Поэма

 

Глава 1.

 

Как родная мать меня

Провожала,

Как тут вся моя родня

Набежала...

 

Демьян Бедный

 

1

Справляли проводы как надо,

Родни набился полный двор:

Из Туапсе, из Ленинграда, -

Где и скрывались до сих пор?!

Их часто, впрочем, вспоминали

За разговором старики:

«Тот столько-то, должно, подарит,

А тех и звать-то не с, руки!

Тот пьёт, зато директор базы,

Тот слишком глуп, другой - умен...»

Бывало, чуть какой-то праздник,

Шло обсуждение имён.

Вадим на всех смотрел с укором,

Он рано понял; кто есть кто.

К пустопорожним разговорам

Его нисколько не влекло.

Он с детства мнил себя танкистом

Из кинофильмов боевых.

И за год мог примерно триста

Прочесть больших и малых книг...

Как в песне - тройка удалая

Подобралась:

Божков Иван -

Самбист, в плечах сажень косая,

Очкарик Миша Овакян.

Нельзя сказать чтоб очень дружно

В их «экипаже» было, но

Один из них великодушно

Мог повести друзей в кино.

А среда частых потасовок,

Вадим держался за дружков.

И Миша в драках бил неловок, -

Страдал всегда один Божков.

 

2

Военкомат Вадима тронул

Суровой комнат чистотой.

В углу картины, как иконы,

Висели чинной чередой.

Врачи сновали торопливо,

Котёнок тёрся о носки.

И пальцы докторши учтиво

Ложились на твои виски...

Дантист, хирург, невропатолог, -

Больничный длинный коридор...

Вадим такую массу голых

Лишь в бане видел до сих пор.

Я сам когда-то волновался,

Входя в высокий кабинет.

Руками плохо закрывался

И чуть краснел в семнадцать лет,

Как наш Довлатов...

Знаю я!

Но он не копия моя.

Под ноль подстрижен...

Только вот

Мы забежали наперед.

 

3

В тот год окончились науки

В десятых классах.

Был звонок...

И вечер...

В общем-то на скуку

Никто посетовать не мог.

Мамаши квочками носились

Средь стаек выпускниц,

и те

Парней притворно сторонились,

Блюдя беседы тет-а-тет.

Своей компанией ребята

Стояли в узких пиджаках.

А в стороне Вадим Довлатов

В уединении зачах.

Его свои не замечали,

Чужих он сам не замечал,

Когда кричали вое - молчал

И говорил, когда молчали.

Я школы нравы непростые

Давно усвоил наизусть.

Они царят там и поныне, -

Я оправдать их не берусь.

Над слабым там порой смеются,

Там взрослым любят подражать,

И, перессорившись, дерутся, -

Когда один, а против – пять!

 

4

Но перейдём поближе к делу,

Пусть не смущает чей-то слух

Моей строки намек несмелый...

Не «попугай» в ней а «петух»

Разбудит утро бодрой песней,

Он мне намного интересней,

Хоть и на тех заморских птиц

Потрачу несколько страниц.

Итак, свалилось наземь лето,

Как переспевший помидор.

И в душу каждого поэта

Я нагло влезть хочу с тех пор.

Ведь что единица? Чепуха единица,

Один - даже в поле, увы, не солдат!

А взять, да содрать у другого страницу,

Но только, конечно, без явных цитат!

Не то тебя за руку - хоп!

и - с поличным...

Иди, отдувайся, а то и совсем

С Шекспиром попутают англоязычным.

Шучу, перед ним я в поэзии - нем!

 

5

Шёл дождь осенний всю неделю,

Стучали капли по стеклу.

И, запершись в дома, как в кельи,

Старушки брались за иглу.

Хозяйки хлопотали в кухнях,

Шалили дети у дверей...

В пижамах и домашних туфлях

Мужчины шли смотреть хоккей.

Всё это мало занимало

Вадима,

Он любил коньки...

Мог рассказать о Ганнибале

Вам всё.

И летом у реки

Подолгу сиживал за книжкой.

