1.

 

Мы с Петькой знали друг друга с детства. Жили в одном дворе, учились в параллельных классах, а по настоящему сдружились только в институте, когда совершенно неожиданно оказались на одном факультете и в одной группе. Высокий, полноватый добродушный Петька с очками в тонкой оправе на длинном носу чем-то неуловимо напоминал Пьера Безухова в том варианте, в котором сыграл его Бондарчук в своём знаменитом фильме. Поэтому ещё класса с девятого Петьку иначе, как Пьером никто и не называл.

В нашей же группе училась Леночка Вольская. Среднего роста, худенькая, не красавица, пожалуй, но более чем симпатичная. То, что Пьер на Ленку неровно дышит, я понял только к середине второго курса. Сам Пьер на эту тему говорить наотрез отказывался, к Ленке ближе, чем на три метра не подходил, на дискотеках на медленные танцы не приглашал, и совершенно не замечал того, что сам он ей тоже, в общем-то, небезразличен. Петька душераздирающе сох от любви. Не физически, конечно, а душевно, но смотреть на это всё равно было невыносимо. И вот, как-то, сговорившись с двумя Ленкиными подружками, я начал операцию по спасению Пьера от самого себя.

Воспользовавшись тем, что почерка друг друга ни Пьер, ни Лена не знали, мы написали и передали две записки, в которых они взаимно приглашались на свидание.

Встреча состоялась вечером в центре города под часами (ничего более оригинального я придумать не смог). Сначала всё шло просто замечательно. Ребята погуляли по городскому парку, посидели в кафе, сходили в кинотеатр на вечерний сеанс, потом просто бродили по ночному городу, потом целовались на скамейке перед Ленкиным подъездом… пока не раздался скрип открываемой двери. Пьер дёрнулся, как ужаленный, отскочил от Лены на добрых полметра и сделал вид, что он тут просто подышать свежим воздухом вышел, а эту, рядом, вообще видит в первый раз. Мимо с гадкой ухмылочкой на лице проследовала дама с собачкой. Пьер красный до кончиков ушей повернулся к Лене.

– Лен, ты… это…

– Я то, это, а ты… Ты тюфяк.

Замах. Пощёчина. Удаляющийся стук каблучков.

 

Пьер пришёл ко мне часа в два ночи. Обиженно оттопыренная нижняя губа, полные глаза слёз, полная бутылка водки в руке.

– Серёга, кажется, я только что угробил собственную мечту. Скажи, я и правда, тюфяк.

У меня возникло чувство глубокого неудовлетворения от произведённого мартышкиного труда по оказанию медвежьей услуги.

– Если ты и тюфяк, Пьер, то, во всяком случае, двуспальный, а я – дурак, причём клинический.

Мы сидели на кухне, пили водку из гранёных стаканов и закусывали солёными огурцами, выколупывая их руками прямо из банки. Пьер рассказал мне свою часть истории, а я ему свою. Как ни странно Пьер не обиделся. У него, действительно, был очень мягкий характер.

– Ладно, Серёг, ты ж хотел как лучше. А я, и правда, тюфяк. И с этим надо что-то делать.

И Пьер начал делать это самое что-то. Через пару месяцев парня было уже не узнать. Он начал закалять характер. Записался сразу в три спортивные секции, все мордобойного направления – бокс, каратэ и самбо. Каждый день, не исключая выходные, он мотался с тренировки на тренировку в разные концы города. После полугода занятий он бросил каратэ, а ещё через какое то время оставил себе один бокс, но там, как ни странно, начал добиваться изрядных успехов. К четвёртому курсу Пьер был уже КМСом, а в начале пятого получил мастера, заняв второе место на чемпионате России, проиграв финальный бой по очкам и отправив в полуфинале в нокаут действующего чемпиона Европы. Теперь уже никто не смог бы назвать Пьера тюфяком. Широкие плечи, мускулы, как у Геркулеса, твёрдый взгляд, вместо нелепых очков контактные линзы. Даже подправленный боксёрскими перчатками нос выглядел очень даже целеустремлённым. Половина девчонок на курсе были в него влюблены. Пьер периодически встречался с кем-нибудь, хотя серьёзных отношений и не заводил. Только к Леночке Вольской он не приближался, даже на пушечный выстрел.

 

2.

 

Мы окончили пятый курс, и я на несколько лет потерял Пьера из виду, отрабатывая институтское распределение в одной из многочисленных «чёрных дыр». В город я вернулся в первой половине девяностых и снова задружил с Пьером. У него всё сложилось удачно, хотя по профессии он не работал. Четыре собственных спортивных зала, магазин спорттоваров, большая квартира, новая машина. Полная финансовая независимость – что ещё нужно мужчине в тридцать с небольшим лет. Он был неженат, да, в общем-то, и не собирался связывать с кем-то свою жизнь.

