Он был Ирод, она - Марианна.

Марианна, потому что никто в войсковой части, где она работала секретарем в штабе, не произносил ее имя полностью – Мария Ивановна. И хотя она была для своих сослуживцев еще достаточно молодой женщиной, ей едва исполнилось сорок лет, Машей ее тоже никто не называл. Марианна и Марианна.

Ирод, потому, что испортил ей всю жизнь. Потому что был для неё нежеланным ребенком. Потому что зачала она его двадцать лет назад от пьяного прапорщика, изнасиловавшего ее на мешках с сахаром на складе, куда она пришла с накладными из штаба. Ирод, потому что никак не мог научиться говорить вовремя, как все нормальные дети. Ирод, потому что страдал энцефалопатией, потому, что из-за него, урода, её никто не хотел брать в жены.

7 марта 2008 года она весь день вспоминала свою незадачливую женскую судьбу. Грустная, она сидела за столом, на котором скопилась уже целая пачка накладных. Но она никак не могла себя заставить встать и отнести их на склад. Василий Петрович, её начальник, то и дело выносил ей новую подписанную накладную, но она только складывала ее в пачку бумаг и пыталась поймать взгляд Василия Петровича, которого любила тихо и втайне от всех, в том числе - и от самого Василия Петровича, уже не один год. Он был уже немолодой офицер. Служил в Афганистане, в Чечне. Имел боевые награды … и семью. Наверное, выпитое по случаю праздника шампанское придало ей смелости – раньше она боялась без повода смотреть ему в глаза. Обычно, как только решалось какое-то дело, она тут же отводила свой взгляд.

Наконец, когда дальше с накладными тянуть уже было некуда, она несколькими точными движениями поправила макияж, открыла миниатюрный флакончик со своими любимыми духами и, промокнув ими подушечку пальца, коснулась своих висков, шеи. Поменяла туфли на шпильках на сапожки. Затем взяла накладные, свою сумочку, а также подаренные ей тюльпаны, с нежными готовыми вот-вот раскрыться красными бутонами - она хотела сразу после склада отправиться уже домой - и пошла в кабинет к Василию Петровичу, попрощаться. Сапожки у нее были не менее элегантные, чем туфли на шпильках. И она чувствовал себя в них модной девушкой.

«Вертихвостка» - выплыло вдруг в ее сознании услышанное недавно в телевизионном сериале слово. Марианна улыбнулась.

- Василий Петрович, я ухожу, до свидания! - сказала она, войдя в кабинет к начальнику и, пользуясь случаем, окунулась в его глаза.

Василий Петрович встал из-за стола, уже свободного от бумаг к концу дня, и ставшего вдруг большим, как теннисный стол и вышел ей навстречу. Она никогда не дразнила его специально и не пыталась околдовать его своими женскими чарами. У нее был уже печальный опыт победы с женатым мужчиной. Большей такой победы ей было не нужно. Но иногда, она это чувствовала, не хватало самой-самой малости, когда она уже готова была сказать себе: «А, плевать!», и прожить с ним хотя бы один час вместе.

- Ещё раз с праздником, Марианна… Маша, - вдруг добавил он, и приобняв её, поцеловал в щеку. Её вдруг бросило в жар, и она невольно прижалась к нему. А его губы она вдруг ощутила возле своего ушка, затем на шее… Она покачнулась, почувствовала, что у нее вдруг закружилась голова и подгибаются ноги. Но она нашла в себе последние силы и оттолкнула его.

- Спасибо… Спасибо, Василий Петрович за поздравления! – смущённо сказала она. – Я уже ухожу, ключи оставила на столе. И она выскользнула из кабинета.

«Как жалко, что он женатый!» - подумала она, выходя из штаба. – «Как жалко!» От его поцелуя и от шампанского у нее все ещё кружилась голова. Она даже присела на скамейку и немного посидела, глядя, как серебрятся под вечерним солнцем первые, еще слабые, мелкие, едва различимые на льду, ручейки, которым суждено к ночи умереть.

Когда она, осторожно ступая по льду, добралась до склада, она уже была в своём обычном, ровном настроении. «Как облетевшая осенью береза, которой уж нечего больше терять», - подумала она про себя. И в который уж раз произнесла мысленно: «Уже сорок! Мне уже сорок лет!»

Она не сразу нашла Коломийца. Кабинет его, скорее, сторожевая будка-фонарь, благодаря своим выдающимся в коридор окнам-глазницам, был закрыт. Но окна горели, заполняя длинный, сумрачный коридор тоскливым желтым светом, который терялся в зеве распахнутых складских ворот. Марианна ни за что бы ни вошла одна в сумрачный складской зал, из которого тянуло сквозняком и запахом погреба. Но подойдя ближе к воротам, она увидела слабый свет фонарей, рядами протянувшихся вдоль стеллажей. Под фонарями гусаком прохаживался прапорщик Коломиец. Засунув руки в карманы брюк и задрав вверх голову, он окидывал взглядом верхние ряды тюков с амуницией.

- Олег Михайлович! – окликнув его, она направилась к нему, держа в вытянутых руках накладные.

- Что так поздно? – недовольно крикнул Коломиец и направился ей навстречу. Поравнявшись с ней, уже мягче, он сказал:

- Ах, да! Сегодня же Ваш праздник!

«Похоже, и для тебя тоже!» - подумала она, почувствовав от него запах спиртного.

Коломиец пробежался глазами по накладным, что-то пропел тихонько, хитро поглядывая на неё, и спрятал бумаги в карман кителя.

- Замечательно! Прямо превосходно! – сказал он и ухмыльнулся. – Вот теперь рабочий день закончился! Пойдем, Марианна, я тебя угощу шампанским в честь праздника!- Коломиец обнял её за талию и, вдохнув аромат её духов, промычал восхищённо.

Она отстранилась: - Хватит с меня на сегодня шампанского!

- В честь праздника! – веселое выражение на его лице сменилось упрямством, и он крепко обнял её, а затем вдруг пиявкой впился своими губами в её губы. Что произошло потом – она помнила как во сне. Видимо, действительно, в этот день она выпила много шампанского. Она вдруг оказалась лежащей на разворошенных тюках. Коломиец, навалившись на нее, все приговаривал: «В честь праздника! В честь праздника!»… Он уже давно научился в таких ситуациях действовать так быстро и ловко, что даже самой отчаянной женщине оставалось только констатировать запоздалость и бессмысленность любых попыток сопротивления.

Когда он слез с нее и ушел, она всё еще лежала, сжимая в одной руке изломанный букет цветов, а в другой – сумочку. Наконец, она встала, отряхнула плащ, поправила помятую юбку. Трусики так и не нашла. Медленно побрела домой.

Весь вечер она не вылезала из ванной, пытаясь вытравить из памяти запах дешевого одеколона. Она надеялась, что теплая вода, ароматная пена выведут её из депрессии. Скоро должен был прийти с работы сын. Он работал слесарем в гараже войсковой части. Да, она сделала большую ошибку, не прервав эту беременность. Не мог родиться у нее нормальный ребенок после изнасилования, после тех отрицательных эмоций, которые она испытала тогда. Из-за него она и пропустила то время, когда могла найти себе мужа. Вместо того чтобы приручать хорошего мужчину, она думала только о ребенке; думала о его болезнях и о его проблемах, сначала в детском саду, затем в школе. Сын всегда был недотепа и не поспевал за сверстниками. Вот потому, нередко, вдруг для нее в виде неожиданного сюрприза, как поленом по голове, случался такой вот, как сегодня, секс на тюках. От жалости и злости на себя, такую дурёху, она заплакала.

Когда в прихожей, как всегда неожиданно, заставив её вздрогнуть, громко и тревожно, как в больничном приёмном покое, зазвенел звонок, она подумала: «Опять ключи забыл!» Накинув на себя халат, она зашлёпала босиком в прихожую. Двадцать лет она собирается и никак не может собраться поменять этот звонок! Приоткрыв дверь, и даже не взглянув на сына, тут же поспешила обратно – вода с неё образовала на полу небольшие лужицы.

