Прорезаеву Сила Аполлоновичу крупно повезло. Он застукал злоумышленников прямо на месте преступления, средь бела дня. Наш герой как раз собрался за хлебом. И когда он выходил с лифтовой площадки в тамбур подъезда, тут - то он их и увидел. Взломщиков было трое. Работали они с азартом, открывая дверку за дверкой. Даже не сразу заметили Сила Аполлоновича, с изумлением взиравшего на наглые морды грабителей. Увидев нежданного свидетеля, троица пустилась наутёк, причём последний, самый маленький, наверное первоклассник ещё, от испуга выронил украденную газету. Возмущение Прорезаева было столь велико, что он не успел и слова вымолвить. Однако газетку поднял. Оглядевшись, торопливо свернул её вчетверо и столь же торопливо положил в карман. Хотя греха в своём поступке он не замечал. Подумаешь, небольшая газетка, где в основном печатают телепрограммы. Да и притом мало ли вообще бесплатных газет разносится, где не только программки, но и объявлений куча. К тому же не он же её вытащил в конце то концов. Обратно в ящик кидать смысла нет, так как эти малолетние ахламоны всё равно вытащат, хотя и непонятно, зачем им такая куча бумаги, не читать же они собрались периодику. И, конечно, не виноват Сила Аполлонович в том, что горе родители совсем за своими оболтусами не присматривают. Растут прямо бандитами. И всю дорогу от магазина и обратно горестно качал своей сильно уже плешивой головой Сила Аполлонович. Придя же домой и отдав буханку в руки своей благоверной Хризантеме Ивановне наш честнейший и добрейший Сила Аполлонович достал не спеша очки с одной сломанной душкой, которую успешно заменяла резинка, что даже в общем то и удобнее и принялся изучать трофей.

- Это ты откуда деньги взял?

В голосе супруги были и жёсткость и подозрительность. Прямо настоящая богиня правосудия, хотя и фартуке, а не с дурацкой повязкой, делающей её слепой. По привычке сжавшись от грозного голоса, Сила Аполлонович торопливо рассказал своей лучшей половине о своём подвиге. Всё-таки как не грозна была супруга, но близкий человек как никак. В конце концов люди и с кошками и с собаками наедине разговаривают, а тут жена. Но похвалы однако наш старик от своей Хризантемы не дождался, как будто и не было попытки задержания. Вместо участливого одобрения бабулька пустилась в ностальгические воспоминания о том, какими в её пору были послушными и милыми детишки. Своей умильной интонацией она, с одной стороны как бы внушала супругу, что всегда, даже в далёком далёком детстве была очень и очень хорошей, как и все тогдашние детишки, ну может быть за исключением Силы Аполлоновича, а с другой стороны подчёркивала своё искреннее и справедливое негодование к современному потерянному для морали поколению.

- Да разве в наше время нам бы пришло в голову воровать газеты? А нынешние детки вообще ничего не признают. Просто оторви да брось.

- Эк вспомнила, - ворчливо отпарировал супруг, - тогда и цены то совсем другими были, газета стоила три копейки. Каждая семья газет по пять выписывала. На заводе, помню, пристанут хуже банного листа, пока кучу хлама не навыписываешь. Да и жвачки в наше время не было, - несколько обиженным тоном и вроде бы без всякой логики завершил свою непривычно длинную речь старик.

- Уж прямо и хлам, - тоже таким же детски обиженным голосом начала было препираться старуха и, вырвав бесцеремонно добытый трофей из рук мужа, начала разглядывать оглавления и иллюстрации. Внимание её тотчас привлекла одна из фотографий. Она даже подошла поближе к окну.

- Глянь-ка, это не Васёк там на баяне играет?

- Да ты что, мать? Посмотри что у него на ногах то. У Васька таких чунь отродясь не было.

- Что же ты на обувку пялишься, чалдон эдакий. Взгляни на усы. Точно как у Васька.

Пусть читатель не подумает, что Сила Аполлонович был родом из Сибири, раз его чалдоном назвали. Ничего подобного, даже близко не был. Но больно уж звучным было словечко и, главное, походило на ругательство, но такое приличное, даже интеллигентное, а стало быть в понимании Хризантемы Ивановны таковым и было. Но Сила Аполлонович недаром носил такое имя. Его нелегко было сломить в интеллектуальном споре. Несмотря на преклонный возраст ум его не потерял необходимой бойцовской гибкости и всегда мог найти образное сравнение для достойного ответа. Так получилось и в этот раз.

- Да что ты, Хриза. Это же просто татарин какой-то.

