-то здесь мне совсем заплохело. Дышать не могу. Щас сознание потеряю.

Рома, напарник Джебрика, поддержал товарища:

-- Чуть дотерпи, бродяга. Щас дойдём, всё будет ничтяк.

Джебрик заметил:

-- Мне тоже здесь хреново стало. Давит что-то на голову. Место нездоровое.

Обыкновенный больничный коридор, правда, «вылизанный, что у кота яйца», ярко освещался неоновыми лампами и был девственно пустынен. Наконец, процессия доковыляла до третьей «хаты»-палаты. Рома остался при товарище Кентюрике, а Джебрик поспешил выскочить на воздух. Преодолевая страх он вышел из палаты, даже толком её не разглядев. Он опасался какой-либо грубости со стороны местной «медбригады»,

 

* - Не будем говорить о них: «Взгляни и проходи...» Данте (итал.яз.)

чухающей себя здесь, что львиный прайд в африканской саванне. Конфликт же в этом проклятом месте может дать непредсказуемо плачевные последствия. Но никто не обратил внимания на менжующегося зэка, он беспрепятственно оказался в коридоре и быстро потрусил к выходу. Уже поворачивая к нему Джебрик резко столкнулся с кем-то и в мгновение ока отпрянул назад на добрых пару метров. На молодого узника смотрело невысокое толстенькое существо с отдалённым намёком на удивление и тревогу в круглых дебильных глазах. Яйцевидная голова закачалась и существо бессмысленно улыбнулось, делая пухлой ручкой подобие дружественного жеста. «Даун!» - озарила догадка напряжённый мозг Джебрика. Но догадка не принесла успокоения. Молодой зэк не сподобился на мгновенный анализ неестественности явления дауна в этом месте, потому что это не психбольница вольного пространства страны. Пациентом данной РПБ можно стать лишь после приговора суда. Джебрик не размышлял, суд какой хацапетовки зачудил дауна сделать уголовным преступником. Он был просто внутренне напряжён от абстрактного осознания, что в этом мире нет никаких гарантий безопасности, что здесь возможно всё вплоть до страшной мистики, вплоть до дауна-бандита.

Совладав с нервами Джебрик аккуратно обошёл убогого, с рождения осужденного на рабство болезни, на неволю бытия недочеловеком.

-- Женя, тебе страшно? – вдруг услышал он за спиной металлический голос и ужас пронизал всё его естество.

Боясь обернуться Джебрик, названный по своему человеческому имени, вышел в пространство под открытым небом. Пейзаж вышек, высоченных заборов, прожекторов и колючей проволоки сейчас парадоксально обрадовал зэка, и он облегчённо вздохнул:

-- Фух, ну и бред.

Жене пришлось недолго ожидать свою компанию по спасению Кентюрика. Через минуту в сопровождении прапорщика зэки покинули табуированную территорию, оставив товарища бороться за свою жизнь в одиночку, втыкая под капельницей в бессознательном состоянии. Уже на бараке Рома угрюмо заметил:

-- Лепила эрпэбэшный объявил микроинсульт у Кентюрика. Пацану двадцать шесть лет. Вкидываешься мозгами, Жека, где срок приходится тянуть?

Они уже спали, когда сильный организм Кентюрика вновь обрёл своего полугосподина-

Мозг. Молодой человек вышел из бессознательного состояния, краем ока зафиксировал себя под капельницей и более не открывал очей. Неожиданно сознание наполнилось картинными мыслеобразами, которые после сказочной эпохи детства покоились на самом дне потаённых архивов памяти-мнемозины. Подобные картинки были достоянием сотен миллионов советских детей. Но лишь чрезвычайно специфические жизненные коллизии способны сделать их такими реальными и яркими, какими они сейчас проходили по экрану разума Кентюрика. В тоненьких изгибах зелёной травы, в розовых лучах необъятно многообещающего утреннего солнца, в безмятежных надеждах на необъяснимо беспредельное счастье, в красе листочков причудливо прекрасных деревьев, вдруг ощутил Кентюрик, что тот невинный мальчик и он теперешний – это одна и та же личность, душа, индивидуальность. Несомненно и удивительно – он, именно он теперешний, был столь безмятежен и счастлив пару десятков лет тому назад. Просто не успел ещё впитать в душу разной мерзости, ещё мало соприкоснулся с суетным миром, ожидая беспредельного счастья, не имея даже потенциала для прогнозов к чему суждено придти.

В это же время, в 4 часа утра, в клетке-купе столыпинского вагона был вырван из благостного царства Морфея другой путешественник в ушедшую безвозвратно эпоху детства. Бескрайнее снежное поле, неудобное пальто и большие валенки ещё почти физически ощущались Сашкой Пономаренко, когда железный скрежет действительности принимал его снова в своё измерение. Прибыл очередной этап на зону усиленного режима УУ 312/24 в составе 33 осужденных. Тридцать четвёртый и тридцать пятый пассажиры этого этапа предназначались в таинственную жертву для безумного зверя РПБ, и сидели в отдельной клетке. Сосед сумрачно поделился с Сашкой анализом своих размышлений:

-- Сдаётся мне, Пономарь, попали мы с тобой в нехилый переплёт.

-- Лекс, ты прямо супероптимист. Не гони беса – всех, кого когда-либо сплавляли на РПБ, сразу ставили об этом в известность. А мы-то базарим всем конвоям какой конечный пункт назначения? Да, двадцать четвёрку же! Голимый усилок!

-- А какого чёрта мы вдвоём в «купешке», когда «столыпин» забитый?

-- Значит, ты не шутишь, что ты Вор в законе. Воров очень часто в одиночку катают по этапам, дабы не растлевали чёрной идеологией спецконтингент. Тем паче, что воров на Украине, подобно как бенгальских тигров в тундре.

-- Но тогда почему ты со мною в клетке? Что, плюнули менты на твоё растление? Уже разложившимся тебя определили? Это несерьёзно. Да, и закусь твоя на прежней командировке из той категории, что мусора не прощают. Нет, братуха, приготовься к худшему. Не хотел тебя раньше времени расстраивать. Дело в том, что я осужден судом на крытую. И еду с крытой. И на усилке по человечьему закону не могу тянуть срок. Меня везут на РПБ, делать дебилом. А раз ты со мною, то увы, брат, и тебя тоже.

Золотистые нити, тончайшие пряди утреннего света звезды, пронизывали пространство провинциального железнодорожного полустанка и заставляли зажмуриваться зэков, прыгающих из арестантского вагона по воронкам. Овчарки и конвой с автоматами не давали возможности насладиться зрелищем свободы. Зэки нутром чуяли, что сентиментам места нет – нервные солдатики начнут стрелять при малейшем сомнении в правильном движении. Лишь куски зелени и голубого неба запечатлелись в зрачках секундными импрессионистскими картинами.

Кентюрик не раскрыл глаз, когда в хату завалила шумная компания. Интуиция и инстинкт самосохранения приказали прикинуться бесчувственным. Чья-то ладонь жёстко хлопнула его по щеке, и голова зэка послушно откинулась в сторону.

-- Раздеться догола! – буднично властно приказали каким-то несчастным.

Lex и Пономарь переглянулись. Дежурный полудоктор со змеями в петлицах, ещё какой-то зеленомундирный служитель медицины и свора медбратьев спокойно ожидали реакции новых пациентов. От этой реакции зависел дальнейший график действий. Схема была отработана годами. Lex отрешённо молвил:

-- Я без личного камердинера разучился.

Без слов подскочили два туземных «танкиста» и точными, отработанными ударами дубинок свалили наглеца на пол и затем ударной серией парализовали возможности тела к сопртивлению. Через 45 секунд обнажённый вор корчился на полу. Взгляды ожидательно устремились на второго. Полудоктор лаконично спросил:

-- Ну?

Пономарь понял бессмысленность всякого сопротивления и решил даром не терять здоровья. Через полминуты лишь деревянно спросил:

-- Трусы тоже, что ли?

-- Тоже и стать раком, раздвинуть булки. Потом двадцать раз присесть и потужиться.

Здравомыслие Пономаря поперхнулось перед гордостью, и он сказал:

-- Вы шутите?

Центровой медбратишка, в 194 сантимеров роста с косой саженью в плечах, сподобился на равнодушное объяснение:

-- Не тяни резину. У нас никто «на торпеде» сюда ничего не провозит. Вплоть до клизмы.

Пономарь убедился, что точно попал в самый нехилый переплёт своей жизни, и плюнул про себя на будущее, а вслух процедил:

-- Делайте сами свою работу.

И дурдомные чернорабочие мгновенно приступили к своим функциям. Очень скоро новобранцев поднимали и опускали точно марионеток. Полудоктор перед уходом со сцены указал гвардии на Лекса:

-- Козырность сбить нужно. В сопровождении пометка – вор.

Офицеры вышли, а большой медбрат приказал:

-- Приведите Некрофила!

Скоро в палате послышалось животное мычание дауна. Центровой распорядился:

-- Вору стоит поставить клизму. Авось грев поимеем с общака.

Шестёрки умело и профессионально наложили на жертву спец-бинты. И принялись за дело. Их хозяин задумчиво изрёк:

-- Впрочем, и второго надо пробить. По этапу они могли сговориться, и воровской грев вполне мог быть упакован в дупло бродяги. Аллес!

Шестёрки, зэки, эвакуированные с разных командировок во избежание летальных исходов, работали проворно и с садистским упоением.

-- Ни хрена, Генрихович!

-- Сам вижу. Пускайте Некрофила.

Бессмысленно омерзительные глаза дауна без ресниц уже наполнились поволокой похоти и даже отдалённым намёком на животную нежность. Изо рта больного ручьём текла слюна. Он гладил пухлыми ручками спелёнутое тело. Кентюрик раскрыл око на полумилиметр и увидел дауна, лихорадочно стягивающего с себя штаны. Трусов у него не было и сразу открылся стоячий пенис. Стянутое тело под недочеловеком отчаянно законвульсировало. Порция ударов угомонила его, а опытные мощные руки правильно придерживали. Гортанные нечленораздельные звуки шли через уши в мозг Кентюрика, и зэка физически затошнило. Он напрягся, пытаясь отключиться и забыться. Через некоторое время слух ловил звуки иного рода. Шли какие-то приготовления.

-- Галоперидолу* внутримышечно! По 70** милиграмм на рыло! По воровскому достоинству и дознячок! Как супершизоферам.

Из полузабытья Кентюрика вывели стоны. Он открыл глаза и повернул голову. Несчастные пытались ворочаться на нарах. Один скатился на пол и по-звериному зарычал.

-- Эй! – обратился он к Кентюрику.- Ты живой? Ты кто? Алё, блядь, просыпайся!

-- Я с 24-ки, - глухо отвечал Кентюрик. – Здесь случайно. К утренней проверке, думаю, должны обратно в зону выкинуть.

-- Тогда, бродяга, спасай! Иначе – пиздец: заколют нахрен! Ах, сука, как же выламывает! Снимайся с капельницы и оттопыривай быстрей каблуки моих говнодавов. Занычь капсулы, в зоне прочтёшь, а там, если совесть есть и если срастётся член к носу, то поможешь. А если нет, то гореть тебе в аду вместе со мною. _______________________

*Галоперидол*- синонимы: Галофен, Haloperidolum, Seranas и др., активный современный нейролептик. Является эффективным средством для купирования разного рода возбуждения, особенно при маниакальных состояниях, остром бреде. Применяют при шизофренических психозах, маниакальных состояниях, параноидных бредовых состояниях, при ажитированных депрессиях, олигофренических, инволюционных, эпилептиформных, алкогольных психозах и других заболеваниях, сопровождающихся галлюцинациями, психомоторным возбуждением.

70**- терапевтическая суточная доза колеблется обычно в пределах 10-15 мг в сутки, а при хронических формах шизофрении – 20-40 мг (до 50-60 мг).

Кентюрик трясущимися от страха руками вынимал воровские гильзы найденной медзаточкой. Если застанут за этой операцией, то - «100 в гору» - придётся стать коллегой этих двух несчастных, чьи лица сейчас приобретают неестественные гримасы, ибо мышечные судороги от «серы» бесконтрольны разуму. Одну гильзу он без стыда (до него ли в этой жути?) пристроил «торпедой» в собственный анус, а другую всунул под подошву в ботинок. Затем лихорадочно совал в вену иглу, не чувствуя боли, пока, наконец, не попал. Оставалось ждать выхода в милую теперь для сердца зону под вытьё и рыки стационарных больных РПБ.

В то время, когда Кентюрик в страхе лежал под капельницей, в палате на четвёртом этаже РПБ доигрывали партию в преферанс трое человек. Палата украшалась фотообоями, старинный замок возвышался над девственным лесом. Люди степенно попивали кофе из фарфоровых чашечек. Человек с пятью перстнями-татуировками на правой руке сказал:

-- Скоро «ноги» подойдут за ответом. Что отпишем-то бродяге, уважаемые?

-- Что же тут отпишешь? Фрайерской контингент на 24-ке, нету там порядочных людей, могущих поддержать идею, - отвечал другой. – Красный лагерь – он и в Африке будет красный.

-- Как, вообще, бродяга отыскал «ноги», чтобы нам маляву заслать? А то, что бродяга из воровского движения – к гадалке не ходи. Ведь, кроме как с воли он больше никак не мог пробить, что в стенах РПБ сейчас находятся каторжанские авторитеты. Жаль человека – попал он в мясорубку красной зоны. Опять же, ему до откидки осталось несколько месяцев – дотянет. А откинется – глянем, как он предан идее: кому же наказывать комсюков, как не ему самому?