И тут она услышала:

- Мари-ан-на… Мари-ан-на…

Вернувшись в прихожую, она увидела…Коломийца. Из самых-самых глубоких своих мозговых извилин она резко ощутила удар мощной волны отвратительного запаха одеколона. Сейчас, впрочем, от Коломийца пахло далеко не одеколоном. Он был без фуражки. Пальто распахнуто, китель расстегнут. Коломиец вытащил из бокового кармана кителя её розовые трусики и, держа их у своего виска, произнёс:

-Ку-ку!

Затем небрежно спрятал их обратно, резко шагнул к ней и, крепко стиснув в своих грубых объятиях, зарылся своим красным лицом в ее халат на груди.

- Пусти! Пусти, скотина! – закричала она и попыталась оттолкнуть его от себя. Но он вдруг грубо схватил ее за волосы и, нагнув голову к полу, потащил Марианну в комнату. Не ослабевая своей хватки, он повалил ее на диван, лицом в подушку и давил с такой силой, что она почувствовала, что сейчас он переломает ей шею. Едва-едва ей удалось вывернуть лицо в сторону от подушки и глотнуть воздуха. Но стоило ей напрячься, чтобы скинуть его с себя или выскользнуть из-под него, как он тут же, снова начинал давить ей на шею, ломая позвонки. Потом он перевернул ее на спину и цепко держал ее за горло...

Когда, наконец, он затих на ней, удовлетворённый, она попыталась снять его руку со своего горла, думая, что он заснул.

- Куда? Лежи! - рявкнул Коломиец и снова сжимал её.

Но когда он все-таки заснул, она выскользнула из-под него и, перешагивая через брошенное Коломийцем пальто, поспешила в прихожую. Но как только она представила, что прибежит сейчас в дежурную часть, растрепанная, с синяками на шее, грязная… как только представила, как будет смотреть на нее Василий Петрович после того как узнает, что ее весь вечер насиловал пьяный прапорщик Коломиец… - она заплакала, опустившись на пол в прихожей и прижимая ладонь к травмированной шее. Успокоившись, Марианна тяжко поднялась с пола. Скоро должен прийти с работы сын. Он не должен увидеть этого безобразия. Она вернулась в комнату, подняла опрокинутые стулья, подвинула на место журнальный столик. Подняла с полу пальто Коломийца… И тут, прямо на палас, из внутреннего кармана пальто выпал пистолет! Коломиец заворочался, замычал. Его брюки сбились вниз к сапогам, которые он так и не снимал с себя.

- Скотина! Какая же ты скотина! – тихо проговорила она.

- Я всё слышу, всё… - достаточно внятно для пьяного пробормотал Коломиец – и похлопал ладонью по дивану рядом с собой. – Иди сюда!

Он приоткрыл глаза и посмотрел на нее. Затем перевернулся на спину и бесстыдно полежал, ухмыляясь и давая ей возможность увидеть его во всей мужской красе, а затем, натягивая брюки, поднялся с дивана. Застегнув брючный ремень, он вдруг резко, с возгласом титулованного каратиста, взмахнул ногой, намереваясь ударить ее по руке, в которой был пистолет. Но промахнулся и, потеряв равновесие, рухнул на палас. Уже лёжа на полу, он вдруг, с неожиданной для пьяного проворностью, ухватил Марианну за ноги и уронил ее на пол…

Когда она пришла в себя от грохота выстрела, Коломиец не подавал признаков жизни.

***

Она не сразу заметила сына. Он стоял в дверях и мелко-мелко тряс головой. Когда он волновался, он всегда начинал так кивать головой, как лошадь. Только движения более частые и не глубокие. Выстрел оглушил Марианну. Она переводила взгляд то на сына, то на валявшегося на полу Коломийца. Ей казалось, что движения у неё стали неестественно замедленными. Она никак не могла понять, почему пистолет выстрелил?

- Вот, сынок…, - указала Марианна пистолетом на Коломийца, и не смогла закончить фразу. Она присела на диван, и устало произнесла:

- Вызови, дежурного, Ваня, - и протянула ему пистолет.

Только когда сын ушел, до нее вдруг дошло, как током ударило – она же отдала сыну оружие! Оружие, которое может точно так же неожиданно выстрелить! Марианна вскочила с дивана, кое-как оделась и побежала за Иваном следом. Страх за сына и только что пережитое вдруг подкосили ей ноги, она поняла, что если сейчас не сядет, то упадет. И она присела у подъезда на скамейку, чтобы прийти в себя. Когда она поднялась со скамейки, то увидела дежурную машину, «Уазик» темно-зеленого цвета, с белыми буквами на борту. Из подъехавшей машины вылез неторопливо, держа в руках фуражку, высокий офицер - капитан Евсеев. Он сегодня дежурил по военному городку.

- Что случилось, Марианна? – спросил он, одевая фуражку.

- Ваня у вас? – в свою очередь произнесла она тревожно.

- Да-да, что с Коломийцем? Жив?

До нее вдруг дошло, что Коломиец может быть всего лишь ранен. На какую-то секунду она вдруг увидела эту картину, эту желанную и возможную реальность – нет никакого убийства, и всё заканчивается более или менее благополучно.

Она с надеждой посмотрела на капитана, как будто это в его силах сейчас устроить как надо хорошо и сказала торопливо:

- Н-незнаю.

Когда они вместе с водителем направились к ней в квартиру, она мысленно попросила Коломийца: «Ладно, скотина, я тебя прощаю. Только будь живым!»

- Мёртв, - бесцветным голосом произнёс Евсеев, поднявшись с корточек.

- Вызывай по рации следователя, - велел он водителю, а я тут с Марианной пока побеседую.

Марианна физически ощутила вдруг беду. Ноги ее не держали. Шея вдруг не захотела держать голову, тело ее стало как тряпка. Евсеев внимательно на нее посмотрел и, взяв за плечи, усадил у стола на кухне. Налил ей из чайника в стакан воды.

- Марианна… Марианна… – Позвал он её. - Выпей!

Она выпила воды и, облокотившись о столешницу, уставилась усталым взглядом в стол.

- Что у вас тут случилось? – спросил капитан.

- Вот, убила… - произнесла почти равнодушно Марианна.

- Стрелял Ваня?

- Нет, я.

- Иван другое говорит.

Она удивлённо вскинула голову, выжидательно посмотрев на Евсеева. Но капитан молчал.

- Что? Что он говорит?!

Евсеев прикрыл своей ладонью ее ладошку и сказал:

- Успокойся, Марианна. Расскажи мне сейчас всю правду – а там разберемся, что как…

Выслушав ее рассказ, он сказал тихо: - Так всё следователю и говори. Стой на своём. В ванную сейчас не ходи, следователь отправит тебя на освидетельствование.

Подъехала машина дежурного следователя. Прихожая вскоре заполнилась людьми в форме. Понятые тоже были из числа военнослужащих. Следователь вместе с судебно-медицинским экспертом осмотрел труп, подробно описал обстановку в квартире. На кухне записал объяснение Марианны.

- Надеюсь, меры приняли по сохранности отпечатков пальцев на орудии преступления? - спросил он строго Евсеева.

Капитан кивнул.

- Вы, - следователь посмотрел на Марианну, -оставайтесь пока дома. Скоро придет машина, заберет труп. Вот направление на освидетельствование. Машина освободится – пришлю за Вами.

Он посмотрел на Евсеева: - Ну, где у вас подозреваемый – едем работать с ним!

Марианна поднялась из-за стола и спросила тревожно:

- Какой ещё подозреваемый? Я же Вам сейчас всё рассказала!

- Успокойтесь! – усадил ее обратно следователь.- Разберемся!

И разом вдруг квартира опустела.

***

После того, как приехавшая машина забрала труп прапорщика, она отправилась в дежурную часть. Следователь был занят, допрашивал её сына. Когда он освободился, то выйдя в коридор, сказал ей:

- В общем, так, Мария Ивановна. Сейчас Вас отвезут на освидетельствование. А завтра с утра – жду Вас у себя в прокуратуре. Адрес – в повестке.

И он протянул ей повестку.

- А как с сыном? Почему его держат?

- Он пока посидит. Двое суток. А там определимся.

- Ну, а со мной что же? Ведь я же убила! Причём тут сын!

- Успокойтесь! Мы разберемся. Обещаю Вам.

И следователь уехал.

