Отца призвали в первые дни войны. Мама плакала, мы с сестренкой ревели, и, прижимаясь к отцу, умоляли взять нас собой.

Мне тогда было четыре года, но я запомнила на всю жизнь, как папа стоял на подножке вагона, махал нам рукой и что-то долго кричал …

Близилась зима, немцы наступали, в городе началась паника. Власти удрали, захватив с собой все, что можно, даже мебель и комнатные растения. А многие люди уходили пешком из-за нехватки транспорта.

Мы остались, бежать было некуда и не на чем.

Пронесся слух, что опустевшее здание Горсовета заминировано и вот-вот взорвется. В его подвалах был большой запас картофеля, который закупило для себя начальство, но не успело вывезти.

Толпы голодных начали стекаться к Горсовету, пришли туда и мы с мамой. Все стояли и обсуждали, как добыть эту желанную, вожделенную картошку и остаться в живых. Никто не решался спуститься вниз.

Мама была храброй до безрассудства. Она собралась с духом и полезла в подвал. Толпа с ужасом наблюдала за ней и, затаив дыхание, ждала: что же будет? Вскоре мама появилась с мешком отборной картошки. Радостные крики толпы приветствовали ее появление.

Но мама на этом не успокоилась, она спускалась в подвал еще дважды. Эта картошка спасла нас от голодной смерти.

Некоторые люди последовали ее примеру, им удалось вынести большую часть правительственного запаса, но одному старику не повезло, он напоролся на мину. Здание взлетело на воздух.

На подступах к городу шли ожесточенные бои. В каждом дворе вырыли окопы – щели, в которых прятались люди во время бомбежек. Нередко мы там проводили всю ночь. Было страшно, осколки снарядов и пролетали прямо над головами.

Мы, маленькие дети, не совсем понимали, что нам угрожает смерть. Когда свистели пули, спрашивали:

- Мама, как это так? Ночь, а птички поют?

Она ничего не отвечала, а только еще крепче прижимала нас к себе.

Как-то во время обстрела старушка-соседка сказала:

- Молитесь детки, вы еще безгрешные, Бог скорее вас услышит.

И я с жаром молилась, повторяя за ней непонятные слова:

- Услышь меня пресвятая Богородица, накрой меня священным омофором!

Кто знает, может эта молитва и спасла нас от смерти?

Через несколько дней в город вошли немцы. Сначала показались автомобили и мотоциклы, затем с ревом и скрежетом проехали танки. Всем приказали приветствовать немецкую армию. Детям раздали флажки со свастикой и заставили кричать:

- Хайль Гитлер!

Так началась жизнь в оккупации. На столбах появились объявления, которые кончались словами:

- За не выполнение – расстрел!

Чтобы прокормить нас, мама решила торговать на рынке картофельными котлетками. Она обменяла свое единственное украшение - золотые серьги на бутыль подсолнечного масла и немного кукурузной муки. Стала жарить котлетки, мы называли их «картофельниками». Какие они получались красивые! Обваленные в кукурузной муке, они были золотистыми и румяными. Мы, глотая слюну, жадно наблюдали за процессом приготовления, надеясь получить хоть что-нибудь. Иногда нам перепадала перемятая бракованная котлетка. Какая она была вкусная!

Немецкие солдаты хорошо их раскупали. Глядя на желтые, аппетитные котлетки они спрашивали:

– А яйки там есть?

- Я, я, яйки есть, - отвечала мама, хотя кроме картошки, муки и соли в них ничего не было.

Но однажды случилась страшная история. Мама взяла нас с сестрой на рынок, обещая после продажи котлеток купить по петушку на палочке. Мы весело болтали, рассуждая, какой петушок вкуснее: красный или зеленый?

Мама разложила товар на прилавке и стала зазывать покупателей. Торговля шла бойко, уже через полчаса, половина котлеток была продана.

Вдруг к прилавку подошел немецкий солдат с автоматом. Он был огромного роста, с красным одутловатым лицом и злыми маленькими глазками. Солдат пристально посмотрел на маму и огромными ручищами начал хватать с подноса котлетки и отправлять их в рот. При этом он что-то говорил на немецком, подмигивал и причмокивал языком.

Мама сразу же поняла, что немец заигрывает с ней, и решила скорее от него отделаться. Она строго спросила:

- А кто будет платить?

Немец сделал вид, что не понял и продолжал жрать. Мама еще раз задала вопрос:

- А деньги?

Фашист не ответил, перестал жевать и, бесцеремонно разглядывая маму, закурил папиросу. Она рассердилась и сказала:

- Что вылупился? Плати деньги и убирайся!

Тогда фриц покраснел еще больше, швырнул папиросу на землю и гаркнул по-русски:

- Подними!

Мама не двинулась с места, только стиснула зубы. Мы испугались, прижались к ее юбке и заревели.

- Подними!- еще раз грозно крикнул солдат, наводя на нас автомат, и добавил что-то по-немецки.

- Убирайся отсюда, фашистская сволочь, - тихо, сквозь зубы ответила мама и плюнула на дымящийся окурок.

Немец стоял с автоматом наперевес, размышляя: стрелять или не стрелять? Вначале он посчитал свою выходку милой и безобидной шуткой, но дело приняло серьезный оборот.

Мы с сестрой горько плакали, мама спрятала нас за спину. Вокруг стали собираться женщины. Все уговаривали ее.

- Ну, подними же, что тебе стоит? Ведь он застрелит тебя и детей.

Но мама стояла не шелохнувшись. Неизвестно, чем бы закончилась эта история, но тут подошел немецкий офицер. Он совершал утренний обход, в сопровождении трех вооруженных солдат. Быстро оценив обстановку, офицер приказал подчиненным арестовать обидчика, извинился перед мамой, купил весь оставшийся товар, и гордо задрав подбородок, с пафосом произнес:

- Доблестная немецкая армия не воюет с женщинами и детьми.

Затем он медленно удалился.

Мы были спасены, и только тогда мама осознала, какой опасности мы подвергались. Обняла нас, заплакала и увела домой.

Вскоре начались усиленные бомбежки, наши войска перешли в наступление. Помню, как в панике отступали немцы. Некоторые люди добровольно уходили с ними, мама говорила, что это предатели и изменники Родины.

И вот, наконец, в город вошли наши войска. По улицам с громкими криками, лихо промчались казаки. Затем медленно вползли танки, за ними следовала пехота. Население высыпало на улицы. Люди радовались, целовали и обнимали освободителей.