Серия: “Криминальные шутки”

 

Книга 1. Cтрасти болотные.

(иронический детектив)

 

Краткое содержание.

 

Неожиданное сошествие с ума помощника мэра города Бургорода вначале показалось заурядным бытовым происшествием. Однако наличие оружия в руках невменяемого человека, заставило врача “Скорой помощи” вызвать работников уголовного розыска. Начальник УГРО, Мирон Пужаный, поручает разобраться с откровенной “бытовухой” специалисту в этой криминальной области капитану Гордею Сизову. Довольно скоро выясняется, что дело гораздо серьёзнее. Проливается первая кровь, появляется труп... Над всем витает магическое слово “нефть”, которая якобы присутствует в местном... болоте! Вскоре к нефтяной болотной лихорадке подсоединяются местные дельцы и столичный криминал! Затесались и наркотики...

Капитан Сизов, вместе со своими помощниками, сержантом Бытиным и корреспондентом областной газеты Аней Точилиной, постепенно раскрывает запутанное, неординарное уголовное дело. Однако главного идеолога и организатора “нефтяного бума”, который задумывался в благих целях, а привёл к трагическим кое для кого последствиям, установить не удалось... пока (тема последующих романов из этой серии)

В романе присутствуют не только иронические мотивы, но и лирические, грустные и трагические – как и положено в обычной жизни. Самые разные действующие лица - смешные, увлечённые, помешанные и уголовные - и пересекающиеся сюжетные линии с неожиданными поворотами делают роман увлекательным и нескучным.

Для автора детективная направленность не являлась главной целью, а лишь средством показать в ироничном стиле людские характеры, обстоятельства, события.

Роман задуман как первый из серии под общим названием “Криминальные шутки”.

 

Часть первая. Коварное болото.

 

Глава 1. Странное сумасшествие.

 

Напористо пыхтя, милицейский “УАЗик” бодро катился по асфальту, достаточно ухоженному для данной местности. С одной стороны к дороге примыкала густая, пёстрая рощица, а с другой - бесконечный каменный забор, из-за которого выглядывали коричневые, красные, жёлтые и иных цветов еврокрыши фешенебельных особняков. Резкие тени деревьев, чередуясь с ослепительными солнечными просветами, подчёркивали яркий летний день и навевали умеренно оптимистическое настроение.

Пискнув тормозами и буркнув глохнувшим двигателем, автомобиль плавно остановился возле массивных железных ворот. Рядом, уткнувшись в стену кирпичного забора, белела потрёпанная “Скорая помощь”. Возле неестественно изумрудного газона, галдела кучка возбуждённых людей, в основном пожилого возраста.

Капитан Сизов, мужчина под пятьдесят лет, с широким, открытым лицом; по-спортивному подтянутый, в штатском сером костюме, привычно открыл дверцу и по-молодецки проворно выпрыгнул из кабины автомобиля. Из кузова, натужно отдуваясь, потянулся младший сержант Бытин и легко выпорхнула корреспондент областной газеты Аня Точилина. Вся троица являла собой представителей закона и общественного порядка, прибывших на место происшествия. Правда Аня, молодая, симпатичная девушка с короткой причёской и карими глазами, в которых светились яркие искорки любопытства, в штате милиции не состояла. Однако как представитель прессы, прикомандированная освещать доблестные деяния местных внутренних органов, настолько увлеклась, что давно уже стала негласным помощником старшего следователя УГРО, капитана Сизова Гордея Никодимовича.

Поправив ремешок фотоаппарата, переложив в правую руку блокнот, Аня оглянулась... Сходка непоседливых пенсионеров на миг умолкла и дружно уставилась в сторону приехавших. К ним уже спешил рослый мужчина в белом халате.

- Ждём Вашей помощи! – подавая руку, заторопился он, но успел представиться: - Врач Грубов...

- Следователь Сизов... – не торопясь отрекомендовался Гордей и мягко попросил: - Обрисуйте, пожалуйста, ситуацию коротко, если можно...

Возле них уже пристроилась Аня, приготовившись писать, а рядом застыл в полном внимании, краснея пухлыми щеками, толстяк-коротышка Бытин.

- Мы бы сами справились, – неестественно для своих размеров засмущался Грубов. - Помощники у меня крепкие, - указал он на баскетбольного роста санитаров, беспечно беседующих возле “Скорой”. - Но к неадекватному, агрессивному поведению больного добавилось оружие!...

Сизов слушал врача психиатрической больницы, привычно отделял важное от второстепенного и уже набрасывал план предстоящих действий. Картина то ли происшествия, то ли преступления вырисовывалась неординарная.

Ким Ваганович Задия, помощник мэра города Бургорода, областного центра, расположенного на юге средней полосы России в зоне деятельности РОВД, представленного на данный момент Сизовым, неожиданно для всех (прежде всего для его жены, украинки с турецким прошлым, Пульхерии Прокловны) – сошёл с ума!

Сошествие произошло в момент не предвещающий ничего плохого, скорее, наоборот. Ким Ваганович (о чём клятвенно заверяла потом Пульхерия Прокловна) с утра был весел и намеревался с пользой для души и здоровья провести выходной летний день в своём загородном особнячке. С раннего утра в обширном, пахнущем саду, у просторного бассейна суетилась возбуждённая прислуга, готовился мангал для шашлыков, накрывался обильными разносолами стол...

Лёгкая озабоченность у видного чиновника мелькнула, когда сторож-вахтёр Васька сообщил, что к хозяину прибыл и просит аудиенции Нил Сироткин, молодой, но уже известный в Бургороде бизнесмен, партнёр по охоте. “С чего бы это он явился? – порхнула мысль у Кима Вагановича. – Вчера всё обсудили, детали уточнили...”

- Проси на верх, в кабинет, - кивнул Ваське.

Скрывая подспудное раздражение, Задия нахмурил свой узкий, но высокий с залысинами лоб и шмыгнул горбатеньким носом. Затем поправил сползающие с округлого живота спортивные брюки, запахнул махровый халат и засеменил к лестнице, гулко хлопая шлёпанцами.

Вскоре появился и гость, сухощавый молодой мужчина с озабоченным лицом, в чёрном костюме и белой рубашке с красным галстуком. Обеими руками придерживая кожаный портфель, он косо оглядел помещение, ещё раз кивнул настороженному Ваське и проворно, через ступеньку, зашагал по лестнице.

На некоторое время в доме установилась тишина, прерываемая звуками, доносящимися со стороны сада. Вахтёр Васька вышел на крыльцо и с лёгким выделением слюны и мягким урчанием в районе живота стал созерцать за столовыми приготовлениями. Раздавшиеся крики заставили его вздрогнуть и сжаться, как от удара. В неистовом, срывающемся на фальцет крике, он не сразу узнал голос Кима Вагановича.

- Козёл! Баран! Да я вас всех.... Меня, сволочи, кинуть, как последнего... Да...

Дальше что-то стукнуло, послышался звон разбивающегося стекла. Васька затравленно оглянулся, соображая, что предпринимать: то ли оставаться на месте, то ли звать хозяйку, то ли войти в дом самому. Пока он думал, раздался... выстрел! После чего события приняли оборот с оттенком детективной и медицинской ненормальности. На выстрел Пульхерия Прокловна, руководившая застольными хлопотами, среагировала самостоятельно и вместе с дворником Степаном, поваром Антониной и разнорабочей ( в данный момент официанткой) Фаиной кинулись к дому. Видя, что Васька только шевелит губами, таращит глаза и беззвучно указывает на верхний этаж, они торопливо вошли в дом.

Кимушка? – обомлела Пульхерия.

Её муж энергично и решительно ходил босиком в расстёгнутом халате по просторной прихожей, лохматил на затылке остатки реденьких волос, свирепо вращал глазами, махал с отмашкой правой рукой и дышал, как загнанный мерин после скачек. При этом успевал мотать по горизонтали головой, словно отбиваясь от слепней, и извергать изо рта шипящие и свистящие звуки. Возле окна стояла дымящаяся двустволка, пахло порохом, а у лестницы валялись шлёпанцы...

- Что... что произошло, дорогой! – с опаской приблизилась Пульхерия к Киму Вагановичу.

Тот глянул на неё безумным, отсутствующим взглядом и задёргал губами - вместе с шипением на голую грудь закапали слюни. Таким своего мужа Пульхерия не видела за все годы совместной жизни. Она почувствовала, как к горлу подступает тошнота, в глазах темнеет и уже подсознательно сообразила, что надо вызывать помощь, медицинскую...

 

- На данный момент, - заканчивал короткий рассказ Грубов, - хозяин выгнал из дома всех, заперся изнутри и, судя по мельканию его силуэта в окнах, бегает с двуствольным ружьём по этажам, издаёт нечленораздельные звуки, иногда под гомерический хохот бьёт стёкла.

Сизов машинально достал из кармана пиджака мятный леденец местной фабрики “Божья коровка”, не торопясь положил его под язык, и задумчиво протянул:

- С волком понятно... А зайцы как, в смысле жена, дети...

- Жене дали успокоительное, - сориентировался врач на аллегорию следователя, - дети при инциденте не присутствовали, а прислуга пребывает в обычном для таких случаев неопасном трансе.

- Ясно. Где хозяйка? – перешёл к делу Сизов.

- Они в саду, - неожиданно раздался голос сбоку от следователя.

Гордей оглянулся и увидел аккуратненького, в тёмно-синем фартуке вахтёра-сторожа Ваську. Тот переминался с ноги на ногу и явно жаждал пообщаться с милиционером. Сизов мысленно отметив Васькину аккуратность, призывно кивнул своей свите – Бытину и Ане - и скомандовал сторожу:

- Давай хозяйку!

Васька засиял сморщенными глазками от оказанного доверия и с готовностью препроводил прибывших вместе с персоналом “Скорой” к Пульхерии Прокловне.

Дальнейшее для опытного работника уголовного розыска было делом несложной техники. Выяснив у расслабленной от успокаивающих уколов хозяйки дополнительные детали, подробно расспросив о планировке особняка, приступил, говоря сухим милицейским языком “к проникновению в закрытое помещение”. В группу захвата включил Бытина и, на всякий случай, Ваську как человека, компетентного во внутреннем обустройстве дома. Аня фиксировала ход событий в блокноте и на фотоплёнку, а рослые санитары помогали влезть “захватчикам” в окно, которое находилось с тыльной стороны и вело в “вахтёрку” Васьки.

По приезде, уже после первых слов врача Грубова, Гордей почувствовал привычное волнение и нарастающий азарт следопыта, что всегда испытывал в начале любого следственного дела. В этом случае он начинал раздваиваться на две половины: одна слушала свидетелей, врачей, экспертов и других специалистов, а другая уже анализировала услышанное, задавала вопросы, готовила вариантные ответы.

Поначалу случившееся воспринималось обыденным, бытовым происшествием. Так думал и начальник Сизова – Мирон Миронович Пужаный, полковник отдела УГРО (отдел недавно сформировали, поэтому с названием не определились). Пужаного отличала безупречно подогнанная форма, тоненькая полоска усов и темпераментный взгляд. Он давно пользовался покладистостью Гордея, готового выполнять любую, самую неблагодарную розыскную работу. Поэтому поручил именно ему эту “невзрачную бытовуху”. Что это так, Пужаный, немало поработавший а розыске, не сомневался. Хотя смущало участие в происшествии зама мэра города, но начальник давно считал, что “верхи со сливками” частенько “от избытка грошей бесятся”.

 

Влезая в раскрытые створки окна (Васька, к счастью, летом не закрывал свою “конуру”), Сизов анализировал первые полученные сведения. Во-первых, по словам Пульхерии, за Кимом Вагановичем до сих пор не замечалось нервных срывов, даже мелких. По дороге Васька успел поделиться, что таким не помнит хозяина за все годы службы. “Даже во время прошлогодних выборов, когда, казалось, команда будущего мэра не доберёт голосов, Ким Ваганович обращался со мной обычным манером.... – тут вахтёр замялся, - даже заморским шнапсом угощал”. И остальная прислуга подтвердила уравновешенность и спокойную строгость хозяина. Горничная-разнорабочая Фаина хотела, было, привести какой-то дополнительный аргумент в пользу нервного и физического благополучия Вагановича, но неожиданно стушевалась... Этот эпизод Сизов для себя отметил автоматически.

Второе, что тревожило, возможность наличия трупа бизнесмена Нила Сироткина. О его подозрительном посещении, предшествовавшем помешательству чиновника, опять же поведал Васька. После начала событий, ознаменованных выстрелом, бизнесмена никто больше не видел. “Очевидно, Сироткин, вернее его тело, находится в рабочем кабинете на втором этаже”, - рассуждал Гордей, отряхиваясь и помогая влезть пыхтящему Бытину.

Васька проник в дом последним и, следуя за Сизовым, шёпотом инструктировал о расположении комнат и коридоров. Поразила необычная тишина, прерываемая равномерными, монотонными звуками, напоминающими послеобеденный храп борова в каком-нибудь сельском сарайчике. Сизов был родом из деревни и эта ассоциация невольно пришла в голову. Стараясь как можно меньше шуметь, “группа захвата’ двинулась по коридору, ведущему к прихожей. Битые стёкла, разбросанные вещи и ружьё у окна – то, что увидел Сизов и его помощники. Хозяин отсутствовал. Храп усилился и явно доносился со второго этажа.

- Он что - заснул?! – прошептал Бытин, выразив общее мнение.

- Вполне возможно... – поглядывая на лестницу, согласился Сизов. – После такого буйства иногда нападает спячка, тем более для нервных...

- Это он! – подтвердил Васька. – Я его храп узнаю из тысячи, не впервой будить.

- Учитывая отсутствие ружья у буйного и его возможный сон, можно смелее, братья Христовы, подниматься на верх, - констатировал Гордей. – Возьми-ка, сержант, ружьецо и... прости нас вцеле грешных, Господи, двинемся перекрестясь!

Последние слова следователя, как и осенение себя широким крестом, вызвали заметное удивление Васьки и никак не подействовали на Бытина, уже знавшего некоторые привычки и склонности непосредственного начальника.

На второй этаж поднимались всё же не спеша, прислушиваясь к нарастающим “хро-хрю”. Для поиска кабинета Кима Вагановича, Васькина помощь не понадобилась: Сизов уверенно пошёл на звуки, несущиеся из прикрытой двери. Вскоре перед изумлёнными взорами вошедших предстала забавная, с драматическими мотивами, картина: удобно умостившись на мягком кожаном кресле, откинув голову и раскрыв рот – натужно храпел полураздетый мужчина, пожилого возраста. Перед ним на столе стояла откупоренная бутылка французского коньяка марки “Наполеон’ и недопитый хрустальный бокал. На полу в беспорядке валялись какие-то бумаги, вещи, осколки стекла от другого бокала. Окно было раскрыто настежь. Других тел, живых или мёртвых, сходу не наблюдалось.

Васька хотел кинуться к хозяину, но его остановил Сизов:

- Не суетись всуе, гражданин, пойди-ка лучше позови работников нервенного учреждения: пусть возьмут больного на обследование и последующее лечение.

- А, может, он того... оклемается? – засомневался Бытин.

- Вот пусть в этом и разберутся. Потом и мы подключимся. Сейчас из него ничего путного не выудишь - стресс как минимум! – резюмировал Гордей, внимательно рассматривая комнату.

- А куда же девался гость, Сироткин? – успел задаться вопросом Васька, выходя из помещения.

На его многозначительный взгляд Сизов ответил ростом морщинок на широком лбу, означавших такое же недоумение.

- Сходи-ка, сержант, осмотри внимательно усадьбу, в особенности место под этим окном, - задумчиво попросил Сизов Бытина, продолжая осмотр, при этом он выглянул и в раскрытое окно.

Бытин по-военному чётко откозырял “есть”и вразвалку, но резво для его полноты, отправился выполнять задание. Сон Кима Вагановича не прерывался, как и художественный храп. Казалось, его сновидениям совершенно не мешали вошедшие люди.

 

Глава 2. Философ.

 

К понятию “бизнес” Сергей Платонов, преподаватель марксистско-ленинской философии Бургородского госуниверситета, относился настороженно (сказывалось длительное советское воспитание, да и профессия обязывала), но с уважением. И чем более “развивался” социализм, тем уважение росло. Научные нестыковки коммунистической философии, которые уже давно мучили светлую голову Платонова, неумолимо вырывались наружу. Однажды на заковыристый вопрос хитроглазого студента: “Почему марксисты говорят только об антагонизме буржуев и пролетариев и ничего о том, что их объединяет, как следует из диалектического закона о единстве и борьбе противоположностей?” – Сергей Иванович помялся слегка и вдруг горячо заговорил. Суть дальнейшего хода лекции бала настолько неожиданна, что в огромной аудитории установилась предперестроечная, с похоронным запахом тишина.

- Да, буржуй, конечно, нехороший человек, - в полголоса начал Платонов, настороженно осматривая студентов и невольно переходя на народную лексику, - но без пролетария-трудяги существовать никак не может. Поэтому имеет меркантильный интерес, чтобы трудящиеся массы жили прилично, размножались качественно, дабы приумножали затем богатство капиталистической гидры, а вместе с ней и родного, пролетарского класса. Что мы и наблюдаем во многих современных странах Запада!

В дальнейшем, используя законы марксистской диалектики, Платонов незаметно даже для самого себя попытался логично доказать ошибочность главного постулата Маркса “о пролетариате, как могильщике буржуазии”.

- Если уничтожить буржуазию, то не станет и пролетариата! – уже во весь голос под гром аплодисментов вещал Сергей Иванович. – Потому как по законам диалектики эти антагонисты существуют только вместе. Поскольку, после уничтожения одного, вместо другого появится нечто иное, то ли трудящееся, то ли мыкающееся, что мы и имеем в нашей стране на данный момент. Но тогда и теория научного коммунизма...

Тут краем глаза, но довольно отчётливо, Платонов увидел, как в аудиторию через верхние двери тихо вошёл проректор по учебной работе Михаил Самуилович Иванов. Сергей Иванович демонстративно поперхнулся на последнем слове, вспомнив, что за предмет он преподаёт и при какой системе трудится, и резко умолк... Но – было поздно! После пространной и жёсткой беседы в парткоме, Платонова уволили с формулировкой “за антикоммунистическое перерождение и несоответствие занимаемой должности”. Характеристику дали подобающую. Больше всех в деле разоблачения “скрытого антикоммуниста и открытого диссидента” постарался Михаил Самуилович. Он так негодовал, так защищал Маркса, что председатель парткома чуть не представил Иванова к правительственной награде “За отвагу”. Но так как войны ещё не было, то перебрав награды, университетские коммунисты остановились на значке “Почётный лектор”. Этот пятикопеечный значок позволял читать лекции всюду, даже в неприспособленных местах, как-то: на остановках, в туалетах, в подворотнях, мусоросборниках и т.д. - при любой погоде, аудитории и разнообразном душевном состоянии. Михаил Самуилович был так тронут вниманием товарищей, отметивших его скромный вклад в теорию и практику построения коммунизма, что вскоре от высоких чувств уехал... в Канаду проповедовать и там: как построить то, что нельзя соорудить в принципе!

Несмотря на ускорительные перестроечные процессы (заканчивались восьмидесятые годы) и наплывающий девятый вал демократического шторма, устроиться по специальности Платонову больше не удалось. Тогда он решил создать свою философскую теорию о построении индивидуального, то есть собственного, светлого и богатого будущего. Так как куда ни ткнись всюду уже расцветал “бизнес”, то Сергей Иванович начал с философского осмысления этого многовариантного явления.

 

Напряжённые размышления привели к первому постулату: успех в бизнесе – это реализованная возможность при соответствующем благоприятном стечении случайных и системных факторов. Поскольку человек как часть высокоразвитой материи является её активным проявлением, то “благоприятное стечение” нужно не ждать, а создавать сознательно и самостоятельно! О чём ещё проповедовал великий садовод Мичурин.

Первый догмат новой теории настолько воодушевил Сергея Ивановича, что он решил, не дожидаясь окончательной её разработки, приступить к проверке постулата на практике в условиях создавшейся реальности. В качестве главного системного фактора определил государство, а случайного – людей его населяющих. С них, как помощников и компаньонов, решил и начать.

Платонов был человеком активного сорокалетнего возраста со средними физическими данными типичного преподавателя советского ВУЗа: округлое выпуклое лицо; лёгкие залысины, сосредоточенный, прямой взгляд светлых глаз; коренастая, в меру упитанная фигура. Несколько раз женился (вернее, его женили), но – неудачно, так как оказался привередлив и неуживчив с женским полом. Возможно, такое отношение к серьёзному семейному вопросу объяснялось неудачной первой любовью к своей... студентке. Да, черноглазая смазливая брюнетка Роза, первокурсница филфака, своим весёлым, по-детски непосредственным нравом покорила начинающего преподавателя-лектора Сергея Ивановича Платонова.

Когда наступила озорница весна с любвеобильным майским месяцем, Розалия и Сергей устремились друг к другу и нашли полное взаимопонимание и согласие в вечном альтернативном вопросе – да или нет! Но родители Платонова, потомственные интеллигенты с корнями, уходящими в древность веков, высказали несогласие с таким выбором. Роза оказалась дочерью многодетной крестьянской семьи из далёкого Татарстана! Смешивать аристократическую кровь с азиатской, да ещё и с солидной дозой монголо-татарской – для Платоновых было неприемлемо и теоретически, и практически. У них давно имелась на примете своя подходящая невестка – дочь секретаря горкома партии Майя Клопова. И, хотя намечаемый кандидат в жёны Сергея отличалась невзрачной внешностью – полная коротышка с круглым бородавчатым лицом, на пять лет старше жениха и с сомнительными умственными способностями – но породой, а главное политическим и государственным весом будущего свата, удовлетворяла полностью.

Методичная война родителей против любви Сергея, в конце концов, дала результат: тайные переговоры с Розой привели к тому, что девушка перевелась в Казанский университет и от отчаяния вышла замуж за китайца, принявшего ислам и торговавшего на рынке зонтиками. Сергей, не понявший поступка возлюбленной, проработанный соответственно, в отместку женился на Майе. Брак длился недолго: до начала перестройки. Родители вновь постарались и сосватали следующую невесту: дочь начинающего кооператора-бизнесмена Дробилина. Здесь семейное гнездо просуществовало чуть дольше - до конца перестройки!

Бурные политические события в стране, смена приоритетов (то молились коммунизму, теперь – демократизму, а завтра... не совсем ясно – кому?) привели к тому, что Платоновы-старшие запутались в действительности и в выборе невесты для сына. Возникшие противоречия в поведении и умах завершились тяжёлой болезнью и преждевременной смертью потомственных интеллигентов.

 

Просторная, с высоким потолком четырёхкомнатная квартира в “профессорском” доме, обставленная добротной старинной мебелью с многочисленными книжными шкафами домашней библиотеки, способствовала философским изысканиям Сергея. Уволенный из университета, он полностью отдался возникшей идее. Благо времени теперь было предостаточно. Не мешала и подработка дворником в ЖЭКе. Определившись с основными принципами и начальными аксиомами своей теории, решил организовать фирму под невинным, но заманчивым названием “Добрый совет”.

Суть деятельности фирмы установил как предоставление консультаций, советов, прогнозов, пожеланий и т.д. в самых различных областях жизни и деятельности граждан новой страны. Намечалось что-то среднее между современной консалтинговой фирмой и частнопрактикующей ясновидящей бабушкой Василисой-предсказательницей. Была, правда, одна маленькая, но существенная изюминка: “советы” предполагалось давать не особенно интересуясь мнением клиента! Такой подход и направление в достаточной мере отвечало образовательному уровню и новым устремлениям Сергея Ивановича и вселяло надежды на успех. Подбор компаньонов проводил в полном соответствии со своими философскими постулатами – случайным образом! Откладывать поиск не стал и начал немедленно.

 

По утрам, после утренних процедур и скромного завтрака, перед тем как надеть фартук и взять метлу дворника, он любил пару минут подышать свежим воздухом у открытой форточки и заодно обдумать свои планы. Окно выходило во внутренний двор дома, который и был рабочим местом Платонова. Невольно его взгляд задерживался на квартете бомжей, которые до появления дворников досконально просматривали мусорные ящики на предмет поиска бесплатного завтрака или обеда, а может и ужина. Лидером среди квартета выделялся долговязый, грузный мужик в потёртой, палевой робе. Он первым залазил в мусор, проворно заполнял найденными “продуктами” три огромные сумки, услужливо придерживаемыми коллегами по труду, как правило что-то резко им объяснял и со степенным видом удалялся.

“Этот подойдёт! – подсказала интуиция Сергею. - У человека явно присутствуют умственные способности в непростом отборе объедков”.

Уже на следующее утро, выйдя пораньше, направился к изгоям общества. Те, закончив осмотр и пересортировку ящика, вяло потянулись за “лидером”.

- Доброе утро, уважаемые труженики! – приветливо окликнул Платонов-дворник унылое шествие, намеревающееся проскочить мимо него.

- Кому как... – хмуро процедил “лидер”, продолжая шествовать. Его соумышленники неприветливо, но с любопытством измеряли взглядами Сергея.

- Могу я с Вами пообщаться? - не смущаясь, обратился к “лидеру” Платонов. - Есть вероятность, что мы найдём общее понимание...

- Общее? – вскинул глаза долговязый и остановился...

.

Тяга к земле у Тараса Плугова была генная, потомственная. Со времён Ивана Грозного его предки сбежали от польской шляхетной “благодати” и поселились на плодородных землях, на краю укрепляющейся Руси. Умудрились остаться самостоятельными в эпоху крепостничества. Чудом, благодаря смекалке прадеда Силантия, избежали сталинского раскулачивания и сохранили в неприкосновенности род и маленький кусок земли. Этот кусок был как талисман: позволил пережить все голодоморы, великую войну и развитой социализм. И когда семейство Плуговых вольно вздохнуло после развала колхоза и принялось строить своё фермерское хозяйство – тут и закончилась история потомственных сельских тружеников, вернее его ветви, представленной Тарасом. Такому ходу событий поспособствовало растущее новое государство, в лице чиновников, и вечный оппонент закона – криминал, в образе рэкетиров.

Совместные усилия этих напастей: налоги, чиновничьи “услуги”, цены на солярку и удобрения, бандитские “наезды” за неуплату “дани” - довели хозяйство Тараса до банкротства. Пытался, разумеется, мужик сопротивляться (не хилым всё же был), но одному оказалось не под силу! Только крепкая крестьянская сердцевина не позволила Плугову пойти на суицид. Продав за бесценок всё, в том числе и землю-талисман, похоронив жену, отправив детей на заработки в Европу, он пришёл (ехать было не на что) в Бургород искать правды. Искания (по совету бывалых) начал сверху – с мэрии. Природное упорство помогло добиться аудиенции с замом мэра Задией Кимом Вагановичем, который курировал, в частности, вопросы сельского хозяйства в части земли.

Ким Ваганович внимательно и доброжелательно выслушал фермера-банкрота и переправил его своему первому помощнику со строгим наставлением - непременно помочь селянину! Через неделю первый помощник зама мэра не менее внимательно и более доброжелательно выслушал похудевшего и слегка износившегося Тараса и... отрядил к своему первому заму... Через месяц окончательно похудевший, выцветший и износившийся фермер дошёл по инстанциям до... уборщицы первого этажа мэрии тёти Фени. Та, давно приметив деревенщину-правдоискателя, сжалилась над горемыкой и коротко, но внятно, объяснила на местном диалекте бесперспективность намерений наивного простолюдина.

Горестно выслушав сердобольную, знающую женщину, не до конца сломленный, но изрядно опустошённый, Тарас заглянул в первый, встретившийся по дороге двор, чтобы доесть последние домашние сухари. Его внимание привлекла потасовка между странного вида людьми у кучи мусора. Вся злость и досада от безысходности, которая копилась это время, неожиданно подступила к вискам и обожгла голову целиком. Видя как два мужика и дёргающаяся женщина уже топчут двух других, меньшей комплекции, он кинулся на помощь последним...

Так Тарас Плугов, потомственный землепашец, по-деревенски крепкий мужчина работоспособного возраста возглавил компанию бомжей. Как ни странно, но в новом качестве Тарас почувствовал себя увереннее, нужнее и полезнее. На дне общества действовали настолько простые, даже примитивные, законы – пусть и порой суровые, – что Плугов почувствовал себя, хотя бы на время, хозяином этого унизительного положения.

 

Платонов пригласил бомжа домой. По этому случаю даже решил не выйти на работу, что для его профиля труда было неново. По дороге познакомились, и Сергей коротко объяснил причину своего внимания к Тарасу:

- Для моей фирмы, которая находится в стадии организации, нужны неординарные личности: одни, как у Достоевского, “унижённые и оскорблённые”, другие наоборот “возвышенные”, но то же недовольные и неудовлетворённые. Судя по тебе, ты принадлежишь к первым...

- Это точно: дальше унижаться уже некуда... – обречённо кивнул Плугов.

Его глаза слегка затуманились, губы нервно сжались, а по лбу пробежали складки морщин. Сергей проникся состоянием человека и, до прихода в дом, больше вопросов не задавал.

Расположились на кухне. После стакана “Ркацители” советского разлива и скромной, но сытной для неизбалованного человека, закуски, разговор пошёл предметнее и плодотворнее. Закончился он к обоюдному согласию и удовлетворению. Поскольку места в квартире Платонова хватало, то по желанию хозяина, Тарас здесь и обосновался временно. Через короткое время, как негласный представитель зарождающейся фирмы, Плугов устроился на непыльную, но ответственную работу в престижном месте.

 

* * *

Эту полноватую, ясноглазую блондинку с пышными, распущенными до пояса волосами и в джинсовой мини юбке давно приметили не только автомобилисты, проезжающие по трассе, что устремлялась на юг от Бургорода, но и работники правопорядка. Они регулярно забирали её с подружками для проведения душещипательных бесед и опустошения их сумочек от “личных” вещей, в том числе и денежных знаков.

С началом “летнего сезона” блондинка Нинель Серая, бывшая лаборантка госуниверситета, работала на трассе путаной. Свеженькая, смазливая, с детским, вздёрнутым кверху носиком, с телом, не вмещающимся в короткой блузке и юбочке, она сразу же стала популярной “шофёрской утехой” в этом, южном, направлении. Коллеги по профессии ей тайно и явно завидовали, но особенно не пакостили, зная, что это не на долго: срок популярности путан, как известно, ограничен повышенной изнашиваемостью. Покладистая, не жадная на деньги и участливая в общении, Нинель даже завела подружек среди нового окружения, что скрашивало нелёгкие “трудовые будни”.

Исход на придорожно-асфальтовую пыльную панель для девушки был не совсем обычным...

 

Родилась, проживала и училась в маленьком городке Топинске, что недалеко от Бургорода. Родители - штатные пролетарии местного завода железобетонных конструкций. Старшая сестра рано вышла замуж за гастролирующего актёра, уехала с ним в столицу, вскоре развелась и осела в Прибалтике. После окончания школы, Нинель направилась в областной центр поступать в госуниверситет на филологический факультет: уж очень тянулась к языкам. Как и предписано свыше, провалилась на экзаменах и, чтобы не возвращаться домой ни с чем, устроилась лаборанткой на кафедре английского языка. Постепенно практически осознала давнюю истину: без денег светлое будущее ей не построить! Поразмыслив и прикинув не совсем глупыми мозгами, пришла к твёрдому убеждению – надо выходить замуж... за богатого! Такому умозаключению справедливо способствовала её привлекательная, в меру полноватая внешность естественной блондинки.

Однако семейные, с налётом меркантильности планы застопорились... Достойных претендентов в университете, по причине ухода молодых, талантливых кадров на заграничные хлеба, не осталось. Те, что задержались, перебивались с подсоленной воды на чёрствый хлеб и настойчиво готовились к забегу в том же направлении. И тут озабоченной девушке помогло новое демократическое телевидение.

Придя однажды расстроенная в студенческое общежитие, где ей выделили место в комнате на две персоны, она заинтересовалось телевизионной передачей, которую с энтузиазмом смотрела её соседка. Разбитной длинноволосый ведущий беседовал с красавицей-блондинкой, которая с упоением и заметной слезинкой на длинном веке восторженно рассказывала современную сказку о золушке. Всё бы ничего, но “золушка” пахала с утра до вечера не в деревянной избушке на злую мачеху, а в элитном турецком борделе на мордастого хозяина. Тут она и встретилась с “новым” русским, отдыхающим проездом из Южной Африки. Дальнейший ход событий отличался, конечно, от известной детской сказки, но её конец по сути оказался тем же: “принц”, ослеплённый красотой и сексуальным искусством золушки-путаны влюбился в неё окончательно и небезнадёжно. В финале золушка из борделя переместилась на роскошный трон газовой принцессы!

- Вот это да! – восхищённо воскликнула Нинель.

- Надо ж такое везение! - поддержала соседка Жанна, костистая, невзрачная девушка, работающая первый год преподавателем химии и тоже мечтающая о замужестве. – Молодец, девка, сумела взять своё! А тут – никаких перспектив. Мне бы твою внешность... – повернулась она к Нинель, - я бы давно такого мужика отхватила!...

- И на панель бы пошла? – шутливо воскликнула Нинель.

- Аж бегом! А что, сейчас времена такие: каждый решает свои проблемы в соответствии с полученными от Бога способностями и возможностями. А победителей не судят... - горячо высказывалась Жанна.

Нинель согласно покачала головой и задумалась. Мысль, подсказанная телевидением и соседкой по комнате, надёжно застряла в мозгу и самостоятельно варилась в котле сомнений и надежд. “А ведь действительно, - робко, но настойчиво, рассуждала Нинель, - кто, как ни проститутка, сталкивается с огромным количеством мужиков. И от неё самой зависит возможность выбрать нужного, богатого! ...Хотя и рискованное это занятие со всех сторон, с моральной например...”

Может и не решилась бы провинциальная девушка на отчаянный, авантюрный поступок, да случай поспособствовал. Возвращалась она как-то поздно вечером одна из кинотеатра, где показывали очередную индийскую мелодраму, и, задумавшись, пошла не по тротуару, а по краю проезжей части. Одета была не “по-боевому”, только волосы пушил ветер да дешёвые джинсы плотно облегали ровные ноги, но роскошный джип неожиданно затормозил перед ней. Из него вышел молодой мужчина в дорогом спортивном костюме и приветливо предложил подвезти одинокую красавицу. В голове Нинель вороньей стаей пролетели все последние мысли, и она, глядя на шаловливые искорки в глазах “молодца”, - согласилась...

Первый опыт оказался неудачным, в смысле замужества, но начало было положено, и Нинель с упорством, воспитанным в семье потомственных пролетариев, перешагнув через моральные преграды, устремилась к своей мечте. По мере того как она “работала”, всё более ощущала, что её надежды неумолимо меркнут...

 

* * *

В тот день, после дежурства, Тарас задержался в маленьком парке, который тянулся несколько кварталов и располагался на пути к его теперешнему месту работы. Парк был старый, запущенный, поэтому к вечеру здесь совсем было малолюдно, если не сказать – пусто. Вечерние запахи, наполненные ароматами коры деревьев, листьев, травы и просто – земли, приятно вдыхались и навевали далёкие образы родного села. Прикрыв глаза, Тарас сидел на уцелевшей доске развалившейся скамейки. Ностальгические мысли прервались всхлипыванием, доносившимся откуда-то из глубины разросшихся кустов сирени, темнеющих причудливыми копнами.

Естественно, Тарас не мог остаться равнодушен к чужому горю и смело полез в сиреневую чащу. В центре своеобразной полянки, на обломке шлакоблока, согнувшись, закрыв лицо и плечи копной волос, горько плакала девушка. Она сидела в пол-оборота к Тарасу и лица её он сразу не разглядел. Вначале показалось, что девушка без нижней одежды - ноги были совершенно голые! Рядом валялась раскрытая чёрная сумочка.

Тарас присел на корточки и осторожно, чтобы не напугать, спросил:

- Кто же обидел такую красавицу? Может помочь чем?

Копна белокурых волос пришла в движение. Сначала показались руки, а потом заплаканные глаза и вздёрнутый нос над обиженными пухлыми губами. Руки опустились вниз, тело проделало типичное вращательное движение и верхняя часть ног укрылась кусочком джинсовой материи.

- А Вы что-то можете? - вытирая нос от влаги, вместо ответа, с вызовом спросила девушка.

- Если Вы обижены кем-то или чем-то и у Вас присутствуют определённые умственные задатки, то можно начать переговоры! – уже веселее сказал Тарас, вспоминая, что Сергей высказывал пожелание добавить в штат формирующейся фирмы, представителя женского пола. Главное, чтобы женщина отвечала требованиям, часть которых Тарас упомянул.

- Обижают меня практически все, - задумчиво, с тоской в голосе проговорила девушка. - А насчёт ума... Дурой себя не считала, но успехами ни в личной, ни в трудовой жизни похвастать не могу.

Тарас хитро усмехнулся и шутливо-назидательно выдал:

- Как говорит мой босс, осознание обречённости своего положения уже само по себе содержит признак наличия головного мозга. Остаётся его развить и направить полученные способности в нужном направлении.

Последние слова показались девушке потешными, она вдруг улыбнулась, поднялась и протянула Тарасу руку:

- Вот осознание у меня ещё и осталось! Нинель Петровна Серая, потенциальный филолог и, по совместительству, придорожная путана...

- Путана, то есть прости... – замялся, было, мужик, но быстро сориентировался. – Это ещё лучше! На такую оригинальную сотрудницу босс Сергей Иванович и в розовом сне не рассчитывал. А меня кличут Тарасом. Так что бери шинель... то есть сумочку, пошли домой, - изобразил Тарас припев известной военной песни.

Выбравшись из зарослей, Тарас взял Нинель под руку и, продолжив беседу, повёл случайную знакомую представлять своему шефу, Платонову Сергею Ивановичу.

 

* * *

Полумрак в комнате, слегка рассеиваемый огнями с улицы, делал лица присутствующих таинственными и необычно торжественными. Платонов расположился в глубоком кресле за массивным столом. Перед ним на диване сидели в свободных позах Нинель и Тарас. Момент действительно был знаковым: Сергей как глава дела объяснял коллегам теоретическую подоплёку деятельности новоиспечённой нелегальной фирмы и её меркантильные планы.

- Нас трое, мы разные, - блестя зрачками глаз, отражающих уличный свет, в привычной лекторской манере говорил Сергей, - но мы объединены неудачным опытом попыток жить достойно и желанием исправить эту несправедливость. “Несть числа человеческой глупости, а порокам и тем паче”, - примерно так считали наши мудрые предки-славяне. А в философской интерпретации это звучит ещё проще: человек – это сложный, бесконечный клубок противоречий. Особенно это касается жаждущих любыми путями покорить заоблачную вершину материального благополучия и всяческих удовольствий. Вот эти “любые пути” и есть те грани, которые делят человечество на собственно людей и тех, кто им подобен... внешне. Нашу с вами судьбу до сих пор определяли те, “подобные”. Попробуем же и мы в меру своих умственных способностей подправить жизненный путь наших бывших “благодетелей” и тех, кто их сопровождает вольно или невольно...

Нинель слушала Сергея и подсознательно вспоминала своего последнего клиента-“благодетеля”.

 

Шестисотые “Мэрсы” возле неё ещё ни разу не останавливались. Поэтому, когда шикарная иномарка бесшумно притормозила у ног Нинель, её сердце невольно ёкнуло и учащённо забилось. Плавно открылась дверь и приятный мужской голос настойчиво-вежливо предложил девушке занять переднее место. Слегка замявшись (как правило, она не спешила выполнять такие просьбы клиентов: перед этим предпочитала хотя бы взглянуть на него), она уверенно умостилась на мягкое сиденье. Тут же повернулась и будто успокоилась: видный, симпатичный, сухощавый молодой мужчина одобрительно улыбался:

- Вы не будете возражать, девушка, провести вечер с мужчиной, которому хочется в данный, нелёгкий момент его жизни женского участия и немножко... любви.

- Ну... если у мужчины нелёгкий момент... мы, женщины, всегда готовы прийти на помощь...

- Вот и прекрасно! Меня зовут Нил...

- Нинель...

- Какое совпадение: у нас даже имена схожие! – засветился парень. – Едем...

Вначале показалось, что Нинель схватилась за то, своё счастье...

Нил оказался внимательным и обходительным мужчиной, вёл себя корректно. С первой же встречи, Нинель покорила его не только как мастер любовных утех, но и как знаток современной литературы и искусства: всё ж таки готовилась стать филологом! Он, не мешкая, предложил пожить у него на даче. Естественно, девушка с радостью согласилась. Весь день, пока Нил занимался делами (у него был свой бизнес), она с большой охотой приводила в порядок своё новое пристанище, которое должно было бы стать началом осуществления её мечты.

Эта дача была одним из первых, скромных приобретений Нила Сироткина как делового человека. Правда, с коммерческой точки зрения это была не самая удачная сделка – перепродать её было сомнительно, но как место для конфиденциальных встреч – вполне подходила. Дача располагалась в типичном посёлке, построенном в советские времена трудящимися, желающими улучшить своё положение в части питания. Кирпичный одноэтажный домик с мансардой, оборудованной под спальню, располагался на стандартных шести сотках. Вокруг зеленел старый фруктовый сад, а за забором, с западной стороны, блестел на солнце пруд. Большинство домиков в посёлке выглядели обшарпанными и неухоженными, людей было не видно и не слышно. Только многочисленные птицы да бездомные собаки нарушали грустную тишину. Нинель такой покой устраивал, и она с энтузиазмом взялась за домашнюю работу: перестирала всё тряпочное висящее и лежащее, перемыла полы и вытерла пыль в самых неудобных местах. Подмела дворик и даже сварила на электропечке простенький суп.

Вечером Нил был приятно удивлён переменами в домике, появившимся уютом и, как показалось Нинель, поцеловал её нежнее и ласковее, чем в первый раз. Прошло несколько дней... В самый разгар любовной идиллии Нил как бы мимоходом пожаловался на нехватку денег для прибыльной прокрутки.

- У меня есть в заначке немного, - с готовностью откликнулась Нинель на огорчённые стенания возлюбленного, - несколько штук... зелёных. Маловато, конечно...

- Нет, - заупрямился Нил, - это твои деньги, а я, кто такой? Случайная любовь, да и только!

- Ну, что ты... – обняла девушка парня.

Нил сдался и в эту ночь был особенно страстен. Потом была просьба ради “дела” пофлиртовать с “нужным” человеком пенсионного возраста, затем околдовать своим видом и обнажённым телом “полезных” ребят..., потом поучаствовать в вечеринке, где развлечь стриптизом “чрезвычайно незаменимую” компанию деловых партнёров... Ослеплённая улыбкой Нила и надеждами на будущее, Нинель исправно выполняла эти просьбы - что не сделаешь ради возлюбленного и своей мечты! Но... песочный домик странной любви быстро рассыпался...

В этом сиреневом углу парка Тарас и встретил её, обманутую и обиженную человеком, которому поверила, и выброшенную вон, как освобождаются от использованной пластиковой бутылки из-под сладкого напитка...

 

- ...Каждый из вас, мои уважаемые коллеги, - мерно продолжал Платонов, - внесёт свой вклад в работу фирмы и каждый получит то, что, выражаясь языком популярного домашнего животного, звучит как ММУ. В переводе на понятный русский язык сие означает: “материальное и моральное удовлетворение”. Да, господа, мы обитаем в экономической системе, основанной на принципах свободного рынка, поэтому без материальной выгоды не обойтись. То есть мы должны совместить два противоречия: с одной стороны поступить по совести, а с другой – заработать на дальнейшее существование, дабы примитивно не умереть с голоду и продолжить начатое.

Тарас с Нинель пришли в движение, переглянулись с лёгкой улыбкой и согласно закивали головами. Сергей в свою очередь остался доволен вступительной частью и, вытирая вспотевший лоб тыльной стороной ладони, торжественно объявил:

- А теперь выношу на ваше усмотрение, говоря современным деловым языком, наш первый совместный проект. Плохого в нём ничего нет: мы просто кое-кому подкинем добрый совет, который, при наличии воображения, в принципе может удовлетворить клиента в его амбициях. Но если у него что-то не получится – тут уж не совсем наша промашка: пусть думает, соображает и действует соответственно...

Сергей раскрыл папку, лежащую перед ним, вытащил оттуда листы бумаги, исписанные его быстрым почерком и разрисованные квадратиками блок-схем. Степенно включил настольную лампу. После чего коллеги придвинулись ближе к столу и обсуждение проекта перешло в конкретную фазу.

 

Глава 3. Первые версии.

 

Кабинет Сизова находился в здании областного УВД на втором этаже посредине длинного ряда аналогичных помещений, с похожими дверями, ручками и замками. Отличие проглядывалось в ухоженности и эстетичности самих дверей и степени читаемости табличек на них.

Чёткие цифры “11” и разборчивая фамилия следователя приятно выделяли кабинет Гордея из серой казённо-архитектурной планировки. Типичность внутренней меблировки: прессованный стол, свинченные болтами стулья, шкаф с выпукло-вогнутыми дверцами, сейф с выделяющимися сварными швами - разнообразилась плакатом с вечно бегущими героями мультфильма “Ну, погоди!” и красочной рекламой конфетной фабрики “Божья коровка”. Если присмотреться, то под стеклом, занимавшим центральную часть стола, выделялось изображение икон: Божьей матери и Николая –угодника. Эти особенности внутреннего интерьера отображали основные пристрастия Гордея Сизова: старые советские мультфильмы, леденцы упомянутой фабрики как альтернатива папиросе и библейские настроения, выражавшиеся в чтении Библии (хотя верующим себя не считал).

Сейчас он сидел облокотившись на стол, на котором были разложены “вещдоки”, перекатывал языком леденец и сосредоточенно думал. Напротив, на опасно скосившемся стуле, с видом глубокого внимания расположился жующий жвачку Бытин, а у открытого окна курила Аня. Обдумывали и обсуждали первые версии, касающиеся около криминальных событий на даче городского чиновника Задии Кима Вагановича. Начинал очередной раунд дискуссии, как правило, Гордей, а остальные его поддерживали, уважая опыт и звание старшего.

Предметы, привлёкшие внимание Гордея в рабочем кабинете Кима Вагановича (в дополнение к ружью и патронам), а именно: пачка стодолларовых купюр с банковской наклейкой, разорванный целлофановый кулёчек со следами белого порошка, папка с бумагами и скомканный, с тонким запахом дорогих духов, интимный предмет женского туалета – прозрачные ниточки-трусики наталкивали на вариантные версии происшедшего. Причём, его бытовой характер вызывал большие сомнения. Более того, явно вырисовывались криминальные мотивы: коррупция, оборот наркотиков в купе с внебрачными связями и другие далеко неблаговидные “деяния”. Исчезнувший Нил Сироткин, бизнес которого попахивал незаконными операциями, только добавлял вопросов.

Возбуждённо-агрессивное состояние Задии, доставленного в первую психиатрическую больницу Бургорода, сменилось глубоко депрессивным. Как и предполагал Сизов, вразумительной беседы с замом мэра не получилось. Ким Ваганович смотрел непонимающими глазами на собеседника и, казалось, жил своим внутренним миром, совершенно не соприкасающимся с реальностью.

Не прерывая молчания, Сизов взял трубку телефона, набрал номер лаборатории и поинтересовался, готовы ли результаты экспертизы порошка, найденного в целлофановом пакете.

- Конечно, - бодро, с нотками привычной официозности, ответил старший лаборант Пётр Анисимович, большой специалист в области наркотических и лекарственных средств (фармакопея – была его хобби), - порошок представляет собой успокоительное средство, довольно распространённое. Но есть два замечания, первое: упаковка и расфасовка нестандартная (обычно продаётся в виде таблеток, а не порошка) и второе: есть факты использования этого средства при изготовлении тяжёлых наркотиков.

- Всё-таки, продаётся ли это лекарство в виде порошка? – уточнил Гордей.

- Ну... – замялся эксперт, - бывает, но редко...

Гордей поблагодарил лаборанта-эксперта и доложил услышанное сотоварищам, продолжая обсуждение:

- Итак, уважаемые братья во Христе, вырисовывается первая зыбкая версия - наркотики! Как уверял Васька-сторож, по совместительству вахтёр и соглядатай за прислугой, Нил Сироткин прибыл в возбуждённом состоянии с массивным коричневым портфелем. Ваське показалось, что этот предмет гость уж очень трепетно прижимал к себе обеими руками. Следовательно, в портфеле наличествовали ценности. Пачка долларов, закатившаяся под стол, усиливает такое ощущение.

- Мне кажется, - запыхтел Бытин, вытащив жвачку изо рта, - что в портфеле были наркотики, вернее, должны были быть наркотики, скажем гашиш. Но... когда Сироткин, получив от хозяина необходимую сумму денег, скрылся, Задия обнаружил, что его провели, подсунув простое успокоительное. Что и явилось причиной нервного потрясения, то есть сумасшествия. Кстати, - пристально посмотрел Аксён на Гордея, - мне помнится, домашние показали, что успокоительных препаратов Задия не потреблял, так?

- Пока так, - кивнул капитан.

- Резон в этой версии есть, - подключилась Аня, искусно пуская колечки сигаретного дыма в окно, - но, куда делись остальные наркотики-успокоительные – целый портфель, как ни как! И зачем Сироткин покинул дом таким странным и где-то рискованным способом: через окно второго этажа? Надо обладать некоторыми навыками гимнаста, чтобы из окна перелезть на дерево, стоящее не так уж близко к дому, не выпустить портфель с деньгами, опуститься на землю и сохранить себя невредимым. А главное, не совсем понятно: зачем нужно такое усложнённое бегство, когда есть время ретироваться нормальным путём через двери?

- Остальных наркотиков просто не существовало: Сироткин подсунул партнёру только образец, используя его доверие к себе А времени у него и не хватало, очевидно, - продолжил защищать свою версию Аксён Бытин. – Пока бы он спустился со второго этажа, дошёл до ворот, где у Васьки-сторожа будка с телефоном, то...

В то время как коллеги проводили мозговую атаку, Сизов, закончив с леденцом, откинулся на спинку стула, внимательно слушал и размышлял...

 

Аксёна Бытина к нему приставили недавно, по принципу “на тебе Боже что нам не гоже!” Младший сержант Бытин являл собой тип сугубо семейного человека. Трое детей, из которых старшему было около десяти, а младшему год, домовитая жена, мастерица готовить блюда даже из отдалённо съедобных продуктов; одомашненный тесть, бывший водитель-ассенизатор, тёща, потомственная портниха-надомница и пятикомнатный дом с огородом и садом на тридцати сотках – весь этот обоз, обременённый моральными и телесными обязанностями, мужественно тащил Аксён. Его голова всегда была занята семейными заботами. Даже в милицейскую лексику Бытин вносил словечки и изречения наподобие: “посадить огурцов”, то есть установить оперативное наблюдение; “коленами в угол и на соль”, то есть отправить в СИЗО, и т.д. Он приносил на работу приличную сумку с “тормозком” из наименований, переваливающих за десяток; постоянно жевал не только жвачку и, казалось, говорил исключительно о своём семействе. Как ему при этом ещё удавалось участвовать в следственной работе – оставалось тайной, даже для наиболее наблюдательных и умственно продвинутых коллег. Тем не менее, отличался проницательностью, острым умом и в успех некоторых дел внёс ощутимую лепту. И всё же... большинство руководителей подразделений УГРО старались избавляться от полного, с виду неповоротливого, семейно озабоченного сотрудника.

Это было их первое с Бытиным совместное дело, поэтому Сизов относился к сержанту с внутренней настороженностью. Но в силу природного такта, не стремился высказывать явно свои чувства.

 

- Тогда возникает другая “непонятка”: а куда же подевался в этот щекотливый момент Задия? – продолжала терзать Бытина Аня. - Не мог же Сироткин при нём заниматься этой гимнастикой.

- Проще простого, - расплылся в довольной улыбке Аксён, - Сироткин мог что-нибудь попросить у Задии, например, угостить коньячком, который мы наблюдали на столе, с чем-нибудь вкусным, скажем, шоколадными трюфелями, что и заставило его на время выйти из кабинета.

- Логично, - начала сдаваться Аня, докуривая сигарету и вдавливая её в дно пепельницы, стоящей тут же на подоконнике. – Из этого же следует, что Ким Ваганович проверял содержимое пакета с предполагаемым наркотиком после исчезновения своего дружка, так?

- Да. Очевидно он очень доверял партнёру и засомневался только тогда, когда тот неожиданно испарился.

- А зачем Нилу Сироткину было так грубо “кидать” своего делового партнёра? – вновь засомневалась Аня.

- Вот это и есть первый, солидный камень в данный вариант версии, - наконец вмешался Сизов. – Версия о наркотиках привлекательна, хотя сомнительна. Но уже из неё следует, что нам надо хорошо разобраться в Задии как личности и параллельно в его окружении, друзьях, подругах (о чем говорит найденное под столом интимное одеяние) и врагах. Из тех скудных сведений, которые мне удалось выудить на данный момент, следует, что наш сумасшедший не должен быть доверчивым человеком. Посудите сами.