Она же зашла к Евсееву.

- Григорий Павлович! Ну, хоть Вы мне скажите, что творится?! Причём тут Ваня?

Капитан встал из-за пульта и прошёл к ней навстречу.

- Марианна, сын Ваш написал явку с повинной, сообщил, что он убил Коломийца. Вы со своей стороны в объяснении следователю сообщили свою версию случившегося. Следователь завтра все проанализирует, проведет очную ставку между вами – всё и прояснится! А дежурному-то следователю что? Труп - в морге. Убийца вроде, тоже в наличии. Вот и ушёл спать. Дело-то ведь не один день расследуется. Вот передадут завтра материалы конкретному следователю – он и поставит всё на свои места. Так что, Марианна, успокойся. Поезжай сейчас на освидетельствование, а потом сразу домой - отдыхай!

И он проводил её до машины.

Когда она после освидетельствования оказалась перед дверями своей квартиры, она никак не могла решиться вставить ключ в замочную скважину.

Она уже сейчас сквозь входную дверь видела Коломийца, покачивающегося на каблуках своих отполированных сапог и осклабившегося в пьяной ухмылке:

- Припозднилась, женушка? Не знаю, не знаю, приму ли твои извинения!

Она заставила себя все-таки открыть дверь и войти в квартиру. У нее уже выработалась привычка – делать что-то по дому, одно дело за другим – так она и переживала трудные для себя мгновения жизни. И когда её бросил муж, с которым она прожила трудные и единственные в ее жизни два года семейной жизни с мужчиной, и когда сын оказался в больнице в областном центре с тяжелой пневмонией, и когда она видела своего начальника, Василия Петровича, счастливого, в обществе детей и жены. И сейчас, она решительно свернула с пола пропитанный кровью палас и вынесла его на лестничную площадку. Налила ведро воды и с остервенением стала мыть полы.

Краем глаза она видела Коломийца, развалившегося в кресле. Закинув ногу на ногу, он покачивал носком сапога.

- Затираем следы преступления! - слышала она его насмешливые слова. – Затирай! Затирай! Посмотрим только, поможет ли это твоему Ване!

«А что с ним может случиться?» - подумала она. Здесь в дежурке его все знают. В камере он один, под наблюдением дежурного. А завтра всё встанет на свои места, и его отпустят. Здесь, в военном городке он не один, пропасть ему не дадут. Работа есть, квартира тоже есть. Парень он уже взрослый. Глядишь, и внуки уже меня встретят, когда выйду из тюрьмы».

- Вот дурёха! Сорок лет бабе, а не знает нашу систему бюрократическую! Пока разберутся следователи, вот и выдадут труп сына-то! Дура! Где такому пацану в тюрьме, среди волков прожить, даже день!

«Завтра! Завтра всё и разрешится!» - думала она. Что может этому помешать? Я расскажу всю правду, и сына отпустят».

- Вот потому-то и живёшь одна и с уродом! – Ходил сзади неё Коломиец, засунув руки в карманы брюк. - Вот так и дал бы тебе пинка под зад, такой дуре! Что нового-то завтра может появиться? А? Следователь уже слышал, как ты тут похвалялась – меня она, видишь ли, завалила! А Ваня-то твой, тоже самое говорит! Да ещё и пистолет сам принёс! А на пистолете, как ты думаешь, чьи отпечатки пальцев? Дура! Конечно же, сына, а не твои!

«Но Ваня же, не такой дурачок! Завтра меня увидит и образумится! Всё расскажет, как было»

Потом она не просто заснула, а впала в забытье.

***

У капитана Евсеева дежурство ещё не закончилось, а она уже, без пятнадцати восемь, была в дежурке.

- Павел Григорьевич! Отправьте меня в город! Помогите!

Дежурный нашел для нее машину, и к девяти часам она уже была в военной прокуратуре. Перед дверями кабинета следователя Натальченко.

Следователь Натальченко ей пояснил, что теперь он к делу никакого отношения не имеет. Он вчера только дежурил, а материалы он уже передал прокурору.

Она просидела полдня в приемной прокурора, но когда он пришел, она услышала от него, что надо сидеть дома и ждать повестку. Поскольку он сам еще материал не видел, а когда увидит, тогда и решит, кто из следователей будет им заниматься.

Она увидела, как сидевший рядом с ней Коломиец, зажав рот рукой, прыснул со смеху.

Из военной прокуратуры она поехала обратно, в военный городок, к Василию Петровичу.

Начальник уже всё знал. У него в кабинете она не могла сдержаться и заплакала. Плакала и не могла остановиться. Хмурый, он ходил по кабинету. Остановился, возле нее, сидящей за столом, положил мягко ладонь ей на голову, погладил. Затем вернулся на свое место и стал набирать номер по телефону.

- Подполковник Грачёв. Могу я поговорить с Николаем Васильевичем? Николай Васильевич, подполковник Грачёв…

Пока начальник говорил, она стала успокаиваться. Его уверенный голос, его решительность стали вселять в неё надежду. Всё ещё образуется, всё ещё будет хорошо. Она всхлипывала, утирала платочком слезы и всё слушала его голос, слушала и готова была так сидеть здесь вечно, тихо и незаметно, и слушать его. Говорит с генералом, а голос по-прежнему уверенный, спокойный, полный достоинства.

- Вот что мы сейчас сделаем, Маша. Поедем в Екатеринбург и найдем тебе адвоката. Без адвоката здесь не обойтись.

- Зачем мне адвокат? – встрепенулась Марианна, и поправила. – Ване!

Через час они уже были в Екатеринбурге. В прокуратуре им дали адреса нескольких юридических консультаций. Из этого списка они выбрали консультацию в центре города.

- Если они сумели арендовать помещение в центре города, значит, дела у них идут успешно, - обосновал свой выбор Василий Петрович.

Встретил их адвокат Рукавишников. Кроме него, дежурного адвоката, в консультации никого не было. Он сидел за столом строгий, нарядный, как менеджер в дорогом автосалоне и молодой-молодой!

Он внимательно выслушал Василия Петровича, без энтузиазма изложившего суть дела. Задал несколько вопросов Марианне и стал обрисовывать Василию Петровичу своё видение ситуации.

- А сколько будут стоить Ваши услуги? – перебила его Марианна.

- Десять тысяч рублей. Это вместе с ведением дела в суде, - коротко ответил молодой человек. И тут же сам оценил свою скромность: - Это совсем недорого.

Марианна стала ловить взгляд Василия Петровича. Адвокат ей понравился. Хотя и молодой, но, видно, старательный. И, в общем-то, по-божески просит. Она кое-что слышала об адвокатских гонорарах.

Василий Петрович, не реагируя на кивки Марианны, поблагодарил адвоката и, пообещав подумать, увел Марианну из консультации.

- Нет, не подойдет, - сказал он. – Молодой уж больно. Да и гонорар просит маленький. Сразу видно, новичок в своем деле. Мало берет денег – и ответственности, значит, столько же.

Они объехали еще несколько консультаций. Встречались адвокаты довольно компетентные и гонорар запрашивали солидный, сразу было видно – им есть что ценить. Но вот на вопрос Василия Петровича, дают ли они гарантию успешного исхода дела, как один отвечали: «Нет». А один адвокат, по фамилии Диванов, им довольно откровенно пояснил:

- Что же вы хотите? Знаний адвоката или чтобы он с вашими деньгами пошел к судье и подкупил его? А? Только судья принимает решение по делу, а не адвокат!

Когда они ушли от этого адвоката Василий Петрович, прежде чем сесть в машину, задумался:

- А ведь адвокат правильно говорит. Они ничего не решают. Возьмут деньги – а результат?

Но вот, после того, как они объехали с десяток консультаций и адвокатских контор, они, кажется, нашли для Вани адвоката.

- Да, я возьмусь за ваше дело. Не смогу гарантировать полное прекращение дела, но то, что ваш сын окажется на свободе – это я сделаю, - пообещал им адвокат Горохов, с подвижными, как у артиста, чертами лица, в отлично подобранном костюме. На столе, перед ним, лежал раскрытым портфель из дорогой кожи.

- Сколько? – коротко спросил Василий Петрович, как будто он каждый день торговался по таким делам.