Первый подвёл итоги козырного утреннего совещания в стенах закрытого дурдома:

-- Значится, помочь мы отсюда не в силах. Нет подходящего контингента на 24-ке. Однако, даём своё добро бродяге дотянуть срок на этом красном кильдыме. С тем, конечно, что нехай пробивает концы откидок стояков-козырняков того движения да казнит их по понятиям. Ништяк.

...Утренний же распорядок прилежащей к тюремному дурдому зоны шёл по накатанной колее. За огромными четырёхметровыми воротами локальных секторов, состоящими из железных прутьев, а потому прозрачных для обозрения, маячили бригады зэков, ожидающие выхода в промзону для несения трудовой вахты. Лейтенанты-опера, бездельники легендарных запорожских окрестностей, кружили коршунами между пятёрками зэковских бригад, выискивая небритых и безбирочных для репрессий. Повелительный перст коренастого лейтенанта, имевшего в среде спецконтингента погоняло Бычёк, упёрся в Джебрика:

-- Выйти из строя, осужденный. Почему щетина на морде? Марш обратно на барак.

Жека не стал объясняться и молча двинул в указанном направлении. Возле локалки его догнал улыбающийся Рома:

-- А я со вчерашними движняками забыл себе бирку сделать. Бычёк заметил.

Корешки закурили, обмозговывая как уладить создавшееся недоразумение. Сейчас завхоз-козёл, барачный цербер, спецом наедет и начнёт грузить всякой чепухой, заранее зная, что они пхнут по жизни пацанячими тропами и им в падлу делать мужицко-лакейские движения. Это будет примитивное вымогательство всякой мелочёвки типа пачки американских сигарет. Рома заметил:

-- Я бы с удовольствием смазал по чердаку нашему завхозу.

-- Блатные предъявят,- вздохнул Жека.- Такого навешают за голимого козла, что ахнешь. И беспредел запишут, и ломку отлаженной постановы, и пренебрежение к страданиям порядочных людей, добивавшихся этой постановы. Это же голимые софисты, наши блатные.

Как раз с развода подошёл и завхоз, имевший полное погоняло – Мутная Нэрпа. Обозрев двоих малолеток прищуренным взором завхоз прокряхтел:

-- Шо, решили помочь бараку обустроиться? Да, нам не мешало бы окна с рамами в секции подмыть, пару дверок покрасить тоже. А то ж, сами понимаете, шо я обязанный докладывать по инстанциям, начиная с отрядника, мол, пупкин и залупкин нюх потеряли, не привели себя в порядок, были сняты с развода на работу...

-- Мутный!- прервал раздражённо Джебрик.- Ну, к чему это лечение? Что ты как не родной, в натуре? Давай сразу уж выкруживай пачку «Кэмела», да радуйся с нашего прикола, что мы вчера запарились с бирками-бритьём, потому что поход на РПБ усё из головы выбил.

-- А, это вы, значится, туда Кентюрика тащили, - ухмыльнулся Нэрпа. – Ну-ну. А пачка грамотных американских сигарет мене совсем не помешает. И заварка правильного индийского чаю. Если рядом дурдом, то почему я должен от этого страдать? Кстати, можете чуть попозжа, когда мусорское движение угомонится, нырнуть на нашу санчасть мелкими перебежками. Кентюрик уже выведен с РПБ и числится у нарядчика за нашим крестом. Может, Кент выделит вам бакшиш для меня. А то не люблю ждать.

Через полчаса корешки проскользнули мимо мусорских коршунов в пенаты лагерного «креста». Местный шнырь процедил сквозь зубы о местопребывании Кентюрика:

-- Они сейчас в пятом номере, чай пьют с Никифором, со Смотрящим.

Парни немного постояли перед дверью временного обиталища верховного жреца местной религии понятий, переминаясь с ноги на ногу. Авторитет – штука чувствительная на расстоянии. Наконец, они решились и скромно постучались перед заходом.

-- Утро доброе, - робко приветствовал Джебрик Руля & компани с Кентюриком.

Серьёзное лицо Никифора, с правильными чертами, не изменилось, когда он ответил:

-- Доброе. Располагайтесь.

Корешки брали стулья, присаживаясь к столу, за которым продолжалась тихая беседа. Говорил Никифор и от каждого произнесённого им слова исходила непоколебимая внутренняя сила:

-- Ты, Кентюрик, меня знаешь давно, поэтому должен быть уверен, что я пресеку любой беспредел так, что гай зашумит и махновцы поперхнутся.

-- Да, Никифор, ты человек серьёзный, - согласился Кентюрик. – Я не сомневаюсь в том, что кермо для тебя в натуре ярмо ради общего блага. Но есть на лагере шифрованные негодяи, прячущие свои корыстные мутни.

-- Когда сможешь чётко доказать на фактах эти мутни, то приходи и будем жевать рамс. Ты знаешь – я не ширяюсь, у меня нет суда за подарки. Всё будет по людски.

-- Ничтяк.

-- Ну, тогда давай позавтракаем, чем Бог одарил.

Никифор крикнул:

-- Борька!

Из коридора нарисовался шнырь-лакей, как будто специально ожидавший вызова.

-- Накрывай на стол.

Жареная рыба, варёная картошка в немалой посудине, горка домашних котлет, корейские салатики на пяти тарелках, нарезанная палка сервилату и поднос с белым хлебом нарисовались на столе во мгновение ока. Никифор пригласил всех к трапезе:

-- Приятного аппетита всем. Прошу не стесняться. Малолетки, хавайте, набирайтесь сил.

Рядом с Никифором лениво наминала на котлеты двойка Барачных Смотрящих. Это были мощные парни лет до 30, регулярно тренирующие свои мускулы плечевого пояса. Все потребляли пищу неспешно, с достоинством английских аристократов. В раскрытое окно палаты дошёл звуковой маяк из локалки:

-- Никифор!

Руль степенно встал из-за стола, расправил могучие плечи, и высунулся из окна:

-- Здорово, Мотыль! Что хотел?

-- Здорово, Никифор! На третьем бараке утром умер дедушка, Михалыч.

-- Царство небесное, хороший мужик был. Нужно помянуть обязательно. Возьми с общака чаю на пару вёдер, да распорядись насчёт чаепития на третьем бараке.

-- Ништяк!

Никифор снова приступил к трапезе и обратился к Кентюрику:

-- За бродягу днепровского ты спрашивал. Ну, да, был смотрящим за лагерем при блатаре пиковом на 33-ей. И потом был рулём двух зон, когда законника упрятали мусора. Да, пришёл этапом к нам. Через три дня такое предъявил, что мама не горюй. Насчёт нашей постановы. Дело в том, что ежели по его раскладам строить движуху, то мусора нас просто спровадят по крытым, а здесь начнётся беспредельная мясорубка. К тому же вслед за этим бродягой воровского движения пришла малява с кильдыма херсонской управы. Пишут, мол, намутил он делов с общаковскими кишками. Кроме него самого, Валеры, больше никто не может подтвердить, что малява фуфлыжная. Вопрос – кому верить и как я должен был поступить?

-- Вопрос трудный, - согласился Кентюрик.- Хорошо, что я не смотрящий за лагерем, чтобы решать подобные вопросы на свою голову.

-- Ты, вот, пацан понимающий, - удовлетворился ответом Никифор.- А сколько бестолковых, которые не понимают, что руль-ярмо – это ответственность? Однако, я тебе не советую вступать в общение с Валерой. Не пятнай себя. Он уличён в непорядочности. А ты же порядочный. Какое может быть общение?

После обильного завтрака Кентюрик со своими посетителями откланялся. В своей палате он прилёг на койку и сказал присевшим товарищам:

-- Ох, и попал я в дурдоме на сцену супербеспредела! Голимая жуть, пацаны. До сих пор в шоке. Ещё и остался задействован в кое-каких концах. Вилы выкидные, вологодские.

Корешки навострили уши, и они завернулись от повествования в трубочку, как у сенегальского галаго. Кентюрик же расгерметизировал первую капсулу со словами:

-- Если вы станете очевидцами зрелища содержимого, то будете со мною в одной упряжке. То есть, вместе со мною «пойдёте за края» при плохом раскладе. Могут потом замочить нас либо загнать в невиданную торбу с баснословными долгами. Вам ещё не поздно отказаться.

Но Рома и Жека не могли осмыслить всю серьёзность сказанного и махнули рукой:

-- Не гони беса, Кентюрик. Распаковывай.

Трубочка стодолларовых банкнот, диаметром в 5 см, плотно затянутая ниткой, зажгла восхищённо-алчный блеск в глазах корешков-малолеток. На переносице же Кентюрика обозначилась морщина. Далее три пары глаз вонзились в мелкий рукописный текст: «Вор в законе Лекс. Следую этапом на запорожскую крытую психушку. Замутили мне красные этот этап с крытой N-ского централа. За Идею. Крытая пустила кровь за понятия по моей мазе. Тамошние воры не твёрдые. Сходняк решит – воры ли они. При маляве форсы. Это моя кровь. Если она разольётся на чужие нужды, то я погибну в психушке. Свяжитесь с моим общаком. Через телефон – 8044-336-66-86. Несколько маляв отправил по этапу своим корням через ненадёжные ноги. Порядочность обязана спасти Вора. Непорядочность всплывёт, и рано или поздно будет наказана.»

-- Давай посчитаем «лавэ», - предложил Рома.

Кентюрик проигноривал предложение и распечатал вторую гильзу. Там были только деньги, также искусно скрученные в трубочку. Эти трубочки неотступно маячили на экране мутящегося сознания Лекса. Они были спасательным кругом для него, мучительно тонущего в яде нейролептика. Лекарственный препарат был предназначен для человеческих мозгов, поражённых одержимостью. Ведь, что есть шизофрения с её разновидностями в 1.200 версий? Почему две тысячи лет тому назад Христос встречал достаточно часто одержимых бесами, которые сразу узнавали Бога даже в человеческом обличии, а ныне встречаются лишь дауны, олигофрены, эпилептики, шизофреники и прочие-прочие больные, но не одержимые духами, обладаемые ими на уровне химических реакций в нейронах головного мозга? Лекарственный препарат служил для того, чтобы купировать, отсекать центры связи в мозгу с иными сущностями. Разные мозговые центры

долбились кувалдой молекулярной структуры «лекарственных» веществ. Долбились, чтобы не функционировать, то есть – чтобы не подвергаться губительному общению с беспощадными духами падшей гвардии ангелов. Модификация молекул людских препаратов нарушала обычные химические реакции, мозг отрафировался, но и духи теряли свою власть. Хотя, им без разницы, как именно разрушится личность: их ли выкрутасами либо микроскопическими цепями фенильных ядер с атомами фтора et cetera.

Здоровый мозг Лекса убийственно долбился молекулярным молотом, а тело сводили судороги. Ибо мозг не отвечал за мышечные реакции. Боль стала единственной реалией жизни. Поэтому Лексу хотелось умереть, чтобы освободиться от боли-жизни. Сашка Пономаренко по-животному мычал рядом. Коллеги по трагедии были в метре друг от друга, но между ними была пропасть, ибо в Боли, как и в Смерти, человек остаётся один на один с Ними. И ничья близость в измерении материального мира не нарушает страшный Интим страдания. Несчастные молились Неведомому об облегчении своих мук.

-- Сколько ж форсов даёт Вор за своё спасение? – не успокаивался Рома.

-- Он бы сейчас отдал всё, что имеет, - ответил Кентюрик. – А эти деньги лишь то, что он провёз из крытого бухенвальда.

-- Не расцените мою мысль превратно, - начал Джебрик, - но что мы можем сделать из зоны для человека в дурдоме тюремном? Как мы можем распорядиться деньгами? Куда, кому и как? Дело нереальное, гиблое. Если только к Рулю зоны идти. Может, Никифор имеет связи для взятки главврачу РПБ или ещё какую-нибудь тему придумает?

Кентюрик раздражённо сказал:

-- Эх, молодо-зелено! Тут и начинается сюжет. Нельзя идти с малявой и деньгами к Никифору. По нескольким причинам. Хотя, наш Руль и нормальный человек. Но, увы.

-- Почему же?

-- Во-первых, Лекс не указал в маляве конкретную сумму. Я лично усматриваю такой его шаг, как разрешение что-то тратить на себя. Но Никифор на веру не примет ту сумму, что мы принесём. Акцентирую внимание, пацаны, что не я, а – мы.

-- А, во-вторых?

-- Наша зона далеко не в почёте у воровского мира, который на Украине не так могущественен, как в России. Нам корни Лекса могут предъявить, что мы преступили закон, отдав воровскую маляву Рулю красной зоны.

-- Пусть ещё найдут нас! Ха! – высказался Рома.

-- Так, что? – спросил Кентюрик. – Может, просто отморозиться? Просто заныкать денежки и всё?

Малолетки пожали плечами. Потом Джебрик заметил:

-- В этом движении ты рулишь. Тебе решать. Я лично не представляю движухи. А порядочным человеком быть хочу. Люди правильные страдают. Такие же, как мы. Решай.

-- Вот, я и решаю. К Никифору обращаться не буду. Я за него не ручаюсь. Дело идёт о жизни людской. А Никифор вдруг отморозится? Из-за сложности предприятия? А деньги в общак положит. А вина на нас будет.

