Патриот

 

Правду сказать, черт знает, почему мне вспомнилась эта, в общем-то, совершенно пустяковая история. Я давным-давно покинул те края, расхаживаю теперь в костюме с галстуком и веду жизнь совершенно непохожую на тогдашнюю. А тот человек – мой бывший сосед, он потерялся в водовороте и вряд ли когда-нибудь встретится еще. И все же иногда, включив телевизор или подслушав случайный чужой разговор, я вдруг снова вижу метель за окном и доносящийся из соседней комнаты голос: «Все предали…я один за Россию остался…Что? Не вышло? Суки…у-у-у!».

 

Тяжелый день закончился, и я весело шел домой, похрустывая свежайшим, нежным, как взбитые сливки снегом под ногами. Наш крошечный, серый, потерявшийся среди сопок Арктики куда надежнее, чем замок спящей красавицы в кустах шиповника, поселок в этот поздний час казался мне милым и уютным. Угрюмый небесный старик, посыпавший грешную землю своей снежной мукой, решил вдруг передохнуть и посмотреть на дело рук своих. Небо сразу распахнулось и засияло пусть редковатой, но такой яркой, какой не увидишь в большом городе россыпью звезд. Над горизонтом поднялись громадные столбы света совершенно библейского вида – странный оптический эффект происходящий от лучей прожекторов над парками и складами соседних поселков. Я брел, задрав голову к небу. Там уже все было готово к волшебному спектаклю, недоступному обычному человеку, жалко прозябающему к югу от полярного круга. Там среди редких, но ярких словно пригоршня брильянтов звезд, вовсю ползли, извиваясь, огромные белые змеи северного сияния. И тишина. Потрясающая, космическая, безразличная тишина, в которой, кажется, вот-вот расслышишь голоса древних богов. Кругом, не было видно не одной живой души, освещенные окна казались подделкой, часть декораций все того же безмолвного спектакля, так что все это великолепное ночное зрелище предназначалось одному мне. Я брел домой, разбрасывая носком ботинка снег, размышляя о том, о сем.

Впрочем, крошечный, в пять домов поселок не предполагает длительных прогулок, и через минуту я уже открывал скрипучую дверь общежития. Быстро поднялся по лестнице, и вскоре уже отряхивал снег с воротника в прихожей нашей квартиры.

Стоя в прихожей, я отряхивал снег с воротника и шапки. Я прислушивался к, доносящимся из недр нашей общей двухкомнатной квартиры, звукам и предвкушал заранее горячую чашку чая, бутерброд с дешевой вареной колбасой и сыром (образ жизни был вполне спартанским). Поначалу все было тихо и пустынно. Нет, скорее как-то безжизненно, даже, несмотря на свет на кухне и отчетливое бормотание телевизора, доносящееся из большой комнаты. Знаете, бывает такое чувство, что вот войдешь сейчас в комнату, а там покойник.

Раздевшись, я осторожно прошел на кухню, включил чайник, потом вернулся в коридор и приоткрыл дверь большой комнаты. Там перед телевизором, прямо на своей, застеленной синим казенным одеялом, сидел Он.

Кто Он? Черт его знает. Человек не человек. Да нет, человек конечно. Он появился среди нас (тогда я и трое моих товарищей по квартире все были в сборе) как демон или вампир прямо среди ночи.

Мы уже допили свое вечернее пиво - недорогая, но не вполне безвредная привычка, превратившаяся со временем из развлечения в суровый мужской ритуал. Так вот, всем мы уже улеглись в кровати, и вяло переговаривались, готовясь уснуть. Как вдруг заерзал, защелкал клестом в замочной скважине ключ. У двери возились долго, дергая за ручку, налегая плечом, терзая злосчастный замок. Можно было бы встать и открыть дверь самим, но все мы помнили, что в квартире осталась еще одна незанятая кровать, и что кто-то там должен прибыть. А прибыв поселиться.

В общем, мы лежали под одеялами и малодушно надеялись, что полуночный визитер, помучавшись, как следует у двери, может быть, падет духом, оставит нас в покое и навсегда скроется в ночи. Но не тут-то было, наш будущий сосед был не из таких. Через двадцать минут замок поддался и дверь, издав на последок протяжный протестующий вопль, распахнулась.

Да, многое можно сказать о человеке по тому, как он входит в дом. Было слышно, как на пол со звуком мертвого тела рухнула его сумка, потом из коридора зачихали, забормотали, засморкались, полетела с вешалки чья-то одежда. Наконец как-то противно визгливо щелкнул выключатель, и дверь нашей комнаты засияла, словно во мрак преисподней кто-то просунул архангельский огненный меч.

