Весь август перед школой я с мамой отдыхал в деревне. И когда мы вернулись домой, то папа, вместо того, чтобы расспрашивать нас о том, как мы провели время, начал шуметь на маму.

- Как можно Ириша, ребёнку через несколько дней в школу, а он ещё тесты не сдавал.

- Ой, тесты, - начала иронизировать мама, - какие проблемы, он же даже читать у нас умеет. Можно подумать экзамены в институт сдавать надо. В первый класс то уж примут, я надеюсь.

- Я удивляюсь твоему легкомыслию, - вспылил папа, - одно дело попасть в класс с развитыми детьми и совсем другое с такими, которым и книжек отродясь не читали.

- Да где уж ты таких видел, - отмахнулась мама.

- Ну не скажи, - продолжал ворчать папа. А потом обратился ко мне, - Читал хоть что-нибудь?

- Некогда было, - деловым тоном и очень смело ответил я папе. А чего мне было бояться. То, что он не будет меня наказывать, я был абсолютно уверен. Да и мама меня уж точно бы защитила в случае необоснованных нападок придирчивого папы.

- Заотдыхался, - иронично хмыкнул папа.

- Боже мой, да прочитай ты папе чего-нибудь, чтобы он убедился, что ты все тесты сдашь.

И уж как мне неохота было читать с дороги, если бы вы только знали. Но, делать нечего. Взял я первую попавшуюся книгу и стал читать. И в ужас пришёл. Знаете почему? Оказывается, я стал путаться в буквах «б» и «д». Они же в книжках одинаково печатаются, только хвостики у них в разные стороны.

- Ну вот, - как будто он этого и ожидал, воскликнул папа, - хвостики у него путаются, в разные стороны смотрят. Всё лето коровам хвосты крутил, а надо было и книжки почитывать.

- Да ладно к ребёнку приставать, - вступилась за меня мама, - сдаст он твой тест, сдаст. Пусть вот он лучше спать идёт.

- Ну, пусть идёт, - милостиво разрешил папа.

И я пошёл. Но прежде чем выйти из комнаты, я обернулся к папе и сказал:

- Я хотел тебе рассказать про телёнка только что родившегося, который и на ножках то своих тоненьких стоит с трудом, а теперь не буду, - и с гордым видом пошел спать.

И на следующий день, в школе я ничего не напутал, потому что в той книжке, которую мне учительница дала буква «д» была нормальная, то есть как домик и поэтому я ни разу не спутался. И вообще это совсем не страшно, сдавать тесты. Похоже на игру. Хотя, если честно сказать, устал я всё же здорово.

Так что потом одним махом чуть ли не пол арбуза уплёл, ну может чуть поменьше. Даже лень двигаться стало и захотелось развалиться рядом с котом и собакой на паласе и немного подремать. Но всё же я пошёл на улицу, потому что очень своих ребят хотелось увидеть. Всё-таки долго я с ними не виделся. Я даже по Катьке соскучился, хотя она и противная девчонка и вечно в мужские дела нос суёт.

В общем, вышел я во двор и вижу Коляна, который на велосипеде шпарит. Очень я удивился этому. Ну, во-первых, тому, как Коляна такой красивый велосипед вообще мог выдерживать. А под нашим громилой велик вообще хрупким казался. И ещё меня удивило, как это Колян на велосипеде так уверенно держится, потому что раньше, то есть до этого лета, ни у кого из нашей компании велосипедов не было. А тут на тебе, целый новенький, блестящий «школьник». Есть от чего удивиться. Мне аж завидно стало, глядя на Коляна и очень захотелось самому покататься. Правда, я совсем не умел кататься. В деревне маленьких велосипедов не было, а учиться на большом мне мама не позволила, потому что он очень высокий и можно разбиться, если сразу на такой громадине учиться будешь. Конечно, меня Колян, не тот, что в нашем дворе, а тот, что в деревне, научил бы,

 

