ЧТО МОЖНО УВИДЕТЬ ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ

 

– У меня есть друг Сашка.

– Да, знаю. Спи.

Я знаю, что никакого друга Сашки у нее нет. Она у нас не "садиковый" ребенок. Вообще мы избегаем общения с детьми: дети – носители инфекций.

– Сашка живет в лесу на Страховой яме.

Летом мы, правда, жили в лесу на так называемой Страховой яме, на берегу Донца, в палатке, как туристы, – так что с географией все в порядке... Но и там не было никакого Сашки.

– Сашка – заяц.

– Ах, заяц! Тогда это возможно.

Впрочем, на Страховой яме и зайцы не водятся. Просто наша дочь вся в фантазиях, потому что мы, взрослые, заточили ее в квартире, как маленького арестанта, и под конвоем бабушки водим на прогулку. Вот она и придумала себе друга Сашку, зайца...

– А теперь пора спать, – я укрываю ее одеялом, – утром будем фантазировать.

– Я не фантазирую! Я никогда не фантазирую!..

Рот принимает капризную форму трапеции.

– Тише! Ты разбудишь маму. Маме рано вставать на работу.

– У меня правда-правда – друг Сашка, заяц!.. – слышу я в полутьме дрожащий шепот. – Он хороший смелый заяц: ходит даже ночью в темном лесу с фонариком... Впереди кружочек света, позади Сашка. А если волк наступит на кружочек, Сашка стреляет из пистолета острой щепочкой... И ты знаешь, он умеет летать с парашютом!

– Я же тебя просил не кричать.

– Хорошо, я буду спать... А ты знаешь, он мне сегодня звонил по телефону!

Я знаю, что у нас нет телефона, но можно и помолчать об этом.

– У Сашки есть телефон в лесу... Номер тридцать три – тридцать три... Я ему обещала, что летом мы опять приедем. Мы приедем?..

– Обязательно, – вру я. – Спи.

И ухожу в другую комнату. Там, на моем столе, испачканные ею листы бумаги... Теперь я понимаю: это не кактусы, а дубы... Это не гора, а палатка... А огурец с ослиными ушами – наш друг заяц Сашка.

...Я долго лежу с открытыми глазами.

Наконец не выдерживаю: иду снова к ней.

Она лежит с открытыми глазами.

– Вставай, шепчу я, – только тихо. Если мама проснется, все наше мероприятие лопнет.

...Сложнее всего вытащить байдарку. Тюки с байдаркой как раз под тахтой, а на тахте мама.

Бабушка тоже спит. В очках и с журналом. Она одна во всем доме владеет секретом одевания ребенка: сколько сегодня кофточек, сколько пар рейтуз... Ведь на дворе зима. Термометр за окном показывает минус пятнадцать.

...Снег синий при городских фонарях... На мне два вьюка с байдаркой, два рюкзака, палатка... еще и ребенок. Ребенок в полном зимнем обмундировании – это красный шар из синтетического меха.

– Я сама буду катиться! – пищит красный шар и скатывается к реке, превращаясь из красного шара в белый.

Собрать байдарку дело каких-нибудь двух часов... Проплыть триста километров и того быстрее... Я верчу веслом, как пропеллером, и мы благополучно прибываем на Страхову яму.

Какое здесь полнокровное лето! Мы погружаемся в запах умытого листа.

Влажные звезды над головами деревьев. Под нашими ногами крепкий белый песок пляжа. И знакомые хрусткие лопухи, каждый величиной с Австралию.

А вот и наша поляна. Лысина от нашего костра. И прямоугольник от палатки сохранился. Даже мои колышки валяются.

– Смотри! Это наши колышки!..

Колышки, как почерк: не спутаешь. Мои короткие, тупые и криво затесаны.

– А помнишь, мы здесь поймали ежика?..

Ну как же забыть про ежика! Он приходил к нам ночью вылизывать сковородку. Он бегал по сковородке и звонил в нее лапами...

