Радикулит.

 

Два раза в жизни врачи отказали ему в оказании помощи. Первый раз это было в угольном Экибастузе в середине 60-х годов двадцатого века.

Ошпарив руку горячим паром на работе во время ремонта паропровода, Димыч сразу же пошёл в поликлинику в надежде на помощь и дальнейшее освобождение от работы. Рука была обожжена от кисти до локтя, кожа сгорела, мясо кровоточило – страшно было на это даже смотреть.

В поликлинике его направили к хирургу-травматологу. Когда вошёл в кабинет, то увидел толстую женщину в белом халате, похожую на тумбу, которая манерно прохаживалась по кабинету. На груди её болталась какая-то безделушка. Изображая деловой вид, она подошла к столу, наклонила голову набок, как курица, и стала рыться в бумагах. Димыч сначала подумал, что она видит только на один глаз, но постепенно разгадал причину наклона головы, – нос у неё был так велик, что мешал разглядывать бумаги на столе.

– Какой, однако, большой рот у этой женщины, – думал он, глядя на её лицо. Значит, Природе угодно было подарить ей вот такую огромную пасть. А для чего? – спрашивал Димыч себя. – Может, для спасения тяжелобольных или утопающих, для успешного проведения искусственного дыхания по методу «рот в рот», – вот такие мгновенные вопросы и ответы проносились в голове больного. А на краснощёком полном лице врача с выпученными глазами было написано столько тупой важности, что невозможно было это не заметить.

– Покажи, голубчик, что там у тебя? – прогундосила женщина.

Димыч осторожно освободил обожжённую руку: опухшая рука была без кожи, распаренное мясо выпирало и было в крови – невозможно было дотронуться.

Врач брезгливо глянула на рану, потом перевела свой нахальный взгляд на больного и спросила:

– Кем ты работаешь?

– Сварщиком, в котельном цехе ТЭЦ. После каждой рабочей смены приходится мыться, котельная работает на угле – грязи хватает. К тому же, это у меня рабочая рука, – сообщил он, кивая на свою изуродованную руку.

Милосердие в душе этой «тумбы» близко не ночевало. Она повернула свой нос, выполненный Природой наверняка по спецзаказу, в сторону больного, потянула широкими ноздрями в себя как можно больше воздуха и победоносно поставила диагноз:

– Сварщиком ты можешь работать, голубчик, не забывай, что у тебя есть еще левая рука; иди, нечего сачковать!

Растерявшись после таких слов врача-специалиста, Димыч не сразу обрёл дар речи, он почувствовал только, что сердце у него застучало, как молот. Заключение травматолога словно обухом ударило его. Не мороз, а целое Карское море пробежало по его спине.

– Ну, что стоишь? Пошёл вон! – крикнула «тумба», затопав ногами об пол.

– Куда-а? – шёпотом спросил больной, находясь в полном недоумении. В груди у него что-то оборвалось. Он знал, что с такой рукой работать невозможно. «А для чего же тогда здесь сидят вот такие бездельники в белых халатах?», – рассуждал он про себя. И вдруг неожиданно для обоих его смелые мысли зазвучали в кабинете врача:

– Вы здесь находитесь только для проформы. Наверняка все институтские знания медицины у вас находятся не в голове, а намного ниже. И диплом у вас купленный, да, да, купленный! – резанул Димыч на её хамство.

«Тумба» вскочила точно ужаленная. Пасть её раскрылась до неимоверной ширины; шнобель побагровел, увеличился в размерах и съехал набок; ноздри задвигались неритмично, что даже стало немного страшновато. Завертелась, заёрзала «тумба», как сало на сковороде.

– Милицию! Вызывайте скорее милицию! – бешено кричала она в дверь.

Больной понял, что положение его безнадежно, и ушёл.

Второй раз аналогичная история произошла с ним в Надыме. Многие северяне на своей шкуре испытали, как на трассах нефтепровода или газопровода самый крепкий организм надламывается или, по крайней мере, зарабатывает себе на всю жизнь тяжёлую болезнь. Многолетняя сварка в закрытых сосудах при любых морозах (в то время рабочие дни на трассе редко актировались, несмотря на пятидесятиградусные морозы), холодные «балки», непросушенная одежда и дырявая обувь, рвачество: «давай! давай!» по случаю сдачи «горящих» объектов к знаменательным датам или же просто необходимое перевыполнение плана для присвоения «героя» угодному властям избранному бригадиру – всё это бороздой проехало по организму Димыча и оставило в нём слишком глубокие следы.