Приехав в начале девяностых с пустой котомкой за плечами из отцвётшей Грузии, Ким Ваганович проделал головокружительный карьерный путь от торговца сомнительными овощами на рынке, до уважаемой должности зама мэра города. Согласитесь, что доверчивый человек споткнулся бы уже где-нибудь в начале такого бурного роста.

- Не плохо бы посмотреть на этот путь с точки зрения законности и моральности, - в паузе сказала Аня, которая уже стояла спиной к окну, сложив руки на талии.

 

...К Ане Точилиной (которая в его окружении тоже появилась недавно) Гордей поначалу относился снисходительно внимательно. Считал её избалованной, но не глупой и даже полезной для УГРО, девчонкой из богатой семейки, у представителей которой иногда возникают своеобразные прихоти. Отец Ани владел в соседней губернии несколькими крупными предприятиями, которые скупил в своё время за бесценок. При советской власти занимал крупный пост в республиканском министерстве, чем, очевидно, и воспользовался в эпоху всеобщего развала. В общем, Аня никогда не знала, что такое “простая вода на киселе и плесневый кусок хлеба”. Довольно успешно закончив отделение журналистики в одном из расплодившихся как поганки в демократическом лесу коммерческих университетов, она явилась устраиваться на работу в областную газету “Бургородская правда”. Как дочери уважаемого бизнесмена-олигарха ей не смогли отказать в таком нескромном желании, хотя проблем с кадрами не испытывали. Естественно, что профессиональный уровень выпускницы слабо известного учебного заведения, мягко говоря, был пока слабоват, и в редакции стали ломать голову, пальцы рук и усиленно сушить мозги на предмет: как быть с этим навязанным “подснежником”? И тут помог случай...

 

Когда к Пужаному, смяв милицейские кордоны ворвалась растрёпанная, на грани нервного срыва, трясущаяся женщина солидного, надо сказать, возраста (под шестьдесят), начальник даже растерялся и непроизвольно задёргал полоской усиков на верхней губе. Из сбивчивого рассказа всё же уловил откровенную “мелкоту на бытовой почве” и, не дослушав потерпевшую до конца, вызвал Сизова. До его прибытия Пужаный успокаивал “старушку”:

- Я Вам, гражданочка, выделяю лучшего следователя по части бытовых преступлений. Он на этом деле не то что собаку – слона съел!

- Это не бытовая пропажа! – горячилась гражданка, представившаяся как Матрёна Федотовна Пылкая. – Пропал мой муж, с которым я прожила почти целый... год!

В этом месте она вдруг приостановила излияния души, разом смахнула все слёзы и мечтательно закатила бесцветные глазки:

- Но какой это был год... – и словно спохватилась. – Слона, говорите, съел. Слона может оказаться мало, так как мой муж очень видный, красивый, скромный... мальчик. Его любой может обидеть. А тут вокруг одни бандиты, террористы и... проститутки!

Гордей как всегда оперативно прибыл к начальнику и вовремя: Пужаный уже зеленел, нервно дёргал усики правой рукой и терял свое наработанное в органах спокойствие и самообладание.

- Ра-з-з-берись с энтой г-г-гражданкой... – неестественно заикаясь, безнадёжно мотая головой, теряя начальнический вид, лепетал Пужаный.

- Так точно, товарищ полковник, разберёмся! – чётко откозырял Сизов и, взяв безумную потерпевшую под рученьки, аккуратно вывел из кабинета.

- Не кручиньтесь так шибко, гражданочка, с Божьей помощью уладим Ваше дело, - приговаривал он в перерывах между словесным потоком и горькими стенаниями Матрёны.

Да, заслуженная пенсионерка, бывший кандидат в герои соцтруда, проживающая на заслуженном отдыхе в четырёхкомнатной квартире, решила разбавить одномерную одинокую жизнь поздним замужеством. И как было Матрёне, несмотря на уважительный возраст и солидный холостяцкий стаж, устоять перед таким мужчиной, вернее парнем двадцати лет, студентом двух институтов! Митей Доскиным. Познакомилась Матрёна с Митей на лавочке во дворе, где привычно коротала время и отслеживала новости непростой дворовой жизни вместе с аналогичными пенсионерками. Парень подыскивал жильё как бедный студент и покорил сердце Федотовны красотой и скромностью: обещал исправно платить за квартиру, питаться за свой счёт и рано ложиться спать. Естественно, Мтрёна приняла условия проживания и “взяла к себе жить”, как пел знаменитый бард. Не прошло и месяца, как Митя забыл свои обещания. Оно и понятно: хозяйка оплаты за проживание не требовала, кормила и поила за свой счёт и позволяла смотреть её собственный телевизор до “не хочу”. Ещё через месяц Митя сам предложил оторопевшей хозяйке выйти за него замуж! Чтобы не пугать людей и соседей, все формальности, связанные с оформлением брака, взял на себя. Обалдевшая от счастья женщина чуть чувств не лишилась, когда на следующий день Митя принёс ей свидетельство о браке на подпись и на прижизненное хранение. Опьянённая привалившей любовью, Матрёна не знала, что на центральном автовокзале Бургорода, прямо у входа, торговали печатной продукцией на все вкусы и желания. Так что купить чистый экземпляр свидетельства о браке было делом нескольких минут.

И вот, после года совместной жизни (совместность, правда, была односторонне-относительная) любимый муж исчез!

- Я не сразу решилась идти к вам, в милицию, - вытирала нос простеньким платочком Матрёна, глядя страдальчески на Сизова. – Понимаю, что вы загружены, поэтому сама обзвонила все морги, больницы, ночные заведения. Ходила в институты, где он учится. И нигде и ничего! Даже в государственных институтах... какой бардак! – мимоходом возмутилась Федотовна, - уверяли меня, что за последние полвека студенты с фамилией Доскин у них не учились, не числились и даже не поступали учиться. Вы представляете, как у них налажен учёт?

- Бывают ошибки в учёте, - искренне соглашался Сизов, - бюрократ, он и у нас в Бургороде бюрократ, не только в Африке.

С брачными аферистами Гордей сталкивался не раз и не сомневался, что это тот самый случай. Поэтому, когда Матрёна немного поостыла, вылив накопленное на его голову и уши, на всякий случай поинтересовался, что за знакомые наблюдались у Мити и какие соседи живут в доме. Особенно его интересовали лица женского пола, желательно привлекательной наружности. Даже в этом, в общем-то простом для него случае, он старался следовать своему собственному методу расследования: Гордей назвал его методом денукции, или методом “великомученика Никодима”.

 

Этого невзрачного человечка, пьющего горькую, беглый детдомовец, малолетний Гордей встретил во время своих скитаний по необъятным просторам России. Убегая от очередной милицейской облавы, очутился за городом. Что был за город, толком не знал: всего лишь один из многих, встретившихся на пути. Внимание мальчика привлёк аппетитный запах дыма, исходящий из оврага. Урчание в животе придало смелости, и он, подкравшись, заглянул вниз: на самом дне, возле догорающего костра, сидел мужчина характерного вида, который обычно имеют “трудящиеся” при частом общении с зелёным змием. Товарищ, очевидно, самостоятельно отдыхал удобно расположившись на гнилом бревне. В руках темнела бутылка “бормотухи”, а в костре жарилась картошка. После каждого глотка бутылочной жидкости, мужчина начинал энергично жестикулировать и поучать некоего воображаемого Тимоху:

- Пойми, Тимоха, чтобы прознать человека, надо вместе выпить не одну литру, а может и две... – Мужчина приподнялся и вскинул вверх руку. – Ибо сказано... – Тут его качнуло и, потеряв равновесие, сказитель ляпнулся мимо своего бревна на землю. Попытался было сесть, но после безуспешных попыток, промычал что-то под нос, повернулся на бок и блаженно захрапел.

“Похоже, отключился, - подумал Гордей, - можно и разведать, что там у него за съестное”. Кроме картошки, ничего не оказалось, но Гордей подкрепился и остался сторожить почивающего. Так он и познакомился с Никодимом, сторожем склада древесных отходов. Знакомство было не долгим, но поучительным. Осталось не только в душе, но и в отчестве – Никодимович, которое он присвоил себе, когда последний раз, перед усыновлением, попал в детскую комнату милиции.

Никодиму, одинокому человеку с неустроенной жизнью, случайно достался “Закон Божий” для детей дошкольного возраста. Начитавшись толкований священного писания, он объявил себя великомучеником и стал проповедовать... при сильном подпитии. Поскольку желающих слушать его излияния не находилось, то он наставлял старого, давно умершего друга Тимоху. В момент такого душевного подъёма горемыку застал Гордей, который пришёлся кстати и некоторое время жил в коморке сторожа, выслушивая его проповеди. Изречение великомученика “познай душу его и явится имя его” стало впоследствии сутью метода следователя Гордея Сизова. Это замысловатое высказывание с явным библейским оттенком Никодим ритуально произносил перед тем как откупорить очередную бутылку дешёвого яблочного вина. Так он хотел подчеркнуть, что пьёт не просто так, а с глубоким, духовным смыслом!

В работе, этот афоризм отражал стремление Гордея в любом следственном деле понять как психологию преступления, так и лица его совершившего, то есть “душу его”. ” А когда вникнешь в психологию преступника, - считал Гордей, - тогда быстрее его найдёшь”. То есть “явится имя его”.

 

В Матрёнином деле денукция сработала безотказно. Если Доскин аферист, то, в силу “афёрной” психологии, должен был “развести” Матрёну на её главное богатство – четырёхкомнатную квартиру! Это общее суждение для таких дел. Но поскольку брак был фиктивным (свидетельство, как определил Сизов, поддельное) и Матрёна не собиралась помирать (во всяком случае самостоятельно), то шустрый Митя не должен надолго оставить свою престарелую пассию. На такой вывод наталкивало и то, что все личные вещи “студента”, среди которых преобладали купленные и подаренные “любимой”, остались не тронутыми. Отсюда Сизов сделал простой вывод: Митя должен ещё вернуться и наверняка где-то рядом по полной программе использует доверие и денежки “жены”.

Так оно и вышло. Доскина подвела самонадеянность и любвеобильность. Прихватив пенсию Матрёны, он уже несколько дней пропивал её в соседнем подъезде у разудалой красавицы Жени, жившей в однокомнатной квартире на последнем, пятом, этаже. То, что в данной квартире уже несколько дней длится запойное мероприятие, знали не только соседи, но и сама Матрёна Федотовна. Бегая по инстанциям в поисках своего суженого, она не раз сталкивалась с весёлой, отдающей перегаром непричёсанной местной красоткой, совершающей в полураздетом виде регулярные ритуальные ходки за угол дома, в киоск. Явление для жильцов дома было привычным и особого удивления не вызывало. Сам загулявший муженёк, естественно, носа не показывал.

Сизов, понимая сексуальные и временные (наличие свободного времени) проблемы молодого парня, уже при беглом знакомстве с соседским окружением, легко вышел на питейную наживку Женю. Когда Гордей вместе с взволнованной Матрёной вошли в искомую квартиру, Доскин почему-то так перепугался, что в одних трусах кинулся на чердак, оттолкнув по ходу негодующую “жену”. Гордей пытался вдогонку объяснить пропавшему, что не стоит так суетиться, но тот уже был на крыше. Сизов не стал устраивать погоню, и вышел с плачущей Федотовной во двор. Там уже собралась толпа небезразличных к чужому горю граждан и, обмениваясь репликами, наблюдала за цирковым номером, разворачивающимся на крыше. Очень скоро цирковой трюк – попытка спуститься по пожарной лестнице – принял трагический оборот: Митя, споткнувшись, упал, зацепился трусами за карниз и уже висел, грозясь свалиться вниз. Он ещё держался за край шифера одной рукой, но силы явно иссякали. Не раздумывая, Сизов мастерски взобрался по роковой лестнице на крышу, проворно подошёл к беглецу и, рискуя своим здоровьем, фактически спас незадачливого афериста от похоронных неприятностей.

Героический поступок капитана милиции с восторгом наблюдала, случайно оказавшаяся в этом дворе, начинающий корреспондент Аня Точилина. События, развернувшиеся перед её глазами, естественно просились быть отображёнными в прессе. Так Аня и познакомилась со следователем УГРО, Гордеем Сизовым. Пообщавшись с героем, определив, что у него богатое, в смысле криминальных историй, прошлое, она сама предложила своему начальнику, главному редактору Кузьме Треплову, прикомандировать её к талантливому (по её мнению) следователю. Обещала регулярно поставлять статьи в рубрику криминальной хроники. Кузьма мысленно перекрестился, незаметно выдохнул и благословил подопечную на благородные писательские деяния.

Довольно быстро, благодаря покладистости Гордея, Аня органично вписалась в милицейский коллектив. Причём она не просто наблюдала и отображала в блокноте и на плёнке “подвиги и будни” сыскной службы, но и постоянно стремилась в ней участвовать. Делала это без упования на некомпетентность, настойчиво, но ненавязчиво. Вначале Сизова это раздражало. Но, как человек тактичный и снисходительный к слабостям других, он, как и в случае с Бытиным, старался открыто не показывать своё недовольство. Тем более, часто Анины вопросы, предположения, даже гипотезы, бывали небезосновательны. По происшествии недолгого времени, они незаметно друг для друга сдружились и даже стали проводить вечера за совместным чаепитием.

 

- Сегодня доложу Пужаному наши соображения, постараюсь убедить его в серьёзности дела, а завтра, с утра, ты, Аксён, займёшься Сироткиным: где находится сам, его семья, бизнес, связи и т.д. – а мы с Аней - личностью Задии, его деятельностью и окружением. Надеюсь, тогда кое-что прояснится. Но это так, отступление. Давайте рассуждать дальше: какие ещё могут быть версии?

В кабинете наступила тишина, прерываемая шагами и голосами, глухо доносящимися из коридора, да перекличкой синичек, собравшихся в хоровод на акации, заглядывающей в окно. У Сизова уже были некоторые соображения, но ему хотелось выслушать коллег. Пока Бытин водил в раздумье глазами, слегка кривился и морщил лоб, заговорила Аня:

- Вы, Гордей Никодимович, как-то рассказывали о своём методе психологического анализа – денукции...

- А ты и запомнила! – удивился Гордей. – Ну-ну...

- Так вот, давайте соберём вместе все возможные причины, по которым неслабый человек мог бы сойти с ума!

- Попробуй, – поощрительно кивнул Сизов.

Ему явно льстило, что к его методу расследования (в общем-то, не так уж и оригинальному) отнеслись с должной серьёзностью и уважением. И пусть это была всего лишь девушка, да ещё и с причудами.

- Итак, перечисляю, а вы дополняйте, первая: несчастная любовь...

- Ну, это слишком общо и далековато от нашего случая, несмотря на наличие... трусов, - сразу перебил Бытин, - какая тут любовь у пожилого женатого человека. Это всё равно, что квасить в одной бочке прошлогодние помидоры с летошними - старые разлезутся и молодых загубят! Ни вида ни вкуса – а только овощная каша!

- Аксён! – укоризненно оборвал Сизов подчинённого. – Гёте влюбился в семьдесят лет в шестнадцатилетнюю девочку, если я не очень ошибаюсь. У нас же и улика есть... Так что давайте наберём поле причин, отметём явно непроходные и рассмотрим оставшиеся. Чуть позже я приведу случай из практики на этот счёт, а пока продолжай, пожалуйста, Аня...

- Благодарю за поддержку, - картинно поклонилась девушка и усмехнувшись сказала: - Между прочим трусики - улика существенная, если учесть габариты Пульхерии Прокловны...

На что Бытин не преминул возразить:

- Вы же, женщины, народ особенный: ради красоты птичьим помётом не побрезгуете помазаться и на себя можете натянуть то, что в принципе нельзя одеть!

- Помёт – это очень утрированно, - отпарировала девушка, - но к красоте стремимся! Однако, продолжаю перечислять: деньги... шантаж...

- Ну, деньги – они везде присутствуют, - опять влез Бытин (его раздражало желание корреспондента вмешиваться в ход следствия), но Аня не останавливалась и вскоре сама поняла, что такой ряд причин можно продолжать бесконечно.

Пока она говорила, Гордей делал пометки в своём блокноте, который всегда был под рукой. “Голова – это не компьютер, чтобы всё запоминать, - любил говорить он, - её назначение больше думать, а бумага – самое надёжное средство сохранить информацию!”

Аксён тоже понял, что девушка залезла в непроходимые дебри, и собирался похихикать по этому случаю, но Гордей опередил младшего сержанта:

- Думаю, достаточно, - учтиво прервал зардевшуюся девушку, в душе испытывая подспудное удовлетворение, что она самостоятельно ощутила, как непросто вести нить логических рассуждений. – Я отметил твой набор причин и подчеркнул подобные, непроходные и добавил свои. Так вот, поговорим о любви, дорогие христиане-славяне. Найденный образец женской интимной вещи совсем не случаен! Надеюсь, вы обратили внимание на многостаночницу-прислугу, по совместительству горничную, Фаину!

- Симпатичная, шустрая и востроглазая, - высказался Бытин.

- По-моему, вертлявая и хитроватая, к тому же одевается старомодно даже для прислуги - дополнила Аня.

- Мне удалось поговорить с ней тет-а-тет, хотя и коротко, и установить щекотливый момент из жизни Кима Вагановича!

- Неужто с Фаиной... – начал было Бытин.

- Не с Фаиной, но тайная пассия или просто девушка “по вызову” была. Имя, фамилию её Фаина не знает. Горничная помогала парочке встречаться на даче. В связи с этим обстоятельством возникает интересный момент: буквально за несколько дней до сумасшествия нашего клиента, визитёрша исчезла и больше не появлялась.

- Вот вам и “далековато от нашего случая”, товарищ младший сержант, - с иронией, довольная своей неожиданной прозорливостью, кольнула Аня Бытина.

Тот почесал затылок, нахмурился и попытался оправдаться:

- Кто ж этих горячих кавказцев разберёт, ежели они до ста лет вино потребляют и на женщин до гроба заглядываются. Выдаю вариант любовной версии. Девица каким-то образом подставила Задию, о чём и сообщил Сироткин. Ким приходит в отчаяние и...

Тут Бытин запнулся, обдумывая, как увязать остальные факты и улики в одну логическую линию.

Сизов не стал дожидаться конца рассуждений коллеги и продолжил:

- Конечно, об этой девице надо разузнать подробнее (с Фаиной я поговорил мало) тогда и разовьём эту версию. Мы же пойдём дальше...

Более часа ещё рассматривали возможные причины сошествия во внутренний духовный мир зама мэра города. Прервал плодотворную дискуссию звонок Пужаного - начальник “вызывал на ковёр”.

- Пока я буду общаться с полковником, подумайте, какова роль вот этой папки, вернее, её содержимого, - покидая кабинет попросил коллег Сизов.

- Действительно, - надул щёки Бытин, обращаясь к Ане уже миролюбиво, - про неё мы и забыли.

 

Пужаный встретил Сизова приветливо: за прошедшие сутки (что бывало очень редко) работы для отдела существенно не прибавилось, отчего он мог слегка расслабиться и заняться “мелочёвкой”.

- Садись-ка, доложи подробнее, - протянул руку и указал на стул Пужаный. - Надеюсь, что в этом деле больше жертв нет, кроме свихнувшегося Задии?...

Сизов крепко пожал руку начальнику и неторопливо уселся. Ещё по дороге он обдумывал: как бы убедить скептически настроенного к этому делу Мироновича, что всё серьёзнее, чем предполагалось. Не было здесь трупов, кражи и других веских оснований для перевода этого происшествия в ранг уголовного преступления, но Сизов интуитивно чувствовал: не всё так просто. Как убедить в этом начальника – вот вопрос! Версии, которые вызрели в процессе совместного с коллегами обсуждения, были зыбкими...

Выслушав Сизова о том, что же произошло на даче чиновника, о первых догадках и версиях, Пужаный расслаблено усмехнулся:

- Найдите этого... Сироткина, где-то я уже слышал эту фамилию, и будем закрывать дело: обычная “бытовуха”. У нас работы посерьёзнее достаточно. А наркотики... – это фантазии. У человека нервная работа: как тут без успокоительного. С бабами же своими – пусть сам разбирается. В общем, даю тебе ещё один день и сворачивайся! – твёрдо закончил Пужаный.

- Так... точно, - пожал плечами Сизов, - разрешите идти?

- Иди и без фантазий.

Козырнув, Сизов вышел. Он остался крайне недоволен разговором. Кроме того, появилось ощущение, что Пужаный спешит закрыть дело Задии, не хочет копать глубоко. Он вспомнил, что зам мэра уже мелькал в некоторых делах, связанных с выделением и продажей государственных земель, со строительством в запрещённых местах и т.д. Но прямых улик о каких-то махинациях и злоупотреблении служебным положением будто не выявили. И сейчас, очевидно, кто-то не хочет, чтобы в чиновничье болото городской мэрии влезали посторонние, тем более, милицейские сыщики. Такая неожиданная мысль укрепила стремление Сизова продолжить поиск причин странного сошествия с ума видного человека. Обнадёживала и последняя фраза начальника про Сироткина. “Значит, Пужаный не совсем уверен в своём скептицизме!” – отметил Гордей.

 

- Надумали? – стараясь быть бодрым, спросил коллег Сизов, входя в кабинет.

Те сидели за столом и неспешно попивали чай, закусывая печеньем “Привет” местной пищевкусовой фабрики “Сладкая жизнь”.

- Можно отметить одно, - глотнув чая, первым высказался Бытин, - в папке находятся некоторые копии служебных бумаг и договоров и в ней явно рылись. Более того, судя по оставшимся мелким клочкам бумаги, некоторые листы вырваны - очевидно, в спешке. Вытащить их можно было и аккуратно. А вот как эти бумаги причастны к сумасшествию?... мыслей пока не возникает. Вариантов может быть множество.

- Но могут быть! – вставила своё Аня.

- Да, - подходя к окну и выглядывая наружу, задумчиво сказал Сизов, - тут тоже что-то есть. Но, если мы не найдём за сутки убедительных аргументов в пользу дальнейшей разработки этой бытовой истории, то займёмся другими делами...

Затем он коротко передал суть разговора с полковником.

- Пужаный не приемлет здесь криминала, это ясно. Зачем бороться с сорняком, который ещё не вырос. Старая наша болезнь... - не очень огорчился Бытин, поняв настроение Гордея. – Ну, хотя бы Сироткина поищем! Кстати, сейчас назревает перерыв: разрешите, товарищ начальник, сбегать домой отобедать.

- Где же твой знаменитый “тормозок”?

- Да... – замялся Аксён, - с утра плохо позавтракал...

- И уговорил обед до обеда, - смеясь, каламбуром подхватила Аня.

- Иди уж... – усмехнулся и Гордей.

Не успел сержант выйти, как девушка лукаво глянула на капитана и сказала:

- Вы обещали привести пример из уголовной практики на предмет поздней любви!

- А ты и не забыла?

- Отметила в блокноте...

- Тогда слушай, только коротко, - присел Гордей к столу, а за ним и Аня.

- ...В посёлке пропала девушка восемнадцати лет, некая Алина. Постепенно остановились на двух версиях: самостоятельный уход из дома и маньяк-убийца. Больше склонялись к первому, так как фактов деятельности последнего, во всяком случае пока, не имелось. Да и девушка была обычной внешности, но... Бросилось мне в глаза, что в её облике проскакивало что-то от... богоматери. Может потому что ходила в платке? Его, как выяснилось, надевала, чтобы скрыть шрам на лбу, оставшийся от падения в детстве. Прорабатывая версии пришлось переговорить со многими людьми из этого посёлка. В частности пытался выяснить, с кем Алина встречалась, влюблялась ли, кто за ней ухаживал... Но девушка была тихой, скромной, доброй; больше любила книги, чем парней, гуляла с молодёжью редко. И только одна бабуля шутя сказала, что такую тихоню мог полюбить только престарелый Корней – “уж очень на неё глаза пялил”. Корней жил по соседству, через дом, и отличался странностями: верил в какую-то экзотическую религию, связанную с преклонением перед женщиной-матерью. Так рассказывала старушка, которую я выслушал до конца из чувства вежливости. Почему я всё же решил проверить этого Корнея? Сейчас и не помню...

- Она оказалась у него? – расширились глаза у Ани.

- Да. Выяснилось, что дед был по уши влюблён в Алину, именно из-за её сходства с богоматерью. А религия у него была своя, простая, хотя и не новая: верил не в Христа, а в его мать Марию. В общем Корней заманил Алину в дом, напоил снотворным и устроил её в подвале.

- Неужто измывался, дедуган?

- А вот этого не было. Хорошо кормил, снабжал книгами по её вкусу, даже телевизор установил, и... молился на Алину как на икону. Когда мы её нашли, девушка долго плакала и непонятно отчего больше: радуясь возвращению в мир бренный или горюя, что деда посадят.

- Как же обошлись с дедом?

- Отпустили на поруки... подмосковным монахам. Но Корней не доехал до монастыря и умер в дороге... Вот так бывает, - закончил Гордей.

Аня задала ещё несколько вопросов, старательно записала услышанное в блокнот, и они вышли из кабинета. Находясь вод впечатлением, Аня выглядела задумчивой: что-то её тронуло в этом рассказе...

 

Глава 4. Изобретатель-самоучка.

 

Село Квашеное расположилось в глубине Бургородской области, на краю смешанного леса, в котором, правда, в большинстве преобладали хвойные деревья.. Лес окаймлял внушительное болото и тянулся неровной, изогнутой линией, пересекаемой просеками и извилистыми дорогами, разной степени “наезженности”. Между лесом и селом проходила дорога с “твёрдым ямочным” покрытием, именуемая сельчанами “трассой”. От неё ответвлялся кусочек грунтовки, ведущей в село.

С недавних колхозных времён село считалось “неперспективным”. Хотя и разместилось оно не в низине, но влажная почва мешала нормальному разведению популярных овощей и фруктов. Местный неприхотливый народ приловчился, конечно, осушать примитивным дренажом землю-кормилицу, но для колхозного размаха чего-то не хватило: то ли средств, то ли желания руководства, то ли энтузиазма трудящихся. Тем не менее, несколько десятков деревянных домиков разной степени ветхости под крышами деревянными, шиферными и даже когда-то железными, выстроились вокруг изогнутой, холмистой дороги, образуя улицу. Дома с усадьбами, огороженными плесневелыми дощатыми заборами, с развесистыми яблонями, грушами и вишнями внутри, стояли просторно, поэтому улица была так широка, что по её центру уместилась цепочка болотистых луж. В них дотемна резвилась пернатая живность: утки и гуси. С ними миролюбиво соседствовали представители мелкого и крупного рогатого скота, как-то: коровы, телята и козлики с овцами.

Неказистая, не жалуемая Богом и властями деревня всё же имела в данный исторический момент свою достопримечательность, которая не только разнообразила унылое полуболотное существование, но и на одно время сделалась чрезвычайно популярной в некоторых слоях населения Квашеного и не только... Явилась “достопримечательность” в эпохальные шестидесятые годы двадцатого века в образе мальчика школьного возраста Матвея Кулябкина. Этого беспризорника подобрала на маленькой местной станции сердобольная Клавдия Ногова.

Потомственная “квашня”, как называли жителей села остряки-соседи, она слыла невезучей с детства. Родилась в момент, когда её мать доила корову. Неспокойная скотина чуть не наступила на крикливое существо, выскочившее из-под подола хозяйки. Когда крестили (церковь была далеко и усталого священника доставили в село гужевым способом) перепутали воду и беднягу окунули в ледяную колодезную купель. И так по всей жизни со всех сторон. “Отметина на тебе, видать, - говорил местный провидец, дед Евлампий. - Корову ту, при которой ты родилась, надо было зарезать, спалить а пепел среди двора закопать, во! – вещал старик. -. А, так, преследует она тебя, рогатая...”

Как бы там ни было, но Клавдия и замуж не вышла: побоялась за будущее своих детей из-за коровьего проклятья. Всю молодость и зрелость положила на колхозных полях и на родительском заболоченном огороде. Братья-сёстры переженились и разъехались по свету, а она, из цветущей когда-то девушки, постепенно превратилась в высохшую, согбенную, простоволосую селянку с грубыми, заскорузлыми ладонями рук; обветренным, сморщенным лицом и грустными глазами. Однако, нерастраченные женские чувства нет-нет да просыпались в Клавдии и выливались наружу при виде всякого обиженного, обездоленного и неприкаянного. Когда похоронила родителей, дополнительно завела бездомных кошек, покалеченных собак, даже сыча с пораненным крылом.

В тот день Клавдия отправилась на железнодорожную станцию, что находилась в нескольких километрах восточнее села, за мешком муки. В дальнюю дорогу поехала на местном популярном транспорте – велосипеде. Споро преодолев сельские колеи, благополучно прибыла на место. Маленькая станция была для деревенских чем-то вроде промышленного и торгового центра. Здесь имелся не только магазин, в котором торговали всем, но и склады, тракторные мастерские, оплот государственной медицины - фельдшерский пункт.

Заняв очередь в магазине, Клавдия решила прогуляться по перрону. Тут и привлёк её внимание мальчик, явно свободного образа жизни, не обременённого родительским вниманием. У него были взлохмаченные волосы, не по росту неряшливого вида брюки, футболка (или рубаха с оборванными рукавами) и, как водится, грязное лицо и босые ноги “Может сынок какой-нибудь пропойцы? – подумала Клавдия. - Беспризорных детей у нас при социализме быть не должно: партия не допустит”.

Мальчик стоял возле почтового вагона и очень внимательно наблюдал, как ловко орудует погрузочно-разгрузочная электрокара. Когда водитель, закончив работу, слез с сиденья и подошёл к грузчикам, мальчик приблизился к машине и стал в неё заглядывать, изучая подъёмный механизм.

- Пошёл отсюда! – гаркнул, свирепо выпучив глаза, водитель, заметив движение мальчика.

Тот же остался невозмутимым и вдруг сказал:

- А я бы сделал по-другому! Если впереди поставить упорные пневматические лапы и слегка усилить подъёмник, то можно поднимать и перевозить груза больше в два раза как минимум!

- Я тебе подниму, я тебе усилю! – почему-то рассвирепел водитель и, оставив коллег, которые тоже начали возмущаться наглым оборвышем, кинулся к нему, махая руками.

Тот по-прежнему не спешил убегать, что вызвало оторопь у подбежавшего мужика. Однако, он взял ребёнка за “футболку” и резко толкнул. Не устояв на ногах, мальчик растянулся на асфальте.

- Задай ему, Боря! Обнаглела эта пацанва беспризорная! – поддержали грузчики расправу над малолетним и беззащитным человечком.

Тут и подоспела возмущённая Клавдия.

- И не стыдно дитя бить! Что же он тебе, верзиле этакому, плохого сделал? – гневно выговаривала селянка, помогая мальчику встать.

Водитель стушевался от такого резкого нападения на свою персону и убавил пыл. Только сам невинно пострадавший оставался по-прежнему невозмутим - очевидно, привык к такому отношению посторонних. Он сноровисто отряхнулся и, глянув чистым, умным взглядом на свою заступницу, сказал:

- Что они понимают в технике? Я им такую “рацуху” предлагал, а они...

Презрительно скривившись, он по-мужски махнул рукой, смачно сплюнул и медленно пошёл по перрону в сторону от станции.

- Подожди! – поспешила за ним Клавдия. – Ты наверное голодный – идём со мной...

Советский детдомовец-беглец остановился в нерешительности, помялся и медленным шагом вернулся назад, к доброй женщине.

Так Клавдия обзавелась то ли сыном, то ли помощником, то ли дополнительным немалым беспокойством. Но жизнь селянки с приходом беглого детдомовца Матвея Кулябкина резко изменилась. И в деревне стало не так однообразно...

 

* * *

Своих родителей Матвей не помнил. Единственно кого он смутно представлял, так это своего старшего брата, правда, образно, как что-то родное, близкое и самое дорогое. В памяти навечно осталась картинка: идут они вдвоём по шумному вокзалу, взявшись за руки, и едят яблоки. Брат свысока улыбается и быстро о чём-то говорит. Матвей вскидывает голову, слушая брата, и чувствует как легко и просто на душе, кажется, сейчас подхватиться и... взлетит! Но счастье кончилось быстро - им перекрыли дорогу дяди в форме, оторвали брата и разъединили навсегда, уведя плачущего Матвея к сердитой тёте. Где делся брат, он так и не узнал...

Потом был детдом. Не так уж и плохо жилось в этом государственном учреждении Матвею. Наверное отбыл бы он своё до конца, если бы не увлечение придумывать, изобретать. Вернее не само пристрастие к изобретательству, а учитель физики Леонид Павлович, который и разбудил в мальчике непомерный интерес к новому.

В кружок юных техников, организованный учителем, Матвей напросился во втором классе, хотя приём начинался с пятого. Уж очень мальчика поразил прибор для демонстрации разряда молнии, который он увидел, когда полюбопытствовал робко войдя в комнату “физиков”. Естественно, что Леонид Павлович вежливо выставил малыша... Тот пришёл на следующий день... Его опять выставили! Может и не взяли в юные изобретатели настойчивого ребёнка, если бы тот не принёс своё первое, самостоятельно сделанное устройство - прыгающую лягушку! Демонстрация механического животного даже бывалого учителя привела в изумление и лёгкое замешательство: как это удалось! Когда Матвей раскрыл свою идею, все поразились оригинальности и простоте замысла, основанного на обычной гибкой пружине. Так решилась судьба мальчика, которому дали кличку “Кулябкин”, в честь знаменитого русского изобретателя Кулибина.

Леонид Павлович был натурой увлечённой, неординарной. Любил своих воспитанников и всегда защищал их шалости перед директором, грозным Василием Самсоновичем. Тот за такое заступничество и панибратство с учениками недолюбливал учителя и, когда представился случай, – уволил. С уходом руководителя и вдохновителя детского творчества кружок распался. Матвей переживал больше всех ребят. Несколько ночей он проплакал в подушку, а потом решил по-своему отомстить грозному Василию.

 

Весь состав школы: учителя, технические работники, воспитанники – вот уже несколько дней мыли, чистили, полировали и подкрашивали школу. Василий Самсонович сопя носил своё немужское брюшко по этажам, подвалам и закоулкам школьных зданий, покрикивал и поругивал всех подряд. Немыслимая для данного времени года суета была вызвана назревающей министерской проверкой. Готовился и Матвей...

Казалось, конца этой кутерьме не будет. Наконец, после нескольких фальшстартов комиссия прибыла! Её работа вызвала кое у кого даже некоторое разочарование: мыли-мыли, чистили-чистили – а они бегло пробежались по школе, заглянули в первый и десятый классы; задержались в душевой и надёжно застряли в столовой! Вернее, в той её части, где питались особо приближённые к директору.

Матвей было запереживал, что его хитроумная месть не состоится. Но к вечеру, перед ужином, воспитанников младших классов одели в парадные пионерские костюмы с неизменными коммунистическими атрибутами: октябрятскими звёздочками и пионерскими галстуками - и выстроили на линейку в спортивном зале. После недолгого стояния и томительного ожидания, министерская комиссия, порозовевшая, раздобревшая и с блестящими взорами, под торжественный бой пионерских барабанов – явилась! Впереди шествовал, переливаясь багровыми пятнами на отвислых щеках, колыхая брюшком и непроизвольно сопя, сам Василий Самсонович. Когда процессия с благостным видом застыла перед стройной шеренгой детей, Василию поднесла микрофон цветущая, немного бледная пионервожатая. Перед этим она мягко пододвинула директора на квадрат с ковриком, обозначенный на полу белой краской как место для выступающих. Уже после первых слов начались метаморфозы.

Из мощных колонок, перебивая речь директора, понеслись, как с заезженной пластинки, громогласные, гнусавые слова:

- Уважаемая комиссия! Я плохой директор: преследую и выгоняю честных и хороших учителей, бью и ругаю детей, ношу домой продукты из столовой...

От неожиданности у Василия Самсоновича ёкнуло в левой части брюха и - отняло речь! Он выкатил из орбит глаза, затравлено оглянулся на уже перемигивающихся в недоумении “высоких гостей” и попытался подать пионервожатой знак рукой. Та, бледная как перестиранная простыня, заметалась по залу в полной растерянности. В этот момент, когда из колонки выплывали слова “...берёт взятки и ворует...”, микрофон вдруг прыгнул в руках директора, вылетел из рук и упал на пол. По грозному Василию пробежала судорога, наподобие электрического разряда, откинув его назад. Он попытался удержать равновесие, но ноги намертво прилипли к коврику. Ещё одна попытка поднять ногу и - грохот падающего массивного тела гулким эхом отозвался в правом верхнем углу спортивного зала. Затем на мгновение установилась тишина...

Директор не умер ни от электрошока, ни от позора, его даже не выгнали из школы, а лишь указали на некоторые недостатки. А вот организатору “представления” Матвею Кулябкину пришлось... бежать, чтобы не подвергнуться наказанию, да и не мог он оставаться в детдоме без Леонида Павловича с ненавистным “брюхачём”. Вычислили виновника срыва торжественного мероприятия сразу же, поскольку Матвей к тому времени на “общественных началах” (как самый сведущий, несмотря на возраст) заведовал в школе звуковоспроизводящей аппаратурой и должен был обеспечить выступление директора, гостей и детей. И Матвей постарался: включил в момент директорской речи собственную магнитофонную запись на замедленной скорости и подсоединил в соответствующий момент микрофон к фазе в 380 вольт. Перед этим, до начала торжества, подменил коврик другим, с хитроумно запрятанным суперклеем!

Сбежав, Кулябкин мудро рассудил, что надо ехать в глубинку: там милиции меньше и простора больше. Использовал для передвижения традиционные “беспризорные способы” - железные дороги с товарными поездами. Встречающиеся по пути вокзалы, станции, разъезды и полустанки напоминали о далёком брате. “Может, где встречу братишку?” – с тайной надеждой и детской тоской вглядывался мальчик.

Почему пошёл за женщиной, которая вступилась за него, Матвей понял лишь позже...

 

* * *

Детдомовскую фамилию-кличку не захотел менять и всем в селе гордо представлялся Кулябкиным, не боясь, что его могут найти. К тому же, Клавдия не постеснялась покривить душой и объявила, что взяла к себе осиротевшего племянника. Зная всю подноготную жизни одинокой женщины, односельчане, и зловредные и не очень, в целом одобрительно отнеслись к её решению. Тем более, что мальчик оказался смышлёным: превратил подворье Клавдии в единый хитроумный набор поделок и механизмов.

Вскоре так просто во двор Клавдии зайти было уже нельзя: после стука в обитую обрезками из-под кожи дверь, она грозно выспрашивала, кто и зачем пришёл. Опешивший гость тушевался и выкладывал всё как на духу! Когда дверь убеждалась, что чедлвек не состоит на государственной службе: милиции, инспекции, санстанции и тому подобное - то медленно самостоятельно открывалась. При этом сверху неслись звуки бодрого марша “Прощание славянки” (другой пластинки Матвей не нашёл). Если же приходил нежеланный гость, то дверь вежливо сообщала, что хозяева ушли и будут не скоро. Когда гость разочарованно разворачивался уходить, вслед ему нёсся похоронный марш.

Узнав про умную дверь, сельчане стали ходить к Клавдии, как на какой-нибудь аттракцион. Бедная женщина было переполошилась, стала уговаривать Матвея убрать “интеллектуальные способности” двери. Но сельчане по достоинству оценили оригинальный ум и своеобразный юмор мальчика и отговорили Клавдию. Потом все привыкли и развлекательные хождения прекратились. Однако курьёзный эпизод всё же случился... с землемером, неким Булыгиным Титом Липатовичем.

Совершая служебный вояж по деревне, он благополучно добрался до подворья Клавдии. Во время диалога с дверью, Тит Липатович - человек очень высокого мнения о своей персоне – возмутился её непонятливостью в части своей профессии.

- Землемер я, землемер! – стучал в пышную грудь Булыгин. – Огород надо Ваш уточнить, гражданка Ногова (чиновник чистосердечно считал, что говорит с хозяйкой).

- Прошу прощения, но хозяев нет дома. Приходите позже...

- Да мне всё равно, кто дома! – горячился Тит Липатович. - Измерю и уйду.

- Прошу прощения, но....

- Ты ещё и издеваешься! – рассвирепел ответственный человек, непривыкший к такому непочтительному обращению. – Ну, смотри мне!

Он гневно развернулся и стал отходить от непонятливой хозяйки и её двери. В этот момент грянул похоронный марш - первые звуки тарелок. Булыгина как кипятком ошпарило всего целиком, в глазах потемнело от неожиданного явления. Он со страхом обернулся на ворота Клавдии и вдруг припустился бежать! После того случая о землемере Тите Липатовиче в селе стали забывать: слухи доходили, что перевёлся в другой район....

 

Автокормушка для пернатых, поилка для коровы и телёнка, дробильня, точильня, давильня... – чего только ни придумал Матвей за время проживания у Клавдии. Даже свою систему осушения огорода придумал, которую потом переняли (как и другие изобретения) жители Квашеного. Так с самого начала Матвей завоевал полное их уважение. В своё время община села помогла Клавдии усыновить мальчика, подписав показания в суд о его родстве с Ноговой. Закончив школу, Матвей бы пошёл дальше учиться (в армию почему-то не призывали, забыли, по видимому...), да вышла у парня неувязка: загорелся идеей сделать установку по получению нефти из болотной тины-грязи.

Новаторские мысли так захватили ум и душу изобретателя, что стало и не до учёбы, не до других новшеств и даже не до женитьбы. К подсобному хозяйству охладел. На краю огорода расчистил площадку, соорудил навес и занялся осуществлением своей, ставшей маниакальной, идеи. Корпел над эскизами, чертежами, книгами (ездил за ними в районную библиотеку); собирал механизмы, двигатели, какие-то огромные поршни; что-то строил.

Вскоре умерла постаревшая Клавдия, Матвей возмужал, достиг почтенного возраста и превратился в поджарого, худощавого, с лёгкой сединой мужчину. Подженился (хозяйка-то в доме нужна) на овдовевшей соседке Марфе Даниловой - а конца работы над установкой не предвиделось. Изобретение Кулябкина постепенно стало в селе притчей во языцех. Только самый ленивый не посмеивался над его многолетним увлечением-мучением. Тем более, что процесс создания установки, призванной революционизировать процесс добычи нефти (болот, слава Богу, на земле хватает) сопровождался побочными явлениями, изобретениями и потешными случаями.

 

Идея неутомимого Кулябкина была проста по сути и, как водится, сложна в воплощении. “Раз учёные установили, что нефть образуется из органических остатков под сверхвысоком давлением, - рассуждал изобретатель, - то для меня самое главное создать такое давление. Болотная же грязь и тина – это органика нужного качества и количества, которой здесь как грязи”. Поэтому Матвей и трудился над созданием мощного пресса. Пробовал и механические рычаги, и гидравлику, и пневматику...

Поскольку собирал опытные образцы из подручных средств, используя мотоциклетные, автомобильные и тракторные двигатели, их оси и полуоси, то, ввиду низкого качества деталей и несовершенства конструкции, случались казусы. Так, однажды деревню накрыла такая пулемётная пальба, что даже глухой дед Евлампий встрепенулся, вспомнив войну. Гуси с утками взлетели и заметались в панике над центральной лужей. Коровы и бычки устроили корриду, разгоняя и круша всё живое и неживое на своём пути. Петухи решили, что наступает утро, и затеяли хоровое пение. У телятницы Меланьи преждевременно опоросилась свинья, а у бабы Степаниды взбесился кот-перестарок - стал кидаться на сучек. Весь этот переполох сопровождался грязевым фейерверком со стороны Клавдиного огорода. Оттуда, где разместился изобретатель, с околозвуковой скоростью на бреющем полёте стремительно неслись куски грязи правильной цилиндрической формы. Укрыв ровной чёрной полоской часть огорода, забор и дорогу, стрельба прекратилась – кончилось сырьё!

Село с неделю обсуждало происшествие, а последствия, связанные в основном со скотиньими стрессами, ощущались дольше: у петухов сбилось чувство времени и подсели голоса, гуси разучились летать... временно, а коровы справляли нужду так часто и густо, и такими неподъёмными блинами, что пришлось нанимать трактор у фермера из соседнего села для чистки улицы.

 

Первым пользу от Матвеевых изысканий усмотрел бывший колхозный скотник Филимон. Это было время послабления государственных вожжей и поощрения частной инициативы. Бросив колхоз, Филимон, кряжистый, хитроватый мужик, перевоплотился в кооператора и занялся разведением свиней. Он не раз приходил к Матвею и молча наблюдал, как работает “грязедавилка” Однажды пришёл со свинячьей ногой и предложил:

- Давай-ка, Матвей Иваныч, посмотрим, что будет, ежели на твоём устройстве сдавить свинину, ногу то есть. Интересно – что за пищевой продукт получится, а? По телевизору показывают, как мусор давят и получают полезные вещи. У тебя, вон, из грязи вот-вот солярка брызнет! Может и из этой костяшки с копытом новый толк будет?

Матвей внимательно рассмотрел ногу, понюхал её; покривил свой рот, пошевелил бровями и сказал:

- Тут давление нужно подобрать соответствующее. А то ведь и следа от твоей свинины не останется.

- Ну, так подбери. А то ведь пропадают кости и копыта зазря, а так продукт выйдет...

Поразмышляв немного (не хотелось отступать от главной цели – нефти) Матвей согласился. Вычистив рабочий стакан, куда помещал “сырьё”, уменьшив давление до минимума, стал пробовать. Уже первый результат обнадёжил: нога сплюснулась в тонкий, округлой формы блин. Филимон, не огорчаясь от неэстетичного вида “пищевого продукта”, взял его и понёс домой пробовать в приготовлении. Через некоторое время примчался обратно со сверкающими глазами и слипшимся, вспотевшим реденьким чубом.

- Получилось, Матюха, получилось! На пробуй, - сунул он Матвею ещё тёплый обжаренный кусок.

Кулинарное изделие напоминало свиную отбивную, хотя и несколько жестковатую.

- Что напоминает? – радовался как ребёнок Филимон. – Эти давленые ножки можно продавать как отбивные, что в пять раз дороже, чем просто ноги!

- Раз так... - пожимал плечами Матвей, дожёвывая кусок, - то... но у меня другая цель, - заартачился он.

- Не боись – я всё оплачу! Городи для меня установку: я ещё и не это давить буду!

Пришлось изобретателю отложить на время свои эксперименты и соорудить Филимону отдельный пресс. И дело у мужика пошло, но... ненадолго. У предприимчивого селянина возникли вскоре проблемы с потребителями его мясных сомнительных продуктов. Жадность подвела: начал прессовать свиней чуть ли не тушами, только и того что потрошеными, а так, с костями, и продавать как мясо высокой категории! Прицепились общество потребителей, санстанция, милиция... В общем кончилось штрафом, а пахло тюрьмой! Филимон страдал не долго и стал давить... куриные ноги.

 

Ещё один случай был связан с удобрениями...

Приметили селяне, что на земле возле Матвеевой мастерской, куда попадали грязевые образцы экспериментов, бурно росло всё: бурьяны, лопухи, картошка, пшеница, подсолнухи и другие культурные и не очень растения, семена которых имели неосторожность сюда залететь. Причём отличались такими размерами, что хоть на выставку в Париж вези. Так, “грязевым” лопухом Адам закрыл бы себя целиком, а не только интимные места, а на подсолнухи пацаны-дошкольники лазили как на тополя. Картошка достигала размера ядер времён крымской войны, а одну тыкву не могли поднять трое мужиков!

Тогда и договорился с Матвеем хозяйственный Панкрат - упитанный, квадратного вида мужик средних лет - на предмет приобретения отходов “нефтяной” установки для удобрения огорода. Кулябкин, естественно, не возражал: зачем накапливать лишнюю грязь у дома. Примеру Панкрата остальные селяне следовать не поспешили, в силу природной крестьянской подозрительности ко всему новому. И, как оказалось, правильно сделали.

На огороде у Панкрата выросло такое, что не только Квашеное, но и из соседних сёл приходили смотреть! Когда же пришло время собирать урожай и пробовать созревшие овощи, тут и пошли неприятности. Пока оно, то есть помидор, огурец, картошка и иже с ними, было маленькое, то некоторые недостатки вкуса Панкрат списывал на недозрелость. А теперь, когда дозрело, стало отдавать пропавшими яйцами или, на худой конец, горелой резиной с оттенками запаха болотной тины. Как ни старался скрыть Панкрат свой промах, но каждому в селе хотелось попробовать огурец, напоминающий позеленевшее бревно от спиленной ольхи. Или помидор, который разрезали как приличный арбуз и ели скибками. Тут и донюхались и досмаковались, чем пахнут Панкратовы феноменальные продукты! Потешались долго. Лишь огороднику-экспериментатору было не до смеха, а жаловаться на Матвея не с руки было...

 

И вот, однажды многолетние титанические усилия дали первый обнадёживающий результат! Из желоба установки потекла грязно-зелёная вязкая жидкость с противным, но характерным резиновым запахом. У Матвея сердце прыгнуло к горлу, дыхание перехватило, и он даже присел на корточки, вытирая холодный пот. Потом дрожащими руками отлил жидкость в банку и поднёс спичку: хлопок - и дымчатые, серые струи взвились вверх! Это было ещё не пламя, а дым от тления, но реакция окисления была на лицо!

“Неужели получилось?” – с улыбкой человека, пережившего реанимацию и вновь увидевшего белый свет, Кулябкин ещё долго любовался и насыщался вонючим дымом...

В этот торжественный для Матвея момент, вернее в период переваривания торжества разума над силами природы, посетил затерянное село, совершенно случайно (сбился с дороги) некий господин.

 

Глава 5. Бандитский след. Раскрутка одной из версий.

 

Сизов задержался дома, что было не характерно для него. Задержка была вызвана необходимостью поездки в мэрию, а там, как известно, приёмные мероприятия начинались с девяти утра в лучшем случае. Жил Гордей в спальном районе города в двухкомнатной “хрущёвке”, на втором этаже, с приёмной матерью, Светланой Ивановной.

Да, очень давно, когда она только начинала партийную карьеру в обкоме, зашла как-то по делу в детскую комнату милиции. Попала в момент доставки группы “неприсмотренных” детей, отловленных на вокзале как бродячих щенят. Невольно задержалась на время допроса, который проводила усталая, но участливая девушка-инспектор. Внимание “стальной большевички” привлёк мальчик, выделяющийся среди остальных “зверят” внутренним достоинством и умными глазами. Вскоре выяснилось, что мальчик одинок, как былинка в чистом поле. В те времена Светлана Ивановна была безнадёжно влюблена в секретаря обкома Бургорода, крупного, с широким партийным лбом красавца мужчину. Безнадёжность обусловливалась высоким положением “тайно возлюбленного” и его женитьбой на дочери секретаря соседнего крайкома! Поскольку других претендентов на своё сердце Светлана не признавала, то с надвигающимся одиночеством смирилась загодя. Однако, детей любила. Такое сочетание обстоятельств в личной жизни и натолкнуло на мысль – приютить в своём сердце и доме малолетнего Гордея Сизова, ведущего бродячий образ жизни.

Мальчик оценил поступок Светланы Ивановны и много хлопот не доставлял: вёл себя примерно, учился на устойчивое “хорошо”. После школы поступил и закончил юридический факультет. Бывшая большевичка, выйдя на заслуженный отдых, посвятила себя домашнему хозяйству и приёмному сыну, семейная жизнь у которого не сложилась. Об этом Гордей не любил ни вспоминать, ни говорить. Единственное, что постоянно напоминало об отрезке семейной жизни – дочь. Она выросла без него с чужим человеком, выучилась, обзавелась семьёй, родила девочку. Несмотря на развод родителей, родного отца не забывала и иногда (по торжественным случаям) приезжала в гости, иногда звала к себе, постоянно слала открытки к Новому году и дню милиции.

Светлана Ивановна по-своему любила неродного сына. Его семейные неудачи воспринимала остро. Выйдя на пенсию, самостоятельно покинула партийные ряды и из активной атеистки превратилась в глубоко верующего человека, к чему пыталась склонить и Гордея. И хотя тот относился к её новым устремлениям иронически (помнил её активное партийное прошлое), но Библию читать начал... недавно. Даже в новую церковь, построенную недалеко от их дома, наведывался, в особенности, когда одолевала душевная усталость.

За годы жизни после развода, у Гордея сложились своеобразные отношения с мачехой. Светлана Ивановна относилась к профессии следователя скептически (считала, что Гордей способен на большее), но с уважением. В работу пасынка не вмешивалась, но общие, принципиальные наставления любила высказывать, вроде: “искать чёрную кошку в тёмной комнате можно... если свет включить” или “утро надо хвалить вечером... хорошо подумавши” и т.д. Гордей невольно прислушивался к этим высказываниям, отмечая их житейскую мудрость и полезность.

По вечерам за чаем, они любили поговорить на самые разные темы, которые сводились, в конце концов, к социалистическому прошлому, религии и Гордеевой работе, то есть к растущему криминалу.

- Тебе надо обязательно сходить на спектакль Московского театра сатиры, посетившего наш старинный город, - советовала Светлана Ивановна пасынку во время завтрака: - Юмор при твоей работе как контрастный душ: успокаивает нервы, вселяет оптимизм и просветляет голову.

