« Мадам! Вы позволите?»

Сильвия взглянула на незнакомца. Совсем еще мальчик!

Кафе было полупустым, но он выбрал именно её столик. Лёгким, кошачьим

движением она поправила локон и улыбнулась ему в ответ.

«На улице такая жара, вот и захотелось посидеть где-нибудь. А здесь

прохладно, Вы не находите?»

«Я нахожу, что ты банален, мой птенчик. Погода, политика, фильмы – вот о

чем ты сейчас будешь говорить,» - подумала Сильвия, но внутренне

подобралась, словно готовясь к прыжку.

«Да, здесь очень мило. Прошу Вас!» Она узнала этот голос – её голос, голос,

который она выбрала для мужчин – низкий, воркующий, очень женственный.

Он пил кофе, хотел заговорить ещё, но чувствовал неловкость – она была

старше.

«Я здесь проездом, - еду на каникулы к другу.»

«Учитесь?»

«Университет. Медик»

«А я так давно не путешествовала! Каждый раз откладываю, а скоро уже

откладывать будет некуда. Время так беспощадно, особенно к женщинам!»

вздохнула она.

 

«Ну, что Вы! Вам ли говорить о времени! Оно не коснулось Вас. Мне кажется,

такие женщины не стареют!», - произнес он с жаром.

У Сильвии приятно свело живот. Она обожала комплименты, знала, что

вполне их заслуживает.

Ей было уже 42, но выглядела она значительно моложе. Никто никогда не

подумал бы, что ей больще 35. Она не любила говорить о своём возрасте и

скрывала его, как скрывала своё прошлое.

Кофе выпит, в глазах нерешительность. «Какой славный! Лет 20-22» Он

нравился ей с каждой минутой всё больше, подкупая своей робостью. Она

улыбнулась, распахнув ему навстречу свои по-кошачьи зелёные глаза.

Они говорили долго, казалось, забыв обо всём. Её ласковый, мурлычащий

голос обволакивал его, пронизывал удивительным теплом; он парализовывал

течение времени и сужал ощущение пространства до своего звучания.

Сильвия расцвела. Она любила беседы. Она знала, что умна, но всегда

страдала от недостатка образования. С мужчинами своего возраста она

бывала редко, а вот юношей она очаровывала складом ума, знанием жизни и

удивительной женственностью.

Жану, её недавнему любовнику, было сейчас всего 28, а вель они прожили

вместе 6 лет! Да, но этот совсем ещё крошка! Даже в его возрасте можно

было бы быть повзрослее.

Её сыну было бы сейчас примерно столько же.... Война. Майор Траубе –

высокий красивый ариец, как она любила его! Фашист, оккупант, враг –

какое это имело значение? Она была женщиной, она была вне политики.

Сына отдала на время служанке покойной мадам Сер, соседки по дому.

Мадам Сер сама порекомендовала спрятать ребёнка в деревне. «Ты не

знаешь, как немец отнесётся к нему. А спокойствие сейчас так нужно

всем!», говорила она. «Все», - это была сама мадам Сер, да ещё три её

кошки – пухлые и глупые как сама хозяйка.

«Мне пора, ведь завтра на работу»,- Сильвия резко поднялась, оставив в

пепельнице только что начатую сигарету.

«О, как жаль, что вы так торопитесь. Позвольте, я Вас провожу.?»

«Улыбнись, скажи «да!», не что же ты?» - «Да нет, пожалуй, не нужно. Мне

хочется сейчас побыть одной.»

«Я обидел Вас чем-то?» - «О, нет, просто я устала. К тому же, Вам не стоит

уходить так рано – смотрите, публика только собирается и вокруг уже много

хорошеньких женщин!» Еще не договорив, она поняла, что слукавила.

«Я так рад, что встретил Вас. Поверьте, это – не пустые слова! Я понимаю, я

кажусь Вас смешным, наивным, но Вы – интересный человек,

необыkновенная женщина. Не отказывайте мне во встрече с Вами. Завтра. В

любое время.

 

* * * * * «Осторожно, чтобы не

разбудить Джулию. Черт побери, как она некстати приехала!» Сильвия не

хотела, чтобы подруга знала, что она осталась одна. Жан ушел, а Сильвия не

успела вымести из дома тоску и одиночество, не успела развесить гирлянды

искромётного веселья и была словно голая, когда Джулия внезапно

появилась на пороге. Поцелуи, подарки, шум, чемоданы, -всё это помогло её

вновь найти себя – красивую и независимую для друзей, но по существу,

очень робкую и легкоранимую.

