Юрий ТЕПЛОВ

ПОД ПОТОЛКОМ

Из цикла "Смутное время»

1.

Я садился в уазик, когда она возникла ровно бы из ниоткуда и спросила:

- Вы меня не подбросите, полковник?

Про таких говорят: куколка. Если бы я не был в подпитии, то, может, и отказал бы. Но час назад мы хорошо приняли на грудь с Рубиком Картасяном. Он ждал какую-то "мадаму", потому выпроводил нас из офиса: меня и телохра-нителя Эркена.

Сейчас тот стоял у лестничных перил. Квадратный, совсем без шеи, он оглядывал нас цепкими, умными глазами и, казалось, усмехался. Хотя никогда не улыбался и не смеялся.

- Ну, так что, майор? - повторила куколка.

Я приглашающе распахнул заднюю дверцу, плюхнулся рядом с ней. Она тут же скомандовала водителю:

- По проспекту, солдатик, до мэрии, налево до кладбища и снова налево.

Слово "кладбище" мне не понравилось. За ним находился жилой массив по прозванию "Шанхай". Там, рядом с мертвецами, ошивалась крупная и мелкая шпана.

На всякий случай я незаметно переложил газовый пистолет в правый карман кителя. Это Картасян мог расслабиться, его Эркен охранял. Какие ветры забросили кривоногого молчаливого киргиза в Забайкалье, не знал, наверное, и Рубик. Был Эркен когда-то прапорщиком. Прошел Афган, Карабах, Абхазию и начисто отказался от Чечни. Удивил меня тем, что с десяти метров попадал охотничьим ножом в червонное сердечко... О чем он, интересно, думал, когда я сажал куколку в уазик?..

Она молчала. Позже чиркнула зажигалкой, закурила. Я придвинулся к ней, представился:

- Валерий. А вас?

- Наталья, - и больше ничего.

"Шанхай" начинался сразу за кладбищем. Возле одной из хрущевских пятиэтажек она сказала:

- Здесь налево между домами, еще раз налево, крайний подъезд.

Слишком много "налево", - мелькнуло в моей наалкоголенной голове.

- Остановите! - скомандовала. - Чем мне отблагодарить вас? - спросила, приоткрыв дверцу.

Семья моя была в отъезде, сам себе король.

- Может, побалуемся? - ответил. - Чайком.

- Идемте.

- Номер квартиры, какой? - все-таки я состорожничал.

- Пять. А что?.. - Не дожидаясь ответа, выскользнула из машины.

Я сказал шоферу:

- Подожди меня полчаса. Если не появлюсь - в гараж. К восьми утра - сюда. Звякни в пятую.

Прихватив портфель с греческим коньяком и закусью, врученными мне на прощанье заботливым Рубиком Картасяном, я потопал за куколкой на второй этаж.

Нужды покидать ее заковрованную малометражку через полчаса у меня не возникло. И через час тоже. Мы общались через коньяк с Грецией. Выясни-ли, что у Натальи есть муж-геолог, который в сей момент рыщет в двухстах ки-лометрах от города в поисках бесполезных ископаемых. Никаких осложнений не предвиделось, и я снял китель и галстук. Но до постельной кондиции пока не дошло: в бутылке еще оставалось. Вторая "Греция" ждала очереди в портфеле, да и ночь только зачалась.

- Я не знаю, что произошло с мужем, - рассказывала она. - Появляется раз в месяц, а то и реже, и я будто не существую для него. Может, радиация?

- Возможно, - легко согласился я и представил, как же она, изголодав-шаяся, станет меня терзать.

Выпили еще по одной. И еще.

- Раньше он любил стихи, - продолжала Наталья, - Теперь только по-жрать. А я ведь и сама стихи пишу. Хочешь, прочитаю? - Мы незаметно пере-шли на "ты". Но по имени она избегала меня называть. Спросила фамилию и обращалась "Быстров". - Хочешь послушать мои творения, Быстров?

- Хочу, - соврал я.

Она опрокинула рюмку и с подвывом начала:

- Я снова плачу беспричинно

И лезу под холодный душ.

Со мной лежит чужой мужчина,

По паспорту - законный муж...

 

При слове "муж" все и закрутилось. В дверь позвонили. Она смолкла. А у меня в душе возникла неуютность.

- Неужели муж? - особого испуга, впрочем, в ее голосе не слышалось.

Резко запихнула мой портфель под диван, подтащила стул к антресоль-ной нише, распахнула дверцу.

- Лезь туда, Быстров!

