XI

 

По радио передали сигналы точного времени, потом приятный мужской голос начал читать отрывки из «Слепого музыканта». Несмотря на то, что я видела фильм, слушать было интересно и полчаса показались мгновением. Однако, радио вскоре отключилось на обеденный перерыв, и вокруг наступила тишина, вытолкнувшая меня за пределы дома.

Во дворе на скамейке, радом с Маней сидела незнакомая женщина. Поздоровавшись, я стала раздумывать, что лучше: прервать их болтовню и сообщить, что ухожу к Гале, или, изобразив из себя воспитанную девочку, скромно вернуться на исходные позиции, в ожидании, когда гостья уйдёт. Матери наверняка бы по душе больше пришёлся второй вариант, мне – первый. Интересно, а как бы повела себя Маня, если бы мы сейчас поменялись местами? Но варианты ситуаций не успели прокрутиться в моей голове, потому что Маня с наигранной жизнерадостностью произнесла:

- А вот и наша Светочка. Света, это Зинаида Фёдоровна. Она будет твоей первой учительницей.

Я стояла в замешательстве, не имея ни малейшего понятия, что же мне делать дальше, ведь «Здрасте», я уже сказала. На выручку пришла сама учительница:

- Ну, подойди сюда поближе, - попросила она.

Я спустилась с крыльца.

- Значит, ты Света? А как будет твоё полное имя, знаешь?

- Светлана Борисовна Шнайдер, - ответила я, внутренне удивившись, что Зинаида Фёдоровна, придя к нам в гости, даже не знает толком, как меня зовут.

- А считать ты умеешь? Посчитай-ка до десяти.

Я выполнила просьбу учительницы, потом считала ей десятками до ста. Потом, оказалось, что она забыла, какой сегодня день недели. Пришлось напомнить. А также сообщить какой день был вчера, и какой будет завтра. Узнав все это от меня, Зинаида Фёдоровна порылась в сумке и достала слегка потрёпанную книжку.

- Знаешь, что это? – спросила она.

- Букварь. У моей подружки Гали такой же.

- А прочитать сможешь? Вот здесь, например, - палец учительницы замер на раскрытой странице.

- Мама мыла раму, - быстро произнесла я.

Зинаида Фёдоровна удивлённо посмотрела на Маню.

- Да-да, - сказала мать, - я забыла Вас предупредить, - она уже давно умеет читать. Как-то приятели наши подарили ей игру. «Азбука» называется. А Светочка болела, вот за зиму читать-то сама и научилась.

- И много она у Вас болеет? - с интересом спросила учительница.

- К сожалению, много, - со вздохом произнесла Маня.

- Надо же, а по ней и не скажешь. Такая шустрая девочка...

Учительница глянула на свои наручные часы и суетливыми движениями спрятала букварь.

- Скучновато тебе будет в моём классе, - сказала она мне, поднимаясь.

Я решила, что Зинаида Фёдоровна не хочет меня брать в школу, и, заглянув преданно ей в глаза, как бабушке, когда уговаривала, чтобы она меня с собой забрала, произнесла:

- Не будет скучновато. Честное слово не будет...

А она, как будто всё поняв, почему-то, как бабушка, погладила меня по голове и, улыбнувшись, сказала:

- Хорошо-хорошо. Я первого сентября тебя жду. Мама знает, куда надо прийти. Портфель и форму уже купили?

- Нет, - испугано ответила я и вопросительно посмотрела на Маню, потому что покупками всеми ведала она.

- На днях купим, - оправдываясь, произнесла мать, глядя на учительницу, - После той трагедии, что я Вам рассказала, честно говоря, никак в себя прийти не могу. Но, думаю, на этой неделе мы всё приобретём.

- Да-да. Я Вас прекрасно понимаю, но всё-таки вы у меня единственные, кто ещё не выкупил учебники.

Она быстрой походкой ушла. А мне идти гулять уже не хотелось. Формы у меня нет, портфеля тоже. Даже учительница нашла это странным. Значит, в школу я почему-то не пойду. Значит, и эта моя мечта никогда не сбудется... Прямо посреди двора я в полный голос по-детски расплакалась.

- Ты упала? Ударилась? – осматривала меня Маня.

Не скоро я смогла успокоиться и объяснить причину моих слёз.

- Дурочка, - ласково обругала меня мать, - Все детки в семь лет идут в школу. Даже, если бы я захотела, держать тебя дома, мне бы никто этого не разрешил. Да и почему я должна была такое хотеть? А всё необходимое мы прямо завтра купим.

 

- Нам этой барышне надо школьную форму подобрать, - обратилась Маня к продавщице, показав на меня.

- Такие крошки тоже в школу идут? - удивилась та. - А у нас маленькие размеры ещё в начале лета раскупили. Они ж на первоклашек рассчитаны. А первоклассникам всегда всё в первую очередь покупают.

- Как в начале лета? – недовольно возразила мать, - А если ребёнок вырастет?

- Ну, так немного на вырост брали. Каждая мамочка ведь знает, как её дитя растёт.

- Ладно, - вздохнула Маня, - Из большого маленькое можно сделать, из маленького большое не сделаешь, - довольная своим изречением, она выбрала наименьшее, из всех висевших, платье и направилась к кассе. – Ну, а с фартуками как обстоят дела?

- Фартуки маленькие есть, но только чёрные. Белые, всех размеров, ещё в мае разобрали, а новые не поступали, - приветливо объяснила продавщица.

- Что ж возьмём хотя бы чёрный, - произнесла Маня, протягивая деньги.

 

На следующий день я получила столько внимания, сколько не имела, мне казалось, за весь год. С утра мать села переделывать форму, ушив её по бокам, подняв в талии и сделав большой запас внизу. Эдьку днём она послала за портфелем и учебниками в какой-то специальный магазин. А отец, придя вечером с работы, с интересом рассматривал все мои обновки.

Прошла неделя, но белый фартук, так и не дополнил комплект школьных принадлежностей.

- Мам, а что же делать, если он так и не появится в магазине?

- Не знаю, - равнодушно пожала плечами она, - наверное, придется в чёрном идти. Что поделаешь, ты же слышала, белых фартуков нет.