«Жан? Да я уже о нём забыла,» - говорила она за утренним кофе. «У меня

сейчас другой...» Стоп! Господи, она даже не знала, как зовут этого

малыша из кафе. Они не познакомились, просидев вместе больше трёх

часов! «Прийти опять?» Он обещал ждать её сегодна там же. Решение

созрело мгновенно. «Кстати, я сегодня его пригласила – хочу познакомить с

тобой. Но берегись – он очень мил»

«И молод, конечно?» глаза Джулии смеялись.

 

* * * Сильвия работала в

небольшом отеле, единственном в их маленьком городке. Её новый знакомый

поселился, конечно же, здесь, но имени его она не знала, а разыскивать его

не хотелось. Настроение было препаршивое. Обещание привести мальчишку

домой, да ещё выдать его за своего любовника казалось ей с каждой минутой

всё нелепее.

Как всё-таки эфемерна наша гордость! Опираясь на чужое мнение, она

выростает в нас, черпая силы, по сути дела, в праздном интересе

окружающих.. Вот и теперь, почему не сказать, что осталась одна?! Ведь не

навсегда же?

«Навсегда» - это слово шептала она не одному мужчине, этим словом

жонглировали её мимолётные спутники, это слово чернильной кляксой

расползалось по её воспоминаниям.

«Мамочка, ты уезжаешь навсегда?»

«Ну, что ты, Филип, будь умницей, мама скоро вернётся – ведь сейчас война,

и в городе тебе оставаться нельзя. Все детки уезжают от своих мам, но

только не навсегда, малыш, не навсегда. Скоро мы опять будем вместе».

Бедная крошка! Он словно чувствовал, что видит её в последний раз. Когда

она узнала, что деревню сожгли фашисты, она кричала как раненый зверь,

кричала дико, без слёз; без слёз наблюдала потом выжженную деревню, без

слёз расспрашивала и разыскивала Филипа, и ей казалось, что она смотрела

на себя со стороны. Смотрела без слёз. Сердце окаменело, а камни, как

известно, не плачут.

* * * *

Уже четыре. Через час предстояла встреча. Как она всё объяснит, она не

знала, но, как всегда, надеялась, что в нужный момент найдёт решение.

Ей бы отдохнуть – после работы она выглядела довольно усталой. Глаза

отыскали зеркало. Выстрел взгляда, натренированные жесты, словно

наносящие последние штрихи. Нельзя думать, что стареешь, а то

действительно становишься старше – ведь психологическое старение

зачастую происходит раньше физического. В молодости она выглядела

старше своих лет, и в восемнадцать была уже зрелой женщиной. Мужчины

рано начали обращать на неё внимание, и она любила купаться в их

взглядах. Сильвия и теперь была такой же привлекательной и знала об этом.

Стоило ей появиться в кафе, как она поймала на себе несколько

одобрительных взглядов, которые, подобно живительной влаге, придал ей

сил и бодрости.

Он уже спешил её навстречу – неприлично молодой и удивительно милый.

Она почувствовала себя девочкой.

« Я ужасно боялся, что Вы не прийдёте – сижу и думаю, как Вас найти? Ведь

я даже не знаю Вашего имени! Спасибо, что пришли,» - он поцеловал ей

руку и не отпускал её, пока они не сели за столик.

«Давайте поужинаем здесь или где-нибудь ещё. Вы, вероятно, голодны?»

Хлоп! Ловушка захлопнулась. Даже разговор не нужно было подводить к

ужину. Сильвия объяснила, что к ней приехала подруга, и ей неловко было

бы оставлять её одну на весь вечер. «Только я не знаю, как Вас представить,

не хочется, чтобы Джулия подумала, что мы едва знакомы.»

«Давайте скажем, что знаем друг друга давно, если это, конечно, удобно».

Сильвия медлила с ответом, делая вид, что принимает решение.

«Ах, была не была – поехали!» она засмеялась, и смех её был похож на звон

серебряных колокольчиков.

 

* * * * *

«Нет, нет, мне больше не наливайте! Я совершенно опьянела. Ты хитрая,

Сильвия, весь вечер ничего не пьешь, а только наблюдаешь, как я

напиваюсь. Я понимаю – ты и Мишель так счастливы! Вы пьяны и без

напитков, а мне остаётся искать друга в вине. “ In Vino veritas”, не так ли?

«Ну что ты, дорогая. Я очень рада, что ты приехала. Мы так давно не

ужинали вместе. Посмотри, как ты раскраснелась – стала такой

хорошенькой!»