-- Верно. Но, что же делать?

-- Собирать информацию. Искать концы к РПБ. Самое простое, что в наших силах – это силовая акция. Если у вас духу хватит. А то базарить, что мы бродяги-пацаны – это одно, а рисковать ради понятий и не для славы, а для совести, - это уже совсем другое.

-- Какая ещё акция? РПБ приступом брать? Втроём? – хором ухмыльнулись корешки.

-- Втроём – это слишком. Пойдёте вдвоём.

Друзья весело засмеялись, оценив юмор кента по достоинству. Тот же заметил:

-- Да, я не шучу, пацаны. Дело лишь за наличием у вас духа.

В этот момент в дверь постучали, и зашёл человек в фирменном спортивном костюме от Ади Дасслера. Лицо вошедшего являло собою пример лагерных наказаний. Лик его был подобен гриму Сильвестра Сталоне в роли избитого Рокки. Только на зоне грима не было.

Человек с красно-синим опухшим фэйсом сделал подобие улыбки:

-- Здорово бродягам. Нема кипятильника или «собаки»? Чаю хочу заварить.

-- Здорово, бродяга! – отвечал Кентюрик, угадав в просителе кента пикового законника. – Есть у нас уже заваренный чаёк. Располагайся.

-- Благодарю, - ответил человек и присел на свободный стул. - Валера днепровский.

-- Кентюрик.

-- Джебрик.

-- Рома.

По ходу принятия вовнутрь чёрного чифирю Кентюрик спросил:

-- А, не обессудь, бродяга, за вопрос и не пойми превратно: на воле «мычать» собираешься или пылить по масти?

Валера скривился:

-- Во-первых, дожить ещё нужно. Во-вторых, к моей откидке брыгада подбивается серьёзная. Не дадут ребята мне «мычать». Да, и самому будет стыдно.

-- Значится, останешься в преступном мире?

-- В своём мире, - буднично уточнил Валера, - в родном.

-- А приходилось ли тебе слышать про вора Лекса?

-- Да.

-- А слышал я краем уха,- полушёпотом сказал Кент,- что порою на РПБ заезжают отдохнуть чисто большие авторитеты. Твой товарищ, блатарь пиковый, не говорил ли тебе об этом?

Валера с интересом глянул на Кента:

-- Где же ты умудрился услышать про РПБ?

-- На 54-ой. Это строгий режим. Я там на больничке был.

Днепровский бродяга многозначительно покачал головою и сказал:

-- Темы опасные ты поднял, шатун. Ты видишь, на кого я похож? Не поймите превратно, пацаны, но опасаюсь провокации. Я вас ещё не знаю.

-- Да чего же опасного?

-- Знаю свой резон,- спокойно отрезал Валера.- Говорите, для чего интересуетесь. Может, и подскажу что-нибудь путёвое.

Кентюрик крепко задумался. Валера сказал:

-- Сам опасаешься, а мне говоришь – чего же опасного.

-- А ты мне скажи, был ли у тебя «бок» на херсонском кильдыме? – спросил Кент и посмотрел в глаза собеседнику.

Валера спокойно выдержал взгляд и твёрдо ответил:

-- Малява оттуда фуфлыжная. Слово козырного бродяги.

-- Ну, тогда знай, что сейчас на РПБ закалывают Лекса. Руля зоны в это дело посвящать нельзя. Значит, и блатных. Да, и всех остальных. А вора спасать нужно. Вот, прочти его маляву.

Козырной бродяга ознакомился с текстом и задумался. Потом сказал:

-- Не пойми превратно, но покажи форсы. Чтобы я был уверен, что это не «стелька».

Увидав заветные трубочки он сказал:

-- Скоро ко мне подойдут «ноги» с РПБ, с ответом от авторитетных каторжан. Ничтяк?

Друзья удивлённо переглянулись, а Валера сделал имитацию улыбки:

-- Теперь у нас своя банда. С начальным капиталом, с воровским общаком. По-ходу нужно подкупить лакея какого-нибудь Большого Мусора, у которого в кабинете телефон связан с городской линией. Да звякнуть корням Лекса. Пусть по-своему решают проблему. Ничтяк?

-- Вэри вэл, - приободрился Кентюрик. - Есть ненасытный шнырь у главного опера. Сколько-то он запросит?

-- Начни торг со 100 баксов и только за личный звонок. Скажи, мол, ровно минута междугородки, мамке звякнуть. Я же пошёл в свою хату, встречать «ноги». Вы можете цинковать только со стороны, кто зайдёт ко мне. Человечек опасается, чтобы его не спалили операм. Еле уговорил его. Он не будет сотрудничать, ежели узнает, что ещё целых 3 человека в курсе его движения. Ведь, в зоне это – голимое Палево информации. Веры здесь нет никому. Ничтяк?

-- Ништяк, - отвечал Кентюрик, волею обстоятельств ставший Тайным Смотрящим за воровским общаком и руководителем вновь испечённой преступной группировки.

Через десять минут в палату днепровского бродяги вошёл капитан медслужбы Жохов, начальник лагерной санчасти. Через минуту вышел. Более никакого движения по больничному коридору не было. Корешки переглянулись с уважительностью к связям Валеры. Бродяга молча протянул Кентюрику маляву каторжанских авторитетов воровской ориентации.

-- А, что? – спросил Джебрик.- Телефон твоего «трамвая» не связан с городом?

-- Конечно же нет. Иначе зона поперхнулась бы платить за междугородки с санчасти. Любой приблатнённый может по ночи дорваться к телефону. Давайте лучше мозговать над вопросом: чем могут козырняки помочь Лексу.

-- Да, что же тут мозговать?- спросил Рома.- Ясная песня, что у них в прихвате главврач дурдома. Иначе никак. Пусть тискают ему взятку, чтобы Лекса освободили от инъекций «галочкой». Вопрос – сколько? Вопрос – не кинут ли авторитеты? Вопрос – не обманет ли трамвай? Вопрос – не двинет ли фуфло главврач? Вопрос – не дуранёшь ли ты всех нас и Лекса? Очень легко взять лавэ, чисто тет-а-тет встретиться с курьером и не дать ему ничего. А нам сказать – всё ничтяк. Дело скользкое.

Валера пожал плечами, сплюнув на пол. Потом высказался:

-- Лекс – это истинный блатарь, коронованный старыми законниками. Это не плюшевая марионетка мусорских разработок. И поэтому его близкая кодла – это люди идеи, обезбашенные бродяги. Они будут рыть землю в поисках «краёв» смерти Лекса. Не за гроши, а за совесть. Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь дрожать и ждать, когда же меня грохнут.

-- А авторитеты с РПБ? – спросил Кентюрик.

Валера скривился:

-- Даже Святое Писание предписывает ни за кого не ручаться. Мудрейший Соломон указывает: когда человек ручается за ближнего, то ставит себе сети. Н-да, а выручить Лекса – это не только дело совести. Он человек порядочный – не забыл бы. Наша жизнь могла бы стать стабильнее на воле. Может, двинуть взятку главврачу через моего гонца? Мимо авторитетов?

-- А, может, двинуть взятку мелким чинам, которые лично делают инъекции? – спросил Джебрик. – Размер взятки будет меньше. А спасение вора реальнее и надёжнее?

Валера кивнул Кентюрику:

-- Корешки твои способные. Дружат с головою, даром что малолетки.

-- Пацаны нормальные, - согласился Кент. - Почему мы и в одной упряжке.

Организованная преступная группировка ещё очень долго обжёвывала возможные варианты действий, анализируя их последствия и приходя к конкретным решениям. В свой барак Джебрик и Рома вернулись лишь к вечерней проверке. Мутная Нэрпа приветствовал их словами:

-- Это вы так долго искали грев для своего старого, больного завхоза?

Джебрик протянул козлу пачку «Кэмела» и «вагон» чая, завёрнутый в фольгу:

-- Да, целый день только про тебя и думали, родного. И к тебе возник базар, уважаемый. Если поможешь, то мы тебя конкретно отблагодарим.

-- Если денежками, то всё, что в моих силах, ребята!

-- Чем берёшь: гривнами хохлячими или баксами?

Мутная Нэрпа радостно ответил:

-- Да, хоть фунтами стерлингами, абы не фальшивыми. У меня есть целый

табун «ног», которые за забором легко найдут обменник. Базарьте дело и будем торговаться.

-- Реши вопрос, чтобы неделю мы на законных основаниях не выходили в промзону.

-- Сто семьдесят пять гривен.

Джебрик извлёк из потайного кармана стодолларовую купюру и протянул козлу:

-- Если об этом узнают блатные, то проблемы будут у всех.

-- Кому ты лечишь? – ухмыльнулся Нэрпа.- Неделю гуляйте. Никто и не заметит вашего движения. Если дальше понадобится, то несите деньги и будем решать, как обдурить судьбу с меньшими расходами.

Через тройку дней, на вольных просторах страны, в сотнях вёрстах от рабской резервации с тюремным дурдомом, в захолустной квартирке-хрущёбе раздался телефонный звонок. Древний старик со слезящимися глазами поднял трубку.

-- Горгаз, - услышал дед пароль. - Какие новости?

-- Балон отправлен на ремонт, - прокряхтел дед.- Запаровская шизик-дача. Суетится слесаришка с соседнего ЖЭКа, двадцать четвёртого. Просит, чтоб вы сами искали подходы к складу шлангов. Мол, тяжко искать выходы туда из комсомольской ячейки. Ежели чего, то каждый вторник с 15 до 16 слесарь дежурит на крыше рабочей территории.

-- Хрен найдёшь! – заметил звонивший. – Это, блядь, не слесарь, а Джеймс Бонд.

-- Молодняк пошёл мозговитый, - просипел старик. – Разберётесь.

-- Так, базар про дурочку-зэчку?

-- Ну. Их у нас только две таких сеструхи. Насколько я знаю. Найдёте. Язык, наш дружбан-кореш, до преисподней геены, до родимой огненной доведёт.

-- Ну, ладно. Благодарствуем. Ты, батя, крепись. Не болей. Партия в тебе нуждается.

Человек в чёрном облачении от забугорного кутюрье вышел из пункта междугородней телефонной связи и подошёл к курящей невдалеке женщине.

-- Ну? – нервно спросила она.

-- Есть весточка, - с озабоченным лицом отвечал мужчина.

-- Слава Богу, - выдохнула женщина. – Ну, и где он?

-- В тюремном дурдоме, где люди становятся пингвинами. В Запорожской управе. Кабы не двадцать четвёртая зона-соседка, комсомольско-красная, то психушку, вообще, было бы не найти без мусорских архивов.

Постсовдеповский город шумел моторами чужестранных автомобилей. Улица горела «титулами» чужеземных производителей. Запыленные листья клёнов нежно трепыхались в дуновениях тёплого ветерка. Сдерживая слёзы женщина тихо молвила:

-- Сейчас подойду. Надобно придти в себя.

Мужчина понимающе кивнул и направился к чёрному автомобилю отечественного производства, к «Волге» последней модели. Сквозь слёзы женщина оцепенело смотрела, как открыв дверь её спутник неестественно задёргался будто в приступе чёрной болезни. Уши зафиксировали звук выстрелов. Звучание это парализовывало не громкостью, а скрытым в подсознательной интуиции ощущением Безвозвратной Потери. В потоке автомобилей, едущих по четырёхрядной проезжей части, сразу же потерялся тот, который изрыгнул смертоносный металл пуль. Ещё два пассажира чёрной «Волги» безвольно раскинув конечности застыли на сидениях. Секунду назад женщина строила реальные прожекты спасения любимого человека. Теперь же всё рухнуло – без ребят ничего ни сделать. Год назад она искала концы в комиссию по помиловкам, и крытая тюрьма зачеркнула эту версию избавления. Два года назад она была счастливейшею женщиной, любящей и любимой, и ничто не предвещало трагедии. К месту преступления подъезжали машины автоинспекции и ППС. Шок лишил женщину жизненных сил и она мягко свалилась на пыльный, горячий асфальт.

В это время её избранник находился в мучительном полунебытии, в мутном провале забытья. Это состояние Лекса не было обычным периодическим состоянием человеческого организма, именуемого сном. Таламус, промежуточный мозг, и подкорковые ядра, отвечающие за регуляцию сна, оккупировались нашествием нейролептика. Химический состав вещества, «сонного яда», вырабатываемый мозгом, смешался с химией инородной, с молекулярным составом оккупанта-Haloperidolum. Микроскопически мельчайшие клетки являли собою страшную арену борьбы. Ядро на ядро, атом на атом, радикал на радикал et cetera. Внутреннего Торможения не было. Потому что война атомов шла по всей коре большого мозга, и обыкновенные химические процессы напрочь разрушились топорным «лекарством» в неимоверной дозе. И если в шизофреническом мозгу химические процессы по определению отличительны от среднестатического мозга, и Меч-Seranas их кромсает до следующих стадий-состояний полного умопомешательства, то здоровый мозг Лекса, кромсаемый нейролептическим «серным жигалом», приближался разрушаемыми клеточными связями к тем тысячеликим Аномалиям, которые именуются стартом Шизофрении хронических форм.