Я выбежала из дома, и, спрятавшись у глухой стенки дома, излюбленном месте для одиночества, дала волю чувствам и слезам.

 

- Ты чего плачешь? Тебя Эдик обидел? Скажи мне, и я пойду надаю ему по башке. Эдик, да?

Я отрицательно замотала головой, с удивлением глядя на Динку.

- Как ты меня нашла? - переводя дыхание от плача, спросила я, - Это же моя тайна. И никто не знает, что, я прячусь здесь, когда мне плохо...

- Я знаю, - тихо сказала Динка и улыбнулась, - но не переживай, я никому твою тайну не раскрою. Так почему ты плачешь?

- У меня нет белого фартука, и я первого сентября должна буду идти в школу в чёрном, - мои губы снова задрожали, а из глаз полились слёзы.

- Нашла из-за чего расстраиваться, - усмехнулась она и исчезла так же внезапно, как и появилась.

Я осталась сидеть, глядя вдаль, и снова пустилась в размышления о несправедливом по отношению ко мне мире. Но Мир, видно, услышал, задумался и захотел доказать, что это не так. Поздно вечером, когда уже стемнело, «на чай» заглянула Ирина Карповна. Вид у неё был уставший, даже брови не двигались, в руках она держала свёрток, внутри которого оказалось ничто иное, как белый фартук, причём тот самый, который Динка одевала, когда первый раз шла в школу, но и ей он достался от старшей двоюродной сестры. Старомодность покроя не играла для меня в тот момент никакой роли.

Маня же, после ухода тёти Иры, брезгливо осмотрев вещь, отнесла её в коробку с грязным бельём.

- Завтра прокипячу, да подкрахмалю, - доложила она Борису, - Не люблю я в подарок ношеные вещи принимать, да ещё и от этой неряшливой Ирины Карповны. Просто, выхода сейчас другого нет.

Муж, уткнувшись в шахматный задачник, с определенной частотой, как кукушка на соседских часах, отвечал жене «угу».

 

Первый школьный день с его цветами, музыкой, поздравлениями и первым школьным звонком был для меня по-настоящему счастливым. Но удивило то, что на всех, девочках, с первого по десятый класс, были белые фартуки, несмотря на отсутствие таковых в продаже. Пронизывающий холодок ужаса пробежал по моей спине, когда я на секунду представила, что бы было, если б Динка, как добрая фея, не заглянула тогда за дом. Ведь, это она подговорила тётю Иру сделать мне необычный подарок.

 

Предсказания Зинаиды Фёдоровны, что мне будет скучновато, не сбылись. Наоборот, неправильные ответы некоторых учеников, я находила забавными, а иногда даже смешными, но как воспитанная девочка, на уроках не смеялась, а несла всю эту весёлую информацию домой, где радостно вываливала её Мане. Учительницу, которая была явно старше матери, но моложе бабушки, я находила очень красивой, похожей на царицу из сказки. На каждом уроке она рассказывала много интересного: как давным-давно мне известное, так и что-нибудь новенькое. А дополнением к восторгу от школы было огромное количество моих сверстников. И не знала я тогда, что все они представляют для моего здоровья некоторую опасность. В детский сад меня не водили, а контакты с уличной ребятнёй, благодаря изощрённости Мани, были на протяжении длительного времени ограничены. Так откуда ж было знать детскому, к тому времени уже ослабленному, организму, что такое иммунитет против чужих микробов? Стоило кому-нибудь прийти в класс с соплями, и на следующий день с более интенсивными соплями оказывалась я. Если вдруг где-нибудь в среднем ряду раздавался кашель, то высокая температура и хрипы в груди держали меня несколько дней вне школы. Таким образом, число уроков, пропущенных по болезни, перекрыли все рекорды в этой области среди сорокаголовой толпы одноклассников. Только благодаря тому, что весь изучаемый материал я в той или иной степени уже знала, мне удалось, не только не отстать в учёбе, но и попасть в число отличников. Среди них также была моя первая школьная подружка, девочка с красивым и необычным именем Берта Янцен.

 

Однажды, когда мы шли домой, Берта похвасталась, что бабушка с ней дома только по-немецки разговаривает. И я ей позавидовала, но не столько знанию иностранного языка, сколько тому, что её бабушка всё ещё живёт с ними, а не уехала, как моя, очень далеко. Степень зависти значительно подскочила, когда я узнала, что эта бабушка водит свою внучку на балет. А после просмотренного в клубе спектакля, где подруга играла главную роль, стала молить Маню отдать меня в балетный кружок.

- Это невозможно, - возразила она, - балет заканчивается в восемь вечера. Я в это время работаю. Папа с работы уставший приходит, да и в командировки он часто уезжает. Кто тебя на тот балет водить будет?

- Дина. Она мне ещё давно говорила, что если ты меня туда запишешь, то мы будем вместе ходить.

- Дина тоже водить тебя на балет не сможет.

- Сможет, - уверено возразила я, полагая, что мать сомневается в серьёзности и ответственности старшей подруги, - она уже в пятом классе.

- Дина скоро из Крымска уедет.

- Что-о? – я даже забыла после вопроса закрыть рот.

- Да. Тётя Ира, дядя Миша и Диночка переезжают в другой город. Они уже даже покупателя на свой дом нашли.

Не промолвив больше ни слова, покидая веранду, я себя утешала: это неправда, мама специально так сказала, чтобы оставить меня без балета. Я готова была с этим смириться, только бы услышанное оказалось обманом.

Несколько дней томили меня напряжённостью. Что скажет сама Динка? Опровергнет или подтвердит? И мне, в зависимости от предположений, то хотелось её поскорее увидеть, то оттянуть встречу на неопределённое время.

 

XII

 

В выходной день Динка вместе со своими родителями пришла, как всегда, жизнерадостная, с косичками-рожками, с вечной улыбкой на лице. К счастью, мать меня опять обманула, успокоившись, решила я, и насмешливо поделилась:

- Дин, ты представляешь, что моя мама сказала? – я даже хихикнула, предвкушая удовольствие, увидеть, как Динка скорчит удивлённую рожицу.

- Что? – молча спросила она своими добрыми глазами.