- Не сейчас, маман, - отвечал Гордей, старательно пережёвывая кусочек котлеты, - интересное дельце заваривается. Сначала казалось, говоря твоим языком, что это домашний котёнок, но мне сдаётся, что это даже не дикий котяра, а какой-то тигрище из индийских джунглей.

- Тем более, - поддержала тон женщина, - со зверями водиться, главное, душу сохранить, самому зверем не стать, а юмор...

В этот момент раздался звонок телефона. Гордей не спеша поднялся и, размышляя, кто бы это мог звонить с утра, направился в прихожую.

- Капитан Сизов? – раздался без приветствий напряжённый голос Пужаного

- Он самый.

- Надеюсь, ты уже готов к труду?

- Заканчиваю завтрак и еду в мэрию. Думаю прояснить некоторые вопросы, в частности, по Нилу Сироткину. Он человек достаточно известный... – начал сухо докладывать Сизов и тут же спросил: - Что-то случилось?

- Час назад машина ГАИ, возвращаясь с дежурства на топинском посту, в двадцати километрах от Бургорода обнаружила на обочине автомобиль с телом мужчины. При нём найдены документы на имя Сироткина Нила Захаровича!

- Неужели наш Сироткин?

- Наш... Боюсь, - голос полковника ещё больше напрягся, - твоё интуитивное предположение о криминальном характере этого дачного происшествия с Задией – небезосновательно. Так что отложи мэрию, хватай за шкирку Бытина и дуй за город. Машину возьми у Зыбина... Да, слишком не фантазируй, не афишируй и не раздувай. Скажи своему корреспонденту Точилиной, чтобы не спешила оповещать в прессе. Ясно?

- Так точно... товарищ полковник... – ответил Гордей, почему-то никак не обрадовавшись такому повороту.

Смерть людей воспринимал болезненно, несмотря на годы службы в угрозыске. Даже изменение отношения начальника к его “бытовухе” не обрадовало, хотя подспудно было приятно за своё предчувствие.

 

* * *

В бизнес Нил Сироткин пришёл случайно...

Рабоче-крестьянское происхождение предопределяло его будущее со школьной скамьи. Отец – потомственный рабочий, токарь центральных механических мастерских, а мать – банщица с юных лет в том же рабочем месте (где и познакомилась с будущим супругом). Ремесленное училище ( расположенное, кстати, недалеко от их пятиэтажки), казалось, было построено специально для детей семейства Сироткиных - троих мальчиков и девочки. Однако у Нила, похоже со времён крепостного права, где-то затерялся барский ген и его потянуло в иную сторону - в университет!

Когда однажды, во время ужина, Нил объявил родителям, что поступил на дневное отделение местного университета и хочет выучиться на экономиста, у отца задёргалась мохнатая бровь над левым глазом, а травмированная правая рука подпрыгнула на столе, словно ужаленная сетевым током. Мать выпустила из рук все тарелки, которые только вымыла; старшая сестра почему-то заплакала, а меньшие братья-близнецы чуть не подавились, глотая квас. Шоковая заминка доилась не долго и вскоре все восторгались, не скрывая чувств, кроме Нила, который только устало улыбался.

Об истинной причине такого поворота своей судьбы знал только Нил. Причина явилась в образе белокурой соученицы Даше Бергер, девочке с длинной косой, серыми восхитительными очами и быстрыми, непоседливыми ножками. В Дашу Нил влюбился с восьмого класса, когда её посадили напротив. Любовь свою тщательно скрывал, постоянно демонстрируя безразличное, даже негативное отношение к шустрой девчонке. Та отвечала тем же, окружив себя кавалерами со старших классов.

Когда в десятом, выпускном, классе Даша гордо объявила на перемене, что будет поступать учиться на экономический факультет бургородского университета, Нил испытал маленький стресс: будущему слесарю-механику не светила любовь и расположение дипломированного экономиста! И тут о себе дал знать барский ген, который, в совокупности с напористым пролетарским, благословил влюблённого парня на трудовой подвиг: подготовку и сдачу экзаменов в то же учебное заведение.

Подвиг состоялся и парень стал студентом. Поклонников у Даши в университете только прибавилось. Давно зная про Нилову любовь, она играла с ним как с пластмассовым Карлсоном в детстве: то спать уложит, то разбудит. Постепенно Нил понял, что избалованную мужским вниманием девушку можно привлечь только дорогими поступками, такими как: дарение золотых украшений, дефицитной французской парфюмерии; походы в престижные рестораны, клубы и иные увеселительные заведения. Но где взять столько “финансовых средств”? Разгрузка вагонов, рытьё канав и колодцев, рубка дров – все эти студенческие подработки вопрос в корне не решали.

Тут и помог новый дружок Пашка Лотов.

Это был невысокий, полноватый парень с добродушным лицом и наметившейся плешью на вытянутой, как астраханский арбуз, ушастой голове. Паша учился и жил непринуждённо легко. Глядя на него, казалось, что слова: “житейские сложности”, “проблемы”, прилепившееся из английской лексики, и иные словеса, отражающие тяготы человеческого бытия, придумали в глубокой древности, где-нибудь в раннем палеолите, и забыли отменить. В течение семестра Пашу почти не видели на занятиях. Когда же подходила сессия и студенческая масса напоминала солдат первой мировой во время неудачного наступления: все куда-то бегут, глаза горят лихорадкой и безумством, а в руках книги и конспекты наперевес – Паша без суеты доставал у прилежных студентов нужные конспекты и сдавал лабораторные, зачёты и экзамены в срок с твёрдой оценкой “удовлетворительно”. В любой компании он был её душой и телом, так как знал множество анекдотов, пел под гитару, самозабвенно танцевал и в меру потреблял спиртное. Нил же отличался твёрдокаменным упорством, много говорить не любил, чем, очевидно, и привлёк внимание оборотистого парня.

В последнее время Паша превратился в снабженца студентов дефицитными продуктами, в основном консервированного вида: рыба, мясо всех сортов, завтраки, каши и т.д. Причём продавал их не дорого.

Однажды он попросил Нила, с которым жили в одной комнате общежития, помочь доставить товар. Отказать “великому” Лотову было невозможно! Взяв огромные сумки-баулы, они поехали в Москву. Благополучно "затарились” консервами на каком-то отдалённом, огороженном бетонным забором, строго охраняемом складе и вернулись в Бургород. Тут и поразила Нила разница в цене приобретения и реализации товара. Прикинув расходы на поездку и доход от продажи, он обомлел! “Навар” получался такой, что даже учиться расхотелось, а в глазах замаячила Дашенька в роскошных одеждах, бриллиантах, золоте и в его объятиях на сиденье дорогой иномарки.

Консервы и стали первой ступенькой деловой карьеры Сироткина. “Делание” денег так захватило парня, что даже Даша отступила в сторону, а учёбу забросил. Довольно быстро заработал стартовый капитал и переключился на бытовую технику: телевизоры, холодильники, стиральные машины... Пашка Лотов остался на продуктах и только диву давался:

- Хваткий ты оказался мужик! Однако, учёбу бросаешь зря... Как она жизнь ёщё повернётся?

- Ничего не зря, - горячо отвечал Нил, - заработаю деньги и потом доучусь... если понадобится. А время терять жаль – это же деньги!

О том, что бросил университет, родителям сказал не сразу: побоялся за их психическое и физическое здоровье. Так как Нил в семье почитался собственным святым, то ему никто лишних вопросов не задавал. Но не прошло и года, как его деловые успехи стали видны даже подслеповатому отцу. А ещё через время, Нил стал владельцем оптовых складов, магазинов и иных торговых предприятий. Построил особняк на окраине города в элитной “деревне”, купил для мелких нужд дачу и пару иномарок. Хотел родителей забрать к себе, в дом-коттедж, или на дачу (обещал провести туда газ и воду), или купить им квартиру получше, но отец упёрся:

- Буржуйская жизнь не по мне! Спасибо, конечно, сынок, но уж мы с матушкой как-нибудь по-стариковски доживём в родной квартире. Сестре и братьям – помоги, конечно, если можешь.

Что-то пугало старика, о чём он высказаться не мог. Не совмещалось с его пролетарским коммунистическим сознанием неожиданное богатство сына. Не мог поверить, что можно честно заработать большие деньги. Отказ отца Нила не огорчил. “Пусть привыкает! – подумал он. – Время пройдёт – заберу стариков к себе без их согласия”. В этот период времени его захватила новая “бизнесовая” идея – земля!

 

* * *

Всю дорогу, пока ехали на место, где нашли тело Сироткина, Сизов был молчалив, возможно потому, что сидел с водителем. Аня и Бытин разместились в кузове и живо обсуждали новость.

- Если смерть друга Задии – убийство, то Пужаному придётся добавить нам людей, потому как дело принимает опасный поворот! – отдуваясь, степенно говорил Бытин. – А то и передать другим, более опытным в таких делах следователям. У нас... – он опасливо глянул в сторону кабины - в последнее время одни бытовые огородно-ягодные приключения...

- Во-первых, я уверена на все сто, что это убийство, а во-вторых, насколько мне известно, отдел завален нераскрытыми преступлениями и, как Вы говорите, “опытные в таких делах следователи” со своим хотя бы разобрались! – горячо вступилась Аня. – Не говоря уже о том, что наш непосредственный начальник (она уже считала Сизова своим начальником) и не такие дела раскрывал...

- Не знаю, не слышал: с Сизовым работаю недавно.

- Мог бы и поинтересоваться...

- А ты что-то знаешь?

- А как же!

- Ну так просвети, пока будем ехать.

И Аня коротко, но мастерски художественно (журналист как-никак), рассказала историю расследования Сизовым довольно примечательного преступления. Такие рассказы она выуживала из Гордея, когда приходила к нему в гости на чай, что незаметно и естественно становилось традицией.

 

...На поминках некоего дедушки Саввы повесился его внук, Костя Хрумов. Как водится, Пужаный послал Сизова на место драмы подтвердить версию самоубийства и закрыть дело. Поначалу картина вырисовывалась ясная и понятная: преданный внук Костя так любил деда, что не перенёс его смерти. Об этом говорили соседи и даже родной сын почившего деда, Костин дядя, некто Фёдор Петрович. Но дотошный Гордей, следуя своему денуктивному методу, старательно собрал на месте трагедии показания и факты, характеризующие психологическую сторону происшедшего, и записал в свой блокнот больше и подробнее, чем отобразил в официальных протоколах допросов.

Первое, что вызвало его подозрение – очень пышные и несколько нескучные похороны деда. Костин суицид не только не намечался, а скорее наоборот! Один из участников тризны, кряжистый дед Андрон, друг покойного Саввы, дыхнув сочным перегаром, высказался Сизову по секрету:

- Молодёжь ноне пошла демократическая, не наша какая-то. Раньше за любимым родственником, не ко времени почившим, плакали, надрывались рыданиями. Этот же внук – о покойниках плохо не говорят, прости меня Господи! – дед шустро перекрестился, – напился как боров и так и норовил то песню затянуть, то в пляс пуститься. Мы тут со стариками притомились его урезонивать...

- Вы хотите сказать, что Костя, подвыпив, стал забывать о постигшем его горе?

- Ну, это вам разбираться сподручнее - на то вы и милиция, - замялся дед, - а мы, по-стариковски, новые обычаи не приемлем...

Второе, - внезапное появления Фёдора Петровича, дяди Кости, которого давно считали пропавшим. Его появление больше всего поразило племянника. Вначале Костя так обрадовался, что минут десять лил слёзы умиления на плече у нашедшегося родственника. Потом он вдруг прекратил рыдания, безумным взглядом осмотрел дядю и, скривив рот, заскрежетал зубами. Лицо побледнело, будто у привидения, каких показывают в американских “ужастиках”. Такие изменения в поведении горемыки все восприняли, как отголоски противоречивого столкновения горя и счастья, окрашенного выпитым “не в меру”.

Третье, - обгоревший клочок бумаги, найденный в мусорном ведре на кухне и ополовиненная бутылка бальзама в кухонном столе.

Добавило сомнений и показания пенсионеров о странном появлении цыганки во дворе и её настойчивое приставание к деду Савве, что случилось за несколько дней до его смерти. Странность состояла в том, что цыган в Бургороде не видели с начала перестройки. Что там нагадала цыганка не известно, но только Савва так разволновался, что домой его еле довели. Потом он слёг... и умер от гипертонического криза.

Дед Андрон (видимо питал неприязнь к Косте) также показал, что внук стал горячо любить деда Савву недавно... после кончины, а до этого частенько пререкался с ним, даже поругивал нецензурными словами.

Собрав воедино все факты, Сизов делает вывод, причём подкреплённый доказательствами: Савву сгубил внук Костя Хрумов! чтобы завладеть дедовым наследством, доставшимся от богатенького брата-австралийца. Когда неожиданно появился родной сын Саввы, Фёдор Петрович как прямой наследник, то Костя не вынес потрясения...

- А как же до такого додумался Гордей Никодимыч? – удивился Бытин. – Версия, конечно, имеет право быть, но... каковы доказательства. По-моему, ты не всё пояснила.

- Точно, - коварно усмехнулась Аня, качнувшись на повороте. – Обгоревший листок бумаги оказался телеграммой, извещавшей Савву, что он является единственным наследником богатого австралийского родственника, а недопитая бутылка бальзама – средство для повышения давления соответствующим больным. Цыганку Гордей нашёл и “доверительно” у неё выпытал о том, что нагадала она скорую смерть клиенту преклонного возраста по денежной просьбе некоего молодого человека. Ну, а доза бальзама... поспособствовала. В общем, типичная психология наследственного синдрома.

- Ловко! – восхитился Аксён. – Молодец Никодимыч! Да и ты литературно пересказала, надо отметить.

- То-то, - картинно подняла нос Аня. – Учусь, а то образование моё не совсем качественное, как оказалось...

В это время раздался резанувший по сердцу скрип тормозов и УАЗик приемлемо плавно остановился.

 

Они приехали практически первыми, если не считать машин ГАИ. В обычной очерёдности вылезли из автомобиля, поприветствовали рослого лейтенанта-автоинспектора, и Сизов немедленно приступил к детальному опросу “гаишников” и осмотру автомобиля с телом. Вскоре подъехали остальные службы: эксперты, врачи, автомобиль-эвакуатор.

Сироткин сидел на сиденье, склонив голову, и словно спал... У Гордея, когда заглянул в автомобиль, создавалось впечатление, что парня убили ударом по затылку, на что указывала запёкшаяся кровь на голове и её струйка на шее. Впрочем, эксперты настойчиво попросили не мешать и Сизов занялся прилегающей местностью.

Мимо по шоссе, слегка притормаживая, сплошным потоком неслись автомобили. Солнце уже поднялось высоко и припекало. Запахи, настоянные на лесных травах, земле и древесине, смешанные с разогретым асфальтом и выхлопными газами, лезли в ноздри своеобразной, въедливой смесью. “Махнуть бы покупаться, да надышаться чистым воздухом, а то скоро середина лета, а я и водички речной не пробовал, и солнца ясного не испытывал”, - мелькнуло в голове у Гордея, когда он отдалился от “Мэрса” Сироткина, рассматривая как бы целиком со стороны картину трагического происшествия. В отдалении, переговариваясь между собой, за ним двигались Аня и Аксён.

“Итак, - думал Гордей, осмысливая первые факты - судя по следам колёс, возле машины Сироткина были ещё две. Одна из них “гаишная”, а другая неизвестная. Это могла быть проезжающая мимо машина, водитель которой почему-то полюбопытствовал в отношении “Мэрса”, стоящего одиноко на обочине. Или автомобиль с убийцей?... Тогда, как ему удалось ударить человека чем-то тяжёлым по затылку? Удобнее это сделать в автомобиле, хотя тоже не просто... спинка с подголовником, например, может помешать... Возможно, убийца ехал с Нилом, а затем ушёл пешком? – раздумывая, Гордей остановился. - ...Был одет Сироткин в одежду больше подходящую для охоты. Резиновые высокие сапоги, помещённые в брезентовый мешок, и содержимое рюкзака, найденного в багажнике: охотничий топорик, нож с широким лезвием и красивой рукоятью в виде волчьей головы, верёвка и другая мелочь - подтверждали последнее. Однако ружья не нашли... В рюкзаке явно рылись...”

- Ну что там у вас? – окликнул он своих помощников. – Нашли что-нибудь?

- Ничего! – звонко крикнула Аня, замахав рукой. – Мы свою часть уже обошли.

Сизов нахмурился, ещё раз осмотрелся вокруг и пошёл к дороге. Решил сам пройтись за Бытиным и Аней – вдруг что пропустили. “Если убийца был на автомобиле, то Сироткин наверняка бы вышел ему навстречу... Возможно, убийца был не один... Ударили по голове и усадили в машину? ” Ход рассуждений прервала Аня, которая далеко ушла вперёд по обочине внимательно её разглядывая.

- Гордей Никодимыч! Есть следы!

Сизов встрепенулся и заспешил к девушке. Метрах в ста от места происшествия отчётливо были видны следы обуви, точнее, сапог. На них бы можно было не обратить внимание, если бы не характерная петля их пути: с асфальта на обочину и, через десяток шагов, опять на асфальт. А, главное, Сизов узнал рисунок подошвы, с которой уже сняли отпечатки возле “Мэрса” и на противоположной стороне дороги.

- Значит убийца был вместе с Сироткиным и, пройдя по асфальту, уехал на “попутке”, - задумчиво глядя на Аню, сказал Сизов и добавил: - А ты молодец, обскакала сержанта. Только не зазнавайся. Ему сейчас тяжко: опять завтракал наспех, а перекусить некогда было.

Эти слова Сизов уже обращал к подошедшему Аксёну. То не обиделся и поддержал тему:

- Найденные следы – это удача, которую не грех и обмыть... в смысле объесть, как вы считаете, господа-сыщики?

- А имеется, что объедать? – засмеялась довольная удачным для себя началом дня Аня.

- А то как же! – напыжился Бытин. – Айда к машине...

Сизов окинул прощальным взглядом дорогу и вдруг засуетился, вышел на асфальт, присел и стал внимательно рассматривать отпечатки обуви... “Характерный след, - отметил он. - Но где же орудие убийства и как удалось нанести смертельный удар в таком неудобном месте как салон автомобиля? Размахнуться сложно и сиденье с подголовником мешает...”. Гордей выпрямился и потянулся в карман за леденцом: процесс наслаждения сладким продуктом успокаивал и настраивал на правильный ход мыслей. Он обернулся и увидел, что работа на месте преступления подошла к концу: тело на носилках поместили в “Скорую”, автомобиль погрузили в эвакуатор, машины ГАИ уже запыхтели своими глушителями, готовясь уезжать.

Гордей не стал спешить и ещё раз полез в придорожные кусты. Бытин выражал нетерпение, Аня делала пометки в блокноте, одна машина ГАИ уже отъехала, когда настойчивость следователя была вознаграждена: в ложбине за кустами лежал красный кирпич, типа клинкер. В этом месте он выглядел совершенно неестественно. Сизов поднял подозрительный предмет, внимательно осмотрел его и холодно усмехнулся...

 

* * *

Став в Бургороде владельцем сети магазинов и оптовых складов (пусть и мелких), Нил устремил свой взгляд к земле, как к классически прибыльному вложению денег. И ситуация способствовала. Парламент принял закон о земле, разрешающий её куплю-продажу, а в городе нарастал строительный бум. Вот здесь и сошлись интересы преуспевающего молодого бизнесмена и не менее предприимчивого государственного служащего, зама мэра, Задии Кима Вагановича. К тому времени, после победы на выборах мэра Лазаря Петровича Брехтича, регионального лидера набирающей силу партии “Крест и воля” (местные остряки называли её “Крест на воле”), Ким Ваганович, как доверенное лицо победителя, стал влиятельным человеком. Курируя земельные вопросы, он усиленно искал помощника в этом “доллароносном’ деле. Поскольку, как говорится, на ловца зверь всегда прибежит, то на одном из торжеств, где присутствовала деловая элита города, Нил “случайно” познакомился с Задией. Потом был “скромный” подарок ко дню рождения, затем совместная охота, далее другие небедные и нескучные мероприятия... Так дружба и завязалась.

Её результаты не замедлили сказаться. Нил организовал несколько строительных фирм, которые ничего не строили, а только приобретали по льготным ценам землю, якобы для “социального строительства”, а потом её или сдавали в аренду, или недурно продавали. На этом поприще, правда, случались промахи, обусловленные действием закона “потери бдительности” или как говорят народные острословы “на всякую хитрую задницу всегда найдётся свой ловкач”.

Как-то погожим весенним днём, когда вместе с предвыборными речами отзвенели ручьи тающих снегов, в офис Нила зашёл в безупречном деловом костюме и в непроницаемых очках энергичный молодой мужчина. Секретаршу Милочку он сходу покорил букетиком тюльпанов и белозубой улыбкой преуспевающего человека, поэтому легко проник в кабинет начальника. Представившись Нилу, который спешил по важным делам и потому собирался возмутиться неожиданным вторжением, генеральным директором московской строительной корпорации “Европа-Азия-центр”, молодой человек вскоре покорил и Сироткина.

Звали гендиректора столичной фирмы Георгием Лаппшакяном. Он предложил такие выгодные условие в деле строительства жилья для имеющих кое-какие деньги жителей Бургорода, что у Нила сладко застучало в обоих висках, обдало жаром предчувствия наживы и пересохло во рту. От него требовалась земля под строительство и обеспечение отсутствия контроля со стороны властей, а взамен предлагался приличный процент от инвестируемой “жаждущими” суммы:

- Мы, дорогой Нил Захарович, - говорил Георгий с лёгким горным акцентом, - как и положено солидной фирме предварительно прозондировали почву в вашем почтенном городе и установили, что Вы в вопросах земли один из самых знающих людей Бургорода! Поэтому предлагаю объединить наши возможности, с целью удовлетворения людей в решении жилищной проблемы и нашего с Вами естественного желания – заработать немного денег.

- Принципиально я не против, - осторожно ответил Нил, - но нужно несколько дней на проработку предложения. Такие дела с кондачка не решаются как Вы понимаете!

- Без проблем! – сверкнул рядом белых зубов Лапшакян. – Недели Вам хватит?

- Достаточно, я думаю. Если определюсь раньше, как с Вами связаться или где найти?

- Запишите мой мобильный телефон.

Закончив переговоры, Георгий откланялся и также энергично удалился, успев поцеловать ручку секретарше. Нил сразу же связался с Кимом Вагановичем. Они оперативно встретились и обсудили назревающую сделку. Успешный карьерный рост притупил бдительность Задии, как и Нила, и они, понимая неофициальность всего предприятия, тем не менее не стали вдаваться в детали и сдали строительному концерну в аренду землю в престижном районе. Помогли и в рекламе нужного и полезного строительства.

Через месяц получили первую сумму, по меркам большого бизнеса незначительную, но... это же только начало! Главное – “процесс пошёл”, как сказал классик развала СССР. Задия, потонув в личных, иногда государственных делах, даже подзабыл про поворотливых горцев-москвичей. И только Нил через полгода засуетился: стройка на выделенных площадках никак не поднималась выше почерневших деревянных заборов. Когда же появились первые пикеты заволновавшихся инвесторов концерна, вложивших последние гроши, с добавлением занятых, заложенных и взятых в кредит, то Нил почувствовал резкий запах афёры. Он попытался связаться с Лапшакяном, но телефон стойко молчал. Поехал в офис. Охрана была не в курсе, где начальство, а помощница Георгия, симпатичная, с ярко-красной копной волос девица, только разводила руками и успокаивала:

- Георгий Георгиевич скоро будут, так как временно уехали в Москву решать вопросы с евроматериалами для строительства.

Только теперь Нил кинулся проверять имеющиеся бумаги, да и сам концерн “Европа-Азия –центр”. “Слава Богу! – вытирая холодный пот со всего лица, мысленно молился Сироткин, что всё оформлено через подставную фирму: можно концы обрубать. Как же это я влип?”

Оказалось, что концерн похожий есть, но только “Европа-центр”. Бумаги, которые представил Лапшакян – липовые. Печати поддельные и т.д. Не сообщив пока ничего о своём прозрении Задии, Сироткин прикрыл подставную фирму ( которая была оформлена на старика, давно умершего) и сделал вид, что ничего не слышал о “социально-ориентированных” столичных строителях.

Был, конечно, скандал, расследование, но Задия отвёл угрозу от своего партнёра. Тем более, что они-то единственные, в отличие от “инвесторов”, остались не в накладе: что-то заработали...

 

После ухода из института, Нил стал забывать свою первую любовь, Дашу. Он так увлёкся бизнесом, что всякие отношения с девушками отодвинул в сторону. Однако мужское начало брало своё и, когда заметно разбогател и его положение как делового человека стабилизировалось, стал осматриваться по сторонам. Одной из первых девушек, с которой решил развлечься, а потом и использовать в своих меркантильных целях, стала яркая “асфальтовая” блондинка, Нинель.

Вначале, она очень понравилась Нилу и своим сексуальным умением, и трудолюбием, и образованностью. У него даже серьёзные планы на будущее возникли. “Может жениться? Хоть и путана, но Нинель всем хороша, можно сказать, мечта для любого мужика, - однажды думал Нил по дороге на дачу. – Такая жена станет неплохим подспорьем в работе. Одному тянуть лямку всё же скучновато и тяжко. А вдвоём...”

Может и повернулась бы судьба Сироткина по-другому, да случилось выгодное предложение с консервным заводом.

- Завод дышит на ладан! – говорил азартно Задия, которого Нил подвозил домой после ресторана, где обмывали чьё-то повышение.

Государственный “БМВ” самого Кима ехал сзади вместе с телохранителями.

– Но Брехтич уже положил свой глаз и волосатую лапу на этот лакомый кусочек. Банкротство-то липовое и при правильной организации и небольшой дозе финансовых вливаний завод не только задышит, а заревёт!

Зам мэра вертел указательным пальцем, наслаждаясь свей осведомлённостью и значимостью.

- Вот ты и подумай, - продолжал вальяжно развалившись на сиденье Задия, - как ублажить мэра, чтобы он отдал завод тебе, а не своему протеже. Могу бесплатно подкинуть идею,: Брехтич неровно дышит при виде привлекательных молоденьких девочек. А если они ещё и раскомплексованные!...

- Подумаем, шеф, - пообещал Нил, прикидывая вариант с Нинель.

Она правильно поняла своего возлюбленного и сыграла немаловажную роль в приобретении Сироткиным вожделенного предприятия. Потом он давал ей другие аналогичные поручения, а затем ему приглянулась другая блондинка, потом третья... жгучая брюнетка и так далее...

 

* * *

Уже заметно вечерело, когда Сизов вошёл в двери своей квартиры. Светлана Ивановна встретила его с привычной укоризной и лёгким ворчанием, не окрашенным оригинальностью в отношении любого работника милиции:

- Я вот всё думаю, когда же начнут оплачивать твои переработанные часы. Такая изнурительная ответственная работа и такая низкая зарплата! Только настоящие энтузиасты, фанаты своей профессии могут выносить такую несправедливость.

- А я и есть фанат, маман, - сняв туфли, бегло глянув в зеркало, висящее в прихожей, устало оправдывался Гордей. - Ты вот лучше поясни мне, как начинающему примерному христианину, почему Бог Яхве наказал евреев за такое естественное желание, как выпить воды и подкрепиться хоть чем-нибудь после странствий по пустыне при исходе из Египта? Вот никак в толк не возьму: где здесь неверие в силу Бога? Или нужно было умереть от жажды и голода и тем самым доказать свою преданность Яхве?

Гордей всегда ловко переключал сознание мачехи на библейские темы, чтобы унять её чрезмерную озабоченность его работой. Приём сработал безотказно! Пока он переодевался, мыл руки и причёсывался, Светлана Ивановна горячо объясняла, в чём ошибочность рассуждений Гордея относительно этого библейского эпизода.

- А то как же, - горячилась она, - они ведь стали роптать на самого Бога, что, мол, завёл их в пустыню, обещал избавление от египетского рабства.... А надо было не роптать, не хаять господа, а усердно молиться, прославлять деяния его...

Гордей старался сосредоточиться и уловить нить рассуждений мачехи. Однако голова была занята мыслями о Сироткине и Задии. Когда закончил привычные процедуры и направился на кухню, раздался звонок в дверь. “А вот и Аня”, - умиротворённо -подумал он. Опережая Гордея, Светлана Ивановна, которая уже стала привыкать к вечерним посещениям симпатичной журналистки, уже открывала входную дверь.

Приход девушки полностью изменил библейскую атмосферу вечера, и вскоре Аня и Гордей пили на кухне чай вдвоём. А Светлана Ивановна тактично ушла в зал смотреть по телевизору христианский канал КРТ.

Аня была хорошим слушателем. В такие моменты девушка крепилась без курева и лишь изредка выходила на балкон отдать дань вредной привычке. Она редко перебивала Сизова (только для уточнений) и все его рассказы записывала на компактный диктофон, старательно делая пометки в рабочем блокноте.

О вредности курения Гордей давно намекал Ане, и здесь следует рассказать особо, откуда у капитана появилась тяга к леденцам.

 

Случилось это несколько лет назад...

К тому времени Гордей имел солидный курительный стаж. Светлана Ивановна регулярно проводила воспитательные беседы, пытаясь убедить пасынка бросить пагубную привычку. Преуспела в этом мало. Очевидно сказалось неэффективность советских методов внушения в условиях растущего капитализма. И тут её посетила неожиданная мысль, навеянная новыми рыночными отношениями! Зашла она как-то в магазин и купила некое моющее средство. Получив чек от приветливой продавщицы, бывшая большевичка удивилась и только сейчас сообразила, что купила не то, дешёвое средство, которым пользовалась всегда, а дорогое! Раздумывая, как такое могло случиться, Светлана Ивановна пришла к выводу, что во всём виновата – реклама! Она-то, вездесущая, неумолимая, и натолкнула, как отучить сына от вредного занятия...

В воскресенье Светлана Ивановна предложила Гордею прогуляться и заодно познакомиться с интересным человеком. Заинтригованный сынок не возражал, и они отправились в соседний двор. Очень скоро подошли к скамейке, на которой сидел, согнувшись, окутанный облаком дыма старик. Его ноги укрывала цветастая тряпка, а рядом стояла колясочка. Тут только, вблизи, Гордей рассмотрел, что человек без ног! Светлана Ивановна учтиво с ним поздоровалась по имени отчеству, Клим Потапович, справилась о делах.

Старик натужно откашлялся, сплюнул в сторону и поднял слезящиеся глаза. Оказалось, что он вовсе и не старик, может, лет под сорок. Старили его, особенно издалека, цвет лица, серый с земляным оттенком, и дрожащая рука с сигаретой.

- У Вас, говорят, уникальный опыт курения? – почтительно начала Светлана Ивановна. – Поделитесь, если можно!

Клим Потапович, очевидно, уже был знаком с мачехой Гордея, поэтому поморгал глазами, вытер глаза свободной рукой и ответил хрипло, но оживлённо:

- Как сказал когда-то артист Тарапунька: “...ходить, курить и пить я начал одновременно” А если честно, то я не помню, когда начал смолить эту заразу!

Клим с ненавистью глянул на сигарету, тут же сунул её в рот и глубоко затянулся. Выпустил замысловатые кольца дыма, вновь откашлялся и продолжил с горечью:

- От неё и пострадал...

Он приподнял тряпку, демонстрируя остатки ног.

- Сосуды забились от курева, началась гангрена, вот и оттяпали... – горестно скривился Клим. – Врачи запретили курить, да не могу... Как день не покурю – в голове круговерть начинается, во рту сохнет, спать не могу...

Он ещё долго рассказывал о своих болячках, а Светлана Ивановна многозначительно поглядывала на пасынка и незаметно толкала его в бок: смотри, мол, на жертву неуёмной страсти к табаку! И ты не застрахован от такого исхода. Гордей пожимал плечами, понятливо улыбался и согласно качал головой. На этом антиреклама курения закончилась.

Когда шли назад, живо обсуждали увиденное. Гордей пообещал подумать и наметить программу выхода из курительной зависимости. Прошло некоторое время. Он стал забывать о своём обещании... Как-то в обед заскочил домой и услышал в соседнем дворе похоронный марш! Неосознанно остановился, задумался и медленно пошёл на траурные звуки. Успел вовремя: мимо него уже проносили гроб, в котором Гордей разглядел характерный нос и подбородок Клима Потаповича... Пораженный увиденным думал не долго - подошёл к мусорному баку и выбросил только что начатую пачку “Кэмэл”. Решительно встряхнулся и направился в магазин. Оттуда вышел с пакетом леденцов фабрики “Божья коровка”...

 

В этот раз Гордей собрался заняться с Аней не воспоминаниями славного прошлого, а поразмышлять над собранными фактами и показаниями свидетелей по делу “сошествия Задии”. Неформальная домашняя обстановка вполне способствовала плодотворному, спокойному ходу мыслей. Тем более, как собеседник, Аня могла и дельное высказать.

- Давай-ка мы, Анечка, не будем сегодня будоражить прошлые деяния, а попробуем подвести кое-какие итоги нашего теперешнего расследования. Не возражаешь?

- Наоборот! – загорелись глаза у Ани. – Очень интересно выслушать Вас лично, а то всё Бытин, да Бытин. Вы же только мимоходом...

- Тогда слушай и не стесняйся поправлять... Как мы установили из показаний прислуги Задии, он и Сироткин последний год активно общались. Все сходятся, что их объединила страсть к охоте. Разница в возрасте (более двадцати лет) и менталитет не мешали их отношениям. Нил, выходец из рабочей семьи, а грузинские корни Задии прочно срослись с крестьянской виноградной лозой. Возникает наивный вопрос: что ещё могло объединять таких разных во всех отношениях людей? Даже общественная лестница, по нашим законам, должна их держать в стороне, хотя бы официально. Делец и крупный городской чиновник – их связь наводит на размышления о коррупции! Так ведь?

- Скорее всего, так и есть! – поддакнула Аня. – Как зам мэра города, Ким Ваганович курировал многие вопросы, затрагивающие интересы бизнеса...

- Вот именно! Отсюда вопрос: какие сферы деятельности охватывало их партнёрство?

- Я тоже кое-что узнала об официальных обязанностях Задии - это местная промышленность, строительство, земля... Может здесь что-то спрятано от глаз посторонних?

- Вполне возможно. Но разобраться здесь не легко. Сейчас научились создавать подставные фирмы, у которых настоящего хозяина так запросто не установишь: нужно кропотливо разбираться, кто там чей? Пока будешь копошиться – фирма исчезнет! Как говорится, нет предмета – нет проблемы. Тем не менее, с год назад было одно шумное дело со строительными аферистами, эдакая строительная пирамида “Европа-Азия-центр”. Мне с неохотой комментировали то расследование ребята из ФБР, которых напрягли заняться этим экономическим преступлением.

До конца дело так и не довели. Строители-аферисты растворились где-то в странах средиземноморья, а обманутым инвесторам власти пообещали достроить дома на бюджетные деньги и выделить квартиры под ипотеку. Достраивают до сих пор... Так вот, мелькнул тут след Сироткина и неестественно оборвался. Это мне доверительно (после второй литры пива) сообщил один из знакомых ФБРовцов. Он отметил также интенсивные контакты Кима и Нила в момент афёры. Подозрительным выглядит внезапное исчезновение двух фирм-однодневок, связанных с арендой земли под то строительство. Пока в исполкоме и налоговой искали регистрационные документы на эти сомнительные образования, дело заглохло...

- Получается, что у Задии с Сироткиным вполне могли быть точки соприкосновения в строительстве и земельных вопросах!

- ...которые они, естественно, не афишировали. Итак, мы с тобой установили, что волк с зайцем вполне могут, если не дружить, то сотрудничать. Охотничьи забавы выполняли роль как приятного времяпрепровождения, так и прикрытия сути их “дружбы”. В связи с этим меняя волнуют вопросы: что явилось причиной умопомрачения Задии? Какова в этом роль Сироткина и кто, и за что пошёл на его убийство?

- Почему нельзя рассматривать операции с наркотиками? Может, потянется ниточка из кавказского прошлого Вагановича? Какой-нибудь трафик...

- Маловато доказательств. То что из найденного успокоительного можно (больше теоретически) изготавливать тяжёлые наркотики, ни о чём не говорит, пока не обнаружим следы этой отравы и, желательно, лаборатории.

- Почему бы этим и не заняться?

- Дойдём и до этого, если ситуация подскажет. Пока, учитывая дефицит помощников и не прошедший скептицизм Пужаного, нужно отработать окружение Задии и Сироткина. Те следы, которые ты нашла, натолкнули на одну мысль: обувь была убийце великовата...

- Почему вы...

Закончить вопрос Аня не успела – зазвонил телефон. Гордей извинился и поспешил в прихожую. Она слышала только обрывки разговора, из которых поняла, что звонил Пужаный.

- Завтра, с утра, едем на дачу Задии. Новая проблема: слегла Пульхерия Прокловна и срочно хочет видеть милицию, то есть меня... – вернувшись на кухню, озабоченно сказал Гордей. – Заодно и проясним кое-какие вопросы. Ну что – свернём наши умственные изыскания, допьём чай и по домам? Честно говоря, этот звонок выбил меня из мыслительного процесса.

- Да, конечно... – задумчиво ответила Аня, - интересно будет узнать, что за новая неприятность в семействе Кима Вагановича?

Гордей проводил Аню до остановки, подождал троллейбус и, усадив нештатную помощницу, неторопливо прошёлся по улице. Было уже поздно. Светили редкие фонари, дома и деревья отбрасывали резкие тени, создавая ощущение тревожного покоя. Такое настроение всегда появлялось у Гордея с наступлением ночи после напряжённого дня.

 

Глава 6. Неожиданный гость.

 

Всю ночь Матвею снились кошмары: горящее болото и горькие переживания по этому поводу. “Ежели оно сгорит, - сокрушался во сне изобретатель, - пропали мои труды! Где мне потом искать такую тину и грязь – они же уникальны!” Пытаясь тушить пожар, он не раз вскакивал с кровати, ползал по полу как лунатик и, приведенный в чувство испуганной Марфой, просил воды.

- Загубит тебя твой аппарат! – скорбно говорила жена, подавая кружку с водой. – Уже и ночью донимает, чтоб ему пусто!

Устранив водой жжение в горле и груди, Матвей смирно ложился и попутно оправдывался:

- Причём тут аппарат, неграмотная ты женщина, ежели бы бес толку всё, а то ведь натуральный результат потёк и нефтью запахло. Тлеть начало: гляди – загорится... вскорости.

Поворчав некоторое время, вновь засыпал. И так до самого утра. После такой ночи работа не клеилась. А момент был ответственный: начал собирать новую установку с давлением и подогревом, которые, по его расчётам, уж точно позволят получить нефть хорошего качества.

Повозился возле слесарного станка и, чувствуя себя не в своей тарелке, решил сделать перерыв раньше времени. Матвей вышел за ворота, уселся на лавочке, пристроенной к забору, достал сигарету из нагрудного кармана и, щёлкнув зажигалкой, сделанной собственноручно из охотничьего патрона, закурил... Мысли потекли спокойнее, размеренней, даже голова прояснилась. “Надо ж такому присниться, - внутренне содрогнулся изобретатель. – Чтоб наше болото спалить, его бы надо высушить для начала. Потом, конечно, в принципе можно... А так...” Он и не замечал, что продолжает размышлять о сновидении, как о какой-то яви действительно возможной. Подспудный страх, навеянный сном, почему-то не проходил. Дело было, разумеется, не в иллюзорном пожаре. Чем больше Матвей занимался своим изобретением, тем чаще его посещали тревожные мысли о сохранности болота! “А вдруг его осушат или кто приватизирует? – наливалась голова различными предположениями. – Без грязи мне конец! Пока нет установки – никому ничего не докажешь. А с землёй сейчас делают, что хотят: покупают, продают, мучают, родимую...”. Такие мысли появились подспудно, когда в местной газете вычитал о земельных и строительных афёрах, захлестнувших многие районы страны, не то что Бургорода!

Мужской голос, донёсшийся со стороны дороги, прервал переживания Матвея.

- День добрый! Вы не подскажите: куда это я попал? Вероятно заблудился: не в том месте вышел из автобуса и повернул не в ту сторону.

Коренастый, среднего роста мужчина, одетый по-городскому - чёрные лакированные туфли и тёмно-коричневый костюм со светлой рубашкой - только что свернул с трассы, и уже подходил к Матвею.

- А куда Вам надобно?

- В Капустное... или Квашенное? – остановившись совсем близко, засомневался мужчина.

- Значит к нам, - удовлетворённо хмыкнул Матвей. – У нас капуста есть всякая, но квашеную почитают более всего. Если не очень торопитесь, проходите, садитесь... куревом угощу... А кличут меня Матвеем.

- Сергей Иванович, можно просто Сергей - приветливо улыбнулся и протянул руку нежданный гость. – За сигареты спасибо, но я не курю...

Крепко пожав руку Матвею, Сергей уселся с ним рядом, вытер лоб и сказал:

- Ехал я как-то в Топинск и услышал разговор двоих мужиков с Кап... Квашенного. Говорили они про какого-то сельского изобретателя, который хочет бензин гнать из болотной грязи. Рассказывали так занимательно и убедительно, что я заинтересовался. Особенно меня поразил рассказ про самогон! Да что я рассказываю, - спохватился Сергей, - Вы, наверное, получше меня знаете? Кстати, не подскажите: где проживает этот самородок?

Матвей хитро сверкнул взглядом и ответил с довольной улыбкой:

- Я и есть тот, как вы изволили выразиться, самородок...

- Прекрасно! – даже приподнялся Сергей. – Выходит я шёл в правильном направлении. Значит, зовут Вас Матвеем...

- ...Кулябкиным. А что там про самогон Вы говорили?

Чем-то этот горожанин приглянулся Матвею: может, развеял тревожные мысли, может, польстил вниманием... Представившись “научным работником-консультантом при коммерческой фирме, внедряющей в жизнь благие намерения из самых разных областей и направлений современной действительности” (в такое мудрёное определение Матвей долго потом пытался вникнуть), он окончательно завоевал доверия сельчанина. Постепенно у них завязалась оживлённая беседа, в течение которой вспомнилась история и про самогон, которую пересказал сам изобретатель.

 

Неказистый мужичонка Лёха Шалый был первейшим самогонщиком в селе. Страдал на этом поприще не раз. Районный участковый Стёпа, с многообещающей (как в физическом, так и в интеллектуальном смысле) фамилией Дуб, когда вступил в должность вместо ушедшего преждевременно на пенсию и потом рано почившего язвенника Кондратия Пегого, серьёзно взялся за нарушителя “государственной законности и общественного порядка”.

Уже через месяц у Дуба возникли две острые проблемы: куда девать конфискованные самогонные аппараты и как долго держать в кутузке Шалого? Потеребив густую шевелюру, подёргав нос, решил отпустить непримиримого Лёху, но в последний раз и со строгими внушениями.

- Ещё поймаю за незаконным промыслом – упеку под суд! – грозно возвышался двухметровый Дуб над костлявым низеньким Шалым.. – Даю последний шанс исправиться! Так что – вали в хутор и не шали более.

Лёха поморгал слезящимися глазками, покивал головёнкой на тощей шее и клятвенно пообещал бросить запрещённое государством дело. По дороге в родное село Лёха обдумывал, хватит ли у него трубки на новый аппарат и где бы получше его припрятать от настырного молодого участкового. “И не поддаётся, лихоманка ему в печень, на отступные!” – огорчался самогонщик, вспоминая возмущённые отказы Дуба принять безвозмездно в дар питейные литры. И тут в пропитанных сивухой мозгах Шалого мелькнула неожиданная по своей оригинальности мысль. Её навеяла песня Высоцкого, звучавшая в автобусе: “...если б водку гнать не из опилок, то чтоб нам было с пяти бутылок!” “У нас же недалече лесопилка! – завертелись со скрипом шарики в головёнке. – Ежели их, опилки, умастить дрожжами, да сдавить на Матюхиной установке с подогревом – вот вам и водка может случится. А, главное, ни один лихоимец-участковый не докумекает, что на “давильне” водку можно гнать”.

Свою идею Лёха обосновывал просто: если что-либо хорошо сдавить – с него завсегда что-то потечёт. Сдабривая то, что давится, нужными приправами-дрожжами, получишь искомую жидкость! Окрылённый гениальной идеей ( очевидно за эти годы, дух изобретательства Матвей привнёс и “деятельным квашам”) Лёха, не заходя домой, засеменил к изобретателю.

Кулябкин давно привык к заказам односельчан мастерить для хозяйских нужд какие-нибудь приспособления, механизмы, но чаще – прессы разных назначений. Тем более, что работа эта оплачивалась по взаимной договорённости. Лёха, естественно, не сказал, зачем ему нужен пресс с подогревом – наплёл что-то про сок. Пообещал неплохо заплатить. Так как такие поделки были единственным заработком для Матвея, то он не отказался и, не затягивая во времени, соорудил заказанный аппарат.

Как там и чего месил и давил Лёха, но только вскоре появилось в селе и в окрестных поселениях чудо-питие. Оно придавало выпившему мужику чрезвычайную энергию и трудоспособность во всём: в работе, веселье, в сексе! Такого ещё не было, чтобы после рюмки самогона мужик начинал пахать как молодой жеребец после сытного отстоя. Даже сосед Шалого, беднейший и ленивейший “кваша”, Герасим, когда на последние гроши привычно купил “маленькую”, развил необычайно бурную деятельность: починил повалившийся забор, вычистил курятник и начал полоть огород, но... не успел, так как протрезвел и бутылка опустела. Его жена Пестимея, не веря глазам своим, больше по наитию, на свои личные, припрятанные, отоварилась у самогонщика сама и угостила притомившегося муженька. В общем, за световой день Герасим переделал в хозяйстве столько, сколько и за всё лето не управился бы. А когда на следующее утро Пестимея, по-праздничному нарядная, по-весеннему светлая, со смущённой улыбкой отправилась в магазин за хлебом – сельчане поняли, что войны с Америкой вскорости точно не будет!

А тут ещё подвалила свадьба у внука деда Евлампия. Естественно, Лёха получил солидный заказ на веселящий заводной напиток. Что творилось на свадьбе – потом обсуждали не один месяц, вспоминали ещё несколько лет и завещали потомкам рассказывать! И было от чего восторгаться. Во-первых, отмечали событие пока хватило напитка, еды и посуды. Во-вторых, плясали так, что земля во дворе Евлампия выбилась в отчётливую яму, в свинарнике подсел фундамент и крыша завалилась, а сторожевой кобель Джек, привязанный на огороде, охрип и перестал мочиться и лаять... Но, главное, по ходу свадебного торжества помирились некие супруги, бывшие давно в разводе; наметились три новых свадьбы, а шесть пар собрались разводиться, из-за обвинений в измене. Сам же восьмидесятилетний Евлампий всю свадьбу не сводил глаз с молодайки Дуськи Грудастой и всё норовил ущипнуть её за заднее место.

Разумеется, что слава про допинговый напой быстро долетела до участкового Дуба Степана Ермолаевича. Тактично выждав окончание свадьбы, он под вечер прикатил на милицейском “Урале” к воротам Лёхи. Тот в этот момент сидел запершись в горнице при занавешенных окнах и вожделенно пересчитывал дневную выручку от проданного самогона. Звук мотоцикла и стук в ворота, вызвавший захлёбывающий лай сучки Берты, вывел мужика из сладкого забвения. Увидев гостя, Лёха передёрнулся от нехороших воспоминаний, но быстро пришёл в себя. “Теперь, лихоманка ему в селезёнку, он от меня никуда не денется!” – встал со стула Шалый, раздвинул занавески узкого окна и смело пошёл встречать грозного Дуба.

В этот раз Стёпа отъезжал от дома Шалого сам. Более того, Лёха стал регулярно наведываться к участковому в район по средам, как он всем заковыристо говорил “для освидетельствования своей благонадёжности в осознании неправомочности самогоноварения”. Селяне понятливо усмехались, кивали головами и... заказывали очередную порцию напитка. А тут ещё и приятная новость подоспела: женился молодой Дуб Ермолаевич. Правда, быстро потом развёлся. Слухи дошли – загулял... Но руки и головёнка у Лёхи оказались развязаны: вознамерился расширить дело! Подвалил к Матвею с предложением строить завод по изготовлению соков недалеко от лесопилки.

Пока Матвей обдумывал предложение, Лёхино процветание кончилось также резко, как и началось. Первым забила тревогу Пестимея: забойный самогон перестал заводить! Поначалу женщина решила, что Герасим переутомился: как никак трудился денно и нощно больше месяца, не покладая рук, ног и... Дала мужу передышку и снова стала поить как телка в июльскую жару. Герасим же впал в спячку и перестал даже во двор выходить, не то чтобы свинарник вычистить или жену, хотя бы в лоб, чмокнуть. От самогона он не пьянел, а только слабел и в нужник бегал. Идейная трезвенница, Пестимея решилась сама опробовать, чем же потчует дорогого супруга.

- Да это же вода! – возмутилась женщина. Она тороплива нашла спички и безуспешно попыталась зажечь Лёхино пойло. С криками:

- Аферист проклятый! Чем это ты людей поишь! – ворвалась в подворье Шалого, отбросив перепуганную сучку Берту ударом левой ноги, и потребовала объяснений и возмещения ущерба.

Пока разбирались с Пестимеей, приехал разъярённый Дуб. Окутавшись облаком пыли, вызванным резким торможением мотоцикла, он решительно вошёл во двор Лёхи. Кинувшуюся с лаем Берту пнул носком милицейского ботинка правой ноги.

- Если б ты знал, самогонная твоя душа, как ты меня подкузьмил! – не стесняясь быть услышанным посторонними, орал на сжавшегося от страха Лёху Степан Ермолаевич. – Такую женщину упустил, опростоволосился, как столетний дед после дозы снотворного!

Шалый пытался оправдываться, предлагал деньги как компенсацию, но напрасно: Дуб составил протокол изъятия “спиртосодержащей жидкости, именуемой в народе самогоном” и попытался конфисковать давильную установку. Однако тут возмутился Лёха:

- Гражданин начальник, чтоб Вам жить и не помирать! – горячился он. – Это же не аппарат, а пресс для получения соков из всяческого фрукта. Без этой штуки пропаду, ввиду отсутствия иных средств к живому существованию.

Дуб было упёрся и пригрозил:

- Живое тебе уже не понадобится, а мёртвое я тебе гарантирую!

Но, увидев громоздкое хитроумное сооружение, к тому же надёжно закреплённое к полу сарая, несколько угомонился. Однако, Шалого с двумя трёхлитровками с сомнительной жидкостью всё же арестовал.

В этот раз Лёха сидел не долго. Экспертиза показала, что в привезенных участковым ёмкостях содержится довольно чистая вода с лёгким запахом прокисшего теста, а задержанный Шалый Алексей Онуфриевич абсолютно трезв и не потреблял, как минимум, неделю.

Дуб от душевного и желудочного расстройства слёг и вскоре уволился из органов внутренних дел. А Лёха, приехав домой, попытался докопаться: в чём причина такого резкого изменения качества выдавливаемого и перегоняемого продукта. После долгих мытарств и тяжких раздумий установил: во всём виноваты опилки! На лесопильне начали обрабатывать другие сорта деревьев. А из них допингового напоя никак не получалось, как Шалый ни старался. Какая же порода дерева попалась ему в тот, знаменательный момент, установить не хватило ни тяму, ни возможностей...

 

- Вот так то, – закончил Матвей занимательную историю.

- Всё это говорит о перспективности твоих разработок и их немалых возможностях, - прокомментировал рассказ Сергей. – А я приехал к тебе с деловым предложением. Но прежде чем его высказать, мне бы хотелось взглянуть на установку и услышать твоё мнение о сроках окончания работы. Я, конечно, извиняюсь за вторжение в твой творческий процесс...

- Да нет! – замахал руками Матвей, обрадовавшись, что нашёлся городской человек, который заинтересовался его изыскательской работой. – Наоборот, мне важно поговорить с посторонним грамотным человеком, чтобы стимул усилился. А то наши, деревенские, только посмеиваются да используют меня в своих целях, а главное - дело движется медленно! А установку покажу обязательно. У меня особых секретов нет. Всё сидит в моей голове и сомнительно, чтобы кто-то создал такое же...

