Кто-то выплеснул в стылый вечер разведенный водой пастисс. Тот, Который условно вечен, выпускает меня пастись в облысевшие напрочь парки, в лабиринт человечьих нор, отобрав у старухи-парки мой отсроченный приговор. Мокрым снегом блюёт предзимье – много выпивки натощак. Тусклый месяц, маньяк-насильник, сунет руку в карман плаща, не ножом – вороненым дулом ткнет под ребра, сорвется в визг. Тот, Который меня придумал, удивленно посмотрит вниз. Я глотаю бессонный город, застарелой тоской давясь – современный римейк Гоморры, переснятый в сто первый раз. Уроборосом вдоль по краю замыкаю неровный круг. Тот, Который в меня играет, прекращает свою игру. Поцелую троллейбус в морду, к тротуару прижмусь щекой, подо мной шевельнется город бестолковым слепым щенком. Поводок (пуповина? лонжа?) перерезан осколком льда. Тот, с Которым мы так похожи, улыбается в никуда. У меня впереди свобода беспощаднее палача: пить вино, обсуждать погоду, иногда посещать врача, ездить в Сочи и на Ривьеру, выть от боли и снова пить… Тот, в Которого я не верю, как посмел ты меня забыть?! Жизнь – попытка начать ab ovo. Глина лавой кипит в горсти, тишина заглушает Слово, что могло бы меня спасти – все равно. Матерясь и плача, огрызаясь, по швам треща, я уже не могу иначе… нет, ни жалости, ни подачек – просто встречу пообещай. |