- Она говорит, что ты в другой город уедешь, - заговорчески прошептала я.

- Значит, ты уже всё знаешь? – взгляд её потух, и она тупо смотрела в пол.

- Дина! – испуганный вскрик вырвался из глубины моего тела, и ладошки прилипли к щекам.

- Только не плачь! Прошу тебя, не плачь, а то я сейчас сама расплачусь, - её голос задрожал, и она нервно стала расстёгивать и застёгивать пуговицы на манжетах своего платья.

Проглотив, неприятный комок, подкативший к моему горлу, я тихо спросила:

- Но, зачем? – и не узнала своего, почему-то охрипшего голоса.

- Моему папе исполнилось сорок пять лет, - также тихо стала объяснять Динка. – Он военный, а все военные в сорок пять лет идут на пенсию. Он больше не будет работать в военном городке и нам не обязательно жить в маленьком Крымске. Мы теперь переезжаем в Москву.

- А какая разница большой город или маленький?

- В большом жить интересней, особенно, когда вырастешь. Только я туда ехать не хочу... А меня никто не слушает.

- Меня тоже никто никогда не слушает, - мои губы задрожали, отказываясь мне подчиняться

- Ты-то чего расстраиваешься? - она грустно улыбнулась, - Ты останешься здесь, на своей улице, со своей школой и подружками в классе. А у меня уже ничего этого не будет. И с Эдиком твоим я, наверное, уже никогда больше не увижусь... А он, между прочим, не такой уж плохой, как тебе иногда это кажется.

 

Они уезжали в полпервого ночи... Нас с Эдькой на вокзал не взяли, потому что нам, с точки зрения родителей надо было вовремя ложиться спать. Но мы этого не сделали, а как только остались одни, брат лихорадочно стал открывать один за другим ящики серванта.

- Что ты ищешь? – поинтересовалась я.

- Тебе оно надо? – буркнул он, но потом все-таки признался, - Одну интересную штуку.

- Кажется, знаю, какую. Она лежит вон там, за мукой.

Как я и думала, Эдька искал глубинные часы.

- Иди, смотри в окно, чтобы они раньше времени не вернулись, - приказал мне брат.

- Но, там же темно. Я всё равно ничего не увижу.

- Когда начнут подниматься на крыльцо, увидишь. А мне этого будет уже достаточно, чтобы всё на место спрятать.

- В таком случае, давай закроем дверь на ключ, а ключ в замке оставим. Когда папа с мамой придут, они своим ключом открыть не смогут, начнут стучать. Ты тогда успеешь всё спрятать, а им скажем, что мы ключ, просто забыли вытащить.

Глаза брата засияли, тем не менее, он проворчал:

- Взрослых обманывать? Признавайся, кто тебя этому научил?

- Они сами иногда обманывают. Мама, например.

- Вот я маме расскажу, - нараспев пригрозил мне брат, по-подростковому грубеющим голосом, - Она придет, я ей, обязательно, скажу, что ты тут про неё говорила...

- Тогда я скажу папе, что ты брал его глубинные часы.

- Чем докажешь? Я их положу на место, и ты ничем не докажешь.

- А чем докажешь, что я говорила? Мне даже на место ничего класть не надо...

- Ладно, заткнись, - оборвал меня Эдька и пошёл, следуя моему совету вставлять ключ в замочную скважину.

 

Я смотрела на то, как брат с огромным интересом вертел железку, пытаясь её открыть, и в моей голове никак не укладывалось, почему сейчас его интересует эта холодная блестящая штучка. Сегодня уехала Динка. Динка, с которой он был знаком ещё раньше, чем со мной. Та самая Динка, которую он несколько лет назад хотел взять себе в жёны, когда станет взрослым... Динка, единственная из девчонок, которая умела находить с ним общий язык.

- Вот, чёрт! Без специального ключа не открывается, - недовольно проворчал Эдик и положил металлический цилиндр на место.

Традиционно пререкаясь, мы побродили с ним какое-то время по дому и разошлись по своим кроватям. Вскоре он ровно засопел, а ко мне никак мой сон не приходил. В тишине ночи послышались шаги родителей, потом они открыли дверь. Я с облегчением вздохнула: Эдька не забыл перед сном вытащить ключ.

- Поставить чайник? – тихо спросила Маня.

- Поставь, - так же тихо ответил ей муж.

Поначалу они пили чай молча, и только поочерёдное посёрбывание свидетельствовало о том, что кто-то в кухне ещё есть. Потом мать заговорила:

- Зря они всё-таки на это решились. У неё здесь была хорошая работа, да и он мог бы себе что-нибудь найти, что б не сидеть без дела. Ведь молодой же ещё.

- Ну, да, - согласился Борис, - его здесь многие знают, куда-нибудь, да пристроился бы. Я как-то предлагал ему к нам на промысел... А в Москве... Кому он там нужен? Такими, как он, отставниками со всего Союза, эта Москва переполнена. Но Ирине Карповне загорелось уехать... Вам, женщинам вечно что-нибудь, как загорится...

- А в том-то и дело, что его здесь многие знают, - обиженным за всех женщин тоном, пояснила Маня, - Она думает, что если его отсюда заберёт, так он там за юбками волочиться не будет... Ах, - она глубоко вздохнула, - свинья везде грязь найдёт...

- Ты это таким тоном говоришь, как будто его к этим юбкам ревнуешь, - в голосе Бориса явно вырисовывалась злая насмешка.

- А ты сейчас таким тоном говоришь, как будто меня к нему ревнуешь.

Я тихонько засмеялась, потому что диалог родителей напоминал нашу с Эдькой вечную грызню. Только у нас фантазия была побогаче и мы так быстро, как они не заканчивали.

Свет потух, и после непродолжительного шороха в спальне, кроме посапывания и храпа, в доме не слышно было ничего.

