Синее. Боже, ну до чего же синее! Мертвая зыбь неведомых мне широт. На горизонте туча с набрякшим выменем дразнит дождем запекшийся жадный рот. Скальный обломок – норы, каверны, рытвины. Левиафаний череп, приют гнилья. «Здесь был Иуда» кем-то на камне выбито. Может и был, не знаю. Теперь здесь я. Двадцать шагов от берега и до берега, бурые ленты мокнут в воде плащом. Чайка на грани слуха визжит в истерике – или не чайка? Впрочем, кому еще?.. Солнце нещадно лупит горячим молотом, брызжут осколки: кварц, лазурит, слюда. Сухо и страшно. Мысли в труху размолоты. Кто я? Не помню. Как я попал сюда?! Соль на губах – до язв, до кровавых трещинок, вяжущий вкус на кончике языка: Слово. А в нем – рождение, запах женщины, сладкая млечность, солнце, гора, река, пыль, и жара, и скалы, и крики чаячьи, мертвая бездна, блеклая синь вверху… …Мир, потянувшись, сбросит с себя нечаянно данное наспех имя, как шелуху. |