Несколькоэтажное обиталище плоти с нарушенными клеточными связями мозга функционировало в обычном режиме. Очередные пациенты, осужденные Стойкин и Пономаренко, были ничтожными винтиками конвейера. Служители производства, в специфике которого невозможно сохранить обычную психическую деятельность, буднично исполняли свои обязанности. Даун же привычно убирал палату новобранцев. Слух стационарных больных фиксировал какую-то возню. Но двигательные участки коры их мозгов были парализованы химическим противостоянием. Полушария же тлели между небытием и активностью, вместе с нейронными центрами управления: анализа, логики, пространственного представления, образного мышления et cetera. Даун наклонился над Лексом и глаза недочеловека преобразились: осмысленность и нечеловеческая злоба наполнили их. Даун отошёл от койки и движения недочеловека стали не те, что прежде. Мощь и отточенная координация проявились в неуклюжем толстеньком теле. Иной уже владелец рыхлой плоти уверенно руководил ею по лабиринту РПБ до самого кабинета заведующего шизик-дачи, до апартаментов главврача. Именно там, под портретами легендарных человеческих светил в исследовании мозга, даун остановился. Павлов, Сеченов и Пьерон безучастно смотрели в никуда. А существо древнего неверного рода выпустило в воздушное пространство невидимый фейерверк очередного мыслительного парадокса. В десятую часть милисекунды где-то в неведомых слоях атмосферной толщи парадокс был принят к сведению. И чрез полсекунды главврач, грузный представительный человек, застыл, засверкав сквозь прозрачные стёкла очков нелюдским взглядом. В стены РПБ прибыл Знатный Куратор, от князя, ведающего людским сумасшествием, из воздушной обители сынов противления. Собеседникам для плодотворного творческого диалога было не нужно напрягать голосовые связки своих временных оболочек и создавать звук.

В это же самое время Джебрику и Роме было невозможно обойтись без правильного напряжения своих голосовых связок. За считанные дни существования тайной банды, Кентюрик обеспечил своим присным беспрепятственное передвижение по лагерю. Ибо деньги являются кровью материальной жизни, и двое молодых узников плавно циркулировали по кровеносным сосудам-дорогам системы-организма под названием УУ 312/24. Кент подмазал вазелином начальников войсковых нарядов всех смен, и зелёная улица свободного движения для его секретной бригады стала шире и вольготнее, чем для видных блатных и стояковых козлов. Купить лакея главного опера для звонка на волю Кенту стоило 100 баксов. Купить кэпа медслужбы днепровскому бродяге удалось за 300. Но этого было мало – нужно было подстраховаться. По предусмотреннему загодя плану. И сейчас Джебрик и Рома готовили к напряжению свои голосовые связки. Только что состоялась передача взятки кэпу в одиночной палате Валеры. Натянув на головы маски из спортивных шапок парни ожидали рандеву с начальником санчасти. Это дело было хлопотно. Нужно было вычислить суточное дежурство капитана, чтобы взятка вручилась ему вечером, когда санчасть пустынна от левых тусовок.

Полный чернявый кэп лет сорока пяти вышел в коридор с места преступления. Пацаны метнулись к нему резвыми доберманами. Джебрик с силой толкнул его приготовленным заранее держаком от лопаты в пустующую палату:

-- Иди, блядь, спокойно, капитан. Не дай мне раскроить твой череп!

Рома плотно припёр к рыхлому боку заточенный на станке электрод:

-- Бля буду, не хочу я тебя протыкать! Зайди мирно, есть базар.

Взмокший кэп внял просьбам и вошёл в указанную палату, с раздражением и злостью в глазах. Не успели парни приступить к ликбезу, как он властно прорычал:

-- Нахер этот цирк? Валера меня удивляет! А ну, дайте к нему пройти!

Джебрик со злостью приложился держаком к койке. В звуковой вибрации металла рявкнул:

-- Заткнись, капитан, и уши оттопырь пошире! Ты чё, не всосал ещё, на что мы решились? Ты от курносой в метре. Если ситуация всплывёт в кум-тресте, то писец котятам – больше срать не будут. А ты, бык, хавало своё раскрываешь, губами тут шлёпаешь! Тебя дёрнули сюда слушать, а не балаболить. Вася, дальше ты базарь, а то я не выдержу и череп ему раскрою прямо сейчас.

«Вася»-Рома шустро подключился к ликбезу:

-- К Валере идти нету смысла. Валера сам в глубокой торбе. И, если делюга не срастётся, то Валера очень быстро крякнет и освободится досрочно. Ты знаешь за кого суета идёт? За кого ты взятку уполномочен передать?

-- Ну, за ворюгу какого-то,- сморщился капитан, вытирая платком взмокшую жирную шею.

-- Это ты - кэп какой-то, за три сотки баксов прогинаешься! Слухай сюда – речь идёт про коронованного законника. Его банда уже запустила в нашу зону грев, дурак ты. Тысячи долларов. Если ты повёлся за 300 суетиться, то почему мне тебя не завалить за 3000? А есть уже урки, которые здесь меня завалят, если ты прокинешь. Всасываешь всю серьёзность ситуации? Больше базаров, ведь, не будет.

Капитан зарычал и присел на койку со словами:

-- Да, блядь, попал в пиздоворот. Ну, и жук Валера – сфаловать меня на такую авантюру. Как же мягко он стелил, а? Нет, ребята, забирайте эти долбаные баксы и я не при делах!

Капитан протянул деньги. Джебрик хладнокровно ответил:

-- Забрать нетрудно. Но кому ты теперь докажешь, что не взялся за дело и отдал деньги? Люди уже ожидают результат. И от нас, и от тебя. Поздно пить боржоми, когда печень разложилась. Мы - полутрупы. Если ты уволишься с зоны – не поможет. Делюга принципиальная – тебя отыщут аж бегом. За денежки невзначай выпытают адрес хоть у мусоров, хоть в спецчасти, или где там вас фиксируют. Что два пальца обоссать.

Медик полуистерично замычал, потом выпалил:

-- Что же делать? Я не отвечаю за Леонид Андреича, главврача! Допустим, денежки возьмёт, а сам отморозится. Потому что инструкция есть – лечить тщательно тех, кто с особенной сопроводиловкой. Или указивку даст, да и забудет. А персонал заколет. Там же персонал – такие же как вы отморозки! Что же банда дала только тысячу на такую взятку? Может, банда дутая?

-- Верных людей вычисляют! Как можно доверить десятку зелени незнамо кому?

-- Ну, это допустим. Но, как же нам быть? Гарантий нет!

-- А, что же ты, сука, у Валеры деньги взял? Может, тебя, скота, сейчас прибить? Отчитаться красиво да искать другой выход. Как ты, Вася?

«Вася»-Джебрик задумчиво ответил:

-- Ты, Вася, прав. Хоть, свои жопы отмажем лихо.

-- Не, ребята, - напыжился кэп, - давайте вместе думать. Может, эту штуку передать тем строгачам, которые с Валерой связь держали? Может, у них лучше отношения с Андреичем, чем у меня? Такое в зонах часто бывает, что мент с зэком в лучших шоколадах, чем с коллегой. А? Ваше мнение?

Джебрик почесал затылок и сказал:

-- Если у них прокол будет, то ты умрёшь быстрее их. Ручаюсь. Кстати, пробей их данные.

... В прохладе летней запорожской ночи Рома и Жека мечтали о лаврах в преступном синдикате страдающего законника. Чёрт возьми, если они кудряво провернутся с делюгой спасения, то уж по откидке не придётся лазить по чужим квартирам либо стоять за станком на заводе «Прощай, Октябрь!» Уж верно, что найдутся в денежном общачке рецепты для солидной жизни со всякими благами.

-- Эх, знали бы в моей дыре донбасской в каких я сейчас петляю движениях! - самодовольно усмехнулся Рома. – Куда там местным бандюжкам против Ромы.

-- Да, - согласился Джебрик, уроженец донбасских степей некогда Таганрогской

губернии, -- попали мы в гангстерский кинематограф. Я на воле не держал в руках столько лавэ, сколько их у Кентюрика. А сколько их ещё будет! Маяк, ведь, послан корням Лекса. Подогреют.

В это же время, в семидесяти верстах от мечтателей, молодой напарник Николая, искателя клада - общака Чертомлыкской Сечи Запорожской, затрясся в неподконтрольной разуму эмоции. Они упорно отыскивали и потом рыли яму в заветном месте, помеченном крестом на древней карте последного запорожского атамана, кошевого Петра Калнышевского. И вот в двухметровой яме Федька упёрся кайлом в каменную глыбу. Руки молодого кладоискателя гудели от усталости, когда он наконец окончательно понял, что в вырытом месте проходит каменный пласт. Эмоция ненависти разрасталась в соответствующем центре Федькиного мозга. Кровеносные сосуды расширялись хлеще, чем от работы кайлом. Интенсивность энергетического обмена зашкаливала за пределы обыкновенного режима. Температура тела повысилась до 37,6. Мысли лихорадочно носились по вибрирующим полушариям. Федька очень быстро вылез из ямы и прорычал:

-- Слышишь, бродяга, а как можно встретиться с запорожским атаманом в наше время?

Николай прищурился и твёрдо отвечал:

-- Можно. На РПБ.

Федька ощущал, как кровь циркулирует по его телу, и сдерживаясь спросил:

-- Это, что, космический корабль инопланетян?

-- Нет, республиканская психиатрическая больница.

Соответствующие мозговые центры выхлестнули из клеточных недр химический яд. Ядра и атомы закружились в причудливом ритме, и в этот лихорадочный ритм вонзилась беспрепятственно иная молекулярная структура, закружив своими ядрами общую орбиту с ядрами людских мозгов. Сознание отключилось. Федька лишь физически почувствовал, что его естество заполняется Чёрной Всепоглощающей Ненавистью. Настал легендарный момент Аффекта. Иной дух завибрировал своими ядрами в демонической злобе, и человек крушил своего приятеля, не помня себя, с беспощадностью Нелюдя, временного своего господина...

 

II.

... Между тем, как и многие тысячи лет тому назад, планета летела в космосе со скоростью тридцати тысяч метров в одну секунду, по своей единственной миллиарднокилометровой орбите. Время неумолимо капало, приближая живущую плоть к пределу материального обитания. Каторжанские авторитеты, съехавшиеся на встречу в Дом скорби, имели свободное передвижение по табуированной территории. Это были заслуженные туземцы колоний строгого режима. Их престиж и связи являлись уделом Неволи. Свобода кишела иными преступными конгломератами, дышавшими лёгочной системой самой разной плоти – премъеров, губернаторов, директоров, депутатов, начальников et cetera с миллиардными «воровскими» оборотами. Сугубо бандитская накипь на этой лёгочной системе была подобна немногочисленным очагам откровенного туберкулёза. Связи с такими «очагами» были случайными и ничтожными у Авторитетов рабских резерваций, и связи эти не могли влиять на бытие каторжанского народа. Посему взращённые неволей Козыри масти-религии боролись за выживание собственными талантами, связями и поступками, утверждающими их авторитетное величество. Тихим незаметным этапом к тройке строгачей присоединился скромный «витязь в тигровой шкуре», товарищ Руля-капитана «Титаника полосатого рейса», зоны особого режима. Сей товарищ, имевший в узких кругах погоняло Rex и аскетично шоркающийся по этапам в полосатой робе зэка-особиста, являл своею судьбою редкий пример. Будучи особистом он был моложе своих авторитетных коллег-строгачей: Рексу было только тридцать восемь лет от роду. А это уже редкость для славяноязычного царства неволи. Если на строгий режим здесь можно попасть по второй ходке, то на особый – не менее как после третьего приговора. А сроки лишения свободы у справедливых славян намного внушительнее, чем у легкомысленных янки. К тому же у Рекса остались собственные завязки с рэкетирской кодлой на воле. Кодла начала легализовываться, и Рекс имел маленькую долю с бизнеса. Он был единственным таким счастливцем среди трёх украинских лагерей особого режима с общим спецконтингентом в тысячи рецидивистских душ. Четвёрка этих людей являлась той категорией призраков, о которых не пишут в книгах и не снимают фильмов. Ибо их специфические движения и узническое бытие скрыты от общества и непонятны ему. Люди-призраки, между тем, комфортно зависали в деревянной беседке табуированной территории. В тени огромных акаций на фоне фасада Дома скорби. Под яркими лучами звезды летнего периода данного полушария. Их прекраснословную беседу прервал капитан Жохов, заскочивший на землю РПБ под предлогом мутных медицинских нужд. Увидев новичка в полосатом «костюме» кэп забуксовал с речью.

-- Меня знают, как Рекса, - представился «новичок». – Чисто фанат полосатого режима.

-- Наш человек, - кивнул один из «рыцарей строгого режима», имевший редкое погоняло Спиноза. – Почти весь сходняк в сборе. Кажи новостя, любезный. Наши уши оттопырены.

Кэп сглотнул, он никак не мог привыкнуть к витиеватым фразеологизмам.

-- Вобщем, уважаемые, дело очень серьёзное.

-- К нам не ходят по порожнякам, - отвечал Спиноза с достоинством начальника зоны.

Лагерный медик приготовился к грамотной речи, но взгляд его упёрся в местного дауна.

Некрофил буквально в метре присел на зелёный островок травы и листал какую-то книгу. Кэп рыкнул:

-- Больной-осужденный, а ну, бегом марш в расположение! Быстро!

Даун поднял бессмысленные свои очи, лишённые ресниц, и обиженно замычал. Авторитеты пожали плечами, переглянувшись. Кэп же напирал на убогого:

-- Иди отсюда! Сейчас палкой надаю по голове! Пшёл вон, тварь!

