Снегирь в руке съежился и закрыл от страха черные бусинки-глаза. Пальцы ощущали теплое тельце птички и учащенное биение ее сердечка. Что должна была чувствовать крошечная пичуга рядом с таким монстром, находясь в полной его власти? Конечно, она уже простилась с жизнью, даже не пыталась вырываться и сопротивляться неумолимо приближающейся развязке…

Птичка была куплена в зоомагазине на деньги, сэкономленные на школьных завтраках, одна, без переносной клетки. Продавщица, которая отловила ее сачком в вольере, удивленно посмотрела на меня, но возражать не стала: воля покупателя – закон, даже если этому покупателю только двенадцать лет. В вольере сидело еще множество других птиц: сереньких чечеток в маленьких красных шапочках, важных дубоносов с мощными клювами, безуспешно испытывавших на прочность прутья стальной решетки, разноцветных щуров и, конечно, снегирей – самцов с ярко-красным брюшком и скромно окрашенных самочек. Все пернатые были нашими зимними гостями, прилетевшими в город в поисках корма из отдаленных регионов, гостями, которых люди превратили в пленников, поместив за решетку и выставив на продажу.

В соседнем садке весело щебетали, целовались, чистили перышки и переругивались волнистые попугайчики: зеленые, желтые, голубые, пестрые – на любой вкус. Для них клетка была родным домом, другой жизни птички просто не ведали – уже много поколений их предков рождалось, жило и умирало рядом с людьми, составляя им компанию, становясь домашними любимцами, общаясь с хозяевами на их языке. Попугайчики уже не представляли себе иного мира и воспринимали кормушки, подвесные зеркала и жердочки как должное. Но снегири и чечетки не размножаются в неволе, попасть сюда они могли лишь благодаря человеческой хитрости и корысти, сделавших пташек заложниками нашей любви к экзотике. На фоне ярко окрашенных попугайчиков наши российские пичуги выглядели не просто скромными, они казались какими-то уставшими и даже постаревшими. Снегири, такие нарядные и праздничные на фоне белого снега и темных кустов сирени, на которых любили сидеть в нашем дворе, в вольере смотрелись тусклыми, даже перышки их брюшка из ярко-красных превратились в какие-то грязно-розовые. Неволя явно не шла им на пользу.

Зачем я посетила этот магазин, если сам вид несчастных птиц вызывал щемящую грусть? Я вспомнила историю, произошедшую несколько лет назад. Как сейчас вижу то ясное февральское утро, когда мы с отцом отправились на птичий рынок за кормом для аквариумных рыбок. Птичий рынок в большом городе – это всегда толпы народа, много детей и взрослых, ведущих себя по-детски восторженно, лай и визг собак, воркование голубей и множество других звуков, не поддающихся идентификации. Каких только представителей фауны здесь ни встретишь: от банальных хомячков и морских свинок до индюков, овец, свиней и цесарок. Не удивительно, что многие посещают «птичку» как бесплатный зоопарк, который, кстати, может оказаться совсем не бесплатным, так как в толпе орудуют воры-карманники.

Возле автомобиля – целое столпотворение, тут продают маленького козленка – черненького в белых носочках и на тонких ножках. Люди умиляются, кто-то тянется за фотоаппаратом… Но мы идем дальше, мимо рядов собак, кошек и голубей по направлению к выходу. Все покупки сделаны, впереди еще целый воскресный день. Вдруг возле одного из прилавков я вижу бородатого мужчину с маленькой клеткой в руках. В клетке – какая-то неизвестная птичка яркой окраски. Мужчина поворачивается ко мне:

– Нравится? Подойди поближе, посмотри. Это щегол.

Щегол был действительно очень красив даже на фоне грязной тесной клетки. Черные, белые, желтые и красные перышки удивительно гармонично сочетались друг с другом. Я буквально влюбилась в птичку с первого взгляда, и продавец это заметил:

– Купите для своей дочери, – обратился он к отцу. – Дешево отдаю, вместе с клеткой. Вот еще корм в пакетике.

Домой я шла, прижимая к себе клетку со щеглом и не помня себя от счастья. Мама встретила неожиданную покупку удивленно, но смирилась: в конце концов, щегол – не собака и тем более не козленок. Однако моя радость быстро улетучилась: птичка, вместо того, чтобы щебетать, начала биться в клетке. Бился щегол изо всех сил, ударяясь грудью о прутья решетки так, что его разноцветные перышки летели во все стороны. Попытки покормить его не увенчались успехом – кормушка переворачивалась, и зерна просыпались из садка на пол. Щегол не издавал никаких звуков, слышались только удары и трепетанье крыльев. От этого становилось еще страшнее и безысходнее. Я не знала, что делать и в отчаянии смотрела на родителей.

