Женская камера в СИЗО-тюрьме – это такая блевотень, особенно летом, да ещё крымским. Блевотень нравственная и физическая. Меня подставил муж, отец моего ребёнка. И сидел муженёк от меня в 200-х метрах. Дочка наша была у моих нищих родителей. У мужа был брат – наркобарон, чалящийся здесь же на симферопольской тюрьме. У меня не было даже прокладок, для энных дней. А муж кушал всё лучшее от брата, курил «Мальборо», пил кофе, но меня наглушняк забыл. Потому что он к этому всему продолжал колоться в камере «винтом».

Я, комсомолка, активистка, пионерка и спортсменка, «двинулась» слегонца от всех событий своей жизни. Я стала полной дурой и истеричкой. Как-то попала на мойку коридоров перед какой-то комиссией. И что? Бросила швабру и побежала по коридору мужских камер. И засовывала свою обалденную грудь 5-го размера в «кормушки» камерных дверей. Это такие открытые квадратики, через которые дают еду арестантам. Я совала свою грудь туда, истерично хохотала и орала: «Целуйте, мальчики, меня скорей!»

…Я была второй «жучкой» хаты-камеры, после матёрой рецидивистки-карманницы, когда к нам некто вошёл. Сначала мы все удивились. За ним захлопнулась дверь! Но это был мужчина! Довольно симпатичный. Мы все сначала смотрели только на лицо.

Слово за слово, членом по столу. У него была грудь второго размера и… Рецидивистку я лихо отодвинула от кайфа. И три ночи подряд имела полноценные половые акты с Айнуром. Так он себя называл. Он был татарином. С грудью и с недоразвитым женским влагалищем, и с женскими бёдрами.

Потом он переспал со всеми желающими. Мне признался в чувствах. На воле у него было полное воздержание. Он был с небольшой крымской деревушки.

…Через неделю его забрали из нашей камеры. Потом мы услышали, что Айнура затрахали насмерть в мужской половине симферопольской тюрьмы…