На какие-то мгновения сердце у Марианны прямо растаяло. Ей стало хорошо-хорошо! Адвокат сказал «ваш сын», как будто, действительно, Ваня её и Василия Пет- ровича сынок! Как будто они муж и жена!

- Пятнадцать тысяч долларов, - тихо сказал адвокат.

Лицо у Василия Петровича сразу как-то осунулось, и он помрачнел:

- Дорого.

- Ну, Вы, надеюсь, понимайте, как эти деньги будут работать, на что они пойдут? Мне-то из этих денег, практически, ничего не достанется.

- Мы согласны! – вдруг сказала Марианна. Ей было радостно сказать именно так: «Мы». Не «Я», а «Мы».

И поймав недоуменный взгляд Василия Петровича, она пояснила:

- У меня есть такие деньги!

***

Два года назад в военном городке разрешили приватизацию. Марианна, поддавшись общему настроению, так же приватизировала свою двухкомнатную квартиру.

Тогда она и узнала, что обладает недвижимостью, стоимостью 15 000 долларов. Поэтому, когда адвокат Горохов назвал эту сумму, она сразу поняла - это судьба!

Василий Петрович, когда они возвращались в военный городок, велел ей выбросить из головы всякие мысли о продаже квартиры, но она с грустью подумала, что при всем его хорошем к ней отношении, Ваня для него чужой. У него свои дети, что ему ее Ваня? Все равно она не сможет жить в своих апартаментах, если с сыном в тюрьме что-нибудь случится. Она была благодарна Василию Петровичу за его участие и трезво при этом понимала, она одна со своей бедой, и рассчитывать придется только на свои силы.

Василий Петрович дал ей отпуск за свой счет, и на следующий день она уже снова была в военной прокуратуре. Её направили к следователю Воробьеву, молодому человеку, совершенно лишенного военной выправки. Капитанские погоны на его форменной рубашке никак не хотели спокойно лежать на покатых плечах, и всё норовили своими глазками-звездочками заглянуть в протокол – что же это там их хозяин накропал?

Следователь подробно допросил её и велел ждать в коридоре, пока не выведут сына.

- Будем проводить очную ставку, - сказал он ей, но, как ей показалось, он, ни разу даже, не оторвался от протокола и не поглядел на нее.

Увидев Ваню, вводимого в коридор в сопровождении двух солдат, она не удержалась и вскочила с места. Сын был бледен, держал руки за спиной и теперь уже постоянно тряс своей головой, глядя в пол.

- Ваня! – воскликнула она, когда он поравнялся с ней, и бросилась обнимать его.

- Мама!- сказал он, обнимая её и виновато улыбаясь. При этом он был как бы спросонья. Она знала, что когда он начинает о чем-то задумываться, он всегда такой, словно не выспавшийся, заторможенный.

- Что ж ты Ваня делаешь?! – немного успокоившись, воскликнула она, - Что же ты оговариваешь себя?!

Из кабинета выглянул следователь Воробьев.

- Проходите, проходите! – хмуро и раздраженно сказал он и сердито посмотрел на конвоиров.

Когда они расселись в кабинете, следователь представил им дежурного адвоката и еще раз напомнил Марианне, чтобы она поторопилась с выбором своего защитника.

И стал задавать вопросы.

Марианна так разволновалась, что не понимала, о чем следователь спрашивает. Перед ее глазами стали плавать какие-то разноцветные круги, и она, сжав голову руками, опустила ее низко-низко.

Следователь вышел из-за стола и зачем-то стал толкать ей в рот стакан с водой. Она принужденно сделала маленький глоток – пить совершенно не хотелось - и отстранила рукой стакан, поблагодарив следователя.

- С Вами всё в порядке? Участвовать в очной ставке можете? – спросил адвокат.

Она кивнула головой, следователь вернулся на место и продолжил очную ставку.

Обессиленная эмоциональным напряжением, она отвечала на вопросы следователя очень кратко и односложно. А когда следователь позволил ей задать вопрос сыну, она только и смогла, что заплакать и сквозь слёзы, чувствуя, что с ней вот-вот случится истерика, спросить сына:

- Ваня! Ваня! Зачем же оговариваешь себя?!

Сын, было видно, крайне расстроился. Губы у него тряслись.

- Мама! – сказал он, когда солдаты уводили его, - не переживай! Всё будет хорошо! – и он успел ещё махнуть рукой, пока конвоиры не захлопнули за собой дверь кабинета.

- Что же теперь? – спросила она сквозь слезы следователя.

- Ну что теперь? – повторил следователь. – Я не вижу, чтобы к убийству был причастен кто-то из военнослужащих. Вы можете ходатайствовать о передаче дела в территориальную прокуратуру. Но сразу могу Вам сказать, в связи с особым режимом военного городка, дело останется у нас…

Марианна слушала его, слушала и никак не могла найти слова, которые бы позволили этой, в общем-то, простой жизненной ситуации быть увиденной этими людьми в погонах такой, какая она есть на самом деле.

- Это я его убила… - опять повторила она безнадежно, зная, что ее все равно никто не слушает. Адвокат и следователь уже переговаривались о других делах.

- Вы можете идти, - повернулся к ней следователь. – Я Вас вызову.

***

«Адвокат Горохов, квартира, сын…» - вертелось в ее голове, когда она вышла из прокуратуры и направилась медленно по улице. Она шла в сторону трамвайной остановки, но еще толком не знала, что будет делать. Раньше довольно часто она испытывала раздражение на сына, нередко злилась. Она мечтала, что подросший сын будет крепким парнем, находчивым, веселым и умным. Будет пропадать на дискотеках, приведет домой девушку. Она им оставит большую комнату, сама перейдет жить в маленькую. Сын поступит в военное училище, станет офицером… Но потом она поняла, что ничего этого не будет. Не будет сын офицером. Ладно, хоть устроился слесарем в гараж. Правда, как ни странно, дела у него там пошли хорошо. Ваня любил возиться с машинами. Рано уходил на работу, поздно возвращался. Домой приволок как-то в мешке, карбюратор, кажется. И вместе того, чтобы с девками гулять, возился в своей комнате с железками, всю квартиру бензином провонял! Она его тогда крепко отчитала. Сердце ее оттаяло, когда она это вспомнила. В войсковой части Ваню любили за его трудолюбие, спокойный и мягкий нрав. Конечно, она всегда была к нему несправедлива!

Марианна вспомнила, когда сыну было пять лет, она поехала с ним на поезде к морю. Их ждал Крым! Но, как ни странно, она, глядя, как сын взбудораженный поездкой прыгал на полке, грустила. Эх! Если бы на море, да с любимым мужчиной! Соседи, молодая парочка, с интересом поглядывали на Ваню, на его прыжки и кульбиты. Но в какой-то момент, в их глазах она заметила усталость и даже раздражение от Ваниной разнузданности. «Перестань, Ваня! Успокойся!» - то и дело одергивала она сына. Но Ваня, только на минуту замирал как сурок, глядя с полуулыбкой, на пробегавший в окне пейзаж, а потом еще с большим энтузиазмом принимался кувыркаться и петь от радости путешествия. Вот тогда она не выдержала, схватила Ваню за ручку и потащила его в туалет. В туалете, не помня себя от злости, она стала крепко шлепать его рукой по попке: «Да что же это такое-то, в конце концов, а? Да успокоишься ты или нет? Вот тебе! Вот!» Сейчас она не помнит, заплакал он или нет. Но сейчас ей самой от этого воспоминания захотелось плакать. Какая она, всё-таки, была гадиной!

Она вспомнила ещё одну поездку в поезде. Тогда она впервые повезла сынишку на родину, к маме. Сколько ему было тогда? Кажется годик? Или меньше? Вместе с ней в купе ехали две молодые женщины, одного с ней возраста.

«Заходим мы с ней в магазин, обе такие, в норковом пальто! Они сразу на нас, во-от такие глаза!» -вспоминала одна из них и, обернувшись на Марианну, злобно прикрикнула: «Да уймете Вы его, наконец, или нет! Сил никаких нет уж, слушать его вопли!» От этого воспоминания у нее сейчас кровь бросилась в лицо. Уж сейчас бы она ответила этим сучкам как полагается! А тогда она просто взяла Ваню и, покачивая его, вышла из купе. Как будто она дала обидеть своего ребенка этим потаскушкам! Так сейчас чувствовала Марианна.