– Видимо, клетка ему мала, – рассудил отец. – Придется подождать до завтра и купить что-нибудь попросторнее.

Легко сказать – подождать. Птица продолжала непрерывно метаться, я, как завороженная, стояла возле нее, не решаясь отойти. Меня отправили ужинать, но вкуса еды не чувствовалось. Оставив тарелку на столе, вновь устремилась к щеглу. Мама со вздохом отняла клетку и отнесла ее на кухню, отправив меня спать.

Проснувшись раньше обычного, я первым делом устремилась к птице. Уже возле кухонной двери поняла, что не слышно никаких звуков. Щегол лежал на полу клетки на спинке, подняв лапки. Голова свесилась набок, глаза и клюв были открыты. Птица, поразившая меня вчера своей красотой, теперь напоминала смятый комок перьев. Никогда больше он не будет щебетать, порхать и клевать зернышки. Птица билась всю ночь, стремясь вырваться на волю, и не выдержала плена. Не просторная клетка нужна была ей, а свобода! Как птице хорошо было там, где нет людей, где можно летать в компании таких же красавцев над зимним лесом и полем под лучами неяркого солнца. Все это было кончено для щегла, и виноваты во всем мы, люди!

Это было первое большое горе в моей жизни. Я зарыдала так громко, что прибежали испуганные родители. Узнав, в чем дело, мама начала меня утешать:

– Ну, не переживай! Ты не виновата. Этому мужику были нужны деньги на бутылку, вот он и поймал щегла где-нибудь в лесу. Может, птица уже была больная и поэтому умерла.

Уже больная? Тогда почему она так яростно билась в клетке? Нет, щегол был здоров, и это мы его убили, мы и тот торговец. Конечно, он поймал птицу, а где еще мог бы взять, ведь щегол – не попугай или канарейка. Но и мы с отцом тоже виноваты, что не догадались открыть дверцу и освободить пленника. Ведь это такая малость, почему же никто не понял? Неужели было жаль потраченных денег или просто нравилось чувствовать себя хозяевами положения?

Щегла похоронили во дворе. Мама предложила закопать его вместе с клеткой, но я возразила: «Он умер в клетке, он так хотел от нее освободиться, так пусть хоть теперь это случится». Клетку выбросили, а вскоре в нашей квартире появились два милейших создания – волнистые попугайчики Яшка и Наташка. Их подарила на мое семилетие мамина подруга, Наталия Петровна, занимавшаяся разведением этих птиц профессионально. Попугайчики прекрасно себя чувствовали в вольере, раскачивались на качелях, висели вниз головой на жердочках, радостно аккомпанировали игре на пианино и скрашивали грустное одиночество хозяйки, когда она лежала в постели со сломанной ногой. Когда открывали дверцу клетки, Яшка иногда выбирался наружу, летал по квартире, оценивал прочность тюля в гостиной, но всегда возвращался назад к подруге, нимало не страдая от наличия решетки и запоров. Клетка была его домом, его родиной, его территорией, его гнездом. Какой контраст с несчастным щеглом! С тех пор я поняла, что птицы, так же как и люди, разные. Для одних жизнь в рабстве естественна и воспринимается как должное, для других существование немыслимо без неба, солнца и открытого простора. Я не могла больше и до сих пор не могу спокойно смотреть на вольных созданий, заточенных в тюрьму.

Птицы… Самые прекрасные, веселые и свободные из всех окружающих нас представителей животного царства. В них нет ни собачьей злости, ни равнодушия рыб, ни запрограммированного поведения муравьев. В отличие от зверей, эти пернатые создания не являются нашими родственниками и, наверное, поэтому так не похожи на людей. Мы называем их глупыми, «птичьи мозги» – синоним невежества и умственной ограниченности, но понаблюдайте за птичьим поведением. Во дворе на асфальте лежит черствая булка, к ней, не спеша, с дерева спланировала ворона. Птица оглядывается по сторонам, – нет ли поблизости врагов и конкурентов, и важно, вразвалочку подходит к потенциальному обеду. Одного удара клювом достаточно, чтобы птица оценила качество продукта. Расклевать его, конечно, можно, но зачем зря тратить время и силы? Ворона, все также не спеша, направляется к ближайшей луже и опускает туда лакомый кусок. Стоит рядом и терпеливо ждет, пока хлеб размокнет. Как только продукт «дошел до кондиции», его осторожно извлекают и все – пожалуйте кушать!