Через минуту-другую Он уже стоял на пороге, испуганно косясь то на меня с соседом, то на последнюю пустую койку. Он был похож на, вставшего на задние лапы кота. Только без хвоста и усов. Новый сосед был парнем лет двадцати, невысоким, коренастым с круглой головой и круглыми, совершенно кошачьими желтыми глазами. Во всех движениях его чувствовалась какая-то настороженность, пугливая готовность отпрыгнуть и пуститься наутек. Так, наверное, впервые входят в тюремную камеру. Хотя, чего болтать, сам не видел. Мы с соседом невнятно поздоровались с вошедшим и тут же потребовали погасить свет. Затем мы совершенно синхронно повернулись стенке и постарались заснуть. Два других наших товарища, живших во второй комнате, не подавали никаких признаков жизни вовсе.

 

Так он появился в нашем доме и в нашей жизни. Нет, не стоит думать о нем ничего особенного – в нашей жизни с избытком хватало куда более колоритных личностей. Тут был эффект скорее обратный. Представьте, что рядом с Вами действительно поселился не очень-то интеллигентный, но довольно скромный, и даже какой-то забитый вампир. Нет-нет да выпьет, разумеется, извиняясь и обещая никогда больше этого не повторять стаканчик крови у вас. Жена ваша как-то бледнеет (наверное, бедняжке витаминов не хватает), у детей режутся клыки, и они не очень любят солнечного света – проклятый Макдональдс. Вы к вампиру с претензией, а он смотрит на вас затравленно и преданно рассказывает что-то о трудном детстве и больной бабушке. Напоследок, он еще и попросит одолжить рублей пятьсот до получки (срочно нужно купить что-то такое без чего жить нельзя, а денег совсем нет). И вы ему дадите, потому что не хотите быть черствой скотиной. А так вы вроде бы скотина душевная.

 

И катиться себе колесо жизни. По арктическим снегам, катиться точно также, как по Невскому проспекту или Тверской. Показывая то мелькание ярко раскрашенных спиц, то грязный обод выскочивший только что из какой-то сомнительной кучи.

Новый сосед, между тем ломал наши чайники и радиаторы, терял при сомнительных обстоятельствах ключи, брал деньги без отдачи. Пил черти с кем (без черти кого, то же пил, но не так что бы уж очень: как все, ну может, не намного больше). Открывал рот исключительно для того, что бы что-нибудь попросить или вывалить на вас поток отборной, вязкой и черной как горячий асфальт, похабщины. Был, как бы так сказать, не слишком ценим ни начальниками, ни подчиненными. Да и вообще, кажется никем во всем мире.

Нет, в самом деле, чем больше думаешь о нем, тем отчетливее и вернее кажется сходство с вампиром. Он словно бы и не принадлежал к нашему миру, а так только: прибыл сюда подкормиться и передохнуть перед какими-то темными вампирскими делами.

Я уже думал, что распрощаюсь и покину север, так и не увидев ничего примечательного или характерного с его стороны. Чего-то такого выходящего за рамки его самого. И вот…

 

Он сидел перед телевизором, размахивая, зажатой в кулаке железной кружкой. Впереди на, застеленном газетой, стуле высилась целая гора уже обглоданных, а так же еще годных в дело ошметков вяленой рыбы. В ногах его стояла здоровенная - литра на два с половиной початая баклага с пивом. Еще несколько поменьше, уже опустевших, раскатились по полу и валялись как удачно сбитые кегли. В комнате было невыносимо жарко. Два масляных радиатора помогали, как могли ускорить таяние полярных льдов и работали на полную мощность. Жара, удушающие испарения вяленой рыбы и крепленого пива, какое-то ощущение напряжения и тревоги, разлитое в воздухе. Я словно бы видел перед собой поле сражения. Мой сосед размахивал кружкой, словно саблей, решительно вглядывался вперед и выкрикивал что-то невнятное и повелительное. А эти редуты из пивных бутылок и флеши из рыбных останков. Хотите - верьте, хотите - нет, но в тот момент он напоминал Наполеона под Аустерлицем, еще моложавого, но уже слегка обрюзгшего. Нет, в самом деле, в этот момент им можно было любоваться. Если б я не видел, что мой сосед порядочно пьян, т посчитал бы, что он, наконец, сошел с ума.

 

Наконец, я обратил внимание на работающий телевизор. Не могу сказать, что именно я ожидал там увидеть. Так отчаянно взволновать человечка перед экраном вроде бы могла либо порнушка особо крепкого посола (что надо сказать было довольно сомнительно, так как телевизор худо-бедно ловил только два государственных канала, а других средств воспроизведения в нашем доме отродясь не водилось). Либо пришедшее среди ночи сообщение о полном запрете в России пива, что, в общем, то же было делом маловероятным.

 

А телевизор, между тем, показывал чемпионат мира по легкой атлетике. Шумели разукрашенные флагами трибуны. Какие-то одинаковые иностранного вида и неопределенного возраста женщины сидели рядами как птицы. Мужчины в очках и кепках перегибались через кресла и кричали чего-то в пространство. Дети рвались куда-то по своим важным делам. Фотоаппараты, бутылочки с водой и флажки присутствовали в количестве соразмерном обстоятельствам, то есть ровно столько, сколько получалось удержать при помощи всего двух рук. Какие-то люди все время спускались по лестницам. Бог их знает зачем. Наверное, хотели сказать что-то ободряющее спортсменам. Другие поднимались им навстречу. Видимо хотели передать что-то от спортсменов их знакомым. Было, шумно, тревожно, но при этом как-то довольно благостно. Тут легкие атлеты явно выигрывали по сравнению, скажем, с футболистами.