Они поднялись и направились к ещё одному навесу, огороженному высоким деревянным забором. Войдя через добротные ворота, Сергей остановился и стал внимательно рассматривать представшее зрелище. Это было такое нагромождение металла, труб разных диаметров, двигателей, резиновых шлангов, ёмкостей – что назначение сооружения не просматривалось принципиально. Чуть в стороне высилась приличная гора застывшей грязи, которая вместе с остальными предметами и веществами: маслами, канистрой солярки, бочкой мазута – создавали неповторимые едкие запахи. Сергея даже качнуло от лёгкого головокружения, запершило в носе. Глаза заслезились, и он, не сдержавшись, чихнул. На что Матвей успокаивающе заметил:

- Касаемо моих ароматов, можете, Сергей Иванович, не беспокоится: обвыкнетесь быстро по причине полезности таких смесей. Как-то ко мне заглянула мнительная и болезненная старушонка Полина. Она наслушалась сплетен, что я по заказу могу выдавить любую жидкость из всякого материала, скажем, травы. Баба приволокла с собой целую охапку медуницы. Насоветовали ей, что отвар из сока давленой травы во сто крат полезнее простого отвара, придаёт силы и лечит от всякой немочи. Не закончили ещё ворота закрываться, как Полина побледнела и лишилась чувств. Еле успел подхватить её и уложить на принесенную траву. Ну, думаю, нажил себе беды – а ежели баба помрёт? Докажи, что не по моей вине! Ан нет, смотрю... бабка стала пошевеливаться, дышать глубже. Раскрыла глаза, пару раз моргнула, а потом как подхватится – и бежать не хуже, чем молодая! С тез пор Полине полегчало: даже поросёнка завела и утят прикупила. А я так и не понял, что же помогло бабе: то ли её же трава, на которой она лежала, то ли ароматы моего производства! – смеясь, закончил Матвей бывальщину.

- Всё вместе! – посмеялся и Сергей. – Похоже, я тоже привыкаю, поэтому показывай своё детище и рассказывай, что получается.

Вот это – говорить про своё изобретение – Матвей мог бесконечно долго. Сергей терпеливо вникал не перебивая и подсознательно размышлял, сопоставляя услышанное со своими планами. С особой гордостью, Кулябкин демонстрировал полученную тёмно-грязную, с запахом горелой резины, жидкость как прообраз будущей нефти.

- Оно только тлеет, - сияя всеми морщинками увлечённого лица, говорил изобретатель, - но до нефти рукой подать. Вот полюбуйтесь и понюхайте!

Матвей сунул гостю под нос пол-литровую банку. Но обоняние у городского человека уже не реагировало на запахи. Тем не менее, Сергей шумно втянул воздух, многозначительно выдержал паузу, одобрительно кивнул головой и показал характерный жест с большим пальцем правой руки, соображая, что напоминает эта бурда.

- Ну как? – торжествующе воскликнул Кулябкин. – Почти бензин! Правда, он ещё не горит... – слегка поник голос изобретателя, но тут же вновь окреп: - Но это, как говорится, дело времени и недолгого труда!

Продемонстрировав своё хозяйство, Матвей пригласил гостя в дом для дальнейшего разговора. К тому времени Сергей настолько адаптировался, что даже почувствовал прилив сил и нарастающее чувство голода. “Действительно, - мелькнуло в голове, - в носе уже не жжёт, запахи не ощущаются, а усталость значительно уменьшилась. Неужто и правда этот самородок добился каких-то целебных эффектов?”

В связи с сильными желудочными позывами, деревенское гостеприимство оказалось как нельзя кстати. Когда Марфа накрыла стол простой, но сытной сельской едой, и выставила бутылочку собственной наливки, Сергей почувствовал полное уважение к Кулябкину.

- Так всё-таки, - начал гость, выпив полрюмки, - сколько понадобиться времени для получения полноценной нефти? Месяц, год, два...

Кулябкин замялся, почему-то виновато взглянул на жену, прожевал откушенный кусок сала и сказал:

- Ежели грязь не подведёт, в смысле концентрации углей, и пневматика не разгерметизируется где-нибудь, будь она неладна, то... через полгода...

- Отлично, хотя спешить не надо. Перефразируя героя известной комедии, я бы сказал так: обществу нужно предоставить полноценную установку и высокого качества чёрную углеводородную нефть! Так? А дело у меня вот какое...

Сергей взял недопитую рюмку, лихо её выпил и продолжил:

- Есть люди, которые захотят выкупить болото!

Кулябкин сразу же вспомнил свой последний сон, переживания о возможной потере ценной грязи и невольно вздрогнул...

 

Глава 7. Браконьер Рохля.

 

Рыбхоз “Золотая рыбка”, основанный ещё при Брежневе и расположенный к западу от упоминаемого нами болота и леса, был лакомым кусочком для некоторых рискованных любителей чужого добра, или, выражаясь сухим чиновничьим языком, профессионалов-браконьеров. К таким рыцарям лихой удачи, поклонникам рыбной ловли в любом её виде, начиная от примитивных удочек и заканчивая тротиловыми шашками и километровыми сетями, принадлежал и Рохля Даниил Степанович. Впрочем, он не ограничивался только одной рыбой, но и увлекался охотой... по совместительству.

Проживал Рохля в Бургородской губернии, в городке Топинске, что расположился в часе езды от рыбхоза. Имел вид временно преуспевающего человека среднего возраста. Деловая успешность подчёркивалась безупречным ярко-красным пиджаком и выутюженными чёрными брюками, из-под которых выглядывали остроносые блестящие туфли на сравнительно высоком каблуке. Джип “Черокки” органично дополнял “успешное” внешнее убранство Даниила.

Временность преуспевания проскакивала в кошачьей подогнутой фигуре и бегающих глазках, изменчивого, но в основном тёмного, цвета. Иногда Рохля, особенно в присутствии лиц в милицейской или иной государственной форме, напоминал кота, обработанного увесистой дубинкой: голова с наклоном вперёд уходила в плечи, руки опускались к коленям, а шаги становились мелкими, как у нашкодившего животного, изготовившегося дать стрекача!

Тем не менее, имел двухэтажный дом за высоким кирпичным забором, упомянутый новый джип и иные материальные блага, которые демонстрировал по деловой необходимости и некоторым близким друзьям. Там же, в доме, проживала законная жена с сыном дошкольного возраста. То есть, Даниил Рохля имел всё для достойного существования.

Рыбным промыслом занимался не в одиночку, а с целой бригадой таких же рискованных молодцев. Кроме того, имел небольшую, но отлаженную торговую сеть по сбыту экспроприированного. Нелегальный бизнес был хорошо поставлен. Вопросы с городскими надзирающими и контролирующими органами были надёжно решены и внесены в калькуляцию расходов.

Равномерное, можно сказать спокойное, течение жизни Даниила нарушили два события. Первое было связано с мэрией Бургорода, а второе - с незаурядной забегаловкой, расположенной на окраине Топинска и именуемой рестораном “Грёзы в тумане”.

 

В тот день Даниил оделся не так ярко - в тёмно-синий костюм и голубую рубашку без галстука – и на преклонного автомобильного возраста “Жигулях” второй модели, которые использовал для официальных поездок, отправился в Бургород, в мэрию, подписать кое-какие бумаги, связанные с легальной стороной бизнеса – торговлей.

С видом своего человека, Рохля кивнул вахтёру, плотному, долговязому мужику с неестественно обветренным лицом, и уверенно направился к лестнице. Про себя отметил, что раньше тут сидела строгая бабуля. “Усиливают охрану”, - мелькнуло мимоходом. Поднявшись на второй этаж, где находилась приёмная мэра города, заглянул в означенную комнату. Дверь в кабинет была приоткрыта, а секретарша отсутствовала. Слегка согнувшись, воровато рассмотрев обстановку приёмной, Даниил по профессиональной привычке незаметно и бесшумно проскользнул в помещение. Уселся в кресло, что возле окна, и приготовился ждать хозяйку приёмной Наташеньку, которая бескорыстно помогала ему в общении с высоким областным начальством.

В кабинете мэра разговаривали. Вначале Даниил не обращал внимание на слова, доносящиеся из-за двери, но обрывок фразы “...у нас под боком нефть, а мы сопли жуём!” пронзил молнией темечко дельца и, пронёсшись по телу, застрял где-то пятке. Привыкший действовать решительно, Даниил мигом выглянул в коридор, убедился в его пустоте (был непрёмный день) и смело подошёл к полуоткрытой двери кабинета. С какого места он прослушал разговор людей, находящихся внутри (кто они такие, мог только догадываться) неизвестно, но смысл уловил. Услышанное так поразило, что когда говорившие стали прощаться, Рохля не стал дожидаться Наташеньку, отложил своё дело на следующий раз и так же, как и вошёл, по-кошачьи бесшумно удалился.

 

Ресторан-забегаловку “Грёзы в тумане” Рохля регулярно посещал со своей бригадой после каждого успешного лова. Хозяин заведения, армянин Хавакян, по прозвищу Жорик, встречал удачливых рыбаков как желанных гостей и выделял им лучшие столики с соответствующим обслуживанием. Такое отношение было вызвано не только традиционным кавказским гостеприимством, но и меркантильным интересом: Рохля исправно поставлял в ресторан свежую рыбу, и Жорик не хотел, чтобы этот источник прибыльного продукта перехватили конкуренты.

В тот вечер всё было как обычно. Солнце посылало последние приветы через неплотно зашторенные окна, кондиционеры создавали приятный охлаждающий ветерок и атмосфера в ресторане настраивала на достойный отдых после трудов праведных. Бригада Рохли – около десятка молодых парней разной степени ухоженности (в данный момент неестественно возбуждённых) – удобно расположилась за тремя сдвинутыми столиками и, перекидываясь репликами, готовилась к потреблению напитков и яств. Сам Рохля, занимая место во главе стола, разливал водку марки “Убойная” и отдавал последние указания официанту. В этот момент открылись входные двери, и во внутрь вкатился человечек со свитой, состоящей из трёх примечательных, хотя и разнокалиберных особей, которые даже непосвящённый человек принял бы за охранников.

Жорик, как и положено хозяину, с учтивой физиономией, украшенной театральной улыбкой, заспешил к посетителям. Своим намётанным глазом он сразу определил, что гости не простые и не местные - своих “крутых” знал в лицо. Да и было их... раз, два... Рохля, пожалуй, самый видный. Кто есть кто в вошедшей компании Жорик тоже разобрался быстро. Низкорослый плешивый толстяк с угрюмым лицом, на котором выделялись выпученные бесстрастные глаза и толстые, надутые губы, явно был главным. На это указывал и расстёгнутый алый пиджак с выделяющейся на шее массивной золотой цепочкой с крестом. Естественно, что остальные – телохранители.

- Рад приветствовать вас, господа! – угодливо расшаркался хозяин. – Желаете откушать?

- И посытнее! – не отвечая на приветствие прохрипел толстяк. – Желательно шашлычка с водочным коктейлем!

- Ещё что?

Толстяк повернулся к своей свите, махнул одному из телохранителей, откашлялся и глухо скомандовал:

- Сходи-ка, Бычок, с хозяином на кухню и растолкуй моё меню. А нам пока пивка...

- Как пожелаете, дорогой гость, прошу присесть вон туда... – учтиво склонился Жорик, указывая на столики, которые предусмотрительно берёг для городского начальства.

Дальше обслуживание вошло в обычное русло, если не считать, что толстяк заказал столько, что хватило бы на всю бригаду браконьеров и ел, и пил он поболее своих немаленьких сопровождающих.

Даниил сразу оценил необычность ситуации, впрочем, как и его работники. Рохлинская тусовка спонтанно притихла и с любопытством поглядывала на солидных людей и их трапезу, не забывая о своей. Когда “крутые” споро отобедали и, расплатившись “зеленью”, степенно удалились, Рохля подошёл к Жорику:

- Кто такие? Выведал что-нибудь?

- Отойдём-ка в сторонку... – пугливо осмотрелся Хавакян. – Прибыли из Москвы. Толстого кличут Жуком. Дело у них в Топинске...

- Дело? – вытянулось лицо Даниила и между лопатками неприятно похолодело. – А конкретнее?

Жорик наклонился к уху Рохле и что-то прошептал, вызвав у того временное замешательство.

В маленьком городке он считал себя единственным, достойным называться модным словечком “новый русский”. Рэкет в городе не прижился ввиду отсутствия условий и предмета криминального “труда”: население малочисленное, рынок единственный и маленький, сверхбогачи отсутствуют, во всяком случае явно не проглядываются. Так что практически весь нелегальный бизнес был сосредоточен в руках Рохли и конкурентов не наблюдалось в обозримой дали. И вот – московские гости, да и ещё по такому делу! “Надо поговорить с Нилом, - решил Рохля, - тем более, по-моему, в кабинете мэра слышался его голос ”.

 

Пути рыболова-браконьера Рохли и бизнесмена Сироткина должны были непременно пересечься. Во-первых, они проживали в одной местности (пусть и в разных городах), а, во-вторых, были деловыми людьми и имели схожее хобби–охоту. Сироткин в те времена, правда, только приобщался и пристреливался, а Рохля считал себя уже бывалым охотником и звероводом.

К забавам солидных, уважаемых людей Нил Сироткин стал приобщаться, когда охаживал Задию. Встретившись “случайно” после рабочего дня с секретаршей Наташей, которая одновременно работала и на мэра, и на его зама, угостил девушку букетом роз и коробкой конфет. Делано засмущавшись, она приняла презенты и в приятной светской беседе, поведала Сироткину о некоторых пристрастиях своих боссов. Так Нил узнал, что Ким Ваганович в последнее время часто вспоминает охоту и намеревается осенью, на время отпуска, съездить в Подмосковье к другу, поохотиться на уток.

Нил по-джентельменски подвёз Наташу к её дому, поцеловал на прощание ручку и помог войти в подъезд. Направляясь к своему “Мэрсу” задумался: “В охоте я не силён, да и летнее время пока, не сезон для охоты... но вопрос проработать надо. Если удастся организовать развлечение, то дружба Задии мне гарантирована. Так что стоит подсуетиться!” – обдумывал Нил, садясь в автомобиль.

Переговорив со знакомыми и представителями некоторых госслужб, вскоре установил, что где-то под Топинском есть охотничьи угодья. Не откладывая направился в провинциальный городок. При въезде в город, его внимание привлёк ухоженный, европейского вида, придорожный ресторанчик с волнующим названием “Грёзы в тумане”. “В таких заведениях наверняка знают самые пикантные подробности про местную суету”, - решил Нил и подрулил к “забегаловке”.

Услужливый Хавакян не стал много распространяться в своих познаниях о топинских местах охоты, но согласился переговорить с “компетентными в этом вопросе людьми”. Пока Сироткин наслаждался кавказскими блюдами, Жорик созвонился с Рохлей.

- Солидный человек из Бургорода интересуется охотой! – заговорщицки оглядываясь докладывал Хавакян. – Обещает достойно оплатить услугу...

- Лишнего ничего не говорил? – насторожился было Даниил.

- Обижаешь, дорогой! Не первый день на этом свете живём, а но тот не спешим...

- Тогда скажи пусть подождёт, мол, через полчаса подъедет человек, который кое-что знает на этот счёт.

- Как скажешь, дорогой...

Полчаса для Нила пролетели незаметно, и их знакомство с Рохлей состоялось. Даниил сразу учуял родственную душу, поэтому поторговавшись больше для порядка (кто же откажется от знакомства с человеком близким к начальству в самом Бургороде!) пообещал организовать охоту, несмотря на то что не сезон. Слово своё сдержал, да и взял недорого.

“Вот и пригодились мои угодья”, - пересчитывая зелёные портреты американских президентов, радовался Рохля, вспоминая сколько трудов стоило ему организовать в лесочке под Топинском звероферму для диких кабанов и лосей. Проблем пришлось решить множество. Главные из них – это обслуживающий персонал и сами звери. Оградить нужную площадь леса, соорудить постройки и всё согласовать с властью – это ещё цветочки. А вот пока нашёл Михеича, бывшего егеря заповедника, что в Московской области, - знающего и покладистого мужика - споткнулся на разных прохиндеях не один раз. Потом ещё долго утрясали вопрос со зверями: то они не приживались и дохли, то слишком плодились (не успевали отстреливать), то не уживались друг с другом и т.д.

Нил подвернулся как нельзя кстати: Даниил подошёл к тому моменту, когда собирался опробовать организацию охоты на небедных любителях острых ощущений и начать собирать урожай “зелени” от вложенных средств.

В свою очередь Сироткин, чтобы не попасть впросак перед высокопоставленным другом-чиновником, решил предварительно вместе с отцом, Захаром Васильевичем, опробовать охотничьи забавы - поучиться стрелять и посмотреть, что из этого получится. Заодно показать старику свои возможности, как разбогатевшего человека.

 

Батька Захар охотничье ружьё видел только по телевизору, потому как всю свою сознательную трудовую жизнь провёл на заводе, даже отпуска гулял в профилактории. Предложение сына поохотиться вначале воспринял отрицательно скептически, даже не по-мужски.

- Какой из меня охотник! – засмущался Захар Васильевич как красна девица. – Я ведь и в армии служил в стройбате: генералам дачи и квартиры обустраивал. Автомат в руках держал единственный раз, когда присягу давал.

- Ничего батя, - успокаивал Нил, - как ты знаешь, у меня ситуация ещё хуже: в армию вообще не призывался! Дело это поправимое, наживное. Перед началом охоты, егерь Михеич – на его угодьях будем развлекаться – проведёт короткий ликбез, покажет: что и куда заряжать, на что нажимать, а, главное, - куда и в кого стрелять!

Захар Васильевич после таких доводов заколебался и, поразмыслив, энергично махнул рукой в знак согласия.

День выдался славный, воскресный, располагающий к активному отдыху. Конец августа был сухим, со слабеющей дневной жарой и уже прохладными ночами. Пока на “Мэрсе” мерили асфальт, степной воздух, влетающий в открытое окно, пьянил запахами пожухлой травы и скошенных хлебов. Когда же въехали в лес, то в горле сначала запершило от смеси ароматов опавших листьев, древесной гнили и сырой земли, а потом окутало лесной прохладой и хвойным смолянистым духом.

Нервничавший всю дорогу Захар Васильевич, крякнул пару раз, откашлялся, прочищая носоглотку, от чего приободрился и повеселел.

- Много народу с нами будет? – энергично поинтересовался он, потирая руки.

- Михеич да мы, - лукаво глянул на отца Нил.

- Чем меньше охотников, тем зверя легче подстеречь, - философски высказался Захар Васильевич.

...Михеч оказался приветливым, невысоким, крепко сбитым мужчиной, напоминающим сказочного лесовика: длинные волосы, всколоченная борода; то ли хитрые, то ли умные серые глазки и дымящаяся трубка в зубах. Одет был в потёртый пиджак и видавшие и лучшие времена брюки, заправленные в резиновые сапоги.

“Наш человек!” – мысленно отметил батька Захар и окончательно приободрился. И не ошибся. После короткой приветственной части, Михеич толково и внятно проинструктировал новоиспечённых охотников.

Вначале основательно рассказал про ружьё: приклад, ствол, курок, мушка, зарядка патронов. Далее, используя фанерную мишень, прибитую к сосне, показал, как стрелять. Стрелком оказался отменным: дробь густо легла в центре.

- Теперь пробуйте сами! Кто первый? – попыхивая трубкой, сверкая хитроватыми глазками, протянул ружьё Михеич.

Нил хотел, было, уступить первенство в пробе стрелковых способностей отцу, но увидев, как тот побледнел и замялся, решительно взял ружьё. Уже с третьего выстрела, Нил зацепил мишень, чем вызвал одобрение егеря. Осмелел и Захар Васильевич. Когда подошла его очередь, он самоуверенно воткнул патроны в ствол, щелчкнув, залихватски привёл ружьё в боевую готовность и, припав щекой к прикладу, стал целиться... Нажатие на курок оказалось полной неожиданностью! Ружьё дёрнулось в руках, прикладом ударило в плечо и батька еле устоял на ногах. С развесистой ели, что высилась в пяти метрах левее, посыпались иголки, а мишень осталась нетронутой.

- Ты, уважаемый, не цепляйся за ружьё так крепко – оно не убежит, и не волнуйся, - сдерживая смешок, инструктировал Михеич. – И ноги поставь шире...

- Не тушуйся, батя, - поддержал и Нил. – Держи прямее ствол и про мушку не забывай.

Совместными усилиями добились, что Захар Васильевич, вспотевший, как после тяжкой ночной смены, наконец-то попал в край мишени двумя дробинками. Это его так обрадовало, что он присел на мшистую землю и попросил выпить чего-нибудь крепкого.

- После охоты, батя, а то ты и в лося не попадёшь, не то что в кабанчика, - засмеялся Нил и обратился к Михеичу. – Веди к охотничьей тропе – будем пробовать. Авось подстрелим что-нибудь, а, батя?

- Должны, - уже энергично поднялся с земли Захар Васильевич.

Собственно для охоты Михеич отгородил небольшой участок леса, куда запускал из загона требуемого зверя. Чтобы тот бежал в “правильном” направлении, прикармливал его в нужном месте. Охотники же располагались по ходу передвижения добычи и, как в тире, стремились попасть по движущейся мишени. Таким образом гарантировался результат охоты и безопасность самих охотников.

- Выпущу я вам двоих кабанчиков, этаких средних размеров, - говорил по дороге Михеич. – Надеюсь, хоть одного уложите?

- А то как же! - уверенно ответил Нил и озорно глянул на отца. – Маленько пристрелялись. Неужто в кабана не попадём, а, батя?

Тот только согласно кивнул головой. Захару Васильевичу почему-то вспомнились охотничьи рассказы известного в своё время украинского писателя-юмориста Остапа Вишни, где описаны истории и про диких кабанов. Он тоскливо глянул на высокие голые стволы сосен и поёжился.

Михеич расположил охотников порознь в кустах недалеко от заметно утоптанной тропы. Захар Васильевич оказался ближе по ходу, а Нил в метрах ста от него: подстраховывать и добивать добычу. Батька сразу же, не дожидаясь зверя, вскинул ружьё и стал старательно прицеливаться, выбрав ориентиром маленькую ель. Лёгкий ветерок где-то высоко колыхал кроны сосен, слышался время от времени пулемётный перестук дятла и короткий перепев какой-то птички. Лесная благодать подействовала расслабляющим образом. Однако благодушное похрюкивание вывело Захара Васильевича из блаженного состояния и он, сжав ружьё ещё сильнее, до боли в глазах стал всматриваться в тропу. Чёрная тень кабана возникла неожиданно и пронеслась так быстро, что батька только крутнулся за ней и потерял из виду.

“Фу ты, тварь окаянная! Не уследил...”, - успел подумать он с досадой, когда правее раздался выстрел. Поросячий негодующий визг заставил вздрогнуть. В это время появился второй вепрь. Он остановился словно недоумевая, недовольно хрюкнул, потянул пятачковым носом и стремительно кинулся в сторону Васильевича. Батька всё же среагировал, направил ружьё на рычащую тварь и попытался выстрелить. Но оружие молчало. От волнения начинающий охотник жал не на курок а на дужку. Жал так сильно, что на пальце потом осталась красная полоска. Пока он лихорадочно соображал, что делать, время уходило, а клыкастая пасть приближалась с грозным рыком! А тут ещё и сзади послышались недвусмысленные перемещения и отчаянный визг. Ружьё выпало из рук и Захар Васильевич подсознательно вспомнил пророческий рассказ Остапа Вишни, подтолкнувший к действию...

- Ну, ты батя и даёшь! – восторгался потом Нил, когда они с Михеичем, после получаса поисков, нашли Васильевича раскачивающимся на верхушке сосны. – Никогда бы не подумал, что ты такой прыткий верхолаз.

Батька пытался говорить, но с речью, очевидно, случились проблемы: он только издавал мычащие звуки и вертел глазами. При этом опасно колыхался вместе с сосной и веткой, на которой стоял.

- И как же он туды залез? – то ли восхищался, то ли тревожился и Михеич. – Сам ведь не слезет, а как будем снимать?

Михеич хмурил брови и пыхтел трубкой как допотопный паровоз. Да и Нил понял, что дело не шуточное, а даже очень серьёзное. Долго бы сидел незадачливый охотник на сосне, да выручил внук Михеича, десятилетний Костик. Он как раз проводил конец каникул у деда. Лазить по деревьям, несмотря на запреты, было его хобби. Когда Михеич вспомнил про мальчика, Захар Васильевич уже не мычал, а обречённо вцепился в ствол и приготовился внеурочно помирать.

Костик с радостью вызвался спасать горе-охотника и проворно залез с верёвкой на дерево. Перекинул её через ветку, на которой батька мысленно уже читал молитвы, придуманные экспромтом по такому случаю, и продемонстрировал показательный спуск по верёвке вниз. Потом ещё долго уговаривали и инструктировали Васильевича, как ухватиться за верёвку и медленно спуститься. Наконец, обессиленный, дрожащий, как после купания в январской проруби, страдалец очутился на земле. Взяв под мышки, мужики привели очумелого батьку в сторожку и до вечера отпаивали настойкой из лесных ягод и откармливали свежиной убитого Нилом вепря. Васильевич с особым остервенением жевал дикую свинину и радовался как ребёнок, что охота закончилась. Нил же думал о своём. В целом, он остался доволен организацией охоты. Михеич всё допытывался у Васильевича, как это он решился на такой подвиг. Тот только разводил руками, загадочно пожимал плечами и лихо, как заправский охотник, опрокидывал очередную рюмку.

Домой вернулись к обеду следующего дня...

 

* * *

За несколько дней до умопомрачения Задии, Рохля позвонил Сироткину.

- Нил! – кричал в трубку Даниил. – Мне нужно срочно с тобой переговорить: дело есть!

- Подъезжай ко мне на дачу. Знаешь наш бургородский посёлок для “бедных”?

- А, может, ты ко мне? Пивка попьём с лещиком, а? А то я запутаюсь в ваших небедных дебрях, а разговор серьёзный...

- Ну, ладно... – подумав, согласился Сироткин, - тогда вечером на заимке у Михеича.

- Жду, - выдохнул Рохля.

Вечер выдался прохладный, с резким порывистым ветром. Лес натужно гудел своим особым гулом, в котором было что-то таинственное и грозное. Расположились в беседке, срубленной из сосны, что создавало временное ощущение глубокой древности, когда всё делалось из дерева и запахи были естественными. Лишь лампочка под потолком напоминала о бренной современности.

Рохля постарался и прихватил целый ящик чешского пива и сумку с таранью собственного приготовления. Михеич добавил ветчины, чёрного хлеба и стеклянные бокалы, как в лучших пивных барах! Когда приготовления к мужскому разговору были закончены и выпили первые пол-литра, Даниил приступил к делу:

- Ты что-нибудь слышал о нефти в наших краях?

Нил с трудом сохранил невозмутимый вид и, пережёвывая кусок рыбы, в свою очередь задал встречный вопрос:

- Откуда такие сведения?

- К нам прибыла делегация от серьёзных дядей из Москвы? Возглавляет её некий хмырь, по кличке Жук. Надо отметить, кличка удивительно соответствует его внешности. Черноты и пятен на морде можно бы побольше... Так вот, мне удалось выяснить, что “дяди” интересуются нефтеносными землями, расположенными у нас под боком! Что скажешь?...

Пока Рохля говорил, Сироткин осмысливал сказанное, пытаясь его увязать с последним разговором с Задией. “Насколько осведомлён Рохля и как глубоко ему можно открыться? – думал Нил, наслаждаясь глотком настоящего чешского напитка. – Похоже, знания поверхностные. А вот что это за привидение в образе некоего Жука? Тут надо выведать побольше и сообщить Задии. Да, плохо, что число знающих про нефть расширяется. Не хватало и столичных конкурентов с криминальным уклоном!"

- Расскажи подробнее про этого... Жука.

- Всё, что знал, рассказал.

Даниил налил себе и Нилу новую порцию пива, отломил кусок леща и стал сосредоточенно работать челюстями. На время беседа прервалась. Казалось, оба были заняты смакованием процесса потребления. Даниил не стал сообщать своему деловому партнёру ещё об одних подозрениях относительно причины прибытия в Топинск московских гостеей. До Рохли давно доходили слухи, что кто-то хочет прибрать к рукам рыбхоз, который, кстати, был пока государственным предприятием. А поскольку и сам делец-рыболов замахивался на этот лакомый кусочек, то его опасения имели под собой почву. Готовя основу для приватизации “убыточной рыбки”, он столкнулся с неожиданным противодействием, имеющим корни, уходящие “вверх”. Бороться одному с могучими внешними силами было не с руки. Поэтому Рохля обдумывал, как бы привлечь Нила с меньшими для себя потерями: делиться добычей не любил. “И надо бы прояснить этот вопрос про нефть, - обдумывал Рохля. – Тут дело может оказаться поважнее рыбы!”.

В свою очередь, поразмыслив, Сироткин пришёл к выводу, что раз слухи про нефть долетели до столицы и прибыли гонцы (скорее всего, уточнить сведения), то дело принимает неожиданный и нежелательный оборот. Возможно придётся привлечь Рохлю для противодействия и наблюдения за поползновениями Жука. Задия будет не доволен, однако деваться некуда...

Приняв решение, Нил сам налил пива и коротко, в общих словах, обрисовал ситуацию с нефтеносным участком.

- Сейчас идёт процесс оформления прав собственности на этот участком и, параллельно, готовится к регистрации новая фирма по разработке и освоению месторождения! Пока всё должно держаться в секрете. Как ты понимаешь, дело может получиться грандиозным, а поэтому желающих приобщиться будет в избытке, о чём уже говорит приезд Жука Если хочешь поучаствовать...

- Хочу! – вставил азартно Даниил, и его глаза блеснули алчным огоньком. – Если мы поладим, то у меня будет встречное предложение...

Ветер, словно прислушиваясь к разговору дельцов, на время притих. Сосны облегчённо вздохнули и успокоились, а из-за их крон выглянул кусочек луны. Он накрыл беседку полосами теней и сумеречного света, словно огромной фантастической сетью.

 

Глава 8. Любовница.

 

Сизов прибыл на дачу Задии с Аней. За рулём “УАЗика” сидел штатный водитель Сёмка Лунев, недавно пришедший из армии парень двадцати лет. Он собирался так много сделать после “дембеля”: жениться, построить дом, завести детей, купить “Оку... – что постоянно был в глубокой задумчивости и оставалось только удивляться, как он умудрялся при этом довольно споро, безаварийно водить автомобиль.

Васька-сторож встретил прибывших как старых знакомых:

- Вовремя вы – тут опять страсти накаляются, - заговорщицки шепнул вахтёр.

Сизов, естественно, не упустил возможности уточнить Васькины намёки:

- А подробнее?

- Поговаривают, дача и всё имущество, движимое и не движимое, - заложены! Уже приезжали новые хозяева.... Деньги со счетов хозяина сняты! Пульхерия в обмороке! А тут ещё всплыла любовница Кима Вагановича, англичанка то ли Буффонада, то ли Буффорд. Будто бы она и прихватила денежки хозяина. Так что... дела.

- Да... – задумчиво протянул Гордей, обращаясь к Ане, - явно назревает новый поворот, что усложняет следствие. Хотя, насчёт тайной страсти Задии, я уже слышал и отмечал, мимоходом правда...

- Деньги и любовница – классические спутники мужских проблем, - усмехнулась в ответ Точилина. – И как это увязать со смертью Сироткина?

- И я о том же...

Обмениваясь мнениями, они вошли в дом. Поднялись в сопровождении повара Антонины (Фаина отсутствовала) на второй этаж и неторопливо вошли в спальню хозяйки.

Пульхерия Прокловна страдала классически: укрытая пледом, она лежала на широкой двуместной кровати, утонув в пышных подушках; на лбу возвышался внушительный компресс, рядом, на антикварной тумбочке, громоздились пузырьки, таблетки, шприцы. Пахло, как в операционном кабинете. Воздух, казалось, химическим облаком накрывал помещение и затруднял дыхание. Лицо хозяйки имело вид человека, приготовившегося к уходу в мир иной: бескровные губы застыли в скорбном сжатии, закрытые глаза спрятались в глазницах, бледные щёки обвисли до самой шеи, а руки безжизненными плетями раскинулись на толстом пледе. И только периодически поднимающееся одеяло в области груди и живота ещё говорило о наличии жизни.

Антонина осторожно подошла к хозяйке и робко тронула за руку. Пульхерия встрепенулась, раскрыла глаза и неожиданно басисто возмутилась:

- Я же просила: до обеда не беспокоить! Только вздремнула после укола. Ты же знаешь: всю ночь не спала!

От обиды у Прокловны даже слезинка скатилась. Антонина собралась оправдаться, но хозяйка уже самостоятельно заметила гостей, и её тон заметно изменился:

- Так бы и сказала, что прибыла милиция. Проходите, товарищи начальники, берите стулья, присаживайтесь... Извините, запамятовала имя отчество...

- Гордей Никодимович.

- Аня...

Когда гости расселись, Прокловна, не дожидаясь вопросов, начала горячую речь, которая напоминала стенания трагика в какой-нибудь античной драме. Женщина то гневно принимала сидячее положение и с высоко поднятыми руками взывала к Богу, то падала на подушки, закатив глаза; то безутешно рыдала, то истерически хохотала. Гордей даже иногда подумывал о скорой "нервенной” помощи.

Тем не менее, Сизов улавливал полезное из этого эмоционального словесного потока. Первое, что вырисовывалось, это наличие у горячо любимого мужа любовницы! Поскольку об этом Гордей догадывался раньше Пульхерии, то его интересовала возможная связь любовных похождений Кима Вагановича с расследуемым преступлением (Гордей теперь только так называл события, связанные с Задией). Сведения о пассии получили не сразу: Прокловна как только ни называла “подлую стерву”: и Бутафордом, и Буффалом, и Буфией. Наконец, с помощью Антонины, робко подсказавшей хозяйке английское имя “заморской ведьмы”, установили, что последняя (по версии Прокловны) была рождена в Шотландии женщиной неизвестного происхождения от русского эмигранта и именовалась Кирой Буффорд. Эти сведения (как водится, украшенные выдумкой) добыл понятным только ему образом (очевидно при “бутылочном” общении с хозяином) Васька-сторож и проговорился хозяйке после начала известных событий и стакана выпитой от огорчения водки.

Объявилась “коварная английская стерва” в бургородских краях как представитель известной нефтяной корпорации “Шелл”. В её задачу входило подготовить почву для геологоразведочных работ на предмет, естественно, наличия нефти!

“Нефти? – механически отметил Гордей. – Неужели в нашей земле присутствует сей золотоносный продукт природы? ... ”

- ...и вместо того, чтобы заниматься своим непосредственным делом, - неистовствовала Прокловна, глядя с осуждением в глаза Сизову, будто и он имеет отношение к совращению её мужа, - она стала вертеть своим поганым задом и соблазнять чужих мужей, тем более находящихся на высоких постах. Никакой совести! Да если бы просто соблазнила, побаловалась и бросила, а то ведь обобрала как липку по осени. Ещё бы! Воспользовалась б... заморская, что мужик горячий, с кавказским безрассудным темпераментом, и давай ему идеи бредовые подсовывать, смоченные слюнявой любовью!

Слова про “идеи бредовые” насторожили Гордея и он, чтобы перевести излияния больной в более полезное для следствия русло, мягко перебил расходившуюся в своём возмущении женщину:

- Я поддерживаю ваше негодование, но проясните подробнее, какими это идеями потчевала англичанка уважаемого Кима Вагановича?

Пульхерия Прокловна запнулась на полуслове, даже глаза округлила с искоркой удивления:

- Как?... Вы ещё не знаете? – глаза женщины расширились ещё больше и наполнились неподдельным изумлением. – По-моему, это первое, что вы, как милиция, которая нас бережёт, должны были бы установить....

Она ещё несколько секунд недовольно кривила губы и изгибала волной брови, а потом акцентировано произнесла:

- Она толкала его к измене Родине: обратить всё имущество в зелёные бумажки, перевести их на её счёт в Швейцарии и уехать в Англию! Каково, а? Чиновнику высокого ранга предлагать предательство. Я уж не говорю, что человек женат, имеет полноценную семью, детей!

Тут оскорблённая, глубоко патриотичная женщина всхлипнула и стала искать носовой платок. Чтобы не усугублять поиски и не прерывать нить рассуждений, Аня услужливо предоставила свой платочек. Пока Прокловна тёрла глаза и шумно сморкалась, Гордей решил перехватить инициативу и стал задавать наводящие вопросы.

- Расскажите конкретнее, что заложено или продано, и кто стал владельцем?

- Это не самое главное, - вытерла нос и губы Пульхерия, - хотя заложено всё имущество... Главное – ему угрожает смерть!

- Почему же? – удивился Гордей.

- Я это почувствовала интуитивно, как любящая жена, когда разговаривала с этими... кредиторами.

- И кто они?

- Очень подозрительные люди! Какой-то банк... Я точно не помню, надо спросить у Васьки: тот всё знает...

- Сколько было кредиторов, как они выглядят, и почему они показались Вам подозрительными?

- Надо спасать Кима! Не оставляйте его одного в больнице – они убьют его! – вновь заволновалась Пульхерия не слушая Гордея.

Тот попытался уточнить догадки проницательной жены, однако дальнейшая беседа явно расклеилась: женщина уже выпустила пар своих эмоций, обессилела от напряжённого словоизлияния и устало откинула голову на подушку, прикрыв глаза. Гордей переглянулся с Аней: обоим стало понятно, что разговор надо заканчивать.

- Вы устали?... – начал было Сизов, но хозяйка лишь слегка пошевелила головой и, не открывая глаз, прошептала:

- ...спасайте Кимушку...

Выждав мгновение, Сизов повертел глазами и обратился к Ане шёпотом:

- Пойдём. Похоже, здесь всё... Поговорим-ка с прислугой... с Василием-бдительным, в частности.

Сопровождаемые нарастающим храпом и Антониной, они на цыпочках вышли из спальни.

 

* * *

Ветер, поддувающий в открытое окно, трепал тюлевые занавески так, словно укорял их, что мешали вольготно хозяйничать в комнате. Белые крапинки звёзд таинственно мелькали из-за серых хлопьев облаков, которые ещё различались в последних лучах заходящего солнца. Из кухни доносились вечерние звуки уборки и мытья посуды - там привычно хозяйничала Светлана Ивановна, а Гордей при свете настольной лампы читал Библию. Он удобно сидел в зале на диване, опершись на подушку, подложенную под спину, и вытянув ноги во всю длину. Такая поза была для него самой удобной, чтобы отдыхать физически и духовно.

В этот вечер Аня на чай не пришла, занимаясь статьёй для своей “Правды”, и Сизов привычно отвлекался от “дел насущных” чтением религиозной книги. Библейские сказания и постулаты переваривал по-своему, иногда находя много полезного как для души, мысли, так и для дела, которым занимался. Фраза Христа “... ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет...” заставила приостановить чтение и задуматься... Мысли невольно переключились на проводимое следствие, на новые факты.

“Действительно, - размышлял Гордей, - Задия, приехавший с десяток лет назад с полупустой сумкой, за короткое время из “неимеющего” стал “имеющим”. Так почему же всё богатство в одночасье пошло прахом? Интересно...“ Прикрыв глаза, попытался понять, что же хотел сказать Христос. Нужная мысль долго не приходила, и Гордей уже собрался сходить на кухню за консультацией к мачехе, как подумал: “Очевидно... под “иметь” Христос понимал духовное начало, а не материальное! Тогда все противоречия этого изречения снимаются”. Довольный своим умозаключением Гордей, заложив руки за голову, томно, с хрустом потянулся и продолжил размышлять уже о Кире Буффорд. “Неужели она явилась той каплей, которая погубила человека, захотевшего всего сразу и много: деньги, высокие должности, разнообразные удовольствия, любовницы...

От высоких мыслей вернулся на грешную землю. Итак, на сегодняшний день вырисовывается следующая картина, – резюмировал Гордей. – С месяц назад, Ким Ваганович взял под залог имущества крупный кредит в филиале московского “Кидобанка”, снял со своих счетов тоже кругленькую сумму и всё это богатство подевал неизвестно куда! Догадки домочадцев и иных, причастных и непричастных к делу, о перечислении на швейцарские счета пока не подтвердились. Главная особенность – кредит был краткосрочный, на месяц, поэтому Пульхерия Прокловна так быстро столкнулась с представителями банка, начавших процесс возмещения кредита. Возникает резонный вопрос: кому и на какие цели предназначались столь крупные деньги, и кому они достались в итоге? Одна ниточка тянется к Сироткину, другая, пусть и тонкая, - к Кире Буффорд” .

То, что деньги могли стать причиной психического надлома Задии, Сизов принял за рабочую, но не единственную, версию. Прямой связи между Нилом и Кирой установить не удалось (можно надеяться, что пока...). Но исчезли оба фигуранта: один навсегда и в известном направлении, а другая ни по времени, ни по направлению не угадывалась. Предположение об её отлёте в Англию не подтвердились. Навести справки в Бургороде, в представительстве корпорации “Шелл”, о деятельном и миловидном сотруднике также не удалось. Представительство оказалось стойко закрытым и вызывало подозрения в своей истинной принадлежности к всемирноизвестной компании (чем сейчас занимался Аксён Бытин).

У Васьки-сторожа ничего нового, по сравнению с хозяйкой, выведать не удалось. Он повторялся и больше подчёркивал свою значимость в доме, чем говорил по делу. Много времени ушло на поиски Фаины, бывшей при Задии домашней разнорабочей и, в частности, горничной. Она была нужна, чтобы уточнить описание Буффорд и возможные дополнительные сведения. Исчезновение Фаины из дома объяснялось просто. Когда Прокловна докопалась, что поворотливая служанка обеспечивала грешную связь своего хозяина, она немедля выгнала помощницу без денежного пособия, заменённого на известные для такого случая народные напутствия.

Фаину обнаружили, после длительных поисков по всему городу, рядом с дачей Задии, в соседнем коттедже и на той же должности. Обиженная на бывшую хозяйку, девушка раскрыла подноготную несостоявшейся любви постаревшего кавказца.

 

Началось любовное томление Кима Вагановича после посещения ... Сироткиным! (И тут он оказался в начале процесса). Ушастая Фаина дослушалась, вытирая пыль в соседней с кабинетом комнате, что в город прибыл представитель серьёзной американской фирмы. Прибыл почти инкогнито, без соответствующих рангу гостя почестей и обширных сообщений в местной прессе. Такая таинственность почему-то не на шутку встревожила обоих партнёров-друзей, в особенности хозяина. Они долго и бурно обсуждали это событие и, наконец, что-то решили.

На следующий день Ким Ваганович неожиданно явился домой в обед. Он вылез из своего джипа в приподнятом настроении и с букетом цветов. Фаина выглянула в окно и невольно ахнула: торжеств будто не намечалось, да и не припоминается, чтобы хозяин держал в руках цветы. Обычно эту процедуру выполнял кто-то из помощников или штатных охранников. Ваганович же брал в руки букет или подарки на последнем этапе действия, непосредственно перед вручением. Когда он, сияя своей зубастой кавказской улыбкой, направился к Пульхерии Прокловне, та потеряла самообладание и чуть не кинулась к мужу на шею. Женщина пошатнулась в порыве чувств, но оступилась и было сомлела. Благо рядом стоял Васька-сторож и успел попридержать переволновавшуюся хозяйку. Ваганович же выдержал эпизод до конца! Он поцеловал руку жены, вызвав жидкие хлопки повара Антонины, дворника Степана и Васьки; всучил букет и... красивую бумажку! Тут и выяснилась причина столь редкого явления: благодарный муж купил любимой жене путёвку на Мальту!

Событие это ещё долго потом обсуждалось обслуживающим персоналом. Сама осчастливленная не отходила от мужчины в течение всего обеда и, проводив на нелёгкий труд, до вечера плакала... незаметно. С трепетом ждала мужа к ужину. Тот приехал поздно. Когда водитель, молчаливый крепыш Миша, привёл хозяина, обнимая за талию, в семейные апартаменты, Ваганович только моргал редкими веками и кривил рот пошатываясь. От него разило терпкими запахами, настоянными на смеси дорогих спиртных напитков и французских духов.

Прокловна, смотревшая по телевизору уже третий сериал... мексиканско-бразильский, дожидаясь супруга, опять вознамерилась впасть в прострацию, но немногословный Миша коротко прояснил:

- Работа тяжёлая... у хозяина. Пока всех ублажишь, самому бывает тягостно... Вы уж, того... не сердитесь очень...

Прокловна прониклась, поняла и не осерчала. Цветы и путёвка в знаменитое место отдыха толстосумов смягчили душевное смятение женщины и её подспудные подозрения. Через день её торжественно проводили в заморский край на заслуженный... недельный отдых, а Ваганович как примерный муж стал её активно ждать...

 

Тайная страсть Задии оказалась видной молодой девушкой со строгим прямым носиком и заметной английской чопорностью, выраженной в холодном выражении глаз и лакированной причёске волос, крашенных под жгучую брюнетку. Одета была в настоящие американские джинсы и майку с многочисленными непонятными надписями на фоне огромного орла. Была немногословной, но по-русски говорила как и положено с заметным акцентом. “Прям такая из себя фифа! – презрительно кривила губы Фаина, описывая пассию хозяина. – Только и твердила “пэсибо да тэнкью”, будто большего и не выучила по-нашему, хотя понимала меня хорошо”.

- А в чём это проявилось? – уточнил это место Гордей.

- Ну... – замялась Фаина, - как-то она замешкалась и я по привычке выразилась... не совсем прилично.

- И что?

- Англичанка поняла! Наши матюки видать по всему свету знают, - развеселилась служанка.

За время отсутствия Прокловны (цельную неделю!) Кира побывала на даче всего несколько раз. Приезжала по вечерам на нашем “жигулёнке” (марку Фаина, естественно, не могла знать в силу своей некомпетентности в этом вопросе), который дожидался вместе с водителем на краю посёлка под деревьями.

- Какая хитрая и предусмотрительная! – кривила губы служанка, комментируя эпизод с автомобилем. – Выбрала нашу развалюху для конспирации, чтоб не заподозрили её иносранное происхождение!

Фаина провожала Киру на территорию через дыру в заборе, а затем через служебную дверь (ключи от которой были только у неё) в дом. Остальная прислуга оставалась в неведении, за что Фаина получала дополнительную плату.

- После таких встреч Ким Ваганович выглядел соответственно, помолодевшим и подобревшим? – вклинился Сизов.

- В том то и дело, что наоборот, - загорячилась Фаина. – Становился раздражённым, рассеянным. Ходил не в себе и всё что-то обдумывал. Может, собирался бросить хозяйку и смотаться с молодой, красивой и богатой за бугор? – предположила служанка.

- Пути греховные неисповедимы... – задумчиво протянул Гордей, обдумывая, как бы найти эту представительницу “Шелл”.

Беседа с Фаиной закончилась составлением описания “англичанки”, после чего Сизов отправился в УВД обсудить и подвести итоги “любовной ниточки Задии” с коллегами. По дороге Сизов вспомнил своё первое любовное увлечение...

 

Случилось это давно, во время путешествия с младшим братом по стране после очередного бегства из милицейского приёмника для малолетних. В каком-то неизвестном городе, на зловонной свалке, они приглянулись бомжу Гришке, по кличке Дохлый. Гришка был высохшим мужчиной с типичной внешностью бездомного бродяги. Однако, обитал в подвале приличного шестиэтажного дома. Все входы в подвал были надёжно закрыты и замурованы. Но в одном месте, с тыльной стороны, где кто-то посадил кусты волчьих ягод, осталось незамеченным узкое окно. Через него, замаскированного куском фанеры, поджарый, гибкий как уж Гришка пролез и устроил себе пристанище.

В тот момент, Дохлый был совсем одинок: недавно похоронил подругу Дашку, страдавшую хроническим бронхитом, перешедшим в острую астму. От удушья она и померла... Пугливые пацанята, собирающие на свалке бутылки, поначалу возмутили его: сам специализировался на стеклянной таре! Но тяга к человеческому общению пересилила, и бомж предложил ребятам совместный труд и проживание. Те согласны были на всё, лишь бы отсидеться и переждать время. В щель подвального окна Гордей и увидел предмет своего детского поклонения...

Сделав утренний обход “своих” мусорных мест, троица отдыхала в подвале, доедая добытое и занимаясь каждый своим. Гришка, распластавшись на тряпье, рассказывал небылицы из своей запутанной жизни (любил после трапезы поговорить); младший брат мастерил из поломанных игрушек что-то новое, а Гордей читал у окна найденную порванную книгу. Он подсознательно ждал, когда из дома напротив выйдет девочка с весёлыми, шаловливыми глазами и бантиком, который неуверенно колыхался на её затылке. Была она маленького роста, но по уверенности, с которой направлялась в школу, чувствовалось, что учиться не в первом классе. К тому же, её никто не сопровождал, что говорило о самостоятельности юного создания.

Выйдя из подъезда, школьница делала лёгкий поклон в сторону восходящего солнца и показывала язык, приветствуя таким образом небесное светило. Потом вприпрыжку, размахивая портфелем, громко напевая песню из популярного мультфильма про львёнка “я на солнышке лежу и на солнышко гляжу...”, направлялась в школу. Редкие жильцы, озабоченные своими делам, поглядывали на святую непосредственность с пониманием и лёгкой иронией. Только дворничиха, грузная, с опухшим лицом женщина в грязном фартуке, останавливалась в недоумении. Ухватившись за метлу, словно боясь, что её заберут, она тупо смотрела в след девочке и шевелила губами. По гримасе “лица” (скорее – морды) можно было понять, что человек в той истерике, при которой обычно теряют дар речи. Даже когда предмет возмущения исчезал за углом, дворничиха ещё минуту продолжала чревовещать... Потом, приходя в себя, начинала мести с таким остервенением, что, казалось, протрёт асфальт до дыр!

Эта сценка повторялась каждое школьное утро и постепенно стала забавлять Гордея. Остро захотелось познакомиться с необычной девчонкой. Однако пыл ощутимо охладился, когда увидел её родителей. Строгая высокая мама в золотистых очках и крепыш отец, пониже ростом, с таким же весёлыми, как у дочери, глазами. Семья выглядела не по рабоче-крестьянски и явно относилась к той части интеллигенции, которая имела определённый материальный достаток.

Девочка вольно держалась за руки родителей, о чём-то без умолку тараторила, успевая при этом подпрыгивать и вертеть головой Глядя на её, Гордей испытывал щемящее чувство тоски: у него такого не было и никогда не будет...

Как ни странно, но полупьяная дворничиха поспособствовала их знакомству, о котором Гордей уже и не мечтал. Тот день был неудачным, в смысле результата утреннего обхода мусорных баков. То ли кто-то поработал раньше, то ли народ стал экономнее, то ли положение в стране с продуктами ухудшилось, но завтрак получился более чем скудным. Троица залезла в свой подвал и стала ждать следующего утра. Дохлый, свернувшись калачиком, нудно похрапывал. Братишка не мастерил, а пытался научить ездить собранную из подручных материалов механическую машинку. Гордей намеревался прилечь и читать. Раздавшие крики заставили его подбежать к окошку.

Перед ним разыгрывался более чем комичный спектакль! Дворничиха, размахивая метлой и издавая утробные звуки, напоминающие рычание тигрицы, защищающей свою территорию, бегала по кругу за шустрой девчонкой, симпатией Гордея. Симпатия вела себя смело и как всегда непосредственно. Увернувшись от очередного взмаха метлы, она отбегала на безопасное расстояние, показывала свой маленький язычок и издевательски напевала, вертя головой: “нам не страшен серый волк, серый волк...”. Очевидно у девочки было время до начала занятий, поэтому она не спешила и сполна развлекалась, бегая по двору.

Появились первые зрители: лысый толстяк-очкарик с немецкой овчаркой, которую выгуливал по утрам. Он остановился на газоне и с ухмылкой ждал развязки, придерживая на солидном поводке своего питомца, который почему-то не разделял настроение хозяина и, пугливо озираясь на махающую метлой женщину, пытался убежать за угол дома.

“Так её! Давай!”, - мысленно поддерживал озорницу Гордей. И тут девочка – споткнулась! Неловко упав на асфальт, она разбила локоть и поцарапала колено. Портфель вылетел из рук и из него посыпались книги, тетрадки, карандаши... Невменяемая дворничиха злорадно гмыкнула и накинулась на ребёнка, тыкая и ударяя метлой во что ни попадя. Зритель-толстяк довольно ухмыльнулся и отпустил поводок. Овчарка тут же потянула его за собой, как добрый конь гружёную телегу, в сторону вожделенного угла.

Гордей не помнил, как выскочил из подвала, пулей подбежал к развоевавшемуся работнику ЖЭКа и с силой боднул в зад потерявшую совесть пьянчугу. То ли от неожиданности, то ли от нарушения устойчивости, вызванного регулярным потреблением горячительного, но дворничиха распласталась рядом с девочкой как размазанная куча дерьма. Шалунья, которая стойко переносила удары метлой, без слов приняла помощь неожиданного спасителя: кисло осмотрела свои ссадины, подала Гордею руку и бойко поднялась на ноги. Пока их противник очумело соображал и осмысливал своё лежачее положение, ребята споро собрали содержимое портфеля и, не пытаясь больше искушать судьбу, побежали вон со двора. Так Гордей познакомился с Настей, учащейся третьего класса, дочерью ответственных работников горисполкома.

Их детский роман длился не долго, но остался в памяти навсегда...

 

* * *

Аксён Бытин уже ждал Гордея. Он сидел на скамейке напротив кабинета Сизова и излучал плохо скрываемое удовлетворение на лоснящемся лице. Поприветствовав подчинённого, Гордей открыл дверь кабинета.

- Входи! По твоим блестящим очам видно, что есть интересные новости?

- И очень любопытные! Недаром я полгорода объездил и не одно учреждение обошёл, - самодовольно пыхтя, Аксён ввалился в помещение, шумно уселся на стул и привычно вытер пот с носа.