Между прочим, вороны, сороки и галки в состоянии себя в зеркале узнавать. Честно говоря, когда я впервые прочитала об этом в научно-популярном журнале, то усомнилась. Собака, увидев свое отражение, вряд ли примет его за сородича, так как нет соответствующего запаха, но у птиц обоняние слабое, как же они отличают себя от кого-то другого? Короче говоря, не поверила я серьезным ученым, но, оказалось, зря. Как-то зимой по дороге из магазина я обратила внимание на необычное поведение крупной серой вороны. Каркуша суетилась возле недавно установленного торгового павильона, в нижнюю часть которого вмонтировали зеркальные панели. Именно такая панель и заинтересовала птицу. Сначала она отреагировала на возникшую из ниоткуда в зеркале ворону как на конкурента и, наклонив голову, расправив крылья и угрожающе раскрыв клюв, устремилась в атаку. «Конкурент», естественно, ответил тем же, и пернатая склочница ударилась о стекло. Несколько обескуражено она повернулась к зеркалу боком и попыталась оттолкнуть нахалку плечом. Когда и эта попытка не удалась, птица на несколько секунда «призадумалась». Отойдя немного в сторону, она клюнула снег. «Соперница» сделала то же самое. Ворона вновь наклонилась – движения повторялись в точности. Еще пара подобных приемов, при этом птица внимательно смотрела на зеркало. Наконец, она, спокойно каркнув, важно пошла вдоль павильона, не глядя больше на своего двойника. Ситуация очевидна: никакого соперника перед ней не было. Смешно смотреть на вороньи ужимки, будучи взрослым и серьезным человеком, но разве маленький ребенок, впервые увидев себя в зеркале, реагирует иначе? Ему также требуется время, чтобы понять: перед ним не «другая ляля», а он сам. Животные, как и дети, учатся на своем опыте. Желторотый воробьишка, недавно выпорхнувший из родительского гнезда и еще не научившийся как следует летать, с любопытством и без страха изучает людей и кошек и пробует на вкус все подвернувшиеся под клюв мелкие предметы: сигаретные окурки, монеты, камешки, невкусных божьих коровок и конфетные фантики. В это время он подобен младенцу, который также начинает познавать мир, заталкивая в рот яркие игрушки, а также все, что родители не успеют вовремя у него отнять. Все малыши похожи, мудрость – результат взросления.

Однако не только поведением своим поражают птицы. Есть у них способность, которая всегда восхищала нас, способность, недоступная ни двуногим, ни четвероногим созданиям: природа дала им возможность, расправив крылья и набрав полную грудь воздуха, воспарить вверх, преодолев силу притяжения земли. Быстро рассекая воздух или скользя в его восходящих потоках, пернатые охотники и мирные вегетарианцы оставляют внизу зеленые луга и волнующиеся под ветром ковыльные степи, шумные автострады и тихие деревеньки, серые города – человеческие муравейники и грязные водоемы, бывшие некогда приветливыми озерами и реками. Вся столь привычная для нас земная суматоха куда-то исчезает, остается только огромное небо и солнце. Мы смотрим на птиц снизу вверх, как маленькие дети на взрослых солидных людей, восхищаемся и завидуем, но только нет у нас шансов когда-нибудь стать такими же.

Способность летать… Сколько веков и тысячелетий человечество мечтало о ней! Сколько легенд и мифов сложено о крылатых людях, о необыкновенных и волшебных созданиях, помогавших героям взмыть в небо, о летающих колесницах и кораблях, коврах-самолетах джиннов и метлах колдунов! Персей в крылатых сандалиях и братья Бореиды на античных вазах, ведьмы, летящие на шабаш, барон Мюнхгаузен на пушечном ядре – несть числа примерам. Но не только в сказках и мифах люди пытались штурмовать небо. Мы сейчас и не знаем, не помним уже всех попыток: от легендарных Дедала и Икара, Леонардо да Винчи с его чертежами до братьев Монгольфье и Райт. Через неудачи и трагедии наука и техника, наконец, дали, казалось бы, наконец, нам возможность бросить вызов воздушной стихии. Но каким же убогим оказался этот вызов! Погрузившись на борт современного авиалайнера и пристегнувшись ремнями, мы разговариваем, читаем, едим и спим, предоставив процесс управления профессионалам. Разве такое состояние можно назвать свободным полетом? Мы зависим от массы факторов – от тумана в аэропорту до технического состояния двигателей. Оказалось, что большинство из нас просто боится летать, хоть и не всегда признается себе в этом, боится неба, о котором человечество так мечтало, вкладывая все больше средств в безопасность воздушного транспорта (именно транспорта!) и все больше отделяя себя от воздушных просторов. Вековые мечты потерпели фиаско, мы по-прежнему с грустью провожаем глазами журавлиные стаи и радуемся стремительному мельканию стрижиных крыльев. Птицы за прошедшие века не усовершенствовали технику полета, но легко дадут фору любому дельтапланеристу как в скорости, так и в маневренности. Стремительное пике сокола, скользящий полет грифа над горными вершинами, зависание над цветком крошечной колибри на трепещущих крылышках – что может с этим сравниться?