За воспоминаниями и размышлениями, она и не заметила, как оказалась у какого-то агентства по недвижимости.

Небольшая квартирка на первом этаже девятиэтажного жилого здания имела вид вполне современного офиса. Марианна, хотя уж давно не деревенская жительница, даже слегка растерялась от блестящего керамического пола, на котором играли солнечные блики, безукоризненного французского натяжного потолка в виде небесного свода в знойный летний день и устремившихся на нее взглядов. Она растерянно повела глазами по лицам, сидящих за столами молодых мужчин и женщин. Они все дружелюбно ей улыбались и кивали, приглашая к столу. Она присела за ближайший столик.

- Итак, - мягко сказала сидевшая за столом нарядно одетая девушка, после того, как поприветствовала Марианну, - Вы ищете жилую площадь? Или желаете сами что-то предложить?

- Желаю сама что-то предложить, - сказала Марианна. Ей было страшно. Она всегда считала, что в жизни у нее, в принципе, не все так плохо. Ведь есть же у нее своя, аж двухкомнатная квартира! И вот сейчас ей предстоит её продать. Видимо, придётся просить в войсковой части общежитие. Как всё это пройдет? Ну что теперь взвешивать – надо сына выручать! Квартира - дело наживное!

- Я хотела бы продать двухкомнатную квартиру за 15 тысяч долларов, - сказала она, - в военном городке.

Менеджер уточнила адрес, метраж, этажность и покачала головой:

- Далеко. Да ещё при этом закрытость городка. Уже только за одно это цена Вашей недвижимости не может быть больше 10 тысяч. А там надо еще смотреть состояние квартиры, дома в целом…

«Десять тысяч… десять тысяч…» - выстукивалось всю дорогу в голове у Марианны, пока она возвращалась в автобусе домой: «Десять тысяч… Где же взять ещё пять?» И она лихорадочно пролистывала в своем воображении самые фантастические проекты. «Продать ещё и материнский дом в деревне, а ее саму забрать к себе в общежитие? Оформить потребительский кредит в банке? А подо что, она же квартиру продаёт… Ну, может быть одну тысячу долларов она и наскребет, если обежит всех в войсковой части, а где взять еще четыре?»

- Почку. Продай свою почку в больницу! – издевательски ухмыляясь, посоветовал сидевший рядом прапорщик Коломиец. – Ох! Чует мое раненое сердце – быть скоро твоему Ване в одной со мной компании! - и он омерзительно захихикал.

У неё стала раскалываться голова.

Дома она приняла, чуть ли не горсть таблеток от головной боли и лежала на диване с мокрым полотенцем на лбу. Когда раздался телефонный звонок, она едва дотянулась до трубки.

- Марианна? Это адвокат Горохов. Валерий Павлович. Что Вы надумали? Мы с Вами сотрудничаем или мне соглашаться на другое дело? У меня тут люди – либо я работаю с Вами, либо заключаю договор с этими клиентами. Решайте прямо сейчас, Марианна!

Марианна поднялась с дивана.

- Валерий Павлович, у меня только 10 тысяч…

- 10 тысяч? М-м-м, 10 тысяч… 10 тысяч… м-м-м… - ну ладно, попробуем, Марианна! Я, почему тороплю – тут надо либо прямо сейчас вклиниваться в это дело, либо уж никогда. Да Вы и сами отлично знайте – каково порядочному человеку, да ещё мальчишке, оказаться среди бандитов и насильников. Повесят в камере и скажут: «Сам повесился!» У нас такое сплошь и рядом! А ещё СПИД! Гепатит! Там этого добра хватает.

- Валерий Павлович! – Марианна чувствовала, что слова с трудом выпадывают у нее изо рта, - эти десять тысяч мне обещают за мою квартиру. Я не знаю, как долго займет время оформить продажу. Вы сможете подождать?

В телефонной трубке было молчание. Сначала Марианна решила, что она просто оглохла от пульсирующей в голове и ушах крови. Потом подумала, что Горохов бросил трубку. Наконец она услышала тихий голос адвоката:

- Ну, тысячу хотя бы, на первых порах, Вы сможете заплатить?

- Да! – чуть ли не радостно воскликнула Марианна.

- Завтра я к Вам выезжаю, ждите! – сказал адвокат и бросил трубку.

Как ей было ни тяжело, она принялась обзванивать всех знакомых. Когда положила горячую трубку, поняла – тысяча долларов завтра к приезду адвоката у нее будет.

***

Адвоката она встретила на контрольно-пропускном пункте, оформила ему пропуск и вскоре они уже были у нее дома.

- Сейчас я пройду в гараж, где работал Ваш сын. Побеседую с рабочими, с непосредственным его руководителем. Потом возьму на Ивана производственную характеристику из войсковой части, бытовую - из ЖЭУ, и завтра поеду к следователю, - разъяснял Горохов Марианне фронт своей работы, одновременно оформляя договор на оказание юридической помощи.

– А Вы, Марианна - он оторвался от бумаг,- не тяните с оформлением продажи квартиры!

Он дал Марианне расписаться в договоре, получил от нее деньги и, выпив одну за другой три чашечки кофе, цепким взглядом ощупал напоследок все углы в квартире, а заодно, и Марианну. И ушел.

Ближе к вечеру он ей позвонил, уже из областного центра.

- Возьмите заказанные мной характеристики и приезжайте завтра ко мне в контору! Захватите с собой и документы на квартиру. Заодно уж помогу Вам с оформлением ее продажи! Так уж и быть.

Когда она погасила свет и легла спать, головная боль отпустила ее, но сон совершенно не шел. Где-то в темноте поскрипывал половицами Коломиец. Приблизившись к изголовью кровати, стал шептать: «Без сына и без квартиры! Без сына и без квартиры!» И злорадно хихикнул.

***

Пока ехала в автобусе в город, она все перечитывала и перечитывала полученные ею характеристики на сына: «…зарекомендовал себя исключительно с положительной стороны… порядочен… трудолюбив… честен… очень любит свою мать…»

Она несколько раз перечитывала эту строчку: «Очень любит свою мать», и на глаза наворачивались слёзы. Она не уйдет сегодня из кабинета следователя, пока ее не арестуют, а сына не выпустят на свободу! Вот вцепится в его стол и всё тут! От этой своей решительности ей сразу стало легче.

Горохов встретил ее в своей конторе с нетерпением.

- Время, время, Марианна! Сегодня всё решается. Двое суток прошло, и следователь сегодня должен Вашего сына либо отпустить, либо заключить под стражу. - Адвокат принял от нее характеристики, документы на квартиру, пробежался по ним глазами и сказал:

- Плохо, что Вы не успели с деньгами. Очень плохо!

Она поймала такси, и они отправились в прокуратуру.

- Теперь от Ваших показаний, Марианна, уже ничего не зависит. Вы и так уже сделали более чем максимальное заявление – взяли убийство на себя и подтвердили это на очной ставке. Но мы вот что сделаем.- Он похлопал себя рукой по груди: - Я тут захватил немного денег… - и увидев, как она вскинула на него свой взгляд, махнул рукой, – сочтемся потом, после реализации квартиры… Попытаюсь задобрить следователя, может быть, что-то получится.

Не получилось. Следователь предъявил обвинение сыну и избрал меру пресечения – заключение под стражу.

- Обвинение черновое, - пояснил он Марианне. – Предварительное. В самые ближайшие дни мы проведем на месте происшествия проверку показаний и Ваших и сына, и там я уже определюсь окончательно…

Следственное действие, как сказал следователь, проверку показаний, провели уже на следующий день. Квартира Марианны заполнилась людьми. Следователь, понятые, эксперт. Для Марианны, поскольку она отказалась от защитника, пригласили дежурного адвоката. А Горохов должен был защищать интересы Ивана.

- У вас противоречивые с сыном интересы, - пояснил следователь, - поэтому у вас не может быть один адвокат.