Я заколебался, но она уже забросила наверх мои башмаки, фуражку, гал-стук. Китель я прихватил сам. Ухитрился без кряхтенья забраться. Она захлоп-нула дверцу. Я с трудом развернулся в тесноте, достал "газовик" и приготовился на случай нежелательной встречи.

Мужской голос показался мне странно знакомым:

- Вот и я, Наталишка!

- Ты же сказал, что занят сегодня, - она говорила, понизив голос, но все равно было слышно.

- Встреча, понимаешь, не состоялась, и я - мухой к своей Наталишке.

"Ах, ты, засранец! - мою настороженность сдуло, как муху ветром. - И ты сюда же, старый хрен!" - Я приоткрыл антресольную дверцу.

Да, это был собственной персоной Рубик Картасян. И, как обычно, с вер-ным хранителем тела - Эркеном, который стоял изваянием у двери, цепляя взглядом все и вся. Выходит, я забрался в Рубиков огород, и слуга настучал хо-зяину, что куколка укатила со мной.

Картасян, скаля зубы, уже сбросил свой замшевый пиджак. Хозяйка де-лала слабую попытку загородить проход в комнату. Тот, не обращая на нее вни-мания, сказал Эркену:

- Отдай пейджер Толяну. Пускай машину в гараж не ставит, ждет моего звонка.

Телохранитель молча кивнул.

- Ну, а ты - отпускаю за невестой. Четверо суток хватит? - Тот опять со-гласно шевельнул головой.

- И чтобы к субботе - как штык!

Эркен бесстрастно развернулся и сгинул с глаз, а Рубик облапил хозяйку.

- Муж должен приехать, Картасян, - сделала она последнюю попытку.

- Ха! Он что - экспресс? "Чужой мужик, по паспорту законный...", - шаг-нул в комнату. - Что я вижу? Одна рюмка, одна тарелка, одна "Гречка".

Видно, не растерялась, успела смахнуть второй прибор со стола.

- Пить в одиночку, Наталишка, все равно, что заниматься онанизмом. - Рубик щелкнул замками, выставил на стол свежую "Грецию" и шампанское, накидал деликатесов в иностранных упаковках.

А я решил выползать. Какого лешего должен торчать под потолком, ко-гда на столе хватает выпить и закусить? С Рубиком-то мы уж как-нибудь разбе-ремся, посмеемся над самими собой, да и над хозяйкой. Мы служили с ним ря-дышком не один год, он заправлял всем окружным комсомолом, потом пере-строился, свалил из армии и ухитрился выскочить в бизнесмены. Купил "Мер-седес", завел личную охрану и шофера. Но связи с армией не рвал, даже офис заарендовал в нашем кэчевском здании. К нему, наверное, Наталишка и прихо-дила, когда подловила меня у подъезда.

Я распахнул дверцу. И только собрался высунуть голову и сказать: "При-вет, Рубик!", как снова заверещал звонок. "Стоп!" - скомандовал сам себе и за-шторился. Но дверца все равно слегка отошла.

- Ну вот, - произнесла она. - Дождались. - И пошла к дверям.

Звякнула цепочка, послышался ее голос:

- Боренька! Я так рада, так рада! Мне сердце вещало, что ты приедешь. Я только что сказала об этом Роберту Вагановичу, он у нас в гостях...

Боренька шагнул в комнату, грохнул об пол рюкзак.

- Хахаль? - прорычал.

Я ужался на антресолях. Мне было видно, как Картасян суетливо подхва-тил дипломат, бочком пытался просунуться к выходу, но двухметровый Борень-ка повел плечом, и мой приятель застыл у серванта.

- Боря! Ты что, забыл? Роберт Ваганович наш семейный друг. Он же с диссертацией тебе помог!

- Чхал я на диссертацию! Ну-ка, армянская харя, выкладывай, как на ду-ху!

- Тебе не стыдно, Борис! - вскрикнула она, вцепившись в его рукав. - Твою же маму надо устроить в больницу, я и позвонила Роберту Вагановичу.

- Так точно, - доложил Рубик. - Завтра.

- Отдельная палата и спецобслуживание, - добавила она.

Боренька развернулся к ней. Этого мгновения хватило, чтобы Картасян проскользнул к выходу, схватил с вешалки свою замшу и был таков. Муж лишь крикнул вслед:

- В шурф закопаю! - и тут же влепил куколке-жене пощечину.

- Кретин неотесанный! - взвизгнула она, отступив. - Убирайся сейчас же к своей мамаше!