 

На следующий день ошибки во всех моих тетрадках, как веснушки в марте на лице, возникали непонятно откуда. Пообедав и сделав домашнее задание, я забилась в свой любимый угол. Опять вспомнились бабушка, Аллочка, Юля... А теперь ещё и Динка. Все, кого так сильно любила, один за другим покидали меня. И вдруг стало ясно, почему тот малыш родился мёртвым – больше всех об его появлении мечтала я. «Извини меня», - мысленно обратилась к умершему братику, - «я тогда не знала, что мне нельзя так сильно тебя хотеть. Если бы я знала, то придумала бы, почему ты мне не нужен, как мотоцикл. Правда, это было бы трудно. Потому что ты мне был очень-очень нужен. И сейчас ты мне тоже нужен. Всё равно, братик ты или сестричка. Я бы тебя очень любила. Но именно потому, что ты мне очень нужен, тебя и нет». Пообщавшись таким образом с тем, кого никогда в жизни не видела, совершено не чувствуя своего тела, я побрела на улицу. Она была пустынна, но почему-то более приветлива, чем наш дом. Я уселась на соседскую скамейку и устремила свой взгляд на небо. Быстро бегущие облака создавали ощущение полёта, и на душе постепенно становилось легче. Увидев меня, выбежала из своего двора Люська.

- Ты уже уроки сделала? – спросила она подсаживаясь.

- Да.

- А нам сегодня не задали, потому что весь наш класс сегодня ходил в кино.

- И ты тоже?

- А я что, хуже других?

- А какое это было кино?

- Про войну и про Гитлера.

- Вам показывали, как его убили?

- Гитлера не убили. Он сам отравился. Как понял, что войну проиграл, так сразу же и отравился.

- Чем, - оживилась я, - грибами?

- Почему, грибами? У него яд специальный был, цианистый калий называется. Только в рот положил и сразу умер.

- А где он его взял?

- Ну, так он же у них в Германии там самый главный был. У него, как у царя, всё было, даже яд.

- А яд только у главных бывает?

- Ну почему? Ещё в аптеках иногда продаётся.

- И можно просто так купить? – я задумалась, где бы раздобыть деньги.

- Ага. Так тебе его и продадут! – съязвила подруга, - А вдруг ты кого-нибудь убить хочешь? Яды все только взрослые, у которых паспорт есть, купить могут.

- А когда паспорт дают?

- В шестнадцать лет.

Я прикинула: мне скоро восемь, до шестнадцати не хватает еще восьми. Но как-то я свои первые восемь лет прожила, значит, проживу и следующие. А деньги возьму те, которые родители в шифоньере держат. Они туда не каждый день заглядывают. Эта мысль меня успокоила, и я даже засмеялась над рассказанным Люськой анекдотом.

 

К вечеру у меня поднялась температура, которая без насморка и кашля держалась более двух недель. Маня несколько раз посокрушалась, что нет рядом Ирины Карповны, потому что даже опытная Зоя Григорьевна не могла поставить диагноз и настаивала на госпитализации. Но болезнь исчезла так же внезапно, как и возникла, и мне снова разрешили ходить в школу.

 

- Теперь Берта не твоя, а моя подружка, - заявила Марина Кулачёва, когда я появилась на пороге класса.

- Тебя так долго не было, и мы с Мариной решили, что ты больше в школу не придёшь, - оправдываясь, подтвердила Берта.

Внимательно её выслушав, я молча села на своё место. Всё настолько классически вписывалось в предыдущие события, что я даже не посчитала нужным, что-либо уточнять. Однако девочки, приняв молчание за обиду, на первой же перемене подошли к моей парте.

- Если хочешь, тоже можешь с нами дружить, - виновато сказала Берта.

- У меня уже есть две подружки: Берта и Наташа. А вместе с тобой три будет, - поддержала её Марина.

- Хорошо, - улыбнувшись, кивнула я, но вместе с ними пределы класса не покинула.

 

Какое-то время я предпочитала уединение, выискивая на школьном дворе тихие уголки и возвращаясь после уроков в одиночестве. Но однажды рядом со мной оказалась черноглазая круглолицая смуглянка Валя. Ни в школе, ни по дороге домой я больше не была одна, а вскоре у нас образовалась небольшая девичья компания, которая, когда я очередной раз заболела, дружно и регулярно приносила мне домашнее задание.

 

XIII

 

Весной, после длительного молчания, бабушка сообщила, что к великой скорби и печали, Сарочка умерла. Маня долго плакала над этим письмом, повторяя, что тётя Сара была для неё всегда ближе и роднее матери, а потом приняла решение в ближайший отпуск всей семьёй съездить на Украину.

 

Маршрут они с Борисом выбрали необычный. Сначала предстояло на теплоходе из Новороссийска добраться до Одессы - в этом городе Маня окончила Учительский институт, и там проживала её студенческая подруга. Из Одессы планировалось перелететь на самолёте в Винницу, посетить некоторых родственников, а потом автобусами с пересадкой достичь конечного пункта назначения.

Поездка по морю была приятной только при отплытии, когда вечерний город медленно и красиво скрывался за линией горизонта. Всё остальное время окружающая со всех сторон вода, вызывала неприятную усталость и, несмотря на почти абсолютный штиль, лёгкое поташнивание.

Тётя Жанетка, красивая полная полячка, её седоволосый уже пожилой муж Кирилл Гаврилович, и их пятнадцатилетний сын, Серёга, встретили нас приветливыми восклицаниями и причитаниями, а также украинским борщом и хамсой в тляре. Всё было настолько вкусно, что когда Маня повернула ко мне голову, с целью сказать привычное «Ешь, как следует, и не ковыряйся», обе мои тарелки были уже пусты. А наутро взрослые договорились сходить на толчок, называемый почему-то «Одесский привоз». Меня с собой взять, они наотрез отказались. Жанетка утверждала, что там ребёнка могут украсть или просто раздавить толстыми задницами.

 

Эдька, Серёга и я проснулись, когда в квартире кроме нас уже никого не было. Серёга, несмотря на то, что был мальчишкой, в отличие от Эдика, умел готовить завтрак. А потом он помыл на кухне всю посуду и предложил:

- Знаешь, Эдь, у меня плёнка проявленная есть. Давай, пока нет родителей, фотографии напечатаем.

- А кого ты фотографировал? – поинтересовалась я.

- Не твоё дело, кого надо, того и фотографировал - грубо ответил мне брат и заискивающе обратился к новому другу, - Не берём её с собой. Она нам только всю бумагу засветит.