да я не стал, чтобы маму не расстраивать. В конце то концов, чтобы это у неё за отдых был, если бы она всё время обо мне только и делала, что беспокоилась. Да и вообще мы с папой считаем, что спорить с женщинами последнее дело. Поэтому никогда маме не прекословим, только подмигнём друг другу и всё. Вот поэтому я и не научился кататься на велике. Но тут, глядя на Коляна, я понял, что теперь-то научусь. Ведь велосипед то для школьников, а я, да и все мы из нашей компании через несколько дней уже школьниками будем. И тесты все из нас уже сдали. И пусть я на месяц позже остальных сдал, но всё равно мы все в один класс попали. И это очень здорово. Потому что мы значит развитые все как один. И даже Дренька, который из нас самый начитанный, и то в нашей компании оказался. Значит, как он не выпендривается, а не умнее нас оказался. Не то, что я злорадствую, но просто приятно, что я такой же умный, как и Дренька. Правда, мне тут непонятно другое, почему это тугодум Колян оказался с нами в одном классе. Ну да ладно, он пацан что надо и вращаясь в среде умных людей, нас, то есть остальных, я уверен, подтянется до нашего уровня. А я там, в деревне то, когда узнал от мамы, что все уже прошли тесты, даже несколько обеспокоился, потому что думал, что школа разобьёт всю нашу компанию, разбросав нас всех по разным классам. Оказывается, нет. А мама городские новости знала потому, что несколько раз навещать ездила папу. По её словам, папа у нас хуже маленького и за ним, как и за мной глаз да глаз нужен. Но про то, что у Коляна велосипед появился, мама тоже не знала, и для меня это было сюрпризом, таким приятным, что просто слов нет. Я даже и представить себе не мог, что так могу обрадоваться от одного вида Коляна. Правда тут же, во дворе были и все наши, то есть и Катька, и Максик, и Дренька, которые просто стояли и смотрели, как наш великан подминает под себя свой новенький блестящий велик. Мне даже стало жалко велосипед, но я так обрадовался, когда увидал всю нашу компанию, что громко, с восторгом закричал: «Ура!». И все увидели меня и тоже закричали: «Ура!». А громче всех, как ни странно, запищала Катька. Голосок у неё тоненький претоненький и совсем непонятно, как это она может громче не то что, например, Дреньки, но даже громче Коляна орать, просто как какая-нибудь сирена. И все бросились, не переставая вопить, ко мне навстречу, а я бросился к ним. И так мы бежали и кричали, и когда встретились, то получилась просто куча мала. А вокруг нас кружил на своём велике Колян и тоже кричал: «Ура!». Меня басистое гудение Коляна просто восхищало, не тем, что он как пароход гудел или как тепловоз, а тем, что он может кричать не останавливаясь, всё кружа и кружа вокруг нас. Я просто восторгался мастерством Коляна и продолжал исторгать своё: «Ура!» - уже не от радости встречи, а от восхищения к своему другану. Но я то знал, что мои друзья выражают восторг не Коляну и не его блестящему велику, а мне. В душе моей от этого возник просто какой то диссонанс и я замолчал. Мне тут же захотелось всем сказать, как я сильно их всех люблю, в общем что-то очень хорошее и теплое, душевное. Но сказал я почему то грубость, хотя все и восприняли это как ласковое высказывание. В общем, я сказал им, почему то шмыгая носом, хотя никакого насморка у меня не было, потому что погода стояла просто чудесная: «Как я соскучился по вас, орава». Все очень обрадовались моему высказыванию. Особенно всем понравилось словечко орава. Оно их просто в восторг привело. А Дреня, как какой-нибудь высококлассный филолог, как Лотман, я его как то по телевизору слушал, так вот он, Андрюшка наш, то есть, сразу пояснил: «Орава, потому что орём и орём хором». Причём здесь хор никто не понял, но всем такое объяснение пришлось по сердцу и по душе тоже. Это я всё по их рожам виде. Все улыбались счастливо, как какие-то дурачки. И я тоже улыбался как глупый. А потом мне стали задавать совершенно ненужные вопросы и совершенно бессмысленные.

- Славка, видал, какой у Коляна классный велик?

- Видал, как сверкает?

- Похож на рол-ройс, правда?