Это было глубокой осенью. Вдруг ни с того ни с сего он почувствовал, как будто кто-то по всей спине натыкал здоровенных гвоздей. Не мог ни сидеть, ни лежать. Не мог поднять даже чайник. Вот и решил он пойти к врачу.

В регистратуре поликлиники дали ему талон к невропатологу Сучкодралой. Заходит он в кабинет, а там сидит расфуфыренная женщина средних лет с узким, малообещающим лбом, окружённая облаком ароматных духов, и поправляет перед зеркалом свои белокурые волосы. Строгая, надменно-ученая физиономия врача с тонким туловищем, как ныдинская корюшка, важно повернулась к больному и безразличным тоном предложила:

– Можете садиться.

Ни одна часть тела не хотела слушаться его, только ноги в коленях сгибались, и можно было как-то ещё двигаться. Он с трудом присел.

Взяв в руки амбулаторную карту больного, врач начала читать:

– Та-а-ак, место жительства – трасса; специальность – сварщик; место работы – СМУ-5 треста «СТПС». Чего ж ты хочешь, сварной?

– Да вот, не могу ни ходить, ни лежать, даже умываться тяжело. Поясницу страшно ломит, – глухо проговорил Димыч и невольно застонал.

– Чего ты стонешь, словно родить собираешься! А ещё трассовик называется! Становись на кушетку коленями и наклони туловище вниз, проверю напряжение.

Как известно, непомерные страдания обостряют интуицию. Больной вдруг понял по жестокости взгляда врача, что та не верит в его высказывания, к тому же он не мог так быстро выполнить требование врача, хотел забросить правую ногу на кушетку, но вместо этого плюхнулся на кушетку.

– Ну что ты как медведь завалился, на колени, тебе говорят, вставай! – кричала она.

Димыч собрал всю свою волю в кулак, его никогда не покидало присутствие духа, он был готов к любым капризам судьбы. Вот он встал на колени, протянул руки к стене, упёрся и застыл в такой позе – спина ничуть не прогибалась. Поясницу сжимало в тиски, точно по ней «Катарпиллер» прошёл. Он долгим вопросительным взглядом смотрел на важную физиономию врача, думая: «Странная, однако, женщина, – чего ради она напускает на себя учёный вид? Глядя на неё, можно представить, что она и в самом деле президент Академии наук. Нет никакого сочувствия к больному, а на лице жирными буквами написано: «Я честный врач, дала клятву Гиппократа, и надувать себя не позволю!»

«Корюшка» села на табурет, сверкнула на больного холодным взором и нервно произнесла:

– Ты притворяешься, нет у тебя никакого радикулита! Просто не хочешь ехать на трассу сопли морозить, вот и всё!

Голос её дребезжал, как треснувший котелок, и больно отдавался во всём теле больного, который стоял как вкопанный, застыв от изумления.

– Вот так номер! – подумал он.

Такое оскорбление и унижение чести и достоинства старого трассовика человеком в белом халате, конечно, он запомнит надолго, и примерно через год мы уже увидим плоды такого неверного врачебного диагноза.

Был вечер. Он шёл, понурив голову, по неосвещённой улице Надыма. Мысли его были тяжелы, гнетущи. Дождь хлестал по всему телу, а пронизывающий осенний ветер шумел в голых ветках лиственниц и вечнозелёных кедров, трепал одежду и, словно сочувствуя ему, подталкивал в широкую спину.

Проходит месяц, другой. Боль в пояснице утихла. Чтобы не уволили с работы по статье, ему пришлось перейти в другое управление, так как работать на трассе в то время он не мог. Часто вспоминал встречу с «корюшкой», а её злой язык постоянно напоминал ему о прошлом и требовал возмездия. Не секрет, что работа сварщика не всегда приносит радость, и, видимо, поэтому Димычу захотелось маленько отдохнуть, съездить дня на три в Москву, повидаться со своим армейским другом прямо в середине недели. А для этого ему необходима веская причина на работе. И тут ему приходит в голову неожиданная мысль пойти к этому же врачу, Сучкодралой.

В этот раз он являет себя перед ней во всем величии своего таланта в области медицины. Как говорил Гиппократ: «Для чрезвычайной болезни – чрезвычайные средства». Принял в коридоре трагическую позу вопросительного знака, состроил такую страдальческую мину, что, глядя на него, любой мог почувствовать в себе явный упадок сил. Даже больные в узком коридоре расступились перед ним и без очереди пропустили его в кабинет врача.

