– Замечательно! – посмотрев в зеркало, вслух произношу я. – Что такое? – спрашиваю, приблизившись к стеклу. – Определи, не стесняйся! Глаза сегодня такие зеленые, что было бы не удивительно совершить нечто необычайное. Пожалуй… – решаю, – совершу необычайное.

И выхожу из комнаты куда эти мои зеленые глаза глядят. То есть, прямо по широкому коридору своего минус-шестнадцатого этажа. Иду, а случайные прохожие уступают пешеходную тропу, жмутся к стене. Кто-то из малорослых космонавтов придержал дверь переходника, топчется у лифта, дескать, прошу, не желаете ли? Кивнул я ему, вошел в кабину, а он суетится, тянется правой ладошкой к виску – честь отдает, и лицо прыгает. Слизняк в генеральских погонях, видел его, кажется, на испытаниях, среди прочих вояк и немногих штатских. Этих, похрабрее, которые называют себя «учеными». Они качают головами, обсуждая происходящее на своем фантастическом, неподходящем для нормального человека языке, некоторые нервно посмеиваются. А три дня назад я сорвал аплодисменты, что, собственно, не имеет значения. Скучно. Хотя держусь изо всех сил, понимаю: государственная необходимость, новый вид стратегического оружия, прочее, вполне почтенное. Настолько, что присвоили мне звание полковника, форму выдали… Гулял я два дня по коридорам в полковниках, надоело. Влез в джинсы, свитерок.

– Отвлекает, – говорю, – меня, как стратегическое оружие, эта казенная одежка. Слишком большая честь для мальчишки моего возраста.

Один престарелый вояка чуть не прослезился от таких слов. Пристроил я старому пердуну третий глаз между бровями, чтобы «слезился» на всю катушку. Ему бы радоваться – сколько можно освоить самого невероятного третьей своей гляделкой! Но не выдержал старикан прозрения, увезли его на тележке в госпиталь с тремя закатившимися зрачками.

Целых две смены я был паинькой – двигал стрелки приборов, плевался огнем в бегущую цель, слепил даже из «ничего» пластиковый шар величиной с голову. Добрый получился шарик: пушистый, солнечного цвета и отскок подходящий. Таким бы в футбол погонять. Да только не с кем, а шарик тот господа научные исследователи распотрошили в свое удовольствие. И хотя я сработаю хоть сотню подобных – жаль. Такого пушистого и желтого уже не будет. Потому что невозможно позаимствовать из «ничего» двух одинаковых предметов, каждый раз выскакивает что-то новенькое тебе самому на удивление.

Так или иначе завтра последний день перед каникулами – давно обещанными и долгожданными. И пусть кто-нибудь попробует зажулить мои восемь недель свободы – будь ты хоть сам президент! – не позволю. К слову, уже объявлено, что завтрашнее испытание посетит президент. Лично. И кое-кто из команды. Пускай себе являются. Поглазеем, как господа вояки умеют костенеть от почтения. А пока – спасибо за свободный вечер: я должен копить энергию для завтрашнего показательного сеанса. Так решили ученые и я не возражал.

Двигаю не спеша нулевым этажом, а в бункере шумно. Дневная смена сотрудников – голодных и жаждущих – расходятся по коридорам в бары и ресторан. Я среди прочих и здесь уже никто не шарахается, не жмется по стеночкам – младший обслуживающий персонал со мной не знаком и чудесно! – кое-кто из девушек строит глазки, другие, напротив, вполне равнодушны. Так что можно себя почувствовать самым обыкновенным и наплевать мне на секретные инструкции, воинский устав, энергию, которую я будто бы накапливаю для завтрашнего представления.

В ресторане аншлаг, но местечко находится у эстрады, лицом к публике. Сижу в ожидании заказанных салатов. На эстраде появляется скрипач. Он же, оказывается, еще и певец.

Я вижу девушку. Беловолоса, белокожа, веснушки над бровями, на носу, щеках. Мелодия воздушна, певец… не сказать «мешает», - не соответствует, пожалуй. Начинаю подпевать скрипочке (не вслух, разумеется, там, в параллельной реальности), тихонько и для одной белобрысой девушки. Некоторое время она с удивлением вслушивается, а потом мы поем уже на три голоса – скрипка, девушка и я (певца мы отключили). Далее сама собой вмешалась матушка-природа, вступила в мелодию, чтобы поддержать нас, как случается всегда в точно организованном пространстве звуков, линий, слов… Здесь главное не сорваться, обмануть… здесь можно и нужно сделать вид, что начинаешь таким вот музыкально организованным способом свой путь ко всеобщей Гармонии, которая предполагает результатом потерю собственного «я», полное и законченное растворение в прекрасном Всеобщем, то есть, попросту говоря – смерть. И надо уметь соскочить, «не доигравши» до смерти. Матушка-природа вступила и девушка, захмелев от музыкальных сочетаний, счастливо улыбается, не подозревая о серьезной опасности. Я успел подхватить ее за талию, мы взлетели на глазах у прочей ресторанной публики, а всю накопленную энергию я бросил на переход двух душ, обремененных телами, в потусторонние миры.

Там не существует времени.

Но здесь в бункере, время никто не отменял. Мы возвращаемся к утру и уже не желаем расставаться. Рука в руку приходим на полигон. Кое-кто возражал, но все устроилось.

– Я, – говорю, – буду не один и точка.

Господин президент был уже на месте, кажется, в большом нетерпении. Я приветственно взмахнул рукой, но он отвернулся. Главный сказал короткую речь, публика поаплодировала.

– Начинаем! – заорал Главный и, тихонько, мне, – Не подведи, сделай милость. Покажи себя, голубчик.

– Цель запущена! – докладывает оператор и все отходят от края смотровой площадки, чтобы не зашибло ударной волной, когда я испепелю объект.

Выползает танк последней модели – сколько я таких сжег, вспомнить тошно. Прищурился я… ничего! Дунул – тот же эффект, ползет механизм, не желает гореть. Собрался я с силами, прицелился… Потом подумал и сбросил свитер даже, прицелился еще, да ка-ак плюну! Выброс такого уровня должен был рассеять железяку на атомы в мгновенье ока, да еще и воронку порядочную оставить, и что же? Получилось вполне обыкновенно, без огня и дыма, любой такое исполнит, только стыдно на людях плеваться.

Господин президент очень удивился. Главного чуть удар не хватил, а генералы так возмутились, что я подумал – сейчас их разорвет от негодования по одному или всех вместе, и хотя это будет намного эффектнее взрыва танка последней модели, но представить страшно, сколько сразу дерьма освободится!

Слышу, подружка моя смеется.

– Кончено, – говорю со стратегическим оружием. Двигаем отсюда.

Взялись мы за руки и пошли. А чтобы генералам нескучно было (да и господину президенту осталось что вспомнить) я, оглянувшись на танк последней модели, раскрасил его всеми цветами радуги. Потом, не трогая ходовой части – мотора и остального с электронной начинкой – исполнил на месте танковой башни… броня – плохой материал, и я очень постарался, мысленно перестраивая структуру, размягчив ее, чтобы лепить, как из пластилина… на месте танковой башни я исполнил здоровенный стальной фаллос (с прочим необходимым). Здесь моя подружка смутилась, даже, как-то осерчала. Пришлось быстренько перемонтировать металлическую дубину в стальной ажурный розовый куст с бутонами.

После этого мы прошли сквозь стену бункера в парк и дальше по улицам. Никто нас не остановил. Даже из команды господина президента.