– А помнишь двух черепах, Пашу и Дашу?

Да мог ли я забыть этих двух замечательных черепах! Правда, они мгновенно убежали, но я помню след на песке, две параллельные линии от ременных хвостиков.

– А вот дрова, где жила ласка!..

Конечно, я помню маленькую красавицу, которая жила в дровах.

Но сейчас надо разжечь костер. Тут где-то лежит сухой боярышник. Но как ухватить колючие ветки в темноте? Ребенок, того и жди, наткнется на колючку, а фонарик погас... Опять отошел контакт. Я предполагал за зиму купить новый фонарик. Но вот пришлось отчаливать так скоропалительно... И фонарик, конечно, не горит, и ребенок, конечно, капризничает...

– Почему темно?! – капризничает ребенок.

– А что, я тебе сделаю день?! – кипячусь я. – Я не бог!

И вдруг впереди вспыхивают серебряные листочки... На тропу бесшумно прыгает белый-белый кружок света и весело бежит к ним, ластится к ногам, как щенок...

Из кустов выходит заяц Сашка. У него, действительно, прекрасный фонарик, длинный, на три круглых батарейки...

– Здравствуйте! – говорит этот вежливый заяц, склоняя голову чуть набок. Уши как неживые тоже валятся набок. На зайце хорошие ковбойские штаны с заграничной наклейкой. Но он из них основательно вырос: нескладные ноги торчат, как у кенгуру.

...Теперь мы идем втроем: впереди кружок света от фонарика, в кружке ночной бабочкой пляшет Маша, а я плетусь позади, шумный, как трактор, потому что буксирую колючее дерево.

– У нас та же самая байдарка?.. – интересуется заяц. – А вы ее оклеили по стрингерам?:.

Я так поражен его эрудицией, что обращаюсь на "вы":

– Сколько вам лет?

– Сколько и Маше, – отвечает заяц. – Пять.

– Сашка, знаешь, какой большой! – кричит моя Маша, заикаясь от восторга. – Зайцы растут очень быстро! У него уже даже зуб шатается!..

Заяц дает нам потрогать передний зуб: их у него два таких лопатых...

– Молочные, – сообщает Сашка без ложной скромности.

Он умеет сам разводить костер с помощью сухого спирта. Он же разгружает байдарку в темноте.

– А вы отдохните, – говорит он мне, – вы уже не молоденький.

– Нет, я еще достаточно молоденький, чтобы бегать за дровами, – бодрюсь я и иду за сушняком, хотя дров вполне достаточно...

Но мне хочется, чтоб дети побыли одни...

И я брожу по лесу, собираю палочки и шарахаюсь от собственных шагов. "Правда, здесь нет никаких волков, – успокаиваю я себя. – Но ведь и зайцев тоже не было, а вот на тебе..."

Наконец, я возвращаюсь с охапкой валежника и, не доходя до костра, останавливаюсь...

Ну и картинка!

Вокруг костра, словно бросили связку бубликов, сгрудилась, беседуя, довольно приятная компания. Все малыши и все старые знакомые.

Прежде всего заяц Сашка, от него самая длинная тень. По правую лапу от Сашки – моя Маша с бантиком, как маленький вертолетик... Но тут же, оказывается, все остальные: ежик, любитель звонить в сковородки, с его курносой глуповатой физиономией древнего мудреца Сократа, сестры-близнецы черепахи Паша и Даша, обе в метростроевских касках, и, конечно, красавица-ласка, которая живет в дровах.

Разговор идет обо мне.

– Твой папаша не очень умный, – говорит курносый ежик.

– Не очень, – охотно соглашается моя Маша.

– Он думал, я звоню в сковородку, потому что я люблю яичницу, – поясняет ежик свою мысль. – А я вовсе и не люблю яичницы. Я люблю играть на ксилофоне.