Увидев знакомого пациента в такой уродливой позе, напускная строгость и важность вмиг сошли с лица «корюшки», она быстро предложила ему стул, не стала проверять на прочность его спину своим коронным методом, и на лице у неё не было той надписи: «Я честный врач, дала клятву…»

Димыч крепко держался за поясницу, не выходил из вопросительного знака и для пущей верности глухо стонал.

Сучкодралая глянула на пациента своими жгучими глазами и тут же, бесповоротно поставила диагноз:

– Вот теперь у вас действительно радикулит!!!

Выписав пилюли с мудрёными названиями, она протянула рецепты, больничный лист и сказала:

– Лекарства купите в аптеке, ежедневно будете ходить на физиотерапию, на уколы, и придете через пять дней.

Злой язык сделал своё злое дело: кровью и потом добытый радикулит действовал безотказно, как твёрдая валюта.

Лицо у Димыча сияло каким-то торжеством. Никогда коридор поликлиники не казался ему таким коротким и безлюдным. Он мгновенно оказался на улице.

Вечер был тёплый, безветренный. Солнце уходило за горизонт. Высоко в небе, прямо над головой, стройными рядами, перекликаясь друг с другом, летели гуси в тёплые края. Их задушевные песни всегда волновали сердце трассовика, он каждый раз провожал их долгим, тёплым взглядом, желая пернатым счастливого пути.

Но тут, пока читатель, давший волю своему воображению, рисует исход врачебного диагноза, перейдем к другому забавному случаю, который произошёл в столице.

Приехав в Москву, Димыч сразу же направился к своему армейскому другу, который оказался дома. Однополчанин Николай Лукин, его мать, жена, ребёнок – все дружелюбно встретили его.

Перво-наперво друзья пошли в большой гастроном – надо же отметить встречу с однополчанином!

– Ты куда это так много набираешь, с собой, что ли, хочешь взять? –интересовался Лука, глядя на две большие сумки, набитые различными продуктами и спиртным.

– Не переживай, Никола, выпьем и съедим, – с гордостью заверил северянин.

А москвич не мог поверить, что за одну ночь можно справиться с таким объёмом продуктов и спиртного.

Женщины накрыли стол, все дружно уселись и усердно начали работать челюстями. Время летело быстро, так же быстро исчезали со стола продукты и содержимое бутылок. На «халяву» налетели даже те соседи, которые вообще в этот дом раньше не заходили.

Друзья так укомплектовались, что наутро Николай проспал работу. Димыч проснулся раньше, сказывалась разница во времени – на два часа вперёд. Захотели похмелиться, но ничего не нашли – всё было выпито и съедено.

– Вот так москвачи, – думал гость, – могли ведь и удавиться…

Болели головы у всех. Николай не мог встать, надымчанин оказался покрепче, – бодро шагал по квартире.

Лука переживал, что если он прогуляет, то выгонят с работы. Такая серьёзная была у него фирма.

Димыч курил «беломор» и всё о чем-то думал, думал…

– Вот что, дружок, – сказал он, наконец, озарённый новой, только что мелькнувшей идеей, – пойду-ка я за тебя сегодня на приём к доктору. У меня с ними свои счёты!

Такое заявление старого испытанного друга, с которым не раз приходилось ходить на самые ответственные задания в том самом городе, где находилась последняя ставка Гитлера (это – город Ордруф в Тюрингии), обрадовало Луку. В глазах у него блеснула обнадёживающая искорка. Он быстро встал, оделся по-военному. У обоих в этот момент в голове были одни и те же думы. «Сам погибай, товарища выручай!» – такое правило было законом для всех воинов-гвардейцев особого батальона небольшого отряда разведчиков возле границы, где и проходили службу десять лет назад наши герои.

– Я согласен. Но когда ты уедешь, я запутаюсь в этой медицине.

– Главное – нам вырвать больничный, а дальше ты его сам закроешь, –успокаивал Димыч.

– Я даже не знаю, как вести себя с радикулитом, никогда не приходилось встречаться, – искренне переживал москвич.

Разработав дальнейший план действий, они медленно двинулись в поликлинику, к участковому врачу. Было решено, что Димыч зайдёт с амбулаторной картой Лукина, который в это время будет находиться в другом конце коридора.

Северянин медленно ковылял по ковровой дорожке широкого коридора поликлиники. Увидев на двери табличку: врач-терапевт Сергеева Ева Михайловна, он смело распахнул дверь кабинета.

За письменным столом одиноко сидела молодая женщина лет 27, очень приятной внешности. Пациент положил на стол врача амбулаторную карту Лукина и, не спрашивая разрешения, присел на стульчик. Лицо женщины дышало такой свежестью, как будто она только что вышла из вкусной парилки деревенской бани.