Его там местные мальчишки

Уж знали все наперечет,

Разбойный, в общем-то, народ.

Там Овакян - дитя природы.

Рыбак, охотник, птицелов,

К тому ж, ценитель тонкий моды, -

Шалаш построил средь кустов.

Всех трав он вызубрил названья...

Лишь Ваня, дел не находя,

Устав порядком от зеванья,

(На случай вредного дождя)

Накрыв лицо свое газетой, -

Храпел на тихом берегу,

Где Миша мастерил уху,

Дымя огромной сигаретой.

 

6

Из троицы вначале той

Курить Довлатов начал.

Он в первый раз пришёл домой,

От гадости той плача!

Но двор старательно учил

Чадить вонючим дымом.

Чтоб к двадцати был свет не мил,

Чтоб жизнь промчалась мимо.

Чтоб лёгкие потом ты мог

Выхаркивать с чахоткой.

...Шёл е папироской Петя -

бог

Двора

Кривой походкой.

Штаны как водится на нём

Последней моды, клёшем.

А следом, маленький, как гном,

Приятель Петин Лёша.

Казалось, он совсем не рос,

Всю жизнь - на побегушках.

И каждый им покорно нёс

Кто пряник, кто игрушку.

По вечерам в беседке той,

Что около детсада,

Толпились юноши гурьбой.

Бывал там и Довлатов

С друзьями.

Дым столбом стоял,

Бренчало две гитары.

С балкона

тихо проклинал

Их горожанин старый....

 

Глава 2.

 

Хоть пока

победила

крестьянская рать,

хоть пока

на границах мир,

но не время

ещё

в землю штык втыкать,

красных армий

ряды крепи!

В. Маяковский

 

1

Шёл снег до приторности мокрый,

Касалась туча белых труб.

Зима заглядывала в окна,

Похожая на синий труп.

Бродили тени по забору,

Сочился свет от фонаря...

И, может быть, что в эту пору

Служил в Германии и я.

С Вадимом жил в одной казарме,

Такие точно видел сны.

И письма получал от мамы,

Что были нежности полны.

Я помню: ветер рвал косынку

Из белых рук.

Состав стучал

По рельсам...

И своей Маринке

Довлатов что-то всё кричал.

Попал служить он в город Галле,

От ФРГ недалеко.

Дни дождевые набухали

Сырою грудой облаков.

Печаль вселяла в сердце осень.

Метались ветры средь полей.

И дождь ночами бился оземь,

Как злой и страшный Бармалей.

И вот пришло письмо такое:

«Прости, Вадим, не осуждай...»

И дальше целою строкою:

«Прощай! Прощай! Прощай! Прощай!»

Слова разили словно пули.

Планет рассыпались угли...

В бездонных сумеркам тонули

Казарм большие корабли.

 

2

Сколько было подобных стонов,

Сколь солдатских разбито сердец!..

И поспела тоска зеленая

Как на грядке большой огурец.

И подрезала крылья месяцу

Осмелевшая к лету заря.

И летучая мышь повесилась

От тоски

на плече фонаря.

Затянули свой гимн пернатые,

Прокричали «подъём!» посты.

И сбежали к реке, как солдаты,

Одинаковым строем кусты.

Под линейку поля подстрижены

В тех чужих и далёких местах,

Где сердитые немцы рыжие

И води не дадут вам за так.

Притаились сады за оградами

Чисто выметенных

дворов.

И старинные башни

домкратами

Держат груз кучевых облаков.

Древний замок завис над рекою,

Провалился обрыв в глубину.

Словно старец с железной клюкою,

Кран пороговый стрелу протянул.

Разломались, как спички, улицы,

Проскользнул перекрёсток трамвай.

И на крыше железная курица

Закрутилась под скрежет и лай.

Перечеркнуто небо проводом.

Солнце метит упасть в гнездо.

И по небу снуют,

как оводы,

Истребители с красной звездой.

И поля надорвались тяжестью

Бэтээров, танков, машин.

И тоска отпускает, кажется,

И уходит печаль из души.