Гордей открыл окно, поправил занавески и повернулся к ёрзающему от нетерпения сержанту.

- Докладывай...

 

Глава 9. Конкуренты.

 

О том, что под Бургородом обнаружилась нефть и уже наметились смутные очертания чёрной лихорадки, Жук узнал от новичка своей банды, по прозвищу Бычок. Родом из тех мест (село Скотное в ...надцати километрах от Квашеного), Быков Ванька съездил недавно в родное село (где не был последние лет десять, по причине отсидки в колонии строгого режима) на знаменательный юбилей – столетие родного деда Евстигнея. Жук хоть и не любил всякие сентиментальности, тем более родственные (себя считал рождённым улицей. “Мой отец - переулок, а мать – скамейка за углом”, - любил он при случае подчёркнуть свою исключительность), но по такому неординарному случаю отпустил Ваньку из Москвы. “Дай Бог и благосклонность судьбы-злодейки, чтобы ты удался в своего деда и хотя бы половину его годов прожил!” – ехидно напутствовал Жук новобранца. На что Бычок только самоуверенно ухмылялся.

Поскольку село Скотное, в отличие от Квашеного, было большим и многолюдным и состояло в основном из жителей трёх фамилий: Быковых, Коневых и Коровиных – то юбилей вышел за границы села, в одичавший яблоневый сад. Быковы, как хозяева застолья, установили и накрыли столы между раскидистыми деревьями с расчётом на всё село, от мала до велика. Коневы и Коровины, кстати, также поголовно состояли в родстве с Быковыми от первого до третьего колена. Почему только до третьего?... Других уже не помнили...

Непутёвого Ваньку родители и родичи встретили с присущим только этому селу восторгами и почестями: сначала возмущались и ругали за “дурость” (дураки в тюрьме сидят, а умные во дворцах!), потом корили за глупость (мог бы и домой вернуться, что там делать в той Москве?), потом благодарили, что не забывает родню, долго лобызали и затем хором... голосили.

Дед Евстигней ругался и одновременно до сухих слёз умилялся не меньше иных, а кое в чём и более. Он показательно отходил правнука палкой, выпил с ним внеурочно полстакана удивительного самогона (того самого, Лёхиного из Квашеного!) и шёпотом предложил вечерком, когда все упьются, сходить к дояркам на ферму! Захмелевший Ванька, возвышаясь над стариком как Илья Муромец над Кощеем бессмертным, чуть не упал на столетнего распутника, но устоял на ногах и ...согласился.

Поскольку в обычаях Скотного все празднества начинались загодя (ещё до официальной части каждый стремился пораньше прийти в боевую форму), то к столу добрались не все. Но “на ногах оставшиеся” успели поздравить деда, потом о нём забыли, и каждый веселился по-своему. Только благодаря природному здоровью, заложенному с тех древних времён, когда в Скотном пили по праздникам только мёд и яблочные соки, Ванька досидел до вечера и познакомился с любопытным старичком из рода Коровиных, по имени Пантелей, а по прозвищу Хитрый...

 

День выдался на славу, как и подоспевший неожиданно вечер. Толпа празднующих хоть и поредела с приходом темноты, но стойко ела, пила и веселилась. Гармонь не умолкала, переходя из рук в руки - в селе музыкантов-гармонистов хватало. Задорная “Барыня” сменялась лихой “Цыганочкой”, а “Уральскую рябинушку” пели чередуя куплеты с “Подмосковными вечерами”. Дед-юбиляр успел к тому времени несколько раз проспаться в зарослях овсюга, лопухов и колючек и выглядел сносно, не теряя достоинства. Самого Ваньку селянки разных возрастов и комплекций затаскали в танцах так, что он потерял рубаху и щеголял тельняшкой, плотно облегающей накачанные в зоне мускулы. Полураздетый Бычок ещё более усилил к себе интерес женской половины села. Видя сложное положение правнука, дед Евстегней попросил своего дружка Хитрого отогнать от Ваньки наиболее ретивых и дать парню передохнуть (дед не забыл про доярок!).

Хитрый был значительно моложе юбиляра по годам, а по виду – старше. Кличку он получил из-за левого глаза, который всегда был прищурен (результат испуга в детстве), придавая лицу хитроватое выражение.

Усевшись за самый дальний от центра празднества стол, мужики выпили по рюмке и разговорились. Тут Хитрый и поведал Ваньке свои догадки, перешедшие к концу разговора в непреклонную уверенность с солидной доказательной базой, о готовящемся нефтяном буме в их краях!

- Недалеко от Квашеного... – заговорщицки вещал дедок слегка заплетающимся языком, - уже давно шастают “КАМазы” с прицепами: возят буровые установки и домики с буровиками. Денно и нощно сверлят земельку, ищут, окаянные, чёрное золотишко. Да токмо не всё так просто! – многозначительно поднял к тёмному небу правый глаз Хитрый. – Мужики сказывают - припозднились они...

- Это как? – начал трезветь Ванька.

- Нашлись пошустрее и поумнее! – сверкнув новыми зубами, расплылся в хитрой усмешке старик. – По-первах, некто скупил загодя сию масляную землю. А в-третьих, - перескочил в счёте дедок, - один страшно умный и ушлый мужик, коренной из нашенских земель, уже дорылся до масла... нефти то есть, и завод строит, кабы гнать на нём всё, что только гонится из этой... нефти, начиная от солярки и бензина, и кончая... – тут Хитрый приглушил голос, оглянулся по сторонам и прошептал, - спиртом!

- Да ну! – почему-то покрылся потом парень.

Он подспудно подумал, что Жук в Подмосковье уже давно собирается прибрать к рукам некий спиртовой заводик. А тут такие дела крутые! Кто бы мог подумать...

- Ты считаешь, что это мы с тобой выпили? – заморгал сморщенными веками здорового правого глаза старик и, выждав короткую паузу, сам ответил: - Опытный образец того спирта. И продукт сей оказался очень-но пользительный. Вишь как дед твой столетний, Евстигнеюшка, на баб взирает! Помогает оно получше заморской “Ва... Вигры”, вилы её в бок, пока выговоришь, - сплюнул Хитрый, окончательно прикрыв левый глаз.

- И то! – развеселился Ванька. – Я и думаю, откуда во мне энергии столько: ночь в дороге не спал, пять вёрст оттопал и натанцевался... А бабёнки молодые, действительно, так и просятся в руки.

- Вот-вот! – расплылся довольно дед. – И я про то.

Молодой Быков был не так глуп, как казался, и сообразил, что если в словах хитрого деда есть хоть маленькая доля правды, то для банды Жука появляется не захваченное ещё конкурентами поле деятельности. И на этом поприще у него, как знающего эти места и особенности “заморочек” местных жителей, появится шанс выдвинуться из простых телохранителей-побегушек.

После следующей рюмки дед стал говорить менее внятно и окончательно сбился с мысли. Оба глаза закрылись, лицо потеряло свою хитроватость и уподобилось обгоревшей головешке, усыпанной золой. Потом подоспела его старуха, энергичная сухопарая женщина с елейным голоском, и увела мужа. Небо усыпалось звёздами, и, хотя луны не было видно, в центральном месте праздника было светло, так как оно освещалось несколькими электрическими фонарями, позаимствованными из почившей в социалистическом прошлом МТС. Народу за столами осталось совсем мало, а по саду мелькали многочисленные тени, и слышались разнотональные шепотки и вздохи.

Ванька, оставшись один, уже собрался присоединиться к молодёжи, как перед ним из темноты вырос примятый Евстигней. Он схватил правнука за руку, притулился щекой к животу (выше не дотягивался) и пьяно зашептал:

- Пора к дояркам, Ванька, я уже загодя договорился. Да и вечерня дойка закончилась.

И хотя Ванька вдруг почувствовал, что тянет в сон, но собрался с силами – не пасовать же перед столетним родственником – и отправился на ферму. Перед этим, по настоянию деда, прихватили начатую литровую банку чудного спирта-самогона и закуски.

На ферме мужиков, тем более в таком боевом сочетании молодости и опыта, встретили не то что с радостью, а с исступлением! Женщины с неповторимыми запахами, настоянными на молоке и сивухе, их обнимали, целовали, мяли, пели частушки и тянули танцевать. Была тут и своя музыка: затасканная гармошка и еле живой гармонист Сеня-корявый, который, склонив голову на инструмент, не открывая глаз, играл всё, что заказывали.

От такого трогательного и жаркого приёма, молодого Быкова, хотя и крепкого здоровьем, но не привыкшего к “скотиньим” дозам горячительного, быстро сморило. Пребывание на весёлой ферме осталось в памяти расплывчатым красным пятном, стойкими запахами молочных женских тел и тупой утренней болью в затылке и висках...

 

* * *

Отобедав в “Грёзах в тумане”, Жук раздал своим подопечным поручения, а сам с телохранителем Крабом, невозмутимым парнем с шеей, вросшей дубовым пеньком в туловище и растопыренными от мышц руками (от чего ему и дали название морского членистоногого), расположился отдохнуть на лужайке, что недалеко от кафе. Поскольку приехали на четырёх машинах: джипе ”Судзуки”, “Мерседесе” и двух “Вольво” - то каждый порученец отправился на своём транспорте. Бычок должен был привезти Хитрого, для уточнения сведений о нефти. Второй, наиболее благообразный, по кличке Чирва, данной за рыжие волосы и страсть к картам, отправлялся в Квашеное, а третий, Красавчик, длинный, интеллигентного вида, с правильным, в меру смазливым лицом, - в мэрию Бургорода переговорить с секретаршей на предмет вечерней встречи в каком-нибудь увеселительном заведении. От секретарши планировали узнать подробнее о нефтяной лихорадке. “Секретутки – они всё знают, чем живут начальники”, - объяснял свой план Жук.

Первым управился Бычок, хотя и не без приключений...

 

Чтобы не пугать деревенский народ, да и самого деда, “Мэрс” оставил на подъезде к деревне, в посадке, и отправился к Хитрому пешим ходом. По дороге Ванька обдумывал, как проще уговорить старика проехаться в Топинск. “Надо было бы бутылку прихватить, - мелькнула мысль, - все вопросы бы отпали. А, впрочем, чего тут огород городить, - взбодрился Бычок, - так и скажу: важный человек просит на аудиенцию по не менее важному вопросу. Выпивка с харчем прилагается как и положено”. Довольный принятым решением он зашагал ещё энергичнее.

Хитрый возился во дворе своего дома и встретил гостя приветливо, даже лицо выпрямилось. Он долго тряс парню руку и с удовольствием разглядывал его атлетическую фигуру. Однако, когда выслушал, с чем Ванька пожаловал, кардинально изменился.

- Дык, я ж того... – скривился и обмяк дед, забегав открытым глазом по углам своего подворья, - может чего не того по пьянке сболтнул. Сам-то я не видел тех бурильщиков и “КАМАЗов”, холера им в бок. Ляпал, что от людей слышал...

- Ты чего, дедуля! - заволновался Бычок. – Меня под монастырь хочешь подвести? Мой начальник человек серьёзный, шуток не любит. А нефть и керосин, в смысле спирт, веши нешутейные. Так что собирайся, там и расскажешь по именам и адресам: от кого слышал, кого и чего видел. И не боись. Кстати, без магарыча не останешься, – убеждал, всё более раздражаясь, Ванька.

Он уже был не рад, что подсунул шефу непроверенную информацию и теперь надеялся на известное “авось” и что “дыма без огня не бывает”. “Да и спирт-самогон сам лично пробовал”, - успокаивал себя Бычок.

В свою очередь дед ещё больше забеспокоился. Слова про “серьёзного начальника” и мысль, что Ванька-то отсидел в колонии, холодным душем обдали старика. “Пришьют, сволочи, за брехню! – ударило в висках. – Им-то лихоимцам не понять, что какой же разговор в деревне, тем более на гулянке, без побрехушек. Поди отнекайся теперь”.

“Прикинусь больным”, - решил дед. Ему и правда стало не по себе: сердце заколотилось, в коленях появилась слабость, заныл живот и потянуло на огород, в нужник.

- Не ко времени мне разъезжать, - завертел глазом Хитрый, - хвораю я. Как ни как скоро девятый десяток пойдёт. Ноги не держат, оглобля им в бок, и живот сводит. Сбегаю счас по нужде, а потом лекарства и... на бок.

- Целы будут твои ноги, дед. Выйдем за деревню, а далее поедем на шикарном транспорте – ты на таком и во сне не ездил. Бери свои лекарства и айда! – горячился Ванька, размахивая руками перед дедовым носом.

- Да-да, - неожиданно согласился дед, - схожу за лекарствами и... поедем.

Он моргнул здоровым глазом, мельком глянул на окно, из которого с тревожным любопытством выглядывала его келейная старушка, проворно развернулся и поковылял в дом. Ванька расслабился и даже вспотел от спада напряжения. Он-то хорошо знал, насколько Жук не любит, когда его приказы не выполняются.

В небе появились тёмно-синие облака. Подул лёгкий тёплый ветерок и окончательно успокоил Бычка. Он расправил плечи, наклонился и погладил кошку, которая, мурча, доверчиво тёрлась о его ногу. Попутно разглядывал двор... Дед всё не появлялся... Ванька беспокойно глянул на часы, а затем на двери дома: там стояла мертвящая тишина...

“Что-то дед мутит!” – озлился Бычок и решительно взбежал на низкое крыльцо, открыл дверь и понял – в доме никого нет! Матерясь самыми отборными небоскрёбными матами, обыскал весь дом – никого! Осмотрел окна – они не открывались с рождения, а в форточку мог пролезть только кулак Бычка. Полез на чердак. Надышавшись мышиными отходами, смешанными с семечками и кукурузой, вымазавшись в пыли и паутине как пацан-малолетка, он слез с лестницы, смачно ругнулся и остановился перевести дух и собраться с мыслями. В этот момент раздался сдавленный чих, идущий из-под ног. Ванька нагнулся и стал внимательно рассматривать пол. Крышку в подполье разглядел не сразу – до того хорошо была замаскирована.

Когда после нескольких попыток, с применением вил, найденных во дворе, Бычок поднял крышку и опустился под пол, перед ним предстала картина неизвестного художника “Дождались...”. Баба уже причитала, молилась и готовилась голосить, схватившись за деда. Тот же моргал обоими глазами и усиленно соображал. Однако, сделал неловкое движение, пошатнулся и сел в бочку, стоявшую за его спиной. Смачно чавкнув, под ноги вылился рассол, растёкшись мутной лужей. По подвалу разнёсся острый запах перекисшей капусты.

- Ну, земеля... – прохрипел свирепо Бычок, подскочил к ошалевшему старику и взвалил его на плечи, как мешок с костями.

Нести деда пришлось огородами, чтобы не вызвать нездоровое любопытство жителей Скотного. Дед болтался за могучими плечами Бычка, как мокрый гусь и только сопел. Ванька уже не ругался и готов был к любым последствиям своей необдуманной нефтеносно-спиртовой идеи.

Когда приехали на место, Жук выкатил глаза, собрал толстые губы дудочкой и непонимающе уставился на подчинённого:

- Ты его что из параши вытащил? Или на клиента страху нагнал такого, что тот обмочился?

Ванька, поддерживая приходящего в чувство старика, кисло морщился и оправдался:

- Гниловатый попался клиент: задёргался, в погреб полез прятаться и уделался в бочку с капустой квашеной! – тут бандит хихикнул. – Перепугался до неприличия, а из-за чего – не пойму. Всего-то и делов: разъяснить точнее, что на свадьбе насвистел. Водяра, думаю, быстро приведёт его в чувство.

- Водяра... это можно.

Разговор о водке действительно оживил Хитрого, а когда ему поднесли полный разовый стаканчик, он геройски приосанился, смахнул слезинку и с видом смертника, которому позволили осуществить последнее желание, залихватски выпил. От куска ветчины не отказался и, моргнув здоровым глазом, уверенно присел на траву. Выпрямил спину, оглянулся орлом и, не дожидаясь вопросов, понёс такое, что бывалый Жук засомневался в рассказанном.

- Ты, дед, пургу не гони, а то не посмотрю на твой почтенный возраст и отпорю! – пригрозил Жук.

Дед приумолк, вытер нос, перелез на новое место и попросил ещё водки. Ему не отказали, а напрасно: залпом выпив спиртное, Хитрый крякнул, глубоко вздохнул и бревном повалился на бок. Пока бандиты переглядывались, раздался натужный храп. Жук даже передёрнулся. Он грозно глянул на Бычка, сплюнул на заснувшего и прохрипел.

- Что за кусок навоза ты привёз? Оттащи его в кусты – пусть не смердит и проспится, а потом будем пытать.

Побледневший Ванька с остервенением, не скрывая брезгливости, потянул старика к кустам.

- Причаливай к столу, - успокоившись, миролюбивым тоном пригласил Жук. – Скоро должен появиться Чирва. Надеюсь, ему попадётся кент поумнее и приличнее...

 

Однако, у Чирвы задача была посложнее, чем у остальных: следовало найти в Квашеном умельца, который уже добывает нефть и гонит из неё бензин и спирт. Поскольку бизнес дельца-селянина намечался нелегальным, то предполагались проблемы в поиске и последующем с ним контакте. Жук считал Чирву одним из самых толковых своих помощников и надеялся на его сообразительность. “Действуй тонко и не грубо, - инструктировал Жук. – Наобещай лоху побольше. Главное – привези ко мне, а я уж разберусь, как с ним быть и куда плыть дальше”. После еды у главаря было благодушное настроение, и он забыл учесть кое-какие склонности Чирвы...

Этот день для Матвея начался удачно. С утра прошёл дождь, и его не заставили полоть картошку, а, значит, можно было со спокойной душой заняться установкой. Марфа, привыкшая нести все хозяйственные заботы на своих крепких женских плечах, мужу не перечила и привычно готовила еду поросятам. Матвей же, придя в свою вотчину, вскоре забыл обо всём и увлечённо проводил очередной эксперимент после новых усовершенствований. Естественно, он не услышал, как к его воротам подкатила иномарка.

Диалог с дверью Чирва провёл более менее удачно, благодаря наглости и приобретённой в нелёгкой блатной жизни устойчивости ко всякого рода неожиданностям.

Когда после стука в дверь, раздался вопрос:

- Кем будете по профессии?

Чирва сначала оторопел от такой любознательности, а потом выпалил, скорее из привычки иронизировать:

- Фининспектор!:

За дверью что-то монотонно зашуршало, загудело и выдало:

- Прошу прощения, но хозяев нет дома. Приходите позже...

От удивления бандит выпучил глаза, но сообразил: тут что-то не так с этой въедливой дверью и изменил тактику. Он снова постучал в дверь и представился:

- Друг, брат и вообще ближайший родственник хозяина.

Дверь опять погудела и, скрипнув, открылась. Зайдя во двор, Чирва даже вздрогнул от неожиданно зазвучавшей музыки. Он не сразу узнал знакомые звуки марша “Прощание славянки” и вспотел, чего давно с ним не случалось. Мысленно ругнувшись, подумал: “Ну и приколы! Если так дальше пойдёт – дело может не склеиться...” Навстречу ему уже спешила по-доброму улыбаясь крестьянка, с платком на голове, в каком-то затёртом халате и галошах на босых ногах:

- С чем пожаловали, добрый человек? – вопрошала Марфа, уверенная, что дверь “плохих” не пропускает.

- Да вот, привёз весточку от старых друзей для вашего мужа, - нашёлся бандит. – Кличут меня Ч... Червия Лаврентий Павлович. – Сочинил первое, что пришло на ум.

- Марфа Петровна – с достоинством представилась женщина.

Видя перед собой простодушную “колхозницу”, решил у неё уточнить про “подпольного рационализатора” – так мысленно окрестил своего будущего подопечного.

- Я не ошибся, гражданочка Марфа Петровна, -: ваш хозяин есть козырный самоделкин, то есть рационализатор-любитель?

Глаза у женщины засветились, и она утвердительно закачала головой:

- Так, Лаврентий Павлович, так... Он сейчас у себя. Замаялся бедный, ни сна ни покоя от той железяки, что б ей пусто было... Однако, если Вы не очень торопитесь – может зайдёте в дом, выпьете чайку?...

- Не - спешу! Мне бы хозяина...

Марфа, посокрушавшись, как того требует крестьянское приличие, вывела гостя за двор, уважительно посмотрела на иномарку и указала на другую дверь, за которой виднелись крыши навесов и слышалось какое-то стуканье. “Как это я пропустил, - отметил про себя бандит и вновь напрягся: - Интересно, что от этой деревяшки ожидать?”

Тут обошлось без неожиданностей и вскоре Чирва беседовал с Матвеем, который выглядел недовольным, что ему перебили работу. Представившись тем же “Лаврентием Павловичем”, Чирва оглядел установку, щёлкнул восхищённо пальцами и пояснил цель своего визита.

- Не кручинься, браток. Вашей фирменной работой заинтересовались большие люди и просят на стрелку... беседу то есть: поговорить, обсудить... Кумекаю, будет дорогой базар... разговор то есть. Советую принять. Доставлю к пахану... начальнику с ветерком и без проблем. Если всё сложится и выпадет козырный туз, то можно рассчитывать на хорошие премиальные.

Почему-то взбудораженный, Чирва всё время сбивался на воровской жаргон и с явной натугой исправлялся. Матвей, услышав словесные обороты времён беспризорного детства, насторожился... Он не перебивал гостя и обдумывал ситуацию.

Что за фрукт к нему пожаловал, понял с первой фразы. Матвей хоть иногда, но смотрел телевизор и читал областную газету “Бурогородская правда”, поэтому знал о расплодившихся лихих парнях, которые пытались подмять под себя всё, что приносит сверхдоходы.. “Нефть они не пропустят, - с внутренней тоской подумал изобретатель, а про спирт и говорить нечего. Но... дудки им! Я на этих отморозков работать не буду. Поступлю, как в шахматной партии, – пожертвую пешкой”.

- Так значит твоё начальство, Лаврентий Павлович, заинтересовалось новым способом изготовления эффективных органических удобрений? – наивно глянул на гостя Матвей.

- Какие удобрения? – округлил глаза Чирва и криво ухмыльнулся: Ну... спиртягу можно принять и за удобрение в некотором смысле...

- Ты не понял. Пойдём со мной.

Матвей уверенно взял гостя за руку, вывел за ворота и указал на странные заросли, что плотной стеной расположились у забора и продолжались ровными линиями за неширокой дорогой.

- Это мой подопытный участок. Вишь, какие подсолнухи, лопухи, огурцы и помидоры вымахали?!

Тут Чирва доглядел и понял, почему он сразу не постучал в эти ворота: всё, что здесь росло, надёжно укрывало мастерскую Матвея и с первого взгляда выглядело, как деревья и кустарники. Теперь же бандит разобрал, что это возвышались гигантские подсолнухи, лопухи и другое растительное безобразие.

- Так ты чё... и правду навозом занимаешься? - поникшим голосом спросил Чирва. – А я и чую: вонь дерьмовая стоит, хоть противогаз одевай.

- То-то же. А спирт не я гоню. Есть у нас в селе умелец... Лёха Шалый.

- О! Так это мне к нему надобно швартоваться, - обрадовался Чирва. – Показывай, где этот трефовый.

Лёха, занявшись яблочным соком, про основной “бизнес” не забывал и в данный момент заканчивал гнать последние литры “первача”. Чирва подоспел вовремя. На удивление бандита, с этим деревенским бизнесменом он легко нашёл общий язык и даже объединяющее азартных людей увлечение – карты...

 

* * *

Солнце клонилось к закату, когда приехал Красавчик. Жук к тому времени поспал в джипе и, потирая глаза, слушал доклад прямо в автомобиле. Красавчик начинал свою карьеру в преступном мире как альфонс. Женскую натуру знал досконально, поэтому “охмурить” секретаршу Наташу на предмет ужина в центральном ресторане “Орхидея” труда не составило.

- Рыбка чётко уселась на крючок, - хвастался повеса, возвышаясь над круглым низкорослым Жуком, как цапля над лягушкой. – Пришлось, правда, раскошелиться на презент...

- Ладно уж, - остановил излияния подопечного Жук. - Когда стрелка?

- По расписанию – в девять.

– Тогда ждём Чирву – что-то задерживается, ханурик - и топаем в Бургород. Мы остановимся на хате у моего кореша, а ты, когда баба созреет, подвезёшь её. Тогда всё и выведаем.

Жук облизал свои толстые губы, шумно высморкался и обернулся в сторону кустов, где должен был лежать Хитрый. Вышло так, что Краб и Бычок сидели на земле спиной к деду. Пока шеф спал в джипе, они тоже прикорнули на травке и про деда подзабыли.

Жук вытаращил глаза, набрал в лёгкие воздуху, как будто готовился нырять с десятиметрового трамплина, и выдыхая заорал:

- А где эта навозная бацилла?!

Краб с Бычком одновременно вскочили на ноги с разворотом на сто восемьдесят градусов, тупо посмотрели на кусты, а потом опрометью кинулись к ним. Они обшарили их с торопливостью людей, которые на что-то надеются, но уже ощущают некоторыми частями тела бесполезность поисков. У Бычка в глазах замелькали красные пятна (признак сильного волнения), а под лопаткой противно кольнуло. Краб выглядел просто растерянным.

Жук вылез на свет Божий и разразился матами, перемежаемыми всем, что знал по этому поводу на замысловатом воровском жаргоне. Красавчик стоял с выражением человека, попавшего на семейную разборку, а Бычок с Крабом расширили поле поисков и метались огромными тенями в расположенной поблизости посадке.

Деда не нашли...

Бычок постепенно пришёл в себя и начал оправдываться:

- Толку с этой вонючки особого и не было. Так – болтун и перепуганный как шавка с ворованной костью.

Жук понуро слушал Ваньку, пыжился и ещё больше хмурился. Суеверным особо не слыл, но такое начало настораживало. “Если не удалось толком попытать какого-то замухрышку, если нет до сих пор Чирвы, то... не к добру всё”, - хаотично крутились в голове мысли, как шарики в ящике спортлото.

Солнце уже пряталось за горизонтом. Радужная полоска света, окаймлённая стайкой серых облаков, придерживала сумерки, но оптимизма главарю не добавляла. Дилемма: ехать в Бургород на встречу с секретаршей или искать пропавшего Чирву – встала перед Жуком неприятной реальностью. Он нервно ходил перед джипом, двигал челюстями и периодически сплёвывал сквозь зубы. Остальные стояли в стороне как школьники у доски. Только Красавчик выглядел увереннее: свидание с миловидной Наташей отменять было никак нельзя. Он хорошо понимал, что от неё можно узнать побольше, чем от этих деревенских. Красавчик мельком глянул на Бычка и в его взгляде проскочила ухмылка. “Дохлого старика не смог уломать, да ещё и прогавил... Одно слово - деревня”, - думал он презрительно.

Наконец Жук принял решение:

- Едь-ка ты к бабе, - ткнул он пальцем в Красавчика, - сам с ней побазаришь. Да не гни на прямую! Выведай мимоходом, невзначай: кто в городе нефтеносной землёй рулит. Договорись ещё встретиться. А мы за Чирвой... Нефть дело суетливое - всякое может быть. Без крови и жмуриков обходится редко...

Перед тем как уехать, Жук заглянул в забегаловку для короткого разговора с Жориком, в котором учуял человека, которому можно поручить кое-какое непыльное дельце. Сунув в руку опешившего мужика стодолларовую купюру, главарь сказал, облизывая толстые губы:

- Это задаток за услугу. Хорошо будешь служить, добавлю. Служба простая: ежели кто будет мной интересоваться, звякнешь на мобильник... Запиши номер.

- Как скажешь, дорогой! – залебезил Хавакян, доставая блокнот для заказов.

Было уже совсем темно, когда иномарки, взвизгнув колёсами, устремились по трассе. И только огни ресторана-забегаловки “Грёзы в тумане”, разрывая темень, мигали им вслед.

 

Глава 10. Следствие продолжается. Новые повороты.

 

- Самая главная новость – никакого представительства фирмы “Шелл” в Бургороде, как и ожидалось, нет и не было и, по-моему, не предвидится в будущем, - докладывал Бытин, поскрипывая стулом. – В данном помещении жил когда-то одинокий старик. После смерти он завещал свою квартиру некоей гражданке, проживающей... в Англии. Стоп! – запнулся Аксён. – В Англии? Может тут какая-то связь с Буффорд всё-таки есть?

- Фамилию наследницы не выяснил? – спросил Гордей.

- Про старика я узнал от соседей так, мимоходом. Эта информация мне показалась не заслуживающей внимания. Может я не прав?

- Пока сказать трудно.

- Но дело, похоже, не в наследнице. Желающие и претендующие на квартиру не объявились и кому она досталась соседи ничего вразумительного сказать не смогли. Обратился в БТИ. Там долго рылись и оказалось, что собственником готовился стать... Кто бы Вы думали?

- Сироткин!

- Точно, а как это Вы... догадались?

- Нил Захарович занимался недвижимостью... с Задией.

- Да, документы оформлялись на фирму, принадлежащую Сироткину. А он дружил с Задией.

Бытин замолчал, пытаясь осмыслить, чем полезна полученная им информация для хода следствия. А том же задумался и Гордей. Он поднялся, подошёл к окну и принялся рассматривать небо. Белые кучевые облака торжественно плыли, гонимые ветром, дующим откуда-то с Запада. “Нагонит дождь”, - механически отметил он и тут же вновь переключился на следствие. Ситуация с Кирой Буффорд становилась запутанной, но ясно вырисовывалось, что появилась она в жизни Кима Вагановича неспроста. Её роль в изъятии денег очевидна. “Значит, нужно серьёзно заняться поисками этой пассии ”, - подумал Гордей и присел к столу.

Словно услышав мнение начальника, Бытин задумчиво протянул:

- Надо искать Буффорд, вернее ту, кто скрывался под этим именем.

- Продумай план поисков, а я поговорю с Пужаным: дело принимает всё более неожиданный оборот и нам нужны помощники, чтобы...

Звонок телефона раздался так резко, что Бытин вздрогнул. Гордей поспешно взял трубку и даже Аксён услышал захлёбывающийся тревожный голос:

- Звонит главврач первой психолечебницы Пёсин Лев Борисович! У нас ЧП: исчезли двое пациентов, один из них Задия Ким Ваганович! Звоню Вам, потому что Вы навещали указанного больного и оставили свой телефон...

- Да, всё верно, - машинально отвечал Гордей, вспомнив предчувствия Пульхерии Прокловны, - сейчас едем...

- Я всё слышал, - сказал поднимаясь Бытин. – Час от часу не легче, - прокомментировал он и предложил, смутившись: - Давайте-ка перекусим. Мне тёща такого гуся зажарила! Десять минут ничего не решают, а желудок...

- Но только десять минут, - не разделяя обеденного настроения подчинённого, ответил Гордей и взялся за трубку телефона...

 

* * *

Более неприветливого и мрачного комплекса зданий, чем корпуса психиатрической больницы, Гордей не встречал. Даже городская тюрьма и СИЗО выглядели опрятней и светлей. Обшарпанные стены с ржавыми решётками на окнах, полуразвалившийся забор с дырами, залатанными железной сеткой, “гармонировали” с разбитыми асфальтовыми дорожками, окаймлёнными запылёнными кустами и уродцами-деревцами. Было понятно, что нормальные люди здесь не лечатся, а ненормальные обречены на долгое и нудное неизлечение. Эта больница была бельмом в глазу каждого градоначальника Бургорода и одной из козырных предвыборных карт всех претендентов на этот пост.

Всякий новый хозяин города пытался что-то сделать для обиженных Богом и судьбой людей, но его устремления дальше косметических мер не двигались. Покрашенные в ядовито-зелёный цвет ворота, залатанный асфальт перед входом в главный корпус и его аляповато побелённый фасад – вот и всё, что осталось от энтузиазма и предвыборных обещаний нынешнего мэра Брехтича Лазаря Петровича.

Главврач Лев Борисович встретил сыщиков на проходной. Бросался в глаза его подчёркнуто интеллигентный вид: строгая седина, очки в лёгкой золотистой оправе, прямой нос и тонко очерченные губы. Под длинным белым халатом угадывалось плотное, без лишнего веса тело. Он акцентировано пожал руку каждому и повёл в свой кабинет. Уже по дороге вызвал медсестру, дежурившую в тот злосчастный вечер, когда исчез Задия с соседом по палате.

Кабинет напоминал тюремную камеру, с той разницей, что вместо нар и параши её украшал шкаф во всю стену, стол, стулья и человек в белом халате. Когда расселись и Бытин приготовился писать, вошла медсестра, женщина лет сорока, довольно рослая и миловидная. С её мощной фигурой совершенно не сочетался обречённый взгляд, будто её ожидала, как минимум, казнь на электрическом стуле. Войдя, она так и осталась у двери с моргающими веками и дрожащими ладонями обеих рук, которые то всовывала в карманы халата, то вынимала и крепко сжимала. Гордей хотел поухаживать за женщиной – пригласить сесть, но его опередил Лев Борисович:

- Лиза Тимофеевна, - представил он ледяным голосом вошедшую, - старшая медсестра. Во время её дежурства всё и случилось. Я расцениваю происшедшее, как непозволительную халатность Лизы Тимофеевны и надеюсь, что она смягчит свою вину и внятным рассказом поможет следствию!

На последнем слове главврач сделал особое ударение, что подсознательно отметил Гордей.

- Я... Ко мне... позвонили... – сбивчиво заговорила медсестра.

- Да Вы не волнуйтесь, - остановил её Гордей, - садитесь на свободный стул и мы спокойно побеседуем. Уважаемый Лев Борисович тоже расстроен, поэтому так резок с Вами. Я, например, заранее уверен, что Вашей вины в случившемся нет. Да-да! – остановил он главврача, готовившегося возражать.

Слова Сизова подействовали должным образом и женщина успокоилась, уселась на стул и начала давать показания.

Итак, когда началось её ночное дежурство, и она осталась одна с вахтёром и двумя санитарами, раздался звонок телефона. Строгий голос представился адвокатом Кима Вагановича и спросил, можно ли подъехать для срочного и важного разговора с подзащитным. Лиза Темофеевна объяснила, что сегодня неприёмный день, да и поздно уже. Но адвокат стал настаивать... Тут медсестра замялась и бросила мимолётный виноватый взгляд на своего начальника. Тот стоял внешне спокойно и сосредоточено смотрел мимо Лизы Тимофеевны. Возникла пауза...

- И он Вас убедил допустить его к больному? – подсказал Гордей, искоса взглянув на главврача.

- Да... – опустив глаза, буквально выдавила из себя Лиза Темофеевна.

- А аргументы, какие аргументы он привёл, чтобы Вас убедить? – не выдержал Бытин.

- Сказал, что есть разрешение Льва Борисовича...

Медсестра совсем стушевалась, но Гордей её подбодрил:

- Продолжайте, не смущайтесь.

Лиза Тимофеевна продолжила и из её сбивчивого рассказа стало ясно, что... ничего неясно, начиная с того – зачем нужен адвокат больному на голову!.

Приехал джип с двумя мужчинами. Один был невысокого роста, толстый, с серым лицом. Второй – высокий, накачанный верзила с добродушным видом и дипломатом в руках. Толстый представился адвокатом (имя не запомнила – что-то армянское) и предъявил какое-то удостоверение Но, главное, он показал записку, где Львом Борисовичем было предписано допустить адвоката к Киму Вагановичу.

- Удостоверение Вы внимательно рассмотрели? – насторожился Гордей.

Тут вмешался главврач. Он с трудом сдерживал возмущение.

- Ни удостоверения, ни так называемой моей записки, которую я не писал, – она не соизволила рассмотреть. Хотя обязана была не просто посмотреть в документ – а изучить его! Как того требуют наши служебные инструкции при допуске в закрытое лечебное учреждение посторонних лиц.

- Я... – дрожал голос и губы медсестры, - рассмотрела... пыталась...

Заморгав глазами часто-часто, она явно собиралась расплакаться. Гордей вновь стал успокаивать женщину и попросил Льва Борисовича принести воды. Когда главврач вышел, Сизов попытался воспользоваться его отсутствием и всё же выяснить, как дежурная впустила в закрытое учреждение посторонних людей.

Дознание стопорилось и шло не в том направлении. Это Сизов ощутил отчётливо и уде собрался переступить через этот камень преткновения и двинуться дальше. Но тут открылась дверь, и в кабинет заглянула лохматая голова с широко открытыми глазами и выражением на небритом лице, которое бывает, очевидно, у доносчиков, “стукачей”, анонимщиков и иных любителей разоблачать кого-нибудь и что-нибудь.

- Господа сыщики, я всё видел, я всё знаю, отчего меня пытаются изолировать и не допустить к вам!

Не дожидаясь приглашения, лицо материализовалось в среднего роста, замотанного в потёртый больничный халат, мужичонку. Пока следователи соображали, что делать с этим “привидением”, Лиза Тимофеевна оживилась, вытерла глаза и неожиданно строго высказалась:

- Больной Кравченко, ты почему без разрешения покинул палату?

- Чтобы справедливость не пострадала! – невозмутимо и вполне здраво ответил лохматый.

- Это бывший участковый, - пояснила медсестра.

К ней стала возвращаться былая уверенность и даже властность.

- Неофициально мы называем его “Шерлок Холмс”. Он помешался, после того как обокрали его мать. Оказалось, за долгую жизнь она скопила в трёхлитровых банках приличную сумму в долларах. Хранила банки в кладовке вместе с солениями. Злоумышленники хотели прихватить банку с огурцами для закуски и натолкнулись на... деньги. С тех пор Холмс читает Конан Дойля и проводит собственное расследование...

- Так человек из наших структур! – обрадовано воскликнул Бытин. – Давайте его послушаем, товарищ капитан, у тронутых обострённые чувства и иногда сверхрациональное мышление.

- Конечно послушаем, - согласился Сизов. – Может пациент внесёт какую-то ясность...

- Не тратьте время! – сказал вошедший со стаканом воды Лев Борисович, который услышал последнюю фразу. Он строго осмотрел Холмса и зычно скомандовал: - Немедленно в палату, а то вызову санитаров!

- Стойте! – поднялся со стула Сизов. – Позвольте мне решать, с кого брать показания...

Гордей почувствовал, что с историей исчезновения Задии не всё чисто в плане роли начальства. Этот сумасшедший участковый может пролить свет или натолкнуть на наводящие вопросы.

 

- Ну-ка, божий человек, жертва неумолимых обстоятельств, рассказывай – что видел и знаешь.

- Всё доложу в точности и строгой логической последовательности, - начал Холмс. - Только без моего больничного руководства – на истрёпанную психику давят!

- Больной Кравченко! – возвысил голос Лев Борисович. – Не забывайся! – и обратился к сыщикам, - Я не могу понять – с кого вы собираетесь брать показания, – опять стал хорохориться главврач. – Он такого наговорит...

- Лев Борисович, - примирительно ответил Сизов, - мы всё хорошо понимаем, но у нас свои методы работы и соображения на этот счёт. Оставьте, пожалуйста, кабинет на несколько минут.

С выражением разной степени недовольства и скрытого возмущения начальник и подчинённая удалились. Холмс удовлетворённо хмыкнул и осмысленно начал...

- Дело моей жизни и чести – раскрутить кражу значительной суммы денег у гражданки Кравченко Марьи Петровны, каковая является моей матерью. Так как знаний в сыскном деле у меня маловато, то я временно отстранился от работы участкового и прибыл для учёбы в это интересное заведение. Изучение наследия и опыта классиков-сыщиков сочетаю с практическими оперативно-следственными мероприятиями, как-то: отслеживание преступников, помещённых в эту больницу для ухода от наказания; надзор за деятельностью персонала и начальства...

- Можно, ближе по теме, - прервал Гордей самодеятельного правдолюбца-психа.

- Короче нельзя, нужны вступительные пояснения, чтобы вы не усомнились в моей компетенции и честности, - отмахнулся Холмс и продолжил, - За теми, что сбежали, я наблюдал особо... и не один. Помню Вас, - тыкнул он пальцем в грудь Гордея, - когда Вы посещали означенного мною гражданина.

- Вот здесь подробнее: что приметного Вы, уважаемый Холмс, заметили?

- Называть меня можете и Холмсом, я не обижаюсь, наоборот, - льстит. Хотя зовут меня Яковом. Это к слову, итак, больной Задия, зам мэра города по вопросам промышленности и земельных отношений...

“Откуда у него такие точные сведения? – мысленно поразился Гордей. – Вот тебе и псих!”

...на самом деле... – тут Яков перешёл на шёпот, наклонился к уху Гордея, - совсем не больной, а очень даже в здравом уме человек!

- Да ну! – невольно вырвалось у Гордея.

Бытин тоже расслышал, о чём прошептал псих Холмс. Сержант даже приподнялся со стула и сделал удивлённые глаза:

- Очень даже может быть! Но чем это подтверждается?

Сизов и Бытин так увлеклись беседой, что стали забывать, с кем имеют дело. Сведения Якова их невольно заинтриговали. Тот же, довольный произведенным эффектом, стал обосновывать догадку:

:- Как только Кима Вагановича поместили в больницу, он затребовал шариковую ручку, десяток стержней и листки хорошей писчей бумаги! Всё бы ничего, но когда мне удалось взглянуть на его писанину...

Здесь Яков замялся и опять зашептал:

- Как мне это удалось – моя личная профессиональная тайна.

- И что ты вычитал? – нетерпеливо заёрзал Бытин, а Гордей даже напрягся.

- ...Он писал много чего разного, касающегося своих мыслей на житейские темы: о подлости друзей, о любви к женщинам, о коварстве судьбы... Но главное и интересное, - это один документ, заявка в центральное патентное бюро на грандиозное открытие: о наличии нефтеносного месторождения в наших болотах! Те, что возле Топинска.

Гордей переглянулся с Бытиным, и они словно по команде вспомнили место своего пребывания. Сизов глубоко вздохнул, нахмурил лоб и перебил сыщика-психа:

- С этим понятно, расскажи-ка лучше про приезд адвоката.

- Нет, дослушайте по этому эпизоду. Дело в том, что я почти точно знаю, что нефть есть. А вот официально увидел подтверждение от высокого начальника. Такие суждения не могут возникнуть в больной голове!

- Ладно, брат ты наш во Христе, - заторопился Гордей, - мы это обсудим потом. Выдавай-ка по теме!

Яков как ребёнок обиженно поджал губы, но направление своих рассуждений изменил:

- Да тут всё просто. Давно существует система, по которой в больницу пропускают людей по запискам главврача. Ходят слухи... - снова зашептал, оглядываясь на дверь Яков, - не безвозмездно выдаёт Лев Борисович оные пропуска. Даже такса установлена. В зависимости от времени дня, продолжительности посещения и, естественно, степени буйства больного стоимость услуги колеблется от сотен до нескольких тысяч российских рубликов! Да-да! – завертел глазами Холмс, увидев сомнение на лицах следователей. – Это первое. Второе, не менее ужасное. Старшая медсестра Лиза Тимофеевна не стесняясь крутит роман с женатым Львом Борисовичем. Их взаимная ревность будоражит всю больницу. В тот вечер, когда пришёл адвокат к Задии, Тимофеевна (Ух! И ненасытная на любовь бабёнка) развлекалась с красавцем Борькой, гимнастом перворазрядником, упавшим тем летом с коня.

От удара головой о пол Борька потерял рассудок. К сдвигу ума добавилось неуёмное сексуальное влечение. Здесь его так и кличут: Казанова бургородский! Болезненная похоть проявлялась в неравнодушии ко всему женскому роду без всякого разбора и правил приличия. Так вот, в тот вечер (было 8 часов 32 минуты) Лиза после ухода Льва Борисовича, будто в медицинских целях, занималась с Казановой, а вместо себя (на время лечебной процедуры), - здесь глаза Холмса лукаво блеснули, а рот ехидно искривился, - назначила санитара Грабаря, бывшего пациента данного учреждения. Когда в 9 часов 23 минуты приехал адвокат со своим помощником, естественно, Грабарь, увидев записку и гербовый документ в красной обложке, беспрепятственно их пропустил. Всё это, уважаемые коллеги, я спрятавшись наблюдал, фиксируя с помощью вот этих часов, - Холмс вытащил из кармана халата и продемонстрировал часы “Слава”, продолжая вещать, - из оборудованного мной в служебной раздевалке места! Это моё замечание, чтобы вы не усомнились в сказанном. К сожалению, о чём говорили гости с Кимом Вагановичем, установить не удалось. Но задержались они не долго, всего на 12 минут - до 10 часов 5-и минут и, забрав Задию с его напарником по палате, тихопомешанным Писакой, удалились в 10 часов 12 минут Правда, Грабарю всунули что-то в карман. Подозреваю – деньги. Когда Лиза закончила с Казановой и узнала от Грабаря о происшедшем, она лишилась чувств. Дежурные санитары вместе с Грабарём её долго приводили в себя: кололи, делали компрессы, искусственное дыхание – и подняли на ноги. Потом была часовая истерика до 10:20-ти.

- Со временем понятно, - перебил Гордей, - но откуда медсестра знает описание прибывших, брат ты наш по несчастью?

- От Грабаря! – ухмыльнулся Холмс. – Она его потом ещё до поздней ночи, до ноль-ноль десяти, пытала: кто приходил? На чём приехали? Как выглядят? Я не выспался, но долг исполнил! – гордо закончил Яков.

Всё время, пока он говорил, Бытин старательно записывал, а Гордей делал пометки в своём блокноте. Оба понимали, что в рассказе больного участкового наряду с ахинеей, наверняка, есть правдивые и рациональные моменты. Сыщики уточнили описание адвоката и его помощника, что совпало с показаниями медсестры, и это дополнительно вселило надежду, что прослушали они Холмса не зря.

Пока Холмс покидал кабинет и входили главврач и медсестра, Гордей успел шепнуть Бытину: “Всё, о чём рассказал участковый, им ни слова!” На что Аксён понятливо моргнул обоими глазами. Лев Борисович, понятное дело, не преминул прикрикнуть на уходящего вон пациента и повторно выразить своё несогласие на предмет общения больного человека со следователями. Его слова Гордей оставил без внимания и на основании полученных сведений уточнил кое-какие детали, в частности, и про пациента Писаку. Вопрос о личных взаимоотношениях главврача и медсестры, как и о платных записках-пропусках, он не поднимал.

Лев Борисович с трудом сдерживал досаду и выглядел далеко не интеллигентно. У Лизы Тимофеевны бледность на лице перешла в краску, а в глазах засветилась злая решимость.

Допросив других свидетелей, в частности, санитара Грабаря, Гордей закончил дознание. Главврач и медсестра попрощались со следователями холодно и заторопились по срочным медицинским делам До ядовито-зелёных ворот их проводил дежурный и, молча кивнув головой, понуро поплёлся назад.

- Что скажешь? – спросил Гордей Аксёна, усевшись в “УАЗик”.

- Наше дело мне напоминает липкую ленту: чем дольше висит, тем больше прилипает мух! Причём навозных становится всё больше.

- Тонко подметил! – похвалил сержанта капитан.

Он оглядел прощальным взглядом унылый больничный пейзаж, уселся поудобнее и прикрыл глаза...

 

* * *

Мирон Пужаный встретил Гордея с хмурым лицом. Выдавив невнятное приветствие, он даже не пригласил подчинённого сесть, а продолжил нервно барабанить пальцами по столу. Сизов давно не видел начальника в таком возбуждённом состоянии, поэтому вопросов задавать не стал, а молча уселся на стул.

- Напасть какая-то! – кулаком пристукнул по столу Мирон Миронович. – К твоему исчезнувшему Задии добавился ещё некий дедок из деревни... Скотное. Местная милиция, обыскав окрестности, вынуждена была обратиться к нам, в область, за помощью. Как это тебе?

- Зовут-то деда как?

- Коровин Пантелей Прокофьевич, от роду восемьдесят семь лет...

Пужаный стал перекладывать бумаги на столе, выискивая докладную записку топинского райотдела.

- В таком возрасте всякое может случиться, - высказался Гордей. – Разленились ребята – старика не могут найти. Может где окочурился и с Богом уже беседует...

- Да нет... – нашёл наконец нужную бумагу Мирон Миронович, - жена показала - что украли деда!

- Это как? – удивился Гордей.

- Да так. Вначале она заявила, что, мол, ушёл дед в соседнее село за поросёнком и не вернулся. Местный участковый съездил в ту деревню по собственной инициативе. Дедом там давно не пахло. Обратился за помощью в районное отделение. Ребята стали предметнее пытать старушку, и она созналась, что деда выкрал некий Ванька Быков, уроженец Скотного, дальний родственник, ранее судимый.

- Анекдот какой-то, - усмехнулся Гордей.

- Анекдот не анекдот, а реагировать надо. А у меня свободных людей нет. Бабуля же, жена деда, жалобы стала строчить на верх, чтоб её триста лет прожить в моей шкуре! Не успели начать поиски, а она уже жалуется. Ну и народ пошёл с этой демократией!

Пужаный Мирон Миронович принадлежал к старым и потому стойким беспартийным коммунистам. Демократические перемены встретил без восторга. Постперестроечный криминальный разгул только укрепил его мнение о предательстве интересов великой страны “зажравшейся партийной верхушкой”. Поэтому он частенько поминал недобрым словом “новые” ценности.

- В общем так... – уставился немигающим взглядом начальник на Гордея, - прервись на пару дней со своим грузином и смотайся в Скотное. Ты у меня спец по быту, поэтому, надеюсь, деда найдёшь быстро - живым или мёртвым.

- Мирон Мироныч! – опешил от такого поворота Сизов. – У меня же полный завал: проблемы нарастают как комок грязи по весне, а работников не хватает. Не сдвинулись ещё с Сироткиным, как исчез Задия. Да и версию с любовницей Кима Вагановича надо прорабатывать. В деле замешаны большие деньги...

- Обожди, родимый! – эмоционально перебил начальник. – Про свои успехи ты мне доложишь особо, чуть позднее. Вот-вот освободиться Ужов и забирай его к себе. А сейчас отвлекись слегка. Если бы не звонок мэра... Ты же знаешь: он отрабатывает имидж народного заступника и, если к нему поступил сигнал...

Как ни сопротивлялся Сизов, но Пужаный остался непреклонен. Отдав бумаги по делу деда Коровина, Мирон Миронович даже повеселел и бодро сказал:

- А теперь докладывай по Задии. Кстати, мэр Брехтич интересуется ходом следствия. Сроки пока не поджимают, я имею ввиду смерть Сироткина и побег Задии из психушки (остальное – мелочь), но... надо поднажать!

От такого послесловия Гордей внутренне возмутился, но вида не подал, а лишь вставил с заметной иронией:

- Да, теперь с Божьей помощью двинемся быстрее, учитывая, что Задия не сам сбежал, а его увели!

Это был удар в самое темечко, и Пужаный на время растерялся. Он сжимал пальцы в кулаки, кривил губы и пыхтел, как паровоз из популярного мультфильма (такое сравнение машинально пришло на ум Гордею). Потом виновато глянул на подчинённого:

- Тогда даю один день... Как хочешь, но с дедом дело закрой. Продолжай...

Рассказывая о поездке в психиатрическое лечебное заведение, Гордей сам осмысливал увиденное и услышанное там. Выводы напрашивались неутешительные. Если Задию, видного чиновника области, выкрали из закрытого учреждения – то уже сам этот факт взбудоражит не только область. “Удивительно, что Брехтич ещё не засуетился, - мелькнула по ходу мысль. – Очевидно, не доложили...”. Мнимый адвокат с помощником вели себя нагло и смело. Это говорит о том, что они не местные. Следовательно, Задия завязан с людьми из других регионов, может даже из столичного. А Бытин только начал отработку связей Кима Вагановича и на это понадобится немало времени... К тому же, в пределах города нужно поискать “адвоката” по его описанию... Охотничьи и деловые связи Сироткина, Кира Буффорд... – чем дальше перечислял Гордей то, что нужно “отработать”, тем темнее становился Пужаный.

- Разрослось дельце... – успевал повторять начальник.

Когда Гордей закончил, Мирон Миронович потеребил остаток волос на голове, разгладил усики и сказал:

- Развесьте по городу фотороботы “адвоката” и его помощника, составите ориентировки и подключите к поискам ГАИ. Возьми двух оперативников, по своему выбору, пусть последят за домом Задии и Сироткина.

- За оперативников спасибо, - приободрился Гордей. - Это существенная помощь. Я уже давно думал проследить за дачами наших фигурантов. Может статься, что деньги остались где-то там: либо – либо.

- Действуй! – напутствовал начальник, крепко пожимая на прощанье руку Гордею. – Но с дедом поспеши.

Выйдя в коридор, Сизов направился в свой кабинет: нужно было организовать составление фоторобота, ориентировок и связаться с ГАИ, для чего переговорить с Бытиным и Аней. Про себя отметил, что думает о девушке, как о своём сотруднике, и её отсутствие ощущалось. “Неужто привык? – мелькнуло в голове и теплом отозвалось в потаенном уголке души. – А ведь ничего в ней примечательного и нет, а нет ли?”...