О Леночке Вольской я ничего не слышал до того дня, когда мы собрались всем курсом отмечать десятилетие выпуска. Ленка приехала из Санкт-Петербурга, весёлая, успешная… и такая же одинокая, как и Пьер. Лена, видимо, принадлежала к той категории женщин, которые с возрастом только расцветают, потому, что из просто хорошенькой она превратилась в настоящую красавицу и всё время притягивала к себе взоры мужчин. На вечеринке они с Пьером сидели рядом и разговаривали, пожалуй, впервые после того злосчастного случая. Потом Пьер пошёл её провожать, и они снова гуляли по городскому парку и сидели в кафе, и опять бродили по ночному городу. Пьер проводил Лену до её старого дома, где до сих пор жили её родители. И у подъезда стояла скамейка, наверное, всё та же, только покрытая за столько лет многими слоями краски, так, что на срезе уже можно было определить возраст по годовым кольцам. И светила луна. И не было никакой дамы с собачкой. Были только она и он.

– Не хочешь подняться? Родители уже спят.

– Пожалуй, не стоит… Знаешь, Лен, ведь всё, чего я в жизни добился, это только благодаря тебе. Это тебе я пытался доказать, что чего-то могу, что я сильный и-и… настойчивый… Ну, в общем, что я не тюфяк. Ты всё время была, да и остаёшься, моей несбывшейся мечтой, и если я сейчас пойду с тобой, то, боюсь, я эту мечту потеряю. Так, что нет. Ты извини, но нет.

– Тюфффяк.

Замах. Пощёчина. Удаляющийся стук каблучков.

 

Пьер появился у меня около пяти утра. Опущенная голова, поджатые губы, полные глаза слёз и полная бутылка водки в руке. И опять мы сидели у меня на кухне, пили водку из гранёных стаканов и закусывали солёными огурцами, вытаскивая их руками из банки.

– Я дурак, я кретин, я размазня, я, я… я тюфяк. Я опять струсил. А она… она, кажется, меня тоже любит… Но, ты понимаешь, Серёга, я просто не могу переспать с собственной мечтой. Это… ну пошло, что ли.

– Во-первых, Пьер, ты забываешь, что эта твоя мечта – живой человек, а не абстрактная идея. – Я замолчал.

– А во-вторых?

– А во-вторых, я больше не знаю никого, кто ещё умел бы так всё усложнять. Переспать с мечтой оно, конечно, пошло, а делать из-за какой-то блажи двух людей несчастными, это, по-моему, подло. Так что сам выбирай.

Пьер ничего мне не ответил. Встал, допил оставшуюся в стакане водку, молча оделся и ушёл.

Он не обиделся, нет. Мы продолжали дружить, только к этой теме в последующие полтора года больше ни разу не возвращались. Вплоть до самой что ни на есть колоссальной развязки всей этой замороченной истории.

 

3.

 

То, что Лена снова в городе, я узнал раньше Пьера. А вот о том, что они совершенно случайно встретились у общих знакомых, я не имел ни малейшего понятия, пока ко мне в очередной раз не заявился Пьер. На этот раз уже под утро и с коньяком, который мы по традиции употребили на кухне, но уже под лимончик и салями. После третьей рюмки Пьер меня огорошил новой песней на старую тему.

– Серега, я подлец, я трахнул собственную мечту.

В моей голове всё сразу встало на свои места, и я почувствовал, как с моих плеч медленно сползает гора под названием «Застарелый Пьеров бзик».

– Ну, наконец-то!

– Ты что несёшь. Я же говорил – для меня переспать с Ленкой, это пошло.

– Ммм… А где она сейчас?

– Спит у меня дома.

– Ну, так бери ноги в руки и дуй домой, делать ей предложение.

– Чего?

– Да ничего. Переспать с мечтой, положим, пошло. А как на счёт того, чтобы на этой своей пресловутой мечте жениться?

Пьер с полной сосредоточенностью уставился на что-то, находящееся за моей спиной километрах эдак в двух и замерз. И тут до меня дошло, что этот олух проблему в таком ракурсе вообще не рассматривал.

Пьер вышел из ступора, тряхнул головой и уставился на меня, как п. Гамлет на тень своего папы.

– Серёга, ты гений. Ты меня от смерти спас.

Через пять секунд Пьера в моём доме уже не было. Сграбастав в охапку куртку и шапку, он, как тропический ураган, унёсся в неизвестном направлении. А через два дня я получил приглашение на свадьбу.

Мы сидели всемером в маленьком кафе, работающем при одном из Пьеровых спортивных центров. Пили сухое вино, ели вкусные салаты и разговаривали, вроде как о мифологии.

– Ну, что, Одиссей?

– Почему это, я Одиссей?

– А потому, что через пятнадцать лет добрался-таки, наконец, до своей Пенелопы, лопух.

– Не лопух, а тюфяк.

– Ну, и тюфяк, конечно тоже, только набитый лопухами.

– Но, но! Попрошу птичку нашу не обижать, я её пятнадцать лет воспитывала – Ленка просто светилась от счастья.

– И как, воспитала?

– А-то.

Пьер, меж тем, отпросился «до ветру» и исчез минут на двадцать. «Тревожный выезд по горячим следам» обнаружил его в холле, спящим на стареньком кожаном кресле. Он сидел полубоком, привалившись к спинке головой и подложив под щёку кулак, и улыбался во сне. Ленка присела рядом с ним на самый краешек и нежно провела ладошкой по его щеке.

– Господи, ну какой же ты у меня всё-таки тюфяк.

Не прекращая улыбаться, и не открывая глаз, Пьер пробормотал сквозь дрёму:

– Ну и пусть я тюфяк, зато теперь я тюфяк счастливый.

 

Шингуар. Ангола. 26.10.2007 г.