Не к лицу нам, советским солдатам,

Унывать от мальчишеских бед!

 

...До ушей растянув Довлатов

В белозубой улыбке портрет.

 

3. Вечерняя прогулка

 

Строй солдат застыл по струнке –

Грудь четвёртого видна!

На вечернюю прогулку

Вывел роту старшина.

Он подал команду зычно:

«Запевай!». И грянул марш.

Строй – к отличнику отличник,

К экипажу экипаж!

Чётче шаг в притихшей части,

Громче песня на ветру.

Улыбается «начальство»,

Знать, порядок – по нутру!

Хороша и жизнь, но если...

Если завтра – с места в бой,

В бой – так в бой!

...Допета песня.

Старшина ушёл домой.

...Спит Довлатов. В мыслях – дома,

Где не жизнь, а – майский мёд!

У калитки у знакомой

Мать со службы сына ждёт.

У меня ж другая думка:

Строй стихов, не зная сна,

На листе равнять по струнке,

Как равнял нас старшина!

 

4. Отбой

 

«...И матери наши стареют,

Стареют от нас вдалеке».

(Из солдатской песни)

 

Служили когда-нибудь сами?..

А тот, кто служил – поймёт,

Что снится солдату в казарме,

Когда он с проверки придёт.

 

Развесит свои портянки,

Устало ляжет в кровать...

И - сразу же он на гражданке,

А рядом сидит его мать.

 

И будто бы нет «отбоя»

И запаха кислого ног.

А мать седой головою

Укажет ему за порог...

 

И вдруг подойдёт девчонка,

Которая не

дождалась.

И станет просить о чём-то,

На мать с надеждой косясь.

 

Наверное, чтоб простили,

Солдаты умеют прощать...

Как всё это в женском стиле –

В глаза беззастенчиво лгать!

 

Гоняться за всякой всячиной,

Что мало-мальски в цене...

И мечтать по ночам, что прискачет

Вдруг принц на синем коне.

 

Предложит сразу полцарства,

Подарит тюльпанов стог...

Но женского злого коварства

Храни нас Бог!

 

Но бросим грязное дело,

Копаться в женских мозгах.

Примером тому Отелло

Пусть служит печальный прах.

 

Женщина в модных брюках

Бывает порой для меня,

Не лучше коварной гадюки,

Что в череп забралась коня...

 

Та притча известна и детям

С олеговым мёртвым конём...

В казармах гремит на рассвете

Команда дневальных: «Подъём!»

 

Мелькают голые спины,

Затылок у всех - как ёж.

И светятся тускло витрины,

Названий не разберёшь...

 

Немцы косо глядели,

Девчонки махали вслед.

И те и другие хотели

Мира на много лет.

 

Но рявкали грозно орудия

В мире из года в год.

И где-то трясло, как в простуде,

Израильский пулемёт.

 

Где-то в горах душманы

По тропам овечьим шли...

И наши несчастные мамы

Старели от нас

вдали.

 

5

Мы, впрочем, отошли от сути:

Где наш Довлатов, где Вадим?

Вот снова встретились мы с ним

И расставаться уж не будем!

 

.... Луна, как скобка на письме,

Нарисовалась в небе звёздном.

Вадим прикидывал в уме,

Что дома все заснули,

Поздно...

 

А он их здесь, за рубежом,

От всякой нечисти и дряни -

Вооружённый штык-ножом -

В ночи холодной охраняет.

Он был дневальным.

Этот пост

Не сложен был, но и не лёгок:

Чтоб не залез какой прохвост

В казарму, как медведь в берлогу!

 

Хотя на явный шпионаж

Давно никто здесь не рискует,

Всё же дневальный - это страж,

Несущий службу боевую!

 

То твёрдо помнил наш герой,

Устав он вызубрил на совесть.

И по-немецки слово «стой»

Всегда твердил, на пост готовясь.

 

Он не страшился этих лип

И за кустом не ждал засады...

Но взрыва атомного гриб

Рос в коридоре на плакате.

 

А на другом - оскалив пасть -

Морской десантник прыгал в воду,

Чтоб утвердить чужую власть

На славном острове свободы.