Некрофил набычился и снова замычал, теперь с нотой звериной, собачьей агрессии. Спиноза высказался, бросая дауну конфетку:

-- Это существо не может «подстелить». Кому оно и что перескажет? Это нервы твои шалят, лепила. Не гони беса.

Существо подняло с травы конфету и довольно заурчало, доброжелательно глянув на благодетеля. Кэп проследил за мимикой больного и после начал речь:

-- В учебниках про таких пишут одно, а в жизни это нечто отличающееся. Тем паче, этот экземпляр.

-- А чем же этот экземпляр может отличаться? – спросил Rex, ещё не утративший тягу познавать мир в разных его проявлениях.

-- Ты сам подумай,- усмехнулся капитан,- что с ним было в тюрьме. Ведь, чтобы оказаться здесь он умудрился схлопотать срок.

-- Да, кто же его мог посадить? – засомневался Спиноза с недоверчивой усмешкой.

-- Нашёлся, значит, какой-то «шутник» из какого-нибудь районного суда какой-либо хацапетовки, - буднично ответил капитан, думая о более важных вещах.

Авторитеты, витавшие в своих глобальных прожектах, вдруг прозрели и другими глазами посмотрели на дауна.

-- И всё им «пролазит», этим скотам судейского сословия, - заметил Старый.

-- Это не страна, а двор чудес, - высказался, махнув рукой с «перстнями», Игнаш.

-- Какая разница: дауна в тюрьму упаковать или меня, вообще, ни за что?- спросил Rex.

-- А вы знаете ли, - заговорщицки прищурился капитан,- что здесь этого уродца научили мужеложеству со связанными жертвами?

-- Чего? – чуть не хором вырвалось у авторитетов.

-- Да того! Привозят какого-нибудь элемента. Бьют, связывают, а потом этого пускают.

-- Вот почему у него погоняло-то – Некрофил! – понял Спиноза. – Ни хрена себе! В натуре, это редкий экземпляр! Это же супердаун! Единственный на земном шаре!

-- Алё, Некрофил! – позвал Rex уникального, но тот свернулся калачиком и мирно сопел во сне. Козырняки уставились на капитана в ожидании неведомых вестей.

-- Пока мы мирно рассуждаем под солнышком, где-то здесь превращается в дебила человек из ваших.

-- Из каких это наших? – спокойно спросил Спиноза, ковыряясь спичкой в зубах.

-- Да вор, вроде бы, коронованный. Впрочем, пожалуйста, предоставляю вам сначала самим прочесть его маляву. А дальше будем кумекать.

...Между тем, молекулярный Меч-Seranas кромсал клеточные связи мозга с неустанностью механического автомата. «Топливо» заряжалось регулярно и вовремя. Сто шестьдесят восемь часов уж лихорадило ядерные орбиты клеточных молекул. Десять тысяч и восемьдесят секунд долбились атомы и радикалы химическим нашествием. Вселенная этих микроскопических клеток-галактик и молекул-созвездий была почти готова для соприкосновения и сотрудничества с Антимиром.

Кумекающие авторитеты с капитаном даже не заметили, как уникальный даун потрусил в обитель безумия. Убогий беспрепятственно проник в нужную палату и начал деловитые приготовления со шприцем. Это были лабораторные изыски древнего существа с человеческими препаратами. Раствор аминазина* разводился глюкозой, потом добавлялся алимемазин, потом ещё нечто. Даун профессионально исполнил внутримышечную инъекцию. Соратники владельца дауна, воспетые в тысячелетиях эфемерные сущности, незримо вибрировали в воздухе над человеческим телом, ожидая новых химических хитросплетений в клеточных ритмах жертвы.

...В это время в рабочем цеху промзоны к Джебрику и Роме подкатила блатная накипь барака. Трое мускулистых мужчин пронзали малолеток злобными взглядами. Наконец, один из жуликов по погонялу Кувалда лаконично мотивировал «подход»:

-- Первый день в промзоне? И на отдыхе? И за всё уплочено. А на общак не уделено внимания. Что скажете?

За неделю новой жизни малолетки подрастеряли осторожность. Им казалось, что венцы воровского синдиката уж на их бедовых головах. Зарвавшийся Рома ответил:

-- Так я слышал краем уха, что общак – дело добровольное.

Жуликов перекосило от такой «просвещённости». Аксиома о добровольности вкладов в общак гуляла по всем современным лагерям и была подобна, допустим, статье 47 Конституции Украины о праве на жилище. Как на свободе гражданин с зарплатой в 100 долларов имеет право на приобретение квартирки в 20, 30, 40 либо 50 штук зелени, так и в зоне зэк имеет право плюнуть на общак и жулики обязательно отыщут «бок» и примерно накажут бестолкового. И Кувалда не заставил себя долго ждать:

-- Вы уплатили бугру, и он в паре с мусором-производственником поставил вас на хитрую полудолжность резчиков корда. Чтобы было легче закрывать вашу норму. Этот корд можно нарезать за 15 минут на всю смену. И меня с Вадиком отодвинули от клёвой лафы. А мы ж её не деньгами выстрадали. Теперь мы вынуждены страдать от каких-то малолеток, которые платят мусорам, а на общак член забили.

Корешки крепко задумались, обдумывая ответ. Через минуту напряжённого молчания Джебрик отвечал:

-- Мы не могли даже предположить, что бугор сделает такую подлую рокировку.

-- И вы, конечно, сладко извиняетесь за недоразумение, - ухмыльнулся Кувалда. – Только ж мы не в пионерском лагере, мы в лагере усиленного режима.

И в тот же миг профессиональный апперкот свалил с ног Джебрика и помутил его разум. Подобный удар распластал рядом Рому, который резво вскочил и, тряся головою, громко заметил:

-- Ты, Кувалда, не имеешь права на меня руку поднимать!

-- Это почему же, мужчина? – ухмыльнулись жулики.

-- Потому что ты – возвращенец с посёлка. Ты не смог свой срок добить от звонка до звонка, воспользовался мусорской подачкой. А теперь возомнил судьбы людские решать?

Эта речь была излишней. Малолеток отрихтовывали минут пять всеми конечностями. Подводя итоги Кувалда сделал заявление:

-- На бараке вечером в кругу порядочных людей я тебе конкретно обосную, что мусорскими подачками я не пользовался, а выполнял решение братвы. Ты, сучонок, я смотрю, хочешь, чтобы братву мусора гноили. Что же, Большие Пацаны, определят твоё нутро и решат судьбу.

...В это же время Валеру днепровского и Кентюрика выдернули «на ковёр» к Директору Постановы, к Смотрящему за лагерем. Пятнадцать могучих соратников окружали Никифора. В палате стало очень тесно. Бродягам нужно было стоять перед восседающими блатными сливками лагерного общества. Слово взял сам Руль:

-- Странные движения вы создаёте под нашим носом. Двое малолеток петляют по зоне, что ворюги коронованные. Вы что-то слишком в шоколадных с главным лепилой. Что за движняк? Откуда «дровишки»? Почему я ничего не знаю? Почему общак не греется?

Отвечал Кентюрик смиренным голосом:

-- Никифор, какие там «дровишки»? Так, голимые «веточки». Небольшой грев бродяге днепровскому перекинули через забор. Валера обратился помочь с рейсом по больничкам через лепилу. Вот, последняя сотка баксов. Отдаём на общак. Сами остаёмся без копейки.

Кентюрик подошёл к столу, аккуратно положил американскую бумагу и снова отошёл к порогу козырной палаты. Никифор почесал затылок:

-- Шмонать вас никто не будет. Мы же не лягавые. Но, Кентюрик, нет у меня веры твоим словам. При чём тут движение твоих малолеток и этап Валеры по больничкам? Кстати, с рассказами по нему, какие мы здесь звери и красные комсюки. Смотри, если будешь такое выплетать, то примеришь деревянный бушлатик. И смотрите вдвоём – если от вашего мутного движения пострадает Лагерная Постанова, пойдёт мусорской прэсс, то выбросим вас на запретную полосу под вышку и дело с концом. Можете раскинуть сейчас свои карты – что там у вас за проблемы. Может, мы поможем?

Кентюрик скромно сказал:

-- Благодарю тебя, Никифор, за твою справедливость. И от помощи твоей не отказался бы. Но нечему помогать в этом порожняке.

... Вскоре Тайная Концессия по спасению коронованного блатаря собралась на санчасти в полном составе. Кентюрик сразу же успокоил малолеток:

-- Не понтуйтесь. Ничего вам предъявлять не будут. Вопрос улажен с Рулём зоны. И впредь прошу быть умнее.

Днепровский бродяга добавил от себя:

-- Да, и Священное Писание глаголет: кротость перемалывает кости.

Тройка коллег уставилась на Валеру с недоумением, и он объяснился:

-- Кротость – это душевное качество характера. Означает не только спокойствие, мягкость, уступчивость, но и самообладание. Ведь, попробуй проявить кротость, когда на тебя несправедливо наезжают! А Кентюрик именно проявил. Ещё и пожертвовал денежкой. И кости перемололись – блоть угомонилась.

-- Грамотно излагаешь, - одобрил Кентюрик. - Позволь спросить, откуда у тебя эти библейские мульки? Чисто по верхам от кого-то слышал или сам читал и делал выводы?

-- И слышал, и сам читал. Вас, уважаемые, видать, ещё не прижимала так житуха, чтобы задуматься о первопричинах бытия.

-- Почему же? – спросил Кентюрик. - Меня житуха уже до микроинсульта довела.

Джебрик и Рома без комментариев слушали разговор старших товарищей о смысле бытия. Через некоторое время Кентюрик сказал:

-- Пацаны на выход. Скоро должен придти лепила с результатом встречи.

... В это же время, на вольных просторах страны, в сотнях вёрстах от рабской резервации с тюремным дурдомом, сидела в гостиничном номере избранница Лекса. Мария осталась одна в чужом городе, и не могла трезво рассудить ход своих действий. Общак Лекса был здесь уничтожен, какие-либо связи были оборваны. Благо, остались деньги. Но куда их употребить женщина не могла придумать уже который день. Фильмы и книги о призрачном могуществе воровского братства не могли дать Марии руководства к действию. Впрочем, всё это было неразрешимым нагромождением лжи и правды. В прострации ходила она по улицам индустриально-промышленного центра, погружаясь в тоску и отчаяние. Присев в парке она закурила.

-- Я извиняюсь, - услышала она над ухом, - не угостите ли сигареткой?

Перед нею стоял весьма скромно одетый парень с отпечатком интеллекта в глазах. Она протянула ему пачку и спросила:

-- Вроде руки-ноги на месте, а на курево не можешь заработать.

Парень прикурил, жадно затянулся и кивнул:

-- Благодарю за яд, уважаемая. Ты права – не могу заработать. Хрен знает, как заработать.

-- Как все люди.

-- Все люди не получают срок по малолетке, не выплёвываются потом на волю через годы без профессии и с совестью. Воровать не могу – стрёмно душе моей. Работать? Тут попробуй документы ещё сделай. Короче...

Мария встала, протянула незнакомцу маленький кошелёк и сказала:

-- Подержи пяток минут. Скоро приду. Не смотаешься?

-- Да не должен.

Женщина действовала по наитию. Вернувшись через минут пятнадцать она увидела на прежнем месте сторожа своих денег. Что же, человечек не разменялся на сотку баксов. Можно такого и задействовать. Но в чём? Но как?

-- Слышишь, приятель, а я могу тебе предложить работу.

-- Если криминал, то я пас.

-- Нет. Нужны мужские мозги. Логический анализ.

-- Чёрт возьми, - усмехнулся парень. – Базару нет. Говори ситуацию.

По ходу повествования парень, известный на двух усилках по погонялу Рысь, нарезал тасы перед лавочкой всё быстрее и быстрее.

-- Слушай, приятель, у меня уже в глазах рябит от твоего движения.

-- А у меня от вашего, - признался Рысь. – Кстати, меня зовут Жориком.

-- Мария. Ну, и? Есть мысли?

Жорик присел:

-- Лавэ есть на передвижения по стране, на взятки?

-- И тебе на зарплату останется.

-- Тогда нужно покупать билеты в козацкие края. Связей в киевских верхах у нас нет, чтобы оттуда шли указивки. Кстати, прихвачу свою волыну с самодельным глушителем, на всякий-який. Но прежде мне нужно как-то успокоить маму, что я еду по работе. Я же не животное – испариться и загнать мать свою в стресс по поводу волнений за меня.

-- Без вопросов. Можешь ей дать аванс.

После визита домой, под сводами железнодорожного вокзала, Жорик делился с работодательницей информацией откинувшегося зэка. Краем уха слышал он об отстреле местной блатной накипи, законников. Впрочем, сведения эти были смутные. Ясно, что шло какое-то перераспределение сфер влияния. Но какое? Взрывы на центровых стадионах во время футбольных матчей. Неясные слухи вокруг мощных фигур разных губернаторов, магнатов, депутатов, премьеров. А, что такое рядом с ними даже самые крутые рэкетирские бригады? И как они повязаны друг с другом? Всё это дебри промышленного центра, урбанизированного полиса, в которых маленькому человеку нельзя получить ориентировку. И к чему? Цель, ведь, в спасении Лекса от лечения в психушке.

-- А я, вот, Маша, в лагере верующим стал, - сменил тему Жорик. – Поверил в Бога.