Только во сне мы можем ощутить себя подобными птицам. Быстрыми шагами поднимаясь по воздуху все выше и выше, мы выскальзываем в открытое окно и устремляемся навстречу звездному небу. Руки уподобляются крыльям, а все тело становится удивительно легким и гибким. Рассекая грудью воздух, мы поднимаемся все выше, мимо светящихся окон до самых верхних этажей. Множество проводов, словно паучья сеть, натянутых между домами и фонарными столбами, пытается удержать, поймать, не пропустить, грозя смертью. Но сон дает возможности, о которых наяву можно лишь мечтать. И вот, проскользнув между препятствиями, мы, наконец, обретаем свободу. Больше ничто не может удержать человека, и, раскинув руки, он устремляется навстречу простору над головами удивленных прохожих, вперед, ощущая восторг и счастье. Летающие герои Грина и Беляева… Говорят, что человек летает во сне, когда он растет. Детям полеты даются легко, но с возрастом нам все труднее оторваться от земли, все тяжелее делать первые шаги вверх, все реже тревожат эти счастливые видения. Лишь наиболее чувствительные и эмоциональные натуры сохраняют эту способность на всю жизнь.

Птицам нет нужды в подобных грезах, и мы, не осознавая мотивов своих поступков, изо всех сил пытаемся лишить их того, на что не способны сами. Завидуя пернатым странникам, мы запираем их в клетки: «Теперь ты не улетишь, сиди здесь и радуй меня своим щебетанием. Если я не могу полететь, то и ты не будешь больше порхать среди ветвей. Клюй зерно и будь благодарна хозяину за заботу о себе». Называя птиц своими друзьями, посвящая им стихи и песни, люди лишают их свободы, превращая в наземных созданий. Домашние утки и гуси, утратив в результате селекции способность к полету, тоскливыми криками провожают своих диких сородичей. В отличие от сказочного гуся Мартина, удравшего из птичьего двора с маленьким Нильсом на спине, наши питомцы подобный подвиг не осилят и без помощи хозяина не выживут. Что ж, человек может радоваться: эти двуногие существа уже навсегда останутся на земле. Правда, остались еще вольные создания, но осенью начнется сезон охоты, и тогда уже утки, гуси, вальдшнепы и лысухи сполна заплатят за свое вольнолюбие. Азарт хищника, дорвавшегося до желанной добычи, заставляет респектабельных граждан стрелять по беззащитным созданиям, устремившимся на юг за теплом и кормом. Сколько птиц уже никогда больше не увидит родных мест! Впереди – тысячи километров дневных и ночных странствий, ураганы и грозы, хищники и стекла небоскребов, а тут еще – человеческая алчность. Можно было понять крестьянина, стрелявшего уток, чтобы накормить семью, но что можно сказать о цивилизованном бандите, убивающем направо и налево без всякой необходимости из одной лишь жажды убийства. Видимо, правдива мысль, что самый страшный зверь – человек с ружьем. Если бы птицы умели говорить, то что мы могли бы о себе от них услышать?



Крошечная птичка по-прежнему сидит у меня в ладонях. Я купила ее вовсе не для того, чтобы держать в клетке. Почему был выбран именно снегирь? Может быть потому, что он особенного красив среди зимних пейзажей? В последние годы стайки этих птичек почти исчезли из нашего города, а ведь еще несколько лет назад они, подобно новогодним игрушкам, были самым ярким украшением любого двора. А, может быть, все дело в том, что этих странников можно увидеть в городе лишь в холодное время года. Они и свиристели – наши зимние гости, а разве можно так невежливо обращаться с гостями? Простите меня, чечетки, щуры и дубоносы. Если бы я могла, то освободила бы вас всех. Остается надеяться, что кто-нибудь еще пойдет по моим стопам.

Так хочется погладить яркие перышки, но нельзя: это может еще больше напугать птичку. Я осторожно разжимаю пальцы. Какое-то мгновение снегирь еще сидит на ладони, затем, цвиркнув, словно не веря своему счастью, вспархивает, поднимается над головой и исчезает из виду за покрытыми инеем деревьями. Пальцы еще хранят тепло птичьего тельца. Я надеюсь, что он найдет свою подругу или примкнет к какой-нибудь стайке, переживет зиму благополучно и навсегда покинет этот негостеприимный город. Ты снова свободен, снегирь, не попадайся больше людям! И все-таки жаль, что мне никогда не суждено увидеть этот мир с высоты птичьего полета.