 

Безумный мир плакаты те

Разоблачали в коридоре:

Вот в яме - груда мёртвых тел,

Вот плачет девочка от боли.

 

Здесь истребителей звено

Ведёт воздушную разведку.

...Нагая женщина в кино

Лицо обмахивает веткой.

 

В улыбке губы приоткрыв,

Она вас манит взглядом томным...

А на другом плакате - взрыв,

И нет как не было полдома!

 

Здесь крематорий. Черный дым.

И флаг со свастикой паучьей...

Штык-нож у пояса Вадим

Потрогал тут на всякий случай.

 

Он не боялся темноты,

Из-за угла не ждал злодея...

Зато бездомные коты

Всю ночь под окнами ревели.

 

Как будто кликали беду.

Окно чернело амбразурой...

 

Но, впрочем, дальше приведу

Я мимоходом сплетни-дуры.

6. Слухи

 

Помню, всякие слухи тогда,

По Союзу до армии ползали...

И мелькали в окне города

Перепуганными

стрекозами.

 

Поезд врезался в гущу равнин,

Разлетелись кусты у дороги...

И в купе полусонный Вадим

С наслаждением вытянул ноги.

 

Слухи, слухи, вы резали слух,

Как ножи, в потасовках пьяных.

И, помешкав, закат потух

Там, за синей спиной кургана.

 

И врывались в окна купе

Фонари засыпающих станций.

У скрипучих ворот КПП

Оказались к утру новобранцы.

 

Что их ждало?.. Не думал никто...

И назад не смотрел на дорогу.

Городишко влез, как в пальто,

В подметённого леса берлогу.

 

По дороге

велосипед

Проскрипел тяжело и ржаво.

А вокруг - как тысячи лет, -

Страна германцев

лежала.

 

Сразу слухи упрямую весть

Принесли в мой мозг полусонный:

Существует здесь кровная месть

Против всех, у кого погоны!

 

Чуть поймают тебя и – в мешок!

И на речку топить скорее!..

Пробежал по ротам смешок,

Будто зыбь по тихому Рейну.

 

Солнце выгрузилось

в облаках,

Укатил самосвал рассвета.

И туман взметнулся, как флаг,

Белый флаг весны

перед летом...

 

Помню холод шершавой стены,

Помню мутную речку Зале,

И – деревню,

где пацаны

Окружили солдат на привале.

 

Для немецких этих ребят

У солдата найдётся эмблемка.

Вдруг позвала меня: «Камарад!..»,

У ограды стоявшая немка.

 

Был костюм её траурно строг,

Сеть морщин всё лицо захлестнула...

Карамели огромный кулёк

Мне с улыбкой она протянула.

 

«Бите!..» - что-то ещё сказала...

Поезд дёрнул набитый вагон

И помчался прочь от вокзала,

Рассекая лес под углом.

 

Я «спасибо!» по-русски сказал,

«Битте!» - немка в ответ мне

сказала.

Ни черта я немецкий не знал,

Немка русский, должно быть, не знала.

 

Только было понятно без слов

На закате двадцатого века,

Что добро, а не чёрное зло

В новый век поведёт человека!

 

Глава 3.

 

Как же смерть?

Разве мысль эта в сердце поместится,

Когда в Пензенской губернии у меня есть свой дом?

Жалко солнышко мне, жалко месяц,

Жалко тополь над низким окном...

Сергей Есенин

 

1. Свадьба

 

Оставим служить Довлатова

И вспомним, что наш солдат

Был двум симпатичным девчатам

Двоюродный

брат.

 

Одну из них звали Рита,

Училась она в РГУ.

Вторая не так знаменита

И в науках была не гу-гу.

 

Что сельская жизнь? Скука!

Клуб на сто вёрст один,

Вывеска

однорукая,

Правление да магазин.

 

Грязь круглый год по шею,

Трактор едва проползёт...

По праздникам здесь звереет

От водки

сельский народ.

 

Так жили в деревне сёстры,

Их жизнь была очень проста.