С такими мыслями, которые на время отвлекли от предстоящих хлопотных дел, Гордей достал ключ и открыл дверь кабинета. В глаза бросилось, что окно плотно закрыто шторкой, чего он делал очень редко. Поморщившись, ощутил еле уловимый незнакомый запах. “Что за чёрт? Как будто кто-то побывал посторонний?... Ключи в двух экземплярах... Один у начальника... Запах не его, да и сказал бы... Уборщица моет и убирает при мне...”

Сизов растеряно стоял у двери и пытался понять: не чудится ли ему, что в его кабинете побывал посторонний!

 

Глава 11. Жук с бандой.

 

За сутки до изъятия Кима Вагановича из больницы, события набирали темп...

Полная луна с любопытством выглянула из-за кроны высокого тополя, возглавлявшего строй придорожных деревьев, когда кортеж Жука остановился в том месте, где дорога ответвлялась на Квашеное. Главарь пыхтя вылез из автомобиля, с подозрением глянул на луну, почему-то выругался и обратился к Крабу:

- Оставайся с тачками. Дальше не поедем, чтобы не нервировать скотину и деревенских трудяг. Мы с Бычком прошвырнёмся по селу ножками. Он здесь местный, так что разберёмся без проблем, так, Бычок?

- Попробуем... – стараясь придать голосу уверенности, отозвался Ванька.

Гнетущее ощущение вины и наплывающего страха не проходило, а только усиливалось. Если его нефтеносно-спиртовая идея окажется пустышкой – то несдобровать! В этом Ванька не сомневался.

В Квашеном ему приходилось бывать, но давно. Где искать Чирву, представлял смутно, даже не знал с кого и откуда начать. “Вольво!” – вдруг осенило голову, и он, приободрившись, повернулся к шефу:

- Есть зацепка, шеф, упрощающая дело: в наших деревнях дворы маленькие и если Чирва где-то застрял, то его колымага будет торчать у двора. Короче, надо смотреть “Вольво”.

- Правильно мыслишь, - похвалил Жук, - и я о том же...

Но идти по селу в темное время, когда луна опять спряталась, оказалось не просто, и Жук скоро пожалел, что оставил свой уютный джип. Озабоченные возникшими сложностями, они даже забыли про фонарь. Извилистая, ухабистая дорога при полном отсутствии уличного освещения, если не считать бледного света окон, так и норовила преподнести сюрприз: то яму подсунет, то коварную ухабину. Не меньше раздражал и волнообразный собачий лай. Ослабевая, он усиливался по мере приближения к очередной усадьбе. Матерясь и чертыхаясь, Жук шёл вперёд и всё больше злился на Бычка. Тот же понуро молчал.

На удивление, цели достигли быстро! Когда дорога слегка пошла вверх, из-за стога соломы выглянул чёрный остов автомобиля, уткнувшегося в невысокие ворота. Подойдя ближе, легко определили, что это “Вольво”! И хотя номеров разглядеть не удалось, но сомнений не возникло: откуда здесь, в деревне, могла взяться иномарка. К тому же дом, забор и прилегающая территория не создавали впечатление о зажиточности хозяина.

Заливистый лай отметил их приближение. Однако, стук в дверь и стенания беснующейся Берты результатов не дали.

- Странно... – засомневался Ванька. – Неужто никого дома нет? Может, ошиблись авто?

Жук засунул руку в правый карман брюк, проверяя наличие хитроумной финки в потайном кармане, затем настороженно оглянулся и прошипел:

- Тачка та, Чирвы. Это его баба японская на переднем стекле прилеплена. Что-то тут не так... Обойдём-ка хату и махнём во двор с тыла.

Предложение Жука было дельное, но не таким простым в воплощении. Обходить забор пришлось по канаве, заросшей дикой малиной, колючками и крапивой в человеческий рост. Жук, царапаясь, уже не выражался, а рычал, подражая собаке, разрывающейся в соседнем дворе.

Наконец, вышли к огороду, который прикрывался символическим плетнём. Уже тут Ванька учуял знакомый запах бражки. Он покрутил носом, пошмыгал, но о своих подозрениях ничего не сказал. Переступили плетень и приблизились то ли к сараю, то ли к затрапезной кухне с маленьким окошком, из которого струился слабый свет. Сивушный дух стал так силён, что его ощутил и Жук. Он искривился, сплюнул и прохрипел:

- Керосин гонят, ханыги!

Потом подошёл к окну и попытался заглянуть вовнутрь. Поелозив носом по треснутому стеклу, криво ухмыльнулся и пробасил, обращаясь к Ваньке:

- Наклюкались, робяты. Спят, как суслики в клетке!

- Сурки... – механически поправил шефа Бычок. – Надо взглянуть, что там у них. Ежели нагнали что путёвого, можно и конфисковать...

Жук утвердительно кивнул и смело направился к покосившейся, неплотно прикрытой двери. После короткого предбанника открыли следующую дверь и перед ними предстало нечто характерное и не раз виденное! У импровизированного стола, разметавшись на полу в окружении стеклотары, в унисон храпели Чирва и мужичонка в затасканном бушлате. На столе в беспорядке лежали карты, а между ними торчал стакан с мутноватой жидкостью. Тут же валялись остатки сала, хлеба, огурцов и иной деревенской снеди. Поодаль, возле печки, громоздилась конструкция, известная в народе и во внутренних органах как самогонный аппарат. Печка издавала слабое потрескивание, от змеевика струился парок, а из трубки, как при замедленной съёмке, медленно стекали капли в переполненный стакан. Над всем витал густой сивушный смрад.

Жук надул жирные губы, сплёл руки на груди и промычал:

- Ну и блевотина, Чирва! У меня нервы на пределе, а он здесь квасит с забулдыгой каким-то, вместо того чтоб дело делать. Таких приколов ещё не бывало!

Довольно шустро для своей полноты, Жук подскочил к Чирве и стал пинать его ногами. Ванька занялся мужичком, подняв его на ноги. Если Чирва признаков просветления разума не подавал, то Лёха Шалый очухался быстро. После мощной встряски, он открыл глаза и прогнусавил:

- Х-хлопцы... горючее кончилось... Приходите послезавтра...

После чего вознамерился снова прилечь, но успел увидеть угасающим взором, что его нового друга пинают. Лёха возмутился и остался в вертикальном положении на пошатывающихся ногах. В этот момент открыл соловые глаза Чирва.

- Бери его под руки, мать твою... – шипел Жук, обращаясь к Бычку. – Сейчас с ним разбираться бесполезно. Найди в карманах ключи. Затащим лоха в машину и пора в город: там уже Красавчик небось замаялся...

Чирва о чём-то невнятно лепетал, пока его тащили через двор, а Лёха, держась за столб калитки, вычитывал наглых ребят, пытаясь их усовестить Его поддерживала сучка Берта. Она уже не лаяла, а визжала и держалась в стороне от процессии, после того как получила солидный удар в бок. Деревенская тишина взорвалась шумом отъезжающего автомобиля, неистовым хором встревоженных собак и неожиданным мычанием забытого на лугу телёнка...

 

* * *

Дорога была пустынной и в свете фар казалась бесконечным туннелем со стенами из шпалеры деревьев и кустарников. Бычок ехал впереди на “Вольво”, Жук в своём джипе на заднем сиденье допрашивал приходившего в чувство Чирву. Постепенно вырисовывалась картина его неожиданного “прокола”.

- Карты подвели... – оправдывался Чирва, - и пойло крепкое...

- А ты, шоха долбанная, не знаешь, что азартная игра и крепкий керосин не совместимы! – брюзжал Жук. – Хренораздельно можешь растолковать, что узнал-то? Или пустой прогон?

- Никак нет! – разгорячился бандит, облизывая шершавые губы. – Когда выпили первую литру, которую, кстати, я честно выиграл в “триньку”, Лёха раскололся, что хмырь Матюха уже добрался до бензина. Матюха – это тот, который мне соломы навесил на уши, что дерьмом занимается, а не бензином.

- Ты повествуй по порядку, а не со средины! – злобно прервал Жук.

Чирва похлопал слезящимися глазами и попытался вспомнить, с чего начиналось его пребывание в Квашеном. Постепенно в его рассказе наметилось что-то связное.

 

От общения с Кулябкиным у Чирвы остался в памяти только запах навоза. Шалый же встретил гостя сдержанно-приветливо и быстро сообразил, что кому-то хочется самогонное дело поставить на широкую ногу, используя его опыт и наработки. Лёха так обрадовался, так горячо стал обсуждать перспективы будущего предприятия, что даже вспомнил свои страдания в камере, когда отсиживал “сутки” за незаконный промысел. Этот момент из жизни неожиданно вывел на общую тему - карты, как способ полезного и приятного времяпровождения в аналогичных местах. Когда же выяснилось, что Лёха не может быстро остановить процесс варения народного напоя и ехать с Чирвой, то последний согласился подождать. А чтоб время даром не терять, решили перекинуться в картишки. За интерес взяли... стакан производимой непрерывно горелки...

По ходу игры вспомнили Матвея, и захмелевший Лёха похвастался, что скоро их деревня прославится на весь мир. В это месте повествования Чирва слабо помнил суть: или Матвей уже нашёл нефть и осталось только научиться из неё гнать бензин и спирт, или нефть добывает из дерьма, для чего местный Кулибин изобрёл хитроумную “давилку”!

Мысли путались, налезали друг на друга и, чтобы к чему-нибудь прийти и как-то смягчить гнев главаря, Чирва решил: “Раз ищем нефть, значит дерьмовщик Матюха нашёл и пользует её”.

- Так что надо наседать на Матюху, - с трудом раскрывая глаза, лепетал бандит. – Собрался скрыть, гад, и воспользоваться...

Тут он запнулся, не найдя подходящего слова, и закрыл глаза.

- Это уже теплее... – задумался Жук и, оттолкнув завалившегося на него помощника, стал смотреть в окно.

 

* * *

Ресторан заполнялся посетителями постепенно. Новеньких было видно сразу: они, войдя в зал, останавливались и обменивались впечатлениями. И было от чего. Внутренняя отделка помещения отличалась оригинальностью, создавая ощущение присутствия в таверне средних веков, в которую неожиданно заглянул двадцатый век. Деревянные панели с причудливой резьбой, массивные столы с креслами, которые можно увидеть только в музеях; лакированная пивная бочка у входа, клетка с носатым разноцветным попугаем и телевизионный экран под потолком – вот неполный перечень того, что увидели Красавчик с Наташей. Витала тихая музыка и сновали бойкие официанты в фирменных костюмах.

Девушка невольно восхитилась увиденным и отметила, что давно не бывала в подобных местах. Красавчик находился на подъёме чувств и эмоций, отчего в высшей степени был галантен и внимателен. Рестораны, кафе, бары - были местом его “работы”. Но в последние дни не получалось попасть в привычную обстановку “праздника жизни”, где танцуя с очередной искательницей вечной любви, он наслаждался своей властью над женщиной.

Выбрав уютное место в конце зала, молодая пара полностью окунулась в романтическую атмосферу вечера. Учтивый парнишка-официант проворно их обслужил и вскоре Наташа уже блестела карими, умело подкрашенными глазками и весело рассказывала о некоторых эпизодах своей секретарской работы. Она стала привыкать, что в последнее время ей уделяют повышенное внимание мужчины. И предложение смазливого, слегка развязного парня, отдохнуть в приличном заведении девушку не удивило.

Красавчик, потягивая через соломинку сок (за рулём крепких напитков не потреблял), обдумывал, как начать нужный разговор. Когда насытились местными кулинарными изысками и станцевали пару танцев, Наташа сама затронула интересующую Красавчика тему.

Будто вспомнив, что в жизни есть не только весёлое, но и грустное, она нахмурила тонкие брови и сказала с явным сожалением:

- Мне сейчас вспомнился зам мэра Ким Ваганович. Он не раз, как настоящий кавказец, организовывал прямо в приёмной пышные застолья по разным поводам, например, по случаю окончания строительства здания какого-нибудь банка ( он ведал, в частности, вопросами строительства и земли). Была очень вкусная закуска, не говоря уже про вино, настоящее, грузинское...

- Что значит “организовывал”? А сейчас перестал?

- Да нет... С ним случилось несчастье, довольно странное: тронулся умом!

- Ух ты! С чего бы это? Кинули с ба... деньгами?

- Говорят, что так. А деньги замешаны с... нефтью! Да-да, - не дожидаясь удивления парня, высказалась Наташа. – И Сироткина, нашего крупного бизнесмена, из-за неё убили. Так думаем мы, простые людишки, хотя начальство делает вид, что замешана любовница Кима Вагановича.

- То есть ты считаешь, что этот, как его... Ким Ваганович замахнулся на нефть, а его кинули, да ещё и в психушку упрятали, чтобы не мешал, так?

- Ну... не знаю, - зарделась девушка и смутилась, что разговор принял серьёзный оборот.

Она вдруг подумала, что напрасно делится своими догадками с посторонним человеком: как оно ещё повернётся?...

- Это так, к слову, - нашлась она и предложила. – Пойдём потанцуем.

Красавчик расплылся в улыбке, энергично встал и подхватил партнёршу под руку. Он остался доволен: есть зацепка, шеф наверняка похвалит. Когда они вошли в танцевальный круг и, обнявшись, стали медленно перемещаться в такт мелодии, Красавчик увидел боковым зрением, как входные двери открылись и вкатился Жук, а за ним Краб и Бычок.

 

* * *

Рохля Даниил был в панике! Задия в психушке, а Сироткин в морге – такие шокирующие известия рушили все его планы. Происшедшее он связал с обнаруженной в области нефтью (в чём уже не сомневался) и приездом московских гостей. Какое себе отвести место в затеянной игре, Даниил ещё не определил, но чувствовал, что сил маловато.

Чтобы собраться и найти выход из создавшегося положения, приехал на заимку. Решил откушать свежину, побаловаться рыбкой и выпить пивка. Михеич встретил хозяина приветливо. Его устраивало, что Рохля чрезмерно не опекал охотничье хозяйство, чем егерь не преминул воспользоваться... Мечтал накопить денег и открыть собственный бизнес.

Уединившись в охотничьем домике, Даниил до позднего вечера смаковал пиво и всё думал тяжкую думу. “И посоветоваться не с кем... – огорчался он, вдыхая смолистый запах бревенчатого домика. – Скоро у нас начнётся, как в когда-то Америке: за нефтеносную землю не то что убивать будут, на куски резать, взрывать! А ведь дело того стоит. Кто будет первым, тому и миллионы достанутся”.

Мысли о богатстве разъедали душу и заставляли мозг работать интенсивнее. Неожиданно ему вспомнился эпизод далёкого детства.

 

Во дворе дома Даннил был самый старший среди малышей-дошкольников. Это давало ему право считать себя вожаком во всех играх и в решении детских споров на предмет обладания игрушками, лучшего места в песочнице, наличия ” строительных камней” и тому подобное. Но однажды в их среду затесался школьник третьего класса, неказистый Вадик Гунявый. Дав Даниилу пинка в спину, от чего тот растянулся, ткнувшись носом в песок, Вадик грозно провозгласил малышам, что отныне во дворе все и вся переходит в его подчинение. Собрав с детей дань: леденцы, монеты, засушенного жука-рогача и иное – самозванец удалился. Даниил, теребя ушибленный нос и поёживаясь, как от холода, стоял в стороне и тихо всхлипывал.

- Получил? – услышал он сзади хриплый голос деда Трофима, проживающего в одиночестве на втором этаже, а в данный момент прогуливающегося с неизменной палкой в руке.

Даниил обернулся, чтобы сказать старику что-нибудь обидное, но тот опередил:

- А ты не ерепенься! Вадька – пацан трухлявый, но супротив малышни молодец. Ежели не хочешь всю власть во дворе потерять, пристройся к нему. Слабый возле сильного становится крепче. Скажи, так мол и так, буду тебе помогать малявками понукать. Глядишь – он и согласится. И Вадьке выгодно, и ты вроде как за главного останешься. Так что покумекай малец...

Дед хитро прищурился, откашлялся и пошёл дальше, мерно постукивая полкой.

В следующий раз, когда вновь объявился Гунявый, Даниил поступил, как подсказал дед. На удивление, Вадик принял предложение понятливого пацана и назначил его своим замом. Так Рохля-маленький сохранил лидерство во дворе.

“Вот и выход! – радостно подумал Даниил, наполняя бокал пивом и возвращаясь из детских воспоминаний в суровую действительность, - надо примазаться к Жуку. Ему наверняка нужны люди, знающие местные особенности. А как до нефти дойдёт – будем смотреть...”.

Задерживаться Рохля не стал и заторопился выполнять задуманное. С Михеичем простился повеселевшим и ободрённым. Егерь кланялся хозяину, беспокоился, когда снова ждать, и прятал лукавый взгляд в бороду.

 

* * *

Не дожидаясь конца вечера, Красавчик улучил момент, пока Наташа посещала туалетную комнату, и шепнул Жуку, который расположился прямо у входа, что есть ценная информация. Шеф удовлетворённо кивнул и подал Красавчику записку, где был указан адрес.

- Заканчивай пьесу, отвози кралю и рысью на эту хату Будем ждать.

Через некоторое время Жук со свитой удалился. За ним заторопился и Красавчик. Только Наташа была слегка разочарована таким быстрым окончанием приятного вечера.

Бригада расположилась на окраине Бургорода в частном доме бывшего зека, по имени Антип. Был он стар, от дел отошёл, но по привычке крутиться в воровской среде, оказывая мелкие услуги многочисленным дружкам-братанам, с которыми когда-то “мотал сроки” в колониях. Жук был один из них и прибыл на постой.

Двор у Антипа был широкий, и в нём уместились все автомобили гостей. Посидеть и перекусить готовились на веранде. Престарелая жена Антипа уже суетилась, накрывая длинный прямоугольный стол. Ей помогал Бычок. Чирва сидел в туалете, откуда, время от времени, доносились гавкающие звуки. Жук и Краб, не дожидаясь, когда еда и выпивка будут на столе, открыли бутылку коньяка с этикеткой, извещавшей о его армянском происхождении, и неспешно попивали прямо из горлышка.

Жук чувствовал себя уставшим. Так было всегда, если дела или стопорились, или двигались медленно. Пока он не видел сколько-нибудь приемлемого результата поездки и временами жалел, что отвлёкся и послушал новичка. “Возможно, нефть тут и есть, но кто всем этим рулит и на кого наседать – пока неясно, - раздумывал главарь. – Может, Красавчик прояснит Время-то идёт, пора бы и за основное браться...”

Когда появился Красавчик, компания уже насытилась и изрядно выпила, за исключением главаря. Он не терял контроля ни над собой, ни над ситуацией. Похмелившись, не с первого правда раза, пришёл в себя Чирва. Он сидел в конце стола с опухшим лицом, соловыми глазами и пьяно улыбался. Впрочем Жук запретил ему больше пить, поскольку предстоял обстоятельный разговор.

Антип пригласил Красавчика к столу и налил штрафную, но Жук остановил радушного хозяина:

- Он не голодный, а нам переговорить надобно.

После чего они уединились в зале, рассевшись в мягких креслах друг против друга. Жук придерживался правила: вести серьёзные разговоры так, чтобы видеть глаза собеседника. Главарь достал из внутреннего кармана пачку американских сигарет, угостил напарника и, выпустив кольца дыма, приготовился слушать.

- Расклад такой, - начал Красавчик, не дожидаясь приглашения, - Сведения о нефти держатся в большом секрете. Если бы бикса сама не проболталась, мне бы с трудом удалось что-то выведать. Дела крутили зам мэра города, грузин Задия Ким, вместе с богатеньким Буратино, местным делягой Сироткиным Нилом. Они собираются выкупить (или уже выкупили, точно не известно) землю, это под Топинском, но пошли сбои, причём нехилые. Кима упрятали в психушку. Слух пустили, что на крупную сумму тугриков начальника нагрела краля, представительница американской компании “Шелл”! От чего мужик и поехал...

- Вон куда загнуло! – восхитился Жук. – Круто заворачивается...

- В том-то и вопрос. Нахлебников становится всё больше, дошло и до мокрухи: пока мы катались по деревням, ухлопали Сироткина!

- Знать, документы на землю были у него... – озабоченно сказал главарь, размышляя сам с собой. – Эта ниточка оборвалась...

- Кто занимается расследованием, узнал?

- Волкодав с приметной кликухой Сизов.

- Придётся с ним мосты наводить...

- Я думаю, пока ещё жив Задия, надо бы с ним потолковать. Чую нутром, что он косит под дурочку и наверняка в здравом уме.

- Вот с него и начнём. Тем более Антип знаком с порядками в психушке и их хозяином, так что просветит по теме... Этим мы и займёмся с Крабом. А вам с Чирвой – ему, проштрафившемуся гаду, теперь отмываться надо – Сизова надо пошманать про мокрушников Сироткина. Чирва, когда протрезвеет, понятливый становится. Так что обмозгуйте с ним, как подступиться к мусору.

Жук с наслаждением затянулся и медленно выдохнул, пуская кольца. Настроение улучшалось. “Главное – нефть присутствует и процесс идёт. С конкурентами разберёмся, не впервой...” – потекли спокойные мысли.

- Что узнали в деревне? – отвлёк голос Красавчика. – С чего это Чирва набрался: с радости или с горя?

- С дурости! Пока только дыму нагнал... Наехал на керосинщика, завязался на самогон в карты играть, лох недобитый! Выведал только, что есть в той деревне мужик, который докопался до нефти и уже бодяжит бензин. Его надо прижать, конечно, что бы хоть взглянуть, где это золото чёрное лежит. Но он шестёрка, подмастерье, любитель. Такого к ногтю быстро поставят и без нас. Мы его подключим к делу позднее, пока надо выходить на козырных тузов. Вот Задию и потревожим, проверим его умственные способности! И надо спешить, а то приберут несчастного раньше времени. Кто его знает, какие у босса карты на руках и во что он играет?

Со стороны веранды, послышался хриплый голос Антипа: старик пытался затянуть легендарную “Мурку”. Прокуренные лёгкие не позволили певцу вытянуть мелодию, и он, закашлявшись, дал “петуха”, выругался и предложил ещё выпить.

 

* * *

Поиски “москвичей” Рохля начал с родного ресторана-забегаловки “Грёзы в тумане”, вернее с её хозяина Жорика.

- Разговор есть... – шепнул он Хавакяну, когда зашёл в закусочную.

Жорик как всегда был приветлив и услужлив и предложил пройтись в свой кабинет. Зная, что Рохля за рулём не пьёт крепких напитков, прихватил минералку. Даниил, усевшись за массивный письменный стол и наполнив стакан водой, начал с главной новости:

- Про смерть Сироткина слышал?

- Как не слышать! И народ и радио говорит.

- Что думаешь?

- Бизнес – дело серьёзное. Конкуренция заедает. Кому-то перешёл дорогу, как говорят русские, или поперёк горла встал...

- “Москвичи” не замешаны, что скажешь?

- Нет... – завертел головой Жорик. – Не похоже. Они проторчали возле меня целый день. Помогли выручку за день сделать. Убийцы так себя не ведут – давно бы исчезли.

- А не подскажешь, как с ними связаться. Может краем уха дослушался, куда умотали?

Хавакян забегал тёмными большими глазами:

- Зачем они тебе? Хочешь сработать на опережение, не дать загубить свой бизнес?

- Ну... где-то так. В общем, нужно поговорить.

Жорик ещё подумал немного и сказал:

- Извини пожалуйста, но выйди на минуту...

Рохля возражать не стал, поняв, что Хавакян хочет позвонить. Он вышел в маленькиё коридорчик, откуда хорошо была видна рабочая суета заведения: заходили и выходили посетители, сновали официанты. Всё же подошёл к двери и приложил ухо, но толстая, обитая железом, она хранила молчание. Тогда Даниил стал нервно прохаживаться. Его смущало, насколько правильно он принял решение связаться с Жуком. Однако, воспоминание о нефти смягчили колебания.

Жорик появился неожиданно, казалось, он всё время был в коридоре.

- Тебя будут ждать здесь, в моём ресторане, в семь вечера.

- Ну, спасибо. Буду должен, если обернётся так, как нужно.

- Получится, - обнадёжил Жорик и добавил. – Рыбка заканчивается, дорогой, вот об этом не забудь.

Расстались довольные собой.

 

В полседьмого Рохля сидел в “Грёзах” за крайним столиком и, пережёвывая тоненькую трубку, лениво потягивал фруктовый коктейль. Всеми силами он пытался скрыть напряжение и лёгкую дрожь во всём теле. Когда ресторанные часы пробили семь, он даже вздрогнул и чуть не подавился. Через минуту открылась дверь и вкатился Жук с Крабом. Даниил подхватился и заспешил к вошедшим.

- Ты что ли стрелку забил? – подозрительно осмотрел Рохлю Жук.

- Да, есть предложение посотрудничать. Прошу к моему столу.

Пока усаживались, Рохля сделал заказ. Он уже чувствовал себя увереннее. “Ни такой он и страшный, этот Жук, как вначале показалось...” – отметил про себя Даниил. Главарь же был настроен по-деловому и предупредил, что времени в обрез, но от рюмки коньяка не отказался.

- Вы прибыли узнать насчёт нефти... - решительно начал Даниил.

- С чего ты взял?

- Слухами земля полнится... Да и что в наших вшивеньких болотистых краях может заинтересовать солидных людей из самой столицы! – закинул леща Даниил.

Жук сделал важное лицо и, не говоря ни да ни нет, поторопил собеседника высказаться по существу. Рохля, хотя сбивчиво, но выложил все свои познания и предположения о нефти в районе. Упомянул, естественно, и Сироткина, и Задию. Последний наиболее заинтересовал Жука, и он попросил подробнее остановиться именно на заме мэра города. Сообщение о смерти Сироткина, которое Рохля приберёг под конец беседы, на удивление, не озадачило главаря и дало информацию к размышлению.

Особенно нового от Рохли Жук не услышал, но подумал, насколько полезен может оказаться этот “проныра”.

- Связи в Бургороде имеешь? – перебил он Даниила.

- Есть кое-какие...

- Сможешь узнать, на ком конкретно нефтяная земля числится?

- Если пошевелиться...

- Вот и пошевелись. Сделаешь дело – своё получишь. Ежели нужна будет помощь в чём, поможем. А сейчас даю одну минуту: доложи вкратце про себя.

- Бизнес у меня мелкий: рыбалка, охота... Думаю расширяться.

- На нефти! – ухмыльнулся Жук. – Ладно. Дело выгорит – в обиде не оставлю, работёнку всегда найду возле себя. Вижу, мужик ты понятливый, бойкий. Только не вздумай двойную игру вести! Не люблю...

Жук решительно поднялся и, не прощаясь, в перевалку направился к выходу. За ним, как живая стена, - Краб. Даниил шёл последним. Окончание разговора ему не понравилось...

 

* * *

Проведенной операцией по изъятию нервнобольного чиновника из закрытого больничного учреждения Жук остался доволен. Даже то, что пришлось вне плана прихватить суетливого соседа, некоего Марка, по прозвищу Писака, его не смущало. А попал последний в компанию с Кимом Вагановичем после тайных переговоров с Жуком.

Когда “адвокат” вошёл в палату и объяснил, кто ему нужен и для чего, Марк попросил аудиенции с “главным”.

- Возьмите и меня - я вам очень пригожусь! – рвал на груди затрёпанный халат Писака и, указывая глазами на Кима Вагановича, шептал: - Только выслушайте меня...

Жук, который слабо отличал душевнобольного от нормального, согласился переговорить с настырным, на вид вменяемым, пациентом. От него узнал, что в долгих беседах с Задией, и в нудных прослушиваниях его сонного бреда, Писака поимел ценную информацию, которая поможет следствию, а адвокату тем более, спасти несчастного чиновника высокого областного ранга!

“Действительно, - подумал главарь, - неизвестно, насколько удастся раскрутить Задию, и насколько он чокнулся, а этот шустряк наверняка кое-что подскажет”. Так Марк очутился на свободе, о чем давно мечтал. Информация, накопленная за время пребывания в больнице, давила немилосердно. Не помогало даже общение с Холмсом, который нанял Марка своим осведомителем и обещал поспособствовать освобождению. Нежась на мягком сиденье джипа, Писака поведал Жуку свою историю пришествия на больничную койку.

 

Марк работал в скромной должности учителя труда в одной из школ Бургорода. Преподавал сапожное ремесло и считался покладистым и тихим сотрудником. Одевался соответственно как сапожник: серый, постоянно засаленный пиджак, аналогичного качества брюки и толстокожие ботинки летом, а зимой - кирзовые сапоги. Из-за патологического чувства справедливости стал хроническим анонимом. Подмечал многочисленные огрехи и недостатки в работе администрации и своих коллег, старательно записывал наблюдения в специально заведенную толстую тетрадь, обобщал сведения и составлял анонимные письма в соответствующие инстанции: прокуратуру, райисполком, облисполком.... Если реакции не наблюдалось, отсылал выше! Иногда и до столицы дописывался, были планы связаться с европейским парламентом... ООН!

Труды даром не пропали: проверки школы настолько участились, что даже школьная уборщица, по совместительству ответственная за звонки, упитанная тётя Груня, устав от частого мытья полов, как-то двусмысленно высказалась:

- Похоже завёлся в нашем школьном болоте стукач! Ещё со сталинских времён известно, что эта порода саморазводящаяся и потому трудноистребимая. Однако ж, я до него, болотного писаки, доберусь.

При этом тётя Груня воинственно потрясала шваброй перед изумлёнными школьниками и учителями, ещё не пришедшими в себя после очередной проверки, и старательно давила на кнопку звонка.

Марк так увлёкся писаниной, что от неуёмного усердия сам и пострадал. Как он накатал жалобу на учителя труда, который ворует подмётки и клей, и использует труд учеников в своих “личных целях”, сейчас, по случаю умственных затруднений, не помнит. Впоследствии оказалось, что правдолюбец имел в виду своего коллегу из второй смены, юркого и весёлого по жизни, преподававшего, кстати, столярное дело.

Тот осенний день Писака запомнил в двух цветах: чёрном и белом. С самого утра у него было лёгкое помутнение в затылочной части головы, вызванное окончанием выборов мэра Бургорода. По этому поводу собирался написать в центральную избирательную комиссию целую петицию с солидным перечнем нарушений избирательного права на участке, расположенном в их школе. Тем более, что председателем комиссии была ненавистная Марку директриса. К несчастью, обернулось всё по-другому... Нагрянула комиссия из РАЙОНО с проверкой трудового обучения и воспитания детей.

Всё бы ничего (обувь, приготовленную для продажи, он представил как образец высокого мастерства своих учеников), да подвело утреннее помутнение. Когда заканчивали проверку, он неожиданно выдал, обращаясь шёпотом к лысому, серьёзному толстячку, руководителю комиссии:

- Извиняюсь за реплику, но в полученном Вами письме имелось в виду столярное дело...

- Так это вы просигнализировали? – опешил лысый.

И хотя Марк сделал вид, что его не так поняли, что он не то хотел сказать, но... тётя Груня к третьему уроку уже знала имя стукача! После обеда того же дня, проходя в глубокой задумчивости мимо звонка, Писака получил удар по голове деревянным предметом, как потом отмечалось в милицейском протоколе, со следами влаги и истлевшей материи фабрики “Заря коммунизма”,

С чёрными чёртиками в глазах и звоном в черепной коробке, Марка доставили в областную поликлинику, где его надолго окружил белый цвет, перешедший в оттенки ржавой решётки краевой психушки.

- Так ты профессионал-стукач! – обрадовался Жук. – Знать не напрасно мы тебя прихватили.

- Да я знаю такое!... – гордо замотал головой Марк, намереваясь продемонстрировать свои познания, но почувствовал резкую боль в висках и умолк.

- Счас приедем на место там и доложишь, не торопись... – добавил Жук с ухмылкой.

Автомобиль свернул с центральной улицы в проулок и уже медленнее поехал по ухабам в направлении дома Антипа. Вокруг пестрели разноцветные заборы и дома частного сектора. Поражало красочное разнообразие ворот и калиток. Понять их гармонию можно было только неординарным умом и авангардным вкусом. Каждый владелец усадьбы изощрялся самостоятельно, пытаясь подчеркнуть свою индивидуальность, отчего эта красочная палитра начинала угнетать. У Жука даже голова закружилась. Он мотнул головой, отвернулся от окна и сплюнул под ноги...

 

Глава 12. Поездка в село.

 

Село Скотное встретило рёвом бычка, привязанного возле дороги у крайней хаты. День только начинался. Солнце извещало о себе острыми лучами, которые, пронзая облака, деревья, кустарники, слепили глаза. Холмы, поля, дороги укрывали длинные рваные тени. По-видимому, бычок пасся в одиночестве впервые, поэтому не привык к утренним солнечным шалостям, к непонятным предметам, двигающимся по дороге, и был напуган.

Сизов ехал один, не считая шофёра “УАЗика” Сёмки Лунева. Увидев, что к горлопану-бычку спешит крестьянка, он попросил притормозить. Женщина для летней поры была одета основательно: толстый платок, резиновые сапоги и землистого цвета куртка из тех, которые были очень популярны в последние годы советской власти. Эти особенности одежды Гордей отметил с грустью.

Выглянув в окно, он поинтересовался, где живёт Коровин Пантелей. Женщина задумалась, зашевелила губами, перебирая в уме многочисленных Коровиных, потом поинтересовалась:

- Это не Пантюха-Хитрый?

- Старик за восемьдесят лет, - уточнил Гордей.

- Тогда он, Хитрый, - удовлетворённо закивала головой селянка и вдруг вскрикнула: - Так его ж украли на днях. Говорят, замешан наш, скотный, Ванька Быков!

- Вы что-то знаете об этом? – уже заинтересовался Сизов и вылез из машины, - Зовут-то Вас как?

- Марья я, Коровина...

- Сизов, следователь из области...

- Следователь? Ах, да... деда искать. А дело это тёмное. Люди думают, что всё началось со столетия Евстигнея, Ванькиного деда. Долго они с Пантюхой вместе за столом сидели, пили и о чём-то спорили. Ванька, он же в тюрьме сидел и, видать, нахватался замашек бандитских. Мы считаем, что всё дело - в самогоне!

Сизов сделал удивлённые глаза, и Марья сразу же пояснила:

- Секрета тут нет. Его лиходея, Лёху Шалого, вся милиция знает, но поделать ничего не может. А всё потому, что купил её, Лёха, за ту же горелку. А гонит он её из опилок на огромадном прессе. Отчего получается самогон для мужиков дюже полезный.

Женщина разгорячилась, дойдя до этого места повествования, и сняла платок, из-под которого рассыпались, на удивление, густые каштановые волосы. Оказалось, Марья выглядела довольно молодо.

- Видать Хитрый расхвалил самогон и нахвастался, что знает, как его Лёха учиняет. К слову сказать, Ванька после пьянки побывал на ферме с Евстигнеем у разбитных доярок. Это приезжие девки подрабатывают, наши ежели распутничают, то втихаря! Потом сказывали, что их, мужиков, еле выпроводили. Вот, что Лёхина горелка делает! Столетнего деда к молодайкам потянуло.

- И как он, дед, не оплошал? – развеселился Гордей.

- Я ж говорю: еле выпроводили, - заулыбалась и Марья. – Замучили баб! Так вот, сказывают, бандиты заинтересовались Лёхиным самогоном и выкрали Хитрого, чтобы узнать, как к Шалому подобраться сподручнее. Так говорила жена Пантюхи... Сидора.

- Минуточку... – остановил женщину Гордей и достал свой блокнот, - надо отметить кое-что. Ванька Быков говорите, бандиты...

- Да-да... - кивала Марья.

“Это упрощает дело, - подумал Сизов, - сидевшего преступника как-нибудь вычислим...”

Разговор с Марьей оказался настолько основательным, что последующее общение с женой Хитрого Сидорой, бабой с елейным голоском, ничего нового не внесло. Старушка выглядела перепуганной, путалась в показаниях, и всё оглядывалась на дверь, словно кого-то ждала. Уточнив детали, строго наказав Сидоре сообщить ему и в местную милицию, в случае появления мужа, Гордей отправился к родственникам Ваньки Быкова.

Прежде всего его заинтересовал дед Евстигней: взглянуть на долгожителя было интересно само по себе. И надежды оправдались. Гордея встретил среднего роста, сухощавый, но крепенький, как высохший дубовый сук, старик. Седая поросль на лице и её редкие кустики на голове, напоминали лишайник, укрывающий всё отживающее и усиливающий возникшее сравнение. Тем не менее, дед выглядел энергичным и доброжелательным, что не часто бывает со стариками.

Он неподдельно обрадовался такому важному гостю. Милицию ждал давно и удивлялся, что никто до сих пор не поинтересовался его мнением и соображениями по поводу похищения Хитрого, в котором замешан его правнук Ванька. “Ну, не интересуются – и не надо! – досадовал дед. – Сам и с места не двинусь. Делать мне больше нечего, чем по милициям шататься!” И вот, вспомнили и о нём!

Чтобы никто не отвлекал и не мешал, пригласил Гордея в сад. Уселись на лавочках за опрятным столом под старой раскидистой яблоней. Как хлебосольный хозяин, Евстигней сначала угостил гостя свежим молоком и только потом начал рассказывать. Сизова приятно поразило, что долгожитель имеет полный рот зубов и говорит довольно внятно для своего возраста.

- Ванька попал в тюрьму по глупости, как всегда бывает с молодыми безусыми пацанами, - описывал дед правнука. – Наш род Быковых супротив Коровиных завсегда был крепче. А Ванька и эти нормы перекрывал. Ещё в школе штангу тягал такую, что крепкие мужики не могли осилить. Задок гружёной телеги без натуги приподнимал. Сила хлопца и подвела под тюрьму. Заспорил однажды - дело было на пасху, народ маленько подвыпивши – что любое бревно сможет перекинуть через забор играючи. Компания молодёжи, в которой крутился Ванька, раззадорилась (а спорили на ящик “бормотухи”) и не откладывая в долгий ящик склонили парня кинуть бревно у первой встретившейся хаты. Оно, ежели б не спешили да были потрезвее, может и пронесло, а так... – дед огорчённо махнул рукой. – Провёл свой показательный номер Ванька у двора бывшего колхозного бригадира, Фомы Фомича. Тот после развала колхоза, от сильных переживаний болел сердцем, давлением и нервными приступами. В сей момент, когда Ванька шуганул бревно через забор, Фома кормил курей во дворе. Упавшее с неба бревно разбило в лепёшку цыплят и повергло бригадира сначала в бессознательность, а потом в кончину. Как установили врачи, причина смерти – разрыв жилы на сердце от сильного потрясения! Сначала Ваньке давали за неумышленное убийство восемь лет, но он так обиделся за приговор, что с наручниками кинулся на судью и чуть ни прибил его. За что получил двухлетнюю добавку.

Евстигней вытер бороду, налил себе и гостю молока в цветастые кружки и продолжил:

- Пантюха, по кличке Хитрый, на моём столетии проболтался Ваньке про Лёхин самогон, отчего и пострадал, сердечный. Лёха-то развернул такое производство, что и милиция не может справиться! Что говорить о других....

- И Вы считаете, что Ванька позарился на этот самогон, вернее, на технологию его приготовления? - уточнил Гордей.

- А на кой Пантюху выкрадать. В нашем селе он считается лучшим другом и сбытчиком горелки Шалого. А тот в последнее время ушёл в подполье и так просто к нему не подступишься. И мыслю я так: Ванька в Москве с новыми дружками занялся бизнесом, а выпивка – самое доходное дело, как известно. Отсюда и ноги растут.

- Значит, надо искать вашего Ваньку здоровяка, отсидевшего в колонии десять лет за неумышленное убийство, - подвёл итог беседы Гордей.

- Так, да не совсем... – хитро усмехнулся старик и прошептал, оглядываясь. – Хитрый-то сбёг от Ваньки и его дружков!

- Откуда такие сведения?

- Ко мне прибежал, к кому же ещё. Задумал Хитрый отсидеться и пока не показываться домой. Дело, говорит, – серьёзное, зашибить могут ребята. Вот до чего язык может довести.

- Так он прячется у Вас?

- Э нет... Где скрывается я сообщу при одном условии: ни одна душа, кроме Вас, не должна про то знать. Не дай бог убьют родственника, печать на всю жизнь.

- Ну уж, не сгущайте краски, сердечный родственник. Наверное Лёхин самогон уникален, но не настолько, чтобы из-за него людей убивать. Поверьте мне и моему опыту как следователя. За это пойло могут драться друзья-алкоголики, а бизнесменов, как Вы упомянули, возможно интересует технология, но при чём тут Пантелей Прокофьевич? Разбираться будут с Шалым. Однако, я Вам, брат мой во Христе, клятвенно обещаю, что всё останется между нами.

Последнее, как и упоминание Христа, оказалось для Евстигнея наиболее убедительным, и он рассказал, что Хитрый скрывается в топинских болотах, на охотничьем островке. Дорогу туда знают немногие, в их числе и сам Евстигней.

- Тогда едем на болото, - решительно сказал Гордей. – У меня времени в обрез, деда надо найти и дело закрыть.

Евстигней, было, заартачился, ссылаясь на неотложные дела по дому, но доводы Сизова и наличие “УАЗика”, на котором обещали привезти обратно, убедили старика.

Когда отъезжали от Скотного, подул прохладный ветерок и с запада надвинулась лохматая, иссера-синяя туча. По просёлочной дороге вздыбился вихрь пыли и, завиваясь кольцами, понесся по колеям в поле, засеянное подсолнухами. Словно испугавшись от такого нашествия, они склонили золотистые головки к земле и уныло закачались. “Не хватало нам ещё дождя!” - забеспокоился Гордей. После беседы с Евстигнеем , в него вселилась надежда, что пропавшего старика найдёт быстро, возьмёт с него расписку и дело закроет. Но... останется невыясненным вопрос с Ванькой, его дружками и Шалым. “Перешлю на местных...”, - решил Сизов, вглядываясь с тревогой в дождевые облака. Уже на подъезде к лесу, встретившему людей недовольными глухими стонами, посыпались редкие капли.

Автомобиль въехал в лес и тут же остановился: дорога, словно споткнувшись, упёрлась в подсохшую лужу и на этом закончилась. Сёмка подвернул правее и заглушил двигатель. Евстегней с натугой вылез из автомобиля, шумно высморкался, взглянул на неприветливое небо и обнадёжил:

- Дождик-слепец! С утра было прохладно, так что дождя быть не должно.

- Желательно... – неожиданно разговорился водитель, обращаясь к Сизову. - Если задождит – не выедем!

Гордей ещё раз посмотрел на тучи, нахмурился:

- Будем уповать на Бога и деда... – и обратился к Евстигнею. - Долго ещё путешествовать?

- Километра два...

Оставив Сёмку, отправились по приметной тропке вглубь. Шли долго, обходя какие-то заграждения, ямы, засыпанные листьями и ветками; перепрыгивали через узкие ручьи, текущие, казалось, ниоткуда. “Километра два...”, - с досадой поминал деда Гордей, обходя очередную лужу. Их путешествию казалось не будет конца...

Болото появилось резко: между мелкими камышами заблестели покрытые тиной и листьями водяные разводья. Громче заквакали лягушки, стали появляться тучки настырных комаров, по деревьям и кустарникам засуетились маленькие птички, перекликаясь причудливой трескотнёй. Лес заметно поредел и стало видно посветлевшее небо. Тучи уходили, а на листьях уже играли повеселевшие лучи солнца. Где-то крякнула утка и послышалось хлопанье крыльев о воду. Болото жило своей устоявшейся жизнью.

Дед уверенно обходил воду и умудрялся идти по сухому. Гордей шёл за ним шаг в шаг и пока не замочил свои лакированные туфли. Однако корил себя, что не прихватил сапоги в деревне. Но Евстигней, словно отгадав мысли следователя, успокоил:

- Доведу без мокроты, не волнуйтесь гражданин начальник!

Прошли ещё немного и старик воскликнул:

- А вот и она, заимка! Мы в ней во время войны партизанили. Было времечко...

Домик, словно сказочная избушка, утопающая в высокой траве, кустарнике и низкорослых деревьях, открылся перед ними. “Да тут совсем и не плохо!” – подумал восхищённо Гордей. Пройдя ближе, разглядел подобие заборчика из жердей и хиленькие сарайчики. В этот момент стало темно, налетел внезапный ветер, деревья заскрипели раскачиваясь и с раскатом грома хлынул дождь.

- Ну, дед! – воскликнул возмущённо Гордей, вспомнив пророчество Евстегнея, и не оглядываясь, пригнувшись побежал к избушке-домику.

. Когда Сизов взбежал на крыльцо и взялся за ручку двери, отставший дед крикнул:

- Не спеши, парень! Дай-ка мне...

Но Гордей уже открыл дверь и вступил в сенцы. Дальнейшее произошло мгновенно: громыхнул, очевидно гром, из глаз посыпались искры и наступила полная бессознательная тьма......

 

* * *

За окном лил дождь. Периодически сверкали молнии, гром грохотал так, что стёкла дрожали, вызывая мысли о конце света или хотя бы о начале этого процесса.

В своём кабинете Пужаный Мирон Миронович с явным напряжением мыслительных, нервных и физических сил слушал мокрого по самый пояс, с остатками глины на брюках и туфлях, Сёмку Лунева, водителя Сизова. Пустяшное дело с пропажей деда, которому только на печке греться да молочко попивать, могло обернуться крупными неприятностями. Теперь и следователь Сизов пропал да где - в болотах! А это уже не шутки. “Какого чёрта тебя понесло в трясину! – мысленно ругал он капитана. – Ну узнал, что дед живой и где находится, отфутболил бы местному участковому – пусть разбирается со своими подопечными да следит за порядком получше, мать твою... – ругался про себя Пужаный. – С этим Сизовым в последнее время одни напасти: что ни поручишь, всё проблемы!”

- Ты-то хоть почему не отговорил от этой поездки, мать твою. Видел же, что дождь собирается? – сверкая глазами, накинулся начальник на водителя.

- Дед-проводник подкузмил, - оправдывался Сёмка, - обещал, что дождя не будет.

- Проводник... – протянул Мирон Миронович успокаиваясь. – Иди отмывайся и позови Ужова.

- Есть позвать Ужова! – беря под козырёк, оживился Лунев, щёлкнул пятками туфлей, по-военному чётко развернулся и вышел из кабинета.

Пужаный поёрзал на стуле и обхватил голову руками, стараясь сосредоточиться. Его не покидало ощущение, что тихая и спокойная жизнь кончилась. Опыт подсказывал, что все эти убийства и похищения не к добру. “Пора к делу подключать Ужова, - решил Пужаный. – Он хотя и моложе Сизова, но везучее. Во всяком случае в последнее время...”

 

Егор Ужов, следователь данного отдела УГРО, имел чин лейтенанта и являл собой тип успешно двигающегося по служебной лестнице человека. В жизни Егора всё шло заранее определённым порядком: рождение, детсад, школа, юридический факультет и работа в соответствии с полученной специальностью. Удачно женился на дочери доцента кафедры бургородского университета, народил двоих детей, девочку и мальчика.

В коллектив областного урозыска влился легко и органично, раскрыл несколько преступлений. Одно из первых было неординарным и связано с “бандой” подростков-тимуровцев. Началось с того, что по городу поползли слухи о появлении хорошо организованной банды, которая “чистила” квартиры. Именно слово “чистила”, понятое в контексте воровского жаргона, и сыграла шутку над дежурным милиционером неким Тупининым. Остальное было делом обстоятельств и непомерного усердия молодого следователя. А всё начиналось так...

Предшественник Ужова, предпенсионного возраста следователь, приехав на первую “обчищенную” квартиру, установил, что у пенсионерки Дутовой в квартире побывали неизвестные, после чего пропало мусорное ведро, несколько тряпок и веник! На то, что в помещении аккуратно выметено, помыто и пропылесосено, занятый нерабочими мыслями милиционер не обратил внимание. Ввиду незначительности самой кражи, дело прикрыли. Но... чистка продолжилась и приняла характер пандемии.

Пужаный рискнул и, отстранив “пенсионера”, поручил “тимуровцев” дипломированному специалисту, начинающему следователю Егору Ужову. Тот с юношеским энтузиазмом и задором взялся за свое первое самостоятельное дело. Не прошло и нескольких дней, как банду накрыли и арестовали всех, в том числе и главаря. Им оказался заслуженный человек, прошедший афганскую войну, имеющий все юбилейные награды, бывший армейский повар, по имени Митрофан.

Ярый поклонник советской детской литературы, особенно Гайдара, он решил по образцу его известной книги создать свой тимуровский отряд. На эту мысль натолкнуло бедственное положение многих ветеранов, немощных, одиноких, оставленных государством на произвол судьбы. А что такое лишения, когда для солдат не из чего простого брандахлыста сварить, знал хорошо. К тому же имел немало друзей инвалидов-афганцев.

В общем, собрал Митрофан пацанов от десяти до восемнадцати лет и начал “чистить” квартиры немощных и страждущих стариков. Технологию отработали нехитрую. Пока выбранный для благого дела пенсионер отсутствовал (скажем, гулял вечерком или бесплатно раздавал советы друзьям по несчастью) кто-нибудь из малышей проникал в квартиру через форточку, открывал изнутри дверь, и команда принималась за уборку. Орудия труда: тряпки, швабры, даже пылесос - как правило, брали свои. Но иногда случались накладки, вызванные детской нерасторопностью и необходимостью работать быстро, а именно, по ошибке забирали с собой указанные орудия, принадлежавшие осчастливленному пенсионеру. Когда же ветеран являлся домой и обнаруживал, что в доме что-то не так, да ещё и некоторые вещи исчезли, то, естественно, возмущённый звонил в милицию.

Слово “чистка”, понятое Тупининым буквально, и Ужова сбило с толку и настроило соответственно. Удивлённый наглостью преступников, обижавших немощных людей, он не сразу вник в суть “чистки”. Особенность, что грабят исключительно пенсионеров, Егор уловил с ходу и на этой основе разработал свой план. Когда “банду” поймали и установили всех “обиженных”, только тогда Ужов понял, чем занимались ребята во главе с “афганцем”. Митрофана всё же осудили: дали условно год и отправили на поруки тем же “пострадавшим” ветеранам, ребят оправдали, но дело вышло резонансным, и Егор получил первую благодарность от Пужаного.

 

- Вызывали? – оторвал от невесёлых раздумий вошедший в кабинет Ужов.

Штатский тёмный пиджак, белая рубашка с чёрным, в белую полоску галстуком, выутюженные брюки и начищенные до блеска казённые ботинки подчёркивали аккуратность молодого следователя. Выглядел он озабоченным и слегка уставшим.

- Садись... Как там у тебя “гаражное” дело двигается?

- Работаем. Есть оперативные наработки, надеюсь, скоро выйдем на исполнителей...

Не дослушав фразу, начальник выпалил:

- Тут Сизов влип, вернее, завяз в... болоте. Поехал по моему поручению выяснять в село Скотное обстоятельства исчезновения одного деда и сам... Нужна помощь. Найди Бытина и поезжайте с Луневым к этому болоту: надо капитана спасать или искать, не знаю! – с раздражением закончил Мирон Миронович и прямо глянул на Ужова.

Тот замялся, собираясь привести контраргументы в пользу своего “гаражного”, но привыкший быть исполнительным только пожал плечами и сказал:

- Тогда дам необходимые указания своему помощнику Клюеву и... срочно еду за Сизовым.

Пужаный облегчённо вздохнул и заулыбался: нравилась ему понятливость и беспрекословность Егора. Его беспристрастный, холодный взгляд хотя иногда и коробил начальника, теперь же показался как никогда к месту. От сердца слегка отлегло и даже в плечах полегчало. Мирон Миронович встал из-за стола, крепко пожал руку Егору и по-отечески пожелал успеха. Лейтенант развернулся идти к дверям и чуть не столкнулся с Аней Точилиной!

 

* * *

В голове невыносимо шумело, в нос били запахи разнотравья, спина, руки и ноги занемели и покалывали. Сизов открыл глаза: над ним возвышался деревянный потолок, по которому в полумраке прыгали тени; из глубины дома доносились приглушённые голоса. Свет обеспечивался, скорее всего, керосиновой лампой, о чём напоминал примешивающийся к сенному характерный запах. Попытался пошевелиться – оказалось, что руки и ноги связаны, причём настолько крепко, что верёвки впились в тело через одежду. Он поморщил лоб, мотнул головой и заёрзал, извиваясь всем телом. Тут определил, что лежит на широкой деревянной кровати в куче засохшей травы. Повертел глазами: перед ним в ногах чернела печь, слева - глухая бревенчатая стена, справа свисала на проволоке занавеска неопределённого цвета и материала. Чуть приподнял голову. Под кроватью что-то зашевелилось и раздалось мычание, какое издают люди, когда рот чем-нибудь занят. Постепенно мысли стали собираться воедино и начал припоминать последние события.

“Очевидно, когда входил в дом, получил удар по голове и теперь связанный лежу за печкой. Евстигнея, похоже, тоже повязали и уложили под кровать, как меньшего по габаритам, - обдумывал Гордей, пытаясь выстроить хоть какую-нибудь логическую цепь происшедшего. – Остаётся определить: кто и с какой целью обошёлся с нами так сурово!”

Голоса стали громче, и капитан, откинув голову на траву, прислушался. Писклявый, хмельной голос недовольно бубнил:

- Мы с тобой базарим уже весь вечер, а так ни к чему и не пришли! Пора на что-то решаться...