От всех этих вопросов мне стало смешно. Глядя на меня, вдруг расхохотавшегося, всем тоже стало смешно. Колян, который кружил вокруг нас, смеющихся, тоже расхохотался, а когда он стал смеяться, то велосипед под ним затрясся, как необъезженный мустанг. И всем стало от этого ещё смешнее. Катька смеялась тоненько, как будто мышь пищит, только, конечно, гораздо звонче. Дренька подвывал, как будто у него схватило живот: «Ох, ох, ох». Максик показывал на него пальцем и вопил одно и тоже: «Ой, не могу. Ой, не могу». Можно было подумать, что сам он совсем не смешно выглядел. А Колян всё продолжал колыхаться на своём велике и от этого казалось, что он едет по жутко ухабистой дороге, как в деревне по грунтовой, только не пылит. И мы так долго хохотали. Первым не выдержал Колян, наверное потому, что ему было труднее всех, всё-таки надо было смеяться сидя в седле, да ещё кружить вокруг нас. Он подъехал к спортивному брусу и, соскочив с велосипеда, в изнеможении присел возле него, продолжая всхлипывать, как будто он разбился и ему было ужасно больно. Но больно не было никому, а было всем ужасно весело. И когда все отхохотались, я вполне серьёзно попросил Коляна: «Дай покататься». Хотя я никогда не катался на двухколёсном велике, но велосипед был так заманчив, что я нисколько не сомневался, что справлюсь, потому что он, хотя и был железным, но казался тоже другом, как и все остальные, которые уже хором вопили: «Дай Колян Славке покататься! Дай Колян Славке покататься!». Кричали они просто в полном восторге. И Колян, не раздумывая, ответил: «А пусть берёт». Вот что значит настоящий друг. И я смело, хотя и с трепетом взялся за руль велосипеда, который блестел так, словно вобрал в себя всё солнце. И еще от велосипеда приятно пахло смазкой, не так как от трактора в деревне – резко и сильно, да ещё вперемежку с какими-то другими непонятными и острыми запахами. Нет, велосипед Коляна пах изысканно, не резко, я бы сказал не навязчиво и от этого вдвойне приятно, хотя нигде на нём не было видно солидола, всё было чисто. И я смело сел в седло. Я совершенно не боялся такой красивой машины. Да и чего бояться, ведь это же не дикий жеребец, которого надо приручать. Правда, тут же для себя я выяснил, что совершенно зря был так легкомыслен, потому что у меня всё пошло, вернее, поехало наперекосяк. Вернее я стал ехать вкривь и вкось и даже не ехать, а постоянно падать. Чтобы меня утешить, все стали кричать, что здесь мало места, негде развернуться и поэтому с первого раза, конечно, трудно. Хотя это они меня только утешали так, потому что двор был достаточно просторен не только для того, чтобы ездить на велосипеде, но даже для того, чтобы устраивать на нём соревнования по бегу на коротки дистанции. И по вечерам в нашем дворе, когда уже не было так жарко, играли в бадминтон и даже катались на велосипедах, конечно те, кому места хватало для этого. И хотя все знали об этом, но друзья, щадя моё самолюбие, продолжали уверять меня, что двор мал. Я с ними не спорил, потому что для меня действительно места явно не хватало. И когда я упал в очередной раз, то решил, что просто не смогу никогда научиться кататься на этой чудесной машине. А ещё мне стало жалко велосипед, ведь он был такой новый. Хотя на нём и научилась кататься целая команда. И по нему этого не было заметно в отличие от моих друзей, у которых были ссадины и на локтях и на коленках. Я их только сейчас заметил, когда сам упал несколько раз. И после того, как я обратил внимания на ссадины моих товарищей, я почему-то подумал: «Интересно, как же это сыщики, сами не совершая преступлений, всё-таки такие наблюдательные. Ведь вот же они, разбитые коленки перед глазами, а я их первоначально даже и не увидел». И я подумал, что, наверное, из меня бы не получилась сыщика, раз я такой ненаблюдательный. Потом я погладил велик, который, как ни странно выдержал и мои падения совершенно безболезненно, по крайней мере, так казалось.

- Ладно, Колян, забирай свою машину, а то тебя из-за меня накажут.

Но Колян был видать здорово уверен в надёжности своего велосипеда, потому что совершенно спокойно и с некоторой гордостью ответил:

- Да раз мой велик меня выдержал, когда я на нём грохался, то тебя и подавно выдержит. И похлопал свой расчудесный велосипед по блестящей полированной поверхности, словно по холке коня. А Катька радостно сообщила:

- И я тоже грохалась, видал какие болячки классные на локтях и на коленках.

И все тут стали наперебой хвалиться своими ссадинами, словно это были боевые ранения. А Дреня с гордостью сообщил:

- Представляешь, когда я спикировал, то даже очки разбил, - и, вздохнув, с сожалением добавил, - свои любимые.