Мария всмотрелась в наёмника. Вроде не дебил. И сказала:

-- Когда Алексея закрыли, то я тоже задумалась. И даже больше – пошлялась по разным баптистам с адвентистами. С пятидесятниками общалась. Да, и сама Библию немного почитала.

Глаза Жорика загорелись:

-- Да ты что? Я тоже! В лагере их и искать не надо – все на одном квадрате: и православные, и протестанты, и даже католики есть. Молчу за буддистов – тоже имеются.

-- Ну, и? Под чьими ты знамёнами? Чей фанат, чей зомби?

-- Да ничей. Когда откидываешься голый, босый и дурной, и видишь всех этих лоснящихся, откормленных батюшек, пасторов нафаршированных, то как-то ясно осознаёшь, что все эти церкви – голимые кормушки для них, блатных пастырей стада.

-- И я того же мнения, - согласилась Мария, внутренне успокоившись за трудоспособность своего наёмника. – Впрочем, это старо и банально. Всегда так было. Сейчас просто непривычно после СССР видеть такое количество молитвенных домов. Куда ни плюнь – везде эти собрания. Свобода вероисповедания. Но суть их тянется ещё со средневековья.

-- А, может, ещё и с более седых веков, - согласился Жорик. – Опиум для народов, чёс по ушам, корыстная спекуляция на великом смысле бытия.

В ожидании поезда они бродили по перрону, делясь впечатлениями от разных книг Святого Писания. Иногда это было очень громко. Плотный мужчина лет пятидесяти, прекрасно выглядевший для своего возраста, миролюбиво улыбнулся:

-- Вы, ребята, ещё рупор возьмите и обсуждайте на весь вокзал деяния Давида с Вирсавией.

-- А, что такого? – агрессивно встрепенулась Мария.

-- Да, ничего, - спокойно усмехнулся мужчина. – Ходите туда-сюда, орёте, что невменяемые. И к тому же не имеете элементарного понятия ни про Давида, ни про Вирсавию, ни про Урию.

-- Да, прямо там и не имеем, - сдерзила в ответ Мария. – Вы сами, собственно, кто такой, чтобы иметь о таких вещах понятие? Пастор какой-нибудь брехливой церквушки?

Жорик же проникся сразу доверием к незнакомцу и сказал:

-- Угомонись, Маша. Не грузи себя и людей. А вы скажите нам элементарное понятие, если можно. И, кстати, кто такая Урия?

Мужчина весело и заразительно рассмеялся:

-- Урия не женщина! Это был мощный воин, из рейтинга лучших пятидесяти бойцов древней Иудеи. А бойцы тогда были посильнее нынешних.

-- А какое он имеет отношение к нашей теме, этот мощный боец? – спросила Мария.

Мужчина пожал плечами и с сарказмом заметил:

-- Н-да, верующие пошли. Родословную Иисуса Христа исследуют! Комедия.

-- Чем смеяться, лучше укажите, где наш пробел в знаниях темы, - умалилась Мария.

Незнакомец снизошёл к умалению и начал неспешную речь:

-- Кто не знает древнего царя, легендарного Давида? Это был человек кристальной честности и алмазной порядочности. Он был приятен Богу своим вернейшим Ему послушанием, трепетом и благоговением. Не хватит времени для описания всех дел Давида и замысловатых его историй. Факт в том, что нет на земле сейчас человека, подобного Давиду своим страхом пред Всевышним. Однако, мало кто обратил внимание, что Давид стал основателем рэкета. В официальной истории человечества именно о нём говорится, как о требующим дани за свою «крышу» у тогдашнего земельного магната по имени Навал. Впоследствии, через православную церковь, это имя у славян стало нарицательным. Теперь «навал» может быть в футболе и в семейной жизни. Потому что израильский Навал оказался безумцем, отказав Давиду, которому покровительствовал Бог.

Ещё меньше обращено внимания на единственный грех праведного Давида. Как он был совершён; что Бог вменил за него в вину Своему рабу, владыке избранного народа; и что вышло из этого греха: последствия через месяцы, годы, десятилетия и через века, и через тысячелетия.

Так вот, Израиль вёл очередную войну Господню. Все мощные мужи израильские ушли в поход и осадили вражеский город. Давид же оставался в Иерусалиме.

Однажды, под вечер, Давид, встав с царственного ложа, прогуливался по кровле царского своего дома, и увидел оттуда купающуюся женщину. А женщина та была очень красива. И невидимый Князь Блуда уловил восхищённый взгляд человеческого царя. Ибо сущности эти во главе с люцифером яростно кружили вокруг Божьего Ставленника, ища на чём уловить Давида. Тогда сатана ещё не был князем воздуха. Пределы обитания падших ангелов ещё не были ограничены земной атмосферой. Нечистые духи могли выходить даже к третьему небу, про которое упоминает апостол Павел. Третье небо – это обозначение неведомого нам измерения вне бесконечной нашей Вселенной. Впрочем, в ту эпоху бесы могли входить и в царство мёртвых. Дьявольская марионетка вызывала Саулу, предшественнику Давида, дух умершего пророка Самуила. Это всё были условия системы координат Ветхого завета.

Честнейший земной владыка любовался прекрасной плотью, а древнейший князь блуда закинул в мозг ему мысль. Ибо есть у падших ангелов такие возможности. И нельзя человеку отличить – его ли это собственная мысль или втиснутая извне. И послал Давид разрешить посланную мысль и разведать, кто эта женщина? Сердечно-мысленная проекция Греха начала воплощаться в материальном мире. И пришли, и доложили царю: это Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина. И вызвал Давид верных слуг своих, воинов, прошедших с ним смертельные испытания. Это были люди преданные, верные. Они не задавали вопросов своему могучему властелину, они скрупулезно исполняли его волю. И послал их Давид взять Вирсавию.

Урия был бойцом элитным. Во многих победных сражениях добывал он трофеи и дом его был богатым. И место дома говорило о знатности – совсем рядом с царским. И в древней рукописи святого документа – Паралипоменона – Урия идёт тридцатым в списке главных воинов израильских. Он участвовал в осаде Раввы, когда в иерусалимский дом его вошли царские слуги. Замолкли домочадцы, оцепенела Вирсавия. Всем понятна была страшная причина её взятия. И отказаться – это значило умереть. Ибо даже без греховного деяния был уже страшный компромат на репутацию царя-помазанника.

Что испытывала Вирсавия, когда оказалась наедине с Давидом? Тет на тет с Владыкой, прекрасным лицом и телом? Глупец сейчас лишь может сказать – как она смела переспать с ним, будучи замужем? Это было не в её власти. Она была женщина. И выбора не было. Может, только смерть. Чувства Вирсавии были противоречивы, и сердце её страдало. А эфемерные духи древнего неверного рода торжествовали. Праведный во всех поступках жизни своей Давид теперь пал.

Вирсавия же стала матерью Соломона. Это земная ветвь родословной Христа...

Рассказчик замолчал. Вокзальная суета билась рекой об ментальный островок путешественников во времени чрез Богодухновенное Писание.

... В сотнях же вёрстах от вокзала, на территории рабской резервации, события развивались своим чередом. Прошло трое суток с момента передачи капитаном медслужбы денег в руки каторжанских авторитетов. Тайная концессия собралась на сходняк-комиссию. Слово взял председательствующий Кентюрик:

-- Штука зелени ушла и ни ответа, ни привета. Как там Лекс? Ещё живой. Кэп ручается. Прекратились ли уколы? Кэп не ручается. Корифеи авторитетной масти молчат. Что можно предпринять, чтобы узнать результат переговоров с эрпэбэшными козырняками?

-- Опять пусть тебя тащут пацаны среди ночи в дурдом, - сказал Валера. – А там... спрашивайте, узнавайте, ходите, петляйте, заныривайте. Если получится. Или ждём вестей от козырняков. Они только один раз отморозились на визит кэпа. Может, что-нибудь срочное у них было. Мало ли?

На том и порешили, чтобы снова заслать гонца. Ещё через трое суток кэп скоблился в эрпэбэшную «палату лордов». А «лорды» в это время просто не имели права кому-либо открыть дверь своего временного пристанища. Они занимались общением с подругой Рекса, тайно проведённой в обитель безумия с воли. Вопрос решался через самый верх и никаким низам нельзя было видеть временную гостью. Наконец, Рекс не выдержал скоблений и через закрытую дверь сообщил:

-- Передай бродягам, что всё ништяк – вопрос улажен.

-- А чего морозитесь? Почему не открываете? – возмутился кэп, в который раз взмокнув от пота.

-- А зачем? В дёсна с тобой целоваться? Всё – свободен.

Пока зэковские умы трепыхались в поисках решения проблемы, Мария и Жора безрезультатно маялись под неприветливыми стенами крепости-зоны. Они сняли квартирку в захолустном провинциальном городке и каждое утро подъезжали к лагерю на такси. Это же такси возвращалось за ними к концу рабочего дня администрации. Какие-либо контакты нужного направления Рысь установить не мог. Маша не выдержала:

-- Не в обиду, но с тебя пока лишь один позитив – мы отыскали этот долбанный дурдом. Ну, и? Без толку тыкаешься тут по ментам. С тобой и говорить никто не хочет.

Жора вздохнул:

-- Трудно без связей. Вон, с РПБ только шелупень пешком выходит. И не хрена не знают, к тому же боятся собственной тени. А боссы на машинах. Даже не останавливаются. С зоны же менты встречаются голимые – без знакомств на РПБ.

Мария жёстко заявила:

-- Или ты что-нибудь прямо сейчас придумаешь, и получаешь гонорар за идею в штуку баксов, или я тебя увольняю с деньгой на билет в обратный конец.

Они стояли перед служебным входом в зону. Сюда входили тюремщики и родственники осужденных. Одни на работу, другие на свидания. Взгляд Рыси злобно бродил по фигурам. Почему-то один мент его удивил. Глаза капитана были такими же злобными и ищущими, как у Жорика. Косясь по сторонам кэп быстро пошёл вон от входа. В зрачке Рыси отпечаталась змейка с петлицы. Логическая цепь сомкнулась без слов и мозг осенило. Бывший зэк догнал мента и тихо выговорил:

-- Капитан, на пару слов можно?

Глаза кэпа тоже осенились догадкой: «Дождался!» Уста же буднично изрекли:

-- Некогда мне порожняки гонять – делов хоть отбавляй!

Жора металлически-членораздельно процедил:

-- Смотри сам. Больше подходов не будет. Или ты думаешь, что вор в законе – это простой зэк, которого бушлатом на водопой гоняют? Нет. И основная разница в том, что за простого зэка некому отомстить.

-- А я тут при чём? – пожал плечами кэп, окончательно «спалив» свою причастность к мутной делюге.

Рысь, удостоверившись, что чуйло не подвело, успокоился, и нагло ухмыльнулся:

-- Да, и я при чём? Моё дело маленькое. Иди морозься дальше. Тебя уже фотографируют другие глаза. Цинкуют размерчик деревянного бушлата для тебя. Кстати, можешь орать караул. Пусть меня хватают – я скажу, что ты гонишь.

-- Блядь! – в сердцах простонал капитан, в голове которого смешались ночные куражи двадцатилетней дочки по питейным заведениям Запорожья и беспощадные лапы воровской банды.

Жорик маякнул Маше, и начался новый консилиум по спасению пациента Стойкина. В это же время лорды рабских резерваций утолили с избытком свою жажду сексуального кайфа. Впрочем, как и у многих людей, жажда эта у «лордов» была ненасытной. Но на время все ресурсы организма исчерпались и авторитеты отдыхали.

-- Ништяк!- крякнул Старый, дымя американской сигаретой.

-- Да, что-то внутрях свербит, - сморщился Рекс. – Как ни крути, а мы гуляем сейчас на «горобчики» с кидняка. Как-то нехорошо.

-- Ты гонишь беса, Рекс, - лениво просипел Спиноза. – Ведь, мы конкретно всё прожевали и пришли к единственно правильному выводу, что вместо вора в законе здесь есть только конкретный гребень. Мы же не виноваты, что он масть сменил. А мне в полнейшую падлюку суетиться, хвостом бить за педераста, за какого-то петуха, деланного дауном.

Игнаш, имевший в некоторых узких кругах погоняло Лойола, подключился мнением:

-- Да, и, вообще, хочу коснуться термина – «вор в законе». Лично для меня этот термин приобрёл новый статус, когда я тянул свой четвёртый срок. Ещё при советах. Такое нагородили. А я же помню, что вчера, самый свой длинный отрезок жизни на воле. Это были годы – 1969, 1970. Я тогда пылил в Полтаве, в Миргороде. Вобщем, в украинской глубинке. Тогда на «малинах» были урки. Все равные. Все жили со своих дел, со своих куражей. Сколько откинулось тогда честняков лагерных, после войны с суками? Море урок петляло по дорогам совдепии. И никаких привилегий мы не имели. Лишь право голоса на сходняках и правокачках. Да, был типа статус честных. В отличии от сук. Так что, мы не крали, не рисковали житухой и свободушкой? А тут – глянь: вор в законе! Эка невидаль! Это новоиспеченное племя, мне мало известное, как касалось моей долгой каторжанской жизни? Что, грев на лагерь завозился? Куды там! Дело такого рода, что меня самого крестили бетушные козырняки ещё в 1963, на Карлаге. Кстати, тяжкие времена были. «Кукурузник» решил уничтожить сословие воров. И на каких козырных сходках я бывал по лагерям! Ныне всё это до жопы новым коноводам на воле. Вы сами знаете, уважаемые, что мне не к кому конкретно обратиться на волю ни с просьбой о греве, ни с мольбой запрэссовать какого-либо зарвавшегося мусоришку. Зато этих воров законных, по слухам, до хрена и больше. Мне иногда кажется, что эта чья-то тонкая игра с жёвкой статусов и терминов. И даже не КГБ играло, а кто-то похлеще. В натуре, как будто сам дьявол прикалывается, в полный рост смеётся и тащится над этими движениями. Так что, Рекс, плюнь ты на гребня. Твоя совесть чиста и прозрачна, как кристальная капля берёзового сока.