Становится тихо. Я вспоминаю летние ночи в палатке и как кто-то бряцал в кустах консервными банками...

– Одна сковородка – одна нота, – роняет ежик слова... – Две сковородки – две ноты... А сколько вы взяли с собой сковородок?

– Одну.

Приятели по очереди вылизывают банку со сгущенкой.

– А он мог бы взять да и изжарить нам яичницу? – вдруг громко спрашивает ежик.

– Он не умеет, – говорит Маша, – он у нас вообще как ребенок.

Но тут за меня вступается красавица-ласка:

– Я бы не сказала, что он достаточно развитой для ребенка, но зато – воспитанный человек.

Откуда она знает? Мы с ней встречались только один раз. И то случайно... Я как-то увидел над штабелем дров ее лилейную шейку с крохотной круглой головкой и такими изящными ушками, словно их нарочно округляли ножницами.

Увидев меня, она не скользнула в дрова, а стояла бесстрашно... как дама-амазонка... Я встретил два ее дикарских глаза – два желтых светофильтра... и повернул обратно...

Тут она и застрекотала мне вслед, пронзительно, как в Полтаве на рынке.

– Иди-иди-иди-иди-иди!..

Решила, что победила человека. А разве я испугался этой крошки?.. Я просто понял, что у нее там в дровах дети...

Но послушаем, что она сама говорит.

– Я его ужасно тогда разбранила, – говорит ласка, – а он только застеснялся и сказал "извините".

Я сказал "извините"?.. Нет, я не сказал. Я только чуть не сказал "извините"... Но подумал, что это смешно: человек говорит зверю "извините"...

– Так редко встречаешь культурных людей, – вздохнула ласка, – что приходится закрывать глаза на остальные недостатки!..

И она томно сощурила свои желтые светофильтры.

..Я решил, что подслушивать нехорошо, и шагнул уже было к костру... Как вдруг Маша сказала:

– Помните, как получилось тогда с морковкой?..

Этот случай я тоже помню. Маша положила под кустик морковку и сказала:

– Ночью придет зайчик и съест.

Я знал, что зайчик не придет и Маша будет разочарована. Поэтому не поленился встать в пять утра и сам съел морковку. Более того, я не поленился сходить в Ивановку на базар, купил там в "Промтоварах" куколку-голыша за 50 копеек и тихонько положил под кустик.

А Маше сказал, что это зайчик съел морковку и в знак благодарности оставил для нее куколку...

Конечно, Маша была счастлива...

Но вечером она снова положила морковку, и мне снова пришлось встать в пять утра, снова съесть морковку, снова топать за пять километров в Ивановку покупать игрушечный автомобильчик...

К концу недели я мечтал только об одном: когда, наконец, кончится морковка!..

– Ему быстро надоело носить мне игрушки, – говорит Сашка.

Разве я носил... ему!..

– Да они мне и не нужны, – продолжает заяц. – Мы играли машинами... Но если человек так любит морковку, ему нужно помочь...

– Конечно! Может, у него авитаминоз! – вставила красавица-ласка.

– Пришлось мне самому, – говорит заяц Сашка, – смотаться в Ивановку на базар... Там я нанял дядьку с трехтонкой, и мы им подбросили мешок морковки...

Я упал на свои дрова, в глаза покатились звезды с неба, а я хохотал, хохотал и глядел, как переворачивается мир...

– Т-с-с... Тише! – встрепенулись сестры-близнецы черепахи Паша и Даша и заползли под свои метростроевские каски. – Там, за кустами прячется человек!..

– Что еще за человек?!

– Волк! Пока мы тут сказки рассказывали, он забрался в палатку и украл рюкзак с продуктами!..

"Ну и свинья, – подумал я. – Ведь он не так, как мы, не только в период отпуска общается с животными – и вот же не стал человеком!.."

Но не успел я так подумать, как заяц Сашка подпрыгнул до самой луны и оттуда с парашютом опустился в чашу леса...