А я при его словах опять подосадовал на то, что такой невнимательный и совсем не обратил внимания на то, что у моего друга другие очки. Шерлок Холм наверняка бы заметил такую мелочь, хотя он то, никогда не разбивал очков и даже не носил их. Катька же опять показала на свои болячки и сказала:

- Обрати внимание, Славка, что у меня самые большие болячки из всей нашей компании, - и после небольшой паузы добавила с нескрываемой гордостью, - Ни у кого таких нет».

А Максик ревниво заметил:

- Конечно, ты же в шортах падала, а у нас у всех брюки, - и, обращаясь ко мне, пояснил, - Мы специально не надевали шорты, когда осваивали Колькин велик. А тебе так вообще лафа, у тебя вон какие плотные джинсы.

- Это точно, джинсы классные, - согласился и я. Надо сказать, что я их одел специально, чтобы похвастаться перед друзьями. На этикетке у них были изображены шесть человек, которые пытались разорвать штаны и никак не могли. Теперь я убедился, что мои джинсы не подделка, потому что я падал в них на голый асфальт и они достойно все падения выдержали. И я был этим очень горд, как будто сам их сшил. А все мои друзья щупали ткань и восторгались, а потом стали хвалить меня за то, что я такой умный, догадался надеть такие плотные штаны. Я не стал их разубеждать, хотя мой ум был тут вовсе не причём. Да я даже не знал, что буду учиться ездить на велике. Между тем Колян вновь оседлал свой велосипед и начал крутить на нём по двору всякие фигуры. При этом он с восторгом вопил:

- Это самый лучший велик на свете! Он у меня всё выдержит.

Катька в полном восторге прыгала на месте и вопила, поддакивая Коляну:

- Точно! Точно! Точно!

Дреня радостно улыбался и беспрестанно орал:

- Отличная машина! Отличная машина! Отличная машина!

А Максик всё с большим сожалением твердил:

- Эх, если бы я умел прекрасно рисовать, изобразил бы тебя летящим на этом восхитительном велике.

А я ничего не кричал, только тихонько, про себя прошептал:

- Я всё равно научусь на тебе ездить.

Тут Колян прекратил своё кружение по двору и подъехал к нам, а мы стали восхищённо трогать велосипед, как будто это был живой конь. А Дренька с восхищением сказал:

- Ты Колян, так хорошо держишься в седле, что тебе вполне можно было бы рекламировать велосипеды.

И Колян от его слов довольно заулыбался, потому что он знал, что Дренька нисколько не подхалимничает, а вполне искренне восхищается им и его великом. А Дреня тут же ещё и мысль умную предложил. У него их, мыслей то есть, вообще много и умных тоже не мало. И в этот раз Дренька не подкачал, он сказал:

- Хорошей машине простор нужен.

И Катька с восторгом тут же подхватила:

-Такой машине нужен вольный ветер.

И Колян, довольно улыбаясь, произнёс:

- За чем же дело стало? Пойдёмте на площадь у театра. Там места много, а людей мало.

Я при этих словах почесал затылок, словно неделю голову не мыл и осторожно спросил:

- А родители?

Но Колян лишь хмыкнул и с чванливой гордостью произнёс:

- Мы же не малыши какие-нибудь. Как-никак через несколько дней в первый класс пойдём.

И как последний и решительный аргумент, добавил:

- Да и тебе там легче будет учиться.

На это мне, конечно, возражать было нечего. Остальные тоже возражать не стали и Колян, приняв наше молчание если и не за одобрение, то уж за согласие точно, небрежно бросил:

- Ну, я еду вперёд, а вы следом топайте.

Произнеся это, он укатил. Нам ничего не оставалось, как последовать на площадь. Нам было немного не по себе, потому что это был первый выход нашей группы за пределы двора. Но мы были смелы и решительны и старались не думать о предстоящем наказании или, в лучшем случае, неприятном разговоре с родителями. Хотя самые плохие мысли так и лезли в голову. Наверное поэтому все шли молча. Потом Катька не выдержала сурового молчания и стала давать мне наставления по технике вождения:

- Самое главное крутить изо всех сил педали,- пищала Катька.

Дреня при этих словах пробурчал себе под нос, но вполне отчётливо:

- Движение это всё. Конечная цель ничто, - и тяжело вздохнув, с обречённой интонацией добавил, - Впрочем, неизвестно, какой она будет.