- Можно подумать, что у Васька рожа лучше. А с похмелюги так вообще одни щёлочки. Не то что на татарина, но на японца становится похож.

- Да Васёк отродясь на баяне не играл.

- А может он и не играет, а просто… позирует, - запальчиво возразила супруга, радуясь тому, что нашла нужное слово.

- Позирует? – иронично переспросил супруг, - рядом с такой бабой, - и он осторожно, чтобы не повредить фотографии, ткнул заскорузлым пальцем в оголённые ноги красотки, стоящей на фотке рядом с тем, кто так походил на Васька. Последний довод оказался настолько убедительным, что Хризантема Ивановна перестала спорить, переведя содержательную беседу совсем в иное русло.

- Слышь, Сила, А чё они этих мужиков то с бабой напечатали?

- А то и пропечатали. Если надпись придумаешь к фотографии, то пятьсот рублей получишь.

- Ну? Неужто правда?

- Точно.

Тут уж Хризантема Ивановна, сняв у мужа очки, сама стала внимательнейшим образом изучать изображённую весёлую группу. Изучала она снимок долго, внимательно и сосредоточенно. Наверное Левенгук, когда впервые сделал микроскоп, был менее терпелив, разглядывая то, что до него никто не видел. Сила Аполлонович в это время разглядывал лицо своей суженой.

- Ну? – наконец потеряв терпение, поинтересовался муженёк.

- Что же тут придумаешь? – растерянно, что было совсем не похоже для решительного характера женщины, промямлила супруга. – Баба с балалайкой, да мужики подле.

- Эх ты, баба, баба, - пробурчал разочарованный в способностях своей Хризи Аполлонович. И было совсем непонятно к кому относятся два повтора в его тираде, к самой ли Хризантеме Ивановне или к её глубокомысленному высказыванию.

Такая двойственность совсем не понравилась нашей отнюдь не глупой старушке и она с вызовом отпарировала.

- Ишь, умник! Вот и сочини. А придумаешь, так и быть, тебе половину отдам. Вместе и разопьём бутылёк, - подзадорила она муженька, заставляя живее проворачиваться его инертные, по мнению супруги, мозги.

- Хм. – Сила Аполлонович почесал под мышкой и отобрав свои заслуженные очки с внушительного носа супруги принялся изучать фотку.

- Хм, - повторил он. И было не понять, относится это столь смачное восклицание к трудности цели или это признак творческого воодушевления, подкреплённого стимулом в двести пятьдесят рублей.

Хризантема Ивановна уселась между тем на жалобно скрипнувший стул и впала в возвышенные рассуждения, касающиеся творчества, таланта, умения проявить себя.

- Эх, завидую я всё же людям, которые могут чего-нибудь сами придумывать. Вон у Мальвины Матвеевны сын корешки из леса приносит и делает из них… - она задумалась, пытаясь одним словом пояснить то, что получается у молодого таланта, но так и не смогла. В конце концов, после бесплодных усилий она закончила хотя и пространно и даже несколько расплывчато, но, тем не менее, как это не странно, весьма понятно, - чего, чего только не вырезает. И драконы, и вешалки. Всё, что хочешь есть.

Хризантема Ивановна с задумчивой мечтательностью вздохнула. Сила же Аполлонович недовольно нахмурился. Хотя он и до бестактных слов своей супруги сосредоточенно смотрел на снимок, нахмурив лоб, но то были морщины совершенно другого плана, которые подчёркивали напряжённую работу мысли. Сейчас же рисунок его эйнштейновского лба выразил явную досаду. И правильно. Совершенно бестактно, вторгаться в момент наивысшего напряжения мысли со своими никому ненужными россказнями о каких то якобы талантах. Ведь его мысли хотя и напрягались, но, однако, совсем не желали складываться в изящную и смешную фразу. А если уж быть вполне откровенным, то и вовсе никаких слов не находилось. Сила Аполлонович даже на миг усомнился в том, что знает русский язык, до того мучительно горько было осознавать своё бессилие. Настолько мучительно, до того горько, что он, совершенно неожиданно даже для себя самого, цыкнул на свою дражайшую супругу.

- Ну, хватит тараторить! Видишь, человек думает!