«Противоречивые интересы», - как автомат повторила про себя Марианна. У неё с Ваней противоречивые интересы! Она опять сильно разволновалась и едва контролировала себя, когда Воробьев в присутствии понятых при наведенной на нее видеокамере, бросив посередине комнаты муляж человека, стал задавать ей вопросы. Она только видела Коломийца, выглядывавшего из-за спин участников следственного действия. Он указывал пальцем на валявшийся на полу муляж и приговаривал:

- Я не такой! Я не такой! - И ложился рядом с муляжом, дурашливо копируя его позу.

- Продемонстрируйте участникам следственного действия, каково было ваше взаимное расположения в момент производства выстрела из пистолета! – предложил ей следователь и всучил ей в руки игрушечный пистолетик.

Марианна держала в опущенной руке пластмассовый пистолет и прошептала растерянно:

- Я не помню…

И заплакала…

- Плохи дела, - сообщил ей Горохов, когда они остались одни в квартире. – Иван в деталях показал, как он стрелял. И, похоже, его показания будут совпадать с заключением судебно-медицинской экспертизы.

- И что же теперь делать, - спросила Марианна, с мольбой в глазах глядя на адвоката.

- Что делать, что делать… - проворчал адвокат.- Я уже говорил, что надо делать. У нас ничего без денег не делается. Буду упрашивать следователя о производстве судебно-психиатрической экспертизы. У Ивана ведь не всё в порядке с головой? Может быть, и признают его невменяемым.

Он погладил Марианну по голове:

- Ну не плачь, не плачь. Я сделаю всё, что от меня зависит. И даже больше. Иван будет на свободе!

Он осторожно, держа Марианну за плечи, уложил её на диван и лег на нее сверху.

***

Судебно-психиатрическая экспертиза установила, что Иван каким-либо психическим заболеванием в момент совершения преступления не страдал и не страдает в настоящее время. Контролировал свои действия и давал им отчет…

Строчки заключения, которое ей для ознакомления, представил следователь, прыгали у нее перед глазами. «Давал отчёт, давал отчёт…» Она сама не заметила, как слеза у нее скатилась прямо на страницу заключения. И без адвоката ей было понятно, что все возможности вытащить Ваню из тюрьмы, исчерпаны.

- А что следователь может? – успокаивал её Горохов, когда они вышли из следственного кабинета.- Тут всё судья решает. Дождёмся, когда дело передадут в суд…

Уже два месяца прошло со дня убийства, и Марианна совсем бы уж отчаялась, но адвокат Горохов не давал угаснуть ее надежде. «Не волнуйся, я сделаю всё, что от меня зависит и даже больше!»

Она не сообщила Василию Петровичу о том, что продаёт свою квартиру. Сказала только, что ее и Ванины интересы защищает дежурный адвокат. Она видела по хмурому виду начальника, что он растерян и бессилен, что-либо предпринять в этой ситуации.

Тем временем, Горохов заверил ее, что нашел хорошего покупателя и тот даже согласен, чтобы Марианна ещё оставалась в квартире некоторое время.

- Не все же у нас звери, - пояснил он, - и люди встречаются.

Похоже, он даже сам расчувствовался от этого своего заключения, и в уголке его глаза сверкнула слеза. Или может быть, Марианне это просто показалось?

Когда стало известно, кто из судей будет рассматривать дело, Горохов привез ей в суд. Он усадил её перед дверями судейского кабинета и, похлопав себя по карману, где у него лежали деньги от продажи квартиры, кивнул Марианне и зашел в кабинет.

- Добрый день! – поздоровался он с секретарем.- Адвокат Горохов. Могу я ещё раз ознакомиться с уголовным делом в отношении Бессонова Ивана? Вот мое удостоверение.

Секретарь, молоденькая, даже не девушка, а скорее девочка, строго глянула в удостоверение.

- Сейчас узнаю у судьи! – и, кивнув ему на стул, стала набирать номер телефона.

Переговорив с судьей, она сказала:

- Дело сейчас на изучении у судьи. Но Вы можете

написать заявление и оставить его. Ознакомитесь с делом на следующей неделе.

Горохов написал заявление и вышел. На ходу он кивнул Марианне и движением глаз пригласил ее следовать за ним.

Когда они вышли и отошли в молчании от здания суда, он остановился и достал из кармана пачку сигарет. Закурил и, выпустив изо рта длинную струйку дыма, произнёс с облегчением:

- Всё! Передал! Единственно, судья сказал, что дело прекратить нельзя, что сможет – так это избрать Ване наказание, не связанное с лишением свободы.

Горохов посмотрел на Марианну:

- Я же обещал, что Иван будет на свободе, значит будет!

- Только бы его отпустили! Только бы отпустили!- сказала Марианна, прижав в мольбе руки к груди.

Горохов сам нанял такси и отвез ее домой в военный городок.

На этот раз он был с ней как-то груб и бесцеремонен, как тот прапорщик, отец Вани, двадцать лет назад на мешках с сахаром.

***

Суд назначили на 15 июня 2008 года. Заседание суда должно было быть выездным и пройти в доме офицеров военного городка.

На улице было невыносимо жарко и душно. Обычно, окружавший городок лес своей свежестью не позволял раскалившемуся асфальту наполнить улицы такому обычному для областного центра бензино-гудроновому мареву. Но сейчас, похоже, и лес сдался, уступил зною. Без поддержки освежающего ветерка березки сникли, а сосны, вытянувшись, напряженно замерли, словно на прочность пробуются их последние силы.

Зал дома офицеров был заполнен до отказа. Марианну и Ивана в городке знали все и сочувствовали им. Были и родственники прапорщика Коломийца. Вдова, Нина, тридцатилетняя телефонистка. У Марианны никогда с ней не было конфликтов. Два года назад, в этом клубе, они вместе вывешивали елочные игрушки на ёлку и даже как подруги, оживлённо при этом общались. Нина привела с собой детей, двух мальчиков-погодков, десяти и одиннадцати лет. Голова у Нины была горестно покрыта черной косынкой, а взгляд она не отрывала от пола. Все в зале ей тоже сочувствовали. Несмотря на то, что все присутствовавшие, в основном офицеры, прапорщики и их родственники, не часто так вместе собирались – в зале стояла полнейшая тишина. Каждый, устремив свой взор на сцену, сидел, погруженный в свои мысли.

Широкий белый экран, предназначенный для просмотров фильмов, был задрапирован красной прозрачной тканью, на которой угадывалась изготовленная еще в советские времена картина в виде барельефа воинов – представителей всех родов войск. Вверху, метровыми буквами сияла золотом надпись: «Народ и армия - едины!»

В глубине сцены стоял на возвышении стол, покрытый оставшимся от советских времен кумачом. Для судьи. Слева и справа от него были столики пониже – для защитника и обвинителя. Поодаль, в окружении ряда стульев, стоял еще один столик. Судя по отсутствию на сцене железной клетки – для подсудимого.

В объявлениях, расклеенных по всему городку, значилось, что судебное заседание по делу обвинению Бессонова Ивана Семеновича в убийстве Коломийца Олега Григорьевича назначено на 11 часов. Ровно в 11 часов на сцену вышел командир войсковой части полковник Соколец. Он всегда отличался хорошей офицерской выправкой и вышагивал, широко расправив грудь. На этот раз, опасаясь, видимо, что его роль может сойти за роль конферансье, он вышел на сцену осторожно, весь какой-то сжавшийся, даже усы у него были поникшие.

- Товарищи, сегодня, здесь, пройдет выездное заседание суда. Прошу всех обратить внимание на то, что на это время этот зал превращается в зал судебного заседания со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть, хождение запрещается. Выкрики, возгласы с места не допускаются. Давать показания, делать заявления с разрешения председательствующего, могут только участники судебного заседания. Надеюсь, это всем понятно.

И полковник покинул сцену. На его место вышла молоденькая девушка, секретарь судебного заседания, и очень строгим, более строгим, чем у полковника, голосом, провозгласила:

- Встать! Суд идет!

И ушла к своему столику, лавируя между вдруг наводнившими сцену адвокатом Гороховым, государственным обвинителем, конвоирами.

Все присутствующие в зале молча, с тихим шелестом, поднялись с места как один.

На сцену торопливо, но осторожно, чтобы не запутаться в черной длинной мантии, держа под мышкой том уголовного дела, вышел судья и занял предназначенное ему место.

