Я достала из пальто перчатки и натянула их на негнущиеся окоченевшие пальцы. Монетка, выпавшая из моего кармана, покатилась по тротуару. Имеется у меня такая дурацкая привычка засовывать все в карманы: и перчатки, и мобильник, и мелочь, чтобы потом искать, копошится, не находить и извиняться перед случайными свидетелями сцен моей возни. Опустившись на корточки, сжимая и разжимая бесчувственные пальцы, я увидела лежащее на асфальте маленькое колечко с красным круглым камешком на ободке. Так это не монетка? Я зачем-то подняла колечко и нацепила его на безымянный палец левой руки.

На улице становилось все холоднее, почти полностью стемнело. Я поднялась, поежившись от резко налетевшего порыва ветра, надела перчатки и отправилась к метро – нужно было торопиться домой.

Что мне требовалось понять, когда я спешила тенью вдоль стеклянных предновогодних переливающихся разными цветами витрин, отражаясь в них мелькающими слайдами? Что мне нужно было вспомнить, когда я шлепала своими каблучками по лужам, незамечаемых, стоптанных, перемешанных? Когда я стирала своим следом чей-то чужой отпечаток, спускалась в переход и жмурилась от желтого ненастоящего света, глотая, наполнявший переход, коктейль из многочисленных запахов кипящей подземной жизни? Когда я вошла в метро, достав магнитную карту, зачем-то – зачем? – я направилась к дежурной, прошла бесплатно мимо нее и спустилась к эскалатору, недоуменно разглядывая магнитный пропуск. Ах, да. Его нужно было прислонить к тестеру, загорелась бы зеленая стрелочка – пропуск в подземелье. Странно, почему дежурная не остановила меня? Почему не заорала, словно одержимая:

- Девушка, вы куда? Вернитесь!

Она меня не заметила? Я не существую? Какой-то мужчина, прислонившись к колонне, пытался свернуть огромную газету, для того, видимо, чтобы удобнее было читать ее.

- Как я выгляжу? - спросила у него я.

Мужчина, ничуть не удивившись, ответил:

- Потерянно. Но вполне прилично и симпатично, если вы это имели в виду, - он отвернулся от меня и вновь увлекся конструированием.

Поезда не было слышно, ветер подземки подхватывал мои волосы и швырял их во все стороны, как останки порвавшегося паруса на сокрушенной бурей маленькой одинокой яхте, затерявшейся у необитаемых скал где-то далеко-далеко в океане. Наконец, вдали загромыхал и засвистел состав, возвещая о своем приближении. Его свет ослепил мне глаза, и я отступила от края платформы, столкнувшись с тем самым мужчиной и его газетой.

О чем же я думала, когда шла к метро? Давно приняла за правило записывать все, что необходимо вовремя вспомнить, в блокнотик – на память надежды нет, но ни разу так и не удосужилась записать хотя бы строчку... Я вошла в вагон и опустилась на свободное место сразу у дверей. В стекле напротив отражалось мое бледное, даже белое, осунувшееся лицо. А он сказал, будто я выгляжу симпатично. Врал, значит. Вагон качнуло, и поезд, резко затормозив, остановился. Я ударилась головой о поручень и вспомнила. Вспомнила мальчика. Час назад. В больнице. Ему требовалась срочная пересадка сердца. Знаете, всегда и всюду, твердят о том, что органов для трансплантации не хватает, и вообще, это дело очень щепетильное. Тонкое. Страшное. Смертельно невыносимое. А мальчику – ему было восемь – сегодня повезло.

- Вы согласны дать разрешение? - какая-то женщина, выражая своим видом крайнюю степень сострадания, спрашивала меня, ее лицо расплывалось перед глазами, наверное, она слишком близко наклонилась ко мне. Или это я сняла очки? Где мои очки? Я не смогу подписать без очков, вокруг туман и качка. Кажется, я не переношу качку. Чувствую, как меня начинает тошнить. О, мама. Где же туалет? Или раковина. Я пытаюсь подняться, но понимаю, что у меня нет ног. Где мои ноги?

Чей-то знакомый голос зазвучал глухо откуда-то издалека, из прошлой жизни:

- Вы не могли бы оставить ее в покое? Она только что потеряла…

Они говорили что-то еще, обрывки фраз долетали до меня, и я кое-как смогла понять, что нельзя откладывать трансплантацию, пока сердце донора живо.

И тогда я подписала.

- Мне нужно в туалет, - просипела я, возвращая авторучку, голос не слушался.

- Вас проводить? - кто-то тронул мой локоть.

- Я сама.

Без ног я встала и пошла куда-то, мимо туалета, в надежде справиться с морской болезнью. На улице, вынимая перчатки из кармана пальто – в моих карманах постоянный хаос – я выронила монетку на асфальт. И нужно была мне эта монетка? В потемках я шарила по тротуару и наткнулась на маленькое колечко. На ладони оно ярко и ослепительно блестело в свете фонарей и фар летящих по дороге машин. Я поднесла кольцо к глазам: камень светился алым светом. Прикоснувшись к камешку пальцем, я вдруг поняла, что он пульсирует. Сжав кольцо в ладони, я зажмурила глаза, пытаясь справиться со слезами – это ветер. Это из-за него слезились глаза. Вдохнув в себя леденящего ветра, я надела перстенек на безымянный палец левой руки. Вагон тронулся и плавно поплыл в освещенную электровспышками темноту. Я вспомнила. Стянув перчатки, уставилась, стараясь не мигать и не дышать, на безымянный палец. Левой руки. Кольца не было. Ветра тоже. Но глаза защипало, и я не смогла справиться со слезами. Смотря на свое отражение в окне метрошного вагона, я видела, как мои очертания растворяются на стекле, размываются и превращаются в тусклый свет быстро сгорающих люминесцентных ламп андеграунда…