После своих дерзких, сказанных с бестактной грубостью слов Сила Аполлонович застыл в немом недоумении и испуге одновременно. Наш старик не был подкаблучником, но и никогда всё же не дерзил жене. И душа его теперь сжалась в трепете от ожидания тяжёлых последствий, но ничего не произошло. Хотя для Хризантемы Ивановны такой тон, облечённый в такие бестактные слова и были большой неожиданностью, настолько, что она даже замолчала на полуслове, но возмущаться всё же не стала, потому как вдруг прониклась к супругу неизъяснимым почтением. Чувство это было непривычно, хотя и несколько напоминало ощущением примерку новой одежды, несколько тесноватой или просто необношеной. И хотя она и постаралась по старой, выработанной с годами привычке парировать ответ, чтобы оставить за собой последнее слово, когда отправлялась на кухню: «О, Чапай думает,» - но не было сарказма в её восклицании. Да и вообще она уже более не приставала в этот день к супругу, дав тому полнейший простор для творчества. Однако все попытки сила Аполлоновича оказались бесплодными и спать он лёг раздосадованный настолько, что даже не стал смотреть Винокура с Хазановым, которых лицезрела супруга, переключая то и дело каналы. Но недаром говорят, что утро вечера мудренее. Инсайт, творческое озарение пришло под утро, когда Сила Аполлонович проснулся мучимый желанием сходить, извиняюсь за прозу жизни, в туалет. И ведь как пришло то неожиданно. Вроде бы и не думал ни о чём, вернее размышлял, можно ли ещё потерпеть не вылезая из тёплой постели и тут сами собой сложились строчки, так что наш новоявленный поэт сразу выбросил свое уже не молодое тело из нагретой им и супругой постели и опрометью бросился искать бумагу и ручку, которые нашлись к счастью быстро. А иначе бы у меня и не было вероятно возможности передать вам всю прелесть возникшего так неожиданно, с размышлением о туалете двустишия. Буквы прыгали под пером в трепещущей руке Аполлоновича, торопясь за полётом мысли. Но то, что получилось, получилось хорошо и настолько понравилось самому автору, что он, уже не спеша, хотя позывы гнусной физиологии его всё еще отвлекали, переписал всё набело, даже несколько приблизившись к каллиграфии. Прочитав про себя несколько раз рукопись, наш автор сходил за подвигнувшей на творчество газетой и продекламировал своё творение глядя на фотографию. Умерив бурю восторга, солидно и, главное смело, отправился будить, не смотря на ранний час, супругу.

- Слышь, Хризя, пятихатка то наша, - взяв за плечо супругу, осторожно промурлыкал тактично-нежный Сила Аполлонович. Хризантема Ивановна сразу поняла суть дела и не стала проявлять недовольство, вопросительно уставившись совсем не сонными глазами на своего талантливого мужа.

- Прочитать?

- Раз разбудил… - по привычке чуть ворчливо ответила Хризантема Ивановна, хотя в тот момент испытывала к своему Силе Аполлоновичу лишь законную гордость.

- Ну слушай, - тут супруг включил люстру на все лампы и, присев на корточки подле дивана, а точнее перед женой, продекламировал:

Не халтура – варьете

У забора во дворе.

- Ух ты! – Хризантема Ивановна почувствовала, что у неё даже дыхание перехватило. В особое восхищение её почему то привело слово «варьете».

- Слышь, Сила, а зачем тебе двести пятьдесят рублей? Мужчина ты у меня трезвый, на папиросы тоже тебе не надо тратиться. Давай я тебе добавлю полтинник и купим чайник со свистком. А что? – не давая супругу опомниться, продолжала Хризантема Ивановна. – Я давно о таком мечтала. Помнишь, как три года назад у нас вода выкипела. Я тогда желтизну замучилась оттирать.

- Ну… - Сила Аполлонович замолчал, понимая своё бессилие против прагматизма жены и уже заранее смиряясь с потерей своих честно заработанных двух с половиной сотен. Однако так просто смириться с потерей гонорара он никак не хотел и поэтому продолжал обдумывать более сильный аргумент против чайника. Но супруга опять опередила его, совершенно обезоружив лаской, к которой она присовокупила подобающий комплимент. Прижавшись теплым плечом к по прежнему находящемуся на корточках Силе Аполлоновичу, отчего тот едва не сел на палас, она нежно проворковала:

- Вундеркинд ты мой, - и сделав небольшую паузу, добавила, - ненаглядный.

После этого Сила Аполлонович понял окончательно, что своей доли ему не видать, как своих ушей. И от такого беспредела ему уже ничего более не оставалось, как вспомнить про туалет, в который он так ещё и не заглянул.

Едва дождавшись понедельника, Хризантема Ивановна пошла с утра к милейшей Мальвине Матвеевне, у которой был телефон. Соседка уже была осведомлена о творческих успехах супруга своей подруги, но зависти не испытывала, а наоборот, донельзя была довольна, что живёт рядом с интеллигентной семьёй, где пишут стихи в газеты.