А Катька всё продолжала наставлять меня:

- Я знаю, у тебя получится. Ты сильный и бегаешь быстрее всех.

Мне было очень приятно и я подумал, что Катька всё же хорошая девчонка.

Дреня же, словно профессиональный тренер, начал читать мне целую лекцию.

- Ты должен, Славка, настроить себя соответствующим образом. Повторяй за мной: «Я сливаюсь с велосипедом. Я и велик, мы одно целое. А раз так, то я просто не могу бояться самого себя. Я это велосипед, а велосипед это я. Мы вместе одно целое».

И он мне ещё говорил по какую то ау… Никак не вспомню, какое это он слово сказал. Помню только, что ау и тренировку, и даже не тренировку, а что-то другое. И он бы ещё долго говорил, но мне надоело его слушать и я довольно бесцеремонно оборвал его:

- Кончай мозги парить.

Дренька обиделся и замолчал. Может быть, он потом ещё чего-нибудь начал бы говорить, но в это время мы к площади подошли, где на просторе асфальта ездил Колян. Ему наверное было скучно, поэтому он разогнался и покатил прямо на нас. Катька завизжала почище любого самого резвого поросёнка. Но Колян ведь не собирался давить никого, просто это он так шутил, затормозив резко перед всей нашей честной пешей компанией, так что на асфальте осталась черная черта от велосипедной шины. Все тут же забыли про свой испуг и стали с восхищением разглядывать резкую, чёрную линию. Она нас просто восхитила. Даже Катька не стала называть Коляна дураком за его дурацкую шутку, как она его обычно в подобных случаях называет. Но Коляна ведь трудно пронять чем-либо. Вот и сейчас он совсем внимания не обратил на наши восхищенные возгласы. Просто легко спрыгнул с велосипеда и, легонько подтолкнув его ко мне, спросил:

- Ну что, поедешь?

И за меня ответила вся наша орава, все в один голос закричали радостно и возбуждённо:

- Конечно, конечно.

Можно было подумать, что это они сами собираются со мной поехать кататься, словно это и не велосипед для школьников, а комфортабельный автобус. Только я один и не кричал ничего в ответ. Посмотрел на всю шумящую братию и взялся за блестящий руль. Когда я сел в седло, то почувствовал, что еду, но только почему-то зигзагами, словно из под обстрела убегаю. А все, увидев, что я всё же еду, дико завопили. Каждый своё.

- Вперёд, не боись! – басом вопил Колян.

- Педали, педали крути! – верещала Катька.

- Жми! Жми вовсю! – не отставал с советами Максик.

- Движение это всё! – поучал Дренька.

А потом все дружно завопили:

- Берегись!

А я быстро промчался мимо какой-то тётки, чуть не задев её рулём. Даже и не знаю, откуда она взялась так неожиданно прямо передо мной, хотя до этого площадь было пуста. И эта тётка сердито мне вслед прокричала:

- Хулиган!