Ещё долго «вечные каторжане» болтали о «справедливостях» течений в океане преступности. И сексуальное животное в женском обличии, тайно проведённое на сорок восемь часов для их плотских утех за штуку баксов, было своеобразным призом в игре под названием «Кружева воровских понятий».

Тем временем окончательно запаренный капитан медслужбы был загружен речами Рыси, что баржа с ушедшей под воду ватерлинией. Но уловив в этих речах и ноту человечности кэп вдруг совершенно сменил тему:

-- Слышишь, Рысь, а ты не поможешь мне решить проблему с уголовниками?

Маша и Жорик немало изумились такому вопросу. Кэп помялся и разрешился болезненной речью:

-- Да, понимаете, сам не знаю, когда упустил свою дочку. Хотя, жена у меня больная истеричка. Не жизнь, а дурдом. Нужно было давно разводиться. Но квартира, раздел имущества, работа – всё это удерживало. А дочка выросла идиоткой. Но, ведь, жалко суку.

-- Ну, и? – задала Маша свой универсальный вопрос без тени сострадания.

Кэп снова помялся, но пересилил сам себя:

-- Встречается дура с каким-то деградантом. А недавно, какого-то хера, оказалась в каком-то особняке с местными казановами. Так её уж и за город вывозили, и думаю, что насиловали. Золото она стянула с особняка. Я бы не поверил. Но имею верные сведения, что деградант её сбывал золото. А откуда ему быть? Только с дочкиной кражи. Уже на меня вышли и предъявили такую сумму, что меня затошнило.

-- Кэп, сейчас голова болит о другом. Не гони ты вороных, не гони беса-дурманца. Я не могу решать два вопроса одновременно. Если наш вопрос будет положительно решён, то почему же не помочь. А если наша проблема останется неразрешённой, то голова твоя уже не будет болеть за дочку. Все твои боли пройдут до страшного суда. Увы.

-- Грызть землю буду, дурак старый.

-- Тогда ныряй обратно в лагерь...

Десятки зэков беседовали с родственниками посредством телефона, сквозь пару стёкол. Кэп же впрыснул кому следует зелёную кровь жизни, и в отдельной комнате оказались Маша, Рысь и Джебрик. Тайная концессия была несколько деморализована вестью капитана о прибытии воровского клана. В спешном порядке кинули жребий, и Жека приветствовал посетителей, здороваясь с неизвестными за руки. Рысь и Маша не посмели не откликнуться на рукопожатие. Ведь, Джебрик был неподдельно искренен, ибо совесть его была чиста. Через минут тридцать посетители въехали в ситуацию и Рысь вытянул из походной сумки бутылочку коньяку. В этой сумке можно было пронести в зону и десяток килограммов опиума с автоматом впридачу, потому что «подарки открывают сердца и двери» и менты из тошнотворных ищеек влазят в образ добрых господ. Опрокинув из горла и закусив шоколадкой под лимончик, Рысь резюмировал:

-- Короче, вы либо в ферзях, либо за краями шахматной доски. Я сам – камикадзе.

Маша была удовлетворена движением, которое устроил её наёмник. Надежда снова замаячила восходящим светилом на горизонте волнующегося душевного океана. Чувствуя лёгкую прозрачную тягу коньяка, растворяющегося в крови и уже слегонца дошедшего до мозговых центров, она думала об ощущениях Алексея в эту минуту и час. А ощущения Лекса были из того запретного списка, который не нужен и недоступен Хомо Сапиенсу естественному. Молекулярно разящий Меч-Haloperidolum более не кромсал клеточные связи поражённого мозга. Morphinum hydrochloricum наполнил круг жизни – кровь, возбудимость болевых центров упала, тело пребывало в стране бессильной эйфории. Дозу регулировал нечеловеческий эксперт и снотворное действие не превалировало. Рассудок беспомощно колебался на тончайшей грани между небытием и жизнью, между сном и легчайшим осознанием реальности. Но главное – отступила Боль. Был страшно угнетён дыхательный центр. Порою казалось, что вот-вот не наступит очередной вдох, для которого не было сил.

-- А, ведь, тебя посещал Дух Веры, - вдруг услышал Лекс. – Ведь, ты не простой человек, не только бессмысленная плоть. Ты – позваный. Или – званый, по лексикону русскоязычного Евангелия.

Лекс с трудом открыл глаза и увидел спящего Пономаря.

-- Братела, ты?

Но коллега по несчастью лежал мёртвым грузом, а перед глазами нарисовался даун.

-- Что же ты, Алексей? Тебе дали свыше бесценный дар веры. По благодати. А ты зарыл это богатство – пошёл на крытую, вот до РПБ дошёл.

Лекс не имел сил поражаться волшебному уроду и только кивнул:

-- Да. Хотел покаяться, да не успел. А куда же меня, дурака, хоть, позвали-то?

-- На пир к Сыну Человеческому. Пир небесный, в другом измерении и в другом теле.

Интеллектуальное усилие оказалось аналогичным физическому и выделился сонный яд. Промежуточный мозг и подкорковые ядра стали работать в режиме сна под эйфорический аккомпанемент симфонии морфина. Мягкое полунебытие опахивало экран сознания разрозненными картинами-мыслеобразами. Жизнь проносилась вехами зрительно-мысленных полотен, умещаясь в секунды. Детство осенялось прекрасными пейзажами природы. Так уж устроен мир, что детство всякого индивидуума, принца или последнего бедняка, полно этими пейзажами, таинственными, великолепными и зовущими в Неведомое Счастье. Отрочество и юность отпечатывются первыми движениями во славу собственных, начинающих крепчать, тщеславных струн сердца, не искореняемых воспитанием и средой обитания. Похоть, душевная и физическая, ещё скромная и неопытная, не закостеневшая в статуи сексопатологий и в сфинксы дурных качеств характера, уже волокёт на аркане пленника-юношу в страну плотских грёз. Сладкое полунебытие хранило Лекса от негатива, выуживая из недр мнемозины лишь душевный бальзам. Решётки, казённые дома, лишения, страдания и стрессовые переживания – всё это осталось нетронутым. Зрелый период жизни также осветился пейзажами. Разборки, непонятки, случайные половые связи, дрязги, скандалы, раздражительность, гнев, бешенство – таков был удел зрелого периода. Но всё это покоилось на дне Марианской впадины океана памяти. А несчастный снова переживал сладостный миг сознательной жизни. Это было после судьбоносной правокачки, после напряжённой встречи, которая могла легко окончиться смертью. Разборки ли то были по понятиям или смертельная схватка за сферы влияния – для него стало неважным. Хитросплетения взаимоотношений преступной фауны страны стали неподвластны анализу смертного. Воровские кланы и модернизированные бригады бандюков без благородной преступной родословной увенчивались теперь Авторитетом, влиянием и мощью сугубо по шкале своих коррумпированных связей с какими либо верхами официального закона. И это было справедливо для беспринципного мира суеты. Лекс благоразумно уступил возню за кое-какие доходы, плюнув на гордость. Чем выше взлетаешь – тем больше завистников. Зачем бояться? На лоне природы он с жадностью читал Евангелие.

Невидимо парящие в палате казённого Дома скорби сущности не могли проникнуть в кинематограф сновидения своего «пациента». Они лишь фиксировали молекулярное движение клеток головного мозга. Лекс же вспоминал, как он после Евангелия нырнул всем естеством во Вторую Книгу Царств. Меж тем демоны были живыми свидетелями беседы избранницы Лекса с человеком на вокзале. И Монстры Логики решили воспроизвести историческое действие с момента, прослушанного подругой пациента. Связь между мужем и женой воспета в народном фольклоре. Ядра и атомы кружились в подготовленном ритме, и в этот ритм вонзилась беспрепятственно иная молекулярная структура, закружив своими ядрами общую орбиту с ядрами людских мозгов. В левом полушарии обрабатывался зрительный рецептор правого ока и наоборот. И Лекс утонул в строках Святого Писания, и погрузился в реальное для себя действие, где он мог видеть, слышать и чувствовать...

... Под палящим солнцем страны обетованной он подъезжал на белоснежном арабском скакуне к Городу городов, к городу-князю над областями, великому между народами, к столице столиц. Трёхугольный израильский щит, составная часть легендарной звезды Давида, прикрывал спину Лекса. Искусно сделанные доспехи с серебряной «чешуёй» облачали его торс, истекающий обильным потом. Пыль просочилась во все прорехи снаряжения, скрипела на зубах и покрывала лицо грязным мини-болотом. Соль резала глаза, усталость ломила суставы. Лекс остановил коня и спрыгнул на грунтовую дорогу. Где он? Зачем? Однако, окружающий пейзаж Свободы выгоднее отличителен от РПБ. Из-за холма показался человек в рубище древней эпохи с посохом и приветствовал его на неведомом слуху наречии, которое было понятно мозгу:

-- Мир сердцу твоему, Урия!

Во мгновение ока сознание Лекса окунулось во Вторую Книгу Царств, в главу одиннадцатую. И глупо было говорить человеку с бородою, мол, я не Урия, а Стойкин Лёха, он же Лекс, с РПБ. И Лекс отвечал на идише:

-- Мир и тебе, старец!

-- Мужайся, воин! Я вестник печали.

Действие было странное. Лекс осматривал своё мощное тело, ощущая каждую его клетку. Ясно, что он не может быть Урией. Ясно, что переселение душ – дешёвая выдумка индуистско-буддистских сказок. Ясно, что всё происходящее – это плод галлюцинации. Но как же она реальна! Лекс прищурился и жёстко спросил:

-- Откуда ты знаешь меня, старец? И как ты вычислил пересечение наших путей?

-- Имя твоё вписано в скрижали вечной книги, книги живых. Дух Божий привёл меня в это место, в нужный час. Чтобы душу твою спасти для жизни в новом теле и в ином царстве.

И последовал краткий пересказ абзаца Святой книги, четвёртого стиха главы одиннадцатой. Старец взмахнул посохом, в воздухе возникло живое видео-видение, и в царских покоях на месте Вирсавии была избранница Лекса. Сердце дрогнуло и галлюцинация приобрела реальные штрихи, пронзающие естество. Ведь, должен же быть смысл в этом видении! Старец же закончил:

-- Угодно Господу Саваофу, чтобы ты был орудием Его наказания. Давид достоин смерти.

Искушённый в интригах преступного мира XX века Лекс холодно ответил:

-- Тогда и я буду умертвлён слугами царя.

-- Тело будет мертво, но душа сохранена.

Лекс поскакал далее, ничего не ответив странному посланнику. Он вспоминал действия Урии и искал его мотивацию. И скоро путь его преградился иным странником в рубище древней эпохи с посохом. Лекс спешился и сказал:

-- Мир душе твоей! Ты тоже вестник горя?

-- Мир сердцу твоему, Урия! Имя твоё вписано в скрижали вечной книги, книги живых. Дух Божий привёл меня в это место, в нужный час. Чтобы душу твою спасти для жизни в новом теле и в ином царстве.

Лекс усмехнулся и сказал:

-- Уши мои открыты твоему наставлению.

-- Давид – помазанник Божий. Грех его судить не тебе. Тебе нужно спасти душу твою и исполнить волю Всевышнего относительно себя самого. Если сможешь победить сам себя. Если станешь Господом души своей. Смерть от оружия – это твой жребий при сложившемся действованиии. Ты умрёшь скоро. Но как? Угодною ли Всевышнему смертью или в противлении Ему?

Голос человека показался знакомым Лексу. Он слушал и понимал сердцем справедливость внушаемой мотивации. Слушал и проникался мыслью, что Урия, вероятно, сумел стать властелином своих эмоций. Галлюцинация же продолжалась строго по сценарию одиннадцатой главы, от седьмого стиха и до семнадцатого. И видел Лекс кедровые апартаменты царского дома; и видел легендарного победителя Голиафа Шестипалого и говорил с ним о ходе осады Раввы; и ощущал действие выдержанного вина иудейского, и спал у ворот царского дома, не идя к Вирсавии с ликом Маши; и ощущал меч аммонитянина, входящего режущей всепроникающей болью в собственную печень...

Когда Лекс проснулся и увидел стены палаты казённого дурдома, то решительно не мог вычислить, сколько времени он здесь. Сон-видение растянулся на многие, неподсчитанные сутки земного времени. Реальность пошатнулась. Кто он – шизофреник или Званый? Что будет дальше? Лекс кряхтя поднялся с нары и подошёл к Пономарю:

-- Аллё, гараж! Бродяга! Подъём-тревога!

Пономарь вышел из тягучего забытья, бессмысленно посмотрел на брата по несчастью и замычал нечленораздельными звуками...