Фраза закончилась замысловатым матом, утробным звуком глотательного движения и последующим чавканьем.

- Понимаешь... Кузя, утопить мы их можем, но спешить с мокрухой нельзя, всегда успеется. Итак, одна уже повисла... А тут - мент. Очнётся – надо выяснить: какого хрена сюда припёрся, да ещё и с дедом. Ты же знаешь, шеф мечется по серьёзным делам. Вдруг появление мусора имеет к этому касательство.

Это голос был грубее и принадлежал довольно крупному мужчине.

- А по мне, пока были в отрубе – в болото их и без будущих проблем! Болото есть болото: любой может сгинуть в трясине, - негодовал в ответ писклявый Кузя.

За окном блеснула молния, ворвавшись в дом яркой вспышкой. Потом так громыхнуло, что избушка вздрогнула, и с потолка посыпалась труха прямо на Гордея. Стряхнув мусор, он попытался сесть, продолжая слушать. Неизвестные поговорили ещё немного, поругали непогоду и сошлись на том, что надо подождать утра. Надеялись на прибытие некоего “шефа”.

Сесть Гордею не удалось, и он еле успел притвориться беспамятным, когда незнакомцы заглянули за занавеску. К тому времени шевеление и мычание под кроватью стало достаточно назойливым.

- Ты смотри, Саня, этот ещё в отключке! – подивился тоненьким голоском тот, что звался Кузей. – А дедок очухался и мычит как недобитый телок, – хохотнул он.

- Давай-ка вытащим деда, что-то сильно суетится! – предложим басом Саня.

Когда вытащили Евстигнея из-под кровати и поставили на ноги, он сумел выплюнуть кляп.

- Что ж вы, окаянные делаете? Почто мордуете нас, невинных? – набросился старик на своих мучителей. – Чем мы вам дорогу перешли?

- Стихни, папаша! – прикрикнул Саня. – Скажи спасибо, что ещё на белом свете стоишь. Будешь много базикать – порешим! Чего размычался?

- Да я, хлопцы, - замялся дед, - того... связанным и с кляпом неёмко как-то, и по нужде надо бы...

- Так бы сразу и сказал, что укакался! – загоготал Саня, а за ним заскулил Кузя. – Гайда на двор! Заодно и просвежишь свою башку под дождиком.

Послышалась характерная возня, открылись со скрипом двери и в дом ворвались влажные запахи леса и болота. Снова громыхнуло, дождь усилился, а потом резко перестал. На мгновение установилась тишина... А потом, нарастая, стали накатываться странные звуки. Вначале они напоминали волчий вой, а потом на пике громкости перешли в гомерический фантастический хохот!

- У-у-у! Ха-ха-ха!... Вах... вах... вах!

От этого воя у Сизова сжалось внутри и в памяти невольно всплыли картины из американских фантастических фильмов про инопланетных монстров. Очевидно, такие внеземные ощущения появились и у стальных “островитян”.

Они втащили в дом ворчащего мокрого деда, засунули ему в рот тряпку и снова затолкали под кровать. При этом в голосах и облике мужиков проскакивал скрытый страх. Особенно переполошился Кузя.

- Что бы это могло значить, а? Сань?

- Болото тусуется... – натянуто ответил друг, старательно скрывая дрожь в голосе. – Здесь такое бывает. Помнишь нам шеф басню рассказывал про здешние привидения. Народу за века утопло не меряно – вот и вылезают их души из трясины, особенно в непогоду... Тесновато становится бедолагам...

- Так то ж басни!

- Во всякой брехне есть доля правды, - философски заметил Саня, - так что давай-ка дверь...

На полуслове он замолчал и стал прислушиваться и принюхиваться. Искривился и Кузя.

- Что за гадость такая в нос лезет, а? Сань?

В ответ послышался замысловатый мат, чертыханье, натужное чихание. Противно заскрипела дверь. Звуки на миг замерли, а затем послышался надсадный кашель, хрипы, стоны, сопровождаемые стуками тяжёлых шагов и грохотом падающих тел. Всё это слушал за занавеской Гордей, ощущая, как в нос проникает запах тухлых яиц, от чего голова закружилась, а перед глазами поплыли красные круги “Так и задохнуться можно”, - пытался сохранить сознание Сизов, напрягая тело и делая попытку встать. Он уже понял, что с их захватчиками что-то произошло фатальное, возможно вызванное противным газом. Когда удалось, преодолевая удушье, сесть, занавеска открылась и заглянуло нечто ужасное! Гордей понял, что пошли галлюцинации. В голове затуманилось, и он завалился на кровать...

 

* * *

- Что с Сизовым? – сдерживая частое дыхание, поправляя разметавшиеся на голове волосы, выпалила с порога Аня, обходя Ужова. – Я слышала - он пропал?! Можно и мне присоединиться к поискам? Всё-таки я человек не совсем посторонний, к тому же корреспондент...

- Не спешите, товарищ газетчик, - поморщился Пужаный, - найдём мы вашего Сизова. Обычный рабочий момент. У нас такое иногда случается. Хотя... если очень хочется поучаствовать, присоединяйтесь к лейтенанту Ужову, не возражаешь, Егор?

Задержавшийся в дверях Ужов, неопределённо пожал плечами:

- ...Если прикажите...

- Договорились, - удовлетворённо кивнул головой начальник.

Вскоре знакомый “УАЗик” мерил километры по мокрому асфальту в направлении к Скотному.

 

Низенький деревянный дом Евстигнея располагался в окружении более внушительных усадеб своих многочисленных детей, внуков и правнуков. Родня, да и вся деревня, знали о приезде накануне к старику милиционера, интересующегося исчезновением Хитрого. Его отъезд на “УАЗике” восприняли с пониманием, но когда столетний дед не вернулся к вечеру, да и ещё после сильной грозы, заволновались. С утра стали звонить в районную милицию. Там ничего вразумительного ответить не могли – мол мы к этому не причастны - и отослали в область. Заволновались больше... И тут вовремя подоспел тот самый “УАЗик”, но уже с Ужовым и Аней. Вначале родственники обрадовались – подумали, что пропавший вернулся, - но выяснив, что приехала другая милиция, всполошились! Сошлись, что прояснить вопрос, куда направился Евстигней с Сизовым, может жена Хитрого, баба Сидора, поскольку вся эта катавасия закрутилась по поводу её мужа.

Сидора встретила гостей с видом затравленного зверька. Рот её кривился, глаза блестели влажной плёнкой, а руки мелко дрожали. Без всякого приветствия, увидев Ужова в форме, она запричитала:

- Пропал мой родимый, пропал сердечный...

Стенания старушки нагнали уныние и на Аню, а Егор, который всегда профессионально-спокойно относился к человеческому горю в самых разных его проявлениях, стал успокаивать Сидору и выяснять детали, а также вопрос: для чего друг семьи, дед Евстигней, повёл Сизова к болоту?

Старушка отвечала туманно, путано. Было видно, что она боится говорить правду.

- Поймите, - убеждал Ужов, - если вашему мужу угрожает опасность, то только мы сможем ему помочь. Иначе его найдут те, кто за ним охотится и неизвестно, чем это кончится!

Старушка хмурилась, сморкалась в затасканный узорчатый платок и постоянно вытирала глаза. Тогда вмешалась Аня и напомнила, что к судьбе её деда добавилось ещё две судьбы, и от Сидоры многое зависит.

Слова взволнованной молодой женщины оказались убедительнее, чем логика мужчины. Старушка вдруг вскинула мутноватые глаза со сверкнувшей искрой и сказала решительно:

- Ах! Пусть меня простит Пантелеюшка, но видать делать нечего – скажу: ...на острове он хоронится, что среди болота. Туда мужики и направились. Уже вернулись бы, да ливень помешал... наверное. Дорогу туда знают немногие и то старики, отжившие свой век. Я не раз, в войну ещё, бывала на острове, дорогу знаю хорошо...

- Вот и прекрасно! – посветлела Аня улыбкой. – Едем с нами.

- Мокровато ещё, можем не пройти... – засомневалась Сидора. – Хотя... дождь был сильный, но короткий.

- Едем, - решительно выпрямился Ужов. – На месте сориентируемся.

Баба попросила несколько минут, чтобы угомонить своё немногочисленное хозяйство и наказать соседям присмотреть за домом. После чего “УАЗик”, разогнав по дороге пернатую живность, устремился к трассе.

День приближался к обеду, солнце уверенно припекало, и земля под его лучами высыхала, исходя лёгким паром. Воздух насыщался густыми запахами влажных листьев и трав и приятно дурманил голову.

 

* * *

Необычно лазурное, яркое небо слепило Гордея. У него щурились глаза и перехватывало дыхание. Изо всех сил он пытался разглядеть девушку, которая стояла совсем рядом, но, освещённая солнцем, казалась прозрачной и бестелесной, отчего черты лица не угадывались. Гордей протянул руку, словно прицеливаясь, и шагнул вперёд. Ноги передвигались с трудом, будто их что-то держало. Неожиданно дышать стало легче, и он увидел, что ему машет рукой Аня! “Как ты здесь очутилась? – обрадовано спросил Гордей, сделал ещё шаг и почувствовал, что по телу разливается истома, а тяжесть уходит. “Сейчас оклемаешься, гражданин начальник!” – неожиданно грубоватым голосом сказала Аня и стала теребить Гордея за плечо. “Что с твоим голосом?” – хотел он спросить и открыл глаза: над ним склонился Евстигней, чуть поодаль стоял другой старик с бородой по самые глаза, которые хитро сверкали... одним оком. На плечи бородача был накинут грязно-зелёный плащ с капюшоном, на ногах чернели закатанные по колени охотничьи сапоги, а в руках блестело двухствольное ружьё.

- Вот так бы давно! – снимая со лба Гордея мокрую тряпку и помогая ему сесть, одобрительно сказал Евстигней. – Маленько надышался, сердечный, болотным газом, а тут ещё и Пантюха напугал своим нечистым рылом, - озорно глянул Евстигней в сторону бородатого..

Действительно, Пантелей Коровин-Хитрый, был похож на лесное привидение: плешина с реденькими седыми волосами на голове и взлохмаченная бурая борода были усыпаны кусочками листьев, травы, веточек и даже тины. В сочетании с малиновым раздутым носом и глазами – одним прищуренным, а другим, горевшим жёлтым огоньком, утонувшим в бордовой глазнице, - навевали жутковатый образ типичного лешего или водяного!

Гордей улыбнулся усталой детской улыбкой и попросил воды. Хитрый согласно махнул рукой и, шустро обернувшись, принёс деревянный ковшик. Вскоре Гордей сидел на кровати и, отпивая маленькими глотками жидкость, отдающую болотом, медленно приходил в себя. Он тряс головой, прижимал к глазам мокрую тряпку, чихал и откашливался, разминал тело и ждал, когда пройдёт головокружение. Неприятный запах улетучивался, благодаря сквозняку, который просачивался через отдушину, устроенную в углу дома, и открытую дверь. Старики тем временем уселись по бокам и по очереди, довольно горячо, азартно перебивая друг друга, рассказали о том, что здесь произошло.

 

Пантелей-Хитрый, сбежав от банды Жука, справедливо рассудил отсидеться некоторое время на этом островке, расположенном в центре топинских болот. Здесь с партизанских времён отечественной войны сохранилась основательная избушка с подвалом и печкой. Только старый дружок, дед Евстигней, который помог перебраться в болотное убежище, да жена Сидора знали местонахождение Хитрого. Первые дни дед провёл как на базе отдыха: вспоминал боевую молодость, понемногу охотился, собирал ягоды и грибы. То что в избушке попахивало жилым духом, имелись продовольственные запасы и иные следы человеческого пребывания, списал на охотников. А так как сезон на уток ещё не наступил, то гостей не ждал.

Но однажды произошло непредвиденное. В тот день Пантелей приморился больше обычного, лёг поздно и проспал утреннюю зарю. Разбудили деда два парня, одетые в полувоенную форму защитного цвета. Один из них был здоровый увалень с хриплым басом, другой – пониже ростом, худощавый и с тоненьким противным голоском. Оба были с одноствольными ружьями спортивного типа.

- Ты чё тут делаешь, отче? – забасил высокий.

- Разлёгся в чужой хате, как в своей собственной! - пхнул дулом ружья в грудь старика писклявый. – А ну вставай!

Дед замигал глазами, не зная что ответить, но проворно вскочил с кровати и поспешно натянул резиновые сапоги. “Вот не везёт! – корил себя Хитрый. – Не успел от одних сбежать, как попал к другим. Насела, видать, напасть на меня. Говорила Сидора – сходи в церковь, хоть постой в святом месте, пока служба идёт, покрестись да свечку поставь за своё и моё здоровьё - может и отвелись бы козни злодейские, сатанинские. Ан нет! Не вышла из меня ещё советская закваска атеиста, грабли ей по лбу!”

Парни усадили деда за стол и стали выпытывать: кто он такой? Как здесь очутился? С какой целью? И кто ещё знает про остров с избушкой? Вели себя как хозяева этих мест, к которым зашёл незваный гость, поэтому Пантелей решил прикинуться простачком-незнайкой.

- Охотился я, заблудился – вот и набрёл на энтую избу, будь она неладна! А как выбраться не знаю... Может Вы теперя подмогнёте, - чесал реденькое темечко Хитрый.

- Кличут тебя как и где проживаешь? – басил увалень.

- Тут недалече, в Квашеном... – врал старик. – А прозывают... Покофьевичем...

- Ладно, папаша, - переглянулись настороженно парни, - говоришь: охотился и заблудился. Что ж, поможем заблудшему, как не помочь... Пошли!

- Счас, ребятки! – засуетился Хитрый. – Только вещички свои возьму, охотничьи...

- Не беспокойся, отче, - отозвался щуплый, толкая деда прикладом, - мы сами их поднесём!

- Да-да, сынки... – опасливо оглянулся Пантелей, прикидывая: куда бы дать дёру от чрезмерно заботливых прохиндеев.

Он видел, что его ведут совсем не к тропке, а к болоту. Парни были настолько уверены в себе, что несколько ослабили бдительность. Они приотстали и что-то тихо обсуждали. В Пантелее же проснулся былой партизан! Он напрягся, собрался с силами и, улучив момент, резво кинулся в заросли низкорослого кустарника, из-за которого выглядывали хиленькие стволы раскидистого ивняка.

Парни не ожидали от старика такой прыти и на мгновение растерялись. Первым опомнился рослый: он вскинул ружьё и закричал:

- Стой, ханурик! Убью!

- Да стреляй же! – завопил тоненьким голоском второй, забыв про своё ружьё. – Лапши он нам навесил: знает старый сучок эти места, знает!

Раздался выстрел, потом второй. Вскоре послышался захлёбывающийся крик боли, панического страха и плеск воды от падающего тела. Все эти звуки сопровождало неожиданное эхо. Парни уже продрались сквозь кустарник, ориентируясь по крику и, войдя в воду, остановились тяжело дыша. Перед ними открылась картина типичного болотистого пейзажа: островки мутной воды между торчащими кочками, стволы уже засохших и ещё зеленеющих деревьев, метёлки камышей и лохмотья грязновато-зелёной тины. Как завороженные, уставились в то место, где на воде исчезали последние круги и выходили из тёмной трясины воздушные пузырьки.

- Хана папаше! – выдохнул рослый.

- Больше гадить не будет... – добавил писклявый.

Парни устало вышли на сухое место, отряхнули сапоги и направились к избушке.

- Надо доложить шефу про дедка... Боюсь, что хата наша спаленная. Хорошо, если дед не соврал.

- Не спеши, Кузя! Будет лучше, если всё останется между нами...

 

Но бандиты не учли партизанский опыт Хитрого, который ловко сымитировал и разыграл спектакль со своим ранением и гибелью в болотной трясине.

Издав в ответ на выстрелы предсмертный крик, дед слепил из грязи солидный калач и швырнул в воду Пока злодеи-хлопцы пробирались сквозь кустарник, схоронился в камышах. Возникшие на воде круги и последующие пузыри незадачливые преследователи без сомнения приняли за явные признаки ухода старика в мир болотных существ.

Убедившись, что злодеи вернулись в дом, Хитрый расхрабрился (злость вдруг взяла на отморозков, начиная с Жука) и не стал покидать остров, а решил за ними проследить. Не побоялся устроиться в подполье, куда проник, отодвинув снаружи камень, один из тех, что служили своеобразным фундаментом. На такой смелый шаг Хитрого подтолкнули воспоминания о войне, партизанах, с аналогичным случаем. Дело было так...

Нашёлся в селе Скотном предатель, некий Афоня, который за тысячу немецких марок и мешок муки согласился провести немцев-карателей к партизанскому штабу, устроенному на охотничьем острове. Партизан успели предупредить о готовящейся акции, и они покинули остров. Хитрый же убедил командира отряда оставить его, чтобы примерно наказать и захватчиков, и предателя. Успеху возмездия способствовало приближение дождей, которые предсказывал старый солдат Анисий, служивший ещё при царе. Вернее, говорили об этом его ноющие ноги, пережившие все тяготы царской и красноармейской службы: ранения, морозы, многокилометровые переходы, марши и тому подобное.

Немцы с предателем-проводником благополучно перебрались на остров. Было их около двух десятков (остальные остались на краю болота охранять и прикрывать от возможных неприятностей).

Природа благоволила Хитрому. Не успели немцы подобраться к избушке, как внезапно налетел ветер, небо укрылось несущимися громадами туч, орудийным залпом ударил гром и после яркой молнии хлынул ливень! Немцы не пожелали мокнуть и торопливо завершили операцию по окружению и проникновению в партизанский штаб-домик. При этом остались довольны благополучным исходом. То, что партизан не застали, не уничтожили, рядового немца-солдата особо не волновало – пусть начальство страдает. Руководил захватом очкастый, с отъеденным, лоснящимся лицом, обер-лейтенант.

Набившись в избушку, солдаты разместились кто где смог. Изголодавшиеся вояки, пережидая дождь, налегли на походные припасы. У кого-то объявился “Шнапс”, и атмосфера под стук дождевых струй и шум ветра из военной перешла в домашнюю. Только молодой офицер да Афоня-предатель выглядели озабоченными. Первый переживал, что не застали партизан - а так хотелось отличиться! А второй воспринял последнее как дурной знак и постоянно прислушивался и принюхивался, испытывая нарастающий нервный озноб.

А беспокоиться было от чего! Подвыпившие немцы особо не обращали внимание на посторонние звуки, списывая их на непогоду. Но Афоня-то слышал от бывалых охотников байки, что болото здешнее “чудит” и выкидывает иногда потусторонние финты. И хотя этим россказням особо никто не верил, но...

Первые болотные “вздохи” заставили затрепетать трусливую душу Афони.

- Господин лейтенант, надо уходить отсюда: беда может статься! – попытался уговорить немца Афоня.

Тот с трудом понимал русскую речь, но по виду проводника определил, что он о чём-то беспокоится и предлагает оставить остров. Немец понятливо кивнул головой, указал пальцем в потолок, имея в виду небо, и развёл руками: мол подождать надо конца дождя, не мокнуть же? Впрочем, обер всё же выглянул из дверей избушки, оценивая обстановку. И тут в домик хлынул такой резкий запах, что немец опёрся об открытые двери и, зажав нос рукой, стал медленно сползать на пол. Короткая паника началась и среди солдат. Но было поздно...

Дальнейшее было для Хитрого делом партизанской техники. С самодельным противогазом, сделанным из куска материи и древесного угля, он, убедившись, что звуки в доме притихли, смело вылез из подполья и перевязал весь отряд вместе с Афоней.

Немцы, оцепившие болото, так и не дождались своих и решили, что Афоня, как когда-то крестьянин Сусанин, завёл солдат в топь и сгинул с ними. Вернувшись в село, они спалили дом предателя. Больше никто не пострадал, так как Афоня жил один на самом краю села, а жители хоронились в лесу.

Пришедшие на остров через сутки партизаны подивились смелости и отваге Пантелея, расстреляли предателя Афоню, а пленных немцев поместили в самый дальний лагерь и до конца войны использовали как рабочую силу.

 

Саня и Кузя, не дождавшись своего шефа, покинули остров. Однако Хитрый подслушал их разговор о намерении вернуться, поэтому приготовил встречу. В частности, пристроил над дверью бревно, которое падало на голову всяк входящему.

По закону коварной подлости в тот день явились на остров вначале Гордей с Евстигнеем, а затем - Саня с Кузей. Хитрый в тот момент, когда пришибло Сизова, наводил порядок в подвале. Услышав стуки, не стал спешить появляться на белый свет и как оказалось не зря. А вот Евстигней, склонившийся над пострадавшим следователем, прозевал “лиходеев”. Отчего был обездвижен. После чего их обоих связали и разместили за печкой, разделив горизонтально сеткой кровати.

- Хорошо болото подмогло, да мой вид лешака! - ухмылялся Хитрый. – А так неизвестно, чем бы всё кончилось. Эти прохвосты убьют и не скривятся!

- Да уж... – поддакнул Евстигней и обратился к Гордею. – Легшает?

- В голове шумит, но... уже не так, - бодрился Сизов, моргая веками и мотая головой, пытаясь разогнать серую пелену, стоящую перед глазами. – А бандюги где?

- Связанные лежат в сарайчике для дров!

Хитрый хотел ещё что-то добавить, но со скрипом открылась дверь и на пороге появился мужчина в сером плаще и охотничьей шляпе. Старики умолкли, Хитрый непроизвольно сжал ружьё и настороженно уставился на вошедшего. Гордей ещё раз махнул головой и вгляделся. У него была профессиональная память на лица. И хотя видел этого человека только мёртвым, а потом на фотографиях, но сомнений быть не могло – в домик вошёл Нил Сироткин!

Голову Гордея тупо пронзило, в глазах потемнело и, теряя сознание, он успел подумать: “Хорошо же меня стукнуло! Да и болото постаралось...”.

 

Глава 13. Бандитское дознание.

 

Ким Ваганович, как и положено сошедшему с ума, отнёсся безразлично к тому, что его забирают из больницы неизвестные люди. Он казался замкнутым, погружённым в свои глубокие думы и чувства. Время от времени, пока ехали, хмурил лоб, словно что-то вспоминая, причмокивал, высказывался по-грузински и опять замыкался в себе, опуская голову на грудь.

В этот раз застолье отложили, и для серьёзного разговора разместились в зале Антипа. Жук вальяжно раскинулся на широком диване, Краб застыл у дверей, а Задия с Писакой - на стульях за столом. Остальные бандиты развлекались в карты на веранде. Ким Ваганович по-прежнему был безучастен, а Писака в нетерпении ёрзал. Тикающие мерно настенные часы, жужжание бьющейся о стекло окна мухи, пытающейся найти выход на волю, и слабый сквознячок действовали успокаивающе.

- Докладай, палатный стукач, что усмотрел и выведал у грузина? – зычно начал Жук, развеяв домашнюю идиллию. – Только не торопись и внятно...

Писака выпучил глаза, набрал в лёгкие воздуха и как двоечник-первоклассник, сидящий за последней партой, начал говорить, глотая слова. По мере того, как он говорил, его дыхание всё же выровнялось и речь стала плавной и даже логичной.

- ...Так, значит, вот... Когда такого уважаемого человека поселили ко мне в палату, я естественно обрадовался: будет с кем пообщаться, а может, и воспользоваться его положением и связями в целях улучшения обслуживания со стороны персонала больницы. И вначале мои надежды оправдались...

- Ближе к делу, не разводи воду на киселе! – поправил говорливого Марка главарь.

- Так вот, к делу... Бумаги! Запросил больной Ким Ваганович кипу бумаг и гору ручек. Я сам большой любитель писать, как Вы уже знаете, но... не в таком же количестве. Хотя сообщить высшему начальству было о чём! К примеру...

Жук начал багроветь, щёки надулись, а жирные губы задвигались во вращательном движении: сначала по часовой стрелке, потом – в обратную сторону. Он явно изготовился гаркнуть! Но Марк прочувствовал ситуацию и не стал развивать необъятную тему о сложных перипетиях богатой на события жизни богоугодного заведения.

- Да, Ким Ваганович... сразу же начал кропать письмо некоей Кисе, по-моему... Это имя он часто упоминал и во сне вместе с Англией. Связь туманных островов с данной женщиной я не уловил, поскольку разговор шёл на гортанном языке, как я догадываюсь, на грузинском...

- А про нефть ты что-либо слышал или читал, пиявка ушастая! – взорвался Жук.

-...Было! – испуганно вскрикнул Писака.

Он никак не мог понять, почему сведения, доказывающие вменяемость и мыслительную способность Задии, не хочет внимательно и терпеливо выслушать адвокат! В течение этого плодотворного диалога зам мэра сидел с видом полной отрешённости, смотрел в одну точку и слегка покачивался взад-вперёд. “Чокнутый!” – с сожалением отмечал главарь. Писака же воодушевился и продолжил:

- Была заявочка в центральное патентное бюро на открытие... нефти в районе Топинска! А так, об этом...

- Подробнее про заявку: на чьё имя, координаты места нефтеносного! – ревел Жук, раскачиваясь в кресле и судорожно сжимая его спинки обеими руками.

- Так Вас интересует нефть? – засветился детской, до предела искренней улыбкой Марк. – Была записка к не менее известному человеку в нашем городе, богатому бизнесмену-олигарху Нилу Сироткину!

- Где записка? – рыкнул главарь.

- Съел...

- Чего? – приподнялся Жук.

- Уважаемый Ким Ваганович, написавши указанный выше документ, несколько раз перечитал, аккуратно скомкал и – съел! Но... – довольно заулыбался Писака, - я успел уловить содержание.

И тут ожил Ким Ваганович! Он перестал качаться, глянул безумным взором на Писаку и громко произнёс, ломая акцентом слова:

- Ты о чём это, генацвале? Что несёшь? Какой записка? Кто кушал? Думай башкой, когда говоришь!

Разгневанный Задия толкнул в бок опешившего Марка и явно вознамерился кинуться на него с кулаками. Но Краб среагировал мгновенно – как будто ждал чего-то подобного – и, шагнув от двери, придержал Задию за плечи.

- Ага! – злорадно рявкнул Жук. – У нашего свихнутого началось просветление в мозгах. Молодец, Краб, остепени начальника. Только не дави сильно... А ты, продолжай: что в записке-то было нацарапано?

Писаку реакция зама мэра смутила, но не надолго. Желание высказаться и показаться полезным человеку, представляющему закон, перебороло возникшее чувство неуверенности. Он пугливо посмотрел на Задию, отодвинулся вместе со стулом и продолжил:

- ...Ким Ваганович писал Нилу Сироткину обратиться от его имени к мэру Брехтичу Лазарю Петровичу и сообщить ему... Здесь я не разобрал... – развёл руками Писака, - по-моему речь шла об участке леса!

- Уже веселее! – заволновался Жук.

- В самом конце упоминалась нефть...

- Смысл? Что было про нефть? – разгорячился главарь, даже багровое пятно на правой щеке запылало.

- Слово было рядом замысловатое... Помню, начиналось на “б”... Ощущение чего-то туманного...

- Ну-у-у... – вытягивал из Писаки Жук.

- Не разобрал... – уныло пролепетал Марк и затравленно оглянулся на Задию.

Ким Ваганович зашевелился в объятиях Краба и вдруг захохотал, дёргаясь всем телом. От интенсивного смеха у него даже слёзы выступили.

 

* * *

По дороге в Бургород Рохля обдумывал, как проще и быстрее выведать: на ком числятся или кому принадлежат болота под городком Топинском. Самому вопрос с нефтью не поднять, а вот кусочек (или кусок?) нефтяной отхватить нужно непременно. Впрочем... жизнь подскажет! Даниил строил грандиозные планы и будущее стало казаться более светлым.

Насчёт связей в Бургороде Рохля, конечно, прихвастнул перед Жуком. Со смертью Сироткина оборвалась и та ниточка, на которую возлагал большие надежды. На данный момент его успокаивало, что московский гость не заинтересовался рыбхозом, который Даниил уже считал своим. Остались детали и немного времени, чтобы рыбное предприятие обанкротилось. Процесс разложения шёл давно, успешно ускоряясь и направляясь в нужное русло директором Замуляевым Гасом Ивановичем. Его партнёрство с Рохлей не афишировалось, но было в последнее время на должном уровне, что проявлялось, в частности, в совместной охоте и других невинных забавах.

Выяснить принадлежность болот Даниил собирался просто, а именно: провести душевную беседу с секретаршей Наташей и истратить на неё некоторую сумму денег.

Приехав в областной центр, Рохля оставил свой “Жигуль” на стоянке исполкома и насвистывая очередной хит Аллы Пугачёвой про то, как “за монеточку, за таблеточку сняли нашу малолеточку”, купил у жизнерадостной краснолицей пенсионерки, торгующей цветами на углу, букет гвоздик и бодро отправился к зданию мэрии.

Хотя в приёмной было много народу, но девушка узнала этого вертлявого, но щедрого на шоколадки и цветы посетителя, и выкроила время с ним поговорить. Её в очередной раз приятно тронуло внимание деловых мужчин.

- Чем могу быть полезна? – улыбаясь подошла Наташа к Рохле, который пытался изображать на своём лице набор чувств, которые так любят женщины: лёгкое восхищение, немое обожание, заметное преклонение перед важностью и значительностью занимаемой ими должности, а главное, отмечал достоинства женщины букетом цветов!

- Наташенька! В последнее время Вы стали фантастически меняться... в лучшую сторону: какие волосы, какие глаза! Я просто с трудом узнаю скромную практикантку!... И как бы нам уединиться на несколько минут? Мне очень нужна Ваша помощь! – сказал пылко Рохля, подавая букет и отгораживая секретаршу от назойливой тучной женщины.

- Молодой человек! – возмутилась тучная. – Здесь, наверное, очередь существует!

Наташа переменилась в лице, строго глянула на негодующую и урезонила её:

- Это человек из аппарата мэра! Прошу не указывать мне... – и, вновь улыбнувшись, мило ответила Рохле. – Подождите в коридоре. Я сейчас.

Даниил ждал не долго. Вышедшая скоро Наташа открыла дверь рядом с приёмной, и они оказались в уютной комнате с мягким диваном, кожаными креслами, столиком с телефоном и толстыми шторами на высоких окнах. Чувствовалось, что помещение предназначалось для конфиденциальных встреч.

Чтобы разговор проходил предметно и закончился результативно, Рохля сразу же выложил перед девушкой коробку конфет и зелёную бумажку с изображением невозмутимого американского президента. Привычно засмущавшись, даже слегка покраснев, Наташа с благодарностью приняла презенты.

- Наташенька, родная! Мне срочно, просто позарез, нужно узнать: кто на данный момент является хозяином топинских... болот?

- Болот? – вскинула глаза секретарша усиленно соображая над смыслом странной просьбы. – А что, они кому-то нужны? Не приходилось слышать о ценности этих... болот. Там же одни комары, мухи и непролазная топь! Впрочем...

Девушка запнулась, видя горящие глазки Даниила и его молчаливую непреклонность.

- С вопросом этим не сталкивалась, но сделать кое-что можно... Да, позвоню-ка в “земельный” отдел Аллочке, она моя новая подруга.

- Прямо сейчас! – кинув взгляд на телефон, дожимал Рохля.

Наташа замялась, но мужчина достал из дипломата сверкающую замысловатой пробкой и разукрашенную яркими этикетками бутылочку французского коньяка. Это подстегнуло и ускорило процесс дальнейшего продвижения вопроса.

Аллочка обрадовалась звонку подруги и сразу же поделилась сногсшибательной новостью – она разводится! Обсуждение новости продолжалось бурно и явно затягивалось. Рохля начал нервничать. На том конце провода, очевидно, тоже кто-то занервничал, поэтому Аллочка стала прощаться. И тут Наташа проявила свой талант секретарши и успела передать подруге необычную просьбу. Аллочку, как ни странно, не удивил “болотный интерес”, и она обещала на следующей неделе прояснить вопрос. Наташа опять что-то помурлыкала и время сократилось до... получаса.

- Ну спасибо... – вытер пот со лба Рохля и достал из дипломата две хрустальные рюмки.

- Я на работе... – замялась Наташа.

- А я за рулём! – отмёл сомнения Даниил, откупоривая бутылку. – Мы по капочке, так, для настроения и удачного дня.

После выпитой рюмки, Рохля рассказал пару пристойных анекдотов про Чапаева, крокодила и мартышку; мимоходом поинтересовался, кто заменяет свихнувшегося Задию, сделал девушке пару комплиментов. Полчаса пролетели незаметно, и телефонный звонок заставил Рохлю вздрогнуть. Информация от Аллочки удивила больше всего Наташу:

- ... есть негласное указание – кого, пока не выяснила, - провести углублённые работы по оценке болот и уточнению их площади и границ. Хотя... – запнулась Аллочка, - мне тут подсказывают, что некая фирма “ГлуБур”, будто бы собирается заключить договор на аренду то ли всего болота, то ли части с прилегающим лесом...

- А, чья это фирма? – зашептал на ухо секретарше Даниил, который всё время прислушивался к разговору, приблизив ухо к трубке телефона.

- Фирма чья? – повторила Наташа.

В ответ послышался шёпот, так что Рохля уже не расслышал.

- ...можно только гадать...

Когда озадаченная Наташа положила трубку, Рохля чуть не расцеловал девушку. Ему показалось, что он получил исчерпывающую информацию. Теперь ясно, кто лидирует в гонке за обладание болотом!

- Да, - переспросил он зардевшуюся девушку, - кто фирмой-то командует?

- Думаю, сам Брехтич! Но это предположение...

- Вон как! – несколько сник Рохля, но тут же подумал, что мэр, возможно, по зубам столичному гостю. А самому будет тяжко справиться...

Выходили из келейного кабинета с разными чувствами: Наташа выглядела задумчиво-обескураженной, а Рохля, в целом, остался доволен: есть чем отчитаться перед Жуком. А что мэр... так это москвичи сами разберутся. На прощанье, поцеловав девушке ручку, он поспешил к автомобилю. Когда отъезжал от исполкома, с ним разминулся элегантный “Вольво”. Погружённый в “громадьё планов” Рохля не обратил на него внимания.

 

Войдя в приёмную, Наташа сразу же попала в окружение взбудораженных посетителей. Больше всех суетилась тучная. Она уже не возмущалась, и, перестроившись, просительно заглядывала в глаза как голодная собачонка. Плачущим голосом потускневшая женщина просила записать её в очередь на приём к мэру. Наташа молча подошла к столу и стала рыться в папках. Тучная решила, что к ней смилостивились, и прочно умостилась подле секретарши, всем своим внушительным видом демонстрируя неприступность перед остальной массой.

В приёмную открылась дверь и вошёл Красавчик, одетый в меру потёртый джинсовый костюм. На его лице светилась улыбка влюблённого кавалера, а в руках красовался... букет гвоздик. Отвлёкшись на вошедшего посетителя, Наташа сделала круглые глаза, порозовела, моргнула глазами, словно отгоняя наваждение, и подумала: “Если и этот насчёт болота, то Задия тронулся не с проста... Да и у меня что-то с головой... Как всё неожиданно повернулось!”

Тучная уловила перемену в глазах и облике секретарши и, враждебно надув губы, изготовилась к бою с новым нарушителем порядка, с таким трудом установленного! В помещении, особенно в районе стола, зависла предгрозовая тишина...

 

* * *

Пока Ким Ваганович слёзно хохотал, Жук смотрел на него с видом удава, изготовившегося заглотнуть свою жертву. Так же резко смех прекратился, и зам мэра неторопливо вытер мокроту на глазах.

- Может, этот факт сам по себе и смешон... – обиженным голосом заговорил Писака, - но дело было именно так!

- Так, так... – поднял глаза Задия и устремил их на Жука. – Тебе, господин адвокат, как я понимаю, нужно разузнать всё про нашу нефть и поучаствовать в деле?

Жук расширил зрачки, сменив змеиное выражение на расплывшуюся ухмылку:

- Правильно мыслишь, начальник. Я рад, что у Вас пошло просветление в мозгах, и мы теперь сможем поговорить с пользой. Прежде всего меня интересует: где конкретно тусуется нефтеносный участок и кто его хозяин? Ну, а потом, распишешь, как с ним лучше столковаться на предмет купли-продажи.

Жук бросил взгляд на застывшего в глубоком внимании Писаку и, словно опомнившись, пробасил Крабу:

- Побудь с этим знахарем на веранде, а мы потолкуем наедине.

Краб натужно гмыкнул и кивнул головой Писаке в сторону двери. Марк, было, замялся, но суровый взгляд Жука подстегнул его как хлыстом. Когда дверь захлопнулась, Задия гордо сверкнул тёмными зрачками и темпераментно стукнул себе в грудь:

- Я хозяин, я! – и, понизив голос, добавил: - Пока...

Жук подпрыгнул на диване, вскочил на ноги и энергично подошёл к Киму Вагановичу. Взял его за плечи обеими руками, и, заглядывая в глаза, промычал:

- М-м-м... что значит – пока?

- Трясти меня не надо, дорогой. Пока я чокался, землю, болото то есть, могли переоформить на другого человека... Я могу помочь в деле, но нужно сделать две вещи: отпустить меня домой, то есть в больницу, и выделить деньги на расходы, связанные с оформлением. Вы же хотите болото заиметь официально, по договору, как я понимаю?

- Естественно... – уже млел Жук, предчувствуя удачную развязку своей бургородской поездки. – Можно и деньжат подкинуть. Надеюсь это не дорого обойдётся?

- Чем дальше, тем будет дороже, дорогой адвокат. Ты согласен со мной?

- Так нефть же!

- Верно соображаешь. В общем для начала понадобится...

Цифра, которую назвал Задия заставила вздрогнуть Жука. Лицо у него перекосилось, а брови полезли вверх по лбу. Он ошалело уставился на свихнутого и прорычал:

- А харя не лопнет? Ты чё это, псих, загибаешь?

- Не кипятись, адвокат, я же сказал, а ты согласился – будет дороже! Чтобы дело провернуть надо заплатить туда... – Ким многозначительно перевёл взгляд в потолок, - и не одному!

- Что ты мне пудришь мозги! – закипятился Жук. – Ты же только плёл, что болото на тебе числится.

- На мне... да не совсем. В доле я, во-первых. А во-вторых, без ведома сверху никому продать не могу. Сам должен понимать! – на ходу соображал Задия, чувствуя как внутри черепной коробки растворяется нечто тяжёлое, давящее.

Неожиданное пиликание песни Круга “Владимирский централ”, донёсшееся из района пояса Жука, прервало горячую перебранку. Главарь привычно вынул трубку мобильного телефона из фирменного футляра, что прятался на поясе, и, нажав на кнопку, услышал голос Рохли:

- Шеф, есть новости!

- Кто звонит-то? А Рохля... Запоминай адрес... и быстро ко мне!

Закончив разговор, Жук удовлетворённо выдохнул:

- Ну вот, счас приедет ещё один следопыт, тогда и закончим. А насчёт бабок я подумаю.

Задия пожал плечами и снова замкнулся в себе. Жук уселся на диван и достал сигару. В комнате воцарилась короткая тишина, прерываемая характерными выкриками со стороны веранды. Муха притихла в углу окна и, похоже, отдыхала. Часы тикали.

 

* * *

Записав упрямую тучную женщину на приём к мэру, Наташа с растерянной улыбкой, несмотря на ропот остальных неудовлетворённых посетителей, занялась Красавчиком. Получив букет, она положила его на стол, так как ваза уже была занята гвоздиками Рохли, и вышла в коридор. Красавчик умиленно ухмылялся, чувствуя себя элитным бычком в колхозном коровьем стаде, и постоянно, на правах штатного ухажёра, норовил обнять девушку за талию. Та смущалась, томно отстранялась от горящего, чувственного мужчины, но дверь в кабинет, где перед этим уединялась с Рохлей, открыла споро.

Поцеловав раскрасневшуюся девушку в щёчку, Красавчик уселся в кресло и сразу приступил к делу:

- Манюня, выручай! Срочно нужно узнать, на ком висят эти... как их... болота, во!...

Наташа слушала Красавчика и ощущала, как в голове начинает звенеть, а в глазах появляются оранжевые круги, переходящие в красные. Так всегда было, когда она сильно волновалась. К ней стало закрадываться удовлетворение, что всё так неожиданно удачно обернулось. Суета вокруг топинских болот может кончиться для кое-кого плачевно. А тут ещё, приглядываясь и прислушиваясь к Красавчику, она неожиданно отметила (что, в общем-то, бросилось ещё в ресторане) его подозрительный вид и характерную манеру говорить. “Да это же типичный аферист, а то и... Про болото ему нужно сейчас и немедля. Ну, что ж...”, - неслись клочками мысли. Секретарша выпрямилась, тряхнула копной волос, сверкнула озорным взглядом из-под густо накрашенных ресниц и сказала:

- Подожди меня здесь, а я схожу к себе: как раз по этому вопросу у меня лежат бумаги на подпись к мэру! По-моему, там есть сведения: кто и сколько забирает на себя... болот.

- Давай, сладенькая, давай! – кинулся, было, опять целоваться Красавчик. – И выписать не забудь. Надёжнее будет.

Опять Наташу встретила ропщущая, жаждущая общения с начальством толпа. Однако, она невозмутимо села за стол, достала чистый листок бумаги, решительно вставила его в печатающую машинку и, подумав “Его бы как Сироткина...”, - начала печатать.

 

* * *

Вошедший в “пыточный” зал Рохля разбудил придремавшего Жука. Увидев настороженного зама мэра, Даниил неподдельно удивился, отметив про себя поворотливость московского гостя. Тем временем, поприветствовав самозванного помощника, главарь решил совместить приятное с полезным и затребовал принести пива и копчёного леща. Перемена обстановки вызвала оживление участников беседы, в том числе и Задии. Появилось ощущение, что больной человек приходит в себя и возвращается в нормальное состояние.

Присутствие высокого чиновника всё же выбило Даниила из колеи, и он почувствовал неуверенность. “Неизвестно, как обернётся дело с нефтью, а свихнутые – они же не постоянно тронутые: сегодня он не соображает, а завтра – опять в уме!” – засуетились мысли в голове. Жук откупорил бутылку. Полив пеной скатерть стола, он уловил сомнения Рохли и приказал Крабу прогулять Задию на веранду.

- Пусть с ребятами перекусит, дыхнёт свежим воздухом... – пояснил он. – Но одного не оставляй!

Разлив по стаканам пиво, Жук деловито очистил кусочек леща:

- Присоединяйся... как там тебя...

- Даниил...

- Данила Топинский и докладай, что разнюхал?

- Земля, в смысле болото, оформляется на фирму...

Рохля запнулся, достал из кармана брюк скомканный листок бумаги, торопливо развернул его и прочитал:

- ...”ГлуБур”, принадлежащую, предположительно, мэру Брехтичу...

Жук скривился то ли от того, что пытался откусить неподатливый кусок рыбы, то ли от услышанного, и уже хотел высказаться, но открылась дверь и в комнату вошёл счастливый Красавчик!

- Я знаю, чья лапа на болоте! – без предисловий выпалил он.

Жук уже справился с рыбьим куском и чуть не подавился. Он густо покраснел, глотнул пива прямо из бутылки и, откашлявшись, прогудел:

- Не так сразу, твою мать! И здороваться не помешало бы! То ничего не добьёшься от вас, ханыг, то избыток информации, - гоготнул главарь, делая повторный пивной глоток. – Садись, докладай!

Красавчик на замечания шефа среагировал по-своему: бодро сел за стол, самостоятельно откупорил бутылку и, залпом на половину её опустошив, радостно протянул Жуку листок бумаги с печатным текстом.

- Сироткин... Это тот, что замочили? – медленно пережёвывая, гнусаво спросил Жук, заглядывая в листок.

- Он самый! – поспешил ответить Рохля.

- Мэр... зам мэр... Сироткин... - с нарастающим раздражением продолжал главарь. - Что-то нахлебников до хрена и больше. Стоп! Так кто же этой грязюкой командует, а, братаны?

Жук перестал двигать челюстями и обвёл выпученными, наливающимися кровью глазами Рохлю и Красавчика.

- Задницу сюда! Э-э-э... Задию, - поправившись рявкнул главарь. – Счас я вас пытать буду кагалом. А то концы стали расходиться...

Красавчик понял шефа с полуслова и опрометью выскочил из зала. Пока он ходил, Жук пытался собраться с мыслями. Цель, которую поставил перед собой – установить хозяина нефтеносной земли и вынудить продать её – расплывалась, как масляное пятно на чистой скатерти, что считал плохой приметой.

Вскоре Краб и Красавчик под руки привели взбудораженного и явно “приболевшего” Кима Вагановича: в глазах появился нездоровый блеск, губы постоянно кривились, как у собравшегося заплакать дошкольника.

- Выпросил рюмаху водки... - виновато пояснил Краб. – Потом стал требовать баньку и девок!

Жук сначала развеселился, а потом посерьёзнел:

- Банька, бабы, водяра – знать пошёл на поправку, начальничек, хотя отрываться пока рановато! Разговор не закончен, – осмотрев Кима Вагановича отметил: - Надеюсь, что кент в состоянии продолжить беседу.

Рассадив своих информаторов за столом, главарь попытался установить для себя: кем предметно и в какой очерёдности заниматься: здравствующим мэром Брехтичем, убитым Сироткиным или свихнувшимся Задией? Познавательная беседа длилась долго. На столе и возле него уже громоздились сомкнутые ряды пивных бутылок, между которыми валялись рыбьи хвосты, кости и чешуя, а ясности для Жука не просматривалось.

За окном стало темнеть. Включили свет и принесли очередной ящик пива. Пили давно уже все, в том числе и Задия. После длительного потребления слабоалкогольного напитка, у него началось очередное просветление.

- Послушай, генацвале, - обратился он вдруг к Жуку, - давай-ка потолкуем наедине. У меня есть предложение.

- Так бы давно! – икнул пьяно главарь и потребовал остальных удалиться.

Если Красавчик покинул помещение невозмутимо, то Рохля был в глубоком раздумье. Он чувствовал, что его участие в нефтяном деле может оказаться под вопросом. В голове спонтанно крутились мысли в поисках выхода из создавшегося положения. Присутствие Задии со всей очевидностью путало карты и понижало до нуля значимость Рохли в глазах Жука...

Оставшись наедине с главарём, Задия вытер рот, причмокнул и пристально посмотрел в глаза своему визави:

- Давай прекратим эти пустые разговоры. Я вижу, ты мужик серьёзный, а мне нужны партнёры. Поэтому сделаем так, как я предлагал в начале: отвези меня в психушку и приготовь деньги. Через день я буду на работе, а инцидент с моим помешательством забудут, как досадное недоразумение, вызванное переутомлением и интригами недоброжелателей. Все дела с болотом решим быстро и к обоюдному согласию. Денег не жалей – возвернутся многократно! Поверь моему опыту знающего и делового человека.

Такая резкая перемена в облике и суждениях Задии заставила главаря на мгновение задуматься: похоже, вокруг болот разыгрываются нехилые игры! Сумасшествие зама мэра Бургорода – одна из их частей... несомненно!

Ухмыльнувшись уже трезво, Жук протянул руку Задии. Потом вызвал Краба и приказал отвезти важного человека в больницу. Но тут подвязался Рохля:

- Дозволь мне доставить начальника, в смысле больного, по назначению. Зачем вам лишний раз светиться?

Довод показался убедительным, и возвратился Ким Ваганович в “нескучное” заведение на отечественном автомобиле в компании соседа по палате, поникшего Писаки. Город полностью погрузился во тьму, лишь редкие фонари, как неприкаянные странники, моргали желтоватыми очами да одинокие окна домов мелькали между деревьями тусклым светом. Рохля затосковал...

 

Глава 14. Воскрешение.

 

Лес гудел так, что раскалывалась голова. Казалось, в неё забрался и нагло хозяйничал ветер со всего белого света. Гордей то проваливался в бездонную яму, то летел вверх. В обоих случаях захватывало дыхание, а голова будто отделялась от тела и двигалась параллельно. Эти действия сопровождались видениями из далёкого и близкого прошлого. Мелькали картины беспризорного детства, укоряющий взгляд Светланы Ивановны и светлый, ангельский образ Ани! Она кружилась в облаках на невесомых белых крыльях и собиралась что-то сказать ему, но новый порыв ветра уносил Гордея. “Почему Аня? – гудело в голове. – Неужели с ней случилось ужасное - её убили, и она отправилась на небо, в Рай? А где Бытин?” Воспоминание о сержанте навеяло мысли о Сироткине. “Если Сироткин воскрес, то ход следствия может серьёзно измениться. Понимаешь ты это, Аксён?” – “А то как же, товарищ капитан!” – ответил появившийся вдруг Бытин голосом Ани. – “Мы Вам сейчас поможем...”

Аня сидела на краю кровати и меняла водные компрессы на лбу Гордея. Сотрясение мозга, отравление болотным газом и нервные переживания вызвали резкое повышение температуры. Поэтому Сизов метался в бреду.

Обстановка древней деревянной избушки на забытом острове создавала ощущение сказки, немного мрачноватой, но волнующей своей необычностью. Аня как сестрица Алёнушка спасала только не младшего, а старшего и не брата, а умного и уважаемого ею человека. Глядя как мечется Гордей, прислушиваясь к его бессвязным словам, она думала, что с некоторых пор этот мужчина и его работа стали частью её жизни. Она даже не заметила тогда, в кабинете Пужаного, что исчезновение Гордея испугало...

Тем временем Хитрый топил печку, грел в чугунке чай на травах и готовил незамысловатое кушанье из своих “партизанских” запасов. В избушке горела керосиновая лампа, на улице темнело. День же начинался так...

 

Когда Ужов, Аня и Сидора прибыли на островок. Гордей всё ещё находился в бессознательном состоянии и был не транспортабелен. Оба деда пытались привести его в чувство, но безуспешно. Собрались соорудить для капитана носилки, но Евстигней, как знаток особенностей топинского болота и бывший вояка, сказал, что мужику достаточно одной ночи, чтобы “ослобониться от болотного духу и поправить голову”. Деду поверили, и, оставив с капитаном Аню и Хитрого (как охранника и кухарку), отправились на “большую землю”. Егор спешил доложить Пужаному, что разыскиваемые нашлись.

Однако появились новые аспекты. Дело в том, что бывший партизан Пантелей-Хитрый дал промашку: плохо связал “болотных злодеев”, Кузю и Саню. И когда захотел похвалиться перед лейтенантом Ужовым и повёл его в сарай продемонстрировать арестованных, то чуть не расплакался от обиды - лиходеи исчезли! У стопки дров лишь валялись обрывки трухлявых верёвок.

- Да, гражданин Коровин, - качал головой Егор, - с бандитами нельзя терять бдительности. Ну, да ладно, давай-ка составим заявление о покушении на жизнь и снимем показания... И кто там ещё объявлялся, кроме этих двоих?

- И тут дали маху! – с досадой махнул рукой дед. – Заглянула морда и - ходу! Но, покарай меня Бог, это их сподвижник. Уж больно часто поминали некоего шефа.

- Описать сможете?

- Надо помозговать... Глаза вроде помню...

- В охотничье он был одет, - ввернул Евстигней.

Ужов аккуратно записал показания стариков, походил вокруг избушки и вернулся к Гордею. Но разговор с ним был не возможен, поэтому фамилия Сироткина для Ужова не прозвучала. С тем он и отправился с острова.

 

Наконец, ближе к полуночи, после очередной кружки чая, которым Сизова поили как ребёнка, он вновь открыл глаза. Увидев Аню, решил, что видения продолжаются и прикрыл веки. Однако, отчётливый знакомый голос подсказал, что в этот раз всё происходит наяву.

- Как себя чувствуете, товарищ капитан? – склонилась девушка.

Гордей встрепенулся, открыл глаза и, подбирая слова, произнёс:

- А я думал, что ты мне кажешься. Уж таким ангелом приснилась! Я даже испугался: неужели наш милый помощник собрался в небесные дали...

- Вы ещё и шутите... Значит дело к поправке пошло.

- Да, Аннушка, меня так треснули по голове, что, видимо, до сих пор не оклемаюсь. Однако... – Гордей поднатужился и сел, - твоё присутствие явно ускорило моё возвращение в бренное бытие. – Сизов опустил ноги, мотнул головой и встал.

- Как после наркоза! – констатировал он. - Кстати, как ты сюда попала?

Повеселевшая девушка взяла капитана за руку и коротко пояснила, как здесь очутилась. Потом они вышли из-за занавески: Хитрый расставлял на столе алюминиевые мыски, чугунки, деревянные кружки-ковшики и другие столовые принадлежности. Тут только Гордей понял, как голоден. Дед, увидев ожившего, невинно пострадавшего человека, блеснул одним глазом и пригласил парочку к столу.

За окном утихло. Только унылый крик какой-то птицы время от времени сотрясал установившийся покой. Гордей сел за стол, осмотрел стены и потолок, перевёл взгляд на древнего деда и задержался на Ане, выглядевшей сказочной принцессой. Тепло усмехнулся и с неожиданным восхищением проговорил, обращаясь больше к “принцессе”:

- Как в сказке!