- Не слушай его, - возразила я. – Ничего не засвечу, я буду тихо рядышком стоять.

Серёга удивленно, поочерёдно смотрел на нас, а потом спросил Эдика:

- Ты уверен? По-моему она очень даже безобидная и послушная.

- Это только на первый взгляд, - ответил тот, - а на самом деле, возьмёт и в ответственный момент откроет дверь. Поверь мне, я-то её лучше знаю.

- Не правда! – закричала я, - Не верь ему.

- Хорошо-хорошо, - немного испуганно сказал Серёга и присел передо мной на корточки. - Понимаешь, Светик, у нас там, в ванной мало места, и мы втроём просто не поместимся.

- Тогда Эдик пусть здесь останется, потому что я меньше места занимаю.

Серёга весело засмеялся.

- Забавная у тебя сестра, - обратился он к Эдьке, - повезло. А я, вот, у родителей один.

- Нашёл чему завидовать, - вежливым тоном возразил брат, - она же девчонка. Был бы у меня младший брат, ещё ладно...

- Ну, не скажи. За сестру, например, по морде кому-нибудь дать можно, а брат, он же тоже мальчишка, сам должен уметь драться.

- Так по морде можно и просто так, без сестры...

- Просто так не интересно. Вот когда кого-то защищаешь, совсем другое дело. Надо, чтобы все знали, что ты не просто сильный. Понимаешь?

Серёга встал и откуда-то из ящика, достал маленького заводного пластмассового цыплёнка, который весело защёлкал по гладкому столу.

- Вот это да! - с восторгом промолвила я.

- Ты, что, никогда не видела заводных игрушек? – удивился парнишка.

- Видела, но только машинки. Представляешь, даже цыплёнок заводной есть, а вот кукол нет.

- Правда? – удивился он.

- А ты когда-нибудь видел заводную куклу? – поинтересовалась я, понимая, что этот умный городской мальчик знает гораздо больше меня и Эдьки вместе взятых.

- Честно говоря, - улыбнулся он, - я вообще на кукол внимания не обращаю. Но ты, наверное, права, заводных кукол нет. И знаешь почему?

- Почему? – от любопытства я вся напряглась и вскочила со стула.

- Потому что почти все изобретатели – мужчины. Но если я стану изобретателем, то запомню твою просьбу и придумаю специально для тебя заводную куклу. Ты мне веришь?

- Конечно, - ответила я, заглянув в его бархатные глаза. Несмотря на всю призрачность обещания, не верить этим глазам было невозможно.

Но фотографии они ушли делать вдвоём, оставив меня наедине с цыплёнком, несколькими журналами «Мурзилка» и честным словом Серёги, после обеда показать весь город Одессу.

 

Одесса, на мой взгляд, не сильно отличалась от Краснодара или Новороссийска: те же большие, многоэтажные дома, те же широкие асфальтированные, украшенные светофорами улицы с быстро несущимися по ним машинами. Запомнилась только очень длинная Потёмкинская лестница. Я даже попробовала посчитать количество ступенек, но на шестьдесят третьей, из-за оживлённых разговоров, сбилась, а подняться наверх и начать всё сначала, энтузиазма у меня не хватило. И ещё, сильное впечатление произвёл памятник неизвестному матросу с вечным огнём, а особенно - почётный караул из школьников в матросской одежде. Мальчики с автоматами в руках стояли неподвижно, а девочки всё время туда-сюда ходили, время от времени вытирая пот с лиц замерших товарищей. Я нашла всё это очень красивым и представила себя на месте одной из девочек, а вместо мальчика - своего соседа по парте. Я даже согласна была вытирать пот с лица Эдьки, если бы он при этом стоял вот так же, красиво замерев

 

Во время прощального ужина Жанетка задумчиво сказала:

- Сейчас модно стало, учить детей музыке. Столько музыкальных школ у нас в городе открылось... Но нашему Серёге уже поздновато начинать, пора об институте подумывать.

- Я хотела Эдика записать, так его не взяли. Сказали слуха нет. А, по-моему, просто желающих слишком много было, - поддержала тему Маня.

- А Свету не пробовала? Я смотрю, она у тебя девочка спокойная, усидчивая, и в школе, говоришь, у неё всё хорошо получается. В музыке, по-моему, усидчивость – это самое главное.

- Да. Ты права. Думаю на следующий год отдать её на класс аккордеона.

Я удивлённо посмотрела на Маню, впервые в жизни услышав, что она хочет обучать меня музыке.

- Ну, ты и придумала, - засмеялась Жанетка, - Глянь на неё. Маленькая, хрупкая. Ты представляешь, как она будет тащить за собой тот аккордеон на сцену. Да её из-за инструмента вообще не видно будет. Скрипка или флейта – вот, что ей подходит.

- Да, действительно, не подумала, - согласилась Маня, - Пожалуй, мы запишем её на скрипку.

- Всегда поражаюсь логике женщин, - вмешался в разговор подруг Кирилл Гаврилович, - Дорогие мои, вы забыли спросить ребёнка. Может быть, ей больше по душе барабан? Скажи-ка нам, Светочка, - обратился он ко мне, - Чем бы ты хотела заниматься в свободное от школы время.

- В свободное от школы время я бы хотела заниматься балетом, но он заканчивается поздно, и меня некому туда водить, - пооткровенничала я, но мои последние слова утонули в смехе окружающих.

- Вот, дура, - проворчал на ухо брат, - Они тебе про Ерёму, а ты им про Фому. Тебя про инструменты музыкальные спрашивают.

- А из инструментов, - попыталась я исправиться, - мне больше всего нравится пианино.

- Что и требовалось доказать! – продолжая смеяться, громко произнёс Кирилл Гаврилович.

Маня же, недовольно сморщив нос, стала вдруг серьёзной и, рассматривая недоеденную рыбу в своей тарелке, пустилась в рассуждения:

- Моя приятельница одна воспитывает дочь. Залезла в долги и купила ей за пятьсот рублей пианино. Ну и что? Она ещё кредит не выплатила, а девочка музыкальную школу бросила. И стоит теперь этот инструмент, пылится, как не нужная мебель. Скрипка, по крайней мере, хоть места меньше занимает, да и стоит, я думаю, не пятьсот рублей.