... В это время, в пятнадцати вёрстах от Дома скорби, в захолустном городке Вольнянске, в квартирке пятиэтажного дома, построенного в эпоху Никиты Кукурузника, нервически грозившемуся некогда показать мировому сообществу «кузькину мать», Жорик Рысь беседовал с Марией.

-- Удивительно, - говорил он, - но деньги и неизвестность заставляют людей труситься от страха. Прожжённые зэчары с матёрым ментом не имеют ни малейших сомнений, что за нами стоит серьёзная сила. И они боятся. А ещё удивительнее, что эти же деньги делают их опасения реальными.

-- Мне нужно спасти Алексея, - устало ответила Маша. – А ты заражаешься тщеславием. К чему? Выбрось из головы иллюзии о своей власти над людскими душами. Тем паче, что ещё ничего не сделано. Опасения Джебрика насчёт непорядочности каторжанских авторитетов имеют неопровержимую почву. Жаль тысячу баксов. И плохо, что этот обман пройдёт для них безнаказанно. Что мы им сделаем сквозь стены, решётки и заборы, не имея о них никаких сведений? Как бы и капитан не решил, что может кинуть нас. Ведь, он остаётся единственным концом на РПБ.

-- Да, кэп должен быть нашими «ногами» для дачи взятки в руки главврача. Слушай, Маша, а сколько «воздуха» ты имеешь вдохнуть в делюгу спасения Лекса?

Маша нервно прищурилась:

-- Для чего интересуешься?

-- Я должен ориентироваться в своих возможностях.

-- Денег много. На счетах. Не переживай. Твоё дело – устные сметы на моё рассмотрение.

-- Но размеры? – не унимался Рысь. – Тысячи, десятки тысяч? Гривен, рублей, баксов?

-- Зачем тебе?

-- Ну, даже если бы я был главврачом РПБ, с нехилой зарплатой, с льготами для палачей, с перспективой безбедной пенсии, то я бы всё-равно в лёгкую повёлся бы на двадцать, тридцать, сорок или полтинник штук зелени. Чего же тут думать? К тому же РПБ – это такая чёрная дыра в тюремно-зоновском космосе, что здесь очень просто раствориться и нехило отдохнуть срок.

-- Очень крупных счетов нет. Это мысль Алексея. Он боялся спецслужб и госакул банковского бизнеса. Я лично не вникала в дебри связей Богатства и Власти. Дураку ясно, что связи есть и засветившуюся пешку сожрут во мгновение ока.

-- Так, уважаемая, почему мы теряем время? Едем в областной центр. Какие ещё у вас банки? По-ходу, приоденусь под гангстера чикаго-славянского...

... В это же время тайная концессия рассуждала в какую трясину она погрузилась. Валера днепровский спокойно размышлял:

-- В моём личном деле домашний адрес – фуфлыжный. Мне, ребята, полегче вашего. Сейчас ставки кэпа выше наших. Он остаётся для воровского общака ниточкой к боссу шизик-дачи. А мы – прокололись. Нам осталось только засвидетельствовать миру, что деньги действительно передавались авторитетам. Но как это сделать?

-- К чему? – заметил Кентюрик. – Кэп засвидетельствовал, что принял деньги от нас. Мы чисты. И не при делах. Остались при своих. Без перспектив. Тянем срок дальше.

Но каждого из трёх коллег волновало, сколько же денег осталось у Кентюрика с воровского грева? И каждый думал, что достоин какой-то части этих денег. Но лишь один Рома высказался вслух:

-- Раз делюга завершилась, то я не прочь принять свою законную долю с оставшихся денег.

И тут Кентюрик промахнулся.

-- Какое отношение ты имеешь к этим деньгам? За тебя платились форсы, чтобы ты двигался по лагерю свободно. За тебя решались вопросы на уровне Смотрящего за лагерем. Ты курил грамотное «Мальборо» и пил бразильский кофе. Не нужно наглеть. Забудь о чужих деньгах. Тем более, что ничего не получилось: голимая несрастуха.

Тайная концессия распалась. Все услышали, что Кентюрик не намерен делиться. Драться с ним кулаками и вымагать – это было невыполнимо для людей, всячески жующих термин «порядочность». Рома и Джебрик пожали плечами и пошли в свой барак, тянуть дальше свои серые узнические кресты весом в несколько лет. Впрочем, на некоторое время их рейтинги повысились в списке лагерных бездельников. Они официально не вкалывали, Руль зоны маякнул барачным козырям не цеплять малолеток. Рома по-свойски зашёл в вещкаптёрку барака, переоборудованную в жилую комнату для местного Смотрящего.

В трех больших аквариумах сонно шевелили про¬зрачными плавниками экзотические рыбки из тропических стран. Стены были оклеены зелёными, похожими на шелк, с золотыми ниточками-полосами, обоями. Роскошная серебряная люстра, местной работы искусных ширпотребщиков, свисала с потолка, бросая на стены радостные хрустальные блики. На маленьком столике из карельской березы специалист готовил папиросу к употреблению конопляных масел. Смотрящий барака, невысокий, но мощный молодой человек, с треугольным торсом, имевший погоняло Арнольд Керченский, молча, кивком головы, пригласил Рому в элитный круг барачной блоти. Рома шепнул ему на ухо:

-- Я тут шмали маленько принёс.

Кто-то из блатной публики не преминул заметить:

-- Что там за секреты от братвы?

Арнольд ответил:

-- Малолетка травы принёс.

Братва одобрительно загудела. Решили испробовать поднесённый сорт. Пару косяков погнали по кругу. Как водится при подобного рода мероприятиях следовали замечания типа: «Злой планец на выходе! Не покашляешь – не покайфуешь!» Потом пошли весёлые приколы-каламбуры, не трогающие разум в трезвом виде. Публика незаметно расходилась по одному. Наконец, остались лишь Арнольд и Рома. Смотрящий потянулся накачанными руками к потолку:

-- Всё, Ромчик, через недельку освобождаюсь! Оттарабанил своё! Ничтяк!

-- Везёт.

-- Что везёт? Парюсь по кучумкам с пятнадцати лет. Ровно семь пасок встретил в неволе. Да, а ты смотри – с Кентюриком лучше не общайся. Я лично ничего против него не имею, но много стояковых людишек в лагере точат на него зубы. Будешь рядом – тоже под разрыв попадёшь. Кстати, что там у тебя за движняки с ним были?

Рома вздохнул:

-- Да никаких мутняков. Но рассказывать не хочу, дело тонкое.

Керченский Арнольд весело засмеялся:

-- Заинтриговал! Я ж теперь не отстану! Да, и чего тебе морозиться? Раз мутняков нет?

Если в некую тайну посвящено более двух человек, то эта тайна – энергия потенциальная, чтобы превратиться ей в кинетическую нужны лишь время и обстоятельства, и Рома, весьма ослабивший свою совесть конопляным дурманом, сказал:

-- Если дело всплывёт до Руля зоны – то базарить не буду.

-- А, что? Беспредел какой? Ну, сынок, я теперь по-любому обязан знать.

-- Да, нет. Беспределом и не пахнет. Наоборот – святое дело. Но задействованы деньги.

-- Короче! Не съезжай, а то, в натуре, буду выбивать показания, как в НКВД. Отвечаю за базар. Колись, Рома.

Слушая историю Арнольд из города-героя Керчь прикидывал, что из неё можно извлечь лично для себя. Выслушав до конца он сразу сделал своё резюме:

-- Вот тебе и авторитеты каторжанские, Кристаллы Порядочности! А, ведь, при случае они своё словечко втиснут – мол, зона наша красная. Сейчас и на воле такие же авторитеты подбивают под себя движуху. Ну, что же, я беру на себя миссию конкретно спросить с этих авторитетов за фуфло. Не ссы, Рома, мы посвящать в делюгу никого не будем. Сами всё обтяпаем. Можем ещё Джебрика привлечь. Чисто для мебели. Ха-ха, для антуражу!

-- А зачем тебе этот спрос?

-- Из принципа! Потому что я порядочный пацан! Чтобы не было базаров гнилых за красную зону!

Но ни эта мотивация была главенствующей в сердце Арнольда. Нехило будет ворваться в рэкетирскую движуху родного города под флагом воровского общака, с проверенными бойцами разборок за дармовое бытие. А, значит, необходимо себя проявить! Тем паче, что фуфло – беспредельно конкретное! Рома же просто недоумевал, каким способом можно спросить с авторитетов, находящихся в недоступных лабиринтах РПБ. Даже здесь, в зоне, царил Железный Орднунг, незыблемый порядок. Всякое лишнее движение жестоко пресекается двумя властями – блатной и административной. Впрочем, какое-либо лишнее движение вообще проблематично сделать. Ведь, в маленьком городке-зоне всё на виду, да и страх сковывает сознание.

... В то время, когда Жорик Рысь примерял шикарный костюм, Мария подсчитывала наличные деньги, капитан медслужбы грузился семейными дрязгами и служебными головняками, когда Кентюрик мирно беседовал с Валерой днепровским об ощущениях Христа в общении с боготворившими Его женщинами, Лекс петлял в неведомых человеку естественному измерениях. Кто-то их определяет шизофренией либо паранойей, но Лекс отмечал, что ему открывается очень много нового и интересного. Пономарь бессмысленно глазел на беседу дауна и коронованного вора, не воспринимая слухом и разумом содержания её. Между тем, собственник даунской плоти невзначай предложил:

-- А то можем сейчас вместе махнуть куда-угодно. И даже реально повлиять на ход событий в мире. Можем перетасовать колоду преступных группировок, которые уничтожили твоих корней.

-- Ты шутишь.

-- Да зачем? Смотри мне в глаза.

Лекс всмотрелся в нечеловеческий омут даунских очей. Болезненное ощущение вхождения в него чужой сущности не может быть описано привычными человеческими словами. Калейдоскоп непонятных картин и чувствования человека, засасываемого болотной трясиной, переплелись в естестве Лекса. Тело его и душа оставались в стенах РПБ без движения. Но вездесущие по земной атмосфере демоны, витающие в воздухе над промышленным центром, урбанизированным полисом Украины, передавали информацию обладателю дауна быстрее всех людских изобретений. А тот мгновенно её фиксировал в мозговых полушариях своего «пациента». И Лекс явственно летел по улице «красного» Артёма. Поток автомобилей, суетящиеся люди, жаркий асфальт et cetera – всё было настоящим. Это было живое видео действительной жизни без подвоха. «Надо бы отыскать Ордели, да и остальных местных гангстеров не мешало бы спросить, кому же было нужно меня упаковать в ломбард», - подумал Лекс, окидывая ясным взором живой город.

-- Гиблое дело, - отвечал ему спутник.

Лекс обернулся на голос и увидел светящегося Ангела в сверкающих белых одеждах.

-- Зови меня - Танатос. Я тот, кто иногда действует через дауна в застенках РПБ.

-- Почему именно через дауна?

-- Есть мотив. Может, ты поймёшь потом.

-- А почему гиблое дело искать местных гангстеров? Они уже мертвы?

-- Да, кто они в этой суетной круговерти, в этом бурно бушующем плотском море? Так, сиюминутные песчинки. Как может твой жребий жизни зависеть от молекулярных структур, не ведающих, когда и кто их распылит на атомы?

Лекс ощущал полёт. Стоило мысли изменить направление, как изменилось направление полёта. Они с напарником взмывали ввысь. «Посмотри вниз астрально-ментальным взором», - услышал Лекс в своих мозгах. В тысячную долю секунды голубоватый шарик земли удалился настолько, что мелькнула во весь виртуальный горизонт Евразия, и он ощутил себя почти вырвавшимся из земной атмосферы. Но внизу не было привычных голубых лент и лоскутов, какими на людских картах отмечают реки, моря и океаны. Вместо них бурлили большие и малые реки красного цвета. «Это Кровь мира – денежные, финансовые потоки», - снова услышал Лекс, и движением мысли приблизился к земному региону, из которого загремел в Ломбард. Непреодолимая жажда мести несла его независимо от воли. Последний город, где он был на свободе, предстал неведомым оазисом странной цивилизации среди монотонных бескрайних степей. Зелёными фосфоресцирующими огнями загорелись здания и сочетания букв. Всяческие «эйвоны», «орифлеймы», «мэрикеи» опутывали узами жителей, бьющихся за выживание и гонящихся за всюду маячащим призраком в виде символа - $, знака бесконечности, ненасытности людской алчности, который восстал вертикально на зелёных купюрах. Электрические жилы города, вспыхивающие молниями и разрядами, были опечатаны неведомым именем некоего демона на неизвестном языке. Подземные дыры-шахты, глубокие и мрачные, выдавали своим людям-рабам копейки на пропитание. Книжные лотки освещались алою печатью неведомого ордена, диктующего «моду» дурного языка и разврата, пустоты и обмана с неактуальными разоблачениями прошлого. Чёрные вензеля с драконами и женщинами на фантастических зверях были впечатаны в места собраний многочисленных деноминаций протестантской партии христианства. Печати с оскалом освещали сотни гадалок от «бога», опутывающих жителей цепями иллюзорных надежд. Храмы официальной религии насквозь прорезывались стаями символа $.

Лекс продолжал «втыкать» на наре казённой хаты РПБ, а информация невидимо била в его мозги интенсивнее и мощнее, нежели бежит невидимая энергия по высоковольтным проводам, опутывающих земной шар, его цивилизованную часть.____________________