И замуж

довольно просто

Ритина вышла сестра.

 

Созвали на свадьбу армию

Ближней и дальней родни.

И лихо дубасили парни

Полы в избе эти дни.

 

Как будто из них хотели

Выбить древесный сок...

Неделю пили и ели.

Грешили порой под шумок...

 

Девчата держались не гордо,

А парни входили в раж:

Уехал с побитой мордой

Шофёр Иванов

в гараж.

 

Таскали на сеновал...

Там кто-то уже под дверью

От всей душ навалял...

 

Сельские злые нравы,

Для кого эти нравы новы?

Частицей свирепой оравы

На свадьбе становитесь вы.

 

Веселье кругом, как будто

Наступит завтра потом.

И яростно чешет на утро

Каждый

затылок иль лоб...

 

Потом похмеляются вместе,

Нетрезвый ведя разговор

О том, что кто-то у тестя

Вчера телогрейку увёл.

 

Невесту напоят рассолом,

А тут и жених ожил.

Сидит он по пояс голый

Весь в толстых верёвках жил.

 

А вечером - пьянка обратно!

Эх, век бы так жить - не тужить!

На свадьбах водка бесплатно,

Так что ж на халяву не пить?

 

2

Рита к водке пристрастия

Болезненного

не имела,

Мечтать любила о счастье,

Но больше ценила дело.

Сколько в любой пирушке

Надуманного

веселья?

Нравился Рите Пушкин,

Но больше всего Есенин.

Его васильковые строки

В сердце её прорастали.

Знала она о Блоке,

О Маяковском

местами.

Другие поэты не трогали,

Не вызывали участия.

Как будто толпа убогих

Своими язвами хвастала.

А тот ещё

в рану свежую

Воткнет перочинный ножик,

Гоняясь за юбкой бежевой

Совсем не скрывавшей ножек.

Стихи их шептали всякому

Какой-то сладкий обман...

И знающе парни крякали,

Засунув руку в карма...

Спадала рубашка с улицы

Под взглядом самца-фонаря.

И месяц устало сутулился

Лимонным светом горя.

Мелькали чулки и бантики,

Крутилась в саду карусель

И пили вино десантники,

Укрывшись за синюю ель.

До кругу ходила кружка,

Тоску уносило прочь...

По парку одна, без подружки,

Гуляла Рита в ту ночь.

Деревню она вспоминала,

Школьный бал - до зари...

Тут кровь у солдата взыграла,

У злого чеченца Али.

Он был заводила в драках,

Мог правду ляпнуть в лицо...

Неделе целую плакал

Дождями

печальный Ростов.

Как будто пророчил несчастье,

Как будто чуял беду.

Взыграло преступной страстью

Сердце чеченца в саду...

 

Сколько в общаге окон?

Глупый, право, вопрос.

Вечер спустился, как локон

Ритиных чёрных волос.

Лестница вверх змеилась:

Вот эта дверь и окно.

Что ей в тот вечер снилось?

Детства цветное кино?

Тёплые школьные годы...

Где вы?

За пропастью дня?..

Ночь, как надсмотрщица, ходит,

Думы о доме гоня.

Скрип ли? Дыхание ветра?..

В сердце ворвался страх.

До смерти – не больше метра!

До смерти – всего лишь шаг!

Он злобно ругался матом,

Трещала дверь от ножа...

Он был советским солдатом,

В десантной части служа.

Он, кажется, был комсомольцем,

Значок носил на груди...

А Рите снилась околица

И мать с отцом – впереди.

...Томимый чувством животным,

Али высаживал дверь.

Напрасно пытается ротный

В суть дела вникнуть теперь.

...Наспех накинуто платье.

Она не закрыли глаза!

Чеченец взмолился: «Хватит!»

Чеченец рявкнул: «Назад!»

Сколько мгновений до смерти?

Как там?

Может быть, здесь

Лучше?..

Только поверьте,

Девушка выбрала честь!

В ночь занавеска летела,

Вяз обронил слезу...

