Владимир ШТАЙГМАН

Продается деревня. Рассказ

 

Прежде эта маленькая новгородская деревенька с красивым именем Соколовка считалась отдельной колхозной бригадой. Крохотной, отдаленной, с двумя десятками рабочих рук, но самостоятельной производственной единицей. Вокруг деревни поля, чернолесье да болота, подсачиваемые родниками. На топи много клюквы и мошкары.

Здешние поля исстари родили великолепные овсы. Особенные, высотой по грудь человеку и с полновесным зерном. Он так и назывался – соколовский овес. Тяжелый, литой, золотого цвета. Говорят, в старину для лошадей царского выезда его отсюда поставляли, а в Гражданскую войну этим овсом кормили конницу Буденного.

Сеяли его, как и полагается, в грязь. Овсяную кашу варили из цельного зерна, без обдирки. Распаривали зерно, а потом протирали через сито. Богатырская получалась каша. С запахом меда. Варили еще овсяный квас и пиво.

Одна беда веками была у этой деревни. Никогда не существовало к ней подъезда. Ни при царях, ни при коммунистах. Да и сегодня нет. А деревня старинная. Из нее вышли два академика, один генерал и даже один серийный убийца. Соколовку охраняла сама природа. Из болота вытекал наливаемый родниками небольшой ручей. Высачиваясь за околицей, он делился на два рукава, и они, притоки эти, дугой обнимая деревню, превращали окрестности ее в непроезжую топь. Летом мостили гать, по которым изредка прорывались трактора, зимой же топь промерзала, но ездить в деревню особой нужды не было. Такой это был необитаемый остров с десятком крохотных, зажатых лесами полей. Остров отнюдь не бедный. Жители Соколовки разводили во множестве скот, сена было вдоволь, зерна тоже. Глубокой осенью отсюда уходили на мясозаготовки десятки бычков, поросят, овец. А также гусей и уток, питавшихся живностью болот.

Земледелие же было в руках двух трактористов – Александра Николаевича Дворцова, механизатора широкого профиля, человека щедрой русской души, любителя выпить, и русского немца Фридриха Вайса, тоже смекалистого по части техники, но вдобавок еще гармониста и тоже, увы, подверженного пьянству, которое часто именуют главным русским пороком. Но такой порок присущ и другим народам.

У их домов располагался арсенал техники – от плугов до зерноуборочного комбайна. Зимой санным путем завозили они горючее для посевной, семена, всё лето выращивали знаменитый овес, осенью убирали его и переправляли в центр колхоза, а зимой заготавливали для продажи «царские» дрова из ольхи. Сорное дерево это, любящее влагу, как и овсы, произрастало здесь гигантских размеров. Высотой двадцать метров, ствол толщиной в обхват человека и прямой, как натянутая струнка.

До того, как Вайсы подались в Германию, жила деревня весело. Зимой, когда снега наглухо обкладывали ее, Фридрих с утра приходил в гости к Александру Николаевичу, они выпивали, потом забирались на широкую русскую печь, драли там гармонь и пели частушки. Колхозное начальство установило им в ту пору для общения с конторой рацию. Дворцов вызывал на связь бухгалтерию, и концерты невольно транслировались по всем бригадам колхоза. А их было около двух десятков. Песни исполнялись на русском и немецком языках. Население умирало со смеху.

Однажды на возмутительное засорение эфира обратило внимание местное КГБ. И заволновалось. К председателю колхоза нагрянули двое сотрудников. Как раз в это время рация передавала очередной деревенский концерт.

 

Спутник, спутник,

ты летаешь,

Ты летаешь до небес

И навеки прославляешь

Мать твою КПСС.

 

С неба звездочка упала

Прямо милому в штаны,

Пусть бы всё там

оторвало,

Лишь бы не было войны.

 

Душевно выводил Александр Николаевич, прибавляя в рации громкость. И что-то по-немецки бубнил про Матильду и рождественский Tannenbaum более сдержанный Вайс.

– Стоп! Это что такое? Отключите немедленно из эфира этих горлопанов, – потребовали сотрудники органов. – Они позорят наш строй. Сумасшедшие, что ли, завелись у вас на болоте?