 

Вдруг что-то хлопнуло, и по стадиону понесся стремительный, словно водоворот в раковине, человеческий табун.

- Начался забег женщин на средней дистанции, - произнес усталый деловитый баритон за кадром.

- Среди участниц наши ведущие спортсменки Анна Терентьева и Татьяна Байбако.

- Танечка, Анечка я с вами, - вдруг истошно завопил мой сосед.

Он голосил словно голодный динозавр в джунглях.

- Вперед выходит австралийская бегунья Элис Уотсон, Аня – вторая, Татьяна – пока четвертая, - голосом ровным, словно читая железнодорожное расписание, произнес комментатор.

- Анечка, Таня все вас предали… один я с вами, вон они там спят, - отчаянно махнул кружкой куда-то в сторону окна сосед, - не волнуйтесь девчонки, я тут с вами.

Комментатор в телевизоре на это ничего не ответил, и я обратил внимание на происходящее на экране. Стремительно мелькали, перевитые тугими мышцами, ноги. Локти бешено молотили воздух. Даже лица были напряжены до предела.

- А почему? Да потому, что и всем наплевать (ну, положим, он использовал немного другое, но похожее слово), наплевать им всем, - с горечью произнес сосед, - им бы только пожрать, выпить, да бабу еще… ох, вот я бы вас сейчас!

Он задвигал бедрами и свободной от кружки рукой, символически изображая половой акт.

Трибуны взревели громче, а темнокожая австралийка, кажется, начала сдавать, и девушка с российским флажком на майке продвинулась немного вперед.

Сосед в это время закусил рыбкой, хлебнул из кружки и продолжил невнятной скороговоркой:

- Вы главное не волнуйтесь, бегите спокойно, мы тут им всем покажем. У меня друзья в Томске. Вот такие ребята! Если что, мы сразу подъедем, не вопрос… судье в рыло. Мы за Россию. Не то, что эти. Им всем наплевать. Я, я один.

Элис Уотсон начала отставать. Первая девушка с российским флажком чуть увеличила отрыв, а за спиной австралийки появилась вторая россиянка. Гул стадиона стал каким-то басовитым, флаги на трибунах замерли. Все ждали. По лицам, плечам и животам спортсменок градом катился пот, глаза стали неживыми как на фотографии. Начальный табун расслоился и вытянулся в редкий неправильный рой. Комментатор куда-то пропал.

- Я в вас верю! Да, потому, что мы с вами настоящие русские девчонки, а они все, - сосед показал кружкой в телевизор, - шлюхи… я бы их всех… Верю я в вас, девчонки!

Пару секунд сосед жевал рыбу и наблюдал за, происходящим на экране, тусклым, словно лампочка в общественном туалете взглядом.

- Они нам подгадить хотели. Вижу, - неожиданно удовлетворенным и даже несколько игривым тоном проговорил он, и вдруг показал куда-то в пространство кукиш. - Не выйдет, вот вам!

Он отложил кружку и несколько раз подряд жестами показал, что мол «вот вам».

В этот момент вдруг все кончилось. Трибуны взревели – одна из бегуний пересекла финишную черту. Тут же появился комментаторский голос. Все тем же ровным, не выражающим никаких эмоций тоном, он произнес: «Итак, уважаемые наши телезрители, российские атлеты одержали долгожданную победу: Анна Терентьева – первая, Элис Уотсон – вторая, Байбако – третья. Впереди нас с вами ждет еще соревнование по метанию ядра».

Сосед радостно вскочил с места, и пиво, мешаясь с кусками рыбы, полетело на пол. Победительница стояла согнувшись, ее ребра ходили ходуном, как у загнанной лошади. Другая спортсменка обессилено упала на траву, еще несколько присели или просто бродили, стараясь отдышаться. А сосед стоял посреди комнаты бил себя кулаком в грудь и орал во всю глотку: «Мы их сделали, паскуд. Гадили они нам? Помогло? На! Выкуси! Потому, что я с вами девчонки. За Россию. Все вас предали. Никто не верил. Все спать легли. Выпить не с кем. А я один знал. Я знал. Анечка вот тебе (он вытянул губы трубочкой и поцеловал воздух). А ты, как там тебя? Элис. Ты сюда еще раз только приедь - я тебя сразу... Нам тут свои девчонки нужны! Вы все су-у-уки!»

Я осторожно закрыл дверь и пошел на кухню пить чай. За окном повалил густой снег, сквозь который еле-еле пробивался свет из дома напротив. Горячая чашка дымилась в руках. А из-под закрытой двери еще долго доносилось: «Анечка… Танечка… наши русские девчонки… я один… все предали… я бы вас…суки…у-у-у!!!».