Она усмехнулась, но кроме меня, её уже никто не слушал: мальчишки о чём-то шептались, мужчины пропустили через себя по рюмочке «вне очереди», Жанетка, хоть и кивала, но, глядя куда-то сквозь стену, думала о чём-то своём. А мне было не понятно, почему мама сейчас вспомнила какую-то приятельницу, её дочку, которая не захотела заниматься музыкой, и совсем забыла Андрюшку Бероева, так чудесно игравшего нам когда-то «Полонез Огинского», а также Моцарта, хоть и медленно, однако лучше, чем радио. Но, я промолчала, потому что Манины высказывания относились к категории «Разговоры взрослых».

 

В аэропорт гостеприимные хозяева поехали вместе с нами. Всю дорогу Серёга что-то тихо рассказывал Эдьке, но постоянно смотрел на меня. А когда все стали прощаться, он взял мои руки в свои и попросил разжать ладони. Я послушалась. Тот самый жёлтенький цыплёнок своим пластмассовым клювом приятно защекотал пальцы.

- Это тебе на память, а про заводных кукол я запомню, - смущённо сказал он и быстро отошёл в сторону, слегка махнув мне рукой.

 

Перелёт на самолёте со смешным названием «Кукурузник» оказался ещё менее приятным, чем путешествие на теплоходе. Мало того что, выданные стюардессой бумажные пакеты, были использованы в полном объеме в прямом и переносном смысле этого слова, но и спустя несколько часов после приземления, никто из нас так ни к чему и не притронулся на столе, празднично накрытом в честь нашего приезда.

Разговоры взрослых были для меня скучны, потому что русская речь перемешивалась с еврейским языком, из которого я не знала ни слова. Мы сидели со сколько-то-юродной сестрой Любой в тени развесистой белой сливы и играли в доктора. Своей активностью и умением быстро идти на контакт, она мне напомнила Свету-маленькую, только не капризничала.

 

В день нашего приезда в село Черневцы, лил проливной дождь, тем не менее, бабушка стояла, встречая нас, на автобусной остановке.

- Откуда ты знала, что мы приедем именно этим автобусом? – удивилась Маня.

- Я знала, что вы приезжаете сегодня, и выходила-таки к каждому автобусу. Я тебе скажу, не так уж часто они здесь ходят. Так, раз в три часа.

- Ты с ума сошла. По такой погоде каждые три часа на остановку бегать...

- А что мне та погода? На мне плащ, галоши, и не страшна мне никакая погода. Зато, скажи-таки мне, как бы вы все сейчас шли, если бы я не прихватила ещё пару плащей да зонтиков.

- Вот здесь ты, мам, конечно молодец, - похвалила Маня. – А мы, вот не подумали и даже один на всех зонт не взяли.

- Что ж, хорошо хоть на старости лет я услышала, что молодец, - говорила счастливая бабушка, по очереди всех нас обнимая и целуя.

 

XIV

 

Бабушка, вместе с мужем умершей Сарочки, жила в маленьком, домике, состоящем только из двух комнат и коридорчика с земляным полом. Дедушка Ицик свободно владел еврейским языком, понимал украинский и даже по-русски мог сказать одну фразу:

- Что она говорит? – спрашивал он обычно Бориса или Маню после каждого моего высказывания.

Всё село, как изюм в булочке, заполняла какая-то наша родня, о которой я раньше не имела ни малейшего понятия. Тёткой Бориса, например, была соседка тётя Фаня, когда-то познакомившая моих родителей. Учительница начальных классов, она пользовалась огромным уважением, как среди всех родственников, так и у односельчан. Её муж работал в книжном магазине, поэтому нам с Эдиком, в честь приезда, в качестве подарка достались две интересные книжки: ему приключения, а мне сказки.

 

Как-то, когда я сидела у тёти Фани, к ней пришли две девочки, Анюта и Мирра. Оказалось, что они наши с Эдиком сёстры, внучки некой Текли, приходящейся Борису тоже тётей. Моя ровесница Анюта - симпатичная, улыбчивая девочка с красивой осанкой и уверенными движениями, могла одинаково хорошо говорить на двух языках: украинском и русском, а иногда она пререкалась со своей бабушкой по-еврейски. Пятилетняя Мирра ни русского, ни еврейского не знала, да и на украинском была не многословна, особенно в присутствии взрослых, чем вызывала шушукания и сплетни о том, что будто она немая.

Мы быстро подружились с Анютой и целые дни проводили вместе. Сестра умела интересно рассказывать и внимательно, не перебивая, слушать. Даже, скептически настроенная против всех, Маня от Анюты была в восторге, потому что девочка следила за порядком в доме, а ещё на её попечении часто оставалась младшая сестрёнка. Я же при всей симпатии к сестре, не считала такое умение личной заслугой. Если бы мой младший братик родился не мёртвым, я бы тоже с удовольствием оставалась с ним вдвоём. А полы мыть, часто и сама порывалась, но Маня пренебрежительно от моих предложений отказывалась.

 

- Давай, ты у нас ночевать будешь, - предложила мне однажды Анюта.

Я задумалась. Общение было интересным и даже приятным. Я ничуть не уставала ни от неё, ни от Миррочки, как когда-то от Светы-маленькой. С одной стороны выглядело заманчиво, не расставаться с девчонками сутками. Но тогда следовало отказаться от вечернего чая у бабушки. И от коржиков, и от сливового повидла. Всё это было выше моих сил. Не из-за самого чая, конечно, и даже не из-за повидла... Главным и решающим фактором являлись несколько часов общения, которые приятным теплом растекались по всему моему телу, напоминая о далёком, уже неповторимом, раннем детстве.

- Нет, Анют, - уверенно заявила я. - Так нельзя. Мы же к бабушке приехали и поэтому жить должны у неё. Иначе она обидится.

- Но наша семья тоже может обидеться, если никто из вас даже одного дня у нас не поживёт.

- Тогда мы каждый день должны жить у кого-нибудь из родственников. Но приехали мы всё-таки к бабушке...