- Прошу садиться!

Зал с тихим вздохом опустился.

- Слушается дело по обвинению… - начал читать судья, а Марианна, глядя на его суровое лицо, думала неприязненно: «Он забрал у меня квартиру, чтобы осудить моего сына. Пусть условно, но осудить, при всем стечении народа сказать, что он убийца!»

После того, как были установлены участники судебного заседания, судья поинтересовался, будут ли у сторон ходатайства?

Поднялся государственный обвинитель, помощник военного прокурора Хуснутдинов. Судя по всему, он был на той ступени своей карьеры, когда свои лейтенантские погоны воспринимаются как погоны, по меньшей мере, подполковника.

- При направлении дела в суд прокуратура ходатайствовала о проведении судебного заседания в закрытом режиме. В ходе рассмотрения дела будут затронуты интимные подробности частной жизни некоторых участников процесса. Сейчас я повторно заявляю это ходатайство и прошу рассмотреть дело в закрытом судебном заседании.

- Хорошо. Садитесь,- сказал председательствующий и принялся выяснять мнение всех участников процесса.

Все высказались за то, чтобы процесс был открытым. В первую очередь выяснялось мнение потерпевшей Коломиец и её, Марианны. «Постесняются-то при людях-то засудить! – подумала Марианна.

- Решение принято. Дело слушается в открытом судебном заседании. Предоставляется слово государственному обвинителю.

Хуснутдинов, поправив свой китель, и бросив взгляд в переполненный зал, скороговоркой принялся зачитывать текст обвинительного заключения. Ему еще не приходилось выступать при таком стечении народа, поэтому он волновался и без конца переминался и трогал пуговицу на своем кителе.

-…прошу квалифицировать его действия по ст.107 Уголовного Кодекса Российской Федерации, как совершение убийства в состоянии аффекта и приговорить Бессонова Ивана Семеновича к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима.

- Ваша честь! – начал Горохов, когда дали слово защитнику. – Человеческая жизнь бесценна! Это дар, который человек и не в состоянии оценить, как он того стоит. Посмотрите, как мы принимаем этот дар – убиваем сами свою жизнь, бросаясь во все тяжкие – курим, пьем спиртное, а то и просто толкаем свою шею в петлю. Есть, думаю, объективные обстоятельства, которые не позволяют нам воспринять ценность человеческой жизни как она того стоит. Поэтому наша жизнь течет или прерывается вследствие каких-то наших, порой глупых, порой навеянных неконтролируемыми чувствами, поступков. Так и здесь. Иван Бессонов недалекий паренек. Он слесарь в гараже. Утро настало – пошел на работу. Пришел вечер – вернулся домой и лег спать. Так бы и прошла его жизнь, тихо и незаметно. Не подвернись Коломиец Олег Григорьевич. Ну да, есть в деле явка с повинной моего подзащитного. Есть его подробные показания в ходе всего следствия, в которых он настойчиво утверждает, что это он совершил убийство. Да, есть отпечатки его пальцев на пистолете, из которого произведен выстрел. Есть заключение судебно-медицинской экспертизы и криминалистической, согласно которым смертельные травмы причинены именно из этого оружия. Да, в деле имеется протокол проверки показаний моего подзащитного, согласно которому он на месте происшествия подробно подтвердил, как и при каких обстоятельствах он убивал. Ну и что? Я спрашиваю всех – Горохов обвел гневным взглядом переполненный зал, - Ну и что из этого? – Выдержав драматическую паузу, он продолжил: - Это как раз свидетельствует о том, что убийство совершено далеко не моим подзащитным. Тем более что у него с головой не все в порядке. Поэтому я требую, я настаиваю на оправдательном приговоре. Ваша честь!- Горохов торжественно повернулся к председательствующему: - Прошу оправдать моего подзащитного!

Горохов сел и после этого, до конца процесса, находился под впечатлением своей речи, уже ничего не видя и не слыша, строго уставившись в занавес на противоположной стороне сцены.

Затем, когда были выслушаны все участники процесса, дана возможность обвинителю и защитнику сделать реплики, председательствующий дал последнее слово подсудимому.

У Марианны сердце сжалось, когда она увидела, как Иван поднялся из-за своего стола, окруженного конвоирами - бледный, с трясущимися руками, без конца кивающего своей головой.

- Простите, тётя Нина, - обратился он к вдове Коломийца, - что так получилось… Прости, мама, что я у тебя такой… - Он покивал головой и повернулся к судье:

- Ваша честь, я виновен… Но этого бы не было, если бы Олег Григорьевич не повёл себя так с моей мамой, у нас дома… Готов понести наказание…

И он опустился на место.

Судья быстро поднялся.

- Суд удаляется в совещательную комнату!

Оглашение приговора было назначено на вторую половину дня, и Марианна пошла в помещение за сцену, надеясь увидеться с сыном и передать ему поесть. Она еще вечером приготовила сочные беляши, которые Ваня так любит. Пока шел процесс, аромат домашней стряпни, распространялся из ее сумки по всему залу и это обстоятельство, в какой-то мере способствовало тому, что, как только был объявлен перерыв, все дружно поднялись и устремились из зала - обедать.

Конвоир-прапорщик, может быть излишне молодцеватый для своих больше чем сорок лет, поправив и без того безукоризненно сидевший на голове черный берет, отказал ей в свидание с сыном.

- Не положено! – скользнув по ней взглядом, отрезал он.

- Ну, хоть поесть ему, вот тут немного пирожочков, передайте, пожалуйста! – просила она.

Марианна почему-то перестала чувствовать себя моложавой, привлекательной женщиной. Находясь в обществе, она всегда замечала, что мужчины задерживают на ней свой взгляд. Сверстники и мужчины постарше - глядели на нее одобряюще, как-то ласково; молодые, пацаны – те голодными зверьками, но уже по - мужски. И ей всегда это нравилось. Она чувствовала себя женщиной, красивой женщиной, желанной для мужчин. В эти дни, пока расследовалось дело, в следственном ли изоляторе, куда она приходила с передачами для сына, в прокуратуре ли, куда она обращалась с прошениями, ходатайствами о свидании с Иваном, она впервые ощутила себя прожившей жизнь старухой. Марианна чувствовала, какая она ненужная, некрасивая, когда робко стучится в дверь к следователю и ждет полдня, когда он освободится, чтобы изложить ему свою просьбу. Она чувствовала, какое у нее серое лицо, ощущала все морщинки на нём, когда стояла в очереди в служебном помещении следственного изолятора в неуверенности, успеет ли он сделать передачу до перерыва, примут ли у нее выпечку для сына, возьмут ли остро наточенные карандаши, не захлопнется ли перед ее носом окошко…

Конвоир согласился, все-таки, передать Ивану беляши. Перед этим он тщательно проверил содержимое сумки. Поворчал: «Куда столько!», но взялся передать.

Марианна, счастливая от предвкушения радости сына от вкусных беляшей – она очень старалась! – пошла домой.

У подъезда её ждал Горохов, с видом усталого, но не сломленного духом бойца. Марианне не понравилось, как он защищал сына. Больше молчал, а его речь – уж лучше продолжал бы дальше сиднем сидеть!

- А я уж обыскался тебя, Марианна! – сообщил он ей, как только она поравнялась с ним. – Надеюсь, ты меня покормишь?

- Да, конечно, - кивнула Марианна.

Горохов сидел на кухне за столом с видом шахтера, отстоявшего тяжелую смену, и торопливо, но сохраняя достоинство, расправлялся с беляшами.

- Ты не переживай, - успокаивал он Марианну. – Деньги свое дело сделают. Я же не зря ходил по лезвию ножа, передавая их судье. Срок будет условным.

Он чувствовал какую-то перемену в настроении Марианны, видел в ее глазах не обычную растерянность жертвы, а нарастающую тяжесть, не предвещавшую ничего хорошего. Поэтому не стал долго рассиживаться. Как только беляши закончились, быстро выпил кофе и засобирался.

- Сидеть некогда, - пояснил он. – Пойду, прощупаю судью. Их надо постоянно держать на коротком поводке, а то сразу норовят самостоятельность проявить.

Марианна ему кивнула, и он ушел.

У Марианны от тяжелого предчувствия заныло в груди. И как она могла довериться этому прохиндею?