Это было красиво: луна просвечивала сквозь Сашкин прозрачный парашют, но я сомневался, что Сашка найдет волка, потому что чаща была громадная, темная, а волк довольно-таки серый.

– Сашка все может! – успокоил меня голос Маши. – Все! Его даже недавно приняли в боги.

И тотчас из чащи вышел Сашка на своих вывернутых ковбойских ногах.

В руках он держал четыре пистолета, а в молочных зубах чью-то плешивую меховую шапку.

– Шейшас он шюда пшидет, – сказал Сашка сквозь шапку на польском языке. – Шмитаю до тшёх!.. Раш...

Из-за дерева выполз волк и грустно он завыл:

– Отдай шапку-у-у!..

– А ты отдай пшодукты!

И заяц свирепо скосил глаза на свои пистолеты.

Волк выволок из-за дерева рюкзак с банками тушенки и пробурчал:

– Очень мне надо...

– В самом деле, – протянул мудрец-ежик с глуповатой физиономией Сократа, – зачем волку тушенка?..

"И правда, подозрительно, – подумал я, – разве волки питаются тушенкой?.."

– А ну постой! – закричал Сашка волку. – Выворачивай карманы!..

– Еще чего! – хмуро сказал волк. – Так я вас и послушался!..

И стал выворачивать карманы... Из кармана выпали мои запасные очки. Раньше они лежали в карманчике рюкзака. Но для чего волку очки?..

– Я так и знал, что его тушенка не интересует, – торжествовал ежик. – Но волк любит выжигать на деревьях всякие слова увеличительным стеклом!..

– Сперва получается дымок, потом слово, – сказал волк. – А что, не интересно?..

– Интересно! – согласились все кругом.

– Но, между прочим, – заметила ласка, – в лесу не заметно ни одного дерева с выжженными словами...

– Это потому, что я не умею писать, – признался волк. – Но когда научусь, обязательно буду выжигать!..

– Правильно! – сказал Сашка. – Только зачем тебе два стекла? Одно пусть останется человеку.

И он стал ломать мои очки.

А мне почему-то было безразлично: зачем мне две пары очков?.. Мне и так хорошо лежать в темноте у настоящего леса и слушать, как заяц для общего веселья настраивает транзисторный приемник...

Но тут я слышу сводку погоды: минус пятнадцать градусов – и ужасаюсь...

О чем я думаю здесь, в лесу, среди зимы?! Да если я привезу домой простуженного, чихающего ребенка, мама нас никогда не отпустит на Страхову яму!..

Я выбегаю из лесу и, заливаясь слезами, волоку к байдарке залитого слезами ребенка.

– Звоните! – бросаю я на бегу зайцу Сашке. – Обязательно звоните!..

То, что у нас нет телефона, как я теперь понимаю, не имеет значения.

– А вам, – обещаю я ежику, – мы привезем металлофон!.. У нас он где-то болтается на антресолях.

– А черепахам – настоящие мотоциклетные каски, – тараторит Маша. – А волку – увеличительное стекло!.. Красавице-ласке я целую лапку:

– Вам преогромное спасибо!..

И шаркаю кедом по песку.

Она растрогана:

– Здесь у нас всякое бывает: и дети плачут, и приходится бегать за продуктами... Случается и борьба за существование... Зато вот летом, в период отпусков, побываешь в человеческом обществе...

И протирает платочком свои светофильтры.

...Уходит назад пляж с лопухами, ребристые каски Паши и Даши, пестрая прическа ежика, прелестная шейка красавицы-ласки, мои очки на заплаканной переносице волка...

Долго еще маячит долговязая фигура зайца Сашки в ковбойских брючках, и ветер треплет его невеселые уши.

...А дома, слава богу, никто ничего не заметил, потому что все люди спят, закрыв глаза.

Одни лишь мы с Машей так до сих пор лежим и лежим с открытыми глазами.