Она молча встала и подошла, к читавшему книжку брату. Пошушукавшись немного и переговорив с Маней, они вдвоём удалились. Уходя, Анюта, победоносно объявила:

- Эдик тоже к бабушке приехал, тем не менее, спать он будет в нашем доме.

 

На утро они пришли к завтраку вдвоём, и сестра, довольная собой и ситуацией, сообщила, что идёт с Эдиком на рыбалку.

- Но мы, ведь, собирались сегодня самодельную куклу шить, - напомнила я. – Хорошо, я одна её сделаю, или вместе с бабушкой...

- Не надо, - ревниво возразила Анюта. – Пойдём, пожалуйста, с нами. Эдь, она, ведь тоже с нами пойдёт, правда? – склонив голову слегка набок и улыбнувшись, она посмотрела ему прямо в глаза.

- Хорошо, если ты так хочешь, - смущённо согласился брат, и посчитал нужным мне разъяснить, – Анюта в сто раз лучше, чем ты. Если бы можно было выбирать, я бы сделал её своей родной сестрой, а тебя, какой-нибудь троюродной, а ещё лучше - вообще никакой.

- Если б можно было выбирать, то моим родным братом стал бы Серёга из Одессы – в тон ему ответила я, уже немного соскучившись по привычной перебранке.

- А он нам никто, и ты его почти не знаешь, - размахивая руками, ответил брат. В его голосе послышались нотки задетого самолюбия.

- Но ты Анюту тоже почти не знаешь, а главное – она не знает тебя, - закончила я разговор и, застегнув сандали, направилась, не дожидаясь попутчиков, к речке.

Вскоре они меня обогнали, о чём-то оживлённо беседуя, а я подумала, не вернуться ли домой. Однако когда мои шаги значительно замедлились, Анюта, оглянулась и, дружелюбно подмигнув, подбодрила:

- Свет, пошли быстрее. Не отставай.

 

Место для ловли выбрал Эдик. Закинув удочку, он приказал нам сидеть тихо, чтобы не распугать рыбу, но та, видно, подслушав разговор, лезть на крючок никак не хотела.

- Это потому что я на червя ловлю, а надо на хлеб, - оправдываясь, пояснил Эдька. – Светка, быстро сбегай и притащи нам хлеба.

- Ну, что, сходим за хлебом, - предложила я сестре.

- Ты, давай, её не подговаривай, а дуй отсюда одна. Анюта же, здесь со мной останется! – командно распорядился брат. – Анют, скажи ей, пусть бежит за хлебом.

- Ну, правда, Свет, что тебе трудно сходить? – поддержала его Анюта.

- А ты, что, со мной не пойдёшь?

- Ну, ты же слышала, Эдик хочет, чтобы я с ним осталась.

- Если бы я всегда делала то, что хочет Эдик, меня бы, наверное, уже в живых не было, - с вызовом сказала я.

- А я тебе не верю, - враждебно произнесла она, - Эдик хороший. Ты специально на него наговариваешь.

- Хороший? – непонятно откуда во мне вспыхнула целая буря возмущений, - А ты у него спроси, сколько он той рыбы уже поймал? Он сюда каждый день приходит. И с хлебом, и с манной кашей... А рыбы, как не было, так и нет. И если бы мы хлеб с собой взяли, всё равно, он бы ничего не поймал.

- А зачем же ты тогда пришла, если знаешь, что рыбы всё равно не будет? – недовольно поинтересовалась Анюта.

- Пришла, потому что ты меня об этом попросила! Я думала, что тебе со мной интересно, а теперь поняла: ты просто не хотела, что б я куклу без тебя шила. А сама я вам обоим здесь не нужна. И для тебя сейчас самое главное, чтобы Эдик был доволен. Так бы сразу и сказала! Я бы и не тащилась сюда, а для куклы за это время могла б уже руки и ноги сделать.

- Но мне и с тобой интересно, и с Эдиком, - смущённо стала оправдываться сестра, очевидно не ожидавшая от меня такого напора.

- Тогда давайте останемся здесь все втроём. Если рыба в речке есть, она и на червей ловиться будет, - предложила я.

- Много ты понимаешь! - крикнул на меня Эдька, а я подумала, что если какая-то глупая рыбёшка и проплывала мимо, то теперь уж точно, испугавшись его крика, смылась подальше от этих мест.

Надувшись друг на друга, мы сидели втроём молча, но не долго.

- Короче, Анют, - не выдержал брат, - принимай решение: или Светка остаётся здесь, но мы тогда ничего не поймаем, или пусть уматывает за хлебом.

- Свет, ну, пожалуйста, - ноющим голосом процедила сестра.

- Пошли вместе, - снова предложила я.

- А вдруг, Эдик тогда без меня рыбу поймает?

- Тогда зачем хлеб? – уточнила я и, решив разрубить «Гордеев узел», заявила, - Если я сейчас уйду, то больше сюда не вернусь. Нужен вам хлеб - идите за ним сами. Или сидите здесь без него хоть до утра. Мне уже всё равно!

Я поднялась с травы и задержалась на минутку, отряхивая платье, в надежде, что Анюта уговорит меня остаться. Но она молчала, и я пошла от них прочь. Лишь когда нас разделили несколько метров, до меня долетел её вопрос:

- Ну, так ты хлеб принесёшь?

Я промолчала, решив, что ответ уже сказала.

 

Неспеша, пробираясь сквозь высокую траву и разросшийся кустарник, я размышляла. Вдруг снова вспомнилась Света-маленькая. Эдька не раз пытался её против меня настроить, даже уговаривал однажды плюнуть на голову, мотивируя, что ей, как маленькой, ничего за это не будет, но та ни на какие уговоры не поддавалась, а на его предложение ответила, что в тех, с кем дружит, не плюётся. Дружбой наши со Светой отношения назвать было трудно, скорее – моя забота о ней. А вот Анюта, с момента нашего знакомства и до сегодняшнего дня, казалась мне настоящей подругой. Лучше б уж, она мне на голову плюнула, чем, заманив, бог знает куда, на речку, дала понять, что моё присутствие ей ни к чему. О Свете-маленькой Маня вспоминала негативно, утверждая, что она капризная, балованная и совершенно не умеет себя вести. Анюту же, всегда ставили всем в пример для подражания. Но, бредя по узкой тропинке, почему-то совсем не хотелось быть похожей на эту очень хорошую девочку. К бабушкиному дому я пришла с мыслями о том, что меня всегда тянет только к плохому: невоспитанные дети на нашей улице и балованная Света нравились больше, чем «добрая душа» Эдик, а также, нашпигованная хорошими манерами, Анюта.