А я вовсе и не хулиганил. И тут до меня дошло, что я совсем не смотрю вперёд, вот поэтому и возникают тётки под колёсами так неожиданно. Ведь все же, кто за рулём, должны смотреть вперёд, чтобы никого не сбивать и не наезжать. И я стал смотреть вперёд, и увидел впереди двух девчонок. Я смотрел на них во все глаза и понимал, что столкновение неминуемо. Я понимал и то, что надо свернуть и даже попытался это сделать, но у меня ничего не вышло. Не потому, что заклинило руль, а потому, что велосипед сам мчал меня на девчонок. И я понял, что я стал просто частью велосипеда. Как же это вышло? Я захотел от недоумения почесать себе макушку, но у меня ничего не получилось, потому что руки буквально приросли к рулю. Боже мой! Я это велосипед! И тут меня осенило, что это же слова нашего всезнающего Дреньки. Это ведь он мне говорил такое. И я действительно стал, выходит, велосипедом. Но Дренька ведь не колдун, но, тем не менее, я всё же ощущаю себя велосипедом. Значит наш Дренечка просто гипнотизёр, дошла до меня страшная мысль. И я действительно слился с велосипедом. Я теперь был велосипед, а велосипед это был я. Вернее это велосипед подчинил меня себе, ведь я просто теперь не принадлежал себе, а был частью велосипеда. А велосипед ехал на девчонок и я глядел на них во все глаза и ничего не мог с собой поделать. И хотя на площади больше никого, кроме этих девчонок не было, даже тётка, обозвавшая меня хулиганом, ушла, и было места свободного сколько угодно, я всё же ехал прямо на девочек. И мне стало заранее их жаль, стало жаль себя, который вот, сейчас станет преступником, задавив двух ни в чём не повинных девчушек. Я не мог свернуть в сторону, потому что руль был повёрнут туда, куда я глядел, а смотрел я на девчонок. Велосипед, словно злой дух, подчинял меня себе. И мне стало по-настоящему страшно. Страшно от того, что я в полной зависимости от этой блестящей техники, страшно, что я в таком юном возрасте загублю две девчоночьих души, загублю свою жизнь, превратившись в арестанта. Ах, Дренька, ах гипнотизёр. Паразит, паразит. Зачем он мне только сказал. Что я это велосипед. Мне захотелось зажмуриться, но я наоборот пошире вытаращил глаза и смотрел на быстро приближающихся девчонок. Они тоже смотрели на меня и, видя, что я таращусь на них, шли не сворачивая. Они наверняка думали, что я просто шучу и в самый последний момент сверну в сторону. Ведь никто же в здравом уме не давит людей. Они ведь не знали, что я был в подчинении у велосипеда, что я был его частью. Говорят, что в критические мгновенья люди вспоминают всю свою жизнь. Не знаю, насколько это возможно. Я то вспомнил совершенно другое, а именно рассказы про лётчиков, которые мне читал папа. Про то, как наши лётчики шли в лобовую атаку на

мессеров. Сначала лётчик видел только вражеский истребитель, который стремительно приближается, а потом и лицо немецкого пилота. И враг всегда сворачивал в сторону. И я обречённо подумал: «Если бы их перед полётом гипнотизировал Дренька, то они бы наверняка не сворачивали, а так бы и пёрли,- и от этого слова у меня всё внутри похолодело, хотя и до этого я уже был холодный, но не как приятное мороженное, а как покойник и я обречённо добавил, - пёрли напролом». Но ведь эти девчонки не были врагами, да и я не Москву защищал, крутя педали по нашей городской площади. Да и сам я не чувствовал себя врагом по отношению к этим девчонкам, но свернуть всё равно не мог. Они сами, к счастью, с визгом разбежались в разные стороны. И очень во время, потому что в следующее мгновенье я пролетел мимо них как метеор или как комета. В общем, очень быстро. И я этому так обрадовался, то даже с удовольствием послушал, как вслед они меня обзывают.

- Псих! – кричала одна из них.

- Чокнутый! – орала другая.

И я был этому так рад. Не тому, конечно, что я псих и чокнутый, а тому, что девчонки остались целы и невредимы и теперь обзывают меня. Хотя это Дренька меня загипнотизировал. Но радоваться тому, что девчонки остались живы и печалиться тому, что я всё же нахожусь под Дренькиным гипнозом мне долго не пришлось, потому что я вдруг обнаружил, что теперь на всей скорости несусь на памятник, а уж он то никуда не уйдёт, а будет стоять как стоит; черный, громадный, бронзовый. Даже если я расшибу о него этот новенький, блестящий велосипед и шмякнусь о него сам, превратившись в лепёшку, он всё равно никуда не уйдёт, а будет стоять сурово и строго, как надгробье. Я понял, что обречён и отвернулся. И тут я почувствовал, что велосипед поехал в ту сторону, куда я смотрю. И я опять вспомнил слова Дреньки. Оказывается не только велосипед это я, но и я это велосипед. А раз я это велосипед, то и могу куда хочешь ехать. Нет, не велик меня поработил. Мы просто с ним стали одно целое. Мои глаза были нашими глазами, а мои руки были нашими руками. И я уже не злился на Дреньку, а наоборот восхищался им. Он просто молодец. И мне, чтобы управлять машиной, надо просто смотреть туда, куда я собираюсь ехать. Я тут же начал вертеть головой из стороны в сторону, чтобы проверить своё предположение. И действительно, мы стали ехать крутыми зигзагами. Эти выкрутасы на те неумелые повороты, которые я делал в самом начале пути. Отличие было в том, что теперь я делал все свои повороты умышленно. И мне очень нравилось ощущать, что машина послушна мне. Я уже не злился на Дреньку, а просто восхищался им и даже в душе гордился тем, что мой друг гипнотизёр. Тут я почувствовал, что порядком устал. Все эти треволнения просто измотали меня. Тётенька, девчонки, памятник. Нет, это было слишком много для первого раза и я поехал к поджидавшим меня друзьям. Я подкатил к ним так, словно всю жизнь ездил на велике, а полоса на асфальте при торможении была даже более длинной, чем у Коляна. Но никто не стал разглядывать мой шикарный тормозной путь, настолько все были потрясены моей ездой. Все решили, что я просто пижон и решил перещеголять Коляна своей ездой и поэтому так рискованно ездил.