Мёртвое девичье тело

Стыло, как кукла, внизу.

Ряд запотевших окон

Тупо взирал на мир.

Дождь проливной жестоко

По крышам железным влупил.

Город гнездом сгрудился,

Но жизни ещё не конец.

В семье голубиной разбился

Только один птенец!

 

3

Эту историю я тоже слышал

От друзей своих после службы.

А рядом выл Овакян Миша

И корчился, как кликуша.

Подобных эмоций не жди от армяна.

Вглядевшись - понял в чём дело:

Миша был просто в дрезину пьяный

С мордой - как помидор спелый.

Потом опять всплыла новостишка,

И мнение пришлось уничтожить.

Солдату тому была тоже крышка!

Я даже воскликнул: «Боже!»

 

4

Я не ждал подобного исхода

И спешу с опровержением успеть.

Думаю: прошло два длинных года

Службы,

и всему итогом – смерть!

Осень, может быть, здесь виновата

С роем листьев, - разлетающихся пчёл?..

Вижу плац, где хмурые солдаты

Ящик гроба тащат на плечо.

В небо солнце выкатилось смело,

Тряпки размотались облаков.

Оказалось, могут и нацмены

Жизнь своей зачёркивать рукой.

Не страшней пятиэтажных зданий

Полотенце мокрое петли,

Хоть и нету, кажется, в «Коране»

Заповеди нашей «не убий».

Далеко, на кладбище районном

Рита спит в могиле целый год...

Тополей шершавые ладони

Дождь слезами тихо обольёт.

Вижу плац. Набухшие шинели.

В роте опустевшую кровать.

Не пойму, ну что же вы хотели,

С жизнью расквитавшись,

доказать?

 

5

Глава кровожаднее рыси

Вышла из джунглей души.

В песочницу весело писают

В коротких штанах

малыши.

Солнечный мячик скачет

По крышам больших домов.

И девочка прячет сдачу,

Покупая внизу эскимо.

 

На неё поглядев хмуро,

Проплёлся Божков Ваня.

Его вся была фигура, -

Как фига в чьём-то кармане.

...Послушал Божков родителей,

Пролез в институт -

и вот

Они как всегда победители,

А он побеждённый идёт.

На куре любил он крепко

Риту.

С ней рядом сидел.

Но вот не стал соседки -

И мир в глазах опустел!

В фате воздушной, как вата,

Её уложили в цветы.

И крикнуть хотелось: «Куда ты!?»,

Хоть с нею не был на «ты».

При встрече Миша сказал ему,

Что Рите Довлатов - брат...

Хотелось Божкову в казарму, -

Повесить на грудь автомат.

С верным товарищем вместе

Границу зорко стеречь,

И слушать солдатские песни,

Подбросив топлива в печь.

...А здесь? –

Одна скукотища,

Хоть голым на дерево влезь!

У всех на уме только «тыщи»,

В речах - только зло или лесть!

От смертной тоски

недолго

С балкона броситься вниз!

Папе Божкова

«Волгу»

Судьба подарила,

как приз...

 

Эпилог

 

Вот - закончена повесть длинная,

Вытираю со лба испарину.

Я тянул стихи как резину

«Дешёвую»

тянет парень.

Героев ковал примерных,

И толком всего не раскрыл.

Но я сдурел бы, наверно,

Коль ещё б чего сочинил!

За пояс «Женю Онегина»

Хотел я заткнуть сгоряча,

Но нужна здесь Музы стратегия,

А не тактика

кирпича!

Я согласен.

Пошли они в баню!..

Ну какой из меня стратег?

Я б как тот Есенин в Рязани

Пил вино и был против всех!

Поднимали б друзья меня на смех,

Проклинали б меня враги,

Но в очах

от зелия красных

Не увидел никто бы ни зги.

И плевал я на все предрассудки,

Разве можно кастрировать дух?

До рассвета бы мне проститутки

Пели песни похабные вслух.

Я бы гладил их глупые лица

И худые их животы.

Не впервой мне

бухать и резвиться,

И ломать, как сухарь, чей-то стыд.