 

- Вы уже пришли? А где же рыба? – спросила бабушка, весело мне подмигнув.

- У Эдика, - ответила я, пытаясь натянуть улыбку и, окинув взглядом комнаты, спросила, - А мама и папа где?

- Они у тёти Фани чай пьют.

- А давай, мы тоже сейчас чай будем пить, - предложила я бабушке.

- Любушка моя, - она всплеснула руками, - Ты хочешь чаю? Может и покушаешь?

- Не, бабуль, давай только чаю попьём, с коржиками. Хорошо?

- Хорошо, моя ласковая, хорошо, - запричитала бабушка, ставя чайник на керогаз, - как же ты у меня уже выросла и повзрослела...

- Что она говорит? – поинтересовался дедушка Ицик, и она ему по-еврейски что-то объяснила.

Мелкими глоточками из фарфоровых, с потёртым рисунком, чашечек мы с наслаждением пили ароматный напиток, и каждый из нас какое-то время находился наедине со своими мыслями, но на всех трёх лицах можно было прочитать чувство полной удовлетворённости.

- Всё-таки у тебя самый вкусный чай и самое вкусное повидло в мире, - гордо заявила я, - и мне ничуть не жаль, что я не пошла спать к Анюте.

- Ты это о чём, любушка моя? – поинтересовалась бабушка.

Я подробно рассказала ей о событиях последних двух дней.

- Ты-таки правильно поступила, - поддержала она меня, - и если той Анюте нужен Эдик, то пускай она там с ним и торчит. А ты туда-сюда, в угоду им, бегать не должна. А рыбу, я-таки скажу тебе по секрету, они сейчас не поймают. За рыбой настоящие рыбаки на рассвете, а то и ночью ходят.

 

На изготовление куклы у нас ушло гораздо меньше времени, чем я ожидала. Оставалось только голову пришить, когда в дом одновременно вошли все: Борис с Маней и Эдька с Анютой.

- Вот, полюбуйтесь на неё, - закричал брат, показывая на меня пальцем, - она тут, с куклой играется, а мы, как дураки, сидим, ждём и думаем, что она нам хлеб принесёт. Мам, - обратился он к Мане, - мы Светку за хлебом послали, а она сюда припёрлась и в куколки играть принялась. Представляешь, как она нас подвела?!

- И мы из-за неё ни одной рыбки не поймали, - добавила Анюта, вежливо заглядывая Мане в лицо.

- Но я же сказала, что если уйду, то больше к вам не вернусь, - напомнила я, пристально глядя на сестру, - и ты с этим согласилась.

- Я не соглашалась, - возразила она, - я ведь ничего тебе на это не ответила...

- Света, как тебе не стыдно! – вмешалась в разговор Маня. - Ты обманула сразу двоих людей. И не просто обманула, ты их подвела!

- Так, - подбоченившись, сказала бабушка, обращаясь к своей дочери, - а теперь слушай меня. Я тут живу и стараюсь не думать, что там у вас в Крымске творится, хотя сердце моё порой ноет, - она правую руку приложила к левой груди, и после глубокого вздоха продолжила, - Ты там у себя хозяйка и ведёшь-таки себя, как считаешь нужным. А здесь хозяйка я. И я-таки не допущу, чтобы в этом доме царил произвол.

Она выскочила, хлопнув дверью. Борис оторвал глаза от какого-то журнала на еврейском языке и, удивлённо фыркнув, окинул всех нас взглядом. Через минуту бабушка вернулась вместе с тётей Фаней.

- Анютка, пойдём со мной, - очень тихо произнесла соседка, - мне надо тебе кое-что сказать.

Когда их силуэты исчезли, Маня, как гусь крыльями при взлёте, замахала на меня руками:

- Так ты бабушке на Анюту нажаловалась? Хороша же ты подружка! А бабушка взяла, и всё тете Фане рассказала, и теперь тётя Фаня будет Анюту ругать. Ну, скажи, красиво это?

- Но, только что Анюта жаловалась тебе на меня, и ты меня ругала. Если ей можно так некрасиво себя вести, то почему мне нельзя?

- Я тебя не ругала, а просто сделала замечание, - поучительно произнесла мать.

- А откуда ты знаешь, что тётя Фаня сейчас Анюте говорит? Может быть, даже замечание не делает, а мирно с ней беседует.

Маня немного смутилась, явно найдя в моём поведении что-то необычное, а я, воспользовавшись паузой, вышла из дома и уселась на крыльцо. Выбежавший из-за угла котёнок, с таким же именем, как и наша кошка, Дрындя, щедро скрасил моё одиночество, взобравшись ко мне на колени.

 

Через некоторое время дверь тёти Фаниного дома открылась и из него выбежала заплаканная Анютка.

- А почему она не захотела у нас ночевать? – с вызовом спросила девочка, повернувшись к двери.

- Потому что очень любит свою бабушку и боится её хоть чем-нибудь огорчить, - раздался знакомый тихий голос из глубины комнаты, - а тебе не обижаться на неё за это надо, а брать пример, как себя вести со старыми людьми.

Сестра, утирая слёзы, убежала, и вокруг стало тихо. Я сидела немного обалдевшая. То, что очень хорошей девочке надо брать с меня пример, своей неожиданностью пробудило во мне чувство гордости и удивления одновременно.

 

На другой день Анюта пришла к нам и попросила у меня прощения. Никаких конфликтов между нами больше не происходило, а прощаясь у автобуса, мы даже обе прослезились. Эдьку тётя Фаня познакомила с каким-то бывшим её учеником, и мы с Анютой его почти не видели. Однажды, он всё-таки прислушался к бабушкиному совету и пошёл на речку на рассвете. Улов состоял из двух маленьких рыбок, которых он сам же и съел, сказав, что ему той рыбы «даже и на один зуб не хватило».

 

(продолжение следует)