- Ой, какой ты отчаянный, - пропищала Катька.

- Ну, ты лихач, - сказал Максик.

- Ты чего, ковбой что ли? – ошарашено спросил Колян, у которого даже сил не осталось злиться на меня за риск, каким я подвергал его велосипед.

А Дренька глядел на меня молча, разинув рот и совершенно не был похож на гипнотизёра и я порадовался, что мой такой всемогущий друг молчит. А то кто его знает, что он там ещё придумает. С великом он, конечно, меня здорово надоумил, так здорово, что я вон как

лихо всякие фортели крутил, когда понял, что такое слиться с велосипедом, просто стать им. А то вдруг он скажет мне, что я это столб, а столб это я. И как тогда мне быть? Как мне со столбом то тогда сливаться? И тут я понял, что впервые в жизни просто боюсь своего неказистого друга. Я даже улыбнулся ему заискивающе. И тогда Дренька заговорил, он сказал:

- Ты просто камикадзе какой-то.

И Катька в полном восторге от его слов запрыгала и радостно заверещала:

- А я знаю, кто такие камикадзе. Это те, кто свои самолёты на корабли врагов направляют.

- Как Славка на памятник велосипед, - хмыкнул восторженно Максик.

- Да, Славка, шуточки у тебя просто дурацкие, - прогудел басом Колян и выдохнул так, словно на гору высокую забрался.

- Ты своей ездой нас просто в шок вогнал, - пробурчал недовольно Максик.

- Да ладно вам, чего уж там, - засмущался я и не заискивающе, а просто радостно заулыбался всем сразу. И все, глядя на мою сияющую физиономию, тоже заулыбались. Так мы стояли вокруг велосипеда и улыбались очень счастливо. А потом Катька вдруг широко раскрыла глаза и рот тоже. Смотреть она стала куда-то поверх наших голов. Мы все проследили за её ничего не выражающим, даже каким-то глупым взглядом, но ничего в том направлении не увидели. Тогда мы повернулись к Катьке и дружно, с некоторым беспокойством спросили её:

- Ты чего?

А она вдруг заулыбалась блаженной улыбкой и радостно нам сообщила:

- Мальчики, а я стихи сочинила, - и, помолчав, добавила, - про велосипед.

Мы все были так этому удивлены, что ничего не ответили нашей подруге, а стояли, глупо раскрыв рты, точно так же, как и Катька, которая только что смотрела куда-то помимо наших голов, а оказалось, что это ей пришли в голову стихи. Не знаю, как другим в этот момент, но мне ничего в голову не приходило, хотя я и выглядел довольно глупо, наверное так же, как и Катька, которая сочинила стихи. Но, лучше сказать, выглядел я как и все остальные. Больно уж неожиданной была новость. И мы тут же поощрили Катьку, сказав негромко, но весьма дружно лишь одно коротенькое словцо:

- Ну, - и тоже, как и Катька, посмотрели ещё раз на небо. А Катерина задрала голову еще выше, наверное так ей было лучше видно небо, и восторженно продекламировала:

- Велосипед – хорошая машина.

Крути педали, ноги развивай,

Чтоб по шоссе шуршали шины,

А пешеход завистливо вздыхай.

 

Ещё некоторое время мы обалдело продолжали молчать, но потом, окружив Катьку, стали высказывать ей всё то восторженное, что возникло в наших удивлённых душах. А Колян в порыве чувств даже хотел Катьку начать качать, то есть, попросту говоря, решил подбрасывать её вверх. Но Катька такому предложению почему-то не обрадовалась, а наоборот назвала нас чокнутыми. Но мы нисколько не обиделись на новоявленную поэтессу и в знак глубокого уважения к её таланту хоть и не очень громко, но весьма дружно прокричали ей троекратное ура. Чему она была очень рада. Дренька после этого произнёс прочувствованную речь, где называл Катьку Ахматовой и Цветаевой. А после этого все опять прокричали ура. И так, очень довольные, мы пошли домой. Колян вёз свой велосипед рядом, любовно поглаживая его по полированной поверхности руля.