Он сделал к ней шаг. Она отодвинулась к дивану. Села. Сказала вдруг спокойным стеклянным голосом:

- Этого я тебе никогда не прощу. Всю жизнь на тебя положила. Бросила литературный институт, уехала с тобой в провинцию. Вытащила тебя из курной избы в городскую квартиру. И ты мог поддаться своим гнусным подозрениям!

- А что это? - он показал на стол, сервированный на двоих.

- Это больница твоей родительницы. И это мои долги, чтобы купить уго-щение.

Он переступил с ноги на ногу. Шагнул к столу, налил полный фужер "Греции", опрокинул в рот. Спросил хмуро:

- А что я должен был подумать?

- Ты как был чалдоном, так и остался. Не желаю ничего объяснять и вы-яснять.

- А ты поставь себя на мое место.

- Все, Борис! Можешь идти в спальню. Я устроюсь здесь, на диване. Ут-ром забирай свои вещи и к мамаше!

- В пять мне обратно - машина подойдет. Оказия подвернулась, я и за-скочил к тебе на ночь.

- Никаких ночей. Хватит!

Заметно было, что весь его запал выгорел. Козе понятно, что куколка устроила спектакль. Но огромный Боренька - не коза, ему не было понятно. Он пробубнил:

- Ну, погорячился.

Она молчала.

- Прости, Нат.

- Ты у Роберта Вагановича должен просить прощения. Он столько сделал для нас.

- Может, выпьем, а?..

В моем убежище пахло старыми тряпками, валенками и было теснее, чем в гробу. Вытянуть ноги не было никакой возможности. Лежал скрюченный и злой. "Ну, и стерва!" - думал про юную куколку. Муж продолжал уговаривать ее, она брыкалась, пока он не бухнулся на колени. Затем протопал на кухню, что-то разогрел, принес. Тут уж она снизошла, села с ним за стол... Я не выдер-жал и с усилием повернулся на другой бок.

- Шуршит что-то, - сказал чалдон Боренька.

- Мыши завелись, - небрежно ответила она.

- Пойдем баиньки? - робко предложил он после пары рюмок. Видно, опа-сался снова вызвать гнев любимой жены.

- Пойдем. Но запомни: такой мелодрамы больше не потерплю...

Дверь в спальню она закрыла. А я в свою конуру пустил свежего воздуха. Может, удастся спрыгнуть, вытащить свои шмотки и смотаться? Когда заснут, стоит рискнуть...

Но засыпать они не собирались. Мне были слышны шорохи и скрипы, ее бормотанье, перешедшее в вопль. И стало тихо, как на погосте. Минут через пять дверь отворилась, она прошлепала в ванную. После нее Боренька фыркал под душем. И утащил в спальню коньяк, шампанское и фужеры. Примерно че-рез час опять заскрипела кровать. Я вспомнил, как она говорила: "Может, ра-диация?" Хороша радиация! Зажралась баба... Я высунул голову наружу. В окно пробивался мутный свет от дальнего уличного фонаря и через дверь спальни - слабая полоска от ночника. Спуститься бесшумно не было никакой возможно-сти. Оставалось ждать до пяти утра, когда объявится "геологическая оказия". Не дай Бог, если машина сломается!

Мне было душно и мерзко. Во рту пересохло. Хотелось пива или хотя бы холодной воды. И портфель с коньяком, как назло, под диваном. Куколка опять прошла в ванную, открыла воду и тут же вышла. Глянула на антресоли, я злобно мотнул головой. Она открыла холодильник, бесшумно подплыла к моей конуре, молча протянула вверх руку с банкой. Я выхватил банку. Пиво! "И за то спаси-бо!"

Не знаю, спали ли они в эту ночь. После пива мне полегчало. Время от времени я задремывал. Уснуть не давали скрюченные ноги и теснота. Ворочал-ся, шебуршился, чихнул пару раз, уже не беспокоясь о том, что меня услышат. Даже крутилась в голове подлая мыслишка: пускай Боренька еще одного обна-ружит.

Наверное, я все же задремал. Очнулся от того, что мою голову заталки-вают внутрь. Куколка стояла на стуле, упираясь кулачком в мою лысину. Я под-чинился. Она плотно прикрыла дверцу. И через минуту:

- Борис! Пора!

Я понял, что время приблизилось к пяти.

Она сказала:

- Вот тебе бутерброды и куриный паштет.

"От Картасяна", - мысленно добавил я.

У порога, прямо подо мной, он звучно чмокнул любимую.

- Буду через неделю, Нат. Извинись за меня перед Ваганычем.