Вся неделя прошла в томительном ожидании. И если бы не образ чайника со свистком, то наверняка это походило бы на пытку. Но, наконец, долгожданная суббота наступила. Супруги проснулись рано и долго лежали в темноте молча прижавшись друг к другу. Говорить они не решались и просто прислушивались к звукам просыпающегося города. Наконец, когда до открытия газетных киосков осталось немного времени, Хризантема Ивановна дотронулась до плеча мужа и коротко, с суровой нежностью произнесла: «Пора.» Подождав, пока супруг оденется, она затем вручила тому деньги на заветную газету. Пока Сила Аполлонович отсутствовал, она поставила на плиту их старенький, с жёлтыми разводами чайник, ни за что ни про что вдруг в одночасье ставший ненавистным. Время тянулось томительно медленно, как реклама во время хорошего любовного триллера. Наконец раздался приятный словно музыка звук соприкасающегося с замком ключа. Как была в ночнушке, женщина бросилась навстречу мужу.

- Ну что? – с придыханием, словно Татьяна Доронина, которая рассказывает о своей любви к театру, коротко произнесла Хризантема Ивановна.

- Не знаю мать, очки забыл захватить.

В другое время супругу такой ответ просто бы вывел из себя, так как натура у нашей почтенной старушки была довольно горячая, как понял уже несомненно читатель. Но в этот раз Ивановна не стала терять время на ненужные эмоции и просто выхватив из рук супруга газету, лихорадочно начала искать результаты конкурса, радостно ожидая увидеть там свою фамилию а также имя своего талантливого супруга. Но никаких фамилий там не было, а было пропечатано нечто туманное, что никак не укладывалось в смысл. Сила Аполлонович меж тем водрузил на пористый и мощный нос свои почтенные очки, принялся тут же в коридоре разбирать значение прочитанного. Это оказалось действительно мудреным делом. Поэтому супруги пошли на кухню и там за столом стали сообща читать всё сначала. Вариантов подписей было довольно много. Некоторые оставляли супругов равнодушными, некоторые нравились, но то, что не было стихов Сила Аполлоновича, вызвало у Хризантемы Ивановны недоумение и обиду, у супруга же обиду с примесью разочарования.

- Да они там, наверное, сюда своих понатыкали, - подозрительно глядя на газету, прокомментировала случившееся Хризантема Ивановна.

Сила Аполлонович был более осторожен в суждениях.

- Наверное та девчонка, которой ты диктовала, записала на клочке, да и потеряла потом.

- Как это?

- А чего? Запросто. Окно открыли и сквознячком под стол улетела, а вечером уборщица и выбросила.

С удивлённым подозрением посмотрев на супруга, Хризантема Ивановна всё же не смогла не поразиться воображению и логике своего суженого. По крайней мере контраргументов против столь стройной гипотезы у неё не находилось. Но оставался другой вопрос, который она и задала.

- Но победитель то кто? Я что-то ничего не поняла.

Честно говоря, Сила Аполлонович и сам не понял этого и поэтому ничего лучшего не нашел, как с долей удивления прочитать результат вслух.

- Вот тут пишут, что победительницей признана запись редакции: «Рикки э Повери» в «Экватор клубе».

- А причем же здесь Рики Тики то? – изумлённо расширяя глаза, поинтересовалась Хризантема Ивановна.

Смысл подписи-победительницы был туманен и для умнейшего Силы Аполлоновича и он лишь молча пожал плечами.

- Мудрят, мудрят, лишь бы только денежки не выплачивать, - недовольно вымолвила донельзя расстроенная и оскорблённая за супруга женщина.

- Они пишут, что следующая фотография будет стоить тысячу.

Супруги молча переглянулись сидя друг против друга. В глазах Хризантемы Ивановны засветилась надежда на ум и творческие способности мужа. У того же разгорался азарт, хороший спортивный задор.

- Опять поди чего-нибудь смухлюют, - сурово нахмурившись, предположила ворчливо женщина. – И гляди, чего они там печатают. Не приз, а какой то Джек-Пот-Приз.

- Да ладно, мать, как бы не назвали, смысл один, следующая фотка будет стоить в два раза больше.

- Сила, да ведь здесь же похабень нарисована. Это же просто голая баба. Чего же тут смешного можно придумать?

- Ну, если подумать…

Супруги опять пристально поглядели друг на друга. Женские продолжали гореть надеждой, ибо Ивановна уже уверовала в недюжинный талант мужа, который несомненно способен заработать на свистящий чайник. Глаза супруга сверкали несокрушимой решимостью истинного бойца. Вундеркинд рос.