Врач не стала пытать «больного» особыми приёмами, положила его на кушетку, приподняла сначала одну ногу, потом вторую. Вот тут-то и проявил себя наш герой, применив свои знания в медицине, то есть, немного подкорректировав свои действия перед врачом в отношении диагноза: он неожиданно крякнул и противным голосом застонал.

– Где же вы заработали свой радикулит? И давно это у вас? – спрашивала Ева Михайловна.

«Больной» в данном случае не мог говорить правду «своему» врачу. Он пришёл всего лишь за больничным листом. А внимательный врач не хотела его отпускать от себя так быстро. Не торопясь, обследовала работу сердца, лёгких, измерила давление, спрашивала о жизни, о семье, работе…

– Изо рта у тебя, как из кабака! – подчеркнула доктор. – Ты уж сильно не закладывай, шофёр всё-таки, умей себя воздерживать, тем более людей возишь, – сказала она, любезно улыбаясь. Это была добрая, открытая улыбка, и ни в одном уголке её красиво изогнутого рта не видно было и намёка на коварство. Доктор глядит на своего «больного» ласкающим, благоговеющим взором, отчего у пациента внутри неожиданно начинают пробуждаться знакомые сладкие чувства.

Димыч от удовольствия чешет себе затылок и косится на окно, точно не к нему речь, а сам больше слушал этот приятный, воркующий голос молодой врачихи. Когда в разговоре она спросила, много ли денег он получает на работе, «больной» с горечью ответил:

– Думаю, что чувство вины у меня гораздо больше, чем моя годовая зарплата!

Врач ничего не могла понять из сказанного, лишь только улыбнулась белоснежной улыбкой, вручила больничный и ласково проговорила:

– Лечитесь аккуратно, у вас запущенный пояснично-крестцовый радикулит. И впредь старайтесь тяжестей не поднимать!

Откуда она могла знать, что с этим немногословным «больным» никогда больше не придется встретиться.

– Чувствительно Вас благодарю, товарищ доктор, – сказал он и вышел из кабинета врача.

На другом конце коридора его ожидал Николай. Димыч издалека показал ему больничный лист, и по лицу однополчанина разлилась медовая улыбка…

Через два дня они расстались.

Долгое время ничего не было известно, и только через год после тех событий, во время своего отпуска, из уст Лукина Димыч узнал концовку этой истории.

В назначенный врачом приёмный день Лука пришёл к ней в кабинет. Ева Михайловна сразу и не заметила подмену, этого она не допускала в мыслях, вполне вероятно, что такой прецедент в её практике был впервые, и, ничего не подозревая, она вежливо попросила больного лечь на кушетку. Лука, надув щёки и выпучив свои голубые глаза, изображая страшную боль в спине, громко стонал, хватался за поясницу, – как учил его учитель, – и медленно лёг на кушетку пузом вверх. Подошла врач. И вдруг глаза её увеличились, брови стали приподниматься всё выше и выше. Заподозрив, что перед ней не Лукин, тут же погасила механическую улыбку. Прищурившись, со всех сторон начала разглядывать его. Она не спускала с него глаз и следила за каждым его движением. Николай ёжился под её пристальным, разоблачающим взглядом, как заяц под взглядом голодной волчицы, и готов был провалиться сквозь землю. С перепугу у него забарабанило в ушах, сама собою расстегнулась ширинка.

– Попался, лопух! – подумал он, – теперь мне крышка, сообщат на работу и мигом вытурят!

Врачиха, когда убедилась, что перед ней не тот больной, который был у неё в прошлый раз, впрочем, она точно и не знала, который из них настоящий больной, – не это теперь главное, – резко вскочила и быстро зашагала по кабинету. Сначала она побледнела, потом вся раскраснелась. Лицо исказилось ненавистью, глаза заблестели свирепой злобой.

Увидев, что глаза доктора становятся всё сердитее, Лука умолк и надёжно прикрыл голову руками, словно ожидая, что его сейчас шарахнут по башке.

– Боже мой! – думал он, в отчаянии крепче хватая себя за голову. – Будь проклят тот час, когда мне пришла в голову пагубная мысль согласиться присвоить себе чужую болезнь!

– Нечего разыгрывать передо мной невинного барашка! Уходите! – крикнула врач и зло кинула «больному» закрытый больничный лист.

Не стала она допрашивать «больного»: кто? зачем? откуда?…

– Пронесло, – радовался Лука и как ошпаренный выскочил из кабинета.

 

21 ноября 1998 г.

 

Верендеев Дмитрий Петрович.