***

- Именем Российской Федерации! – стал оглашать приговор судья, заглядывая в свою красную папку. Марианна едва стояла на ногах. Она слушала бесконечное перечисление вины сына, а в ее голове вдруг стало выстукивать: «Смертная казнь! Смертная казнь!»

Поэтому когда все сели и в зале повисла тишина, она так и не поняла – а какой же был приговор?

- Вам ясен приговор? – спросил судья Ивана, а когда Иван кивнул, судья еще настойчивее повторил свой вопрос.

- Говорите «Да» или «Нет», а не кивайте головой!

- Да.

Судья разъяснил порядок обжалования приговора и объявил судебное заседание закрытым.

Все зашумели и потянулись к выходу.

- А какой же был приговор? – всполошилась Марианна, попеременно обращаясь то к капитану Лаптеву, то к фельдшеру Валентине Павловне.

- Три года! – ответили они ей хором.

- Условно?

- Нет, реальный срок.

Марианна села и молча смотрела на сцену. Смотрела, как на Ивана снова надевают наручники, как солдаты убирают столы и сворачивают скатерти. «Три года» - думала Марианна.- «Его осудили на три года». И вдруг она подумала: «Всего на три!» Она была настроена на то, что его отпустят. Не получилось. Но ведь не на смерть же его осудили! Марианна поднялась и поспешила на выход. Ей надо было успеть увидеться с сыном.

По пути она выискивала глазами Горохова. Но он как сквозь землю провалился. Вон садятся в микроавтобус весело о чём-то переговариваясь, судья, государственный обвинитель, секретарь… Вон стоит фургон без окон. На нем привезли Ивана. «Ладно, - подумала она,- сейчас не до Горохова».

Прапорщик неожиданно благосклонно отнесся к ее просьбе о свидании с сыном. И вот она сидит в помещении билетной кассы рядом с сыном, уже почти совсем успокоившись. И держит его за руку.

- Ты хоть поел, Ваня!

- Да, мам, спасибо! – улыбнулся Иван, - беляши очень вкусные были. Мои любимые!»

- Никто не обижает тебя там, в камере?

- Нет, мама! – снова улыбнулся Иван. – Только уж перечитал все, что ты мне приносила. Принеси еще книжек. Там мало книг. На хорошие - очередь»

- Смотри, не начинай курить! – наказала она.

- Да нет, это не для меня, - успокоил ее Иван.

Марианна не выпускала его руку из своей. Помолчала.

Она хотела спросить сына, зачем же он, такой дурачок, нагородил все со своей явкой с повинной. Вон, и Горохов, и дежурный адвокат говорили, что если бы не было этого признания Ваниного, то дело вообще могли прекратить. Самооборона. Но она ничего не стала сейчас говорить. Ей и так все ясно. Она ощущала себя человеком, бегущим во сне, сбивающем простыни, без конца ворочающимся, и живущим только смутными отрывочными и нереальными переживаниями. И так всю свою жизнь. И вот сейчас она словно проснулась. Словно только сейчас для нее началась настоящая жизнь. И словно только сейчас она увидела, что у нее есть сын, такой любящий ее сын. И она, оказывается, даже и не знала, как она его любит!

***

Марианна успокоилась. Она настолько успокоилась, что даже иногда себя спрашивала: «Что это я такая, ведь у меня же сына осудили на три года!» Она сидела на диване и смотрела на темный экран телевизора, не замечая, что сидит так уже не один час.

«Я будто все эти годы не жила, а берегла, сторожила свою невинность, давным-давно потеряв её!» - думала она. Она постоянно была в хлопотах о своем ребенке, тряслась над ним, как клушка над своим единственным цыпленком, но - только как клуша, проявляя свое материнство, не осознав его по-настоящему. Как безголовая курица!

- Мама! – вдруг она явственно услышала Ванин голос. Настолько явственно, что встала и вышла в прихожую, заглянула на кухню, в маленькую комнату… Вернулась обратно.

Только сейчас она по-настоящему ощутила эту свою любовь к Ване!

Марианна легла на диван и, уткнувшись в свои ладони, заплакала. Но плакала она не от жалости, а от того, что любовь к сыну переполнила ее, и она уже была не в силах удерживать ее в себе.

***

Горохов пропал. Она звонила и звонила в адвокатскую контору. Но вот уже две недели прошло со дня оглашения приговора, а он не давал о себе знать.

- Он был в конторе, - ответил ей кто-то по телефону. – Я оставлю для него записку, чтобы он Вам перезвонил…

Марианна отпросилась с работы и стала дежурить у адвокатской конторы. Ей повезло. Через несколько часов ожидания она увидела, как из подъехавшего к конторе такси выходит и вальяжно, с кожаным портфелем в руках, направляется к конторе Горохов. Марианна почувствовала в своей душе такую силу, что поняла, сейчас ее никто не остановит, пока она не вытрясет из него свои деньги!

- Постойте-ка, постойте, Валерий Павлович! – окликнула она адвоката.- Вы ничего не желаете мне сказать?

- А, Марианна! – обернулся Горохов, - а я всё Вам названивал, не мог дозвониться. У Вас телефон не работает?

- У меня-то все работает! – У Марианны голос задрожал от переполнившего ее гнева. – Вы забрали у меня квартиру и обещали взамен, что сын будет на свободе! Где эта свобода?

- Не получилось. Не получилось, Марианна. Я же изначально говорил, какая нужна сумма. Такса, понимаете. Не мной выдумано.

- И что же теперь?

- Конечно, судья вернет деньги, обязательно. И разговору нет. Как из отпуска вернется, сразу же схожу к нему.

- Он не в отпуске! Он на своем рабочем месте! – Марианна уже была готова к тому, что сейчас она будет слышать от Горохова только ложь.

- Но собирается, сдает дела. Сейчас лучше к нему не подходить!

- В общем, так, Горохов. Если завтра ты не привезешь ко мне домой мои 10 тысяч долларов – я найду на тебя управу!

- Марианна, я постараюсь, ты не волнуйся. Я же не жулик!

***

Горохов не появился ни на следующий день, ни через день, ни через два. Марианна была готова к этому. Но руки она не опустила. Она даже удивилась самой себе – она не подозревала, что у нее может быть, такая твердая решимость довести дело до конца.

«Мой сын будет гнить в тюрьме, а это скотина прожигать деньги от моей квартиры?» - думала она про Горохова. «Ну, нет!» Она прокрутила в голове несколько вариантов действия. Официально у нее имелась квитанция о получении с нее адвокатом Гороховым только 30 тысяч рублей. Договор купли-продажи квартиры у нее был оформлен с каким-то Плаксиным. Этим занимался по доверенности сам Горохов. Он и получал за нее деньги, которые, якобы, передал в качестве взятки судье. «Вот ведь,- подумала она, злясь на себя, - «Решилась на нечистое дело, преступление, можно сказать. И получила!»

На этот раз она прокараулила Горохова у адвокатской конторы почти целый день. Он появился только к вечеру.

- Стой! – решительно преградила она ему путь. Марианна даже опьянела от столь неведомого ей чувства решимости и твердости. – Это моя последняя с тобой встреча!

Горохов в смятении отступил от нее. На какие – то мгновения к ее решимости добавилось чувство досады – и как это она позволяла ему использовать себя?!

- Если не вернешь деньги добровольно – обращусь в прокуратуру. Не получится в прокуратуре – найму киллера! Ты понял?

- Ну что – ж ты, сразу так, Марианна! Я ведь не отказываюсь от своего обязательства. Надо только подождать!

- Я ждать не буду! – Марианна повернулась и зашагала прочь, - а ты, жди! Скоро к тебе приедут!

Вернувшись в военный городок, Марианна сразу же встретилась со своим начальником, Василием Петровичем и всё ему рассказала. Василий Петрович взял у нее договор купли-продажи квартиры и произнёс с досадой:

- Это я виноват, что свёл тебя с проходимцем!

***

Василий Петрович помог Марианне. Уже на следующий день он привез ей новый договор, по которому Марианна снова была собственником своей квартиры.

Марианна и не сомневалась, что так и будет.

И как только с этим уладилось, она засобиралась на свидание с сыном.