– Да пусть их развлекаются, – спокойно отзывался председатель. – Это наши ударные земледельцы! У них там не только мошкара да клюква. Три плана по овсу выполнили. Имеют право. Зимой у них работы нет. Нынче рот никому на веревочку не завяжешь – развитой социализм.

– Надо их переселить с этого острова.

– Без них земля зачахнет… В ноги кланяюсь, что живут там. Иначе вычеркивай деревню из списка.

– Пусть хоть немец ваш за­ткнется! В соседней деревне старухи решили, что опять война с германцем началась, и спрятались в погребах…

Когда Вайсы отъехали в Германию, Александр Николаевич, оставшись один, затосковал. Овсы выращивать в одиночку он наотрез отказался, потихоньку дотянул до пенсии, а потом вскоре и умер. Другие жители деревни тоже подались кто куда. Деревня как бы исчезла, но дома остались. Полновластным хозяином Соколовки теперь был старший сын Дворцова – Семен. И если отец пил, да дело разумел, то он умел лишь крепко зашибать, а когда в городах пошла мода на дачи, решил продать горожанам, мечтавшим о чистом воздухе и тишине первозданной природы, не только дом отца, но и всю деревню оптом на правах ее единоличного хозяина. Стал помещать объявления в газетах. Сперва запрашивал в долларах, но дорого. Даже смотреть деревню никто не приехал. Потом снизил цену. Тоже бесполезно. И наконец, в газетных объявлениях запестрело: «Продам деревню за бутылку водки». Твердая русская валюта. Стали приезжать покупатели. Из крупных и мелких городов. Но островок на болоте не нравился никому. Болотных Робинзонов не нашлось.

Постепенно стали зарастать лесом поля. И не только в Соколовке, но и повсюду в отечестве. Будто забирали крестьян на новую всемирную войну, и пахать землю становилось некому. На некогда отвоеванных у леса древними жителями пашнях свистит ветер в непролазном бурьяне, она заново порастает деревьями, и урожай считается уже не в центнерах зерна, а в кубометрах древесины.

Но войны никакой нет, селяне не отбиваются от врага на дальней стороне. Просто надобность в их трудах как бы отпала. Чем кормится отечество? Нефть продает – харчи покупает. Одна только Москва вытаскивает из-за границы сотни тысяч тонн продовольствия. А своя земля ходит яловой.

Предки оставили нынешним россиянам не только храмы и дворцы, но и пашню. Она создавалась десятилетиями в изматывающем труде. В старину незапамятную большая часть России – дебри. Человек заселял эти места, сводил лес, полагая: отвоюем пашню, пробьемся к свету с огородами и полями – будет нам здесь родина, нет – сами зверьем диким станем.

В годы перестройки русская деревня захирела, измерзавилась в пьянстве и лени, так что и пахать землю стало недосуг хлеборобам. Да и команд ниоткуда не поступает. Нет ни телефонных звонков из райкома партии: пора, мол, сеять; ни распоряжений портфельных уполномоченных в кителях и галифе. Нет и стародавних сельских хозяев-кулаков.

А Соколовка не пропала. Семену Дворцову, потомственному хлеборобу, выпивохе на последней стадии алкоголизма, выставили-таки ящик водки… корейцы. Заселили они деревню и выращивают теперь овощи, главным образом морковь. Снабжают ею весь район. Семена поразило их трудолюбие. Маленькие улыбчивые корейцы распахали поля под овощные грядки. Каждая морковка вырастает у них под землей в увесистый корнеплод. И с подъездом решили проблему. Ручей углубили экскаватором, перехватили дамбой, а по гребню ее, сухому и широкому, отсыпали гравийную дорогу. В пруд запустили рыбу, а по ручью теперь появились хатки шубного зверя бобра. Доходы видны невооруженным взглядом. Семен служит у предприимчивых корейцев смотрителем водоема. Регулирует уровень воды, подкармливает рыбу.

Местное начальство уже кусает локти, подмахнув договор аренды земли. Да и в других местах к российским запущенным землям рвутся корейцы и китайцы. Земля становится ходовым товаром.

 

Опубликован в Русско-немецком иллюстрированном еженедельнике "Европа-экспрес" для 14 стран 8 декабря 2008, номер 50( 562), тираж 120 тысяч.

http://www.euxpress.de/archive/artikel_1233 8.html