- Эх, жаль у меня такого нет, - искренне, по-хорошему позавидовал я Коляну.

- А чего, пусть купят тебе родители, - сказал Максик.

- А тебе? – съехидничал я.

- А что мне? – не понял Максик.

- Сам-то чего не попросишь у родителей?

И тут мы всей компанией переглянулись. Наши взгляды были красноречивы. Мы даже остановились. И тут заговорил Колян. Никто даже не ожидал от него такого красноречия. Он сказал:

- А, в самом деле. Вам надо просто надавить на своих предков. В конце концов никто из наших родителей не соизволил даже поздравить нас с окончанием детского сада. Они просто, видите ли, обошлись присутствием на утреннике. Другими словами это мы им сделали подарок своей замечательной самодеятельностью. А они нам ничего. А ведь это неуважение к личности ребёнка. И теперь, когда у всех нас такой знаменательный день, когда мы все пойдём в первый раз в школу, они тоже нам ничего кроме новой одежды не подарили. Это просто какое-то неуважение. Вы пацаны и ты Катька вполне вправе требовать к себе большего уважения.

Мы обалдело слушали столь пространное выступление нашего, в общем-то, молчаливого товарища. Задуматься было о чём.

- Так расходы же, - не смело возразил я, даже не возразил, а просто высказался не смело.

Но Колян был неумолим. Окинув меня жестким взглядом диктатора, он вполне здраво возразил:

- Детские велосипеды стоят гораздо дешевле взрослых. И, к тому же, если разбросать сумму покупки на те несколько лет эксплуатации машины, то получится не столь уж и большая сумма. К тому же велосипед, когда мы вырастем из него, можно и продать, что тоже снижает долю расходов.

- Вот, вот. Доля расходов, - иронично произнёс Дренька, - тем более перед зимой.

- Какая зима, - напустился на него Максик, - ещё даже осень не наступила.

- Да и погода стоит очень хорошая и продержится она наверняка долго, потому что бабушка моя, не смотря на своё больное сердце, очень хорошо себя чувствует.

По этому поводу я хотел вполне уместно сыронизировать, но не стал обижать Катьку, так как знал, насколько болезненно она относиться к шуточкам про здоровье её бабушки. Хотя я то, всего-навсего собирался в шутку назвать бабульку метеорологом. Зато я отыгрался на Максике, который радостно поддержал Катьку. Он сказал:

- Конечно, погода просто замечательная и кататься можно будет целых три месяца, даже четыре.

И тут же начал считать, загибая пальцы:

- Август, сентябрь, октябрь, ноябрь.

- Ты ещё добавь сюда декабрь и январь, - остановил я не в меру зарвавшегося Максика, - да и август то уже прошёл.

- Ну, хорошо, пусть два месяца, - неохотно пошёл на попятную Максик, но ведь и два месяца совсем немало.

- Это совсем не мало, - дружно согласились все остальные члены нашей команды.

- Ну, пожалуй, - с охотой согласился я с коллективом.

И мы решили надавить на своих родителей. И мы сделали это в тот же день. Родители почему-то даже и не очень сопротивлялись. Велосипеды нам купили уже на следующий день, потому что была суббота. Мы просто ликовали. А Дреня высказался совсем по-учёному:

- Стереотип в поведении родителей, если он направлен на благо детей, весьма ценен.

- Дождёшься от них стереотипа, - пробурчал Максик, - если бы на них не надавили, то не видать нам было в этом году великов, как своих ушей.

- Зато теперь мы как настоящие мушкетеры, только механизированные, - радостно подытожил я нашу беседу.

- Ой, какие вы все умные всё-таки, мальчики, - радостно улыбаясь, наверное от того, что ей посчастливилось общаться с такими интеллектуальными пацанами, сказала Катька, и вздохнув добавила, - просто до умопомрачения.

И мы все остались очень довольны. Дружно мы оседлали свои велики и поехали вперёд и вперёд наперегонки даже не друг с другом, а с вольным ветром. И это было здорово.