Ованес Григорян КОРОБКА Четыре стены, потолок и пол, гостиница у чёрта на куличках – (бедный зверёныш в пробирке... юдоль!) В канализации плачет водичка. А за окном всё дождит и дождит, лампа, мигая, играет со светом, и чёрная тень за тенью бежит по белой стене в гостинице этой. Беззвучное радио древних времён никчемно повисло на стенке, стул рядом с кроватью и сломанный стол, убогое царство в застенках. Четыре стены и четыре строки склеены рифмой в коробку. В полночь душа всему вопреки, как кошка, царапает робко. ВОЙНА, НО МИР В один грустный осенний день они встретились лицом к лицу- два солдата-противника. У каждого из них был свой генерал, и каждый имел винтовку, которой хорошо владел. Находясь напротив друг друга, они рыли окопы, откуда должны были целиться друг в друга- вот почему они так рьяно рыли свой траншеи – и рыли глубже, и рыли глубже. В один грустный осенний день они встретились лицом к лицу- два солдата-противника. У каждого из них был свой генерал: генералы давали приказы и курили сигареты, и солдаты продолжали рыть траншеи – и рыли глубже, и рыли глубже. Вначале генералы ничего не подозревали – они только отдавали приказы, они только курили свои сигареты, бросая иногда ненавидящие взгляды на врага, но генералы ничего не подозревали. Когда они осознали произошедшее, было довольно-таки поздно: солдаты вырыли слишком глубокие траншеи, чересчур глубокие траншеи – и продолжали рыть, и продолжали рыть. Генералы громогласно вскричали: «Выходите, трусы!» «Прекратите рыть!» - затопали ногами, бросая иногда ненавидящие взгляды на врага. Но увидев, что все их усилия напрасны, они надрывно заплакали и начали непристойно ругаться, тщательно подбирая слова. С НОВОЙ СТРОКИ Родился ранним, бедным гюмрийским утром... сестра, которая пришла в этот мир вместе со мной, умерла через несколько часов. Августовское солнце, взошедшее давным-давно, безучастно взирало на нашу семью, которая в смятении то смеялась от радости, то плакала от горя. Сейчас уже никто не помнит в нашем доме сестричку, которая жила лишь несколько часов в то послевоенное, голодное утро... Только я не могу забыть её и порой, просыпаясь от сердечной боли, вглядываюсь влажными глазами в тишину, и миг за мигом вспоминаю те девять месяцев, которые мы прожили вместе в лучшем времени нашей жизни. Геворг Эмин *** Когда он пишет, пишет, Он будто светлячок... И темный лес услышит, И темный мир задышит Сияньем, вдохновеньем... Когда же он не пишет, Он... просто червячок... ГОРАМ "АРМЯНСКИЙ ТАНЕЦ" Вы пережили ужас геноцида, Вас затопила кровь... Святая, Внимая, Танцуете вы вновь? *** Как долго мучили друг друга- Аж целую жизнь мотылька. Стремились к свету... от недуга, Но ударялись в ложь стекла И не добились огонька. Исчезли в мраке друг без друга... Но страстной волею судьбы, Водящей нас по злому кругу, Влюбленного огня рабы, Мы повстречались вновь... Мольбы! Все так же яростна любовь И так мучительна тоска... ...Опала с крылышек пыльца И серебрится у виска. *** Проклятые губы, скольким шептали «Люблю», томной лаской маня. Проклятые губы, скольким отдали... ...не той, что любила меня. *** Ах, светлячок, ах, глупый червь, Кто же сказал, что ты вечен? Светишь во мраке ночном… Нежен, наивен, беспечен. Твой свет утешает-жалеет И выдает же тебя… Ах, светлячок, ах, глупый червь, Скольких сей свет привлекает? Кто-то жестокой рукой Хрупкую жизнь обрывает. Этой ночью вдвойне темнее… Тягостно мне без тебя… |