«Да? Но мужчины всегда отдавали тебе предпочтение, хотя я никогда не

считала себя дурнушкой. Я, признаться, очаровывала их, а ты – просто

сводила их с ума! Как тебе это удаётся?

Ну-ка расскажи! Вот и Мишель смотрит на тебя так, словно видит тебя

впервые. Мишель, скажите, чем она очаровала Вас?»

«Видите ли, если бы я был художником, и мне предложили бы написать

Любовь, я бы изобразил её в образе Сильвии, даже если бы никогда её

раньше не видел. Она – воплощение всех представлений мужчин о

женщине.»

«Мишель, я прошу тебя, ты слишком субьективен,»- попросила Сильвия,

называя его на «ты», как они договорились у дверей.

«Нет более субьективного понятия, чем Любовь. Любовь – безусловно

субьективна, и если бы она была абсолютной и обьективной, она стала бы

скучной.»

«О, я вижу, Вы – великий теоретик, а как та практике?» Джулия хихикнула.

Мишель задумался, по-детски нахмурившись, затем медленно произнёс: «Я

уверен, что полюбил Сильвию сразу, как только увидел её, и знаю, что

полюбил впервые.»

Сердце Сильвии хлопнулось, как птенец, выпавший из гнезда, она

вздрогнула, пораженная искренностью его голоса.

Улучшив момент, когда Джулия вышла из комнаты, она шепнула Мишелю:

«Вы идеально вошли в роль, браво, смотрите, не переиграйте!» Её женское

чутьё подсказало её сейчас это словесное коккетство, она прекрасно

понимала, что Мишель уже без ума от неё и ожидала, что он начнёт

доказывать свою искренность.. В ответ он лишь посмотрел на неё, и она

опустила глаза.

«Кофе сбежал, я прозевала всё на свете! Сейчас сварю новый,»- донёсся

голос Джулии из кухни.

Неожиданно Сильвию охватило желание прижаться к этому малышу, который

казался ей всё больше и больше мужчиной. Он обладал каким-то внутренним

спокойствием и удивительным достоинством, вместе с тем, он был застенчив

и робок. Ей было странно слушать его, осознавать, что он влюблён, хотя она-

то привыкла вызывать у мужчин восхищение. Но здесь связь была бы

нелепой – и чем абсурдней она казалась Сильвии, тем больше она этого

хотела.

Из кухни доносилось пение Джулии. Она варила кофе и громыхала всей

посудой.

«Бедняжка Джулия – совсем опьянела. Я не думала, что она так много будет

пить,»- сказала Сильвия. Он что-то ей ответил, потом они говорили ещё, но

Сильвия теперь уже превратилась в охотника. Усталость прошла, глаза

засверкали, а сердце притаилось, словно чего-то ожидало в засаде. Голос её

журчал, как весенний ручей, во всех движениях появилась какая-то

мягкость, томность и грациозность. Теперь она действительно хотела

понравиться и делала это мастерски. Их глаза всё чаще и чаще встречались,

во взглядах появились новые краски, и желание близости повисло над ними

невидимым облаком. «Джулия уснула,»- вдруг сказал Мишель и поднялся.

«Мне пора...» - эти слова прозвучали вопросом.

«Я провожу Вас» хотела сказать она в ответ, но отчего-то промолчала. Чутьё

подсказывало ей, что она не сможет уйти так просто. Он подошёл к креслу,

где она сидела, опустился на колени и взял её руку. Мягкие, чуть дрожащие

губы, коснулись ладони, затем запястья..

«Спектакль окончен, единственный зритель спит, вполне поверив нашей

пьесе»,- улыбнулась Сильвия,- «но, честно говоря, я хочу, чтобы он ещё

продолжался.»

* * * * * * * *

В отель договорились заходить поодиночке. Сильвия скажет, что она что-то

забыла днём, а он пройдёт в свой 214.

Когда она постучала, он открыл мгновенно, словно ждал её за дверью. Его

объятья были жаркими, как знойный полдень, он целовал её волосы, глаза,

шею, а она – она хотела утонуть в его ласках, погрузится в сладостный

океан страсти, который смывает весь человеческий дискомфорт, но, - увы!

так не надолго!

Ночь была короткой и яркой как вспышка молнии. Они уснули, слегка

покачиваясь на волнах сытого, одномоментного счастья, нарушая

спокойствие и тишину лёгкими всплесками объятий.

Рассвет только начал поджигать слабым огоньком серое полотно раннего

утра, было прохладно и сладко, когда Сильвия почувствовала, что

проснулась.