И отправился за бесполезными ископаемыми.

Я тут же распахнул головой дверцу. Куколка быстренько подтащила стул.

- Прости, Быстров. Так получилось!

Я с трудом развернулся ногами к свободе. Спустившись, какое-то время приходил в себя.

- Бедненький Быстров! - сказала она. - Наглотался пыли?.. Пока я соби-раю на стол, прими душ.

- Душ?! - прорычал я, вытаскивая из-под дивана свой портфель. – Радиа-ции не хватило?

Пуговицы застегивал уже на лестнице. Вышел, глотнул кислороду. Голу-бовато-серый рассвет омывал "Шанхай". Денег на такси не было. "За полтора часа доберусь", - подумал и зашагал по пустынной улице.

И уже когда миновал кладбище, вдруг придумал мстительную штуку, ко-торая полностью успокоила мою обиженную душу. "Отыграюсь на Картасяне. Ох, отыграюсь!"

 

В свой офис Рубик проходил мимо моего кабинета. Распахивал обычно дверь и, не заходя, приветствовал:

- Будем пухленькими!

Так было и в этот раз. Но я призывно махнул ему рукой и сказал:

- Прикрой дверь.

- Что случилось, Валера?

- Со мной ничего. А что с тобой?

Рубик уставился на меня коричневыми глазами.

- Полчаса назад, - продолжал я, - встретил меня в коридоре какой-то ам-бал и заорал: "Где эта армянская харя? Я его в шурф закопаю!" Ты что, должен ему?

Рубик сменился с лица.

- Никому не должен. Глупая история, понимаешь. Приревновал дурак к жене.

- Как же ты засветился? У него же кулаки, как кувалды. Сказал, что часа через полтора снова придет.

- Вот пес! А я как раз Эркена до субботы отпустил. В Киргизию полетел. Жениться ему, понимаешь, приспичило...

"Значит, не Эркен куколку заложил. Случай шутку сыграл".

- Слушай, Валер, - сморщил лоб Картасян. - Прикрой меня, а? Как придет этот, поговори с ним. Я запрусь в офисе. А ты звякни по внутреннему, когда уйдет.

- Пузырь, Рубик. А пока дай на пиво. Башка трещит.

- Какой разговор!..

Я сходил за пивом. С прояснившейся головой подписал пару бумажек и принял женщину, просившую навести справки о сыне-солдате, который уже три месяца не пишет домой. Позвонил, узнал, что солдат жив-здоров. Успокоенная мать ушла. И я звякнул Рубику.

- Выползай. Амбал отвалил.

Рубик нарисовался мгновенно.

- Ну?

- Что "ну?" Я сказал этому молотобойцу, что тебя сегодня не будет, - не поверил. Целый час в коридоре караулил. Сказал, что завтра придет.

- У-у, пес!.. Завтра прикроешь, а?

- Тащи "Грецию" и пожрать. Сам знаешь, жена в отъезде, кофеем пита-юсь.

Рубик приволок две бутылки и упаковку куриного паштета. Сказал:

- Отлаял Абасиху: почему в офисе закончился провиант? Выгоню пара-зитку!.. Через час завезет, все что надо.

Назавтра Картасян опять сидел взаперти. Послезавтра - тоже. И так до конца недели. Мой шкаф ломился от "Греции". Ужинал и ночевал я у него дома. К своей двухкомнатной он прикупил соседнюю трехкомнатную, пробил стенку и жил с женой и дочерью в пятикомнатных хоромах с двумя кухнями и туале-тами. Так что места мне хватило.

В пятницу я сказал ему:

- А ты знаешь, мы с амбалом Борей даже подружились. Я втолковал ему, что ты, может быть, единственный в СНГ, кто ни разу не изменял своей жене.

- Ха! А он что?

- Сказал, что уезжает в поле. Он, оказывается, геолог.

- Знаю. Мне его жена сегодня звонила: "Приезжай, Картасян!" Я ей по-пулярно объяснил, что в шурф мне еще рано. Пускай ищет другого спонсора. А триста баксов, что я ей платил как зарплату, лучше прибавлю к Эркенову жало-ванью... Пошли в кабак обмывать Борин отъезд.

 

Рубик так и не узнал, что я его разыграл.

В самом начале медового месяца Эркена иностранный лимузин Картася-на был прошит возле кладбища автоматной очередью. Охранник-молодожен скончался сразу. Рубик жил еще два часа. Шофер отделался испугом. С его слов и объявили, что это была разборка между конкурентами.