Где-то есть свет...

 

Рассказ.

 

Они давно ушли от нас. Ежегодно приходит юная весна, и напрасно разыскивает их на земле. Стерлись их следы, распрямились травы, высохли слезы, отпели безумные соловьи...

 

Даже старые зеркала, которые помнили их молодыми и влюбленными потускнели и превратились в осколки.

 

Время сурово. Перед ним бессильно даже самое мощное на земле оружие- женская красота.

 

Разве по глухим российским деревням-деревяшкам, будто в испуге разбежавшимися друг от друга на большие расстояния, еще доживают сирый век остатки горестного поколения женщин- вдов Великой Отечественной. Солдатки.

 

Великая война породила великие страдания! Миллионы солдат погибли на фронте. И каждая cолдатская смерть венчала очередную женщину с горьким одиночеством. На долгие годы, а то и на всю оставшуюся жизнь...

 

Ульяна Мироновна Дворцова, простая русская женщина с Новгородчины, славянской статности, красивая даже в пожилом возрасте, отдала войне мужа и двух сыновей- погодков. Обратно не дождалась никого.

 

Мужа призвали на фронт в числе первых. Высокий, молодой еще, плечистый, богатырь можно сказать, он перед уходом успокаивал жену и сыновей:

 

- Да мы этих немчишек плюгавых так споро погоним обратно,что штаны затрещат по швам. Пятится будут, пока задницей не упрутся в свой рейхстаг. Где Гитлер ихний малохольный сидит. Только бы кухня от войска не отставала. Без каши худо воевать

 

В прощальный вечер собрались за общим столом, еще не ведая, что вовек им так уже не сидеть.

 

Уже в начале августа сорок первого года немцы бомбили их районный центр- древний русский городок -Старую Руссу. Одна из бомб упала на сельское кладбище. Полетели вверх комья земли, гробы, кости...

 

Старый вояка, дед Лысков, знавший по молодости окопы Первой Мировой сказал:

 

- Коли на покойников бомбы не жалеют- силу лютую накопил немец. Опять на грех пошел, супостат! Быстрому концу в этой войне не быть..

 

В первое военное лето Ульяна вместе с детьми работала в колхозе.

 

Подлинная любовь распознает горе на расстоянии, она в одно мгновение ,быстрее любых средств связи чувствует беду.

 

В тот день замерла Ульяна посреди поля, долго вглядываясь на запад, куда стремительно закатывалось предосенее солнце.

 

Недавно горела вечерняя заря впол-неба, а теперь, сжавшись, маленьким полукружием зависла над лесом. Будто огромная птица складывала натруженные крылья.

 

Сжалось томительно сердце, качнулся соседний луг, где лето было уложено в стога , ослабели внезапно руки...

 

- Мамка? Работай уж...Чего столбом занемела. Не запишут трудодень. Зимой с голоду подохнем!- закричали на нее сыновья.

 

- Ох, батюшки! Худо мне что-то мне!- дрожа губами, проговорила она.- Не иначе с отцом вашим беда. Сердце так и екает...

 

- .- Папке нашему винтовку выдали. Со штыком . Он враз немца проткнет... Не скули, пораженка!

 

Весной следующего года ненасытные жернова войны запросили и сыновей.

 

О, великий и могучий русский язык! Кто придумал эти суконные слова: " пропал без вести!".

 

Будто не родину в составе действующей, со штабами и тылом, армии, защищал человек, а ушел озоткой по грибы и и не вернулся.

 

В тылу, каждый колосок в фонд Победы был подсчитан, каждая курица в списки внесена по сельсоветам, а там в могучей сталинской армии , выходит, и людей толком учесть не могут... Или столько убитых, что считать недосуг.

 

И светлый День Победы, стал, по сути, не радостью, а затмением солнца для миллионов вдов.

 

Давясь слезами безысходности, смотрели они на счастливых, помолодевших женщин, чьи мужья вернулись к родному порогу и, смиряясь со своим горем, обвиняли в этом не Сталина, считавшего кровь русского солдата самой дешевой в мире, а видели божью кару, обрушившуюся на них.

 

В последние годы жизни солдатка Ульяна , почти обезумев от горя, отравленная одиночеством, кричала 9 мая всем начальникам в лицо:

 

- Нет для меня праздника! Зачем мне эта Победа? Какой мне лично от нее прок? Ну?

 

- Во дает! Ты что несешь такое, баба глупая? Твои муж и сыновья от немецкого рабства мир спасли. И тебя тоже...

 

- А в колхозе нашем разве я не раба? Ни денег нет, ни паспорта! С пяти утра до полуночи на ферме пропадаю... Выходных у меня сроду не бывало, отпуска тоже... Прийдешь домой чуть живая, а там ни души.. Только занавески от ветра шевелятся, да труба печная воет.

 

После войны собрали мне изобку маленькую из горелых бревешек. В ней и доживаю свой век. Целого леса пожалели, не заслужила видно... Дров сроду не допросишься. . А газ за границу гонят, аж болота трясутся.

 

Пятый год прошу председателя крышу перекрыть, течет изба, как решето... Так ему не до меня. Он по партийной линии выслуживается. Опоздала раз на работу. Печка не протопилась.Прибегает, орет: "Почему не на ферме? " "Дай,говорю,жар загрести, печку загасить, как полагается... А он, хвать ведро холодной воды с лавки и шуранул его внутрь русской печи. . Дым, копоть, пар по всей избе. "Вот и загасил,- кричит,- чтоб через минуту была на работе! "Заплакала я и пошла. Заступится-то некому! Был бы Иван мой живой, разве посмел бы кто издеваться надо мной!"