 

* * *

Сироткин сидел в охотничьем домике с кружной клюквенного кваса и ждал Рохлю. В голове проносились события последних дней, изменившие всё течение его размеренной, устоявшейся жизни...

 

В тот “смертный” день они договорились с Даниилом поохотиться. Чтобы мероприятие прошло в лучших традициях разбогатевших “новых”, прихватил с собой двух разбитных подружек, Лиду и Нину.

С Лидой, жгучей брюнеткой, познакомился на днях, когда проезжал мимо сверкающего огнями ночного клуба “Оленьи рога”. Девушка одиноко стояла возле автобусной остановки при полном “параде” и, блестя большими глазами, голосовала высоко поднятой рукой заметно покачиваясь. Разумеется, проехать мимо подгулявшей красотки Нил не смог...

Подружку Нину взяли для Рохли. Её откровенный парик из белокурых волос и густой макияж на лице Сироткину не понравились: под париком чудился короткий “ёжик”, под кремами – морщины, а за густой помадой на губах – вставные зубы. Но времени переигрывать и искать новую утеху для делового партнёра не было. “После третьей рюмки, пойдёт и эта, вид-то у неё приличный и фигура в порядке”, - успокоился Нил, бросая короткие взгляды на девушку.

Ехали весело! Гремела во всех четырёх колонках, встроенных в двери, музыка. Девушки рассказывали пикантные анекдоты, раскованно хохотали, а Нил их поддерживал. Ничто не предвещало плохого. Когда проехали топинский пост ГАИ, веселье в салоне дошло до той точки, что пришлось остановиться. Нил наклонился к Лиде, её соблазнительным коленкам, и... на голову обрушилось нечто тяжёлое! В уходящем сознании успело мелькнуть: “Неужто дерево упало сверху?... А, кому ещё?...” Потом наступила долгая кромешная тьма...

Очнулся от холода... Голова казалась тяжёлым, неподъёмным камнем, всё тело дрожало и было чужим. После продолжительного моргания, стал различать окружающую обстановку. Пригляделся: с потолка лился сумрачный свет от мутного плафона, слева и справа ровными рядами стояли столы, на которых что-то лежало укрытое серо-белыми, с грязными пятнами, простынями. Перевёл взгляд на себя: того же качества простынь под самый подбородок и, очевидно, такой же стол.

“Как в морге...”, - подумал безразлично Сироткин и вдруг резко сел. Осмотрелся более осмыслено, принюхался, глянул на своё голое тело и – ужаснулся! “Точно – морг!” Приторный, сладковатый, намешанный с формалином, ни с чем не сравнимый запах, не различаемый до сих пор, ударил в ноздри. Дыхание перехватило! Первый и последний раз в жизни Нил почувствовал, как на голове самостоятельно поднялись волосы, а тело забилось в ледяной лихорадке. Дальше мысли понеслись с ускорением. “Меня хотели убить! Для чего подкинули девочек... Ну, да ладно, разбираться пока некогда. Ясно, что надо выбраться отсюда незамеченным: узнают – добьют, сволочи!... – Однако сознание вновь возвращалось к началу: - Кто ж это мог заказать, а? Рохля? Вряд ли... Неужели москвичи? Или те, что Задию засадили в психушку. При последней встрече он ударился в транс, но, чтобы свихнуться? Не такой он человек...”

С такими обрывками в голове, Нил слез со стола, обмотался простынёй и на цыпочках подошёл к двери, осторожно открыл её и выглянул. Скорее всего, был конец рабочего дня или даже ночь, так как коридор был пуст. Без определённого плана действий, оглядываясь, пошёл к двери, что чернела в конце коридора. Где-то на средине пути открылась одна из боковых дверей и из неё вышел человечек в обшарпанном синем халате и мутными глазами. Небритое рыхлое лицо и встрёпанные рыжие волосы говорили о тяготах выбранной профессии.

Человечек с усилием раскрыл пошире глаза, разгоняя муть, шатнулся и подчёркнуто чётко произнёс:

- Ты чё, Муха, в душе был? А... как там водичка? Мне бы надо тоже... а то голова...

Он наклонил голову, как бык на арене, и рискованно шатнулся. Нил промямлил, что водичка отличная и надо спешить, а то ведь может кончиться. Мужик выпрямился, но Сироткин уже обошёл работника морга и поспешно нырнул в комнату, ту самую, из которой появился небритый. Сироткин рисковал, но справедливо полагал, что если здесь окажется ещё кто-нибудь, то наверняка не менее пьяный и тоже не сразу разберётся что к чему. А голому человеку нужна одежда.

Нилу повезло, его расчёт оправдался: на кушетке храпел ещё один трудяга, а рядом стоял шкаф с одеждой!

Наскоро выбрав костюм и брюки (оказались маловаты); стянув с почивающего субъекта туфли (оказались великоваты), кое-как оделся и поторопился оставить, мягко говоря, мрачноватое место. Но выходная дверь была закрыта! Вернулся назад к храпящему (небритый, похоже, застрял в душе), и, к счастью, на столе нашёл связку ключей.

Улица встретила ночной прохладой и тягостной тишиной. Нил не стал идти по дорожкам, а сразу же перемахнул через низенький дощатый забор и вышел к проезжей части дороги. Транспорт останавливать не стал и к себе, в загородный дом, добирался пешим ходом, на что ушло много времени. На Востоке заметно посветлело, когда очутился у своих ворот.

Заспанный сторож, дворник и иных дел мастер, заслуженный огородник-пенсионер, кряжистый, подслеповатый дядя Влас, долго в глазок разглядывал раннего гостя и отказывался признавать хозяина. Более того, стал угрожать:

- Вызову милицию, ежели будешь надоедать! Хозяин, царство ему небесное, убиенный и вскорости будет захоронен. А тебе, несчастный человек, пить надо бы менее, тогда и нашёл бы свой дом! Верю, что ты знал моего хозяина, но это не причина, чтобы ломиться в дом к покойнику.

Не отойдя полностью от последствий покушения (слабость в теле, тошнотворное головокружение), пройдя немало километров, Нил в чужом коротком костюме выглядел похудевшим, осунувшимся и действительно был не узнаваем. Да и голос охрип от холода и голода.

- Вынеси хоть воды попить, дядя Влас! – взмолился Нил.

Дядя, очевидно, стал просыпаться и уловил, наконец-то, знакомые нотки в голосе настырного гостя. На всякий случай решил уточнить:

- Так как же это вы, Нил Захарович... убили ведь?

- Не до конца, родной, не до конца добили! Очухался в морге и сбежал. Случай, в общем-то, не исключительный, согласись. Люди и в гробу оживали...

Сторож проснулся окончательно, небо совсем посветлело, и он разглядел в изнурённом человеке своего хозяина. Потом была горячая ванная, сытный завтрак и беспокойный, но оздоровительный сон.

Лёжа в постели, Нил более спокойно обдумывал своё теперешнее положение. Мысли лезли те же. Итак, кто на него покушался? По большому счёту, в его бизнесе конкурентов хватало, подозревать можно многих. И всё же... Ким Ваганович? Он больше партнёр, хотя и пострадавший, и к тому же в “психушке”. Рохля? Пока взаимовыгодные отношения без видимых противоречий. Жук из Москвы? Ещё не пересекались... Брехтич? Вот мэр... Может снова позарился на консервный завод? Или сам влез в... нефть?

От дум голова разболелась, и стало давить в виски. “Одно должно быть ясно точно – Рохля ни при чём! – подвёл некоторые итоги Нил и достал трубку мобильного телефона. – Позвоню ему и попрошу помочь переждать беспокойное время, а заодно поискать охотников на мою душу... грешную”.

Чтобы не поранить психику партнёра, Нил, после того как услышал знакомый голос, вначале коротко объяснил своё воскрешение, а потом приступил к делу. Даниил долго молчал, переваривая услышанное, особенно факт возвращения человека с того света, а потом сказал обрывочными фразами натужно откашлявшись:

- Едь на заимку. Скоро буду. Что-нибудь придумаем...

 

Как человек не бедный, Нил имел, кроме “Мэрса”, остающегося в милицейских руках, ещё несколько иномарок. Ехал на охотничью заимку на чешской “Шкоде” приодетый, надушенный и в тёмных очках. С собой прихватил портфель, тот самый, с которого началась эта история. Сторожу, дядьке Власу, строго наказал - о своём появлении никому не докладывать и ничего не объяснять, в том числе и милиции.

Егерь Михеич встретил Нила как всегда благожелательно и, попыхивая трубкой, загадочно сверкая прищуром глаз, проводил гостя в охотничий домик. Там, за кружкой домашнего кваса, Нил и дожидался Даниила, который в это время отвозил Кима Вагановича и Писаку в больницу.

Мысли у Рохли после разговора с “воскресшим” спутались так, что он еле избежал аварии. Обошлось... Отвлёк и развеял сумрачное настроение “горячий” приём, оказанный персоналом психолечебницы.

 

В тот вечер вместо приболевшего штатного охранника на вахте дежурил Грабарь. Как у бывшего пациента означенного учреждения у него случались отходы от реальности. Увидев Задию с Писакой в сопровождении мужчины с бегающими глазками, он ощутил смещение нервных центров в теменной части и дымчатое затемнение в глазах.

К тому времени Ким Ваганович вновь почувствовал себя высоким начальником, поэтому уверенно возглавил процессию и первым вступил в объяснение с дежурным. Грабать помнил, каким отпускал Задию на волю, поэтому сразу же решил, что тут либо подмена больного, либо галлюцинации в глазах!

На слова Кима Вагановича:

- Мы к главврачу! Отворяй ворота...

Грабарь побелел, перестал моргать и никак не мог понять, что от него хотят. Он дёргал головой, тупо смотрел на зама мэра и продолжал сидеть в вахтёрской будке.

- Ты что, дорогой, оглох? Или некормленый с утра? Отворяй говорю! – уже кричал Задия. – Чёртова больница – никакого порядка!...

В ответ Грабарь сглатывал слюну, согласно кивал головой и оставался в том же неподвижном положении. Заволновался и Писака. До его нестойкого разума стало доходить, что возникшая было свобода уплывает, а впереди маячит перловка на воде и подзатыльники санитаров. Да и избыток информации, полученной в ходе похищения, давил всё настойчивее. Марк побледнел, затравлено оглянулся, оттолкнул Рохлю и кинулся бежать. Такое развитие событий в планы Даниила не входило, и он бросился вдогонку! Опешивший Ким Ваганович, который собирался официально покинуть лечебное заведение, с большей яростью накинулся на отупевшего Грабаря.

Положение спасла старшая медсестра Лиза Темофеевна. Услышав крики, она заглянула на проходную и была несказанно обрадована появлением Задии! Всё-таки исчезновение пациента оставалось на её совести. Да и пристальное внимание милиции и некоторых контролирующих органов, которое могло усилиться после визита Сизова, не на шутку встревожили Льва Борисовича. Он подозревал, что Холмс наболтал следователям лишнего и чрезвычайно нежелательного. Главврачу пришлось прибегнуть к не совсем законным мерам. Самого Холмса надёжно “отключили” и изолировали в отдельной палате. Дабы упредить последствия излишнего любопытства Сизова, Пёсин намеревался разузнать про его планы. Намечалось и другое... Возвращение больного чиновника высокого ранга было крайне необходимо!

- Вы к нам, Ким Ваганович! – неподдельно обрадовалась медсестра. – Так заходите...

- Да вот... не пропускает, статуя византийская! – чуть было не выругался Задия.

При виде старшой медсестры у Грабаря на время извилины мозга совместились с центрами и он вышел, наконец, из состояния полного отупения. Проворно вскочив, открыл дверь и заискивающе склонился. В этом поклоне, кстати, благодаря наступившему просветлению, было больше иронии и театральности, чем слепого угодничества. Тем не менее Задию пропустили.

Рохля же отлавливал Писаку и, как оказалось, безрезультатно, чему помогла наступившая ночь. Пока Даниил преодолевал заграждение, Марк пролез через заборную дыру и исчез как то привидение в древнем замке. “Хоть в милицию заявляй!” – внутренне сокрушался Рохля, отдыхая от интенсивной беготни вокруг больницы. Однако, когда он снова пришёл на проходную, то понял, что принимать какие-то меры к поискам беглеца не стоит. Во-первых, сам Даниил не знал имени активного больного, а, следовательно, и говорить было не о ком, а во-вторых, Марк уже никого не интересовал и был надёжно списан из числа пациентов психической лечебницы.

 

Разговор Рохли с Сироткиным был долгим...

За то время, что они познакомились, произошло множество событий, которые создали в голове Даниила больше путаницы, чем определённости, особенно в “нефтяном” вопросе. Он надеялся, что Нил многое прояснит. Последний, в свою очередь, не спешил раскрывать карты: срабатывала деловая привычка, выработанная за последние годы, не спешить делиться информацией! Он уже догадывался, в чём причина умопомрачения зама мэра города. Нефтяной бум Нилу виделся в ином свете, чем некоторым его участникам. На данный момент его больше интересовала собственная жизнь.

- Мне бы надо отсидеться в надёжном месте, пока поутихнут страсти, - говорил Сироткин, потягивая напиток. – Заодно разузнать, кому мешает моё присутствие на этом свете. Как ты считаешь и смотришь на то, если воспользоваться твоей заимкой? Михеич, вроде, надёжный мужик...

- У меня есть получше местечко, - забегал глазками Даниил, - остров на болоте с избушкой на каменных ножках! – хихикнул он. – Ты лучше проясни про нефть: кто, в конце концов, владеет болотом или собирается... приобрести. А то слухи ходят разные... Слышал, и ты закидывал сети...

- Закидывал... Вернее, пробовал, - медленно, с раздумьем, проговорил Нил. – Но не для себя, а в интересах Задии, через подставную фирму.

- Что за фирма? – напрягся во внимании Даниил.

- “ГлуБур”. Но искать её бесполезно. Скорее всего, её и след простыл. А ты, я смотрю, всерьёз приболел нефтью? А как же москвич Жук? И он туда же? Не помешает? Лично я из этой игры вышел: жизнь дороже. Расскажи-ка лучше подробней про остров!

- ГлуБур... знакомое название... – протянул Рохля и тут же загорячился. - Там, на острове, всё будет окей! Ты не спеши. Про Жука правильно вспомнил. Не буду скрывать, я собирался втереться в его банду и поиметь свою долю. Но, чувствую, просчёт вышел: не нужен я ему скоро буду Ветер подул в другую сторону. У Задии, я так думаю, мозги снова становятся на место, они могут снюхаться с Жуком. Естественно, куда тут мне...

Здесь Рохля подробно рассказал о похищении Кима Вагановича из больницы, его “просветлении” и келейной беседе с Жуком. Про Писаку не стал упоминать.

- О чём они говорили, я не знаю, - волновался Рохля, - но Ваганович ехал в больницу вполне вменяемым.

Сообщение о возможном выздоровлении Задии заставило Нила глубоко задуматься... Из дальнейших душевных излияний Рохли становилось ясно, что он хотел бы совместно с Сироткиным найти способ обойти Жука в болотно-нефтяном вопросе. Пока Даниил, раскрасневшийся от нахлынувших планов, излагал свои намерения, Нил его не перебивал, а внимательно слушал и интенсивно размышлял.

Наконец, к позднему вечеру, когда усилилось волнение леса и в окно заглянули густые сумерки, договорились действовать совместно. Обрадованный, что уголёк мечты вновь стал разгораться, Даниил устроил Нила на ночлег и пообещал с утра прислать двух боевых хлопцев, которые проводят на остров.

- Держи меня через мобильник в курсе всех дел! – на прощание наставлял Сироткин своего партнёра. – И отслеживай в прессе, да и так, если получится, информацию по моей персоне!

- Всенепременно! – сиял Рохля, будто полная луна на чистом ночном небе.

 

* * *

Человек в затёртом, неоднократно перестиранном халате, с высоко поднятой головой и сосредоточенным лицом, торжественно шествовал по затемнённым тротуарам Бургорода и, разумеется, привлекал внимание поздних прохожих. Большинство оценивало, мягко говоря, странного человека правильно. “Псих, что ли?!” – недоумённо думали одни. “С больницы сбежал, бедняга! – сокрушались другие. – С их лечением и кормёжкой не только сбежишь – рёхнешься!” “Жена выгнала...”, – жалели бывалые.

Тем временем Писака приближался к своему дому в приподнятом и благостном расположении духа. В его голове роились благородные мысли и вызревали слова, которые он собирался отобразить в своём очередном письме-разоблачении. Похищение и последующее общение с “адвокатом” и его помощниками своеобразно переварилось в сдвинутых мозгах учителя труда и требовало своего воплощения в привычной форме анонимного письма в высокие инстанции. Решил не мелочиться...

Домашние встретили мужа, отца, сына и бывшего кормильца с разной степенью душевного потрясения. Жена слегка обомлела, потом побледнела и неприлично долго соображала, на что решиться: то ли броситься с рёвом на шею суженому, то ли возмутиться, что он загодя ничего не сообщил о своём отбытии, то ли вызвать “Скорую”. Пока она думала, старушка мать её опередила, обняла сына и расплакалась. Дети, мальчик и девочка школьного возраста, так растерялись, что стояли немыми изваяниями и кривились, собираясь помочь бабушке лить слёзы. Наконец и жена приняла сторону бабушки и скоро всё семейство выражало свои чувства одновременно. Потом были подготовительные столовые хлопоты, бестолковая беседа и сытный ужин.

В течение всей трогательной встречи, Писака всё же оставался сосредоточенным. Он боялся сбиться с мыслей о тексте письма. Вяло, растеряно улыбался и постоянно намеревался уединиться в свою комнату. Когда наконец это удалось, плотно прикрыл дверь, поспешно вынул из ящика стола чистый листок бумаги, лихорадочно отыскал ручку и более-менее ровно вывел: “Уважаемый президент!...”

 

* * *

В тот же день, для проведения окончательной, более тщательной экспертизы тела “убиенного” Сироткина Нила Захаровича, в городской морг с утра прибыл судмедэксперт Сивуха Семён Исаакович.

Быстрый в движениях, с лёгкими очками на продолговатом носе и поблескивающей сквозь реденькие волосы плешиной, он резво натянул грязно-синий халат на своё полнеющее тело и энергично взялся за дело.

- Ну-с... Где тут наш упокойничек? - потирая руки, как обычно делают проголодавшиеся люди в дешёвых столовых, вопрошал он небритого, припухшего санитара Гмырю.

- ФИО, если можно... – облизнув высохшие губы, дохнул санитар перегаром, замешанным на одеколоне марки “Шипр”.

Семён Исаакович интеллигентно поморщился и чётко назвал имя пациента. Гмыря мотнул головой и стал листать журнал учёта пациентов морга. На весу эта процедура получалась плохо: толстая, неряшливого вида, книга норовила выскользнуть из рук, листки отказывались переворачиваться, буквы и цифры прыгали, как живые... Сивуха укоризненно покачал головой, вежливо отобрал у Гмыри журнал и скоро нашёл нужную фамилию и номер почившего. После чего они вдвоём отправились в “упокойное” помещение.

- Должон быть там! – уверенно повёл Гмыря медэксперта к столу, что был третьим в правом ряду.

Стол оказался пустым...

- Гражданин смотритель! – сдерживая нарастающее раздражение, сказал Семён Исаакович. – Я понимаю, работа у вас деликатная, требующая напряжения душевных сил, но не до такой же степени напиваться? Своих клиентов надо знать... в лицо, по ногам, в конце концов, и не вводить меня в заблуждение!

Гмыря тупо уставился на тускло блестевший отполированной поверхностью стол и стал усиленно хмурить лоб и тереть макушку. Потом, будто вспомнив, кинулся к столу в противоположном ряду. Он лихорадочно одёрнул с покойника простыню и стал внимательно, сдерживая дрожь в руках, рассматривать номерок, привязанный к его ноге. Затем долго сверял с номером Сироткина Нила Захаровича. Недоумённо пожав плечами, чуть не выронив учётную книгу, Гмыря стал последовательно обследовать ноги других клиентов помещения.

Сивуха оставался на месте и, сложив руки на животе, с зеленеющим лицом наблюдал за смотрителем. День, который так хорошо, даже весело, начинался, грозил испортиться. Дело в том, что Семён Исаакович надеялся быстро обследовать убитого и успеть на партию шахмат со своим извечным соперником, врачом Брукманом. Партия должна быть реваншем за последний проигрыш и Сивуха с утра думал только об этом. Задержка в работе путала планы.

- Ну, что там! – с меняющимся от досады цветом лица уже крикнул Сивуха. – Где ваш покойник? Не мог же он сам уйти? Может в другом помещении стынет? Или уже родственники забрали и погребли?

Интеллигентность еще сдерживала эксперта, готового разразиться умеренным русским матом! Гмыря, обойдя покойников по второму кругу, что-то мямлил про “невозможность невозможного, ...что у них всё учтено и ошибок быть не должно, а бегающих усопших не отмечалось... до сих пор”. Однако... Ситуация из непонятной, слегка комичной, постепенно стала переходить в чрезвычайную, со множеством неприятных последствий.

Когда поиски, возглавленные самим начальником морга, озабоченным, круглым в поперечнике, мужчиной, закончились безрезультатно, Сивуха понял, что партия шахмат сегодня не состоится. Человек десять вместе с медэкспертом стояли у злополучного стола и, как заворожённые, смотрели на номерок, найденный под столом... Чуть в стороне, словно вытащенные из унитаза, обливались потом Гмыря с Гошей, напарником по дежурству...

 

Батька Захар прибыл со всем семейством в районный морг на катафалке несколько раньше участкового, которому поручили провести предварительное расследование обстоятельств исчезновения тела убитого Нила Захаровича Сироткина. Прихватив подросших сынов-близнецов, заметно набравших мужскую силу, он с затуманенными глазами, с видом столетнего деда, вошёл в мрачное заведение, чтобы исполнить скорбный долг.

Гмыря сидел в своей комнатушке и в очередной раз переписывал объяснительную записку в связи с чрезвычайным происшествием, в котором его вина проглядывалась более чем явственно. На вошедшего со слезливым лицом старца, сопровождаемого крепкими, строгого вида мальчиками, отреагировал не сразу.

- Нам бы того... сына забрать... – хмурясь и неестественно кривясь начал Захар.

- Э-э-э... ФИО, если можно... – тупо соображая, выдавил привычную фразу санитар, продолжая писать.

- Чего изволите? – не понял батька. – Глуховат я...

Гмырю взяла злость на непонятливого посетителя, и он, оторвавшись от писанины, горячо объяснил, что требуется от родственников, приехавшим за своим покойником. Постепенно дед понял аббревиатуру ФИО и, вздохнув, сравнительно отчётливо назвал инициалы сына. Санитар вначале окаменел, а потом захлопал глазами и засопел, соображая, что же ответить несчастному отцу.

- Видите ли... Понимаете ли.. - мучительно подбирал слова Гмыря. – Как бы это выразиться? М-м-м... В-в-возникли некоторые осложнения... В общем так, – наконец собрался санитар с духом, решив, что самое худшее – нагоняй от начальства – ему обеспечено, а этот дед ничего существенно не изменит в его дальнейшей служебной карьере. – Ваш покойник, вернее его тело, - исчезло!... Меня в этом деле не трогайте: я оставлял ключи Гошке, и не моя вина, что в ларьке продавали палёнку, отчего Гоша временно отключался. Да и сынок Ваш, дорогой папаша, больно прыткий оказался. Надо ж такое - в упокойном виде выделывать финты! Воспитывать надо было, папаша, сына своего, да и этих, вон, - всё больше распалялся санитар, указывая на мальчиков, - соответственно в строгости и порядке! А то вздумали бегать!...

Пока Гмыря, разгораясь, как костёр, в который брызнули стакан солярки, распекал исчезнувшего покойника и его прародителя, батька до предела раскрыл глаза и, не моргая, пытался осознать, про что говорит этот небритый служитель морга. Первое, что дошло – ему не хотят отдавать тело сына!

Гибель Нила семья Сироткиных восприняла настолько тяжко, что Захар слёг к вечеру, а жена тот час потеряла сознание и только к утру следующего дня пришла в себя. Поникшие мальчики тихонько сидели на кухне и молча глотали слёзы, а их сестра безутешно проплакала всю ночь. Собирались в морг, как на плаху! “Говорил же тебе сынок, не доведут до добра деньги. Закончил бы учёбу, работал где-нибудь в конторе и жили бы потихоньку... Не даром говорят: живи тихо не узнаешь лихо!” – мысленно корил отец сына, уныло покачиваясь на сиденье катафалка и со скорбью разглядывая белый крест на крышке гроба.

И вот тебе на – не дают родного сына по-христиански похоронить! Это что ж такое твориться с их демократией! Начал раздражаться и батька. Он вдруг набычился, запыхтел как перегретый чайник и накинулся на Гмырю:

- Не имеете никакого права не позволить сына по-людски, по-православному схоронить! Давай сына, раз туды тебя туды! – не стесняясь ругался Захар, размахивая высоко руками.

Мальчики вышли из-за спины папаши и, сжав кулаки с недвусмысленными намёками, грозно уставились на санитара. В то, о чём говорил это неприятный человек, они не вникали и полагались полностью на батьку.

Гмыря понял, что не убедил старика, а более того – разозлил, в результате чего осмелевшие ребятки-сынки могут и побить! Такое с ним было в первый раз, хотя случалось всякое. Например, как-то перепутали покойников. Родственники бить не били, но моральный ущерб отсудили. В другой раз, покойника загримировали так, что родная мать не смогла признать. Пришлось лицо отмывать. Или ещё, умершего мужчину одели во всё женское. Тогда с Гошей накануне пили самогон собственного приготовления. Отделались выговором и лишением премии.

А теперь – могут и побить! Гмыря засуетился лицом, сжался и изготовился бежать. Но... открылась дверь и в неё ввалился мужчина в милицейской форме – районный участковый.

 

Глава 15. Находки и наводки.

 

Подозрительные личности, которые наведывались в деревню, обеспокоили Матвея и напомнили о словах городского гостя Сергея Ивановича.. “Точно - решили болотце прибрать! Так можно и не успеть”, – озабочено думал изобретатель. Унылое, упадочническое настроение подкреплялось тем, что дело стойко застопорилось...

В последнее время получаемая из болотной грязи “давленая” жидкость даже тлеть не хотела. Где-то он сбился с температурным режимом или грязь пошла не та... “Напасть в одиночку не ходит! – философствовал изобретатель. – Похоже началась та самая, будь она проклята, полоса невезения”. Сидя под навесом и разглядывая своё твореное, Матвей ломал голову, как выбраться из этой пропасти неудач. Усиленно подналёг на книги: справочники, учебники по химии; журналы “Юный техник”; перечитывал жизнеописание великих изобретателей, того же Кулибина, Эдисона, Попова... “Ферменты, ферменты... – который день крутились в голове хитрые слова.

”Податься в город, поговорить с умным человеком?” – обдумывал Кулябкин. Сергей Иванович был настолько уверен в успехе Матвея, что обещал всяческую, юридическую в том числе, помощь в продвижении изобретения, тем более в защите от посягательств на авторские права. “Мошенников ныне развелось множество, каждый норовит урвать себе побольше с минимальными затратами труда. Так что будь осторожен и, если появятся жаждущие, – сразу же ко мне!” – напутствовал городской гость. Тем не менее советовал создавать в округе мнение, что дело с получением нефти движется к концу, остались детали и доводка до нужной товарной кондиции. Такие противоречивые пожелания Сергей Иванович объяснил необходимостью скрытой рекламы на будущее. “Чем больше неясностей в этом вопросе, тем привлекательнее для будущих инвестиций, - хитроумно и немножко непонятно пояснял новый друг. - Чем больше будет развиваться ажиотаж, тем будет больше потенциальных клиентов на покупку прав на изобретение и тем дороже его можно будет продать! – улыбался таинственно гость. – А то, что могут выкупить болото, – для тебя не просто хорошо, а прекрасно! Изумительно выгодно! – вдруг заявил Сергей Иванович, вызвав маленький стресс и полное недоумение Матвея. - Что болотная тина без твоей установки, а? Просто вонючая грязь! Понял теперь? Поэтому упреждающая реклама нужна и полезна для будущего”.

“Вот тебе и реклама! Вот тебе и продать подороже!” – горестно думал Матвей, глядя на сероватую жидкость, которая никак не хотела загораться. Со злости он взял рядом стоящую бутылку с растворителем, который использовал для мытья деталей механизмов, и вылил в строптивую бурду. Потом со зверским видом стал размешивать полученную смесь железным прутом. Когда жижа стала однородной, механически взял и зажёг спичку... Вспыхнувший огонь чуть не опалил лицо! Матвей отпрянул, встал на ноги и вдруг почувствовал: внутри нечто ёкнуло и оборвалось, как бывало всегда, когда его посещала гениальная идея.

- Эврика! Фермент! – восклицал Кулябкин. – Добавки надобны, добавочки! Они самые...

От волнения он снова присел на лавку перед прыгающими язычками пламени, вытер пот и воровато оглянулся. “Зря я раскричался: ещё кто услышит и переймёт задумку!” – зачем-то испугался он. Голова уже полностью работала в новом направлении и новаторские мысли налезали друг на друга, толкались, мешались, но одна упрямо пробивала себе дорогу...

 

После знаменательной находки, работа у Матвея закипела с новой силой! Он составил целый список веществ-добавок к грязи, чтобы ускорить получение желанного результата. Расписал необходимые свойства, главное из которых – брожение и горючесть! Пробовал многое, начиная от гнилых слив, сахарной свеклы, дрожжей и кончая спиртсодержащими жидкостями, естественно, дешёвыми. Как раз дешевизна и доступность – были определяющими с его точки зрения. Тетрадь, в которую записывал результаты своих опытов, быстро заполнялась. Над навесом завис устойчивый дымок разной степени черноты и ароматов. Надо сказать, что большинство из них были очень даже приятны для некоторой части селян. Такие перемены в экологической обстановке вызвали повышенное внимание и пересуды.

- Подступается, видать, Матюха к бензину! – чесали затылки старики.

- Никак бросил нефть и за самогон взялся? – крутили носами выпивохи.

- Не к добру всё это! – крестились набожные.

Как бы то ни было, а молва растекалась по округе...

 

* * *

Лес шумел глухо и тревожно. Почему-то не слышно было птиц, и остро пахло гнилью, сыростью и плесенью. Земля под деревьями было укрыта слоем иголок, листьев и веток, отчего казалась безжизненной. Усилились происки комаров, которые назойливо жужжали над ушами и лезли куда ни попадя. День уверенно двигался к обеду, солнце настороженно проглядывало сквозь верхушки сосен, когда Сироткин, одетый в охотничий серый плащ и шляпу, добрался с Рохлей к еле приметной тропке, ведущей на остров.

Всю дорогу Даниил сокрушался о том, куда подевались его помощники, Кузя и Саня. В их задачу, в частности, входило сторожить остров. Мобильники парней молчали и сами не объявлялись.

- Загуляли, черти, а аккумуляторы наверняка подсели, - больше для себя раздражённо объяснял Даниил. – Будем думать, что всё утрясётся...

Удалая мелодия прозвучала неестественно громко. Рохля лихорадочно достал трубку телефона. Звонил Жук, просил срочно приехать.

- Кто там? – поинтересовался Нил.

- Да... Михеич просит срочно к себе. Проверка какая-то... – забегал глазками Рохля. – Тропинка дальше хорошая, так что доберёшься сам без проблем, а я... мне надо спешить. Эти сволочи если насядут, обдерут до нитки.

- Это точно, - согласился Сироткин, уныло разглядывая тропинку, вьющуюся болотной топью. – Говоришь, проблем не будет?

- Иди смело, а я позже подскочу или позвоню, - засуетился Даниил.

- Да, - обернулся на прощание Нил, - портфель мой с документами храни тщательно до моего возвращения. Там куча полезных контрактов и договоров, есть кое-что и по земле... Я не стал тебя посвящать – не до этого. Вернусь – обговорим.

- Будет как в швейцарском банке! – заверил Даниил.

На том и расстались, и Нил уверенно пошёл вперёд. Действительно, даже для неопытного глаза было видно, что по тропинке часто ходили: проглядывались следы обуви разных размеров. “Странно, - подумал Нил, - неужели это следы Рохли и его помощников. А, впрочем, кому тут ещё ходить? – успокоил себя. – Рохля мужик хозяйственный, даже сторожей приставил. Своё не упустит. А остров, вероятно, чем-то ценен, хотя бы своей удалённостью от центров цивилизации. В наше время потаённые места не помешают. Тем более для делового человека”.

Так, размышляя, Сироткин добрался до островка. Деревянный домик с низенькими сарайчиками, утопающими в низкорослых деревьях и кустарниках, увидел издалека. Подозрительного ничего не заметил и спокойно направился к дому. Открыл дверь – и замер! Наличие людей, пьющих чай за столом, оказалось полной неожиданностью. В голове вихрем пронеслись мысли: этих людей он не знал и на помощников Рохли они явно не походили: два старика и помоложе - горожанин! Инстинкт подсказывал - надо уходить! Очевидно, Рохля не даром беспокоился и у него, скорее всего, появятся дополнительные заботы. Удивление и неподдельный интерес, проскользнувший в глазах “городского”, ускорил принятие решения. Нил захлопнул дверь и бросился бежать. В этот раз тропинка показалась не такой широкой и утоптанной.

 

* * *

На лес медленно надвигалась мрачная туча. Деревья тревожно зашумели, словно жалуясь друг другу на налетевший ветер, и сердито осыпали землю сухой корой, засохшими иголками и веточками. Нил поглядывал на темнеющее небо и пытался сориентироваться: в какую сторону идти? Он явно заблудился. Когда после долгого хождения, скорее скитания, по ямкам, пенькам, хворосту и иным лесным прелестям, уткнулся в тупиковый бурелом, почувствовал усталость и присел на поваленное дерево отдохнуть и собраться с мыслями. Попытался представить карту района, которой иногда пользовался, разворачивая свою деятельность. Ещё раз взглянул на небо, отыскивая солнце. К сожалению, совершенно не помнил, как в лесу определять стороны света. Наконец, выглянуло серое солнце и, глянув на часы, Нил поднялся, обошёл валежник и двинулся на предполагаемый восток.

Лес кончился так резко, что Сироткин чуть не упал в колею грунтовки, проходящей по-над лесом. Дальше, за редкой посадкой, виднелись крыши деревенских домов. Потянуло дымком со странным запахом, в котором угадывалось и что-то кислое, и бензиновое.

Облегчённо вздохнув, Нил зашагал энергичнее в направлении села.

Первым его внимание привлёк забор, перед которым росли диковинные заросли. Собственно заинтересовал не сам забор, а навес с парящим дымком, распространяющим необычные ароматы. ”Самогон что ли гонит товарищ и никого не боится?” – веселее подумал Нил и постучал в дверь. Довольно быстро из неё выглянул мужчина с жизнерадостным выражением на лице.

- Подскажи, браток, где это я очутился?

- В Квашеном! – радостно доложил хозяин строения и добавил: - Что-то в последнее время много народу блудить стало. Вот недавно...

- Извини, товарищ, - перебил гость, - дай хоть водички попить, а потом продолжишь.

- Заходи! – шире открыл дверь Матвей, приглашая Нила вовнутрь.

У Кулябкина сегодня был праздник: он нашёл дешёвый и доступный фермент для болотной грязи. Выдавливаемая жидкость теперь горела грязно-синим пламенем с лёгким темноватым дымком. Причём загоралась надёжно и стабильно. В этот момент победы разума над силами природы Матве й любил всех с вся. Он усадил гостя за стол, напоил не просто водой, а чаем, и стал делиться своей радостью.

- Я над этой грязюкой бьюсь не один десяток лет. Нефть получить из болотной тины – дело агромадной важности, как Вы понимаете, уважаемый! И не хватало-то мелочи, но какой важной!...

Тут Кулябкин словно споткнулся, внимательно уставился на опешившего Нила и спросил:

- Величать Вас как?

- Э-э... Нил Захарович, - ответил гость, в глазах которого разгорался неподдельный интерес к тому, о чём говорил этот необычный “колхозник”.

- По какому делу к нам?

- Да вот, пошёл в лес по ягоды и заблудил.

- А-а, - понимающе протянул изобретатель, - а меня зовут Матвеем.

- Так что там насчёт нефти? Я имею некоторое отношение к этому вопросу. Может чем помогу?

Дальше Нил сочинил, что имеет хорошие связи в бургородском университете с профессором-химиком, который тоже интересуется вопросами получения нефти в наших краях. Однако, словесный энтузиазм Матвея несколько иссяк. Он вдруг вспомнил опасения Сергея Ивановича и сник. “Не много ли я тут наболтал”, - приуныл изобретатель. Перемену в настроении хозяина Нил заметил сразу же и в нём заговорила деловая жилка. Он подумал, что возможно этот деревенский чудак работает над стоящим делом. Тогда нефтяная идея получит новое продолжение. Чем дольше размышлял Нил, тем к нему быстрее возвращался былой азарт. В голове комом катились и нарастали планы. Он уже представлял завод на краю этого болота, который из грязи гонит бензины разных марок.

Нил взял Матвея за руку и горячо стал говорить

- Предлагаю взаимовыгодное сотрудничество. У меня не только есть связи, но и деньжата, а это в твоём деле не последний вопрос. Я помогу закончить разработку. Если надо - найду помощников, закуплю нужное оборудование. А чтоб ты не боялся, что я тебя подведу или как-то обману, заключим договор о совместной разработке твоей идеи. Я тебя не тороплю, подумай, - похлопал по плечу Матвея Нил, видя, что тот колеблется. – А пока такая необычная просьба: хоть я и незнакомый, посторонний человек, но пусти к себе пожить недолгое время. Так сложилось в этой проклятой жизни, что мне нужно отсидеться в глухом месте. Ты не переживай, я не бандит! О себе подробнее рассажу позже – если столкуемся. Неприятности у меня: кому-то перешёл дорогу и вознамерились, сволочи, сгубить душу невинную!

Последние слова заставили Кулябкина вздрогнуть и вспомнить свои мытарства в детские годы. “А что, - подумал Матвей, - пусть поживёт у меня. Разузнаю, что за человек, а там видно будет. Во всяком случае я уже подхожу к тому моменту, когда действительно нужна помощь. Иначе самому не развернуться и не внедрить изобретение. А доказать значимость идеи можно только в реальном производстве. А этот парняга, видать, хваткий мужик, поворотливый. Раз за ним охотятся, знать непростой он человече...”

- Ну, добре, поживи маленько... Мы люди простые, нужду других понимаем. Заодно растолкуешь подробнее про себя, да и посмотришь на мою установку. Одному мне не с руки становится... – вздохнув, согласился Матвей.

Нил засиял, крепко пожал мужику руку:

- Люблю решительных и смелых! Не переживай, Нил Сироткин своё слово держит. Мы ещё так развернёмся...

Разговор снова пошёл веселее и продолжился осмотром хозяйства Кулябкина.

Ветер нагнал-таки тяжёлые, чугунного оттенка, тучи, которые пролились мелким густым ситничком. Запахло мокрой пылью, травой и... болотом. Экскурсии дождик не помешал, но напомнил Матвею, что надо бы угостить гостя и будущего партнёра-помощника. Нил давно был голоден и предложение поддержал с нескрываемым энтузиазмом.

 

* * *

Через час после звонка, Рохля был у Жука. Разговаривали одни в зале, который стал своеобразным кабинетом главаря. За окном потемнело, собирался дождь.

Усадив Даниила за стол, Жук, сделав вращательное движение толстыми губами, хмуро проговорил:

- Телевизор часто смотришь?

- Да так... по мере возможности.

- Зря! А я, вот, улучил момент и послушал ваши местные новости. Оказалось, полезная вещь, эти местные новости... Сироткин из морга исчез! Как тебе это?

:Жук изучающим взглядом окинул Даниила.

- Исчез?! – постарался побольше выразить удивление Рохля, с трудом удерживая глаза в прямом направлении (свой недостаток знал). – В смысле, тело...

- Может и тело, скорее всего – оно. Не мог же он ожить с расколотым черепом. Я тут подсуетился и выяснил, что его грохнули по голове или железякой, или каменюкой, так? Так... Возникает вопрос: кому, кроме его папаши с мамашей, нужен мёртвый Сироткин?

Рохля пожал плечами, соображая, как ему поступить: говорить о живом Сироткине или подождать. Решил не спешить.

- Правильно думаешь, - увидев недоумение в глазках Даниила, продолжил главарь. – Отсюда вывод: не Сироткин был убит, а всё это инсценировка: убили другого! Поэтому и выкрали тело, чтобы подстава не раскрылась!

Рохля даже сглотнул слюну от такого хода мыслей прожжённого бандита. До такого ему в жизни не додуматься.

- ...Отсель второй вывод: Сироткин жив, здоров и где-то скрывается, пережидает время, гад. А зачем ему такая сложная игра? Болото жмурик на себя оформил, как мне доложил Красавчик, от чего решил выждать. Возможно, Задия с ним заодно. Поскольку с грузином у нас назревают деловые, договорные отношения, то знать расклад по болоту мне нужно обязательно. Отсюда задача: прошвырнись к предкам Сироткина – ты же его друг и партнёр – и выведай насчёт сбежавшего трупа. И вообще, поспрашай у всех, кто работал с Сироткиным или его знает. Завтра мне доложишь! Сообразил? Делай всё осторожно, мол другу хочу помочь в тяжкую нескладуху. Люди клюют на добрые слова, особенно старики.

Ошарашенный Рохля кивал головой в знак согласия, уже не стесняясь бегал глазками и облизывал пересохшие губы. “Так болото на Сироткине..., - стучало маленьким молоточком в левом виске. – Тогда кое-что меняется кардинально!”

За окном, по карнизу, часто и мелко застучали капли дождя, в открытую форточку ворвался влажный ветер, обдав холодком.

- Всё понял, шеф, - уверенно мотнул головой Рохля перед развалившимся на диване главарём. – Сделаю в лучшем виде, что смогу.

- Не что смогу, а как надо! – поправил строгим басом Жук и указал рукой на дверь. – Сваливай.

Главарь никогда никому не доверял полностью, поэтому, несмотря на доводы Задии, что все “ниточки”, ведущие к болоту, имеются у него, решил проверить и информацию о Сироткине.

Выходил из дома Даниил, как кот, нашкодивший, но избежавший наказания. На моросящий дождь, как и на охранников Жука внимание не обратил, погружённый в глубокие раздумья, и, усевшись в “Жигули”, помчался к себе.

 

Резкие звуки популярной мелодии заставили Рохлю вздрогнуть и притормозить автомобиль на обочине. Он проворно достал трубку телефона и в заикающемся голосе не сразу узнал Саню:

- Шеф! Есть разговор...

- Где ты?... А, впрочем, - вали на заимку! Кузя с тобой?

- Мы уже здесь...

То, что нашлись помощники, обрадовало, хотя Санино заикание и дребезжание в голосе скрасило впечатление. В свете задач, которые перед Даниилом поставил Жук, помощники были не лишними.

Дорога в лесу не успела промокнуть от дождя, который к тому же утих, и “Жигуль” резво примчался к охотничьему домику. С веток деревьев капало, тянуло сыростью и холодком. Рохля передёрнулся от озноба и ощутил себя неуютно, захотелось чего-нибудь выпить. По-хозяйски войдя в дом, заказал Михеичу кофе и поприветствовал дружков крепким рукопожатием. Те стояли с виноватыми лицами, как провинившиеся новобранцы, и переминались с ноги на ногу.

- Где пропадали? Что на болоте? – начал Даниил, подсев к столу.

- Тут такое дело...

И Кузя своим тоненьким голоском, сбиваясь, рассказал о событиях на острове. Саня только кивал, иногда уточняя детали. По ходу рассказа Рохля темнел. Вырисовывалась очень неприглядная картина. Он считал, что про остров никто не знает, и собирался там устроить этакий элитный, с налётом экстрима, “дом отдыха” для избранных, куда посторонние никогда не заглянут. Оказалось, что ошибался. Более того, о суше посреди болота узнала милиция! Во всяком случае - какой-то мент. Но это ещё полбеды... А то что хотели утопить деда, да и мента пришибли маленько – выглядело серьёзно. Дело в том, что Саня с Кузей давно работали на Рохлю и многое знали. Если их “повяжут”, то неизбежно выйдут на Даниила и тогда...

- Да... орлята сизокрылые вы мои... – протянул он, когда Кузя замолчал и только облизывался переминаясь, - наворотили проблем! Как будем выкручиваться? Надеюсь, вы понимаете, во что влипли?

В комнате повисла давящая тишина. Дружки понуро смотрели в пол, будто пытаясь в нём отыскать ответы на неприятные вопросы, а Рохля мучительно хмурил редкие брови. Наконец, сказал откашлявшись:

- Как я понимаю, имеются два приемлемых варианта выхода из дерьма, в которое вы угодили: исчезнуть навечно из наших краёв или... помочь сгинуть тем, кто имел несчастье вас созерцать и общаться на этом грёбаном болоте!

- Исчезнуть? – заморгал низенький Кузя. – У меня же мать с отцом и... невеста.

- А у меня жена, - пробасил Саня.

- Тогда молите Бога, чтобы эти деды с ментом оставались ещё на острове. Берите ружья и... смотрите мне - в этот раз что бы без промашки! В болоте этом много загубленных душ, маленькая добавка не помешает, а только на пользу... – зловеще хихикнул Даниил. – И, кстати, если компания дедов пополнится – и остальных туда же. Патронов хватит, а деться им будет некуда: развлечётесь, как в тире.

Он и сам подивился своему хладнокровию и спокойной жесткости: как будто говорили не о людях, а о кабанах или, на худой конец, о волках. Кузя с Саней выпрямились, переглянулись и явно приободрились. Бывшие уголовники не удивились приказу шефа, а наоборот – как хищники, ощутив запах крови, почувствовали азарт. Вскоре они уже спешили с ружьями и полными патронташами в сторону болота. Рохля смотрел им вслед, сосредоточенно покусывая высохшие губы. – “Заодно и Сироткина приберут... Одним конкурентом меньше... А бумаги-то у меня! ”. Рохля криво усмехнулся и подумал, что всё складывается не так уж плохо. В успехе задуманного он был полностью уверен!

Неожиданно выглянуло солнце, и лес наполнился лёгким туманом. Передёрнувшись всем телом, Даниил направился в дом.

 

Глава 16. Драма на острове.

 

Чай заканчивался, и уже обсуждали, как легче выбраться с острова. За окном посветлело, и Сизов почувствовал себя бодрее. Аня помогала Хитрому убирать со стола и мыть посуду в деревянной кадке, прислонённой к печке. Она с улыбкой поглядывала на ожившего капитана. Настроение подъёма, казалось, витало в воздухе - готовились в дорогу...

Вдруг резко открылась дверь и на пороге появились два субъекта в защитных армейских костюмах и с ружьями. Один их них, высокий и грузный, ни слова не говоря вскинул ружьё! Другой, оставаясь сзади, повторил то же самое.

- Ой! – вскрикнула Аня, чуть не выронив чугунок, который вытирала тряпкой.

Дед Пантелей с поленом в руках выглянул из-за девушки и побледнел. Гордей замешкался, но только на секунду. Он успел уловить в глазах непрошеных гостей звериный блеск и холодный расчёт, виденный не раз у махровых убийц, расчёт, который не оставлял сомнений в намерениях. Дальше действовал инстинктивно и быстро, что нарабатывалось годами. Мгновенно выхватил из плечевой кобуры пистолет, оставленный на непредвиденный случай Ужовым, и выстрелил, падая под стол с криком:

- Аня! Быстро за печку!

В ответ прозвучал залп, так что стол подпрыгнул от впившейся дроби, с печки посыпалась штукатурка а комната наполнилась пороховым дымом. Тут же с громкими проклятиями бандиты ретировались вон, так как из-под стола прозвучал опять выстрел. Бандиты не ожидали такого отпора, поэтому их стрельба оказалась, к счастью, без последствий для Сизова, да и стол помог. Не опуская руку с пистолетом, нацеленным на дверь, он стал медленно вылезать и подниматься на ноги.

- Аня? Дед? У вас всё в порядке?

- Как будто... – прозвучал дрожащий голос, и Аня выглянула из-за печки. – Немного задело руку...

Затем осторожно выглянул и Хитрый. У него был такой свирепый вид, что, казалось, кинется на кого-нибудь и разорвёт.

- Вот, злодеи! А? Это те самые, которые уже хотели отправить меня гнить в трясине. Что ж это им, гадам фашистским, недобиткам проклятым, неймётся? И откель они взялись, отродье сатаны!

- Весело у вас на болоте, дед Пантелей! Фашисты не фашисты, а хорошего от них ждать не придётся... Хотя и зацепил я кого-то...

В подтверждение слов Гордея, вновь защёлкали выстрелы, и стёкла в единственном маленьком окошке рассыпались мелкими осколками. Несколько кусочков впилось Сизову в лицо. Он отскочил к стене и скомандовал:

- Оставайтесь за печкой, Аня! У тебя должен быть мобильник: позвони Пужаному! Мой, когда я был в отключке, эти ребятки прибрали.

Через время за дверью послышалась возня и стуки: стало ясно, что их закрыли. На этом неприятности не закончились: у Ани сел аккумулятор мобильного телефона, а в дом настойчиво устремились характерные запахи. “Неужели у них есть бензин? – с тревогой и щемящей тоской подумал Гордей, глянув на озабоченные, бледные лица, выглядывающие из-за печки. Дед смачно сплюнул и подтвердил опасения:

- Мать твою в кочерыжку! Как это я забыл про солярку в сарае – нашли, отморозки...

 

Выбежав из дома, Саня грязно ругнулся, трогая левый бок: на куске продырявленной ткани нарастало красное пятно.

- Зацепил, гад! Мент трухлявый!

В ответ Кузя моргал глазками, как обиженный ребёнок, и пытался что-то советовать. Он явно был напуган таким непредвиденным поворотом задуманной расправы.

- Что с нами будет? – заскулил тоненько бандит, подвывая по-щенячьи.

- Что-что? Хана котятам - больше гадить не будут, - оголяя бок, неожиданно злорадно предсказал Саня.

Рана оказалась пустяковой: пуля прошла по касательной вырвав небольшой кусок кожи. Саня нашёл в кармане носовой платок (чистоплотным и предусмотрительным был с детства), оторвал половину и прилепил к ране. Делал всё с нарастающей злобой. Закончив медицинские процедуры, свирепо глянул на плаксивого Кузю и прорычал:

- Не скули, ханурик! Будем жить, а этих п... будем добивать, палить, грызть – но пощады пусть не ждут!

После чего дружки подобрались к окну и открыли пальбу, потом закрыли палкой дверь и завалили вход деревянным хламом и поленьями для топки. Дерево носили из низенького сарайчика. И тут Кузя от радости чуть не лишился чувств:

- Саня! Канистра с солярой. Это же... – от возбуждения и осознания, что увидел, как уничтожить людей, даже захлебнулся слюной.

Подбежав и глянув на ржавую, масляную посудину, Саня затрясся.

- Молодец, братуха, счас мы их поджарим, век воли не видать!

Оставив Кузю прикрывать выстрелами в сторону окна, Саня добросовестно и аккуратно обрызгал соляркой всю избушку кругом, особенно в районе дверей. Сизов время от времени постреливал, но безрезультатно, поскольку мешала Кузина пальба, да и разучился он стрелять в людей, даже таких... Стрелял больше для того, чтобы попугать!

- Хорошо, что окно узкое, - злорадствовал Кузя, - никто не выберется.

- Точно... – люто пыхтел Саня, воспламеняя зажигалку.

Поджечь удалось не сразу: то пламя сбивалось, то солярки не хватало. Но вот огонь вспыхнул и неумолимо понёсся по одному ему известному причудливому пути.

- Ага! – оскалился Кузя и запрыгал на месте как дебил, получивший долгожданную игрушку.

- Постреляем ещё! – остановил его Саня.

Под ружейную пальбу они наблюдали, как огонь проворно охватил домик и взвился ввысь. Горело споро! За лето дерево высохло, не промочил и последний дождь. Дружкам пришлось даже отойти подальше от нахлынувшего жара. Вот уже стали рушиться стены, потом крыша...

Когда, подняв сноп искр, упала последняя балка и показалась закопчённая печка, Саня скомандовал:

- Аминь! Пора сматываться...

Из-за треска догорающих брёвен выстрелы прозвучали почти неслышно. Саня дёрнулся и с удивлённым лицом попытался повернуться. Но резкая боль затуманила голову и парализовала тело. Дёрнувшись, он кулем упал на мшистую землю. Кузя широко, как на глубоком вдохе, открыл рот и беззвучно распластался там, где стоял.

Огонь стал слабеть, и из-за рассеивающегося облака дыма выглянуло солнце. Оно осветило человека в сером охотничьем плаще с капюшоном, чёрной шляпе и короткоствольной винтовкой за плечами. Он отточенными движениями, будто всю жизнь этим и занимался, перетащил тела незадачливых дружков к воде и столкнул их в мутную, зелёную жижу. Подождал, пока успокоилась водно-грязевая смесь, поглотив тела, и тревожно озираясь покинул остров.

 

Конец первой части.

 

14.04.07 года.