«Сигареты!» - она нащупала пачку рядом с кроватью. Спичек не было. Она

приподнялась, осмотрела всю комнату. Тщетно. Курить хотелось, как назло,

всё больше и больше. « Может, у него? Но где?». Куртка. Там должна быть

зажигалка. Она встала и подошла к стулу, на котором висела куртка Мишеля.

Прхлопала по карманам. «Есть.» Достала зажигалку, закурила. Состояние

сизого опъянения – как она любила эту первую затяжку! Единственный

мужчина, запрещавший ей курить, был Ганс Траубе, тот немец, из-за

которого она потеряла голову, потеряла сына, потеряла веру в любовь. Он

был абсолютно спокоен, когда она, срываясь на вой, рассказывала ему о

своём горе. Бесцветным голосом он говорил ей что-то о жертвах, о великой

миссии, о силе духа, но курить не позволил, так как не выносил запах

табака. Она уже ненавидела его эгоизм, его чистоту и безупречно сидящий

мундир, его красивые холёные руки, но была так внутренне слаба, что не

смогла ему об этом сказать.

«Ты особенно пикантна сегодня,»- говорил он ночью, смакуя поцелуй за

поцелуем. У Сильвии от этого до боли чесался каждый нерв, и каждая

клеточка её тела выделяла слезинку отвращения к нему и к жизни вообще.

«Что там такое? Какой-то яркий квадратик прожигал своей белизной пол у

стула. Видно, выпало что-то. Сильвии не хотелось возвращаться, но

разнеженная покорность толкнула её к этой ослепительно-белой латке на

полу.

Фотография... Боже мой! Что это? Нет! Филип?.. Липкий пот противно

облепил её тело. Тошнота опустилась в живот и замёрзла там, обжигая

холодом все внутренности. Она с Филипом на руках. Снимок довоенный. Она

в профиль, почти спиной, зато малыш виден отлично! Глазки-пуговки и

пухлые губы – смеётся! Сильвия помнила эту фотографию – она отдала её

Филипу в тот последний день. «Но тебя здесь совсем не видно, ма!»

Другой фотографии с собой не было, а она так хотела оставить что-то

малышу на прощанье. Сладкий пряник и фото...

« Нет! Мишель её сын? Не-е-е-т! Как? Почему она не нашла его? Кто изменил

имя? Может, случайность, ошибка?!» Она подошла к Мишелю, хотела

рассмотреть его, но боялась даже взглянуть, так как уже ясно осознавала

ужас постигшей её правды. Как в бреду быстро оделась, чвствовала, что ещё

секунда – и она взорвётся от слёз,

На улице, на серой утренней улице она зарыдала – казалось, всё внутри её

расстаяло и лавиной полилось из глаз. Слёзы многих лет, ранее застывшие

от горя и лишений, от крушения всех надежд, сейчас душили её, не давая

смотреть, не давая идти, не давая дышать. Ей было жаль себя – маленькую,

несчастную, одинокую женщину, всю жизнь искавшую настоящее чувство, а

находившую праздник похоти, верившую в вечность любви, а

наслаждавшуюся радостью измены, гордившуюся независимостью, но всегда

мечтавшую о домашнем уюте и простом человеческом счастье. Её душа

громко хлопала давно обрубленными крыльями, словно хотела взлететь,

хотя отлично осозновала, что никогда – НИКОГДА её не сдвинуться с места!

 

Дома, едва переступив порог, она почувствовала тошноту и, не добежав до

ванной комнаты, её вырвало. Её рвало, как только она вспоминала о

прошедшей ночи, о том жутком парадоксе, который подстроила ей жизнь.

Искать своего единственного сына, найти в нём любовника и в ужасе бежать,

зная, что потеряла его опять и навсегда. Её плоть, восставала в безумном

протесте Судьбы, но сломленная и раздавленная, она извивалась и

корчилась, моля о забвении. Её рвало желчью, казалось, голова лопнет, а

внутренности вывалятся на пол, она задыхалась, едва дыша и захлёбываясь

в приступах дурноты.

Джулия, до смерти напуганная, бегала вокруг неё, шлёпая босыми ногами,

пытаясь чем-то помочь.

«Господи, да что с тобой? Ты беременна? Отравилась? Позвать Мишеля?»

«Замолчи, о боже, какое кощунство, замолчи!» - сердце Сильвии, казалось,

билось в истерике, она хрипела, сплёвывая горечь лет, подлость судьбы,

боль утрат, бесконечных и диких. Сильвию рвало...