 

Ей внушали:

 

- Твои муж и сыновья золотыми буквами вписаны на аллее Славы. Ты гордится ими можешь!

 

- Я и горжусь! А по- женски, по-бабьи скажу! Может неправильно, уж простите меня. Пусть бы лучше у нас в селе немец-помещик распоряжался, зато вечером садились бы за один стол муж и двое сыновей... И внуков бы дождалась. Мне ведь все равно на кого спину гнуть, что на помещиков,что на коммунистов, али еще на каких чертей..

 

- Дура полная! Немец поубивал ты твоих мужиков.

 

- Не верю! За что их убивать? Они не коммунисты, не пьяницы. Крепкие, здоровые мужики. При любой власти землю надо кому-то пахать, и за скотом ходить...

 

- Да ее следует в сумашедший дом отвезти... Она плетет несуразное...

 

- Ладно, бог с ней! Нынче не сталинские времена! За язык не каждого наказывают. В конце концов это ее личное мнение! Да и жить ей осталось немного. Возраст. Хотя прежде притянули бы к ответу...

 

- В Москве молодежь стаями бродит, "Хайль Гитлер! кричит. Фронтовикам в лицо смеются: " Зря, мол, победили...Сейчас бы баварское пивко сосали... "

 

Давно переселилась Ульяна из неприглядной "изобки" своей на местное кладбище.

 

Навещать ее, одинокую и на погосте, особенно некому. Приходит только младший брат Гришка. Разговаривает подолгу.

 

- Слышь, Ульяна! Каланча! Сыновья твои вроде как нашлись. Книгу Памяти напечатали.. Есть такая нонче. Про всех фронтовиков в ней сказано. Нашли их следопыты по медальонам. Сережка в Белорусcии похоронен, а Василий- под Веной... Такие вот дела ...

 

Он, как Библию раскрыв Книгу памяти, читает ее и надрывно кашляя, прихлебывает вонючую самогонку.

 

- Поняла ли сеструха? Чего молчишь? - сердито вскрикивает он.- Внимай, говорю про Сережку и Василия. Запомни адреса-то. Запиши, если память плохая... У женщин, известно ведь как- на две бабы- половина куринного ума. Навести их там, племянников-то. От меня лично привет передай. Ну, ты даешь! Она еще спрашивает, как их проведать. В загробном мире, сказывают, все можно запросто. Там и ночи нет! Свет всегда...

 

Сухо шуршат травы на могиле, покренилась деревянная оградка, пестрая бабочка безбоязненно, как ручная, села на рукав брата, маленького, кособокого мужичка, поскребыша в семье , инвалида .

 

-Поимей в виду, Ульяна! Меня скоро ангелы к тебе призовут,- продолжает Гришка.- Посматривай там за околицу -то! Насухую, без выпивки, боже упаси, не встречай...Купи не пожадничай , склянницу махонькую вина в казенке ихней небесной - продолжал он, косясь на бабочку, которая сидела уже на воротнике холостяцкой, давно нестиранной рубахи.- А Иван муж твой так и не нашелся.

 

Ни в одной Книге его нет. Сказывают- ищем! Тоже каланча! Никто не знает, где косточками лег. Какого мужика война сожрала? И не подавилась, ага!

 

Помнишь немцы -обозники у нас в селе стояли? Пожилые такие, смирные.

 

Часто мне снится, Ульяна, как я у них, у паразитов , тушенку воровал с кухни. Они село колючей проволокой перегородили. В одной половине сами жили, в другой мы. В саду у них кухня на колесах была. Запахи оттудова шли, аж живот подводило.

 

Я, бывало подлезу под колючую проволоку, выжду момент, когда повар уйдет , схвачу банку и бегом обратно. Сзади крики, свист, очередь автоматная...Поверх головы. Пули "вжик- вжик"- деревья обсекают... Прибегу домой и штаны полные от радости. Вот эти пули и снятся мне часто. "Вжик- вжик!" Как пчелы! А куснула бы одна- отстегивай подметки.

 

А помнишь ониеще гадины фюрерские, дорогу замыслили камешками мостить. Жить здесь в будущем мечтали...

 

Мальчишек приспособили. Камни они по приказу ефрейтора своего в речке нашей добывали. Пацанам за помощь обещали по конфетке.Я тоже помогал. Только не работал, а вид делал... А ефрейтор, сволочь мордатая , все примечал.

 

Вечером начинает раздавать пацанам сладости. Кому шоколадку, кому леденец, а мне показывает фигу, и чисто так по- русски говорит: " А тебе Сталин даст!" Все ржут... И солдаты и ребятня! Ага, тебе , мол, Сталин даст!

 

Я вот и думаю- может мне медаль какая, или премия полагается? За то что не оказывал помощь фашизму.Сопротивлялся. А хата твоя сеструха обвалилась. Сирени одни растут. Соловьи про чувства рваспевают... А живых никого нет... Даже плачу иногда.

 

Ну отчаливаю я покудова! Как прослышу новости про Ивана, непременно прийду, сеструха... Живи там, не горюй! У всех один конец будет! Неужто там круглый год свет? Скоро проверим!

 

И он уходит. Невесомая бабочка, которая одна здесь живет постоянно, выводя потомство, садится на крест, уже тронутый ртутно-мерцающей плесенью, и замирает, словно боясь нарушить покой кладбищенской вечности...