Пусть никто не прочтет эти строки,

И без этого мне

легко.

Не хочу я дурной опёки

Для своих беспризорных стихов.

Пусть подохнут они под забором,

И без них я влюбился в жизнь!

Стихи мои, словно воры,

Обнажили строчек ножи.

Не услышат меня другие,

Те кто портили стада покой.

На всю жизнь я таскаю, как гири,

Футуризма ношу с собой.

И с тех пор мне всё просто и ясно,

Нет причин напрягать мозги:

Наша жизнь - как дорога грязная,

Впереди не видать ни зги!

В поле шастают призраки

чёртовы,

Невидимки мелочных душ.

Отбиваю я руки жёлтые,

Что хватают меня,

как куш.

Не игрушка вам я,

не радуйтесь,

И плевать на опыт столетий.

Я зубрю теперь всякие гадости,

Что на стенках малюют дети.

Принимаю я стойку боксёра:

Желаете выплюнуть челюсть?

Президентом ростовских заборов

Я в морду общества целюсь.

И пусть у нас нет

политических...

Кувалды рук волосаты.

Они аккуратно вычислят

Зубы

у вашего брата!

Я, наверное, тень Есенина,

Я его хулиганский дружище...

Он не стал пред судьбой на колени

Как с рукою протянутой

нищий.

В Ленинграде,

В гостиничном склепе

Заточил он себя навсегда.

И надежд его

жёлтый пепел

Унесло неизвестно куда...

Он лежал, как упавши подсолнух,

Положив руки-листья на грудь.

Любопытством злорадным наполнен,

Сирый люд провожал его в путь...

Были смяты кордоны милиции,

Были заняты все балконы...

И как он, поспешит удавиться

Не один графоман

со стоном!

Маяковский клеймил

эту моду,

Но сгорела жизнь сигаретой...

И не стало с утра у народа

Бунтаря, глашатая, поэта!

На виске его

чисто выбритом,

Точка красная - след от пули...

И жужжал над Поэтом убитым

Весь Союз, потревоженным ульем.

И поэты-домашние кролики

Строй сомкнули пред пастью Удава...

И с тех пор,

как послушные школьники,

Раздувают Удава

славу.

Но, пардон, -

отклонились от темы.

Пушкин дал нам свое ремесло.

Он, по-моему, славил гаремы

И строптивых турецких ослов...

А представьте, как всё же волнует

Лунный пейзаж в ущелье.

Горянки (бери любую!)

Моют себя без смущенья.

Словно тигриц

прирученных

Их евнух пасёт одетый.

Но я-то всё знаю лучше их:

(Он не евнух, скажу по секрету!)

Ночь льётся не шатко не валко,

В объятья горячие дня...

Об этом писал Петрарка,

И Байрон стихи сочинял...

...Под утро живого нот хана

Рабы на носилках доставят.

Вот он - настоящий Стаханов!

Да только газеты не славят.

...Но вновь перо отклоняется

Как мясо,

от соли поэмы.

Планет побритые яйца

Круглы по любой теореме.

Собакой вгрызаюсь в науки я,

Как в кости с чужого стола.

...Читал: где-то блядь однорукая

Мужчин

только тем и брала...

Представьте:

обрубок коровий

С сайкой тяжёлой зада,

Рот подведенный и брови.

Что вам, мсье,

ещё надо?

Популярность грезится всякому,

В выдумках голь не сносна.

Кто-то придумал атом,

Кто - порошок от поноса.

И жить научились без многих

Предметов

(их чуть ли не триста!)

Теперь стоят вдоль дороги

Вместо столбов

онанисты.

Собака и друг и товарищ...

(Не будем умалчивать уж!)

Если ты жинку не жаришь, -

То станет собака ей муж!

Мужчины тоже, однако,

Друг с другом бывают близки...

Всё это «созвездием рака»

С усмешкой зовут остряки.

Но хватит ненужных прений,

Под строчкой последней - черта.

Я, наверно, второй Есенин,

Но не сделал ещё

ни черта!

 

1982 – 1983 гг.